в океане надежней катера! Удивительный народ эти дураки. Я бы стал их коллекционировать, если бы они стоили дешевле умных... Полярный океан почти ласково стелил перед ними свои зеленоватые, как японская яшма, воды. После полудня пришли немецкие самолеты с бомбами (торпеды они берегли). Глядя, как они заходят для метания, Брэнгвин отодвинул ветровое стекло, чтобы лучше видеть маневры противника... - У вас руки не заняты, сэр, - попросил он штурмана, - так суньте мне в морду бутылкой, пока не поздно... Штурман, как заботливая нянька, дал ему пососать виски, и Брэнгвин стал отрабатывать рулем уклонения корабля от бомб. Он не сплоховал - две атаки прошли впустую, бомбы взорвали воду по бортам. - Почему молчат наши "эрликоны"?! - орал Брэнгвин, орудуя манипуляторами. - Или наш кэп договорился с Адольфом? Тут их и накрыло. Бомба пронизала полубак, рванув отсеки в оглушительной вспышке. Словно рельсы, выперло наружу стальные бимсы. Волна горячего воздуха закручивала железо палубы в уродливый массивный рулон. Бомба не дошла до днища и то хорошо. Корабль долго трясло в никому не понятном грохоте. Это произошла самоотдача якорей, и они долго, минуты три подряд, убегали в пучину, пока не кончились цепи; сорвав за собой крепления жвакагалсов, якоря ушли в океан навсегда... Кто-то заорал в дыму начавшегося пожара. Другой лежал, тряпкой провисая через поручни, и медленно скатился за борт вниз головой. Ветром чуть отнесло дым, и первая кровь, увиденная Брэнгвином, показалась ему такой яркой, такой неестественной, что Брэнгвин даже не поверил, что это кровь... Под ногами визжало битое стекло. Когда вылетели рубочные окна - не заметил. Штурман стоял рядом и лицо его было ужасно - в страшных порезах. Стекла, разлетевшиеся острыми клинками, распороли нос, щеки, уши - он заливался кровью! - Брэнгвин, помогите... я ничего не вижу... Брэнгвин еще раз глянул на пробоину в полубаке, откуда уже с гулом выхлопнул первый язык огня. Трубы водяных гидрантов или перебило, или так уж было задумано раньше, чтобы они не работали. Ни один "минимакс" на корабле не действовал. Пеногоны жалобно шипели, и только! - Зато у нас нет пятен на костюмах, сообщил Брэнгвин. Он срывал подряд все "минимаксы", нещадно бил их капсюлями о палубу. Один сработал - тетрахлорметановая струя ударила по пламени, словно кулаком, загоняя огонь в глубину трюма. Визжа от боли и ожогов, Брэнгвин прыгал по развороченной палубе, рискуя свалиться в жерло трюмного вулкана. Но огонь пошел дальше, и люди, побросав пеногоны, отступили... Капитан в том же боксерском халате, стоя в сторонке, ротозеем глядел на пожар. Брэнгвин подскочил к нему: - Прикажите впустить забортную воду. Кажется, он принял Брэнгвина за сумасшедшего, который хочет затопить корабль... Дурак! Брэнгвин спустился вниз. В холодном отсеке, возле самого днища, горели тусклые лампы, Тяжело и громко дыша, Брэнгвин ползал среди заржавелых клапанов. "Этот... или не этот?" Маховик с трудом провернулся в его руках. Он приложил руку к переборке и тут же отдернул ее, заорав: переборка была раскаленной, как утюг. Она стала шипеть, значит, вода пошла из-за борта, значит все правильно... Транспорт сразу получил сильный дифферент на нос, волны полезли к нему на палубу, но пожар прекратился. Четырех убитых при взрыве сложили на спардеке. - Они спали... им как раз в ноль-шесть на вахту! Брэнгвин нашел на рострах чью-то ногу. - Эй, признавайтесь по чести - чья нога? Четверо лежали на спардеке - все с ногами. - Это нога Хриплого Дика, - сказал радист в испуге. - Он всегда носил старомодные носки без резинок... Самого же боцмана не нашли. Видать, его шибануло за борт. Сильно размахнувшись, Брэнгвин отправил в море и ногу. Мертвых, чтобы они не портили настроение живым, быстро покидали за борт. На возвышенности спардека с требником в руках стоял бледный Сварт, посылая в небо молитвы. Он был вдохновенен и прекрасен в этот момент. Брэнгвин не удержался, чтобы не хлопнуть его по жирной заднице. - Только бы нам, старушка, добраться до Мурманска, - сказал он Сварту, - а там мы напьемся с тобой так, что русские нас никогда не забудут... Он навестил штурмана в его каюте, пришел к выводу: - Это еще не нокаут... пока лишь нокдаун, сэр! Штурман попросил сделать ему укол морфия. Брэнгвин никогда никому не делал уколов. Но решительно отбил головку на ампуле. Засосал в шприц мутную жидкость. - Ничего в жизни делать я не умею, но за все берусь... И засадил в тело иглу. Потом отбросил шприц, как гвоздь. - И кажется, - заключил, - мне все понемножку удается... На верхней палубе взвизгнула кран-балка на развороте. - Ого! Я вас покину... Кран-балка уже держала на талях полуспущенный катер. Под капот его летели вперемешку одеяла, банки со сгущенкой, пузатые банки мясных консервов. Капитан транспорта и несколько человек из команды покидали