ется над ней, а больше над тобой. -- А что смеются? А кто вдовицу утешит? Пушкин, который тоже все в рифму? Ох, попадутся мне те смехуны под пьяный коготь... Я... О-ох... Ы-ы!.. -- Ты чего, подавился никак, Пе... Петр Силыч махнул рукой досадливо, вскочил вдруг, как ошпаренный, ухватил обеими руками огромное брюхо, понес его из-за стола на открытое пространство, с размаху шлепнулся широким задом на половицы, подогнул под себя ноги хитрым кренделем и раскинул руки -- в стороны и вниз. Ирина Федоровна замерла, где стояла: колдун "чует", внимает магическим потокам, иной раз чуть слышным, но, видать, очень важным -- ничем и никак мешать нельзя. Кот Васька забился под кровать -- и ни звука, пока дядя Петя в доме. Самовар выключен, радио тоже -- ничто не должно сбивать мысль колдуна... Ведьма очень аккуратно набросила на дом оборонное заклинание, в таком состоянии Петр Силыч почти беззащитен, а мало ли что... На время его "постига" быть ей сторожем, ведьма стоит у стенки, глаза прикрыты, чтобы лучше ощущать... -- Ох, старость не в радость... Очнись, Федоровна... Все уже... -- Что это ты сияешь белым сахаром? Или узнал что хорошее? Давай, подняться помогу... -- Не треба, сам встану. Ставь-ка сызнова самовар... Отменяется на сегодня Анка и сети -- устал больно, хоть выжми... Сколько -- час уже прошел с четвертью, ого! То-то, думаю, тяжко как... -- Петр, а Петр?.. Да не тяни ты, идол, чего узнал-то? Сейчас закипит, я свежего заварю... -- Нащупал я гаденыша. Стереглись, стереглись, ан... Он, точно он... -- Этот? Да ты что? Он ведь нашему Лешке ровесник, рано бы ему... -- Вот не знаю, может быть, досрочно учили какому лиходейству... А только и его, и тех кто рядом был, я желе-езно учуял... Мы-то думали, что его в Москве сберегают или еще где... -- Ну... И что?.. А он?.. -- А он -- недалече. Разумею -- в Питере! -- Вот так номер -- лег и помер! А как же?.. -- А так же! Как раз здесь, возле нашего, его найти труднее всего. Они грамотно сообразили... Да вишь, сротозейничали... -- Петр Силыч, Лешка-то... Раз они в Питере хозяйничают, так неровен час Лешку с Леной разыщут. Из Лены какой боец?.. Опасно... Петр... -- Это вряд ли, успокойся. Там никто не хозяйничает, ни они, ни наши. Как раз -- если внимание проявить, суетиться вокруг -- легче отыщут. Чет со своими не должны бы ушами хлопать, а и близко крутиться -- нельзя. -- Как же не должны, когда этого прохлопали? -- Сказано тебе -- место темное, невидное! Да погоди ты!.. Подумать надо. -- Думай. Я ли мешаю? А только думка твоя -- из-за горы видать. Ты, никак, судьбу обогнуть задумал? Скажи, Петр Силыч, угадала я? А? -- Да-к... Ну ты ведьма изрядная... Да. -- Дядя Петя попытался рассмеяться, но у него не вышло ничего, только прыгнул вверх-вниз кадык по жирной шее да колыхнулся живот впустую... -- Не знаю кто так сказал, а меня задело, запомнилось: "Все живое хочет жить". И я хочу. Вот, казалось бы, все изведал, опробовал, все испытал... И смерти, слышь, Федоровна, смерти не боюсь, а боюсь жизнь утратить. Так привольно сердцу: дышать, любить... Чаи вот с тобою распивать... -- "Судьбу обогнуть"... Сие невозможно, так уж определено, что никому невозможно. А все же я попробую. Всего делов -- разыскать выродка, пока не вырос, и уничтожить. Его жизнь -- наша смерть. И наоборот. И тогда и нам, и людишкам легче заживется... И Лешку убережем... -- Так ведь и Лешка, когда в силу войдет, постоит за себя. Или нет? -- Откуда я знаю? Должен бы... Ладно, сегодня уж давай не будем никого искать... И не завтра жизнь наша кончается. Поглядим еще на белый свет. Давай, наливай по последней, да пойду домой, да выцежу смородиновой стакан, да спать лягу. На сутки, не меньше. А все же час с четвертью! Есть еще силенки! Ну-ка, из молодых кто попробуй! -- Да могуч, могуч ты у нас! Весь плетень давеча разломал, дискотеку в клубе разогнал, дорога, небось, в глазах двоилась!.. -- Был грех, что теперь тыкать... А вот Мурман у меня -- что отчебучил, если уж о Лешке вспоминать.... -- Ну-ну-ну, да успеешь встать... И что?.. -- Ирина Федоровна часами готова была разговаривать о неродном ей внуке-правнуке, любимом Лешеньке. -- Ты сиди, смородиновой и я тебе поднесу, не хуже вашей... Теперь такой запас -- в год не истребишь. Она махнула рукой -- и на скатерти явился запотелый графинчик, два граненых стакашка-сотки, блюдечко с солеными рыжиками, две вилки. -- Давно бы так! Посуда мелковата... -- В самый раз посуда. Ну так что Мурман? -- Разыскал он где-то в сарае старый Лешкин кед, либо красовок, как он у них называется? Вот, значит, притаранил его в дом, на подстилку к себе положил, туда же яблоко упер, перед кедом поставил, вроде угощает, а сам рядом с подстилкой лежит, охраняет. Я увидел, подхожу: что, мол, дурью маешься, а сам руку к этой Лешкиной детской обувке протягиваю... Как зарычит Мурман, как