он временно не учащийся, а трудящийся - человек, обязанный подчиняться установленному в экспедиции порядку. В школу он мог и не пойти и уроков мог не выучить - за это отвечал и расплачивался он один. Теперь не выйдет Геша на работу - не заладится дело у других. Да, Гешка стал нужным в государстве человеком. Гешкины мысли прервала мать. Она неслышно подошла и обняла его. И в этот час Гешкиного раздумья как никогда показалась ему дорогой. - Волнуешься, Гена? Ничего, сынок, все образуется. Сперва тяжело будет в такую рань вставать, а потом привыкнешь. - Я не о том, мама! Вдруг да не справлюсь с работой? - Выдюжишь! Кругловы с виду суховаты, но по нутру народ крепкий, двужильный... Пока Гешка умывался, заправлял постель, мать вскипятила самовар и приготовила яичницу. Чай пили втроем: Гешка, мать и сестра Лена. То и дело поправляя свои кудряшки возле отражавшего, как зеркало, самовара, Лена поучала: - Никаких опытов, фокусов на работе не устраивай. На это ты мастер! Будь вежлив, аккуратен, быстр, но без лишней спешки. Если что неясно, лучше переспроси, чем делать наобум... Ровно в семь часов утра Гешка, полный наставлений и пожеланий, шагал к Юлию. На Гешке были старенькие школьные штаны и новая в крупную клетку ковбойка. Ее неожиданно для Гешки подарила Лена. Такие же рубашки носили рабочие в поисковой группе, поэтому Гешка чувствовал себя как молодой солдат, впервые надевший форму. И, может быть, поэтому Гешка держался прямо, четко ставил ногу и размахивал руками, словно участвовал в невидимом параде. По Юлькиному двору, в подтяжках, надетых поверх нижней рубашки, ходил его отец. Запустив руку в жестяную банку с овсом, он пересыпал золотистые зерна. За ним, размахивая крыльями, наскакивая друг на дружку, неотступно следовали куры. Он высыпал овес в деревянное корытце, куры сгрудились возле него и дружно застучали носами. Увидев Гешку, Юлькин отец засмеялся: - Ну, работяги, не подкачать! А твой дружок еще спит. Не можем поднять его. "Еще спит!" Раздосадованный Гешка торопливо вбежал в дом. На широкой кровати, колобком, уткнув нос в подушку, отчего он стал еще курносее, безмятежно спал Юлька. Братишка Васька сидел рядом на постели и, свернув ноги калачиком, водил пером по Юлькиной щеке и шее. - Гы-ы! Спит! - сообщил Васька. Возмущенный Гешка потряс Юльку за плечо, но тот открыл на миг свои мутные, сонные глаза и опять сладко засопел. Гешка ругал его, просил, умолял, но все потуги разбудить друга были безуспешны. - Не выйдет! Спать Юлька мастак. Гы-ы... А я знаю, как его разбудить! Вот знаю!.. -Васька раскрыл свой щербатый рот, лишенный спереди трех зубов. Нагнувшись к брату, он затормошил его: - Юлька, а Юлька! Я твой пирог съел. Право слово, съел! Юлька! Съел я... Юлька поднялся и, не спуская ног с постели, ошалело огляделся. Увидев злое лицо друга, он сразу вспомнил все и вскочил. Собирался Юлий долго: потерял штаны, которые почему-то оказались на полатях, затем сообща искали пропавший ботинок и нашли его в сенях... Прибыли ребята на тот берег с небольшим опозданием. В поисковой группе уже позавтракали и приступили к работе. Гешке стало стыдно: в первый день опоздали. И все из-за Юльки! Голощапов ничего не сказал и только пристально посмотрел на свои часы. Геша почувствовал, как зарделись его уши. - Поздравляю с первым днем работы! - Голощапов подал руку сначала Гешке, а потом Юльке. Их определили к старичку геодезисту Ивану Степановичу, Его только условно можно было назвать стариком - слишком он был подвижен и крепок. Иван Степанович вышел без рубашки, в одних много раз стиранных и латанных брюках. Ростом он был немного выше Юльки. Тело его, с широкими плечами, загорело до черноты. Перекинув с руки на плечо брезентовый плащ, он оглядел ребят. - Помощнички? - Голос у Ивана Степановича был пронзительный, как свисток. - Ну, подождите меня, соколы ненаглядные. Я только плащ приведу в порядок - измазал грязью в дороге... Он засучил брюки, влез в реку и начал шумно шлепать плащом по воде. Окончив стирку, он разложил плащ на галечной отмели. Довольный собой, стряхивая с короткой густой бороды капли воды, Иван Степанович сказал ребятам: - Зовите меня просто дядя Ваня. Это первое. Прежде чем приступить к работе, я вас познакомлю с вашими обязанностями, а также картами, планшетами, инструментом. Это второе. Ну, а третьего не будет. Понятно, мушкетеры? - Понятно! - хором ответили Гешка и Юлька. Дядя Ваня, громкоголосый, шустрый как мальчишка, сновал по лагерю, что-то вытряхивал, сушил простыни и одеяла. Наконец угомонился и не без торжественности вынес из палатки карту, наклеенную на квадратный лист фанеры, и положил ее на выкорчеванный пень. - В старину говорили: каждый солдат должен знать свой маневр. Ну, а вы, как рабочие, обязаны понимать выполняемую вами работу, чтобы делать ее не механически, а