корабль. - Кэп, - сказал Брэнгвин капитану, - вам примерно пятьдесят. А мне двадцать семь, и я хочу жить не меньше вашей особы... Не лучше ли нам посмотреть на русских? - Смотри! Где ты их увидел? Где они, твои русские? - В русские корабли, - продолжал Брэнгвин, - Адольф тоже кидает бомбы. В них такие же дырки от торпед, как и в наших кораблях. А тонут они меньше нас... Почему бы это, кэп? - Спроси у них, - огрызнулся капитан. - Потому что они борются за свои корабли. А жизнь корабля - это жизнь моряка. Пока палуба дрожит под ногами, моряк живет. Не будем же раньше времени раскидывать кости от собственных скелетов... Я сказал, что думаю, кэп! Капитан сплюнул. - Сварт, поговори ты, - обратился Брэнгвин к приятелю. - Скажи как следует. Представь, что ты нарвался на девку, которая тебе не дается... Это ужасно! Что ты сказал бы ей, Сварт? Сварт шагнул к капитану. Упрятав молитвенник в карман. - Кэп! Приходилось ли вам в тихом семейном кругу открывать банку с рольмопсом? - Бывало... - рыкнул капитан и дал Сварту в ухо. Сварт отскочил и сказал Брэнгвину: - Он не дает мне довести мою мысль до конца! Брэнгвин взял капитана левой рукой за грудь, причем весь свитер собрался жгутом в кулаке, а правой рукой он уложил капитана на палубу... Тот вскочил в бешенстве: - Рольмопс... дальше! Пусть говорит. Я слушаю. - Я хотел сказать, - продолжал Сварт, - что вода здесь ужасная. Я здесь когда-то плавал... Вы все погибнете! Капитан, топая ногами, не мог понять одного: - Но при чем здесь рольмопс, черт тебя побери? - Не рольмопс, а поросячье ухо, - вмешался Брэнгвин. - Сварт хотел сказать, что катер ваш опрокинет, а вода в этом океане закручивает людей от холода в поросячье ухо... - Спускай! - приказал капитан на катер. Тали запели блоками. Днище катера плюхнулось об воду, и сразу застучал мотор. Под высоким капотом, с запасом бензина и компасом... на что надеялись эти люди? Брэнгвин решительно сорвал чехлы со стволов "эрликонов": - Маленький салют человеческой глупости нам не помешает! Потом он снова навестил штурмана, которого было жаль. - А мы движемся, - сказал он. - Я сейчас опробовал наши "эрликоны". Там плыл какой-то ящик, и я рассадил его в щепки. В конце концов... Вы позволите мне выпить? Благодарю... В конце концов, говорю я вам, стрелять не так уж трудно. Самое главное быть спокойными помнить, что ты мужчина. Больше всего в жизни я не терплю сопляков, уличных девок и человеческой несправедливости... Гитлера я ненавижу! Потому я и пошел в эту сумасшедшую экскурсию к "берегам России... У себя в каюте он переоделся в пижаму, отправился в душевую. Водосистема и фановая еще работали. От хода машины слегка дрожала прогретая палуба. Насвистывая, он принял горячий душ. Пока ничего страшного. Бывает в море и хуже. "Чья нога? Твоя, дядя Дик? Так чего ты молчал раньше?" Брэнгвина вдруг вырвало, когда он подумал, что нога и тело потонули отдельно. Вряд ля они еще достигли дна... - Кажется, я завибрировал, - сказал он, становясь строже к своими чужим поступкам. ...ПРИ ИСПОЛНЕНИИ СОЮЗНОГО ДОЛГА - Придется пожертвовать бортом, -сказал командир Дайк и передал бинокль с усиленными линзами помощнику Баффину. Тот недолго рассматривал тонущее вдалеке от них судно. - Ветер будет бить справа, - ответил. - Но уйти от них мы тоже не можем, хотя инструкции и призывают нас не увлекаться спасением людей... А вдруг и с нами случится такое? Судно ПЛО - "Орфей" - всего в 840 тонн, недавно покрашенное в доках Ливерпуля, теперь казалось красным, будто обваренный краб. Корпус его разъело солью и ржавчиной. "Орфей", которому выпало продолжать путь до СССР, изо всех сил стремился сплотить вокруг себя безоружные транспорта. Однажды ему удалось законвоировать два из них, но одно немцы торпедировали, а другое в страхе забилось в паковый лед. И вот случайная встреча: наткнулись на одиноко тонущее судно. Пологая волна, внешне спокойная, на самом деле била сильно. - Баффин, я попрошу вас на бак, -сказал командир. - Отлично, сэр. Вы не волнуйтесь, хотя борта у нас скоро превратятся в лохмотья... Желаю удачи! На палубе тонущего транспорта стояли люди. Внешне они были, как и волны под ними, почти спокойны. Но это обманчивое впечатление: у людей уже лопались нервы. Только один был с чемоданом, остальные вещей не взяли. - Что с вами случилось?! - проорал Дайк, но с борта ему не ответили. - Я задал им глупый вопрос, - хмыкнул Дайк. - Если тонут, значит, есть дырка. Только она с другого борта, и мы ее не видим... В машине! - наказал он по трубам. - Это вы, Эйш? Предупреждаю: у вас в котельных скоро будет вода. - Это к чему вы сказали? - прогудели медные трубы. - Просто так, пришлось к слову... не обижайтесь, Эйш! "Орфей" подошел под корму транспорта, н тот всей массой своего борта тяжко навалился на хрупкий корвет. Раздался хряск металла, словно не