;Обтянутые трико бедра мадемуазель Лотар.>, а чтобы m-lle Филиппе пропела: il me taut de'l'amour! O, Venus, quel plaisir trouves-tu a faire cascader ma vertu <Мне нужна любовь! О, Венера, неужели тебе приятно играть моей добродетелью?>, - и после этого можно опускать занавес: сто рублей уже окупились. В зале притушили свет, когда Горчаков заметил дежурного чиновника министерства, кравшегося к нему между рядами сановных кресел. Вручив князю депешу из Берлина, он шепнул: - Речь Мольтке в рейхстаге.., ужасно, ужасно! "Прекрасная Елена" уже не представляла для Горчакова никакого интереса. Вышел в фойе, где и прочел: "Мы можем встретить неприятеля лицом к лицу на Западе и на Востоке одновременно". В глубоком раздумье канцлер спустился по лестнице, почти механически продел руки в рукава шубы, поданной лакеем. Тишину морозной площади прорезал вопль городового: - Кучер его светлости.., канцлера! Мгновенно подцокали из тьмы лошади. Горчаков сел, продолжая думать. За окнами кареты проносило великолепную ширь запурженной Невы, на Васильевском острове уютно мерещились теплые огни. Заметив свет в окнах французского посольства, он велел остановиться... Генерал Лефло встретил его с исключительным радушием. Стол был сервирован моментально. По суете средь персонала посольства Горчаков угадал, что его появление здесь завтра же распишут в газетах Парижа, как отрадное явление французской политики... Лефло справился о недавнем ушибе. - Благодарю. Я отделался легко. А вот кучер лежит в больнице. Лошадей же дворники перехватили уже за Фонтанкой... За спиною канцлера вылетела пробка из бутыли. - Нет, нет, - отказался он от вина и попросил чаю. Остались вдвоем - посол и канцлер. - Ну-с, - сказал Горчаков, подцепляя из вазочки ароматный птифур с розовым кремом, - хорошего ничего не будет. Берлин объявил тревогу, а Бисмарк роет землю рогами. - Отчасти, - начал Лефло, - повинны и наши епископы. В пастырских посланиях под рождество они благословили сограждан-католиков Эльзаса и Лотарингии, а вы же знаете, какое гонение на католиков устроил Бисмарк! После этого... *** После этого, как раз в ночь под новый год, статс-секретарь Бюлов сказал французскому послу виконту Гонто-Бирону: - Развращенная католицизмом Франция, кажется, замышляет реванш противу богобоязненной лютеранской Германии... Что ж, - криво усмехнулся Бюлов, - теперь из соображений не только политических, но просто человеколюбивых и даже, если угодно, христианских мы должны снова воевать с вами... Гонто-Бирон телеграфировал Деказу, чтобы Франция вверила свою судьбу России, ибо в Европе сейчас нет иной силы, способной постоять за Францию. Деказ вызвал на Кэ д'Орсэ берлинского посла князя Гогенлоэ и сказал ему - в отчаянии: - Хотите войны - нападайте! Делайте, что вам угодно, берите Бельгию, Голландию, Люксембург - нам все равно. Мы даже не выстрелим. Мы будем убегать от вас хоть до Луары, пока Европа не проснется и не остановит вас... Гогенлоэ, хилый сморчок, спросил: - Европа? А где вы ее видите? - Да вот же она.., на карте, - показал ему Деказ. "Деказ - это шар, - записал Бисмарк для себя, - я хочу его проколоть, он откатывается, и я не могу в него попасть". В эти дни германская пресса проявила солдатскую дисциплинированность - она печатала лишь угодное Бисмарку: "Германия никогда не смирится, наблюдая, как возле ее границ бесстыдно обогащается и реорганизует армию кляузная и алчная Франция". 13 января дело шантажа взял в свои руки сам Бисмарк. - Германия, - заявил он Гонто-Бирону, - отныне считает себя в угрожаемом положении. Для нас это вопрос безопасности. Мы не допустим, чтобы вы опередили нас в нападении. И не станем ждать, когда вы пришьете последнюю пуговицу. Гонто-Бирон клятвенно взывал к благоразумию: - Мы же разгромлены вами, у нас нет такой армии, чтобы достойно соревноваться с вами на полях сражений. Бисмарк звякнул под столом шпорами: - Вы даже переняли у нас военную систему! - Но одной системой, как бы она хороша ни была, много не навоюешь. На вашу систему надо еще насадить штыки... Тем временем Мольтке поучал посла Бельгии: - Буду откровенен! Силою оружия мы за полгода сколотили Германскую империю и победами обрели влияние. Но мы нигде, увы, не снискали себе симпатий. Теперь, чтобы отстоять мир в Европе, мы должны обвешаться оружием с ног до головы. Иного выхода у немцев нет. Если же Франция посмеет вооружаться, - добавил он, - мы будем вынуждены занять Нанси.., в залог мира! ...