с толком. Ясно, мушкетеры? - Ясно! - Прекрасно! А теперь познакомьтесь с планшетом. Карта, которую дядя Ваня назвал планшетом, с первого взгляда была малопонятной и совсем непохожей на школьные географические карты. Там море как море - словно кто синие чернила разлил; горы лисьими рыже-коричневыми шкурками наброшены на зелень равнин. А тут карта вся исчеркана извилистыми линиями, которые то прихотливо извивались, чуть не смыкаясь, то расходились и шли параллельно друг другу. По низу планшета тянулась голубая полоска, под которой в линию выстроились квадратики. - Конечно, неясно? - спросил дядя Ваня. - Неясно, - признался Геша. - Если бы все было понятно со дня рождения, то не было бы ни школ, ни учителей. Смотрите: вот эти коричневые линии, что змеятся, называются горизонталями. Нанося их, мы как бы мысленно по горизонтали рассекаем гору через каждые полметра. Там, где склон горы круче, - горизонтали ложатся густо, а где склон положе, - они реже. Цифры в разрывах линий - отметки земли... Заглядывая в лица ребят своими зоркими глазами, дядя Ваня переспросил: - Понятно? Ну, а голубая полоска на что похожа? - На реку, - ответил Геша. - Правильно! Это река Осьва, а квадратики, что на берегу ее, ваши дома. А ну, покажи на планшете, в какой точке мы сейчас находимся? Геша огляделся. На другую сторону реки наискось выходит улица. Вон крайний дом, в котором живет Юлька. Геша перевел взгляд на карту и внимательно осмотрел ее: нашел Юлькин дом и мысленно провел линию на остров, который так выделялся на планшете. Потом поднялся на ноги и еще раз осмотрелся: вон этот остров! Палатки геологов как раз стояли напротив. Гешка уверенно поставил свой палец на планшет. - Вот здесь! - Точно! А на какой отметке? В одном месте горизонталь была прервана, и в разрыве стояла цифра 340. Но она была ниже того места, которое показал Гешка, на две горизонтали. Подумав, Гешка решил, что к этим 340 нужно прибавить две горизонтали по полметра - всего метр. Итого получается 341. Дядя Ваня удивился: - Быстро сообразил! Это значит, что мы с вами сейчас находимся на высоте триста сорок один метр по отношению к нулевой отметке. А за нулевую отметку для всего Советского Союза принят уровень Балтийского моря, возле флагштока Кронштадтской крепости... - Значит, Ленинград находится на триста сорок один метр ниже нас? - удивился Геша. - Да, это так! Дядя Ваня показал на квадратики, заштрихованные по диагонали. Эти квадратики были рассеяны по всем склонам горы Караульной. - Это, мушкетеры, шурфы и штольни, пробитые в старые времена для разведки руды. Кажется, твой дед руководил работой? - Дядя Ваня повернулся к Гешке. Тот покраснел. За эти дни дед стал большой знаменитостью, и Геша уже втайне гордился им. - Эти шурфы и штольни, - продолжал дядя Ваня, - мы должны привязать к реперу. - Как - привязать? - удивился Юлька. - Конечно, не веревками! - Дядя Ваня засмеялся, показывая крепкие, ровные зубы. - А инструментом, путем оптической передачи отметок... Дядя Ваня показал на маленький кружочек, как раз возле поссовета. - Здесь вкопан репер - обыкновенный столб с затесами. - На нем еще выжжено клеймо и номер! - перебил Юлька. - Мы возле него в лапту играем. - Правильно! Но столб этот особенный. Зная его номер, по специальным журналам можно определить все отметки, как по высоте, по отношению к уровню моря, так и по длине, по отношению к Пулковскому меридиану. А от репера инструментом перенесем отметки на наши штольни и шурфы и тоже "привяжем" их к Балтийскому морю, Пулковскому нулевому меридиану и экватору... - Даже экватору! У-у... - изумился Юлька. Весь день ребята посвятили изучению планшетов, карт. Дядя Ваня заставил ребят вычислять отметки на карте, запоминать условные обозначения. После работы мальчики переехали на свой берег. Они вытащили лодку на отмель, замотали цепь вокруг столба, не сговариваясь, сели на старое, оставшееся от сплава бревно. Юлий набрал горсть обкатанной гальки и по одному бросал камни в реку. Гешка поставил локти на колени, подпер ладонью подбородок и рассматривал крутой склон Караульной, а сам думал о дедушке. "Вдруг бы да мы с Юлькой нашли этот отчет? Полезли бы на чердак, а там под крышей, возле стропил, лежит пакет. Вот здорово бы получилось!" И Гешка так ясно представил себе этот пакет, обернутый синей плотной бумагой, перевязанный шнурком, что моментально вскочил на ноги: - Юлька! Пойдем к нам! Кажется мне, что лежит этот отчет на чердаке. Много у нас там всякой всячины... Может, найдем! Юлька помолчал. Наморщил лоб, а потом неожиданно сказал: - Я что... Я всегда пожалуйста. Вот только, Геша, мне кажется, что не только ваш чердак надо осмотреть, но и сарай поссовета. Вспомни, сколько там старинных бумаг. А? - Не старинных, а старых, - поправил солидно Гешка, а сам обрадовался: дельное