иходивших ему в голову на дороге несколько часов назад, - это эхо оставалось в запахе. Столб оказался позади, стая плавно вписалась в поворот и помчалась к Конькову. Лена чуть отстала, и теперь рядом с Сашей бежал декан - был он худым рыжеватым волком с как бы опаленной мордой. Еще у него была странная манера бежать - приглядевшись, Саша заметил, что это иноходь. - Павел Васильевич! - провыл он, вспомнив наконец отчество. Получилось что-то вроде: "Х-ррр-уууу-ввыы...", но декан узнал свое имя и дружелюбно повернул морду - насколько позволяла негнущаяся шея. - А я у вас на факультете учусь, Павел Васильевич, - зачем-то сообщил Саша. - Да? Это интересно, - отозвался декан, - то-то я гляжу - морда знакомая. Как сессию сдал? - Нормально, - ответил Саша, - вот только по физике тройка. Оба они высоко подпрыгнули, чтобы перелететь через длинную лужу, мягко приземлились на той стороне и помчались дальше. - Это ты напрасно, - заметил декан, - физику надо знать. Основа основ. Он издал серию похожих на хохот хриплых рыков и исчез впереди, высоко, как флаг на корме, подняв хвост. "Да пошел он со своей физикой", - подумал Саша. Мимо пронесся на все хотевший класть гипсовый часовой, потом - указатель с надписью "Колхоз "Мичуринский", и вот уже вспыхнули вдали редкие огни Конькова. Деревня приготовилась к встрече надежно. Она чем-то напоминала состоящий из множества водонепроницаемых отсеков корабль - когда настала ночь и на улицы, которых было всего три, хлынула темнота, дома{ задраились изнутри и теперь поддерживали в себе желтое электрическое сияние разумной жизни независимо друг от друга. Так и встретило волков-оборотней Коньково: желтыми зашторенными окнами, тишиной, безлюдьем и автономностью каждого человеческого жилища; никакой деревни уже не было, а было несколько близкорасположенных пятен света посреди мировой тьмы. Длинные серые тени понеслись по главной улице и закрутились перед клубом, гася инерцию бега. Двое волков отделились от стаи и исчезли между домами, а остальные уселись в центре площади - Саша тоже сел в круг и с неясным чувством поглядел на клуб, где совсем недавно собирался ночевать, про который уже успел забыть и возле которого опять оказался при таких неожиданных обстоятельствах. "Вот ведь как бывает в жизни", - сказал у него в голове чей-то мудрый голос. - Лен, а куда они... - повернулся он к Лене. - Сейчас будут, - перебила она его, - помолчи. Еще когда они подбегали к Конькову, луна ушла за длинное рваное облако, и теперь площадь освещалась только лампой под жестяным конусом, подрагивающей на ветру. Поглядев по сторонам, Саша нашел картину зловещей и прекрасной: стального цвета тела неподвижно сидели вокруг пустого, похожего на арену, пространства; оседала поднятая их появлением пыль, сверкали глаза и клыки, а крашеные домики людей по краям площади, облепленные телеантеннами и курятниками, гаражи из ворованной жести и косой парфенон клуба, перед которым брел в никуда небольшой вождь, - все это казалось даже не декорацией к реальности, сосредоточенной на сорока круглых метрах в центре площади, а пародией на такую декорацию. В тишине и неподвижности прошло несколько минут. Потом что-то появилось со стороны одной из узких улиц, отходивших от главной. Саша увидел три волчьих силуэта, трусцой приближающихся к площади. Двое волков были знакомы - Иван Сергеевич и милиционер, - а третий, между ними - нет. Саша почувствовал его запах, полный какой-то затхлой самодовольности и одновременно испуга, и подумал: кто бы это мог быть? Волки приблизились. Милиционер чуть отстал, потом разогнался и грудью налетел на третьего, втолкнув его в центр круга, после чего они с Павлом Сергеевичем уселись на оставленные для них места. Круг замкнулся, а в центре его теперь находился неизвестный. Вожак тяжело поглядел на милиционера. - Ты это брось, - провыл