звестную читателю книгу. Де Вильрож раскрыл ее дрожащими руками и увидел строки, написанные кровью. Дрожь пробежала у него по всему телу. Его расширившиеся от ужаса глаза уже больше ничего не видели, у него перехватило дыхание, он зашатался. Жозеф подхватил его и не дал ему упасть. Еще ничего не зная, Александр почувствовал, что произошло нечто страшное. Де Вильрож сделал огромное усилие, овладел собой и, протягивая книгу Александру, закричал нечеловеческим голосом: - На! Читай! Читай!.. Александр, которого никогда не покидало спокойствие, прочел вполголоса строки, полные отчаяния, а Жозеф, слушая его, был похож на воплощение отчаяния. Если бы не дрожь в голосе Александра и не бледность, разлившаяся по его лицу, мистер Смит, единственный посторонний, подумал бы, что Александру вся эта история так же безразлична, как ему самому. Ярость Жозефа прорвалась в свирепом рычанье, когда Александр прочитал вслух подпись: графиня Анна де Вильрож. - Это мадам Анна!.. Моя благодетельница!.. Жена человека, которого я люблю больше всех на свете! Она в плену... Здесь, в двух шагах от нас... Горе тем, кто ее похитил! Я придумаю для них такие пытки!.. Ах, бандиты! Они мне заплатят пинту крови за каждую ее слезу... По куску мяса я у них вырежу за каждый ее вздох... Да еще и этого мало!.. - Идем! - сказал хриплым голосом Альбер. - Этот человек говорит - два дня ходьбы?.. Мы доберемся за двенадцать часов... Мы будем бежать до изнеможения. Но мы добежим... А уж тогда... Правильно ты сказал, Жозеф, - горе тем, кто ее похитил!.. - Идем! - в один голос отозвались Александр и Жозеф. - Однако, - прибавил Александр, никогда не терявший присутствия духа, - нам нужно иметь более точные указания. Мы ведь не можем пуститься в путь очертя голову... - Я сказал - на восток, - ответил Сэм Смит. Он и не думал, что так легко избавится от соперников. Их быстрый уход был ему весьма удобен, хотя причины все-таки его заинтриговали. - Идите все время в сторону восходящего солнца, и вскоре вы увидите на земле следы фургона. У трех друзей только и было оружия, что ножи и единственный карабин, и Александр не без зависти посматривал на ружье Смита. - Сударь, - сказал он, - мы не знаем, что вас заставило рассказать нам все, что вы нам рассказали. Вы видите сами, однако, как мы взволнованы. Времени мало. Мы должны отправиться в дальний путь, но мы к этому не готовы. Нам не хватает оружия. Не согласитесь ли вы уступить нам ваш карабин? - Помилуйте, с величайшим удовольствием, - насмешливо ответил бандит. - Конечно, если вы только можете сейчас же уплатить мне за него пятьдесят тысяч франков. Ибо я оцениваю его именно в эту сумму. - Я плачу сто тысяч, если вы дадите патроны, - спокойно ответил Александр. Бандит был потрясен. - Идет! - сказал он, протягивая Александру ружье и переполненный патронташ. - Получите! - ответил Александр, пересыпая алмазы из своих карманов в шлем бандита, у которого дрожали руки, настолько он был взволнован выгодной сделкой. - А теперь прощайте! Благодарю вас, я ваш должник. И разрешите мне по этому случаю дать вам совет. Батоки и макололо только о том и мечтают, чтобы жить в мире. Не толкайте их на кровопролитие. Оставайтесь с ними. Добром вы от них получите все, что вы хотите. Вы меня поняли? Я сказал все... Все, что вы хотите... - А теперь ответьте вы мне, - сказал бандит. - Скажите мне имя вашего друга, которому я отдал книгу... - Граф Альбер де Вильрож. - Ах, черт возьми, вот оно что!.. Теперь я думаю, что болван, который похитил его жену, наживет себе кое-какие неприятности... Впрочем, это его дело, и он получит только то, что заслужил. Что касается меня, то я сделал прекрасное дельце. Вы были так щедры... Постойте-ка, куда же они девались?.. Альбер, Александр и Жозеф предоставили бандиту заканчивать свой монолог в их отсутствие. Они углубились в лес и вскоре скрылись в зарослях, чем очень удивили и батоков и макололо. И те и другие были рады, что удалось избежать кровопролития, и собирались пышно отпраздновать заключение мира. Три друга, не щадя своих сил, шагали и шагали - правильной будет сказать, что они летели. Ни слова не было произнесено. Вся жизнь свелась для них только к одному: поскорей добраться до места. Что для них трясины, в которые они проваливаются, пни, о которые они спотыкаются, колючки, которые до крови раздирают тело! Что им тучи насекомых или стоящая в лесу температура парника! Что им, наконец, усталость, жажда, голод! Они преодолевают все препятствия: пробираются меж поваленных деревьев, под которыми дремлют змеи, прокладывают себе дорогу сквозь заросли, перед которыми отступили бы дикие звери, переплывают опасные реки, но держат путь все на восток, все на восток. То один, то другой идет впереди, то один, то другой падает, оступается, застревает в зарослях. Никто и не думает об отдыхе. Свисток, ауканье, поломанная ветка помогут найти дорогу