оскалится! -- Старики дружно залились радостным смехом. -- Ну а ты что? -- Ну, вздрогнули! -- На доброе здоровье... рыжичков... -- А что я? Попинал его... фу-ух, хороша-а... но слабенько, сугубо для воспитания, чтобы чувствовал хозяина... скоро, говорю, на каникулы приедет, будете на санках кататься. Так веришь, нет: побежал в сени, шлею приносит, какой его за Лешкины санки цепляли... И поскуливает. Небось думает, что если его запречь, то сразу и Лешка объявится. На ноябрьские приедут, ничего не писали? -- Ничего. Я звала, может, и приедут... Лешка сошел на полустанке Мосино, в пяти километрах от деревни Черная, походил минут двадцать в ожидании попутки, маршрутного автобуса, частника, черта в табакерке... и не дождавшись двинулся пешком. Десять вечера, но еще светло, хотя в Псковской губернии белых ночей не бывает... С каждым шагом настроение у Лешки падало: все эти похороны, поминки, свечи, причитания... Вот бы баба Ира подольше пожила, бодрейшая ведь старуха!.. Дядя Петя, который теперь оказался -- папа, тоже был куда как бодр, особенно под банкой, но его не так и жалко... А вот прабабка... Держись, родненькая, живи... Жив еще или помер уже?.. Интересно, почует его бабушка Ира? Специально для нее Лешка расстарался: нашел пирожные "Ленинградский набор", которые она по старой памяти очень любила. Он уже представлял, как постучит, как войдет, как запричитает баба Ира, якобы застигнутая врасплох, а у самой так и баня затоплена... К дому Ирины Федоровны Леха подошел уже в двенадцатом часу. Еще с улицы были слышны пьяные выкрики и... музыка. -- Екарный бабай! Поминки, что ли, у них под музыку проходят? Лешка, донельзя изумленный, зашел во двор. Загремела цепью, молча бросилась наперерез лохматая громадина... -- Ряшка, это я, своих не узнаешь? Забыли тебя с цепи снять? На вот тебе кусочек сахару, хоть тебе и нельзя... -- Собака и сама увидела, что свой гость, почти хозяин, взятку она мгновенно слизнула, воровато косясь на двери, стала махать хвостом, разевать пасть... В другой случай Лешка непременно остановился бы и приголубил бедное цепное животное, но сейчас его разбирало крайнее любопытство... -- А-а, вот и наш Лешенька приехал, мальчик дорогой! Тихо, прикрутите музыку, дайте внучка приветить!.. -- Баба Ира заторопилась навстречу, обнимать, целовать, румяная и добрая, уже под хмельком... Вдоль окон был накрыт длинный стол, за которым уместилась компания душ в пятнадцать. Были там супруги Ложкины с дочерью, и Филатовы с дочерью, и три бабки-подружки бабы Иры -- Зоя, Уля... третью тоже как-то звали, несколько незнакомых Леше людей... В конце стола в углу сидели... мама и дядя Саша Чет. А уж во главе стола, живой и здоровой глыбой восседал тот, кого Леха приехал хоронить: па... нет, все равно, привычнее: дядя Петя, красномордый и веселый. Засуетились Ложкины, вслед за ними и Филатовы начали подталкивать и охорашивать сразу же застеснявшихся дочерей. Лешка выдержал потные объятия дяди Пети, за руку поздоровался с каждым гостем, а каждой гостье, особенно потенциальным невестам, подарил очаровательнейшую из своих улыбок и стал пробираться в угол, поближе к матери. Праздник тем временем вступил в такую фазу, когда даже приезд городского внука и завидного жениха не в силах был сбить с рельсов громокипящее веселье. -- Ма, что тут за сатурналии такие идут? А как же... -- Потом объясню, Лешенька. Я несколько ошиблась в сроках. -- В сроках... или фактах... -- Будем надеяться, что и в фактах. Ты правильно приехал. Нам с Четом пришлось тебя обогнать, кое-что обсудить... Но это все завтра. Поешь, голодный ведь. Сам себе накладывай. -- Может, выпьешь, Леша? -- Дядя Саша Чет смотрел на него с обычной полуусмешкой, но вместо веселья в глазах его стояла грусть. -- Могу за компанию. -- Налили по рюмке дымчато-сиреневой жидкости с запахом черной смородины. -- Ваше здоровье, дядь Саша! -- Аналогично. Водка обожгла горло, Леха сразу же запил ее пепси и навалился на мясо. Больше в тот вечер он решил не выпивать... -- Так мам, в честь чего этот курултай? -- Праздник Ивана Купала, любимый день твоего... дяди Пети. Ну и в честь твоего приезда... Ешь как следует. -- Лена захотела обнять сына, пригладить ему волосы, поцеловать в нос, но Лешка застеснялся, стал уклоняться, выворачиваться... -- И поаккуратнее с этим делом... -- Да я вообще больше кирять не буду... -- Вот и правильно. В это время часы стали бить полночь. Дядя Петя встал на дыбы, рыкнул. Все притихли. Он вывел из-за спины правую руку с веткой папоротника в ней, подошел, перегнулся через стол, сколько пузо позволяло, и вручил Лене, Лешкиной маме. Она приняла ветку, и в ту же секунду лопнул бугорок на ветке и распустился цветок на семи лепестках... Все бешено зааплодировали, засмеялись, и только у дяди Саши Чета хлопки вышли вялые, вежливые... -- Пойдемте клад искать! -- выкрикнул