он. - Что за манеры. Здесь тебе не сто восьмое отделение. Милиционер отвел морду. Саша тем временем внюхался в неизвестного: тот производил такое впечатление, какое в человеческом эквиваленте мог бы произвести мужчина лет пятидесяти, конически расширяющийся книзу, с наглым и жирным лицом, - и вместе с тем странно легкий и как бы надутый воздухом. Неизвестный покосился на пихнувшего его волка, после чего с неуверенной веселостью сказал: - Так. Стая полковника Лебеденко в полном составе. Ну и чего мы хотим? К чему вся эта патетика? Ночь, круг? - Мы хотим поговорить с тобой, Николай, - ответил вожак. - Охотно, - ответил Николай, - это я всегда... Вот, к примеру, можно поговорить о моем последнем изобретении. Это игра для тех, у кого развито эстетическое чувство. Я назвал ее игрой в мыльные пузыри. Как ты знаешь, я всегда любил игры, а в последнее время... Саша вдруг заметил, что следит не за тем, что{ говорит Николай, а за тем, как, - говорил он быстро, каждое следующее слово набегало на предыдущее, и казалось, что он использует слова для защиты от чего-то крайне ему не нравящегося - как если бы оно карабкалось вверх по лестнице, а Николай (Саша почему-то представил себе его человеческий вариант), стоя на площадке, швырял бы в это что-то все попадающиеся под руку предметы. - ...создать круглую и блестящую модель происходящего. - В чем же заключается эта игра? - спросил вожак, - расскажи. Мы тоже любим игры. - Очень просто. Берется какая-нибудь мысль, и из нее выдувается мыльный пузырь. Показать? - Покажи. - К примеру... - Николай задумался на секунду, а потом сказал: - Возьмем самое близкое: вы и я. - Мы и ты, - повторил вожак. - Да. Вы сидите вокруг, а я стою в центре. Это то, из чего я буду выдувать пузырь. Итак... Николай улегся на брюхо и принял расслабленную позу. - ...итак, вы стоите, а я лежу в центре. Что это значит? Это значит, что некоторые аспекты плывущей мимо меня реальности могут быть проинтерпретированы таким образом, что я, довольно грубо вытащенный из дома, якобы приведен и якобы посажен в центр якобы круга якобы волков. Возможно, это мне снится, возможно - я сам чей-то сон, но безусловно одно: что-то происходит. Итак, мы срезали верхний пласт, и пузырь начал надуваться. Займемся более нежными фракциями происходящего - и вы увидите, какие восхитительные краски проходят по его утончающимся стенкам. Вы, как это видно по вашим мордам, принесли с собой обычный набор унылых упреков. Мне не надо выслушивать вас, чтобы понять, что{ вы способны мне сказать. Мол, я не волк, а свинья - жру на помойке, живу с дворняжкой и так далее. Это, по-вашему, низко. А та полоумная суета, которой вы сами заняты, по-вашему - высока. Но вот сейчас на стенках моего пузыря отражаются совершенно одинаковые серые тела - любого из вас и мое, - а еще в них отражается небо - и, честное слово, при взгляде оттуда очень похожи будут и волк, и дворняжка, и все то, чем они заняты. Вы бежите куда-то ночью, а я лежу среди старых газет на своей помойке - как, в сущности, ничтожна разница! Причем если за точку отсчета принять вашу подвижность - обратите на это внимание! - выйдет, что на самом деле бегу я, а вы топчетесь на месте. Он облизнулся и продолжил: - Вот пузырь наполовину готов. Далее выплывает ваша главная претензия ко мне - то, что я нарушаю ваши законы. Обратите внимание - ваши, а не мои. Если уж я и связан законами, то собственного сочинения, и считаю, что это мое право - выбирать, чему и как подчиняться. А вы не в силах разрешить себе то же самое. Но чтобы не выглядеть в собственных глазах идиотами, вы сами себя уверяете, что существование таких, как я, может как-то вам навредить. - Вот здесь ты попал в самую точку, - заметил вожак. - Что же, я не отрицаю, что - гипотетически - способен принести вам известные неудобства. Но если это и