кораблю, а человеку ломали кости. - Прыгай! - И на палубу вдруг одиноко упал чемодан. - Прыгай! - вопил Дайк, и вслед прыгнул владелец чемодана. Два борта разомкнулись на волне, я он попал между ними - в воду. Жалкий вскрик, и борта неумолимо сдвинулись. Потом, хрустя шпангоутами, они снова разошлись, а Дайк заметил на воде красное. пятно. От человека остался только его чемодан! - Следующий... прыгай! - заорал Дайк. Вдруг щелкнул динамик на мостике: - Носовой погреб - мостику: у нас вода. Дайк сунулся носом в микрофон, - Сколько? - спросил. - По колено... Ответить он не успел. С транспорта вдруг посыпались люди, как по команде, разом. Один на другого. Был очень удачный момент: борт "Орфея" поднялся на волне, почти достигнув среза палубы транспорта. Дайк отвернулся. Он-то ведь знал, что сейчас все станет наоборот: "Орфей" уйдет вниз, а транспорт вырастет перед корветом, как пятиэтажный дом... "Так и есть... вот он - хруст костей о металл!" - В машине? - спросил он. - Эйш, скажите - воды нет? - Обшивка лопнула. Тут хлещет, как из бочек... - Малый вперед! - скомандовал Дайк и передал в микрофон общей трансляции: - Подвахте - на уборку полубака... Через ветровое стекло он глянул с мостика вниз: Баффин, молодчага, крепился, а вокруг валялись и кончились люди с перебитыми ногами, палуба была забрызгана кровью. На расблоке Дайк переключил свой микрофон: - Мостик - носовому погребу: сколько у вас воды? - Было по колено, теперь по грудь, сэр. - Удивляюсь! - отвечал Дайк. - Вы что-нибудь делаете там, кроме того, что не забываете измерять ее уровень? - Бросил микрофон и прокричал вниз: - Баффин, вас просят в погреб... "Орфей" медленно уходил прочь от гибнущего корабля. В этот день они повстречали "Винстон-Саллен" и оттуда американцы через рупоры стали облаивать англичан: - Эй, на корвете! Когда вы нужны с пушками, так вас не доищешься... Вы бы видели, что тут творилось вчера вечером... мерзавцы!.. трусы!.. "Орфей", шумно дыша трубами воздуходувок, проследовал мимо. Сигнальщик перебирал в руках фалы для поднятия ответного сигнала. Дайк тронул шелковые струны фалов с нежностью, как волосы своей пожилой подруги перед разлукой с нею. - Никогда не следует отвечать на брань, - сказал он печально. - Лучше законвоируем этих грубиянов и делом докажем янки, что наш "Орфей" способен постоять за безоружных. - Они не безоружны, сэр: у них спаренные "эрликоны". - Что толку? - вздохнул Дайк. - Или не умеют, или боятся, но "эрликоны" на транспортах молчат... Подвахта недолго копалась на баке. Море смыло все! Сколько мы не спали уже? - спросил Баффин. - Почти сутки, если не ошибаюсь... Я не хочу спать. Командир сидел в кожаном кресле, воздетом, как трон, над высотой мостика. Перед ним лежал бинокль, сигареты, две зажигалки, фонарь, карандаш от головной боли и перчатки. - А вы поспите, - сказал он, вытирая слезы от ветра. - А разве можно уснуть? - Баффин привалился плечом к комингсу двери, заглядывая в рубку, где светился голубой экран локатора. - Что-нибудь видно, Кристен? - спросил, зевая. Радиометрист прокатил вкруговую шарнир настройки: - Вы же сами видите - ничего! Баффин лениво, пересилив себя, треснул его по лицу: - Надо добавить "сэр"! - Экран чист, сэр. На правом пеленге мерцание точки, сэр. Очевидно, плавает айсберг, сэр... Об изменениях доложу, сэр) - Баффин, - послышался голос Дайка, - не мешайте ему... Лучше посмотрите на карту: где мы сейчас? Выслушав ответ, он закрыл глаза, как мертвец. - До рандеву с русскими осталось двадцать два часа. - Нас уже не будет в живых... До русской зоны далеко. - Если выживем, Баффин, мы их встретим. И они - нас... Радиометрист засек рубку всплывшей подводной лодки. Дайк передал направление курса на "Вивстов-Саллен" и сказал: - Пусть янки уйдут, мы их нагоним потом... В машине, - скомандовал он, - дайте что можете. А чего не можете - тоже дайте... Баффин, а вам - вниз! Баффин сначала залез в носовой погреб, где в промозглых потемках, в свете тусклейших ламп, суетились вокруг воздушного лифта люди. В лотках подачи - по трубам - уползали наверх противолодочные снаряды. Все гремело и качалось в этой могиле, с переборок зловонно текло. Изоляция после затопления отсырела (людей часто дергало током). Баффин ушел отсюда и на палубе, враскачку стоя у пушки, соединил себя с мостиком: - Дайк, в погребе - как в аптеке... А что на локаторе? Нос корвета уходил в небо, потом рушился в пропасть, с трудом выгребаясь из океанских хлябей. Соль разъедала кожу. Никогда Баффин не задумывался над тем, что двигает людьми в бою, и правая рука его взмахнула почти равнодушно: - По противнику... дослать! Замок... отскочи! Огонь! Над местом погружения лодки рвались снаряды. С кормы сбросили три "ежа" бомб. Баффин, широко расставив ноги, стоял на баке, как чурбан, его воспаленное лицо было мокрым. Он слушал скрип