кто-то, но народные массы его не поддержали, им все еще хотелось есть, а того больше -- пить. -- Ой, мороз, мороз, -- затянули бабки, но стол уже рассыпался на группы по интересам, и они допели песню, как и начали -- втроем. Лешка постепенно насыщался, стараясь не попасться взглядом на сверстниц, Юлю и Сашеньку. Деревенский флирт на глазах у предков по определению ничего хорошего не обещал, кроме скорой семейной жизни и крупных неприятностей в ней. Баба Ира то и дело шныряла на кухню, приносила тарелки, блюдца, бутылки, банки, салатницы. Дядя Петя отмерял что-то на руках старшему Филатову, такому же заядлому рыбаку... Мама и дядя Саша Чет сидели молча: левая мамина ладонь -- палец в палец -- была прижата к правой ладони Чета, они сидели и просто смотрели друг на друга, улыбались... -- Дядя Петя... -- Аюшки? -- А где Мурман? -- Да дома сидит. Уж он тебя еще днем стал вынюхивать. -- А можно... -- Можно в штаны. Гы-гы-ы... До завтра никак не подождать? Иди, я уже сказал, чтобы тебе открыто было. Думаю, он еще не спит. Костей ему возьми, что ли... -- Целый пакет уж набил... Ну так я пойду... -- Мам... -- Иди Лешенька. Не заблудишься? Может, проводить?.. Лешка фыркнул и выскочил из дома. Один кусок, пожирнее, он отдал Ряшке, зная что превращает ее, несущую боевое дежурство, в преступницу: узнает баба Ира -- со всей руки отчехвостит шваброй или поленом. Ряшку, естественно, не любимого же внучка Лешеньку. Ну а нечего лишать псину последних прав: хоть ночью-то от цепи освобождайте! Улица была крива и вся в колдобинах, особенно ощутимых, если вдоль -- ни фонаря. Запрыгал, заворочался по кустам и деревьям вымокший в тумане ветер, принес из деревенского клуба женские взвизги и мяуканье "Мумия Тролля". Луна возьми да и спрячься на облаке... Лешке стало вдруг жутковато, как в детстве, и он наддал скорости... Не успел он еще и в дом позвонить, а оттуда, из-под темных ставень, уже рванулся навстречу жалобный вой: видимо, Мурман ждал его, дежурил у окна... Тихая приживалка, а скорее всего и нежить (за все годы Леха так и не удосужился спросить), впустила его, и Леха, не теряя времени, вбежал в горницу и прижался к дверному косяку, к стене: топот и подвывание -- уже за дверью ... Мурман был не лыком шит и Лешкины хитрости пресек на корню: с силой просунул твердую, как наковальня, морду между его боком и бревенчатой стеной, лишил, таким образом Лешку опоры и отодвинул его на середину горницы, чтобы начать ритуал встречи. Лешку шатало, как корабль в бурю, он едва успевал то схватиться за обрубок собачьего уха, то пошкрябать холку или бок... Мурман визжал, захлебываясь, и скользил ужом одновременно со всех четырех сторон, и в одну сторону свиваясь едва не в кольцо, и в другую. Как это ему удавалось, при его толстенной бревноподобной спине, Леха не знал и знать не хотел, а вот ноги будут в синяках -- это точно. Хорошо еще, что хвоста нет -- забил бы насмерть ласковый песик. Ну, теперь самое страшное... И точно, Мурман подпрыгнул пару раз, примерился и встал на задние лапы, передние возложив на Лешкины плечи. Уж центнер с пудом в нем всяко был, но это и не тяжело, пока весь не на весу, и когти втянуты, а вот слюнявый язык... Лешка зажмурился, надул щеки, выставил лоб, чтобы по губам не попало, а Мурман взялся доказывать, что лучше молодого хозяина -- никого на свете нет: вот он его как, и еще, и в ухо, и чтобы не отворачивался... -- Ну, все, все... Все, я сказал! Хочешь... пендаля? Нет?.. А мяса?.. А, Мурман, мя-ясо? То-то же. Сидеть... Лежать... Рядом... Лежать... Свободен. Мы пойдем на речку, погуляем, там и подхарчимся, ты и я, но я уже сыт. Пойдем... Гулять в глухую полночь, когда Мурман под рукой, -- это совсем другое дело, чем без него. Подходи, упыри да разбойники!.. Да только оборотень и даже ватага волколаков за версту в сторону сворачивают, стоит лишь им почуять или услышать пса Мурмана. И луна приподнялась с подушек, здорово как, почему ночью никто не речку не ходит?.. Час миновал, может, чуть больше, и Леха слегка продрог... Надо вернуться и еще поесть на сон грядущий... Хоть бы герлы на дискотеку свалили... Как ее, Юля Филатова?.. "Алексей, а вы не видели новый клип Децла "Кровь, моя кровь"?.. Ну относительно новый... Очень красивый, только все там не по правде... Да?.. А почему отстой?.." Пора было возвращать Мурмана и возвращаться самому... А почему, собственно? Пусть Мурман с ним и заночует у баб Иры, места хватит. Тем более, что он будет спать в сарае, где пыли меньше и застольных запахов... Сказано -- сделано. Мурман понял, что он -- в деле, и был счастлив во всю свою зубастую морду... Ряшка, едва завидела Мурмана, закрутила подобострастно хвостом, а подбегать не спешила: хоть и девочка, а все равно, раз течки нет, с Мурмана станется -- строжить да воспитывать... Изба тяжко содрогалась, в окнах метались тени, и