и и занес над ними терзающую ткань. - Вы оба указываете обвиняющим перстом друг на друга, а значит, в противоположных направлениях. И разумеется, каждый из вас подготовил не один рубеж оборонительных доказательств своей невиновности, а также немало атакующих аргументов, обвиняющих противника. Здесь речь Аполлиона второй раз за встречу была бесцеремонно прервана Симионтом. - Благороднейший Совет должен расследовать это происшествие! - громко заявил он. - И я, как крупнейший донациант сокровищницы, настаиваю на этом! Откуда-то из темноты рядом со столом появилась еще одна фигура. Кем был вошедший, откуда он появился, не мог сказать никто, за исключением, быть может, самого Аполлиона. Незнакомец был крив, скрючен, выжжен солнцами и взятыми на душу грехами. Кожа на его лице была загорелой настолько, что казалась дубленой. Из-под тонких бровей сверкали ярко-синие глаза. Не снимая с головы капюшона походного плаща, незнакомец шагнул к столу, наклонился к Аполлиону и что-то прошептал ему на ухо. Аполлион усмехнулся и злорадно посмотрел на Симионта. - Почтенный донациант, - обратился председатель к Симионту. - Я только что получил важное сообщение, адресованное лично мне, но касающееся всех нас, а вас - в особенности. Случилась еще одна неприятность: караван с вашими донациями, почтенный Симионт, был перехвачен и уничтожен. Проделки Планетарного Демона, я полагаю. Да, и столь любовно выпестованная вами тирания приказала долго жить. Тиран Козарра повешен восставшими пять минут назад... Такое вот невеселое сообщеньице. Симионт сидел, словно парализованный, широко раскрыв глаза и забыв прикрыть рот. Тишина в зале сгустилась такая, что можно было подумать, сама смерть прилегла отдохнуть где-то неподалеку. Инфелиго довольно улыбнулся и подмигнул Мамри. - Да, - наконец задушенно произнес Симионт. - Это очень удобно, списывать собственные дела на Планетарного Демона, уничтоженного в седой древности. Помнится, я сам тогда... Ну да ничего, я докопаюсь, кто среди нас решил разыграть давно побитую карту. - Позволю себе выразить сочувствие Совета нашему почтенному собрату, благороднейшему сэру Симионту. - По голосу Аполлиона было ясно, что ему с трудом удается скрыть радость по поводу несчастья, свалившегося на зарвавшегося наглеца. - Совет Семи несомненно обсудит эту неприятность на ближайшем заседании, а пока что, уважаемые члены, позволю заметить, что нам следует вернуться к теме, заявленной в повестке дня нашей сегодняшней встречи. Кстати, хочу напомнить собравшимся, и прежде всего шутнику, сотворившему инцидент с круизным лайнером, что я не зря уже дважды помянул Планетарного Демона. Когда-то нам удалось загнать его в небытие, но, надеюсь, все понимают, что такое существо нельзя уничтожить окончательно. Сейчас Планетарный Демон бессилен, но если разразится мировая война, в первые дни Армагеддона пищи появится столько, что хватит и на долю "уничтоженного", как неудачно выразился почтенный Симионт, Демона. И потом, когда наше могущество пойдет на убыль, воспрянувший Планетарный Демон будет чувствовать себя отлично. Ведь ему в пищу годится все - живое и мертвое. И значит, наши дни сочтены. Полагаю, расправившись с нами, воскрешенный Планетарный Демон придумает для предателя, выпустившего его из небытия, особенно вычурную казнь. Вы отлично знаете, что на благодарность Планетарного Демона рассчитывать не приходится. Поэтому еще раз предлагаю вернуться к повестке дня, особо обсудив вопрос, как следует предупредить катастрофу. Или вы не согласны, любезный Симионт? Взглянув на Симионта, было нетрудно понять,что для него все, кроме обрушившегося удара, потеряло смысл. - Не желает ли почтенный Симионт воспользоваться правом главнейшего донацианта, чтобы первым высказать свое мнение по поводу плана наших дальнейших действий? - преувеличенно вежливо поинтересовался Аполлион; выждав паузу, он продолжил говорить: - Что ж, раз уважаемый сэр Симионт не желает участвовать в обсуждении, я предлагаю высказываться всем желающим. - Я предлагаю провести расследование. Полное, всестороннее и объективное, - поспешил заявить Мамри. - Нужно выяснить все обстоятельства, сопутствовавшие... - А тем временем начнется война, - подсказал лорд Сирр. - Немного времени у нас есть в любом случае, - ответил Инфелиго. - Маловато, конечно, но лучше, чем ничего. А расследовать я предлагаю отправить... - Он замешкался, подыскивая подходящего кандидата. - Кого-нибудь из воинов нашего корпуса? - предложил Аполлион. - То есть как? - ошарашенно спросил Ауэркан. - Послать на расследование одного из бойцов... - Да-да, из корпуса "Одиссей", разумеется. - Пилиардок довольно улыбался. - Ну уж нет! - взвыл Ауэркан. - Я не идиот, как, впрочем, и мои мудрые собратья по Совету. Я требую, чтобы расследование вели двое. Два человека! По одному с каждой стороны. Одного