тому, кто случайно отстал, но скоро обгонит своих товарищей. Братское соревнование ведет их к единой цели. Они чувствуют, кроме того, что их беспорядочное движение нельзя останавливать, ибо его было бы невозможно возобновить. Они черпают силы в своей смертельной тревоге и все идут и идут - молча, тяжело дыша, с безумным взглядом, страшные в своем гневе и своей тревоге. Только ночь смогла остановить их исступленный бег. Поневоле пришлось остановиться - слишком много неумолимых опасностей подстерегает путников ночью. Все трое тяжело свалились под одиноким баньяном и заснули свинцовым сном, какой всегда наступает после изнурительных усилий и душевных потрясений и почти всегда сопровождается мрачными кошмарами. Их разбудил могучий раскат грома. Скоро должен был начаться рассвет. Но пернатые хозяева леса не приветствовали возвращение утреннего светила своей обычной музыкой. Все в испуге молчали. Заря, омраченная тучами, заставила людей вздрогнуть, как пушечный выстрел заставляет вздрогнуть две встретившиеся армии, возвещая приближение роковой минуты, когда начнется бой. К ним вернулось ощущение реальности, они молча пожали друг другу руки, и Александр произнес всего одно слово: - Вперед! Первые шаги давались ужасно трудно, и три друга, у которых свело все члены и которых терзал голод, не знали, смогут ли продолжать свой путь. Крупные капли дождя забарабанили по листьям, и благодетельная влага, освежая раскаленный воздух, вернула им силы и легкость. Затем над лесом разразился ливень, и все скрылось под водой - трава, ветви деревьев и сами деревья. - Какое-то проклятье висит над нами! - воскликнул Альбер, которого душили рыдания. - Вперед! - крикнул Александр между двумя порывами ветра. - Даже если мы не сможем пройти больше ста шагов. - Вперед! - энергично повторил Жозеф. И все трое, прекрасные силой своей воли, бесстрашные перед разгулом стихий, продолжали идти, - слабые люди, затерянные среди громадного леса. Они наталкивались на гигантские деревья, вырванные с корнем, запутывались в лианах, падали и снова вставали, как будто становясь еще сильней и смелей. Мало-помалу в лесу стало светлеть. Мягкий песок, прибитый дождем, пришел на смену неровностям лесной почвы. Ураган успокоился, стихали раскаты грома. Вскоре солнце разогнало тучи, пробило мутную завесу тумана и пролило на землю лучезарные потоки. Друзья вышли на просторную и совершенно открытую поляну. У их ног речка, раздувшаяся после ливня, катила насыщенные песком желтые воды, на которых плавали и кружились всякого рода обломки. Поток имел в ширину метров двести, но в обычное время был, по-видимому, всего лишь скромным ручейком. По ту сторону стоял тяжелый фургон. Он был наполовину затоплен и торчал посреди воды, как скала из дерева в брезента. Положение его было критическое. Тем, кто там находился, грозила непосредственная опасность, если только они не успели уйти до наводнения. Необычайное впечатление произвел на Альбера вид этого фургона. Де Вильрожа охватило непостижимое, хотя как будто ничем не оправданное предчувствие, которому разум не может сопротивляться. Бессознательным движением руки он показал на фургон Александру, но тот лишь покачал головой и пробормотал: - Все фургоны похожи один на другой. Почему ты думаешь, что это именно тот самый? - Почему бы нет? - Надо подождать, когда спадет вода. Тогда увидим. - Я ждать но могу. - Пуститься вплавь - значит идти на верную смерть. Через несколько часов река войдет в свое русло. - А не поискать ли нам более узкое место где-нибудь вверх по течению? - С удовольствием. По только без спешки. Тем более, что, по-моему, в фургоне никого нет... Воздух, промытый дождем, стал так прозрачен, что можно было различить мельчайшие подробности, как если бы расстояние уменьшилось наполовину. И все трое были изумлены, когда отчетливо увидели человеческую фигуру, которая вылезла из воды и взобралась на передок фургона. - Смотри! Смотри! - воскликнул Альбер задыхаясь. Затем над водой пронесся полный отчаяния крик женщины, взывавшей о помощи. Дрожь охватила всех троих. Человек, который вылез из воды, выпрямился во весь рост. Тут Альбер зарычал от ярости: он узнал неуклюжую фигуру. - Клаас! Бур Клаас!.. Я так и думал!.. 