корпуса, воспринимая на слух грохоты обшивки, листы которой болтались на последних заклепках. - Кто бы мог подумать, - ворчал он, - ведь недавно из дока... На мостике его встретил упорный взгляд Дайка: - "Немка" где-то здесь. Она под нами. Но у нас роковое несчастье: с днища сорвало поисковый меч шумопеленгатора. - Может, проще: лишь полетели предохранители? - Уже заменили. Мы оглохли. Надо нагнать транспорт.... Дайк умудрился заснуть в своем кресле. Баффин стоял рядом, оберегая спящего, чтобы его не вышвырнуло с мостика за борт при крене. Командир вдруг вскинул голову. - Почему не объявлена тревога? Я слышу Шум... - Сигнальщики, - крикнул помощник, - горизонт от солнца! Конечно, если они прилетят, так именно оттуда, откуда их труднее заметить усталым глазам. Баффин в бешенстве бросился в рубку радиометриста. - Может, ты скажешь опять, что твой экран чист? - Да, сэр! Экран чист. - А что это здесь ползет, как навозный жук? - Экран фиксирует охраняемый нами "Винстон-Саллен", сэр! - За борт надо твое кино вместе с тобой... Баффин выскочил на крыло. Успел сказать: - Локатор, кажется, тоже сел... Нам крепко не везет! - Огонь - по готовности, - спокойно распорядился Дайк. - Транспорт быстро уходит от нас, -доложили сигнальщики. - Куда?.. - Баффин выругался. - Спешит на дно?.. Установки автоматов заработали разом. Дула "эрликонов", двигаясь за самолетами врага, неслись по кругу, пока не уперлись в ограничители. В мертвом секторе огонь "эрликонов" подхватили спаренные тяжелые пулеметы. Первый торпедоносец прошел так низко, словно немцы задумали всем на мостике сорвать головы с плеч. Было даже странно, что этот самолет сразу сел на воду, подпрыгнул... снова сел... и скрылся в море. "Эрликоны" опять затряслись под мостиком, их дула, казалось, просто распирает от обилия выстрелов. Был тот момент боя, когда приказы ни к чему. Кто мог - тот делал. Кто не мог - тот не делал, и его уже не заставишь делать. Но враг убивал одинаково всех - и сражавшихся, и молившихся! Когда самолеты ушли, в столбе дыма, поднимавшегося над мостиком, вдруг выросла из кресла длинная фигура командира: - Баффин, вы живы? - В корме, - отвечал помощник, - что-то не в порядке. Я пойду туда. Там всегда много шуму, а людей не хватает. - Нас что-то поджаривает от погребов, - заметил Дайк. - Передайте команде, что захоронения по уставу не будет: освобождайте корабль от мертвецов сразу же... вы знаете как. Баффин, уходя, стукнул Пальцем по стеклу указателя лага: - Двенадцать узлов. Неужели это все?.. К командиру подошел сигнальщик. - Сэр, - сказал он, показав на небо. - Они не ушли... В разрывах облаков плавала гудящая машина врага. - Это их наблюдатель, - поморщился Дайк.- Обычная история, удивляться нечему. Мы все время на прицеле теперь. И никуда не скроемся. Пока их не разгонят русские... Больше ничего не спрашивайте: отныне я знаю не больше вас! Баффин - весь в саже - поднялся на мостик. - Это уж совсем глупо, - сказал он. - В пятом отсеке, где священник разместил спасенных, нет живого места. Одна из бомб рванула через люк - прямо в кашу. Сейчас там сгребают всех за борт лопатой. - Пройдите в машину, Баффин... Я чувствую, что "Винстон-Саллен" дает лишние узлы, и нам их просто не нагнать. На что они рассчитывают, эти американцы, сказать трудно... С высоты мостика он видел, как через разбитые ростры, будто через загородную свалку обгорелого металлолома, пробирался сейчас его помощник. Люк в котельную был сорван, оттуда парило, голова Баффина скрылась в этой парящей скважине. К этому времени счетчик лага отмечал всего восемь узлов... Дайк опять закрыл глаза и стал думать: что с ними сделали? Кто виноват в этом преступлении? Неужели эти политики в мундирах совсем лишены мозгов? С линкоров спрос невелик - их берегут в Уайтхолле, как пасхальные яйца. Но почему ушли крейсера? Эсминцы? Каждый англичанин всю жизнь исправно платил налоги на флот. И... где теперь этот флот? Если это стратегия, то это - идиотизм! Если это политика, то это предательская политика... - Сэр, - раздалось над ним, - я исправил локатор. Дайк в удивлении оживился: - Благодарю вас, Кристен, вы всегда любили свое дело. - За это я получил сегодня по морде, - ответил матрос. - Ну... вы должны понять и лейтенанта Баффина: ему нелегко на этом переходе... А что у вас видно на экране? - "Винстон-Саллен" заходит за кромку экрана, и скоро мы потеряем его на нашем радаре. - Завидная скорость... Что ж, ступайте к прибору, Кристен. Дайк дождался возвращения помощника. - Я затопил носовой погреб через спринклеры, - сообщил тот мрачно. - Нас на мостике поджарило бы, не сделай я этого. Половины всего боезапаса корвет лишился одним поворотом клапана затопления. - Дайк спросил, - много ли обожженных... - Пеленг сто сорок пять, в строе фронта двенадцать самолетов, - раздался голос