из "Одиссеев" и одного из Церкви Меча. Я уверен, что тогда мы в самое ближайшее время получим полные и объективные донесения. - И вдобавок - прорву грязи: склоки, конфликты, заговоры... - зло произнес Пилиардок. - Гром и молнии! - взревел его оппонент. - Это твои заговоры следует расследовать, а не бояться других! - Господа, господа, - примирительно обратился Аполлион. - Лично я полагаю, что мудрый Ауэркан предложил весьма разумный план, которым нам следует воспользоваться. Двое следователей - по одному с каждой стороны - залог объективности следствия. - Не стоило бы забывать и о полиции Объединенных Планет, - вставил Сирр. - Согласен! - кивнул Аполлион. - Очень любезно с вашей стороны напомнить об этом, мой благородный друг. Посредник, нейтральный наблюдатель, непредвзято оценивающий ситуацию и разводящий не в меру субъективных следователей, выставленных каждой из сторон. - Таня Лоусон, - едва дождавшись, когда председатель закончит говорить, выпалил Пилиардок. - Это лучший магистр расследований... - Американка... - скривился Ауэркан. - Эта американка будет отстаивать интересы русских до последней капли крови, если обнаружит, что виноваты в случившемся американцы, - заметил Аполлион. - Я, кстати, знаю эту женщину: нет, какая женщина! - Председатель облизнул губы. - В любом случае я полагаю, что нам нужно защитить ее, обезопасить от возможных недоразумений, - вмешался в разговор Инфелиго. - Что, если она раскопает что-нибудь такое, о чем ей, по мнению кого-то из здесь присутствующих, знать не следует? Инфелиго посмотрел сначала на Ауэркана, а затем на Пилиардока. Оба оппонента понимающе кивнули. - Мне скрывать и бояться нечего. Я невиновен, - заявил Ауэркан. - И я обещаю, что ни один волос не упадет с головы Тани Лоусон. - Я могу поклясться в том же, - с вызовом сказал Пилиардок. - И точно так же обязуюсь охранять посредницу. - Отлично, - подытожил Аполлион. - А как мы распорядимся нашими людьми? - Я прикажу своим людям выяснить, кто несет ответственность за пуск ракеты, - ответил Ауэркан. - По-моему, выяснив это, мы получим ключ к действительно полному расследованию случившегося. А еще я прикажу разобраться надлежащим образом с предателями. - При этих словах Хранитель русских бросил красноречивый взгляд в сторону своего недруга - Хранителя американцев. - Оба сотрудника будут докладывать всю информацию своему начальству. Мы должны сделать все, чтобы избежать мировой войны. - Да, это в наших интересах, - кивнул Аполлион. - И я полагаю, всем ясно, что информация, которую будут получать правительства обеих стран, должна убеждать только в одном: случившееся с кораблем было результатом трагического недоразумения, рокового стечения обстоятельств, чего угодно - только не злого умысла. Думаю, наши люди справятся с этой задачей. А мы должны быть готовы в любую минуту прийти к ним на помощь. - Но только после того, как мы закончим наше собственное расследование, - продолжал настаивать Пилиардок, с которым неожиданно согласился Ауэркан. Симионт вдруг вздрогнул в своем кресле. - Все спорите? - усталым, вялым голосом поинтересовался он. - Ну-ну, продолжайте, продолжайте... Интересно, что вы будете делать, оставшись без моих щедрых донаций? В зале повисла долгая пауза, которую наконец оборвал Аполлион. - Мы обсудим это завтра, друг Симионт, - таков был убийственный ответ председателя. Очередное заседание Совета Семи было закончено. Часть третья ГЛАЗА ДЕМОНА Глава 12 Похожий на жука скоростной катер стремительно несся по реке Рио-Гранде, по фарватеру, обозначенному магическими буями и бакенами. В кабине катера находился Дэвид Келлс. Щурясь от яркого солнца Нью-Мексико, он разглядывал транспортный поток, беспрерывно движущийся вверх и вниз по течению. В основном транспорт был военным, в чем не было ничего особенного, - почти весь Юго-Запад принадлежал военному ведомству. Запретная зона включала территорию всего Нью-Мексико и значительную часть Техаса, Аризоны и Колорадо. Саму реку - скорее, гигантский канал с пластоцементными берегами и дном - заполняли военные суда: огромные, похожие на толстые трубы сухогрузы, плоскодонные баржи, транспортные корабли - все новейшее, выполненное по самым совершенным технологиям. Все они почти бесшумно шли по фарватеру, скользя в нескольких сантиметрах над водой. Коридор "Рио-Гранде" являлся важной составной частью военной мощи Америки на Земле. По этой магистрали из укрепленных пещерных лабораторий колдунов, расположенных в Скалистых Горах, секретные грузы и скрытые от посторонних глаз существа доставлялись в военный космопорт Олд-Ларедо, расположенный на гигантской платформе в Мексиканском заливе. Все это Дэвид уже видел не единожды. Он проплывал по этому пути всякий раз, отправляясь в очередную экспедицию на благо хранимой богом Америки, а затем возвращался тем же