16 Отчаяние. - Неожиданная помощь. - Противоядие. - Примочки из мокуна. - Ужас бандита. - Сейчас фургон будет затоплен. - Фургон-корабль. - Бушующий поток. - Разлив. - В лагере. - Доморощенные врачи. - Зуга и бушмен. - Мастер Виль. - Подлое предательство. - Обвинение в убийстве. - Фургон скрывается под водой. От дикого способа самозащиты, который придумал Клаас, пострадали все купавшиеся в отравленном ручье, однако на некоторых сок молочая подействовал не так сильно. Несмотря на жгучую боль, они все же могли кое-как помочь тем, кто совершенно потерял зрение. Если бы не эта помощь, ослепшие неминуемо погибли бы во время наводнения. Последний из них был выведен на берег как раз в ту минуту, когда прокатился первый гром, лишь на несколько минут опередивший неожиданное бешенство стихий. Было бы невозможно и вместе с тем излишне описывать поляну, которая только что была полна веселья. Теперь здесь раздавались проклятия на всех языках, вой злобы и отчаяния смешивался со стонами. Жестоко пострадавшие люди не знали, какой таинственной причине приписать внезапно приключившееся с ними несчастье. Они примешивали к проклятиям душераздирающие мольбы о помощи, но никто не знал, как им помочь. Однако первые капли дождя, падая на искаженные страданием лица, промыли изъязвленные веки, и это принесло некоторое облегчение. Но оно было недостаточным и кратковременным. Если не применить энергичное и действенное лечение, то большинство пострадавших останутся слепыми на всю жизнь. Именно в это время прибежали на крики два человека, бродивших в лесу, - два негра. Вся их одежда состояла из куска синеватой бумажной ткани, обмотанной вокруг бедер. У каждого был лук, колчан из шкуры леопарда и связка копий. Один из них - кафр могучего сложения, стройный красавец с умным лицом. Второй ростом меньше. У него кривые ноги, длинные руки, он коренаст и, должно быть, обладает атлетической силой. Его плоское, как бы расплющенное лицо кажется свирепым, но оно выражает только сострадание. Кафр обращается к своему товарищу и гортанным голосом произносит длинную фразу. А тот отвечает жестом, который у всех народов означает сомнение: "не знаю". Тогда первый подходит к одному из пострадавших, осматривает его глаза, потом переходит к другому, к третьему и видит тождественность симптомов. Он многозначительно покачивает головой и обращается к одному из тех, кто наименее пострадал. Тот скорее угадывает, чем понимает, о чем его спрашивают. Ему известно, что туземцы нередко знают прекрасные средства против некоторых местных болезней. Он показывает на реку и знаками объясняет, что все пострадали от купания в реке. Негр улыбается, быстро оглядывает речку, по которой хлещет дождь, погружает в нее палец и пробует на язык. "Я не ошибся", - как будто говорит он своему товарищу, который тоже окунул палец в воду и, поднеся его к лицу, тоже делает многозначительную гримасу. Они быстро обмениваются несколькими словами, среди которых часто слышится слово "мокун". Затем оба бегом пускаются в лес, но оставляют оружие на месте, как бы желая сказать: "Мы вернемся". Тот, к кому обращены эти слова, сразу успокаивается и обнадеживает товарищей. Отсутствие негров крайне непродолжительно. Они быстро возвращаются, и каждый несет огромную охапку веток, густо покрытых листьями. В эту минуту разражается гроза, начинается ливень. Однако на разгул стихий негры не обращают никакого внимания. Они набивают себе рот листьями и быстро их жуют. Затем, когда изо рта у них начинает течь зеленая слюна, они обращают внимание на заполненные дождевой водой миски, очевидно принадлежащие больным, и энергично выплевывают в них свою зеленую жвачку, уже обратившуюся в кашицу, и еще интенсивнее разминают ее между пальцами. Первый, к кому они обратились, нетерпеливо следит за их работой, понимая, что негры приготовляют целебное снадобье. Он отрывает от своей сорочки кусок полотна, обмакивает его в этот несложный продукт туземной фармакопеи и, полный надежды, прикладывает к глазам. У него вырывается крик. Он чувствует острую, колющую боль, которая отдает в мозгу. Но это продолжается не больше минуты, затем боль стихает, как по волшебству. Он снимает тряпочку и не может сдержать радость: к нему вернулось зрение. Если не считать неприятного ощущения, похожего на то, какое вызывает песчинка или волосок, попавший в глаз, он здоров. - Мужайтесь, друзья! - кричит он голосом, который перекрывает раскаты грома. - Мужайтесь, мы спасены!.. Все работоспособные - за работу. Идите помогите этим славным неграм, они одни не управятся. И торопитесь! Эти слова воодушевляют больных. Надежда как будто возрождается. Всем раздают пригоршни листьев. Люди жуют изо всех сил. Им до того не терпится получить облегчение, что они уже не растворяют свою жвачку в дождевой воде, а прямо прикладывают к глазам. Ничего, впрочем, не меняется, потому что дождь все равно льет, как из ведра; он проникает в глаза и способствует попаданию целебного сока во все складки разъеденной слизистой оболочки. Негры разрываются на части, они бегают от одного больного к другому, раздают листву, меняют примочки и под проливным дождем смеются своим добрым и заразительным смехом. На смену недавнему бешеному рычанию приходят счастливые вздохи - подлинный благодарственный молебен. Не ко всем вернулось зрение, но стихли боли, и все позволяет надеяться, что полное исцеление не заставит себя ждать. Тот, кто был первым пациентом этих доморощенных врачей, с любопытством осматривает целебное растение и как будто узнает его. - Мокун? - спрашивает