предложение. - Если разрешат только их нам посмотреть... Была не была! Давай соберем наш отряд. Одним не справиться. И друзья побежали в поселок. Из всего пионерского отряда шестого класса "Б" в Уньче на лето осталось меньше половины. Через полчаса десять пионеров собрались возле Гешкиного дома. Ребята, как воробьи, облепили бревна, и были они такие же неспокойные, горластые. - Вечно этот Валерка опаздывает... - ворчал Гешка, приподнимаясь с бревна и нетерпеливо оглядывая переулок, из которого должен появиться Валерка. Наконец из-за палисадника показался долгожданный Валерка Гилин. Он вел за руку пятилетнюю сестренку. - Вот эта... она задержала. Не сестра, а обуза какая-то... - стал сердито оправдываться Валерка и вытолкнул вперед девочку. По ее пухлым щекам и носу можно было определить, что она только что исследовала черничное варенье. Алый бант съехал на правое ухо. - Сам ты обуза! Искал рубаху, а на меня сваливаешь. И варенье ты первый... Валерка не дал договорить сестренке, дернул за руку, плохо завязанный бант слетел с ее головы. После того как была улажена ссора в семье Гилиных, Гешка вышел вперед, за ним поднялся Юлька. - Ти... - крикнул Гешка. - ...ше! - добавил Юлька. Они стояли рядом, похожие на известных артистов: длинный Гешка - Тарапунька, коротышка Юлька - Штепсель. Когда на бревнах наступила тишина, Гешка рассказал, для чего он собрал отряд. - ...Надо помочь поисковой группе найти эти документы, - закончил он. - Это сбережет миллионы рублей, - добавил Юлька, повторяя чужие слова. Первой высказалась Галя Тунегова: - Раз надо так надо. Пионеры нашего класса никогда не отставали. Помните, директор Василий Павлович сказал: шестой "Б" - наша школьная гвардия. - Чего там говорить! Мы не согласны! - крикнул Валерка. - Все-е! - заорала его сестренка, но, получив подзатыльник, смолкла и зашмыгала носом. Гешка разделил пионеров на две группы. Меньшую, из трех человек, под командованием Юлия, он направил на осмотр чердака. Остальных решил сам вести в сарай поселкового Совета. - Почему мне на чердак, а тебе в сарай? - возмутился Юлька. - Я в своем доме все знаю, и мне будет неинтересно. А для тебя чердак будет как новая книга... Юльке пришлось согласиться с Гешкой. Самым сложным, как думал Геша, будет уговорить председателя поселкового Совета разрешить пионерам просмотреть архив, что хранился в сарайчике во дворе поссовета. К удивлению Гешки, председатель к просьбе ребят отнесся благосклонно. - Молодчики, - сказал он чуть нараспев, - выручайте. Просмотрите дела, поставьте их на полку, опись сделайте. Два замечания мне было из областного архива за никудышное хранение бумаг... Будь они трижды счастливы, не я их туда сложил. Выручай, пионерия! В небольшом сарае с деревянным полом, приподнятым над землей, и двумя зарешеченными окнами вдоль одной стены тянулась полка из неструганого теса. На ней стояли толстые папки, перевязанные шпагатом. В углу сарая папки с бумагами лежали прямо на полу. - Запущено! - сказал Гешка. - Верно, верно... - согласился председатель и стал рассказывать, в каком порядке надо расставить папки. Геша распределил работу между ребятами. Сам он вместе со сметливым Валеркой решил просматривать папки; Света Чижова и Галя Тунегова должны записывать их в книгу, а Юра Хромов и Алеша Бунчук - расставлять на полке. Гешка взял первую толстую папку и прочел: - "Дело номер одиннадцать. Переписка с райисполкомом..." - Не то, - сказал Валерка. Гешка передал дело девочкам. - "Заявления, поступившие от граждан поселка Уньча..." - прочел Гешка на следующей папке. - Типичное не то, - отозвался Валерка. Они просмотрели уже около десяти папок, когда наткнулись на толстую кипу бумаг, связанную шпагатом. Гешка обрадовался: сразу было видно, что бумаги старые. - "Отчет конторы уньчанской лесной дачи его сиятельства князя М. Л. Абамалек-Лазарева за тысяча девятьсот второй год"! - нараспев, с шутливым выражением прочел Валерка надпись на корке верхней папки. Мальчики развязали шпагат. Бумага толстая, гладкая, пожелтевшая от времени. Текст написан черными чернилами, почерк красивый, с завитушками. В бумагах упоминались какие-то непонятные для ребят надворные советники, светлейшие князья, сотские, приставы, столбовые дворяне... Все это для них казалось далеким, древним, неосязаемым. Таким, как мастодонты, ихтиозавры... Ребята смеялись, переиначив вычитанное из бумаг. - Ваше светлейшее пустозвонство, соблаговолите подвинуться! - сказал Гешка. Валерка ответил: - Милостивый государь! Я тронут вашей любезностью... Ребята помрачнели, когда нашли другую папку - с прошениями углежогов, работавших на лесной даче князя. Эти прошения были уже написаны на простой бумаге, бесхитростными крупными буквами, какими пишут второклассники. Из каждой строки этих скорбных писем вылезала безысходная нужда. Люди просили