маршрутом. Так что само по себе речное движение не могло заинтересовать его. Удивляла интенсивность и скорость перемещения кораблей. Обычно на реке все двигалось несколько лениво, в строгом, раз и навсегда заведенном порядке. В конце концов, это была часть государственной деятельности. И уж если ты присосался к кормушке, пополняемой налогами, то нечего суетиться и без нужды торопить события. Но на этот раз все было иначе. Дэвид с трудом узнавал привычные корабли, несущиеся по реке на полной скорости, предельно сократив дистанцию, - словно ангелы ада гнались за ними по пятам. Катер сделал крутой вираж, уворачиваясь от гигантского транспорта-сухогруза, несущегося на всех парах вниз по течению. "В космопорт, наверное", - отметил про себя Дэвид, вновь выводя катер на курс. В борту сухогруза зиял оставленный по чьей-то небрежности открытым один из погрузочных люков. В чреве трюма Дэвид успел рассмотреть батарею джинн-пушек с привязанными к станинам и лафетам бешено воющими и дергающимися стрелками-ифритами. Оружие такого типа используется ударными частями в наступлении - для прорыва обороны противника. "Еще один признак, - подумал Дэвид, - что война скорее всего начнется в ближайшее время". Впрочем, это, как и все дальнейшие доказательства, было уже излишним. Дэвид все понял, едва сойдя с борта посадочного челнока, стремительно, едва ли не излишне жестко приземлившегося в порту Олд-Ларедо. Все, что Дэвид видел и слышал, лишь подтверждало слова молоденького лейтенанта, сказанные срывающимся, взволнованным голосом: - Война, сэр! Война уже почти началась! Дэвид протер глаза. Господи, как же он устал! Единственное, что не давало ему уснуть за штурвалом, передав управление магоштурману, было висевшее в воздухе возбуждение - этакий коктейль из взволнованного ожидания больших событий, приправленного изрядной долей чванливого шапкозакидательства и щепоткой еще не растворившегося страха. Дэвид понимал, что еще немного - и он будет брошен прямо в гущу этого закипающего варева. Генерал Л инк дал ему ясно понять это во время их краткой встречи на штабной звезде. Вполне в духе Линка - вызвать подчиненного, не зная толком, что ему сказать, а затем, зачитав пришедший из штаба приказ, пожелать счастливого пути. Но на этот раз Линк был в таком взвинченном состоянии и так близок к истерике, что Дэвиду Келлсу не нужно было и к гадалке ходить, чтобы понять, что ожидает его. Похоже, сбывалось пророчество, которое из поколения в поколение передавали в песне солдаты корпуса "Одиссей", сидя за столом в кают-компании. В припеве этой песни были такие слова: "Брошены кости, брошены кости, и выпало мне сгноить мои кости в далекой стране - в России, в далекой стране". Нынче на костях судьбы вырисовывался тот самый жребий, который был обещан песней. Из-под кожуха двигателя высунулась голова маленького моторного чертенка. От неожиданности Дэвид чуть не вздрогнул, а чертенок заверещал: - Приближаемся к пункту назначения, сэр! Прибываем вовремя! Вовремя, сэр! Боже, храни Америку, вовремя! Два безумных глаза уставились на Дэвида, чтобы удостовериться, что он расслышал доклад. Улыбнувшись, Келлс поблагодарил старательного черта. Во всех Соединенных Штатах Галактики не было существ, испытывавших большие патриотические чувства, чем странный народец из потустороннего мира. Дэвид понимал, что такое поведение было своего рода щитом, самообманом, прикрывающим самое низкое, абсолютно бесправное положение этих существ в современной Америке. Впрочем, ничего против выражения любви к его стране со стороны презренной и жалкой нечисти Дэвид не имел. Вообще ему даже нравились многие из бесплотных существ, с которыми доводилось сталкиваться на службе или дома. В некотором роде Дэвид даже соотносил себя с ними. Другие люди частенько проклинали черные души созданий ада. Другие, но не Дэвид Келлс, который сердцем чуял, что его душа - чернее самой черной ночи и вечность в адском пламени может оказаться облегчением, если карающему огню удастся хоть чуть-чуть развеять этот мрак. Выудив из внутреннего кармана формы походный гигиенический комплект, Дэвид занялся приведением себя в порядок перед встречей с отцом Зорзой. Водя по подбородку депилирующей салфеткой, под корень сбривающей отросшую жесткую щетину, Келлс предавался созерцанию пейзажа сквозь прозрачный колпак, накрывающий пассажирский отсек катера. В его распоряжении оставалось еще с четверть часа. И большую часть этих драгоценных минут он собирался потратить на то, чтобы привести свои нервные клетки в состояние покоя, близкое к анабиозу. Так он и мчался в скоростном катере, совмещая меланхолическое разглядывание проносящихся мимо красот Нью-Мексико и обтирание бесчисленными салфетками самых разных предназначений: гигиенических, очищающих, дезинфицирующих, а под конец - ароматизирующих. Он изо