радиометриста. - Ну, вот и конец, - Дайк потянулся к микрофону трансляции, но тут же передумал. - К чему мои слова? У каждого в команде нашего корвета кто-либо из близких на родине уже пострадал при бомбежках. Если они ненавидят врага, то исполнят долг... Через шесть минут "Орфей" был уже развалиной. Без кормы, с двумя пробоинами (наружной и ниже ватерлинии), он неторопливо, как и все делал в жизни, погружался сейчас в океан. Большое и светлое солнце Арктики слепило глаза матросам. - Баффин, хотя это и глупо, но взгляните на карту... - До встречи с русскими осталось семнадцать часов. - Вот и хорошо. Постарайтесь спустить на воду все, что осталось у нас из плотов и шлюпок... Палуба вдруг задрожала. Обломки рваного железа при этой вибрации зазвенели краями. Тяжелая зыбь шла с запада, раскачивая омертвелый корабль. Дайк, свесясь из своего кресла, заглянул через борт, определяя: - Мы поехали очень быстро... пусть команда поторопится. Но, боже, накажи тех, кто повинен в нашей гибели! Крен доходил уже до 43ь на левый борт, Баффин. захохотал. - Простите, вот этого я не понял, - сказал ему Дайк. Баффин сунул руку в карман реглана и достал пистолет. Тут матрос Кристен шагнул вперед и врезал Баффину пощечину. - Теперь вы мне уже ничего не сделаете, - сказал он лейтенанту. Ноги офицера в тяжелых штормовых сапогах, на которых медные застежки стали изумрудно-зелеными от морской соли, - этот Баффин сейчас, как медведь, зашагал к борту, под которым бешено крутилась вода океана... Дайк видел всю эту сцену. - Баффин! - окликнул он помощника. - Куда вы заторопились? - За борт! Или вы знаете другие пути на тот свет? - Мы еще не попрощались. - Дайк слез со своего кресла и протянул ему руку. - Мне было нетрудно служить с вами, - сказал он, следя за кренометром, который показывал уже предел. - Благодарю! - ответил Баффин, и звук выстрела совпал с всплеском воды... Командир вернулся в свое кресло, оглядывая море. - Может, он и прав... не знаю... Кристен! - окликнул он радиометриста. - А ведь последнее слово осталось за вами... Он раскурил сигарету. Ветер разбросал порванные фалы над его головой. Они зацепили щеки командира, обвили всего, словно хотели привязать его к кораблю навсегда. - Неужели никто из вас не прочтет молитвы? - спросил Дайк у матросов. - Неужели вы не помните ни одной?.. Странное дело, крен вдруг исчез. "Орфей" пошел на глубину на ровном киле, словно его топили через кингстоны. С плотов, разбросанных в море, видели, как погружался мостик в океан. Вот море коснулось и самого Дайка... - Он поднял руку с сигаретой. Потом руку опустил. Он смотрел в небо... И ушел вниз прямо, неизбежно, в полном сознании. Все это рассказал почерневший от стужи человек, которого спасли матросы с нашего тральщика. "Орфей", подобно "Айрширу", до конца исполнил свой союзный долг - не в пример другим конвойным судам, которые укрылись в заливах Новой Земли... Тело спасенного моряка уже затвердело от холода настолько, что игла медицинского шприца не входила под кожу. В лазарете тральщика его обложили грелками, без жалости растирали спиртом, для него носили еду из офицерской кают-компании. Он говорил внятно, благодарил, но, кажется, его разум все более затемнялся от пережитого... Он не выжил! Документов при нем никаких не оказалось, номерных знаков на одежде, какие обычно носят моряки для опознания их трупов, тоже не было, а тонкое обручальное кольцо сняли с пальца и передали в британскую военно-морскую миссию. В ЛЕДЯНОЙ КУПЕЛИ Корабли, как я люди, умирали по-разному... Иные встречали смерть в торжественном молчании, только потом из-под воды слышался долгий зловещий гул это взрывались раскаленные котлы, не выдержавшие объятий холода. Другие жалобно стонали сиренами, Их конструкции разрушались с грохотом; разломленные пополам, корабли сдвигали в небе свои мачты - словно руки для предсмертного пожатия. Иногда они тонули сразу, и люди не успевали покинуть их отсеков и коридоров, похожих на мифические лабиринты. Другие, напротив, стойко выдерживали взрыв за взрывом, будто понимали, что- надо держаться, пока не спасутся люди. А потом корабли с ревом зарывались в пучину, почти яростно сверкнув на прощание "глазами" - окнами своих рубок. При этом некоторые увлекали за собой и гондолу аэростата, купавшегося под облаками. Это были страшные минуты! Дети другой стихии - высоты, аэростаты не хотели тонуть. Но иногда, уже побывав на дне океана, они все же обрывали тросы креплений - их взмывало ввысь, и гондолы уносилось обратно под небеса, словно в ужасе от всего увиденного там, в чудовищной мраке бездны... Корабль умирает, но человек остается, и к его услугам: шлюпки, плоты, надувные понтоны. Цепляясь за спасательный шкерт, человек, обожженный взрывом, ослепший от мазута, тянет руку к товарищам на плоту и хрипло кричит, в восторге: - Кажется, мне