на хлеб, на одежду, жаловались на засилье подрядчиков... - "Ваше сиятельство, - читал вслух Гешка, - надсмотрщик Ваш Турцин И. Е. уже второй раз в это лето скинул цену за короб угля. Мы от зари до зари не отходим от куч, томим уголь, а денег никак не хватает на харчи, ребятенки наши пухнут от голоду и в лесу промышляют ягоды и коренья..." - Дал бы я этому Турцину И. Е. по шее за такие дела! - горячо воскликнул Юра Хромов. - И его сиятельству также. - За тебя наши деды дали... в девятьсот семнадцатом году! - ответил Валерка. Допоздна засиделись ребята в сарайчике. Все папки с бумагами были поставлены по годам на полку, записаны в толстую конторскую книгу. Но геологического отчета Гешкиного дедушки там не оказалось. И Юлий со своей командой не обнаружил документов. Зато он нашел на чердаке старый суконный красноармейский шлем и плакаты времен гражданской войны. Полон забот был прошедший день. Домой Геша шел неторопливо, всем встречным говорил: "Добрый вечер". Прежде чем войти в дом, навел порядок во дворе: поднял метлу и поставил в угол, сложил в поленницу разбросанные дрова. Так же не спеша умылся. Долго, как это делал отец, придя с работы, мылил руки и по нескольку раз смывал с них пену. За столом Гешка сидел строгий, важный. Когда черпал из тарелки парящий борщ, под ложку подкладывал ломоть хлеба, чтобы не накапать на стол. Хотя день был полон больших событий, Гешка остался недоволен им. Даже ложась в постель, нахмурив лоб, думал: "А все-таки не довел дело до конца, не разыскал отчет". Юлька, наоборот, был спокоен, весел и чуть нахален. Дома к его приходу был испечен пирог с мясом и яйцами, до которого Юлька был всегда охоч. Пользуясь повышенным интересом домашних к его особе, он завладел доброй половиной пирога и, уминая его за обе щеки, где надо и где не надо, склонял: "мы, рабочие", "нам, рабочим", "от нас, рабочих". На другой день дядя Ваня ознакомил ребят с инструментами. - Это теодолит, служит нам для привязки шурфов по горизонтали. Им можно визировать, прокладывать линии, измерять углы, разбивать кривые, делать замеры, определять углы наклона и выполнять другие работы... Теодолит не понравился друзьям - слишком уж он был сложен и непонятен. Состоял теодолит из зрительной трубы, компаса и двух кругов, на которые были нанесены градусы, минуты. Эти круги имели поэтические названия: "лимб" и "олидада". Второй инструмент - нивелир - пришелся друзьям по душе. Он был проще: подзорная труба на двух рогульках, а внизу уровень. Тронешь - пузырек воздуха сразу спрячется. - Служит нивелир для определения отметок местности по вертикали, то есть на сколько одна точка находится выше или ниже другой. Вот так... - сказал дядя Ваня, с явным удовольствием двигая рубчатый винт и устанавливая пузырек воздуха посредине. - Полюбуйтесь, мушкетеры! Мушкетеры по очереди посмотрели в окуляр. Смешно: все предметы, казалось, перевернулись вверх тормашками. Вон Петр Петрович прошел головой вниз. А когда дядя Ваня ушел, Гешка навел трубу на Юлькин дом. Как все приблизилось! Можно сосчитать число витков замысловатой резьбы в наличниках окон. Вон Васька что-то мастерит в углу двора. А до горных вершин - рукой подать. Хороший инструмент нивелир, а вот теодолит сыграл с Юлькой плохую штуку, ославил перед дядей Ваней. Когда вся учеба с инструментами была закончена, а рабочие прорубили в чаще небольшие просеки - визирки, дядя Ваня сказал: - Ну, мушкетеры, проложим первый ход от репера до шурфа номер семь. Ты, Юлий, с виду поздоровей, возьми ящик с теодолитом, а ты, Гена, - вешки и мерную ленту со шпильками. Польщенный оказанным доверием, а главное признанием несуществующей силы, Юлька вразвалку, как ходят знаменитые борцы, подошел к зеленому ящику и, взяв его за кожаные ремни, поднял и пристроил на спину. Сгоряча Юлька бодро зашагал впереди всех. Но как только прошли метров триста, Юлька почувствовал, что ремни ужасно режут плечи, ящик тянет назад и вот-вот опрокинет его. Он наклонился вперед, но ящик, как живой, стал толкать в спину. Юлька задыхался, он чувствовал, что ноги его подгибаются, словно кости размякли и стали резиновыми. По вискам, широкому лбу потекли капли пота и, не задерживаясь на тоненьких золотистых бровях-шнурочках, застилали глаза. Дядя Ваня сказал: - Погоди, Юлий, отдохни! Теперь ты, Гена, попробуй... А с Гешей ящик сдружился: он не толкал в спину, не выжимал из него пот, хотя Геша и таскал ящик всю смену. В конце дня дядя Ваня, когда они пришли, как он выразился, "с поля", хотя бродили по лесу, в горах, сказал Юльке: - С виду ты парень что надо, а вот на деле хлипкий! Вечером, когда сложили инструменты в палатку и расположились возле костра, где дядя Ваня уже готовил обед, ребята почувствовали, до чего они устали. Не было никакого желания говорить, двигаться: болела спина, а руки казались