Леха, прежде чем зайти, заглянул в окно. "Ай-яй-яй-яй яй-яй, убили негра!, -- надрывался магнитофон, -- убили негра ни за что ни про что, суки замочили!" Посреди широкого, очищенного под танцы пространства с бешеными взвизгами садил вприсядку дядя Петя, словно огромная жаба на сковородке, которая никак не хочет смирно дожидаться румяной корочки на боках. Сегодня он выглядел едва ли не королевичем Елисеем противу обычного: вместо разношенных кирзачей -- высокие яловые сапоги на подковках, в них заправлены не допотопные варенки фирмы "секонд хенд интернешнл", а новые галифе на подтяжках, впрочем, тоже ширины необъятной... Изба ходуном, а дядя Петя пляшет не просто так: посреди "танцплощадки" стоит с платочком в руке и водит плечами мама Юли Филатовой, тоже подшофе, сдобная, пунцовая... -- Мурман, вякнешь хоть одним гавком -- уволю за дверь! Но Мурмана учить не надо: не видит вожак-хозяин -- и преотлично, надо под стол и сидеть тихо-тихо, и тогда покормят... А под столом уже тесно, там лежит папа Филатов и еще один, незнакомый Лешке мужчина. Девицы ускакали домой либо на дискотеку, мамы и Чета также не видать... Застолье догорает, старушки во главе с бабой Ирой расположились как в театре, любуются танцами... "Мама осталась одна, привела домой колдуна..." Дядя Петя выхватил из воздуха барабан и, не прекращая пляса вприсядку, колотит в него, как в бубен. Тетя Галя Филатова умаялась плясать, да нельзя же оставить мужчину одного: усы кондором мечутся вокруг багрового носа, домотканая зеленая рубаха сзади и сбоку выбилась из-под галифе, железные зубы сверкают, глазки блестят -- ну как устоять против такого удальца! А тут и пьяный незнакомец полез на звуки барабана, стал прямо и принялся выделывать неуклюжие коленца, так и не приходя в сознание. Поддатые старушки мелко хохочут, подпихивая друг друга в бока: "Антипов-то, Антипов-инженер..." Точно, это Серж Антипов, выпускник ЛИИЖТа и местный уроженец, а Леха его и не признал... -- У-ух, славно станцовано! Федоровна, а где... А, вижу... Ну, Леша, давай-ка выпьем, за тебя, за маму... За нас с Ириной Федоровной. Сиди, старая, сами все найдем... Вон колбаска, язык, балык... Упившийся и подзомбленный Антипов за ненадобностью опять сделал попытку упасть под стол, но дородная супруга Филатова успела его подхватить и волоком доставить до диванчика в углу. Туда же -- в одиночку добыла из-под стола -- переправила и мужа. Будить его в эту ночь она не собиралась, но и свиньей валяться -- не дело. -- Неохота пить... -- Ну-у, обижаешь... Такой день... Леха понимает, что проще согласиться и не спорить, чтобы отвязался. -- Ладно, я вот этого хочу, -- и налил себе полрюмки портвейна. -- Что это? Ну-ка, дай-ка... -- Дядя Петя подносит поближе, всматривается циклопом... -- А-а, дамское... Ну-ну, а мы простенького... Давай... Не забывай нас... Чокнулись, выпили. -- Баб Ира, я спать пошел, в сарай. -- Иди, Лешенька, я уж постелила. Леха двинулся во двор, Мурман за ним. Трех метров до сарая не дошли -- сон валит с ног, да такой крепкий -- терпежу нет. Надо было не давать ему рюмку в руки... И вкус был такой странный... Леха на чистом упрямстве добрался-таки до кровати, взялся было за ремень и рухнул носом в подушку, одетый и в ботинках. Мурман сделал круг по сараю, проверил все на нюх и пристроился на полу вдоль раскладушки, рядом со своим обожаемым хозяином и другом. Потом пришла мама, разула, раздела его, как маленького, укрыла одеялом, гладила его, спящего, по голове, обнимала поверх одеяла и плакала. Через два часа, когда уже рассвело, за ней пришли Чет с Ириной Федоровной и увели под руки. А Леха спал и был он в этом не виноват. И наступило утро, сначала для молодежных парочек, которые, вопреки Лешкиному ночному удивлению, все же бродили вдоль речки Черной, встречали рассвет, затем для пастухов, спозаранку погнавших на выпасы свое и чужое движимое имущество, затем для Ирины Федоровны, спавшей от силы час, но уже занятой домашними крестьянскими обязанностями... Позднее всех проснулись городские, Чет и Лена: Лена плакала, Чет утешал, они не спали до самого утра и уже в девятом часу смолкли на несколько минут, чтобы собраться с мыслями, ан уже Ирина Федоровна трясет их за плечи... -- Вставайте, ребятки, самовар на столе, Петр Силыч ждет... Один Леха продолжал спать, покорный чарам, наложенным на него старым колдуном дядей Петей, его отцом. Дядя Петя вовсе не ложился: он словно бы боялся закрыть глаза и перестать видеть мир, такой разнообразный, прельстительный, живой... -- Вот так. Лишних нам не надо. Саша и Лена, вы садитесь от меня по правую руку, ты Федоровна, по левую. Леха пусть спит, ему полезно. -- Петр Силыч, совещание совещанием, а кушать все же надо, не стесняйтесь, я сейчас еще напеку... -- Федоровна!.. Хорошие у тебя блины... Но не встревай. Дядя Петя рассеянно оторвал кусок