он. - Мокун, - отвечают оба негра. - Но, если я не ошибаюсь, он убивает быков? Да, конечно. Вот здорово! Ведь это те самые листья, которыми Корнелис и Питер отравили быков своего дорогого братца. Я отлично слышал, как Одноглазый наказал этому субъекту, которого они зовут "Кайман - Пожиратель людей", набросать в крааль мокуна. Для быков! Ну и грязную штучку сыграли они с мастером Клаасом! Теперь он застрял в низине, выехать у него не на чем, а вода прибывает и прибывает. Он вполне может утонуть... Но, в конце концов, это его дело! Джентльмен не заслуживает сочувствия! Почему он не захотел честно войти в компанию с нами? Почему он заперся, как дурак, в этом доме на колесах и говорил, что весь клад заберет себе? Если он утонет, тем хуже для него, а мы избавимся от лишнего конкурента. Но все-таки интересно знать, что же это с нами-то приключилось? Уж нет ли и тут чьей-нибудь дьявольской проделки? Кстати, куда девались буры? И где миссионер? Уж не предали ли нас эти мошенники? Не перешли ли они к Клаасу? Читатель видит, что этот человек не так уж ошибался: Корнелис, Питер и его преподобие действительно совершили черную измену в отношении всей их компании. Но жулики не перешли на сторону Клааса у них было другое на уме. А Клаас, увидев, что надвигается потоп, решил было вывести из фургона Эстер и госпожу де Вильрож и тем избавить их от неминуемой смерти. Но вода подымалась так быстро, что он просто не успел. Все менялось в этой открытой низменной местности на глазах, все преображалось. Тысячи мелких потоков прибывали со всех сторон, и вода сразу поднялась до осей фургона. Клаас ругался, увидев, что берега удаляются и удаляются и что спастись вплавь он не может, ибо всей его атлетической силы не хватит на борьбу с таким стремительным разливом. Через несколько минут произошел сильный толчок - нечто вроде девятого вала, которого так боятся мореплаватели. Волна ударилась в стенки фургона, и они жалобно застонали. Крик ужаса вырвался у несчастных узниц. Их положение было тем более ужасно, что они сидели почти в полной темноте. По необъяснимой случайности фургон не опрокинулся и не рассыпался под напором воды, он только медленно покачивался, как суденышко, оставленное на прибрежном песке и поднимаемое приливом. Никакого сомнения - фургон поплыл. Правда, плавал он тяжело, но ему уже не грозила опасность утонуть. И осадка у него была прекрасная, благодаря весу, в особенности благодаря осям и колесам, которые служили естественным балластом. Клаас удивлялся, как мог бы удивляться только повешенный, если бы оборвалась веревка, на которой он болтался. Бандит вошел в свой закуток, неожиданно ставший баком, после того как фургон стал кораблем, и принялся изучать этот корабль. Сооружение было сколочено на вид грубо, но удивительно прочно, что делало честь предусмотрительности прежнего владельца. Остов из легких, но крепких досок был изнутри обит тонкой жестью, поверх которой были натянуты плетеные циновки. Две продольные балки образовывали как бы пояс судна и придавали ему устойчивость. Были приняты все меры к тому, чтобы обеспечить и полную водонепроницаемость, - все щели были хорошо законопачены. Как истинный дикарь, Клаас раньше не замечал, что предусмотрительное устройство фургона ограждает путешественников от опасности столь часто здесь происходящих гибельных наводнений. Клаас видел только фургон как фургон - такой, в каких здесь разъезжают с первых дней колонизации. Ах, черт возьми, - воскликнул он, сразу успокоившись, надо признаться, что мне все-таки везет в жизни! Люди, которые дали себе труд отравить быков, конечно, не предвидели, что фургон снимется с места благодаря такому двигателю, который не боится ни мухи цеце, ни листьев мокуна. Бедные мои быки! Вот их уносит течением. Какая радость для крокодилов! Да, а что с вояками, которых привели мои братья? Я не слышу криков. Уж не утонули ли они? Удивительная тишина!.. Впрочем, черт с ними. А я должен отсюда выбраться... Гроза успокаивается, дождь проходит, солнце начинает пригревать - вот как раз и подходящая минута, чтобы тронуться в путь. Правда, я не имею опыта, но раз уж я стал капитаном этого чудного корабля, то приведу его в тихую пристань. Надо только действовать энергично и осторожно. И прежде всего нужно иметь чем грести... Да вот хотя бы этим!.. К наполовину разрушенному забору течением прибивало вывороченные бурей деревья. Клаасу только оставалось выбрать достаточно ровную, длинную и крепкую ветвь. Отрубить ее и освободить от листьев было делом минуты. Лопастью послужила крышка ящика из-под бисквита. Гвозди и молоток нашлись. Вода все еще прибывала, хотя буря кончилась. Еще немножко и фургон поднимется выше забора. Клаас решил дождаться этой минуты, а пока принялся за еду, в чем его крепкий организм весьма нуждался. А в это время разбитые усталостью, измученные голодом, истерзанные тревогой Альбер, Александр