чужими. Так и тянуло прилечь и, закрыв глаза, лежать, ни о чем не думая. Дядя Ваня посочувствовал ребятам: - Пройдет, мушкетеры! С непривычки это. Скоро притретесь к делу! Так начались будни. ЮЛЬКА ВЫРАБАТЫВАЕТ ХАРАКТЕР Нужно признаться по-честному, что спустя три дня у Юльки возникло страстное желание бросить работу в экспедиции. Уж очень с непривычки было тяжело ему, да и надоели ранние подъемы. Но, вспомнив отца, Гешку, Юлька пересилил себя. Гешка обязательно бы рассердился и сказал: "Эх ты, хлипачок! А еще другом называешься!" А отец наверняка усмехнулся бы и заключил коротко: "Выгнали лодыря! Я так и говорил..." Но проходили дни за днями, и ребята, как сказал дядя Ваня, въелись в работу. По утрам Юлька вставал уже сам. Он заметно похудел, загорел. Работа пошла Юльке впрок: мускулы окрепли и он теперь легко поднимал ящик с теодолитом и мог, не снимая ремней с плеч, совершать длительные переходы. А когда работа стала не в тягость - она увлекла его. Было приятно сознавать, что все сделанное тобой нужно стране. Вот закончат они поисковую разведку, придут буровики, проходчики, пробьют шурфы, поставят буровые вышки и тщательно разведают месторождение. За ними нагрянут шахтостроители, пророют в горе норы-штольни, построят обогатительную фабрику, и титановая руда попадет в электропечи, чтобы, выйдя из них огненной струей, превратиться в легкий и прочный металл. И вот, когда по радио сообщат, что очередная ракета оторвалась от Земли и ушла навстречу Марсу, он, Юлька, может гордо и твердо сказать: "Завидуйте, я тоже участвовал в запуске!" Было ребятам приятно и то, что в поисковой партии к ним, малолеткам, взрослые относились как равные к равным. Когда наступила самая тяжелая часть их работы - нивелировка трассы, проложенной от репера к шурфам и штольням, - ребята, уже втянувшиеся в работу, выполняли ее легко. Утро. Дядя Ваня устанавливает инструмент между пикетами - маленькими колышками, вбитыми через сто метров. Гешка с рейкой - узкой, длинной доской, на которой нарисованы вперемежку черно-красные квадратики и цифры вверх ногами, - встает на нижний пикет. Дядя Ваня, покрутив рубчатые винты, повертывает трубу влево, потом вправо, нажимает носком сапога на упор штатива. Еще раз трогает винты. Движения его быстры и точны. Он знает все недостатки своего инструмента, его капризы и разговаривает с пузырьком уровня, как с живым существом: - Опять спрятался? Не хочешь в центр? Сейчас, сейчас... Ага, появился! Дядя Ваня сначала прицеливается поверх трубы, затем прищуривает левый глаз, отчего левая щека его поднимается вверх, а короткая бородка скашивается вбок. - Мушкетеры! - кричит он. - Качай! Гешка выпрямляется - рейка должна стоять строго прямо. А затем медленно покачивает ее: от себя, к себе. Это для того, чтобы геодезист мог взять более точный отсчет. Записав полученный отсчет в книжке, он поворачивает трубу к Юльке и его заставляет качать рейку. Смешной этот дядя Ваня: во время работы он насвистывает или, что-то вспомнив, смеется на весь лес. На шее его болтается на веревочке химический карандаш - это чтобы не потерять его. Закончив отсчитывать, они переходят на другое место, так называемую станцию. Здесь уже отсчет берут сначала у Юлия, а потом у Гешки. И так станция за станцией, все дальше и дальше от репера. Хорошо было идти по лугу, или, как говорят в Уньче, пабереге, между нагорных кустарников, а вот как забрались повыше - стало труднее. Станции приходится делать почти через тридцать метров. Цветущий шиповник словно охвачен огнем. Гешке нравится, подойдя к кусту, набрать горсть розовых лепестков и жевать, ощущая во рту душистый, чуть горьковатый запах. Но беда, когда приходится пробираться сквозь заросли шиповника. Колючки цепляются за одежду, кошачьими когтями царапают руки. И ничего не сделаешь - с трассы сворачивать нельзя. Иногда бывает, что хвойные лапы мешают дяде Ване. Тогда приходится залезать с топором на ель, а это Гешка любит. Заберется по толстым, замшелым сучьям на дерево, одной рукой обхватит ствол, а другой рубит. От каждого удара прямая хвойная лапа вздрагивает, роняя зеленые иглы и прошлогодние шишки, и, подрубленная, свешивается вниз, и запах серы-живицы, кажется, разносится по всему лесу. Любит Гешка лизать "муравьиные палочки". Возьмет сухую ветку, сбросит с нее полу истлевшую кору, смочит слюной и сунет в муравьиную кучу. Встревоженные муравьи облепят ветку, а потом остается только стряхнуть их, и угощение готово. От терпкой муравьиной кислоты аж дух захватывает и щиплет язык. Но, когда пикет попадает возле муравьиной кучи, муравьи дружно атакуют Гешку, лезут в штаны, под рубашку, кусают. Покончив с отсчетом, Гешка стремительно бросается прочь. Положив рейку на траву, он прыгает с ноги на ногу, стараясь стряхнуть непрошеных гостей. Но это не помогает. Приходится