блина, начал было жевать, но состроил гримасу и проглотил одним комком. -- Дожили, значит, до светлого дня. У меня все под контролем, как у Мишки Горбачева в этом... Федоровна?.. Да не в хворосте... А, плевать. Одним словом, сегодня в 22 часа по местному времени, в Парке культуры и отдыха на Шафировском Острове, ныне Елагином, будут они своего ублюдка крестить, да в силу возводить. Созрел он. И место там урочное, и срок подошел. И всем нам, как и предсказано, наступит конец: мне, Елене и Сашке Чету... И тебе, Федоровна, тоже капец, но чуть позже, ибо ты не повязана с нами предопределением. А если бы Лешка в силу вошел, то и намного позже, уж защитил бы он тебя, по доброй памяти. Да вот, и в этом нам беда, -- Леха все еще слабый, можно сказать -- никакой, у Лены -- и то силы больше. И вот висит предопределенное над нами троими, а значит, что пришла пора умирать... Когда я был маленький, мне казалось, что жизнь будет такой долгой, что никогда не кончится... И была она долгой, ох, долгой, а вот, считай, и закончилась... -- Петр Силыч, да ведь врешь, чай, что маленьким-то был? -- Ирина Федоровна хлопнула себя по оборкам на юбке и вдруг раскатилась таким сочным, с басами, смехом, что и Лена с Четом искренне ли, от нервов ли, а тоже рассмеялись. -- Был я маленьким! -- неглубоко обиделся дядя Петя, -- только... не помню почти что ничего, забылось... Что, уже все кончились?.. А-а, так неси все, что напекла, чего им мерзнуть в стороне от кишок... -- И вот, дорогие мои, чем нам ждать и блеять, когда зарежут, лучше попытаться сделать по-своему. Два года мне не удавалось, а нынче -- глядишь и... Предлагаю поехать и спортить им всю церемонию. Задавим если гаденыша -- вот, Ленка, тогда посмеюсь я над твоим неудавшимся женишком! Гы-ы... А добудем его крови на образец да сделаем с ней ритуал для Лешки, так он и его силу в себя втянет, вот что я предполагаю. И своей, глядишь, разрешится вдобавок. -- И что тогда произойдет, Петр? Кем Леша станет, что с нами будет? Если судьба изменится? -- Не знаю, Лен, ведь такого опыту жизненного нет у меня, не доводилось мне. А только ничего лучшего я не надумал. -- В каком составе будем? -- Дело -- если по-колдовски считать -- очень тонкое и для нас фартовое: их там будет он, мать, посаженный отец и дружка, все. Дельце, как я читал и понял, интимное, семейное, никого из других ихних быть поблизости не должно, можно ихние гармонии нарушить. А и нас трое связано одним итогом: я, ты и Лена. И Леха. И тогда получается баланс и... я... попытаемся. Уж ежели я и ей нос утру... Почти ничего не теряем. -- Почти? -- Лена с недоверчивой улыбкой глядела на дядю Петю. -- Лешку зачем усыпил? Дядя Петя моментально взмок, как после полуведерного самоварного чаепития... -- Его... С собой возьмем... Да! Ну что вылупилась, он ведь и моя кровь! Потому и усыпил, что слаб: позовут и он сам к ним душой упадет и в свою очередь отдаст собственную силу этому. А так я его зомбанул, сделал для них глухим, и будет он рядом, на случай нашей победы. -- А если... не мы победим? -- Риск. -- Нет! Не-е-ет! Не отдам! -- Чет повернулся и чмокнул Лену в ухо. Та вздрогнула, словно от сильного удара током. Было видно, что она оглушена неким магическим разрядом. -- Извини, Лен. Петр придумал правильно ли, нет ли -- выбора нет. Главное, что некогда спорить. Если НЕ победим, то и предначертанное на три гроба исполнится и тот силу обретет. Кто защитит Лешу, Ирину Федоровну? Безопаснее им самим умереть, да и того не дадут... Нет выхода, разница в дни, ну в недели... -- А Сашка Аленку ему даст в охрану, все спокойнее... Такая дылда! -- Уже дал, при нем она. -- Вот, уже что-то... Мурмана с собой возьмем, Лешке в защиту, а я в него сил закачал немеряно и магией вашей говнивенькой его, как бывало, уже не стреножить... -- Погоди, Петр, -- старая ведьма почуяла проблеск, надежду и словно бы помолодела, -- а ты же говорил трое. А Мурман с Аленкой? -- Мурман -- животный, и Алена -- тоже, а в предопределении, вспомни как читали, о зверях не сказано ничего. Потому и берем: и подмога, и не нарушено. -- А мне нельзя с вами? -- Нет. Конечно, ты сильнее Лены и сгодилась бы куда как вернее, но... риск велик... Велик, Ириша. А кроме того... Вот нет у меня опыта -- умирать, а сердце подсказывает: надо оставить Федоровну дома, чтобы не нюнилась... -- Типун тебе, старому дураку... Лена почти оправилась от Четова чмока, но тут дядя Петя, не давая думать и возражать, выложил перед нею оружие. -- Автомат Калашкина, специальный, без жопы и без уда, для диверсантов. Видишь -- короткий, а коробка с патронами -- магазин, длинный. В магазине 45 пуль. Я их вроде заряжал отравой, но слаба, и так еле держится, а выстрелит -- так и слетит все. И такое возможно. А все же лучше дули с маком. Чет. -- У меня длинный и ножи. -- И у меня вроде того. Поехали. Я договорился