произойдет, почему бы вам не считать это своеобразным стихийным бедствием? Если бы вас стал лупить град, вы, думаю, вместо того, чтобы обращаться к нему с увещеванием, постарались бы куда-то спрятаться. А разве я - с абстрактной точки зрения - не явление природы? В самом деле, выходит, что я - в своем, как вы говорите, свинстве - сильнее вас, потому что не я прихожу к вам, а вы ко мне. И это тоже данность. Видите, как растет пузырь. Теперь осталось его додуть. Мне надоели эти ночные визиты. Ладно еще, когда вы ходили по одному, - сейчас вы приперлись всей стаей. Но раз уж так вышло, давайте выясним наши отношения раз и навсегда. Чем вы можете реально мне помешать? Ничем. Убить меня вы не в состоянии - сами знаете почему. Переубедить - тоже, для этого вы, пардон, недостаточно умны. В результате остаются только ваши слова и мои - а на стенках пузыря они равноправны. Только мои изящнее, но это, в конце концов, дело вкуса. На мой взгляд, моя жизнь - это волшебный танец, а ваша - бессмысленный бег в потемках. Поэтому не лучше ли нам поскорей разбежаться? Вот пузырь отделился и летит. Ну как? Пока Николай выл, жестикулируя хвостом и левой передней лапой, вожак молча слушал его, глядя в пыль перед собой и изредка кивая. Дослушав, он медленно поднял морду - одновременно из-за облака вышла луна, и Саша увидел, как она блестит на его клыках. - Ты, Николай, видимо думаешь, что выступаешь перед бродячими собаками на своей помойке. Лично я не собираюсь спорить с тобой о жизни. И я не знаю, кто это тебя навещал, - вожак оглянулся на остальных волков, - для меня это новость. Сейчас мы здесь по делу. - По какому же? Вожак повернулся к кругу. - У кого письмо? Из круга вышла молодая волчица - Саша узнал Таню из Ин-яза - и уронила из пасти свернутую трубкой бумажку. Вожак расправил ее лапой, которая на секунду стала человеческой ладонью, и прочел: - "Уважаемая редакция!" Николай, болтавший до этого хвостом, перестал это делать. - "Вам пишет один из жителей села Коньково. Село наше недалеко от Москвы, а подробный адрес указан на конверте. Имени своего не называю по причине, которая станет ясна из дальнейшего. - "В последнее время в нашей печати появился целый ряд публикаций, рассказывающих о явлениях, ранее огульно отрицавшихся наукой. В связи с этим я хочу сообщить вам об удивительном феномене, который с научной точки зрения значительно интереснее таких привлекающих всеобщее внимание явлений, как рентгеновское зрение или ассирийский массаж. Сообщенное мной может показаться вам шуткой, поэтому сразу оговорюсь, что это не так. - "Вы, вероятно, не раз натыкались на слово "вервольф", обозначающее человека, который умеет превращаться в волка. Так вот, за этим словом стоит реальное природное явление. Можно сказать, что это одна из древних традиций, чудом уцелевшая до нашего времени. В нашем селе живет Николай Петрович Вахромеев, скромнейший и добрейший человек, который владеет этим древним умением. В чем суть этого феномена, может, конечно, рассказать только он. Я и сам бы не поверил в возможность подобных вещей, не окажись я случайно свидетелем того, как Николай Петрович, обернувшись волком, спас от стаи диких собак маленькую девочку..." - Это вранье? Или с корешами договорился? - перебив сам себя, спросил вожак. Николай не ответил, и вожак стал читать дальше: - "Я дал Николаю Петровичу слово, что никому не расскажу об увиденном, но нарушаю его, так как считаю, что необходимо изучать это удивительное явление природы. Именно из-за данного мною слова я и не называю своего имени - кроме того, прошу Вас не рассказывать о моем письме. Сам Николай Петрович ни разу в жизни не сказал неправды, и я не знаю, как буду глядеть ему в глаза, если он узнает об этом. - "Признаюсь, что кроме желания содействовать развитию науки, мной движет еще один мотив. Дело в том, что Николай