На другой стороне Невы мещане погасили огни и легли почивать. Лефло, закончив свой рассказ, предложил Горчакову выпить еще чашку чая. - Благодарю. Я сейчас поеду домой. - И вы ничего не скажете в утешение? - Все это, - сказал князь, с кряхтением поднимаясь, - не более как комедия, обреченная на провал за неимением актеров, ибо Бисмарк не может разыгрывать ее один... Приготовьтесь, Лефло: я на днях устрою вам аудиенцию у государя. Александр II был чрезвычайно лапидарен: - Успокойтесь. Войны не будет. Лефло заговорил об угрозах Бисмарка и Мольтке: - Им нужна война.., только война. Для них это хлеб насущный, они уже не могут жить без войны. - Я вам уже сказал, что я войны не хочу! В этом "я" таилась надежда, ибо царь говорил с Францией от имени всея Руси. Только теперь Англия с ужасом увидела, что опаздывает в свершении добрых дел, и королева Виктория срочно сочинила письмо кайзеру, предупреждая, что политика Бисмарка опасна для дела мира. Впрочем, как писал Альфонс Додэ, "если Англия выступает в пользу Франции, это значит, что она торопится вслед за Россией". *** Старый император учинил Бисмарку выговор: - Почему о вашей возне с Францией я должен узнавать со стороны, от королевы Виктории? Да перестаньте жонглировать пылающими факелами, будто вы цирковой фокусник... На обеде в рейхс-канцелярии Бисмарк стал бушевать: - Довольно мне высокомерия русских! Лучше уж Австрия, которая с тех пор, как Германия навела на нее пушки, полюбила нас, а граф Андраши готов чистить мои сапоги... Журналист Бухер (правая рука канцлера по части гнусных словоизвержений) решил пригладить Бисмарка тостом: - Выпьем за величайшего германца после Лютера! Но лестью Бисмарка не подкупил. - Сядь, дуралей! - заворчал "бульдог с тремя волосками". - Ты вообще должен помалкивать. Пусть знают все, сидящие за столом, что я подобрал тебя из грязи. Если б не твой литературный слог, ты бы славно чистил берлинские помойки... На приеме послов он сказал Гонто-Бирону: - Говорят, виконт, вы хлопочете о поездке в Петербург, дабы развлечь Горчакова сплетнями обо мне. Счастливого пути! Только не забирайте своего повара... Это будет непоправимая потеря для всей дипломатии Европы! Гонто-Бирон позеленел от оскорбления, но смолчал. Он действовал в духе того направления политики, какому следовали на Кэ д'Орсэ: уклоняясь от ударов Германии, ориентировать Францию на закрепление дружбы с Россией. Но прежде Гонто-Бирона на берега Невы прибыли Франц-Иосиф и граф Андраши, поразивший русских дам своей "потасканной" красотой. Балканские дела толкали русскую дипломатию на сближение с Веной. Хороший дипломат умеет извлекать пользу даже из своих неудач. Так и Горчаков, невзлюбив альянса трех монархов, решил добыть из него выгоду для себя. Союзом с Веною он помаленьку изолировал на континенте Англию. Развалится союз - и черт с ним, а сейчас он еще послужит русской политике... Визит венских гостей прошел благополучно, если не считать того, что Андраши смертельно обиделся, когда от царского двора ему поднесли табакерку с алмазами: - Мне еще никогда в жизни не дарили коробок. Я совершенно не представляю, для каких целей ее использовать? - Ах, боже мой! - отвечал Горчаков. - Да выдерните из нее бриллианты для любовницы, а коробку швырните в окно... С большой дипломатической ловкостью он залучил Андраши на прием во французское посольство, и там, тонко играя на струнах католицизма, православный Горчаков вынудил католика Андраши принести католику Лефло самые сердечные заверения в том, что Вена не одобряет лютеранского натиска Германии на Францию... Об этом выпаде Андраши канцлер через неофициальные каналы поспешил уведомить Бисмарка: пусть побесится! А когда в Петербурге появился Гонто-Бирон, его еще на перроне вокзала сразу накрыли огромной собольей шубой. - У нас чертовские морозы, - сказал Жомини. В царском павильоне вокзала посла ожидал роскошный завтрак с яркой клубникой и ароматным ананасом. - Откуда у вас эта прелесть? - восхитился посол. - Из ботанического сада... Угощайтесь, виконт. Потом, сидя в санях, посол Франции спросил - можно ли Парижу надеяться на прочный союз с Петербургом? - Да. Но позже. Когда вы окрепнете... Гонто-Бирон сообщил Горчакову: - Бисмарк вдруг проиграл отбой, и за это Франция в века сохранит благодарность России и лично вам! Случилось почти чудо: этот зверь Бисмарк пришел на вокзал к отходу моего поезда и сказал мне несколько любезностей. - Не обольщайтесь, - ответил Горчаков. - Мы отбили лишь первый натиск. Бисмарк временно отступил и окопался. Не забывайте, виконт, что внутри Германии не все благополучно. Биржа может потребовать от Бисмарка ясности в политике, чтобы марка не шаталась по курсу. А ясность Бисмарк может найти в войне... Да! Ибо только война способна оживить стынущие без работы цехи заводов Круппа и Борзига, а эти "стальные" господа (да простит мне бог!) крепче "железного" канцлера. *** Но Бисмарк, как и Горчаков, тоже умел из любой неудачи выковать выгоду. Под бой барабанов и газетную трескотню он провел через рейхстаг новый военный закон, который увеличил германскую армию. В казармах ружья Дейзе спешно заменяли новейшими ружьями системы Маузера... В эти дни от Горчакова услышали фразу: - Очевидно, вся моя жизнь, - сказал он, - являлась лишь прелюдией к той битве, в которую я сейчас вступаю! РАЗВЕДКА БОЕМ Царь попросил Горчакова не ездить в Веве: - В мире неспокойно, и вы в любой момент можете мне понадобиться. Предлагаю сопровождать меня в Эмс... В последнее время у царя голос был сиплый, дребезжащий, и он надеялся поправить его с помощью эмского "шпруделя". Император навестил в Англии свою дочь Марию Эдинбургскую, оттуда заехал в Бельгию, где имел беседу с королем Леопольдом, после чего направил монарший стопы в Эмс, где уже томился Горчаков. - Вы пили шпрудель? - спросил он канцлера. - Нет, государь. Я пил местное вино. - И как? - Дрянь! Александр II даже здесь боялся покушений революционеров и жил в Эмсе под именем графа Бородинского в отеле Vier Thurme, где в саду за каждым кустом сидели тайные агенты Вилли Штибера. Впрочем, вся публика знала царя в лицо, а цены на продукты в Эмсе сразу поднялись. Невоздержанный женолюбец, Александр II иногда во время прогулок совал в руки Горчакову стакан со зловонным шпруделем и говорил извиняясь: - Подержите, князь. Я на одну минутку отлучусь... А сам, словно бесстыжий фланер, нагонял какую-либо из гуляющих дам. Горчаков выплескивал из стакана воду в кусты и брел домой... К приезду германского императора эмсские власти соорудили на реке Лана плавающий павильон, имевший форму прусской короны, внутри которой засел оркестр, непрерывно игравший "Боже, царя храни!" Вечером, сняв пиджаки, в одних жилетках, без галстуков, его величество с его светлостью - царь и Горчаков - неумеренно употребляли бургундское. Закуривая папиросу, царь сказал: - Я вот еще в Брюсселе подумал: а что, если Бисмарк прав в подозрениях? Может, Франция и впрямь готовит реванш? - Кто осмелится? - спросил Горчаков. - Маршал Мак-Магон, битый при Седане, или герцог Деказ, под которым трясется даже кресло? Нет, государь, медиократы <Медиократ - посредственность (от латинского mediocris, что значит "посредственный").> всегда благоразумны.. Вскоре прикатил Вильгельм I, суматошный, вечно охающий, но еще крепкий старик. Никто в Европе не ждал от него остроты ума, а Бисмарк даже боялся отпускать его одного, чтобы кайзер не ляпнул чего лишнего. Дядя сразу нажаловался своему царственному племяннику: - На тебя с Горчаковым приятно смотреть, а мой Бисмарк невыносим! Он ведет себя, как беременная женщина. То кричит на меня, то заливается слезами. Чуть что не по душе - сразу в отставку! Потом напьется хуже извозчика и неделю валяется в постели. Дела рейха стоят без движения. Я еду к нему, стаскиваю его на пол. Он целует мне руки, мы обнимаемся, как старые друзья, и наша карусель крутится дальше... Горчаков деликатно намекнул, что в России возникла острая реакция на "истерику" Бисмарка в отношении Франции. - Упаси бог, я здесь ни при чем, - заволновался кайзер. - Но судите сами, князь! Франция богатеет, у нее дымят фабрики, все рабочие заняты. Они сыплют в землю какую-то химию, совершенствуют плуги и снимают небывалые урожаи. Наконец, эти канальи совсем отказались от дерева и строят корабли из железа. Они торгуют со всем миром, а мы, немцы, трудолюбивые и скромные, сидим на клочке Германии, и скоро нам уже не станет хватать даже воздуху... Бисмарк отрицает нужду в колониях, а я уже стал подумывать, что люди с большими деньгами правы: в Африке нам есть где развернуться. Александр II сказал потом Горчакову: - Не обращайте внимания. Мой дядя уже стар. - Государь, еще Тацит в глубокой древности предупреждал, что германцами движет зависть к другим народам. - Ну, Тацит.., кто его сейчас читает? - Да, государь, сейчас все читают Ренана, а тот пишет: "У немцев мало жизненных радостей, для них наивысшее наслаждение - это ненависть и подготовка к войне". *** - Ты должен умереть, иначе погубишь Германию! С такими словами немецкий рабочий (Кульман по имени, бондарь по профессии) набросился на канцлера, когда тот гулял по тихим улочкам Киссингена. Бисмарк не успел увернуться, и кинжал глубоко вспорол ему руку. Пришлось лечиться. Одной рукой канцлер листал газеты. Осенью пришло из России известие, что в ней провели первый в истории призыв новобранцев по новой системе. "Сколько же это дало русской армии миллионов штыков?" - раздумывал Бисмарк. Мольтке он сказал: - Вот, дорогой фельдмаршал! Россия что-то много стала кричать о мире, а это значит, что она готовит войну. - Вы думаете... Афганистан? Война с Англией? - Нет. Я убежден, что кулак России обрушится на Турцию. Султан нагнал в Болгарию многие тысячи черкесов, бежавших с Кавказа, и они творят там неслыханные зверства. Вырезают целые деревни. Матерям вспарывают утробы и запихивают в них кричащих младенцев. Я знаю русских - они очень отзывчивы на чужие страдания. - Какое же это имеет отношение к нам? - Никакого! Хотя из этого дела можно выжать немало