повезло... Мне чертовски повезло! Века сон торжественный и хрупкий. Человек не предает мечты, Погибая, он спускает шлюпки, Скидывает сонные плоты. Синевой охваченный, он верит, Что земля родимая близка, Что ударится о светлый берег Легкая, как жалоба, доска. Для начала послушаем, тех, кому "чертовски повезло": "После пяти дней сидения все начали чувствовать себя так, будто у них сломана спина. Лейтенант Хэррис и Блокстоун, казалось, все время опираются на меня. Я их отталкивал... Кэлли и Гонзалес предложили флягу виски первому, кто увидит землю... В тот же день заболел второй механик. Его ступни начали пухнуть, став багровыми от обморожения. Через три дня он умер. Хэрли прочитал молитву, и мы столкнули механика за борт шлюпки. Море бушевало, высота волн достигала 5-10 метров. Все мы начали ссориться друг с другом. Мы поймали вестового Бенни, когда он воровал воду. За это его совсем лишили воды... У всех нас были длинные бороды, и, я полагаю, мы очень походили на бандитов". Правда, что хорошо одетые и плотно застегнутые имели больше шансов на спасение. Но таких счастливцев было немного. Люди, как правило, покидали корабль в том, в чем застал их взрыв. Когда палубу уносит из-под ног, вокруг все с треском рушится, начинается пожар, кричат раздавленные и смытые за борт, а вода летит по коридорам, срывая с петель каютные двери, тогда ты не станешь раздумывать - какие штаны теплее? Оттого-то буфетчики были в фартуках, радисты в ковбойках, кочегары в майках, рулевые в безрукавках, а некоторые, разбуженные взрывом, вообще спасались в ночных пижамах. Героем выглядел один старик механик, успевший пристегнуть к ноге деревянный протез. "Что бы я без него делал?" - горделиво спрашивал он товарищей... Над уцелевшими - вечный день, а ночи нет и не будет! Люди, как и корабли, тоже погибали по-разному, а мудрое человечество, тысячелетиями качаясь на морях, еще не изобрело такой шлюпки, которая могла бы заменить человеку корабль. Случалось, что моряки, попавшие в шлюпку, стояли в ней по грудь в воде. Их глаза стекленели. Люди засыпали от холода. (В борта спасательных шлюпок вделаны воздушные цистерны, Отчего шлюпки, даже полностью залитые водой, все-таки не тонут.) Более бодрые пытались растормошить их, но все было бесполезно. Выброшенные за борт мертвецы не тонули и долго (иногда сутками) сопровождали своих товарищей, качаясь на волнах рядом с ними... В море законов для смерти нет, и порою выживали старики, а цветущие молодые матросы "отдавали концы". Выживали пессимисты, настроенные озлобленно-мрачно, считавшие, что всем - амба, капут и баста! И, наоборот, погибали оптимисты, полные розовых надежд на то, что все это - ерунда, о которой потом будет приятно вспоминать в старости... Хотя был июль, но о холоде полярных широт забывать не следует (а вода не замерзала, ибо она соленая). Эгоисты хотели отсидеться, ничего не делая, чтобы сберечь силы, и умирали! Зато боевые ребята, не жалея сил, брались за весла, и выживали! В смерти тоже была последовательность: сначала она забирала лежащих, потом настигала сидевших, но она не трогала тех, кому не хватило места ни лежать, ни сидеть. Такие люди стояли в шлюпках, как в переполненном трамвае. Стояли сутки, вторые, третьи, четвертые сутки подряд... Вот они и выжили! Физиологически это понятно: шлюпку бросало с волны на волну, в поисках равновесия, чтобы не вылететь за борт, стоящим приходилось постоянно двигаться, отчего кровь не застывала в их жилах, а сердце билось нормально. Естественно, думает читатель, что если в шлюпке вода, то воду надо вычерпать. В таких случаях никто уже не спрашивает - а есть ли у нас ведро? Можно вычерпывать шапками. Даже ладонями. Но... стоит ли, вот вопрос! Легко вычерпать воду, когда ее собралось в шлюпке по колено, но когда она плещет у самой шеи, ты будешь рад хотя бы тому, что твои ноги ощущают под собой шлюпочное днище. Обычно на шлюпках полагался НЗ, в который входила питьевая вода, консервы, спиннинги для рыбной ловли, сухой спирт, весла, лимонный сок, галеты. Однако на большинстве шлюпок все съедобное было разворовано докерами еще в Англии... Среди уцелевших в борьбе за жизнь иногда возникали драки и страшная поножовщина, причем к мелочным обидам из-за тесноты или лишнего глотка рому примешивалась и расовая неприязнь. Офицеры ограждали себя многозарядными кольтами. "А меня не трогать", - говорили они... Идущие в одиночку корабли из состава PQ-17 не раз натыкались в океане на плоты и шлюпки со спасавшимися, предлагая им подняться на борт. Но психический шок после торпедирования оказывался чрезвычайно сильным. Шаткое днище шлюпки представлялось людям во много надежней тверди корабельной палубы. "Мы уже дома! - кричали они в сторону судна. - Вчера мы испытали такое, что второй раз лучше не пробовать... Готовьтесь и вы к пересадке!" "Таким