Петрович сейчас находится в бедственном положении - живет на ничтожную пенсию, которую к тому же щедро раздает направо и налево. Хотя сам Николай Петрович не придает никакого значения этой стороне жизни, ценность его познаний для всего, не побоюсь сказать, человечества такова, что ему необходимо обеспечить совсем другие условия существования. - "Николай Петрович - настолько отзывчивый и добрый человек, что, я уверен, не откажется от сотрудничества с учеными и журналистами. Сообщу то немногое, что рассказал мне Николай Петрович во время наших бесед, - в частности, ряд исторических фактов..." Вожак перевернул бумажку: - Так, тут ничего интересного... бред... при чем тут Стенька Разин... где же... Ага, вот: - "Кстати сказать, обидно, что для определения этого исконно русского понятия до сих пор используется иностранное слово. Я бы предложил слово "верволк" - русский корень указывает на происхождение феномена, а романоязычная приставка помещает его в общеевропейский культурный контекст". - Уж по этой-то последней фразе, - заключил вожак, - окончательно стало ясно, что отзывчивый и добрый Николай Петрович и неизвестный житель Конькова - одна и та же морда. Помолчали. Потом вожак посмотрел на Николая. - Ведь они приедут, - сказал он с грустью. - Они такие идиоты, что могут поверить. Может, они уже были бы здесь, не попади это письмо к Ивану. Но ведь ты и в другие журналы, верно, послал? Николай хлопнул лапой по пыльной земле: - Слушайте, к чему эта болтовня? Балаган этот? Я делаю то, что считаю нужным, переубеждать меня не стоит, а ваше общество, признаться, не очень мне нравится. И давайте на этом простимся. Он сделал движение, собираясь встать с брюха. - Подожди, - сказал вожак. Не торопись так. Печально говорить тебе это, Николай, но похоже, что твой волшебный танец на помойке на этот раз прервется. - Что это значит? - надменно подняв уши, спросил Николай. - А то, что у мыльных пузырей есть свойство лопаться. Когда ты сказал, что мы не можем тебя убить, ты был прав - но посмотри на него. Вожак показал лапой на Сашу. Саша вздрогнул. - Я его не знаю, - ответил Николай. Его глаза опустились на сашину тень. Саша тоже посмотрел вниз и увидел то, чего раньше не замечал: тени всех остальных были человеческими, а его собственная - обыкновенной волчьей. - Это новичок, - сказал вожак. - Сегодня мы помогли ему стать волком, и, на наш взгляд, он может занять твое номинальное место в стае. Если победит тебя. Ну как? Последний вопрос вожака явно передразнивал характерный вой Николая. - А ты, оказывается, знаток древних законов, - ответил Николай, стараясь рычать иронично. - Как и ты, - сказал вожак. - Разве не ими ты собираешься приторговывать? Только ты все-таки очень не умен. Подумай сам - кому, например, интересно, что тот, кто услышит зов, может убить оборотня и занять его место в стае? Кто тебе за это заплатит? Газета "Воздушный транспорт"? Большая часть наших знаний никому из людей не нужна. - Есть еще меньшая часть, - пробормотал Николай, ощупывая круг глазами. Но выхода не было - круг был замкнут. Саша наконец понял смысл происходящего. Ему предстояло драться с этим жирным старым волком. "Но я же не слышал никакого зова, - подумал он, - я даже не знаю, что это такое!" Он посмотрел по сторонам - все глаза были направлены на него. "Может, сказать всю правду? - подумал он, - вдруг отпустят..." Он вспомнил то, что чувствовал после превращения, потом - то, как они вместе только что мчались по ночному лесу и дороге - такого с ним не было еще никогда. "Но ведь ты самозванец. У тебя нет ни одного шанса", - сказал чей-то знакомый голос в его голове. А другой голос - вожака - пришел снаружи: - Что касается тебя, Саша, то это твой шанс. Только что Саша собирался открыть пасть и во всем признаться, но вдруг его лапы сами собой шагнули вперед и он услышал хриплый