масла, чтобы жарить потом лепешки для Германии... Временно окопавшись в обороне, Бисмарк не сдал позиций. Он жил мечтой о полном разгроме Франции, чтобы французы до конца XIX века шатались от голода, нищие и оборванные, а их страна стала бы покорным германским вассалом. Но он понимал: разгром Франции возможен лишь при попустительстве России, чтобы русская дипломатия закрыла глаза на то, как дюжие Фрицы и Михели насилуют несчастную Жанну... - Русским надо что-то дать! - решил он. - Лучше всего в таких случаях дарить то, что самому не принадлежит. Пусть они лезут выручать болгар, а взамен я потребую от них Францию. Ну, а вы, Мольтке, еще разок припугните Бельгию! Кстати, выпал и удобный случай для запугивания. Полиция Брюсселя арестовала рабочего-медника Дюшена, который проповедовал, что Европе теперь не жить спокойно до тех пор, пока не будет уничтожен Бисмарк... Дюшен брал Бисмарка на себя: - Пусть я погибну, но этого пса растерзаю! Бельгийский король, боясь furor teutonicus, велел судить Дюшена построже. Но суд присяжных оправдал медника, ссылаясь на показания очевидцев, которые видели, что Дюшен сначала выпил горькой можжевеловой, а потом отлакировал ее пивом... Разве можно судить человека за пьяную болтовню? Бисмарк получил повод для вмешательства. - Бюлов, - наказал он статс-секретарю, - вы, дружище, составьте ноту для Брюсселя похлеще, в ней Германия должна требовать от Бельгии изменения в ее законодательстве. Брюссель (не кривя душою) ответил, что, слава богу, составление законов принадлежит не внешней, а внутренней политике. Бисмарк извлек из сейфа целую пачку бумаг. - Будем играть начистоту! - сказал он послу Бельгии. - Тут у меня заготовлены впрок ноты протеста для вас, которых мне хватит на целых полгода: в месяц - по штуке! А потом я погляжу, как бельгийцы станут принимать на ночь снотворное... Вскоре он указал Бюлову: - Телеграфируйте в Петербург нашему послу принцу Генриху Седьмому Рейссу: пусть срочно скажется больным и выезжает, взяв курьерские прогоны до Амстердама, откуда тишком переберется в Бонн, где и затихнет. Вызывайте ко мне фон Радовица и готовьте на его имя верительные грамоты для Петербурга. - В каком обозначить ранге? - спросил Бюлов. - В ранге чрезвычайного посла Германской империи... Начиналась разведка боем. Мольтке в серых брюках с лампасами и в скромном кителе снова появился в бельгийском посольстве, где при виде его посол вздрогнул. - Войны желает не та страна, которая нападает, - сказал он, - а та, которая вынуждает нас напасть на нее... Из этой академической фразы торчали волчьи зубы. Мольтке доктринерски завуалировал смысл агрессии: виноват будет тот, кто слаб, не будешь слаб - не будешь и виноват. В разговоре он снял каску и водрузил ее ребром на колено. Он выглядел монументально, как памятник активному милитаризму, сработанный из скучного серого мрамора. Со вздохом Мольтке добавил: - Впрочем, последнее слово остается за провидением! В этом случае ссылка на бога - вроде канцелярской печати, приложенной к официальной справке о совести... *** На стол Горчакова положили сообщение из Брюсселя: "Король Леопольд отдает себя под Ваше покровительство и умоляет Вас о заступничестве в пользу Бельгии". Теперь уже два государства, Франция и Бельгия, вручили свою судьбу в руки России, как самому авторитетному государству Европы. Молодой секретарь Бобриков доложил канцлеру: - В ранге чрезвычайного посла Германской империи к нам прибыл Йозеф -Мария фон Радовиц.., прямо из Берлина! - Пусть войдет, - зевнул Горчаков. В последний момент он шепнул Жомини: - Ни куска мяса им.., ни даже кости! Радовиц заговорил с канцлером на отличном русском языке. Но речь его была полна многозначительных недомолвок: - Цель моей миссии выявить дружбу наших дворов. Рейхсканцлер просил меня побыть в роли курьера, способного точно донести до Берлина все ваши мудрейшие советы и пожелания. - Ну, - засмеялся Горчаков, - как же я осмелюсь держать вас в скромной роли докладчика? Впрочем, доложитесь. - Колоссальные вооружения Франции... - начал тот. - Какие? - И Горчаков приставил к уху ладонь, вроде бы не расслышав; фон Радовиц поспешно увильнул в сторону: - Вы знаете, у нас так много осложнений... - Догадываюсь, - ответил канцлер, разворачивая "Кб1nische Zeitung" от 9 февраля. - Оказывается, вам, помимо Франции, нужна еще Бельгия и Голландия, от Люксембурга вы тоже решили не отказываться. Но я никогда не поверю, что мой приятель Бисмарк стал бы серьезно говорить о таких вещах... Горчаков решил про себя так: если посол совместит в одну строку русские дела на Балканах и немецкие дела в Европе, значит, он плохой дипломат. Но Радовиц оказался политиком тонким и угрем проскальзывал мимо горчаковских рогаток, ни разу не объединив эти две проблемы воедино. Горчаков понял: Бисмарк предлагает ему свои векселя, по