и Жозеф добежали до тех самых скал, где Клаас нарезал молочай. Ручей обратился в бурный поток, но место здесь неширокое, хотя быстрота течения и опасна. Вот где нам надо переправиться, - сказал Александр, - либо подождать, когда спадет вода. - Переправимся сейчас, - предложил Альбер, у которого от волнения стучали зубы. - И надо не промочить патроны: они могут нам пригодиться. - Я иду первым. - Я за тобой. - Подожди минуту. Видишь, плывет дерево, вырванное бурей? Оно все опутано лианами. Надо его поймать. Александр бросился в воду, пырнул, чтобы попасть в более тихое течение, и снова появился метрах в тридцати. Он увидел, что дерево зацепилось за скалу, и вскрикнул от радости. Желая облегчить переправу своим товарищам и помочь им сохранить сухими их ружья и заряды, он вернулся, гребя одной рукой и держа в другой руке лиану, при помощи которой рассчитывал установить сообщение с противоположным берегом. Конец лианы был привязан достаточно крепко. Альбер и Жозеф, разгадав остроумную мысль своего друга, заблаговременно укрепили у себя на плечах карабины и патроны и перешли на противоположный берег, держась за импровизированный трос. Вода лила с них ручьем, когда они пришли на бивуак, расположенный как раз позади тех скал, где еще недавно рос молочай. Тут они попали в самую гущу слепцов, которые прозрели благодаря вмешательству двух негров и теперь возносили благодарственное молебствие. А негры тотчас заметили новоприбывших и испустили громкий и веселый крик, на который тотчас ответили три крика радости. - Белые вожди!.. - Зуга! Ты? И бушмен!.. Славные наши товарищи!.. Они обменялись крепкими и сердечными рукопожатиями, более выразительными, чем всякие долгие речи. Неожиданное появление двух помощников, силу и непоколебимую преданность которых они уже давно оценили, было для французов огромной поддержкой. Нескольких слов французам было достаточно, чтобы посвятить негров в свои дела, и вот все устремляются к фургону, который мерно покачивается на воде. Внезапно в нескольких шагах раздаются крики. Потрясая оружием, бежит группа европейцев, - человек пятьдесят, одетых как обычно одеваются на алмазных приисках. Во главе выступает человек, в котором французы тотчас узнают мастера Виля. Но французы слишком озабочены своими делами и не замечают, что их бывший спутник держится как-то странно. Они не успели оглянуться, как их окружили люди, вид которых не внушал ни малейшего доверия. - Мастер Виль, - воскликнул Альбер, - мы оказали вам кое-какие услуги... Вы нам обязаны жизнью... Я обращаюсь к вашим чувствам... к вашему сердцу... Моя жена похищена бандитом... Она в нескольких шагах отсюда. В этом фургоне... Помогите нам спасти ее от смертельной опасности... вырвать из рук мерзавца, который держит ее в плену... Помогите, мастер Виль! Полицейский кивает своему отряду, вытаскивает из-за пояса револьвер и спокойно процеживает сквозь зубы: - Арестуйте этих трех человек! Альбер, Александр и Жозеф ошеломлены, они окаменели, они не могут верить ни своим ушам, ни глазам. Грубое прикосновение возвращает их к действительности. Никаких сомнений: презренный полицейский пес изменил им... Почему? С какой целью? Но не такие они люди, чтобы этак вот дать себя арестовать, как каких-нибудь жуликов, и не оказать сопротивления. Они бешено отбиваются, они катаются по земле, увлекая за собой каждый по нескольку человек, и пытаются, хотя и тщетно, вырваться. Напрасные усилия. Их связывают, грубо бросают на землю и лишают возможности сделать малейшее движение. У Альбера глаза наливаются кровью, пена выступает на губах, он рычит и кусает веревки, которые до крови стягивают ему руки. Ценой огромного усилия ему удается встать. Он бросает полубезумный взгляд в сторону реки и видит, что фургон медленно скользит по бурным волнам. Де Вильрож вскрикивает в последний раз и падает без чувств. - Послушайте-ка, мерзавец, - кричит мастеру Вилю Александр, - что это за гнусное злоупотребление властью? Почему вы нас арестовали? Кто вы такой? В чем вы нас обвиняете? - Я служу в колониальной полиции и прикомандирован к Нельсонс-Фонтейну. Я все время следил за вами. Никакого злоупотребления властью здесь нет, ибо мы находимся на земле ее величества королевы. Вы обвиняетесь в убийстве и грабеже, а эти двое - ваши сообщники... Вы ответите за это двойное преступление перед представителями британского правосудия. И по закону... Александр хочет энергично протестовать, когда к Альберу, как бы для оказания ему помощи, подходит человек, одетый по-мексикански. Это тот самый, который помог Жозефу в его поединке с американцем Диком. Он дотрагивается до Жозефа и тихо говорит ему несколько слов по-испански. Каталонец вздрагивает и застывает в неподвижности. Но когда мексиканец снова склоняется над Альбером, все еще лежащим в обмороке, Жозеф, у которого неожиданный союзник перерезал веревки, быстро вскакивает, сбивает с ног людей Виля, стоящих у него поперек дороги, и бегом пускается в лес. - Ко мне, Зуга! - громко кричит он. - Аваи! Аваи! Месье Александр, я свободен! Подожди ты у меня, английская собака, я еще с тебя шкуру спущу! А мадам Анна будет спасена.  * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ДРАМЫ В ЮЖНОЙ АФРИКЕ *  1 Наводнение. - Его преподобие утратил всякий престиж. - Питер не доверяет грамотным людям. - Три негодяя изумлены. - Боксер, - Братья получают взбучку. - Незнакомец приводит их в чувство. - Корнелис и Питер находят себе хозяина. - Тревога. - Опять Сэм Смит. - История бандита. - Донос. - Пятьдесят ударов кнутом. - Как слон мстит крокодилу. - Муки его преподобия. - Загадка. - Поправьте огонь, Питер. Я продрог до костей. - Да, после бури и наводнения стало в самом деле свежо... - Брр! Говорят, на родине наших предков, в Голландии, такая температура стоит шесть месяцев в году... Если это верно, я сто раз предпочитаю колонию. - Правильно, Корнелис! Ох, и выпил бы я сейчас пинту горячего кап-бренди!.. Питер заворчал, закашлял, как бык, страдающий воспалением легких, поднялся, взял из приготовленного на ночь хвороста большую охапку и бросил в огонь. Смолистые ветки шумно затрещали, в темноте стали плясать языки пламени. - Вы, по-видимому, хотите привлечь сюда всех белых и черных висельников, которые бродят поблизости! - сердито воскликнул его преподобие. Он был в одном своем узком сюртучке и все же казался совершенно нечувствительным к промозглой сырости, которая окутывала их, как ледяной саван. - Хотел бы я знать, кто может напасть на нас и с какой стороны? - угрюмо отозвался Корнелис. - Но все же мы дорого платим за свою безопасность. И все из-за вас! Мы попали в гнусное положение. Мы, как дураки, поплелись за вами на эту узкую косу, потому что вы обещали найти какую-то точку, якобы отмеченную на вашей хваленой карте. А вы ровно ничего не нашли! Зато мы отрезаны от побережья и будем здесь торчать, пока не кончится наводнение. - Я, что ли, виноват, если из трех акаций, обозначенных на карте, одна исчезла! Вы, я вижу, от жадности поглупели. Вместо того чтобы хныкать, вы бы лучше пораскинули мозгами, как нам отсюда выбраться и начать новые поиски, когда взойдет солнце. - Довольно, старый мошенник! Какое право вы имеете давать нам советы и делать нам упреки?.. И нечего лазить в карман за револьвером! Вы пикнуть не успеете, как попадете к аллигаторам. Вот они плещутся! Об этом я сам позабочусь. Так и знайте! - Вы? - Да, я, черт вас возьми! Не знаю, что меня удерживает до сих пор!.. Как подумаю, что я имел глупость верить всем вашим небылицам, всему, что вы брехали об этой вашей грязной тряпке!.. Вы ее прячете, как святыню, будто по ней в самом деле можно найти клад, за которым мы гоняемся!.. - Корнелис прав, - согласился Питер. - Вы, европейцы, только о том и мечтаете, чтобы спекулировать на нашей шкуре, вы нас грабите и обираете... Да и вообще нельзя верить людям, которые знают грамоту. - Правильно! - перебил его Корнелис. - На какого черта нужна грамота таким ребятам, как мы, с такими руками и ногами? - На какого черта она нужна людям, которые умеют сразу найти верную дорогу для пули?.. - И для которых топор в тридцать фунтов все равно что соломинка! - Взять хотя бы Клааса. Вот кто понимает толк в жизни!.. - И вместо того чтобы настраивать нас против брата, сеять среди нас раздоры и распылять наши силы, разве не было бы умней действовать всем сообща? Его преподобие выслушивал упреки с полнейшей невозмутимостью. Он уставился на обоих буров своими стальными глазами и как будто собирался дать резкую отповедь. Но позади пего внезапно раздался взрыв смеха, и слова, которыми его преподобие рассчитывал испепелить бунтовщиков, застряли у него в горле. Если бы внезапно появился вооруженный отряд негров или цапали дикие звери, трое белых не были бы захвачены врасплох, они сумели бы защищаться. Но раскат веселого смеха здесь, в этом месте и в это время, привел их в состояние, близкое к столбняку. В особенности были ошеломлены буры. Братьям сразу померещилось, что дело не обошлось без вмешательства сверхъестественной силы. Что касается его преподобия, то он был чужд таких ребяческих слабостей, однако даже его охватило какое-то зловещее предчувствие, и, быть может, впервые в жизни он испытал страх. Побороть этот страх его преподобие не успел - времени не хватило. Под чьими-то резкими шагами захрустели ветки, и в полосе света возникла фигура человека высокого роста, одетого по-европейски и с тяжелым карабином за спиной. Едва увидев, что призрак имеет облик живого человека, братья-буры вскочили, точно их подбросило пружиной. Но, заметив, что человек этот один, они не сочли нужным взяться за оружие. Просто они опустили ему на плечи свои тяжелые руки, видимо ожидая, что, несмотря на свое атлетическое сложение, он согнется, как тростник. Правда, Корнелис