от волнения лай: - Я готов. Потом он понял, что только что сказал это сам, и сразу успокоился. Какая-то волчья часть приняла на себя управление его действиями, и все проблемы сразу отпали. Стая одобрительно зарычала. Николай медленно поднял на Сашу тусклые желтые глаза. - Только учти, дружок, - это очень маленький шанс, - сказал он. - Совсем маленький. Похоже, что это твоя последняя ночь. Саша промолчал. Николай по-прежнему лежал на земле. - Тебя ждут, Николай, - мягко сказал вожак. Николай лениво зевнул - и вдруг взлетел вверх: распрямленные лапы подбросили его в воздух, как пружины, и когда он приземлился, уже ничего в нем не напоминало большую измотанную собаку - это был настоящий волк, полный ярости и спокойствия; его шея была напряжена, а глаза глядели сквозь Сашу. По стае опять прошел одобрительный рык. Волки быстро обсудили что-то шепотом; один из них подбежал к вожаку и приблизил пасть к его уху. - Да, - сказал вожак, - это несомненно так. Он повернулся к Саше. - Перед дракой положена перебранка, - сказал он. - Стая настаивает. Саша сглотнул и поглядел на Николая. Тот пошел вдоль границы круга, не отрывая глаз от чего-то расположенного за Сашей, - и Саша тоже пошел вдоль живой стены, следя за противником; несколько раз они обошли круг, а потом остановились. - Вы, Николай Петрович, мне не нравитесь, - выдавил из себя Саша. - О том, что тебе нравится, щенок, - с готовностью ответил Николай, - будешь рассказывать своему папаше. Саша почувствовал, что напряжение спало. - Пожалуй, - сказал он, - я-то во всяком случае знаю, кто он. Это была, кажется, фраза из какого-то старого французского романа - она была бы уместней, возвышайся где-нибудь слева залитая луной Нотр-Дам, но ничего лучше не пришло в голову. "Проще надо", - подумал Саша и спросил: - А что это у вас на хвосте такое мокрое? - Да это я какому-то Саше мозги вышиб, - ответил Николай. Они опять пошли по медленно сходящейся к центру круга спирали, оставаясь друг напротив друга. - На помойках, наверно, и не такое бывает, - сказал Саша, - а вас там не раздражают запахи? - Меня твой запах раздражает. - Потерпите, - сказал Саша, - осталось совсем чуть-чуть. Он начинал входить во вкус разговора. Николай остановился. Саша тоже остановился и прищурился - свет фонаря неприятно резал глаза. - Твое чучело, - сказал Николай, - будет стоять в местной средней школе, и под ним будут принимать в пионеры. А рядом будет глобус. - Ладно, давайте напоследок на "ты", - сказал Саша. - Ты любишь Есенина, Коля? Николай ответил неприличной переделкой фамилии покойного поэта. - Зря ты так. Я из него замечательную цитату вспомнил, - продолжал Саша, - такую: "Ты скулишь, как сука при луне". Не правда ли, скупыми и емкими... Николай Петрович прыгнул. Саша совершенно не представлял себе, что такое драка двух волков-оборотней. Однако каким-то образом все становилось ясно по мере развития событий. Когда он и его противник ходили по кругу и переругивались, он понял, что это делается, во-первых, по традиции - чтобы развлечь стаю; во вторых - чтобы как следует присмотреться друг к другу и выбрать подходящий момент для начала драки. Саша допустил оплошность - он слишком увлекся перепалкой, и противник прыгнул на него из скрадывающей движения полутьмы, когда Сашу слепил свет фонаря. Но как только это произошло, как только передние лапы и оскаленная пасть Николая высоко поднялись над землей, что-то изменилось: продолжение прыжка Саша видел уже замедленно, и за то время, пока задние лапы Николая еще касались земли, он успел обдумать несколько вариантов своих действий, причем думалось тоже как-то необычно - спокойно и ясно. Саша прыгнул в сторону - сначала он дал своему телу команду, а потом просто наблюдал, как оно ее выполняет: тело медленно пришло в движение, постепенно оторвалось от земли и взлетело в плотный