которым Россия должна платить наличными, - за освобождение Болгарии немцы получают право на разгром Франции, но Россия не в таком низком ранге, чтобы на войну с Турцией испрашивать разрешения на Вильгельмштрассе... Радовиц вдруг словно с разбегу наскочил на глухую стенку: ни сочувствия, ни даже понимания. Горчаков имел вид старого рассеянного человека, которому все уже давно опостылело. Радовиц сказал ему, что народ России питает большие симпатии к народу Франции, и в Берлине с этим уже смирились, но плохо, что русские дипломаты в Европе также ратуют за Францию, и нельзя ли, спросил Радовиц, пресечь эти неуместные симпатии указанием свыше. - Я и сам питаю симпатии к Франции, - был ответ... Этим канцлер поставил точку. "Горчаков, - докладывал Радовиц Бисмарку, - испытывает крайнее неудовольствие, когда затрагивают эту тему". Бисмарк слал по телеграфу инструкции: надо представить дело таким образом, что Россия, не желая изолировать Францию, сама же станет морально ответственна за то нападение Германии на Францию, какое вскоре случится. Но Горчаков от такой моральной ответственности уклонился. - Государь вас ждет, - сказал он Радовицу... Посол надеялся, что в кабинете царя рассеется горчаковский туман, а царя можно прозондировать и глубже. Кто будет владеть Константинополем? Как сложатся судьбы славян на Балканах, когда Турецкая империя развалится под ударами русской армии? Радовиц этими вопросами хотел вызвать царя на широкую дискуссию... Александр II сказал: - О да! Мы не забываем о страданиях славян под гнетом султана, но у меня нет планов захвата Константинополя. Эта фраза обрушила все. Русские не шли на спекуляцию торгового обмена и ради свободы рук на Балканах не желали покидать Францию в полном одиночестве перед нашествием. С ловкостью светского человека Александр II перескочил на обсуждение мелких проблем... Радовиц сообщил, что в немецком Торне польская газета дурно отзывается о русском самодержце; не желает ли царь, чтобы Берлин наказал немецких поляков? - Я не служу в вашей полиции, - обозлился царь. - Петербургу безразлично, что творится у вас в Торне! *** Разведка боем закончилась ничем - фон Радовиц вернулся в Берлин с пустыми руками. Бисмарк озлобленно хлопал ящиками стола, выгребая из них какие-то документы. Сказал: - Горчаков повел себя, как барышня, которую гусар хочет поцеловать. Барышня обязательно скажет "нет", после чего ее тут же целуют... Благодарю вас, Радовиц! Почва для надежд все же имеется: именно в этой неопределенности переговоров. И потому, если мне удастся представить Францию стороной нападающей, мы смело можем начинать войну. - Вариант не исключает риска: от платонических заверений в дружбе с Францией русские могут перейти к действиям. - Чепуха! Балканы связали им руки в Европе... Журналистика стала его любимым делом: было приятно сознавать, что газеты умеют стрелять, как пушки. Маскируя объект главной атаки, бисмарковская пресса вела пристрелку по флангам Парижа - по Бельгии, по Голландии, по Люксембургу, а правительства этих стран были настолько задерганы страхом перед Германией, что их газеты ласкали Германию, как божью невесту, - народы оставались в трагическом неведении опасности! Мольтке исправно шантажировал бельгийское посольство: - По ту сторону Вогезов опять раздаются воинственные клики. Не сомневаюсь, что французская армия, готовя нападение на рейх, двинется через ваше королевство. - За этой ложью он спрятал свои замыслы. - К сожалению, - добавил Мольтке, - у Германии до сих пор нет хорошей границы с Бельгией... Наведя ужас на Бельгию, он удалился, позванивая шпорами и сверкая ярко начищенной каской. "Право силы - идейное благо!" - возвещал Мольтке, еще не подозревая, что оставляет завет для "белокурой бестии" в черном мундире эсэсовца. АРТИЛЛЕРИЙСКАЯ ПОДГОТОВКА - Какие новости? - спросил Горчаков утром. - Да так.., пустяки. Вот египетский хедив совсем разорился, - доложил Жомини, - и, по слухам, пакет его акций Суэцкого канала готовится скупить парижский банк Дервие. Горчаков, отвернувшись в угол, с минуту молился перед иконой, беззвучно шевеля губами. Отмолясь, он продолжил: - Вы говорите - парижский банк Дервие? Боюсь, как бы не опередили англичане... <Опасения Горчакова оправдались: осенью 1875 года Дизраэлн тайно получил от Ротшильдов 4 млн, фунтов стерлингов, на которые и скупил пакет египетских акций компании Суэцкого канала, проделав всю операцию даже без обсуждений в парламенте - своей волей. Англия тогда же включила Суэцкий канал и Египет в сферу своей колониальной политики.