всех сил пытался избавиться от впечатлений последней экспедиции, которые на редкость глубоко вонзились в память и до отвращения прочно прилипли к его телу, словно холодная, густая, клейкая грязь. Катер миновал порт Лас-Крусес, до пункта назначения осталось каких-то семьдесят пять миль. Само это место даже на самых секретных, предназначенных для очень ограниченного круга пользователей каргах обозначалось как испытательный Полигон Херонимо-Спрингс. На самом деле никакого полигона здесь и в помине не было. И ничего похожего на полигон тоже. А находилась здесь штаб-квартира корпуса "Одиссей". "Самое глубоко засекреченное и законспирированное место не только на планете, но, пожалуй, и во всех обитаемых мирах", - подумал Дэвид. За исключением штаба Церкви Меча, разумеется. Маскироваться русские умели ничуть не хуже американцев. Дэвид, как никто, знал это и, испытав на собственной шкуре качество русской маскировки, мог с уверенностью подтвердить такое мнение. Да и в остальном недооценка противника не входила в число многочисленных недостатков и пороков Дэвида Келлса. На мгновение он задумался, что в эти же минуты делают его враги из Церкви Меча. Скорее всего именно сейчас какой-то русский парень, один к одному похожий на Дэвида по званию, должности, почти сверхъестественным способностям, мчится на такую же встречу в такое же секретное место где-то в бескрайних просторах Новой России. Вспрыск адреналина в кровь сработал мгновенно. Через долю секунды Дэвид ощутил, как его тело привычно завибрировало, наполняясь энергией убийства, силой, несущей смерть противнику. Быстро взяв себя в руки, он усилием воли вновь заставил себя успокоиться. Что-что, а это Дэвид умел делать хорошо, следуя старой поговорке "Одиссеев": "Прибереги злость и силы для боя, приятель". Хороший совет. Правильный. Дэвид воспользовался им и вернулся к созерцанию пейзажа. Катер вслед за рекой пересек западные предгорья гор Сан-Андрее. За кормой остался форт Хатч, впереди маячила причальная станция Хиллсборо. Здесь река текла по плато, почти на тысячу метров выше уровня моря, и ничто не перекрывало широкий, до самого горизонта, обзор. Пустынное плато напоминало морское дно: ровная плоская поверхность, пересеченная кое-где сухими руслами рек; иногда его однообразие нарушали странной формы каменные образования - огромные валуны громоздились один на другой, выстраивая порой причудливые пирамиды и башни, угрожающе наклонившиеся и готовые в любой момент рухнуть, как сооружение из кубиков, возведенное неверной рукой малолетнего ребенка. Кусты саксаула и верблюжьей колючки шевелили на ветру ветвями, словно морские водоросли под действием течения. Созревшие семена горячий воздух уносил в пустыню. Поездка завораживала Дэвида. Он чувствовал себя огромной хищной рыбой, акулой, которую неведомые силы с невероятной скоростью влекут сквозь безбрежный океан кристально чистой, прозрачной воды. Из созерцательного состояния Келлса вновь вывел восторженный вопль моторного чертика: - Приехали, сэр, приехали! Боже, храни Америку, мы прибыли точно в назначенное время! Настроение Дэвида резко ухудшилось, когда он, повернув голову, уткнулся взглядом в высокий белый шпиль - опознавательный знак причальной станции Лас-Пальмас. Чертовщина, а ведь и вправду приехали! Минуту спустя Дэвид, сунув в костлявую клешню чертика несколько банкнотов на чай (немалую сумму - "на удачу"), вылез на белоснежный пластик причала и, забросив рюкзак за плечо, осмотрелся, чтобы выяснить, кто пришел встретить его. Ответ был однозначен и прост: никто. Вся наземная часть станции была пуста, за исключением зависшего у самой земли, в сотне метров от причала, гравилета. Тишину нарушал лишь смутный гул, доносившийся с проходящих по реке кораблей. Дэвид почувствовал себя лучше. В его распоряжении оказалось еще несколько минут, чтобы собраться и подготовиться к встрече. Он неспешно направился к гравилету, зная, что машина прислана именно за ним. Подойдя вплотную, Дэвид прикоснулся пальцем к сенсорной панели на борту аппарата. На миг его охватило знакомое и все равно беспокоящее чувство - осознание, что тебя просматривают насквозь. Затем послышался писклявый голос гнома-оператора: "Добро пожаловать, сэр!" Дверь гравилета гостеприимно распахнулась, впуская Дэвида в кабину. Швырнув рюкзак в дальний угол, Келлс привычным движением скользнул на место пассажира. Дверь за ним закрылась, и мгновение спустя гравилет резко и бесшумно стал набирать скорость. Машина двигалась так легко, что Дэвиду и в голову не приходило задуматься, сколько тысяч маленьких бесплотных существ, надрываясь, творили заклинания (или что они там еще делали), чтобы компенсировать силу притяжения Земли, в то время как мириады других созданий колдовали, приводя в действие бесчисленные детали и агрегаты сложного механизма гравилета. Но