темный воздух, пропуская мимо падающую сверху тяжелую серую тушу. Саша понял свое преимущество - он был легче и намного подвижней. Зато противник был опытней и сильней и наверняка знал какие-нибудь тайные приемы. Саша боялся именно этого. Приземлясь, Саша увидел, что Николай стоит боком, присев, и поворачивает к нему морду. Саше показалось, что бок Николая открыт, и он прыгнул на него, целясь раскрытой пастью в пятно более светлой шерсти - откуда-то он уже знал, что так выглядит уязвимое место. Николай тоже прыгнул, но как-то странно - как стоял, боком, и закрутив свое тело. Саша не понимал, что происходит: вся задняя часть Николая была открыта, и он словно сам подставлял свою плоть под клыки, медленно поворачиваясь в воздухе. Когда он понял, было уже поздно: жесткий, как стальная плетка, хвост хлестнул его по глазам и носу, ослепив и, главное, лишив обоняния. Боль была невыносимой - но Саша знал, что никаких серьезных ранений не получил. Опасность заключалась в том, что секундного сашиного ослепления могло хватить Николаю для нового - последнего - прыжка. Падая на вытянутые лапы и уже считая себя пропавшим, Саша вдруг понял, что сейчас перед ним должен находиться бок или шея врага, и вместо того, чтобы отпрыгнуть в сторону, как подсказывали боль и инстинкт, он рванулся вперед, еще ничего не видя и чувствуя такой же страх, как во время своего первого волчьего прыжка - с поляны в тьму между деревьями. Некоторое время он парил в пустоте, а потом его онемевший нос врезался во что-то теплое и податливое; тогда Саша с силой сомкнул челюсти. В следующую секунду они уже стояли друг напротив друга, как в самом начале драки. Время опять разогналось до своей обычной скорости. Саша помотал мордой, чтобы прийти в себя после ужасного удара хвостом. Он ждал нового прыжка своего врага, но вдруг заметил, что передние лапы у того дрожат и язык вывешивается из пасти. Так прошло несколько мгновений, а потом Николай повалился набок, и возле его горла стало расплываться темное пятно. Саша сделал было шаг вперед, но поймал взгляд вожака и остановился. Он поглядел на умирающего перед ним волка-оборотня. Тот несколько раз дернулся, затих, и его глаза закрылись. А потом по его телу пошла дрожь, но не такая, как раньше, - Саша ясно чувствовал, что дрожит уже мертвое тело, и это было непонятно и жутко. Потом контур лежащей фигуры стал размываться, пятно возле горла исчезло, и на покрытой следами от лап земле возник толстый человек в трусах и майке - он громко храпел, лежа на животе. Вдруг его храп прервался, он повернулся на бок и сделал такое движение рукой, будто поправлял подушку. Но его рука схватила пустоту, и, видимо, от этой неожиданности он проснулся. Открыв глаза, он поглядел вокруг и опять закрыл их. Через секунду он открыл их снова и немедленно завопил на такой пронзительной ноте, что по ней, как подумал Саша, вполне можно было бы настраивать самую душераздирающую из всех милицейских сирен. С этим воплем он вскочил на ноги, нелепым движением перепрыгнул через ближайшего волка из круга и помчался вдаль по темной улице, издавая все тот же не меняющийся звук. Наконец он исчез за поворотом, и там же его стон стих, сменившись каким-то осмысленными выкриками - слов, однако, нельзя было разобрать. Стая дико хохотала. Саша поглядел на свою тень и вместо вытянутого силуэта морды увидел полукруг затылка с торчащим клоком волос и два выступа ушей - своих, человеческих. Подняв глаза, он заметил, что вожак смотрит прямо на него. - Ты понял, в чем дело? - спросил он. - Мне кажется, да, - ответил Саша. - Он будет что-нибудь помнить? - Нет. Остаток жизни он будет считать, что ему приснился кошмар, - ответил вожак и повернулся к остальным. - Уходим, - сказал он. Обратная дорога не запомнилась Саше. Возвращались каким-то другим путем, напрямик через лес, - так было