умел повалить быка, а для Питера было забавой остановить на бегу жеребца-трехлетку, схватив его за заднюю ногу. Но незнакомец оказался крепок, как железный столб. Белые дикари были изумлены и снова подумали, нет ли здесь все-таки сверхъестественной силы. Однако человек, который стоял перед ними, явно был сделан из костей и плоти. Корнелис и Питер очень скоро в этом убедились. Незнакомец без видимых усилий высвободился, сложил руки на груди, моментально занял безупречную позицию для бокса, и тотчас его кулаки, выбрасываемые вперед с большим умением и непреодолимой силой, стали обрушиваться на Корнелиса и Питера, как молоты. Корнелис, получив сильный удар в живот, простонал "ах!", всплеснул руками, шлепнулся, как туша, и растянулся во весь свой рост. - Он и так одноглазый, не надо выбивать ему второй глаз, - пробормотал боксер. Питер хотел сделать быстрый бросок в сторону, но не успел - он получил такой удар по лбу, точно его хватили дубиной. У него сразу подкосились ноги, он вскрикнул и свалился на своего старшего брата, который все еще не мог очнуться. А сам боксер оглядел эту живописную картинку и, как бы не замечая его преподобия, у которого зубы стучали от ужаса, сказал: - Прекрасный двойной удар! Мой первый учитель Вильям Гаррисон был бы вполне доволен, если бы старый Колкрафт не оказал этому достойному человеку последнюю услугу в Ньюгейте. Услышав имя Вильяма Гаррисона, его преподобие вскочил, как если бы у него над самым ухом выстрелили из револьвера. - Вы сказали... Вильям... Гаррисон?.. - Молчать, мошенник! - строго оборвал его незнакомец. - Будешь говорить, когда тебя спросят. Отдай оружие!.. Живей!.. Его преподобие обезумел от страха и отдал свой револьвер. - Так. Это не все. Мне нужна карта местности, о которой вы только что говорили. - Но... Его преподобие пытался протестовать, однако все его нахальство пропало - оно уступило силе. - Живей, говорю! - понукал незнакомец. - Я никогда не повторяю своих приказаний два раза. Его преподобие, трясясь всем телом, отдал карту. - Так... Пока довольно, - сказал незнакомец. Видя, что буры все еще лежат неподвижно, он прибавил: - Надо привести их в чувство. Чего они валяются, как телята? Но его преподобие был слишком ошеломлен и не понял, чего от него хотят. - Ну-ка, нечего ломаться! - крикнул незнакомец. - Ты ведь знаешь, как действуют в таких случаях на золотых приисках. Чем проще, тем лучше... Не бойся, они живы! Я убиваю кулаком, только когда хочу этого. Расстегни им куртки. И рубашки... Раскрой грудь... А теперь возьми головню и нажми... крепче... так, чтобы прожгло шкуру. Раздалось шипение, послышался тошнотворный запах обожженного мяса, но Корнелиса и Питера этот лечебный прием вернул к жизни, и они стали выть и рычать как одержимые. - Вот и хорошо! - с саркастическим смехом сказал боксер. - А теперь встать! И избавьте меня от вашего пения! Иначе я вам быстро заткну глотки!.. Корнелис и Питер были подавлены, укрощены и, превозмогая страшную боль от ожога, сразу покорно замолчали. События развернулись с такой быстротой, удары, которые посыпались на братьев, были до такой степени сильны, что мозги у буров уже не работали, да и дышать им было трудно. Они медленно отодвинулись один от другого, мутными глазами взглянули на костер и тяжело, как пьяные, сели. - Даю честное слово, - ворчал Корнелис, - у меня такое ощущение, точно меня ударил ногой мой пегий конек Клейнбой. - А мне все кажется, - бормотал Питер, - что мне на голову свалилось бревно в сто фунтов весом. - Между тем вы получили только по одному разу кулаком от вашего покорного слуги, - насмешливо и вызывающе заявил грозный незнакомец. - Ну ладно, будет, вставайте! Нам надо поговорить. И главное, пусть вам не вздумается протянуть лапы к вашим уважаемым ружьям, иначе вам придется проглотить то, что лежит у меня в карабине, в обоих стволах. Буры были унижены и еще больше огорошены этой самоуверенностью незнакомца, которую подкрепляла столь внушительная физическая сила. Они встали, и движения их были подобны неловким движениям лошади, которую впервые загнали в оглобли. - А теперь слушайте меня, - сказал незнакомец. - Само собой разумеется, отныне вы находитесь в полном моем подчинении. Я вам кое-что показал. Это был лишь слабый образец... Признаю, я был немного резок, но иначе невозможно. И наконец, так мне захотелось. К тому же для ваших мозгов это было более понятно, чем длинные речи. Корнелис и Питер издали ворчание, которое в крайнем случае могло сойти за выражение согласия. - Я буду приказывать, а вы будете беспрекословно исполнять. Потому что я сильней. А также умней. Вы будете мне принадлежать телом и душой в течение некоторого времени. Надеюсь, оно не будет продолжительным. Залогом вашей преданности будет ваша жизнь и в еще большей мере ваша личная заинтересованность. Обе скотские физиономии несколько прояснились, а Питер, несмотря