стаскивать рубаху, штаны и, вывернув их наизнанку, вытрушивать муравьев ладонью. Как хороша горная тайга после теплого летнего ливня! Нагрянет он неожиданно, пройдет споро, отшумит в листве, и тотчас же из-за светлеющих с каждой минутой туч выглянет солнце. И тогда только тронь нечаянно ветвь березы - словно алмазный дождь посыплется с листьев. Трава, примятая дождем, парит и поднимается, открывая взгляду ягоду земляники. А чуть прогреется воздух - лес наполнится запахом распаренного березового листа, хвои. Белым султаном встает за пеньком цветок, бражника. Понюхаешь его, и от сладкого запаха закружится голова. Мальчики знали раскинувшуюся вокруг поселка горную тайгу, да, видно, плохо. Когда раньше они шумной ватажкой врывались в лес, все живое притаивалось. А вот сейчас, пока дядя Ваня записывает отсчеты и зарисовывает трассу, стоит только на пять - десять минут замереть, как вокруг все оживает. Зеленая ящерка с желтыми отметинами возле горлышка вылезла на камень и, подняв гладкую головку, застыла. Черные глазки, как два вставыша графитового карандаша, неподвижно уставлены на Гешку. "Хозяйка титановой горы", - думает он и протягивает руку к ящерке. Но "хозяйка", извиваясь как резиновая, исчезает в камнях. На соседней ели качнулась ветка, и словно комочек огня заструился по стволу и исчез среди зелени. Тотчас на вершине появилась любопытная мордочка со стоячими ушками. "Белочка", - опознал Гешка зверька и молча помахал рукой. Не хотелось нарушать тишины. С дерева на дерево перепархивает ронжа - птица величиной с сороку - и, не умолкая, стрекочет, качаясь на ветвях. А какая она красивая: спина пепельная, грудь розоватая, словно опаленная огнем, лазурно-голубые крылья, пестрый хохолок на голове. А вон и клест перепрыгивает с ветки на ветку. Он черно-белый, верхушка головы красная - словно дежурный по станции в фуражке. Нашел прошлогоднюю шишку, принялся быстро-быстро приподнимать чешуйки и вытаскивать из-под них семена. Чешуйки отрывались, и ветер уносил их. Клест исчез, а на сухую ель, что стояла рядом, пристроился дятел. Он смешно, винтом, обошел ее, оперся на длинный хвост, тюкнул раз-другой по коре - не понравилось. Цепляясь когтями, полез выше - будто рабочий-электрик по столбу. И только на середине сушины остановился и забарабанил своим крепким клювом-долотом по дереву. На землю полетели отбитые щепки, куски коры. Дядя Ваня закончил зарисовку. Гешка берется за рейку, поднимается на следующий пикет. Как жаль нарушать тишину. ...Работа заставила забыть о некоторых укоренившихся у ребят привычках. Особенно на первых порах досталось Юльке. Он привык дома раскидывать свои вещи, зная, что мать всегда приберет за ним. Здесь нянек не было. Когда они, усталые, возвращались "с поля", Юлька, стараясь поскорее избавиться от рейки, совал ее куда попало. Дядя Ваня всегда был тут как тут. - А ну вернись! Зачем рейку на землю положил? - А не все равно? - тянул Юлька. - Не все равно. Краска быстрее слезет. Юлька нехотя возвращался и, подняв рейку, совал ее между вешками - длинными палками, раскрашенными в два цвета. - Не там место рейке, переставь! "Придирается", - тоскливо думал Юлька, но уже в следующий раз ставил инструменты по своим местам. Был у Юльки еще один порок - ротозейство. Задумается он или засмотрится, заслушается и забудет о деле. Один случай, не совсем приятный, вылечил его и от этого. Дядя Ваня, Геша и Юлий весь день занимались промерами трассы. На обратном пути Юльке поручили нести мерную ленту - звонкую, пружинистую стальную змейку, свитую в круг. Когда вышли на гарь - участок леса, пострадавший от пожара, то наткнулись на полянку, усеянную кустиками костяники. Спелые, кисло-сладкие ягоды раскинулись вокруг красным ковром, и не было никаких сил равнодушно пройти мимо. Все втроем, не сговариваясь, присели на корточки и стали обирать кустик за кустиком. Юлька перебрался ближе к лесу и неожиданно наткнулся на куст жимолости. Ягоды синими каплями повисли на ветвях, и было их так много, что казалось, на куст накинули синий полушалок. Юлька любил ягоды жимолости. Только он вошел в раж, как дядя Ваня окликнул: - Эй, хлопцы, хватит... Пошли! Юлий даже не оглянулся. Дядя Ваня позвал еще раз, и, не дожидаясь Юльки, они с Гешкой начали спускаться по тропинке к реке. Уже давно затихли их голоса и куст из синего стал сине-зеленым, когда Юлька опомнился и опрометью бросился за ними, позабыв второпях мерную ленту. Дядя Ваня хватился инструмента в сумерки. - А где мерная лента? - сурово спросил он Юльку. Юлька ошалело заморгал светлыми короткими ресницами и почему-то похлопал по карманам штанов, словно лента могла быть там. - Принес я... наверное... - неуверенно протянул он, хотя сразу же вспомнил, что ленту оставил возле куста жимолости. - А ну, иди покажи! Юлька встал и, волоча сразу отяжелевшие