короче, но времени это заняло столько же, потому что бежать приходилось медленнее, чем по шоссе. На поляне догорали последние угли костра. Женщина в бусах дремала за стеклом машины - когда появились волки, она приоткрыла глаза, помахала рукой и улыбнулась. Из машины, правда, она не вылезла. Саша чувствовал печаль. Ему было немного жаль старого волка, которого он загрыз в люди, и, вспоминая перебранку, а особенно - то изменение, которое произошло с Николаем за минуту до драки, он испытывал к нему почти симпатию. Поэтому он старался не думать о случившемся - и через некоторое время действительно забыл о нем. Морда еще ныла от удара. Он лег на траву. Некоторое время он лежал с закрытыми глазами. Потом он ощутил сгустившуюся тишину и поднял морду - со всех сторон на него молча глядели волки. Казалось, они чего-то ждут. "Сказать?" - подумал Саша. И решился. Поднявшись на лапы, он пошел по кругу - так же, как в Конькове, только теперь напротив не было противника. Единственным, что там иногда появлялось, была его тень - человеческая тень, как и у всех остальных в стае. - Я хочу признаться в одной вещи, - тихо провыл он. - Я обманул вас. Стая молчала. - Я не слышал никакого зова. Я даже не знаю, что это такое. Я оказался здесь совершенно случайно. Он закрыл глаза и стал ждать ответа. Еще секунду стояла тишина, а потом до него долетел взрыв хриплого лающего хохота и воя. Саша открыл глаза. - Что такое? - спросил он с недоумением. Новая вспышка хохота. Наконец вокруг успокоились и заговорил вожак. - Послушай, - сказал он, - вспомни-ка, как ты здесь оказался. - Заблудился в лесу, - ответил Саша. - Я не про это. Вспомни, почему ты приехал в Коньково. - Просто так. Я люблю за город ездить. - Но почему - именно сюда? - Почему? Сейчас... А, я увидел одну фотографию, которая мне понравилась - красивый вид. А в подписи было сказано, что это подмосковная деревня Коньково. Только здесь все оказалось по-другому... - А где ты увидел эту фотографию? - спросил вожак. - В Детской энциклопедии. На этот раз смеялись долго. - Ну, - продолжал вожак, - а зачем ты туда полез? - Я... - Саша вспомнил, и это было как вспышка света в черепе, - я искал фотографию волка! Ну да, я проснулся, и мне почему-то захотелось увидеть фотографию волка! Я искал ее по всем книгам. Что-то я думал... А потом забыл... Так это и был?.. - Именно, - ответил вожак. Саша посмотрел на Лену, которая спрятала морду в лапы и тряслась от смеха. - Так почему же вы мне сразу не сказали? - А зачем? - отвечал вожак, сохраняя спокойный вид среди всеобщего веселья. - Услышать зов - это не главное. Это не сделает тебя оборотнем. Знаешь, когда ты стал им по-настоящему? - Когда? - спросил Саша. - Когда ты согласился драться с Николаем, считая, что не имеешь никакой надежды на победу. Именно тогда и изменилась твоя тень. - Да. - Да. - Это так, - подтвердили несколько голосов в наступившей тишине. Саша помолчал. Его мысли беспорядочно блуждали. Потом он поднял морду и спросил: - А что это за эликсир, который мы пили? Вокруг захохотали так, что женщина, сидящая в машине, опустила стекло и высунулась. Вожак тоже еле сдерживался - его морду перекосила кривая ухмылка. - Ему понравилось, - сказал он остальным, - дайте ему еще эликсира! И тоже захохотал. Какой-то флакон упал к сашиным лапам - он склонил морду и, напрягая зрение, прочел: - "Лесная радость. Эликсир для зубов. Цена 92 копейки". - Это просто шутка, - сказал вожак. - Но если б ты знал, какой у тебя был вид, когда ты его глотал... Запомни: волк-оборотень превращается в человека и обратно по желанию, в любое время и в любом месте. - А коровы? - вспомнил Саша, уже не обращая внимания на новую вспышку веселья. - Мне же сказали, что мы бежим в Коньково, чтобы... Он не договорил и махнул лапой. Смеясь, волки расходились по поляне и ложились в высокую густую