на синеватое вздутие, которое появилось у него на лице, даже попытался улыбнуться. - Договоримся, джентльмен, сказал он. - Правда, рука у вас тяжелая, но ваши речи золото. - Алмазы, хотите вы сказать, приятель!.. - Простите мое любопытство: вы тоже думаете найти со кровища кафрских королей? Ораторский прием Питера, осторожность, с которой он за дал интересовавший его вопрос, доказывали, что неотесанный чурбан стал менее грубым. А незнакомец ответил со снисходительным высокомерием: - Я не только думаю, но беру вас обоих в помощники. Добычу я поделю с вами по вашим заслугам и по своему усмотрению. Но вы вполне можете положиться на мою щедрость. - Идет! По рукам! - воскликнули оба гиганта и протянули руки. - Прочь лапы, ребята! - резко оборвал их незнакомец. - Не люблю фамильярностей! Позади легкой зеленой изгороди, которая их окружала, послышался какой-то плеск. Незнакомец напряг слух, стараясь определить источник этих неожиданных звуков. - Это вас зовут Питер? - обратился он к тому из двух буров, у которого был рубец наподобие пробора. - Да, джентльмен. - Возьмите ваше ружье, дойдите до реки и тщательно осмотрите местность. Если увидите что-нибудь подозрительное, стреляйте и немедленно возвращайтесь. Было бы, право, слишком глупо с нашей стороны дать себя застигнуть врасплох, как я вас застиг только что. Кстати, пирога, на которой я прибыл, привязана к коряге по ту сторону островка. Посмотрите, на месте ли она. Ступайте! Питер схватил ружье и скрылся в зарослях. Он вернулся примерно через четверть часа. Корнелис стоял перед их новым хозяином, а лжемиссионер сидел на земле и смотрел по сторонам, как волк, попавший в капкан. - Все спокойно, джентльмен, - доложил Питер. - Пирога на месте. Что касается шума, который мы слышали, то я думаю, что виноваты два каймана, попавшие на отмель. Они скрылись, когда увидели меня. - Так. Они, однако, любопытны, эти кайманы. Надо будет понаблюдать за ними. Я только что сказал вам, что скоро мы завладеем кладом и разделим его на три части. - Ваша милость хотела сказать на четыре... Это много... - Моя милость хотела сказать на три. Так она и сказала. Группа состоит из трех человек. Кое-кто из здесь присутствующих в дележе участвовать не будет... Лжемиссионер быстро поднял голову. - Я имею в виду, - пояснил незнакомец, - эту личность, которую вы зовете "ваше преподобие". У него есть другое имя. Не так ли, Джемс Виллис? - Пощади! Смилуйся, Сэм, не убивай меня! - Молчать, когда я говорю! Ты меня не узнал, когда я перевозил тебя и твоего дружка на островок у большого водопада? Правда, я сам позаботился об этом я закрыл себе лицо. Была минута, мне хотелось раскроить тебе череп. Но я решил отложить это до другого раза. Я надеялся еще повстречаться с тобой. И хорошо сделал, потому что вот я забрал у тебя карту, которую ты так тщательно прятал. А уж с картон в руках я разыщу клад непременно. - Как? Карта у вас, джентльмен? - с удивлением воскликнул Корнелис. - Стало быть, ваша милость грамотны? - Корнелис, вы задаете слишком много вопросов. Я этого но люблю. У вас всего один глаз, но вы еще сохранили оба уха. Раскройте их и слушайте хорошенько, что я говорю. Да, черт возьми, карта местности, составленная английским миссионером, у меня. Не так уж трудно было догадаться, что этот жулик держит ее у себя в кармане: вы сами орали об этом, как цапли. Так вот, ребята, слушайте меня и не перебивайте... Он обратился к лжемиссионеру: - Займемся тобой, Джемс Виллис. Мы-то ведь старые знакомые, не так ли? Ты отлично помнишь тот день, когда мы встретились впервые. Я был матросом на клиппере "Аделаида", который разбился о подводные скалы в проливе Торреса. Судно, шедшее под голландским флагом, сняло со скалы трех оставшихся в живых. Они умирали от голода. Я был один из них. Не раз приходило мне в голову, что уже лучше бы мои кости высохли и валялись где-нибудь среди камней, чем вести страшную жизнь, какую я веду с тех пор. Но что сделано, то сделано. Люди, которые нас спасли, оказались просто-напросто пиратами. Они грабили австралийское побережье. Ты это отлично знаешь, потому что ты был одним из хозяев предприятия. Я нисколько не упрекаю тебя в том, что ты заставил меня наняться к твоим головорезам. Я мог не соглашаться и не слезать со скалы. Но я был молод, мне хотелось жить... И наконец, было во мне, вероятно, что-то и от рождения, благодаря чему я стал Сэмом Смитом... Едва было названо это грозное имя, буры затряслись. - Одно слово, джентльмен, - почти робко попросил Корнелис. Смит кивнул головой, как бы разрешая ему говорить. - Мы знаем ваше имя и вашу славу и должны вам покаяться: у нас есть враг, он француз, и однажды мы пытались взвалить на него ответственность за ваши дела. - Да. Я знаю. Наше удивительное сходство не раз навлекало на него неприятности. - Джентльмен, нам больше не о чем говорить. Для нас ваше имя - лучшая гарантия. Р