> Ладно, давайте сводку по Европе. - Европы больше нет, - ответил Жомини. - Такое ощущение, что в ней остались лишь две силы: Россия и Германия... Французы, дабы обновить свои конюшни, стали закупать у немцев лошадей для артиллерии, а Бисмарк сказал нашему послу, что от этих закупок пахнет порохом. - И много французы успели закупить? - Лишь триста двадцать голов. В то время как сама Германия приобрела у Франции полторы тысячи лошадей. Из этого видно, что в выгоде остались немцы, а Бисмарк - лжец! Горчаков нехотя полистал немецкие газеты: - Какой согласованный концерт.., узнаю руку опытного дирижера. Парижские, - сказал он, откладывая их в сторону, - я даже не стану читать. На Кэ д'Орсэ давно полыхает крыша, а герцог Деказ все еще боится разбудить жильцов в нижних этажах. Удивительное время, барон! Если солнце и вращается вокруг нашей земли, то, скорее, из любопытства... В середине дня Горчаков был на экзамене в Смольном институте, где в числе многих гостей находился и прусский военный атташе генерал Вердер. Канцлер в кругу юных девиц со стариковской снисходительностью воспринимал их танцы с ужимками, их прекрасную игру на арфах, декламацию и решение на доске алгебраических уравнений с двумя неизвестными. Краем уха он слушал, как бравый Вердер внушал царю вредные мысли: - Франция вооружается, в ее полках раньше было по три батальона, теперь они вводят четвертый. Это даст французам увеличение армии сразу на сто сорок тысяч штыков... При разъезде гостей Горчаков сказал царю: - Вердер не сказал вам, что фирма Круппа получила заказ на ежемесячную поставку четырехсот полевых пушек. - Это правда? - с гневом спросил император Вердера. - Четыреста пушек в месяц - многовато даже для России... Уж я-то в таких делах понимаю: Крупп не отливает болванки с дыркой! В конце марта европейские газеты осторожно намекнули, что предстоит визит русского царя и его канцлера в Берлин. Дядя оставался дядей, но его племяннику делалось уже тошно от быстрого роста соседней державы. Горчаков немало поработал, чтобы переломить в самодержце родственные настроения. - Спасти Францию - спасти Европу, - доказывал он. В отличие от Бисмарка, Горчаков имел славу "бархатного" канцлера: да, он был человеком мягким и добрым. Но еще никто не догадывался, что Горчаков умеет быть и "железным". *** Тьера уже не было - президенствовал маршал Мак-Магон. Страх перед Германией заставлял его не только скрывать правду от народа Франции, но даже Лефло, проводивший отпуск в Париже, не был осведомлен о нарастающей опасности. В день отъезда в Петербург дипломат завтракал в русском посольстве; посол князь Николай Алексеевич Орлов сказал ему: - Вы кстати, Лефло! Я как раз пишу Горчакову... От стола, сразу от легкомысленных разговоров, перешли в кабинет. Орлов поправил на лбу черную повязку, скрывавшую красную язву вместо глаза, выбитого в Крыму французской пулей: - Садитесь и читайте.., секретов нет! Из его донесения Лефло впервые уяснил для себя масштабы того, что скрывали от него в Париже. Орлов предупреждал Горчакова, что в планах Бисмарка 25 лет оккупации Франции и, кажется, еще 10 миллиардов контрибуции. Лефло отправился в Елисейский дворец, где высказал Мак-Магону упреки в недоверии к нему... Президент был вынужден сознаться: - Все это так, Лефло! По одним сведениям, на нас нападут в мае, по другим - осенью.., без объявления войны, как во времена Фридриха Великого. Вы едете вечерним поездом? Я умоляю вас приложить максимум стараний, чтобы Россия спасла нас... От Парижа до Петербурга экспресс находился в пути 72 часа. Во время остановки в Берлине Лефло навестил Гонто-Бирон. - Ради бога, генерал, - сказал он, входя в купе, - превзойдите сами себя, но добейтесь, чтобы Россия не оставила Францию на съедение. У вас есть козырь: война с Францией на этот раз станет войной всеобщей, а России сейчас невыгодно отвлекаться от дел балканских. Если старика Горчакова поймать на эту наживку, он зашевелится. Лефло ответил, что на эту наживку фон Радовиц и хотел подцепить Горчакова, но канцлер "не клюнул", и фон Радовиц смотал свои удочки. Парижский экспресс покатил Лефло дальше - на Варшаву, а виконт Гонто-Бирон прямо с вокзала отправился на ужин в английское посольство. Там его соседом по кувертам оказался фон Радовиц; подле него сидела жена - русская (отсюда и знание им русского языка). Сначала Радовиц отрицал подготовку Германии к войне, но, подвыпив, стал откровеннее: - У немцев есть причины поторопиться. Чувство обиды, нанесенной вам Германией, это чувство не иссякнет даже в следующем поколении, а сейчас вы еще не имеете союзников по оружию... Зачем же нам жить в вечном страхе неизбежного отмщения? Лучше уж мы сами нападем на вас! При этом госпожа Надежда Ивановна фон Радовиц (урожденная Озерова) выразительно наступила под столом туфелькой на штиблет посла Франции, и в этом жесте он усмотрел поддержку великой и могучей России... Гонто-Бирон осмелился возразить. - Исходя из вашей аргументации, - сказал виконт, - мир в Европе вообще никогда не возможен. У всех стран есть исторические обиды на соседей и всегда кто-то сильнее