с Антоном, из сберкассы начальником, он нас на своем автобусике и довезет. Пока дойдем до площади, он как раз уже дожидаться будет. Идите, я Лешку на руки и вас догоню. В городе его на ноги поставим, сонного... -- Не дам, Силыч. Пусть здесь спит. Остановись. -- Ирина Федоровна почернела лицом, под губой пробились желтые клыки, взор был ясен и непримирим. Поперек двери упали три стальные полосы, прикованные к дверным косякам, из стали же сделанным. -- Спасибо, баб Ира. Петр... Силыч, ты понял нас, что мы с Ириной Федоровной решили? -- Слышу. Полосы стали ржавой трухой и неслышно осыпались. В руках ойкнувшей Лены автомат превратился в плюшевого олимпийского мишку. -- Ты прав, Сашка, не время спорить. Может, и я чуток растерялся... Но две ведьмы хором каркают -- значит, действительно мир перевернулся. Гы-ы. Сашка, слышь, пока едем, ты научи ее с предохранителя снимать. Федоровна... А Федоровна... присмотри. Пусть спит, пока... Ну, ты понимаешь... Но Мурмана я возьму, так что тебе за двоих сторожить придется. Гы-гы-гы... Да еще и Васька поможет... О, о -- когти... смотри какой тигр... карликовый... x x x -- Сегодня великий день, сын мой. Я тебя люблю, я тобой горжусь, ты -- это все, что у меня есть на свете. -- Да? А Ленька? Ты же всю дорогу его тетешкаешь, да над ним воркуешь?.. -- Не говори гл... Ленька -- это Ленька, он очень хороший, но нельзя же сравнивать. Сейчас я доглажу тебе брюки, рубашка уже готова, доглажу и сядем обедать. Любишь карасиков на второе? -- Конечно! Мелкие? -- Ну... с ладошку длиной, как ты любишь... -- Мать протянула ладонь, чтобы Денис мог оценить размеры обещанного. Денис подхватил ее ладонь своей, церемонно изогнулся и чмокнул в пальчики. -- Мам, ты у нас умница, чародейка, спортсменка и просто красавица. -- Ну что ты несешь, какая чародейка... И вообще это слово... неправильное, пошлое... не нашего круга. Брысь отсюда. Я вас с отцом позову, когда понадобитесь. Денис послушался и пошел в большую комнату, к отцу, как он его до сих пор называл по маминому примеру. -- Пап, а как же так?.. -- Что именно? -- Из того, что я успел усвоить за последние дни, мы действительно стоим выше этой дурацкой нечисти, по могуществу, знаниям, перспективам... А мы столько лет от них прячемся? Не они от нас, а мы... -- Все верно. У тебя вечность впереди, освоишь и вечные вопросы, и философию, но на бытовом уровне дела обстоят так: мир постматериальный, типа загробный, если вульгарно, почти исключительно наш, по всему спектру, снизу доверху. Мир материальный, наземный, как мы его называем, пока ничей. Он должен быть и будет наш, но сегодня нечисть активнее нас, здесь они связаны различными путами куда меньше, чем мы, они, как муравьи или клопы в каждой щели. Прихлопнуть любого -- запросто, но их очень много. Сегодня вечером этому должен быть положен предел. И в ближайшие год-сто мир, его маленькая наземная часть, будет полностью очищена. Маленькая, говорю я, если сравнивать с той, что накопилась за многие тысячелетия, однако это вся ноосфера земная. Так что тебе придется потрудиться. -- Мне? Одному? -- Это уже как ты... вы пожелаете и решите. Но сначала, сегодня вечером, твоя инициация. Слава уже все необходимое подготовил, теперь следит за светилами... Объяснить, как это ему удается среди бела дня? -- Спасибо, -- рассмеялся Денис, -- я и так догадываюсь... Единственное, чего не пойму: куда они денутся, светила, с расчетных орбит без его догляда? -- Никуда, ритуал велит. -- А это больно будет? -- Никто не знает, кроме... Вытерпишь, я полагаю. -- Па, а ты... хотел бы быть на моем месте? -- Праздный вопрос... бесполезный. Типа: "о чем пахнет нейтрино?". Ты волен создавать любые конструкции вопросов, но осмысленные ответы могут соответствовать только вопросам, смысл имеющим. -- Как уныло и скучно. Я все это изменю... в наземных чертогах... Отменю логику и здравый смысл. -- Это уж как тебе будет угодно. Мать зовет... Идем? -- Идем. Погоди... Ты рассказывал, что они создали монстра, гомункулуса, мое наземное альтер-эго... Как с ним? -- Мы искали его все годы. География бесследных исчезновений наших посланцев намекает, что он вполне может быть нашим соседом по дому. Ну, я преувеличиваю, естественно, все в округе досконально проверено, но тем не менее... Он будет найден и уничтожен. Лучше раньше, чем позже. Он должен был совместить в себе все худшие стороны нечисти и "человека разумного". Отвратительный коктейль. Смерть его, надеюсь, не будет легкой для него. -- Моя мама -- тоже человек, не забывайся. -- Виноват, прости, пожалуйста. Твоя матушка, великая наша Госпожа, лучшая из людей... но, извини, здесь начинаются теософские дебри, а мы с тобой не очень в них сильны... Человечество, быть может, и не столь плохо само по себе, да путь его гадок и неровен. Во многом нечисть тому виной. За этим и призван ты: жить