сегодня он обратил на это внимание и испытал странное чувство - нечто вроде сочувствия к крошечным невольникам, сносящим рабскую долю ради удобства хозяина. Словно муравьи, подчиняющиеся передаваемым при помощи феромонов приказам, они делали то или это, одно или другое - абсолютно безотносительно к собственной воле. И вновь Келлс почувствовал необъяснимую логикой близость, родственность с этими созданиями бесплотного мира. Дэвид перевел мысли на встречу, вернее, отсутствие таковой на причальной станции. Нет, он вовсе не был удивлен или обижен. Просто это стало еще одним доказательством, что Америка напряженно готовилась к войне. А задание, которое предстояло ему выполнить (если он, конечно, согласится взяться за дело), было, видимо, настолько секретно, что никому нельзя было доверить даже встретить его. Кстати, только теперь Дэвид обратил внимание на еще одно знаменательное отсутствие, а именно: отсутствие привычной писклявой болтовни гнома-оператора гравилета. Эта братия отличается такой разговорчивостью и так любит развлекать людей трескотней, что порой приходится прикрикнуть на них, чтобы призвать к порядку. На этот же раз гном-оператор, произнеся лишь слова приветствия, как в рот воды набрал. Дэвид пожалел, что у него осталось мало времени, чтобы подумать. Гравилет стал снижать скорость столь же легко и бесшумно, как разгонялся несколько минут назад. Он обогнул вершину холма, и в окне неожиданно засверкала водная гладь - озеро Херонимо. Проскользнув над грубой каменной набережной, гравилет полетел над водой к торчащей посреди озера огромной скале, формой напоминавшей слона. Единственным признаком того, что на скалистом острове бывали люди, был синий глаз на слоновьей голове, обведенный рубиново-красной полосой. Штаб-квартира корпуса "Одиссей". Когда гравилет приблизился к острову, глаз исчез, скрытый отъехавшей в сторону частью скалы. Гравилет отработанным до автоматизма виражом нырнул в черноту пещеры. А Дэвид Келлс, сжав кулаки, простонал: - Не готов я, будь все проклято! Не готов! x x x У отца Зорзы были невероятные глаза. Темные, как конспирация сицилийской мафии, глубокие, как подземелья Ватикана, - стоило им остановиться на тебе, и все твои самые потаенные секреты стремительно рвались наружу, выдавая с головой все греховные дела и постыдные мысли. Дэвид опустил голову, избегая встречаться взглядом с этими пронзительными глазами. - Я не хочу браться за это, святой отец, - сказал Келлс. - Пусть вызовут кого-нибудь другого. - Начальство назвало именно тебя, Дэвид, - возразил отец Зорза низким мягким голосом. Дэвид ничего не ответил и не оторвал взгляда от пола. Он прекрасно знал, что глаза жреца будут столь же вежливы и понимающи, как и его голос. А еще в них будет боль - смиренное принятие страданий от ран, наносимых ему грешниками, такими, как Дэвид. Зорза затянул паузу ровно настолько, чтобы Дэвид почувствовал себя неуютно. Затем жрец сказал: - Это задание чрезвычайно важно и ответственно. Я думал, ты воспримешь его как особую честь. Только поэтому я изъявил предварительное согласие от твоего имени. Дэвид пожал плечами. - Мне уже было оказано немало почестей самого разного рода. Премного благодарен, - сказал он твердо, насколько мог. - А сейчас я посчитал бы высшей честью, если мне будет позволено погрузиться в сон, и чем быстрее, тем лучше. Отец Зорза вздохнул: - Но почему, сын мой, в тебе возникло такое сопротивление? Что мешает тебе, что беспокоит, тревожит твою душу? Дэвид мучительно искал ответ: - Потому что... меня беспокоит... - не закончив фразу, он замолчал, почти физически ощущая в груди тугой узел из спутавшихся воедино противоречивых чувств и мыслей. Отчаявшись, Келлс безнадежно мотнул головой, потом прокашлялся, словно пытаясь выплюнуть этот узел, и наконец хрипло произнес: - У меня есть право. - Разумеется, Дэвид, - сказал жрец. - Никто не отрицает твоего права в любой миг отказаться от любого задания. - И без каких-либо объяснений с моей стороны! - настойчиво уточнил Дэвид. Вновь - долгое, неловкое молчание, которое опять нарушил голос отца Зорзы: - Именно так, сын мой. Ты абсолютно прав - никаких объяснений ты давать не обязан. Дэвид боролся с искушением бросить все, оборвать разговор на полуслове и отправиться в Зал Покоя. Он хотел одиночества, никем не нарушаемой тишины и спокойствия, и будь прокляты все задания, вместе взятые! - Я не испугался, святой отец, - зачем-то сказал он. - Я знаю, что ты не боишься, сын мой, - кивнул Зорза. - И никогда ничего не боялся! - уже более уверенно и дерзко произнес Келлс. - Никогда? - негромко переспросил жрец. Келлс покачал головой: - Никогда и ничего! - Голос его звучал совершенно твердо и уверенно. Келлс был натренирован и физиологически модернизирован таким образом, что мысли о боли или смерти в принципе не могли родиться