другого. Оставим Францию и посмотрим на Россию. - Оба невольно посмотрели на Надежду Ивановну, а женщина рассмеялась. - Эта страна намного сильнее Германии, и она тоже соседствует с вами, только с другого боку. Согласно вашему мировоззрению, Германии завтра же следует начать атаку на Россию. - Это логично, виконт, - ответил фон Радовиц. - Но я тут, кажется, наговорил чего-то лишнего... Давайте условимся, что наша беседа носила частный характер двух приятелей. Надежда Ивановна со значением глянула на посла: - Безусловно! Иначе ведь и быть не может... Париж уже через полчаса был извещен об этой беседе по телеграфу; заодно Гонто-Бирон переслал Деказу немецкие газеты, в которых по-деловому было сказано: "Высшие военные авторитеты вполне убеждены, что новая война неотвратима, и чем раньше, тем лучше... Только наш великий канцлер с помощью великого Мольтке может точно решить, когда придет время поставить Францию перед выбором между разоружением и войною"! Деказ подчеркнул в статье новое для него слово разоружение и с льстивой поспешностью привстал, когда ему объявили: - Посол империи Германии, князь Хлодвиг Гогенлоецу-Шиллингсфюрст, на вашем пороге... Гогенлоэ словно подцепил тему прямо из газеты. - Сейчас, - сказал он, - назрел вопрос о разоружении Франции, и, разоружившись, Франция может этим актом заверить Германскую империю в своем искреннем стремлении к миру. - А ваш рейх разоружится вместе с нами? - Увы, - отвечал Гогенлоэ, - Франции предстоит смириться с односторонним разоружением. Германия же, как всеми признанный оплот мира в Европе, должна остаться вооруженной... Все это было сказано тихим и ровным голосом. Вечером Деказ встретился в ресторане с князем Орловым; одноглазый меланхолик, абсолютно трезвый, сказал герцогу в утешение: - О-о, за Гогенлоэ не волнуйтесь! У него жена русская, и любовница тоже русская. Наконец, он богатейший помещик нашей планеты, а поместья его расположены в русской Литве. Если он станет наседать на вас с этим идиотским разоружением, я намекну ему в приватной беседе, что Петербург решил секвестировать его имения в русскую казну... Тогда он станет чесать за ухом уже не вам, а Бисмарку! Все эти дни герцог Деказ о каждом пустяке информировал Горчакова, умалчивая лишь о том, что они с президентом Мак-Магоном частенько бывали на приемах в германском посольстве, где провозглашали тосты за дальнейшее развитие франко-германской дружбы и.., взаимопонимание. Пока они там угодливо любезничали, Бисмарк дал интервью журналистам Будапешта. - Французы для Европы, - сказал он, - это то же самое, что краснокожие для Америки: их надо истреблять! *** Горчаков, расслабленный, лежал на кушетке под овальным портретом покойной жены. Лефло читал ему обращение Деказа, умышленно делая пропуски в тексте резких выражений, могущих задеть самолюбие российского канцлера. Горчаков, казалось, дремлет. Вдруг он вздрогнул, глаза его оживились: - Вы не все читаете мне! Это нехорошо... Опытный стилист, он даже на слух заметил разрывы в тексте. Лефло высыпал из портфеля на стол груду своих бумаг. - Франция в руках России, - сказал он. - Вы можете знать все, что думают в Париже.., я ничего не скрываю! Деказ спрашивает - согласны ли вы обнажить меч за Францию? - Это слишком сильно сказано, - засмеялся канцлер, скидывая ноги с лежанки. - Иногда лучше поработать языком, чтобы поберечь кровь... Оставьте мне письмо Деказа, я приобщу его к докладу императору. Заодно он вас примет. Лефло еще никогда не видел царя таким раздраженным. Инициатива в европейской политике принадлежала сейчас Германии - самолюбие русского монарха было ущемлено. Мало того, немцы выставляли себя защитниками мира, царь хотел бы им верить, но в письме Деказа скрупулезно перечислялись факты подготовки Германией большой войны, - и все это творилось без ведома Петербурга... Царь говорил сквозь зубы: - Бисмарку доставляет удовольствие приумножать зловещие признаки. Сейчас он сделал в Вене заказ на сорок миллионов патронов к винтовкам Маузера - такую цифру не оправдать даже ссылкой на большие маневры. Я не осуждаю желание Франции усилиться. Если Германия развяжет войну, это ей предстоит делать на свой риск, а наши страны отныне имеют общие интересы. В случае возникновения опасности для своей страны вы сразу узнаете об этом лично от меня! Врасплох мы застигнуты не будем. Лефло спросил царя о поездке в Берлин. - Нет, я не еду в Берлин, - ответил Александр II. - Мы с Горчаковым лишь на два дня задержимся в Берлине проездом на Эмс. Я хочу честно поговорить с дядей. Задачи Горчакова гораздо сложнее - он берет на себя самого Бисмарка... *** Сатанея от препятствий, Бисмарк мрачнел. Военный атташе Вердер сообщал из Петербурга, что Россию совсем не радуют успехи фирмы Круппа, царь устроил ему головомойку, и теперь в русской столице почти не осталось