образом, мрачная сага о трагической судьбе конвоя PQ-17 дополняется рассказом о том, как 150 моряков с потерпевших бедствие судов предпочли целые недели дрейфовать в открытых шлюпках, но не пожелали еще раз оказаться на палубе..." Их можно понять! Корабль, предложивший им свои услуги, скрывался вдалеке, а они, оставшись в шлюпках, вскоре могли наблюдать за его концом. Сложное явление полярной рефракции открывало даже то недоступное, что творилось сейчас за чертой горизонта. Моряки не раз видели такое, что в обычных условиях увидеть попросту невозможно. За много миль от них самолеты и подлодки противника торпедировали суда, и уцелевшие люди, словно находясь в необъятном зале фантастического кинотеатра, следили за дрожащим в небесах отражением чужой гибели. Рефракция приподнимала над горизонтом страшные сцены взрывов на кораблях, причем атакованные суда плыли вниз мачтами, и погружались они не в море, а в... небо! Понятно, что разум многих не выдержал напряжения. Сошедших с ума уговаривали не смеяться, не петь и не двигаться резко, ибо в перегруженной шлюпке это опасно. Но граница между разумом и безумием где-то уже сместилась. Иногда вполне здравый моряк, до этого разумно рассуждавший, вдруг - ни с того. ни с сего! - прыгал за борт и уплывал прочь от спасательного понтона, что-то восторженно крича, и навсегда пропадал в вечности океана. Оставшиеся на понтоне еще теснее прижимались друг к другу, а их изъеденные солью глаза до боли всматривались в пространство. Они разбивали капсюли дымовых шашек, но бурый дым, лениво текущий над волнами, привлекал внимание авиации и подлодок противника, которые не приносили людям спасения, а лишь издевательства, угрозы, брань и наглые допросы, которые немцы не гнушались вести прямо посреди океана... x x x Геббельсу понадобился свежий пропагандистский материал для своих газет. Иначе говоря, пленные... - Громадные самолеты "дорнье", барражировавшие над океаном в поисках сбитых летчиков, стали присаживаться на воду возле понтонов и шлюпок. Немецкий пилот вылезал на желтое крыло, на котором Красный Крест международного милосердия плохо совмещался со зловещей свастикой, и поднимал над собой два или три пальца: - Двух или трех я возьму... без плацкарты! Решайте быстро, кто из вас хочет закончить войну в победившей Германии... Находились и такие, кто добровольно обрекал себя на жизнь за колючей проволокой. Санитарные "дорнье" быстро перебрасывали пленных в норвежский Киркинес, где их всячески фотографировали - небритых, зачумленных от соли, грязи и переутомления, они давали интервью в угодном для противника духе ("Я не думаю, что кто-либо из вырвавшихся из этого ада когда-либо еще изъявит желание вновь отправиться с конвоем в Россию!"). Абвер выжимал из них на допросах все, что только можно выжать из людей, павших духом, а конец был один - концлагерь! Причем англичан и американцев немцы строжайше предупреждали: - Вы будете расстреляны без промедления, если. попытаетесь, установить контакт с русскими военнопленными... Постепенно, по мере опроса моряков с каравана PQ-17, немцы составили подробную таблицу дефицитных товаров, в которых нуждалась тогда советская экономика: технические кожи, листовая сталь, лекарства для раненых, стооктановый бензин, красители, дюралевые сплавы, никель и молибден, радиолокаторы, сахар, кордит и прочее, включая сюда паровозы, танки, самолеты и тяжелые грузовики для нужд фронта... Уничтожив корабль, немецкие подлодки, как правило, всплывали. Порою на поверхность выпрыгивали сразу две гитлеровские субмарины. Сойдясь бортами, они лениво покачивались невдалеке, ведя киносъемку и неизменно держа спасшихся под прицелами пулеметов. У людей в такие минуты лопались нервы: ведь в любой момент их могли перебить градом свинца или выпустить из понтонов воздух, чтобы они потонули... Быстро опросив уцелевших, немцы иногда запускали в их головы буханкой походного хлеба, завернутого в серебристую фольгу, и весело кричали на прощание: - Спасибо за новости! Теперь плывите к Новой Земле. - Спасибо за совет, - доносилось с воды. - Он бы нам здорово пригодился, если бы у нас были весла. - Странно, что вы, англичане, морская нация, и не подумали об этом раньше. Но теперь выкручивайтесь сами, а Германия не будет стругать для вас весла из ясеня... Они забирали в плен только капитанов и механиков, чтобы лишить союзников ценных и опытных кадров. В плен попадали и танкисты с летчиками, плывшие в СССР для передачи русским своей боевой техники по договору о ленд-лизе. Конечно, в этой немыслимой куче измазанных в нефти людей, облепивших понтоны, словно мухи блюдце с патокой, трудно отличить матроса от офицера, и порою немцы хватали из воды ни в чем не повинного стюарда во фраке, приняв его по ошибке за очень важного господина. - Клянусь! - вопил тот в ужасе. - Я занимался только посудой