в его мозгу, когда лучший из "Одиссеев" выходил на задание. С иезуитской хитростью отец Зорза зацепил Дэвида за больное место, уколол туда, а теперь еще и повернул клинок в болезненной ране. - Значит, никогда? Даже, когда, проходя мимо Зала Покоя, ты заглянул внутрь? - прищурив глаза, спросил он. Дэвид скрипнул зубами. Зорза слишком хорошо знал его. Направляясь сюда, в часовню, где жрец назначил ему встречу, Дэвид действительно проходил мимо Зала Покоя. И - надо же было такому случиться - заглянул внутрь. В мягком полумраке он разглядел висящие на стенах иконоподобные голографические портреты воинов корпуса "Одиссей" - от самых юных до тех, кто стоял у истоков славной истории легендарного подразделения. И первым в этой галерее героев был портрет самого Дэвида Келлса. Он был первым "Одиссеем", о подвигах которого были сложены первые легенды. Затем Дэвид перевел взгляд на восьмифутовые прозрачные цилиндры, в которых бурлили струи магических газов, порожденных искусно подобранными заклинаниями. Благодаря этим потокам люди, находившиеся в сосудах, не умирали, но и не жили, пребывая в особом состоянии, которое "Одиссеи" называли сном, а чаще - Сном с большой буквы. В каждом из цилиндров обычно находилось по человеку. Пуст бывал лишь один прозрачный саркофаг. Нагие тела героев были столь безупречны, что казались статуями, изваянными гениальным скульптором древности. Но сейчас его встретил ряд пустых саркофагов. Значит, дело и впрямь такое, что серьезнее не бывает, если весь корпус "Одиссей" разбужен по тревоге. Взгляд Дэвида остановился на цилиндре, находившемся в самом центре галереи героев, рядом с его собственным голографическим портретом... Дом! Единственное место во Вселенной, которое он мог назвать домом! Первой реакцией Дэвида было сильное, почти непреодолимое желание оказаться там, в саркофаге. Он чуть не заплакал. Господи, как же хочется погрузиться в Сон! Сон! Как он нуждается в нем, в сотне лет крепкого, безмятежного Сна, в котором существуют лишь приятные видения, отгоняющие прочь кошмарные воспоминания о людях, которых он убил за свою долгую жизнь. Лишь иногда приносимые коварными призраками мучения совести прорывались сквозь плотное защитное покрывало и вносили смятение в его крепкий, как смерть, Сон. Второй его реакцией был страх. Что будет, если война вспыхнет в полную силу? Его ведь призовут убивать. Убивать, убивать, снова убивать - и так долгие годы без перерыва, без какой-либо надежды на отдых и священный Сон. Все его товарищи уже разбужены и готовятся к грязной работе среди жерновов наступающей войны. Эта мысль потрясла его до глубины души. Дэпид вздохнул. - Да, святой отец, - признался он, - я заглянул в Зал Покоя. И я... я испугался. - Почему, сын мой? Было бы естественно, если бы ты обрадовался, вспомнив, какой безмятежный покой ожидает тебя, когда задание будет выполнено. Дэвид прикусил язык. Ему хотелось огрызнуться, заявить, что, видимо, все так и было подстроено: он зайдет в зал, восхитится покоем, ужаснется перспективе лишиться его навсегда и тут же согласится пойти на задание - вновь окунуться в грязь, кровь и смерть. Еще одно (или не одно) убийство. Еще один грех на душу. Совершенно ненужный ему грех, по праву предназначавшийся душе струсившего сопляка. О чем Келлс сейчас жалел, так это о том, что он не пристрелил наложившего в штаны сукина сына. Успев продумать все это, он заставил себя спокойно ответить: - Я не готов к новому заданию. Я хорошо поработал, и сейчас единственное, что мне нужно, - отдых. Я уже не хочу в отпуск, мне немедленно нужен Сон. Разбудите меня через сто лет. Не раньше. Позже - можно, но не раньше! Это тоже входило в права Дэвида. Он мог не только отказываться от задания, ничего не объясняя, но мог также и лично назначать время и условия, при которых его следовало разбудить. Именно этим правом он собирался сейчас воспользоваться и твердо гнул свою линию, пока вдруг не совершил ошибку, добавив к уже сказанному: - Через сто лет пусть меня разбудят, но только если война не продлится до этого времени. Если же она затянется больше чем на целый век, тогда я строжайше приказываю не будить меня до того дня, пока она не закончится. В глазах отца Зорзы мелькнул огонек; в следующую секунду Дэвид понял, что это он сам зажег его. - Наконец-то, сын мой. Теперь я понял, что тревожит тебя, - сказал жрец, широко улыбаясь. - Ты не находишь себе покоя из-за людей, чьи души тебе придется отправить на тот свет, если начнется война. Дэвид ничего не сказал. Слова были излишни. Отец Зорза уже уловил суть проблем и теперь неумолимой логикой петлю за петлей распутывал в душе Келлса клубок противоречий. - Мы ведь столько раз об этом говорили, сын мой, - вздохнул жрец. - И всякий раз я тебе повторяю: "Если ты действуешь во имя справедливого дела богом хранимой Америки, ты