в мире бренном и постигать его, исправляя. И повелевать им во славу Отца Твоего и на всеобщее благо... Еще что хочешь ты узнать? Спрашивай? -- Потом... Пойдем, пап, а то нас половником из кухни погонят, а сегодня караси со сметаной, между прочим.. Да... А мы для людей -- тоже ведь нечисть? -- Люди глупы. В девять вечера на улицах уйма народу, по дорогам со стонами и охами ползут беспрерывные автомобильные ленты, неярко, но светит солнце, духота. Откуда ни возьмись надвинулись тучи, сначала белые и пушистые, как хризантемы, скромные, но чем дальше -- тем наглее они и темнее, из них уже течет... И вот уже дождь... который теперь ливень... да холоднющий!.. Смеха и радости в честь прогоняемой духоты хватило на десять минут: все живое из имеющих одежду основательнее ошейника попряталось в дома, в частные автомобили, в общественный транспорт... Еще пять минут, и из-под раздавленных грозой деревьев побежали, а вернее, пошли вброд оптимисты-неудачники. Мокрее они не станут, но могут еще успеть спрятаться от грома и молний, чудовищ, которые уже не звук и свет, но без малого -- трубадуры конца света. У входа перед ЦПКиО решили остановиться и идти пешком. Отец и дядя Слава (степени родства такой же, кстати, как и "отец" Дениса) держали зонтики, Денис с мамой под ручку шли между ними. Мор сидел у Дениса на правом плече, Ленька, предпочитающий быть невидимым в светлое время суток, устроился на маминой спине, благо тело его, когда это было нужно, практически ничего не весило. Там, в центральной части небольшого парка, находилась цель: место, идеально подходящее для магических ритуалов черной инициации, лучшее во всем северном полушарии. Отмечено оно было аттракционом "Воздушный шар" и было видно издалека. Стоило им миновать мост через цепочку сообщающихся между собою водоемов, как дождь утих. Точнее, дождя не было на площади радиусом примерно метров двести пятьдесят, если центром считать точку самого воздушного шара. Отец сложил зонтик, посмотрел на дядю Славу -- тот отрицательно качнул головой. -- Оль, ты делала что-нибудь? -- Что именно? Что ты имеешь в виду? -- Не важно. Это уже не важно. Разбуди Леньку. Мор, летай и смотри... -- Все эти уловки и засады уже не важны. Дионис? -- Да, папа? -- Ничего не предпринимай. Ни во что не ввязывайся. Понял? -- А что я должен делать, как себя вести во время ритуала и что он из себя представляет? -- Ну, можно было бы по старинному обычаю со звездой и с жертвой -- вон отдыхающие кое-где, бери любого... Но это на публику, а сегодня она не нужна. Мы прибыли в срок туда, куда требовалось. Тебе стоит лишь пробыть здесь, пока светила меняют свой небесный орнамент из исходного положения в конечное. В последние секунды, минуты, быть может, мы почувствуем знак и все вместе, втроем -- ты четвертый, проведем заклятье. И все. И поедем домой, однако даже за время пути ноосфера станет несколько иной, -- отец рассмеялся, -- и никогда -- прежней. Сейчас мне придется уладить кое-какие шероховатости, ибо я не предполагаю ничего серьезного, но ты не должен вмешиваться и вообще ничего не должен делать. Каждая крупица накопленной тобою силы необходима. Необходима -- значит не обойтись без нее. Потратишь на фокусы -- будет всем нам труднее... Так-с... Отец взмахнул рукой, и с десяток людей, с восторгом взирающих на проливной ливень из сухого оазиса, вдруг смолкли и врассыпную побежали под дождь. В их число вошли и кассир, и водитель воздушного шара, поэтому, пока они вчетвером достигли шара и подошли к нему вплотную, купол, лишенный очередной порции подогретого воздуха, опустил корзину на траву и сам стал клониться вбок, на купы деревьев, к которым был привязан канат, один из трех удерживающих шар от побега и несанкционированного полета. Денис, никого не спрашивая, залез в корзину, оглянулся, ощупал все, сначала продвинутым взором, после -- неуверенною рукою. Вентиль крутнулся влево, пламя взревело и купол воспрянул, потащил за собою в небо корзину с Дионисом... -- Осторожнее, Динечка, я тебя прошу... -- Корзина опять шарапнула утрамбованную землю. -- Спокойно, мама, я уже научился. Залезай сюда, посмотрим город сверху. -- Не надо, сын. Небо потом, а пока нам с матерью и на земле хлопоты-ы... Ага. Эту тварь я узнаю, я вспомнил ее. На садовой скамейке, метрах в восьми от шара, сидела обнимающаяся парочка, на которую магический приказ не подействовал. Именно ее имел в виду отец, когда произнес свое "ага". Парочка расплела объятья и сразу стало видно, что они далеко не молоды: женщине -- около тридцати, мужчине за сорок. Женщина повела рукой, и воздух распорола автоматная очередь. Целилась она в Дениса и Ольгу Васильевну, но все пули без заметного урона вобрал в себя тот, кого Денис с детства привык называть дядей Славой, маминым братом. Он попросту перегородил им путь, зная, что пули сворачивать не умеют. Мужчина