ноги, прошел к палатке. Они пересмотрели все закутки, даже заглядывали под походные кровати, но мерной ленты нигде не было. - Признайся честно - в лесу оставил? - строго спросил дядя Ваня, когда они вернулись к костру. - Ну да, верно, оставил... На той поляне, где костянику ели... - Сейчас же иди, найди и принеси! - В голосе дяди Вайи прозвучала решимость. Это Юлька почувствовал сразу, и он только смог робко сказать: - Скоро темно будет... - Успеешь. Иди! В следующий раз не оставишь. И Юлий пошел. Гешка поднялся с колодины, но Петр Петрович, положив руку на Гешкино плечо, посадил его обратно. - Он виноват, пусть и отвечает. Потакать не нужно. Это будет ему уроком! На пабереге было светло, но в лесу уже легли сумерки. Весь подлесок слился с деревьями, и только вершины елей четко вырезались на небе, окрашенном на западе в лимонно-красный цвет. Из-за отсвета лес казался мрачным, зловещим. Ветер затих, птицы примостились спать на ветвях, в своих гнездах. Юлька чуть не бегом поднимался по каменистой тропинке. Удары подошв по камням, биение его сердца, казалось, разносились по всему лесу. Когда Юлька добрался до поляны, сумерки стали еще гуще. Юлька сразу нашел куст жимолости и, вглядываясь в темноту, начал искать ленту, но ничего не было видно. Тогда он присел и, хлопая ладонями по траве, начал шарить, пока пальцы его не наткнулись на холодное железо. Юлька облегченно вздохнул и потянул ленту к себе. И вдруг за его спиной раздался протяжный, словно вздох, крик: "Фу-бу-у-у!.." Юлька вздрогнул и, не поднимаясь на ноги, оглянулся. Позади, из темной чащобы, глядели на него два зеленых глаза. Юлька почувствовал, как лоб его стал мокрым от пота, а по спине побежали мурашки. Не было сил подняться на ноги. Но вот зеленые глаза на миг потухли и снова загорелись, как показалось Юльке, ближе и ярче. Страх, какого он еще никогда не испытывал, охватил Юльку. Он прижал к груди круг мерной ленты и заорал. Огоньки потухли, и над головой, меж двух высоких елей, бесшумно промелькнула птица. "Филин", - догадался Юлька, и догадка приободрила его. Юлька вскочил на ноги и что было сил бросился вниз по тропинке. Ветви стегали его по лицу, два раза он споткнулся о камни и кубарем перелетел через лежавшую поперек тропинки лесину. Остановился Юлька только вблизи лагеря. Сквозь заросли был виден яркий свет костра и темные силуэты людей вокруг него. Юлий с полчаса стоял за кустом, унимая дрожь. Успокоившись, заправил рубашку, поплевал на ладони, пригладил волосы и только тогда вышел на поляну. Нарочно, чтобы все слышали, вешая ленту, он звякнул ею о камень. Довольный и гордый собой, Юлька подошел к костру и, не садясь, чтобы видели его, протянул руки к огню. Но никто не обратил на Юльку никакого внимания, только дядя Ваня спросил: - Чаю выпьешь? ...Юлькин отец работал бухгалтером. Нет в мире профессии более сидячей и спокойной, чем эта. И все бухгалтеры, кажется, под стать ей. Но Юлькин отец не таков. По его неугомонному характеру, смелости и решительности старшему Малямзину больше шло бы руководить какой-нибудь экспедицией, чем перебрасывать четки на счетах. Мастер на все руки, он мог стачать сапоги, смастерить лодку, сложить печь в доме. В сезон охоты целыми днями пропадал в тайге и не возвращался без добычи: рябчиков, косачей или красавца бронзовогрудого - глухаря. Несколько раз старший Малямзин ходил на медведей. В доме были две медвежьи шкуры: одна покрывала сундук, а вторая лежала возле кровати. Случалось, сбивал он с кедра притаившуюся на суку хищницу рысь. Слыл Юлькин отец и отменным рыболовом. Юлька очень любил своего отца, но тот, к немалому огорчению сына, всегда относился к нему как к малому дитю-несмышленышу и на охоту с собой не брал. А какому мальчишке не хочется поскорее стать самостоятельным? Иметь свое ружье и ходить с отцом на охоту, рыбачить, где и когда захочется. И вот теперь Юлька решил доказать отцу, что он уже не прежний Юлька, который был неделю назад, а другой - самостоятельный, отважный. Юлька будет спать не дома на кровати, а переберется на сеновал. Он считал это высшим проявлением бесстрашия и мужества. Поэтому как-то вечером за ужином Юлька громогласно заявил, что отныне спать будет один, на сеновале. - Сон на свежем воздухе закаляет человека. Все врачи так говорят, - закончил он свою речь. Отец внимательно взглянул на Юльку, и тот уловил в его взгляде такое, что заставило радостно забиться сердце. Но мама, как всегда, волновалась: - Да как же ты один? Да можно ли это!.. Простынет там ребенок! Володя, да скажи ты ему!.. Но отец нетерпеливым жестом остановил маму: - Пусть привыкнет к самостоятельности. Пора! Он уже не ребенок. Еще засветло Юлий перенес на сеновал подушку, подстилку и старенькое, вытертое солдатское одеяло. Расстилая постель, Юлька понял, что поступил все-таки опрометчиво. Темнота