не можешь согрешить". Дэвид подавил готовый сорваться с губ стон. Он и так убил слишком много людей! Так неужели... И, словно читая его мысли, отец Зорза поспешил сказать: - Не важно, что именно ты делаешь, сколько душ пришлось тебе освободить из плена ветхих тел. Главное - твоя душа останется чистой, как душа невинного, только что окрещенного младенца. Тебя не коснутся чужие проклятия. Твоя душа, свободная от тяжести грехов, поднимется прямо к вратам рая и предстанет пред господними очами. - Да, святой отец, - кивнул Дэвид. - Я уже давно все понял. На самом деле он вкладывал в свои слова совсем другой смысл. Зорза тоже понимал это и решил выложить Келлсу еще один аргумент. Последний в сегодняшнем споре. - А знаешь, сын мой, что тревожит в этой ситуации меня? - спросил он. - То, что ты отказался от предложенного задания, даже не выяснив, что предстоит сделать. Поэтому я сомневаюсь, стоит ли мне пытаться переубедить тебя. Но при всем этом где-то в глубине души я чувствую, что твой отказ именно сегодня может лечь тягчайшим грехом на мою и твою души. Грехом, который не сможет ни искупить, ни выжечь даже пламя чистилища. Дэвид вздрогнул. - Что это за грех? - шепотом спросил он. - И как я смогу согрешить, если буду спать в Зале Покоя? - Ты согрешишь тем, что откажешься предотвратить, остановить уже почти начавшуюся войну, сын мой, Подумай о тысячах, нет - о миллионах, миллиардах жизней, которые будут спасены тобой, - тобой! - если ты справишься с задачей. А если ты откажешься, то они обречены. Жрец помолчал, затем продолжил речь, глядя на Дэвида из-под полуопущенных век: - Понимаешь... Отказ от задания неизбежно означает начало массовой бойни. Нет, больше, чем бойни. Это будет катастрофа, холокост. И ты будешь в ответе за все это. Конечно, мы пошлем кого-то другого, но справиться можешь только ты. Келлс дрогнул, поняв, что спокойного сна ему уже не видать. А Зорза, почувствовав его реакцию, продолжал сыпать соль на зияющую рану: - Эта операция может стать сверкающим венцом твоей блестящей карьеры, сын мой. Однажды ты уже изменил ход истории. На благо всем, всему человечеству. Единственное, о чем мы тебя просим, - сделать это еще раз. Дэвид успокоил сбившееся дыхание. Кивнув, он негромко сказал: - Хорошо, святой отец. Я согласен. Расскажите, что я должен сделать. Жрец резко встал, звякнув церемониальными бусами, спадавшими на черное одеяние. - Пойдем, - сказал он. - На этот раз приказы будут отданы тебе напрямую - с самого верха. Жрец развернулся и направился к выходу из святилища. Дэвид последовал за ним, чувствуя, как неодолимая дрожь начинает бить его тело. "Что еще? - думал он. - Кто теперь отдает мне приказы? Что предстоит изменить в истории на этот раз?" Глава 13 Церковь Меча не должна ждать. Она не ждет. Не может ждать. Таково первое правило тайного ордена. И Владу оно было очень хорошо известно. Если уж отец Онфим лично вызвал его... Означать это могло только одно: на Церковь Меча обрушились великие испытания. Влад пулей выскочил из лифта и стремительно понесся по холлу первого этажа. Люди торопливо расступались; каждому было ясно: если майор с шевроном, на котором красуется оскаленная медвежья морда, несется сломя голову, то лучше не стоять на пути. Несколько человек, ожидавших такси на посадочной площадке, не говоря ни слова, пропустили Прожогина без очереди. Одного взгляда майора, да что там - одного беглого взгляда на него было достаточно, чтобы недовольные предпочли скрыть свои чувства. "Надя, конечно, рассердилась бы... да, видела бы она, как я тут всех распихиваю", - мелькнуло в голове Влада. Надя, подруга Прожогина, была весьма "правильной" и при этом язвительной особой. Частенько с ее губ слетало: "Ах, вы только посмотрите на этого героя! Равняйсь, смирно! Всем дрожать: идет майор Прожогин! Расступись! Ты что, думаешь, люди на колени должны перед тобой падать?" Надя всегда сердилась, когда Влад пытался воспользоваться своим званием, должностью и соответствующими им привилегиями в ее присутствии. В общем-то, большинство споров и ссор между Владом и Надей происходило именно из-за этого. "Но, черт побери! Я ведь не такой, как все остальные, - подумал Влад. - Да и звание майора спецназа, особенно в роте "Бурых медведей", не с неба на меня свалилось. Все, что мне положено, я заслужил честно - потом и кровью". С этими мыслями Влад пристегнул ремни безопасности, вставил кредитную карточку в приемное окошко кассы такси и набрал адрес. Пусть весь мир провалится в тартарары, но он должен успеть! Церковь Меча не должна ждать. Он летел высоко над городом. Новая столица Российской Галактической Федерации с Кремлем - точной копией того, древнего, - проплывала под ним: огромный конгломерат вознесенных к небу башен, пирамид из стекла и стали, перепоясанных зелеными ободами поднебесных садов, огромные