вскочил со скамейки, а женщина не успела, так и осталась сидеть, пригвожденная к скамейке целым десятком черных коротких стрел. Еще вился дымок из выпавшего оружия, а Лены уже не было на белом свете... Отец Дениса взревел и бросил руку назад: какой-то зверь, похожий на очень длинную собаку, впился ему в затылок и шею, чудовищно раззявив утыканную клыками пасть. Отец вырвал пса из-за спины, держа на весу, ударил кулачищем раз, другой, из глаз его полыхнуло так ослепительно, что отблеск этой вспышки отразился на туче. Во всяком случае, так показалось Денису. После этого отец размахнулся и далеко отбросил безвольное, неживое тело. Он стоял спиной к Денису, и тот видел, как из коротко стриженого затылка на клетчатую, зеленое с красным, рубашку в два ручейка сбегала черная кровь. Рубашка расползалась, истлевала на глазах там, где пробегали черные потоки. Внезапно рубашка лопнула и свалилась с отцовского тела, та же участь постигла брюки, белье, часы, цепочку. Да и сама плоть изменила цвет на темно-багровый, отец, оставаясь таким же широким, словно бы подрос, черты лица его также изменились, потеряли возраст и простоту, не утратив при этом мрачности. Если бы Лена осталась в живых, она мгновенно бы узнала того незнакомца, который увидел ее сквозь магическую защиту папороцвета и мгновенно подчинил своей воле. В правой руке его меч, почти абсолютно черный, и все равно видно, что основа его -- неугасимое и беспредельно могучее пламя. Вот он взмахнул мечом и тяжело шагнул туда, где быстро и осторожно рубились двое -- "Слава" и Сашка Чет. Чету приходилось туго, он отступал, но все равно кружился, отскакивал, финтил, стараясь не отходить от скамейки, словно бы пытаясь защитить мертвую свою подругу. Денис видел, как израненный и уставший "дядя Слава" отскочил в сторону, чтобы не попасть под удар огненного меча. Чет бился колдовскими серебряными мечом и кинжалом. Парируя незатейливый -- прямой сверху -- удар страшного своего противника, он, видимо, не учел его возможную тяжесть и вместо того, чтобы "скатить" рубящий удар под углом в сторону, подставил одновременно, крест накрест, и меч и кинжал. Белопузыми рыбками отлетели разрубленные куски колдовского оружия, и Чет распался вдоль, от шеи до паха, на две горящие половины. Понимал ли он, что умрет здесь, или рассчитывал выжить -- кто знает?.. Успела ли Лена увидеть и понять, что погибла, не успев никому причинить вреда? Тайна навеки. Но основные силы защитников Дениса были отвлечены в сторону. Разлетелся дерн на поляне, буквально в метре от корзины, и оттуда словно выпрыгнул чудовищного вида человек. Был он очень высок и невообразимо пузат. Лет шестидесяти земных на вид, он никак не производил впечатления дряхлого или слабого. Красные глаза его светились бешенством, седые длинные усы распушились в стороны и вверх, не желая уныло висеть под перебитым носом. Не тратя слов на приветствие, он ухватился за край корзины и встряхнул ее на себя, чтобы Денис, стоявший с противоположного края, сам прыгнул к нему, как початок кукурузы в пустом ящике. Денис и прыгнул, против своей воли, но ударился о невидимую паутинную преграду и отпружинил назад. Мор черной торпедой ринулся в лицо врагу, но промахнулся каким-то чудом и едва не проткнул насквозь столетний дуб, росший рядом. Ольга Васильевна сломила сухую ветку из кустарника -- то, что оказалось под рукой, и ударила толстяка узкой и острой саблей поперек лица. Сабля обернулась обратно в ветку, затем в змею, но Ольга Васильевна успела отбросить в сторону переменчивый атрибут. Вдруг она поняла, что лежит на мягкой земле, далеко от корзины, а ее сын -- в руках у этого монстра. -- Смог! Гы-ы, -- только и прохрипел старик, приготовив руки к последнему для Дениса движению... Но из высокого невидимого неба, прошив насквозь самые тяжкие, самые темные тучи ударила ему в грудь молния, белая и яростная, как зима в степи. Дядя Петя -- это был он -- упал на спину. Земля содрогнулась, и еще раз содрогнулась и еще... это бежал, сотрясая ее, тот, багровый, с огненным мечом... Дядя Петя вскочил на ноги -- откуда и прыть взялась. Изо рта его, на метр вперед, горячим фонтаном ударила кровь, глаза выкатились из орбит, колдун кричал. И темные тугие силы, покорные этому крику, стали стекаться к нему отовсюду -- из деревьев, из воздуха, из пламени догорающих останков Сашки Чета, из ничего не видящих глаз Лехиной мамы, Лены... В руках у колдуна возник кистень... и растворился, и вернулся в правую руку, но уже гигантским топором... И топор трансформировался в двуручный меч, и опять в топор... Противники -- двое против одного -- двигались очень осторожно, они узнали друг друга и несколько оробели... -- Динечка, все хорошо, мой родной... Не смотри туда... Потерпи еще несколько минут... -- Мам, отойди, в самом деле! Я сам знаю... -- Ленька! Сюда! На, возьм