людей, которые бы хорошо относились к немцам, а генерал Лефло сделался в Зимнем дворце своим человеком... Завтракая с Бюловым, канцлер сказал, что его котлы вот-вот взорвутся от перенасыщения паром. Он подцепил на вилку жирного балтийского угря и перебазировал его на тарелку любимого статс-секретаря. - Приоткройте немножко клапан... Бюлов встретил Гонто-Бирона милой улыбкой. - У вас хорошее настроение? - спросил посол. - Превосходное! Меня огорчаете только вы, виконт. Разве можно быть таким обидчивым? Мир с Францией на сто лет вперед - вот единственное, о чем мы с канцлером мечтаем в тихие лунные ночи... К чему ваши опасения? Вечером на балу в доме графини Гацфельд германский кайзер дружески обнял французского посла. - Виконт, - сказал он ему, - какая собака хотела нас поссорить? Но теперь, кажется, все миновало... Нет, не миновало! Известие о приезде царя с Горчаковым обжигало Бисмарка новой тревогой. На всякий случай, чтобы избежать ответственности за разжигание войны, железный канцлер подал прошение об отставке, ссылаясь на нервное состояние. Вильгельм I сразу же отверг его просьбу: - Бисмарк, неужели я отпущу вас сейчас, когда в мире такое страшное напряжение? Почитайте, что пишут в газетах... Это было глупо: Бисмарк сам писал в газеты! Вдруг оживилась партия берлинских русофилов, воспитанных на давних традициях дружбы Берлина с Петербургом, и стала обвинять Бисмарка в том, что он свернул с укатанной и привычной колеи, переставив Германию на кривые рельсы союза с Веною; эти люди не забывали, что в 1813 году Пруссия была спасена русской армией, а Германия не может существовать без исконной дружбы с Россией... На берлинской бирже курс марки падал, словно ртуть в столбе барометра перед штормом; все немцы, будто сговорившись, кинулись в банки - обменивать бумажные деньги на золото. Весенние ярмарки в Германии обанкротились: торговцы, в чаянии войны, заключили сделки сроком на шесть недель - не больше. Злобный тевтонский джинн, выпущенный Бисмарком из древнего сосуда, обратился против него самого. По слухам канцлер знал, что Горчаков, при всей его осторожности, вдруг резко сдвинул демаркационную линию русской политики: теперь он заговорил о своем согласии на возвращение французам богатой рудами Лотарингии... Разговор канцлера с Мольтке ничего не дал. - Спорные вопросы разрубит меч, - твердил Мольтке. Бисмарк бросил на стол связку ключей от сейфов. - Хорошо бы мне.., спятить! Горчаков приедет, а с меня нечего взять. Я только посмеиваюсь... *** Русский посол из Берлина отстукивал на берега Невы, прямо в уши Горчакова: "Более чем когда-либо я убежден, что обстановка является серьезной и вмешательство императора и его правительства необходимо для предотвращения печальных последствий". Пушки на Рейне уже заряжены и нацелены на Францию; в кругах дипломатов шепотом говорили, что существует план германского генштаба о полном уничтожении Парижа артиллерией. Из Бельгии тоже телеграфировали на Певческий мост: "Страх перед германским вторжением подавил все иные наши заботы..." Был первый день мая. Утром лакеи одевали старого русского канцлера. Его забинтовали в корсет, и грудь выпрямилась. Щелкнула челюсть, поставленная на место. После мытья огуречным рассолом лицо разрумянилось. Был подан мундир. Муар андреевской ленты отливал нежной голубизной; звезды сверкали бриллиантами чистой воды; на шее Горчакова болтался драгоценный "телец" Золотого Рука... Что еще надо дипломату? Треуголка. Перчатки. Трость. Платок. Табакерка. - Карету! - крикнул Горчаков, свежо и молодо. Завтра об этой эскападе будут писать все газеты мира. Карета российского канцлера эффектно остановилась возле французского посольства; по Неве плыли глыбы ладожского льда. Горчаков взмахнул шляпою перед Лефло: - Вполне официально заверяю правительство Французской республики, что Россия имеет основной политической задачей сохранение мира в Европе ради блага народов, ее населяющих, и будьте уверены, дорогой посол, мир мы обеспечим! Начинался демарш - битва железных канцлеров... БИТВА ЖЕЛЕЗНЫХ КАНЦЛЕРОВ Царский вагон уже стоял на запасных путях Варшавского вокзала, путейцы простукивали его оси, лакеи из дворца свозили посуду, метрдотель загружал буфеты вином и закусками, когда вдруг встрепенулась Англия, боясь, что на чужом огне она не успеет погреть свои руки... За счет России, за счет усилий русской политики милорды решили сколотить капитал "миротворцев": Англия примкнула к демаршу Горчакова. При этом Дизраэли не выступал против Германии, - нет, он лишь видоизменил форму борьбы против России, отнимая у нее славу защитницы мира, чтобы ослабить ее международный авторитет. Дизраэли предупредил Викторию: "Возможен союз между Россией и нами ради данной конкретной цели", - ради того, чтобы не допустить немецкие армии на берега Па-де-Кале... 8 мая царский