трубы-автострады, извивающиеся по дну этого рукотворного моря .. Мирный, даже в какой-то мере спокойный город. Но мало кому известно (а Влад принадлежал к немногим избранным, допущенным к этому знанию), сколько комплексов, пусковых дивизионов, станций слежения и наведения противовоздушной и противокосмической обороны было спрятано в ближних и дальних пригородах. Мобильные пусковые установки и транспортно-заряжающие машины, закамуфлированные под гражданские транспортные средства, беспрестанно двигались по окружающим столицу дорогам и барражировали над городом. При этом все системы обороны постоянно несли боевое дежурство и были готовы к пуску в любой момент. Немногие знали и то, сколько кубических километров земной тверди было перелопачено и вынуто из недр, чтобы построить целый подземный город - склады и хранилища на случай войны, системы коммуникации, убежища для гражданского населения... А сколько глаз - человеческих, вооруженных лучшей оптикой, электронных и принадлежащих невидимым бесплотным существам - постоянно буравили напряженным взглядом небо над городом! Враг рядом! Тс-с! Тихо, враг подслушивает! Болтун - находка для шпиона! Повсюду были видны плакаты наглядной агитации. Чаще всего попадалось изображение огромного волосатого уха, жадно пожирающего неосторожно сказанную фразу. Нередко можно было лицезреть отвратительного на вид злодея, подкрадывающегося со спины к беспечному сонному человеку. Вся страна, весь огромный галактический конгломерат тысяч и тысяч планет по-прежнему жил в состоянии войны. Или, по крайней мере, в состоянии, очень к ней близком. Влад остановился у маленькой церквушки. Окраина города. Небольшой храм с золочеными куполами зажат между цоколями двух ультрасовременных небоскребов. Над входом в церковь трепещет на ветру пламя маленькой лампадки. Самая обыкновенная церковь, каких немало в огромном городе. Но для Влада она была чем-то большим, а именно - местом сбора послушников Церкви Меча. Влад перекрестился и вошел внутрь. Храм был почти пуст. Лишь два-три темных силуэта стояли перед иконами, держа в руках свечки. Еще один шаг вперед. Теперь - в сторону. Один, два, три... четыре! - Имя и личный код! - потребовал грозный голос, неслышный для посторонних. Тотчас окружающее пространство утонуло в кромешной темноте. И сквозь этот мрак Влада понесла неведомая сила. Ледяные лапы какой-то бесплотной твари крепко сжали тело майора - нечисть, состоявшая на службе у святых отцов, не упускала случая попугать мягкокожих, поиграть с ними. Нет, разумеется, призраки обязаны подчиняться, и они следуют этому закону... лишь иногда допуская чуточку вольное толкование приказов. Влад на мгновение напрягся и крепко сжал челюсти. Все как всегда. - Эй вы, неужели ничего нового придумать не можете? Я ведь все ваши шуточки наперечет знаю, - демонстративно спокойным голосом заметил он. Невидимый призрак что-то разочарованно пробурчал. - Входи, сынок, входи, - послышался из темноты хорошо знакомый Владу негромкий голос. Мрак был разорван и уничтожен потоками света. Влад оказался в маленькой комнате со стенами из покрытого резьбой камня, освещенной несколькими древними лампами. Попади в это помещение Таня Лоусон, она непременно зачислила бы его владельца в почетные ряды магоненавистников. Лампы действительно были самыми что ни на есть примитивно электрическими. Бесплотным созданиям вход в эту комнату был строго-настрого запрещен и прегражден сильнейшими заклинаниями. Вся служебная нечисть в ожидании вызова сшивалась неподалеку, в принадлежащей ей нечеловеческой Вселенной. Создать пространство, столь надежно изолированное от всякого рода духов, чертей и призраков, а значит, и возможных американских шпионов, стоило огромного труда целой бригаде колдунов-магистров. Посередине комнаты стоял маленький стол черного дерева - очень почтенного возраста, с древними рунами, вырезанными по краям. Полированная столешница была пуста, за исключением одинокого листа бумаги, прижатого к столу тонкими бледными пальцами. Отец Онфим был одет в простую рясу полкового священника. На его груди висел крест из потемневшего от времени серебра. Среди "Бурых медведей" ходила легенда, что именно этот крест однажды спас отцу Онфиму жизнь, когда силуэт священника попал в прицел снайпера мятежников во время одного из бесчисленных вооруженных конфликтов. - Рад тебя видеть, сын мой, рад тебя видеть, - голос отца Онфима был полон великой силы, что ощущалось едва ли не физически. Священник оторвал взгляд от лежащей бумаги и посмотрел на Влада. Майор в очередной раз вгляделся в лицо наставника - правильные черты, высокий благородный лоб, колючие глаза серо-стального цвета, тонкие бледные губы, тяжелый, волевой подбородок... Несколько старых шрамов на правом виске, частично прикрытых прядями седых волос. На груди - ни орденов,