траву. Вожак по-прежнему стоял напротив Саши. - Скажу тебе еще вот что, - проговорил он, - ты должен помнить, что только оборотни - это реальные люди. Если ты посмотришь на свою тень, ты увидишь, что она человеческая. А если ты своими волчьими глазами посмотришь на тени людей, ты увидишь, что это тени свиней, петухов и жаб... - Еще бывают пауки, мухи и летучие мыши, - сказал остановившийся рядом Иван Сергеевич. - Верно. А еще - обезьяны, кролики и козлы. А еще... - Ну что ты пугаешь мальчика, - перебил Иван Сергеевич, - ведь все придумываешь на ходу. Саша, не слушай. Оба старых волка захохотали, глядя друг на друга, и Иван Сергеевич побежал дальше. - Даже если я и придумываю все это на ходу, - заметил вожак, - это тем не менее правда. Он повернулся, чтобы уйти, но остановился, заметив сашин взгляд. - Ты хочешь что-то спросить? - Да, - ответил Саша. - Кто такие верволки на самом деле? Вожак внимательно посмотрел ему в глаза и чуть оскалился. - А почему б тебе не начать с вопроса, кто такие на самом деле люди? Оставшись один, Саша лег в траву и задумался. К нему подошла Лена и устроилась рядом. - Сейчас луна достигнет зенита, - сказала она, - погляди-ка вверх. Саша поднял глаза. - Разве это зенит? - спросил он. - Это особенный зенит, - ответила Лена, - на луну надо не смотреть, а слушать. Попробуй. Саша прислушался. Сначала был слышен только качавший листву ветер и треск ночных насекомых, а потом до его слуха донеслось что-то похожее на далекое пение или музыку - так бывает, когда неясно, что{ звучит: инструмент или голос. Заметив этот звук, Саша отделил его от остальных, и звук стал расти, став через некоторое время достаточно громким, чтобы можно было слушать его без напряжения. Мелодия, казалось, исходила прямо от луны - и была похожа на музыку, игравшую на поляне до превращения. Только тогда она казалась угрожающей и мрачной, а сейчас, наоборот, успокаивала. Мелодия, которую слышал Саша, была чудесной, но в ней были какие-то досадные провалы, какие-то пустоты. Он вдруг понял, что может заполнить их своим голосом, и завыл - сначала тихо, а потом громче, подняв вверх пасть и забыв про все остальное - тогда, слившись с его воем, мелодия стала совершенной. Саша заметил, что рядом с его голосом появились другие - они были совсем разными, но ничуть не мешали друг другу. Как будто несколько растений вились вокруг общего стержня или нити - и все были непохожи. Скоро выла уже вся стая. Саша понимал и чувства, наполняющие каждый голос, и общий смысл всего слышимого. Каждый голос выл о чем-то своем: Лены - о чем-то легком, похожем на удары капель дождя о звонкую жесть крыши; низкий бас вожака - о неизмеримых темных безднах, над которыми он взвился в прыжке; дисканты волчат - о радости из-за того, что они живут, что утром бывает утро, а вечером - вечер, и еще о какой-то непонятной печали, похожей на радость; - вслушиваясь в музыку, Саша вдруг первый раз в жизни ощутил, как непостижим и прекрасен мир, в центре которого он лежит на брюхе. Музыка становилась все громче, луна наплывала на глаза, закрывая все небо, - и в какой-то момент она обрушилась на Сашу, или это он оторвался от земли и упал на ее приблизившуюся поверхность. Придя в себя, он почувствовал слабые толчки и гудение мотора. Он открыл глаза и увидел, что полулежит на заднем сиденье машины, под ногами у него - рюкзак, рядом спит Лена, положив голову ему на плечо, а за рулем впереди сидит вожак стаи, полковник танковых войск Лебеденко. Саша собрался что-то сказать, но полковник, отраженный зеркальцем над рулем, улыбнулся и прижал к губам палец; тогда Саша повернулся к окну. Машины, растянувшись в длинную цепь, мчались по шоссе. Было ранее утро, солнце только что появилось, и асфальт впереди казался бесконечной розовой лентой. На горизонте возникали игрушечные дома надвигающегося города.