в буфете. Не думайте, что я дипломат... Поверьте, что мне, всю жизнь хотелось плевать на эту политику! - Потом разберемся, - отвечали немцы, втягивая его на палубу подлодки; это верно, что они разбирались, и кой кого из взятых ранее, но не представлявших интереса для абвера, они бесцеремонно высаживали обратно в шлюпки: - Эй... забирайте своего! Но бывали и такие случаи, когда люди, не в силах выносить страданий, сами просили забрать их на подводную лодку. Таким отказывали! Одна американская шлюпка, залитая до такой степени, что из воды едва виднелся ее планширь, а поверху, словно футбольные мячи, плавали людские головы, - вот эта шлюпка оказалась возле самого борта гитлеровской субмарины. - Нам от вас ничего не нужно, - говорили янки. - Ни хлеба, ни курса, ни марли, ни весел... Позвольте лишь выбраться на вашу палубу и постоять там минут десять, пока мы не откачаемся от воды и не поправим снаряжение шлюпки. Такая просьба развеселила "волков" Деница. - Не будьте так наивны! - раздалось с мостика. - Вас, зажравшихся американцев, потянуло испытать острые ощущения на русских коммуникациях... Что ж! Мы не возражаем: таких впечатлений у вас будут полные штаны. Всего вам доброго, безмозглые идиоты! В нескольких метрах от погибавших в ледяной купели лодка взяла балласт и медленно растворилась в темной глубине, где ее команда хотела выспаться как следует в тишине бездны. Читатель! Вода, близкая к точке замерзания, - это тот последний барьер, который суждено преодолеть человеку после гибели его корабля. В 1942 году в фашистских концлагерях смерти уже активно проводились опыты над живыми людьми. Врачи службы СС отбирали среди заключенных самых здоровых и выносливых и погружали их в ванны с битым льдом, где температура воды приближалась к температуре вод полярного океана. Немцы были заинтересованы в оживлении своих моряков и летчиков, воевавших на Севере. Однако всемогущая германская химия здесь оказалась бессильна. Врачи СС выяснили, что вернуть испытуемого к жизни способно лишь естественное тепло женского тела... Да, полярная вода - штука страшная! Именно в такую воду однажды добровольно нырнул Эрнст Кренкель, самый знаменитый радист нашей страны, чтобы спасти ценную рацию. Он тогда был молодым парнем, но даже в маститой старости Кренкель вспоминал об этом случае с содроганием: "Первое впечатление - ошеломляющее. Трудно о нем рассказать, это нужно испытать самому. Вероятно, такое же испытываешь, упав в кипяток. Меня ошпарило холодом... Сказать: "было холодно" - значит, ничего не сказать. Холод пронизал буквально до мозга костей... Оваций не надо!" Оваций не надо, ибо особый подраздел медицины, медицины полярной, и поныне не разрешил проблемы выживания человека в полярной воде. Об изуверских опытах СС стало известно лишь после войны, а мирная наука идет другим путем - от изучения рыб, в крови которых недавно обнаружен биологический "антифриз", позволяющий рыбе выживать даже среди льда. "ПОДАТЬ СЮДА ЧЛЕНА ПРАВИТЕЛЬСТВА!" Новая Земля, к пустынным заливам которой устремлялись сейчас все уцелевшие корабли, словно правоверные в Мекку, эта земля не сулила союзникам ничего доброго - при общей безлюдности острова крохотный гарнизон ничем не мог помочь иностранным морякам, попавшим в беду. Советское командование имело здесь посты наблюдения, метеослужбы и радиостанции, даже лабораторию для геофизиков, но оно не имело здесь самого главного-баз, однако советские моряки осветили навигационные знаки, показывая кораблям фарватер в проливе Маточкин Шар... Впрочем, союзники из лоции уже знали, что тут не шумят русские волшебные города - под сенью угрюмых скал Новой Земли они искали не комфорта, а лишь передышки от вражеских атак. При этом некоторые из капитанов были уже настолько травмированы всем случившимся, что, достигнув русских берегов, делали попытки к затоплению своих кораблей, чтобы раз и навсегда избавиться от опасного груза, за которым охотится противник. Оставалось пройти последний отрезок пути - до горла Белого моря, но, как сообщили русские, южнее Новой Земли море загромождено плотным паковым льдом, который следует обходить мористее, как раз там, где корабли поджидали немецкие подводные лодки. Новоземельский военный госпиталь не мог, вместить всех пострадавших. Северный флот спешно перебросил в преддверие Арктики своих военных врачей (в основном это были женщины!). В условиях, малоприспособленных для операций, они делали все, что было в их силах. Большое количество обмороженных требовало срочных ампутаций. Раненых англичан н американцев эвакуировали самолетами на дальние береговые базы - вдоль трассы Северного морского пути. Многие из союзников так и не попали в Архангельск - Россия открылась им с необжитого "полярного фасада", со стороны Андермы и Диксона. Оттуда их кружным путем, морем и по воздуху, перепр