уже забралась в углы, и казалось, что там кто-то спрятался. Юлька, стараясь не поднимать глаз, торопливо постелил постель и слез с сеновала. Остаток вечера Юлька провел в нудном беспокойстве. Мама ласково упрашивала его: - Спал бы ты дома, Юлий! Кто тебя гонит! Юлька бросал недвусмысленные взгляды на отца. Если бы отец хоть одним словом заикнулся о том, чтобы он ночевал дома, Юлька не моргнул бы глазом и остался. Но отец сидел за столом, о чем-то думал и хитро улыбался. Наверное, с таким же волнением, беспокойной сутолокой провожали раньше путешественников в далекие края, с каким провожали вечером Юльку на сеновал. Мама взывала к благоразумию, Васька ревел пронзительным, пароходным голосом. И только отец не сказал ни слова. А когда они вдвоем вышли на темный двор, он похлопал Юльку по плечу; - Ну, сын, будь мужчиной! Этот простой жест отца, обычно скупого на ласки, подбодрил Юльку, и он, нашарив в темноте приставную лестницу, торопливо забрался на сеновал. Сделав только один шаг от лаза, Юлька замер в испуге. Каким таинственным и чужим показался ему сеновал, до стрех набитый свежескошенным сеном! Густая сплошная тьма, ни щелочки, ни одной щепотки света - словно посадили Юльку в чернильную бутылку да еще и заткнули горлышко пробкой. Юлька зажмурил глаза, ясно слыша стук своего сердца. Простоял, не двигаясь, несколько минут, а когда открыл глаза, то увидел вправо синеватый полукруг продуха, вырезанного во фронтоне крыши. Вытянув руки, нащупывая ногами дорогу, пошел он на этот полукруг, усеянный звездами. Никогда Юлька не думал, что сено может быть таким шумным. Оно шуршало, шелестело, шебаршило, и весь сеновал был наполнен звуками. А какой запах источало оно! Казалось, вылей все духи, одеколоны, что изготовлены во всем свете, и то не создать такого букета. Сено пахло травой, медоносным бражником, кипреем, лесным ландышем, лепестками шиповника, липы... Юлька нашарил в темноте свою постель и, не раздеваясь, торопливо нырнул под одеяло. Потом отдышался и осмотрелся. Звезды, что светились в полукруглом проеме, в темноте казались более яркими. Голубые, с желтым отливом, они, казалось, перешептывались между собой, может, сплетничали о Юльке... Внизу, в хлеве, шумно вздохнула корова, испуганно закудахтала со сна курица, пощелкал зубами Нил, выискивая потревоживших его блох. А затем наступила звенящая тишина, и стало так жутко, что Юлька не выдержал и, сбросив одеяло, заплетаясь ногами в сене, бросился к лазу. Он не помнил, как спустился по лестнице и пришел в себя только внизу, на земле. Прижав руки к груди, дрожа от волнения, словно от озноба, он смотрел на темные окна дома. Как ему хотелось туда! Кто-то тронул его ногу. Юлька подскочил и чуть не закричал, но нетерпеливое повизгивание привело его в себя. Пес Нил вертелся возле ног. Юлька несказанно обрадовался и, присев, торопливо зашептал: - Нил, Нилушка милый! Нил, хороший мой!.. Нил лизнул хозяина в нос и полез в свою будку. Это, собственно, была не конура, а курятник, приспособленный под собачье жилье. В нем было просторно, и Васька днем играл в курятнике, устраивал цирк. Он залезал туда, задвигал решетчатую дверку и объявлял, что он - известный укротитель зверей, а Нил - злющий лев... Юлька, боясь остаться в одиночестве, на четвереньках пролез вслед за собакой в курятник. Хотя там воняло псиной, но было мягко, а главное, не страшно. Юлька подгреб под голову побольше сена, обнял собаку, подумал, как бы не заснуть, и тотчас же заснул. Рано утром Юльку разбудил отец. Он стоял с метлой возле курятника, а у его ног, гремя цепью, прыгал Нил. Отец горько улыбнулся и сказал с насмешкой смутившемуся сыну: - Нил жаловался, что ты спать ему не давал. Иди-ка домой, на свою постель! Так печально закончилась эта история. ЕСЛИ БЫ НЕ ОСЫ... Толчком для разворота событий послужило гнездо лесных ос. В этот день дядя Ваня с ребятами производил съемку последней трассы: от шурфа Э 10 до штольни "Удачной". Штольня эта была пробита по середине горы Караульной, в крепких породах, а поэтому не обваливалась и сохранилась лучше остальных. У входа ее буйно разрослись светолюбивая малина, черная смородина с шершавыми, остро пахнущими листьями, завились по кустарникам длинные хлысты лесного хмеля с белыми цветами-граммофончиками. Юлий стоял с рейкой на пикете. Из черного отверстия тоннеля тянуло холодком, и было чуть-чуть страшновато. Юльке казалось, что из темноты на него пристально смотрят чьи-то зеленоватые, злобные глаза. Для того чтобы подбодрить себя, он нарочито громко переговаривался с дядей Ваней и Гешкой, которые работали в ста метрах от него. А геодезист, как назло, закончив нивелировку, не двигался дальше, а занялся попикетажной зарисовкой, то есть наносил в журнал план местности, которую они засняли за день: все перейденные ими ручейки, овраги,