мент ударить податливую Лехину плоть -- и Леха прахом бы исчез из настоящего и грядущего, на прощание осознав в себе лишь звериную жажду убить, уничтожить, оборвать жизнь другого существа. Но толстяк, неизмеримо более опытный и умелый боец, сам не успел оправиться от бешеного наскока, хотел было контратаковать, но замешкался и только и сумел, что шагнуть вперед, как вдруг упал с разрубленным черепом, последним впечатлением изрядно долгой жизни своей приняв холодок гибельного предчувствия во лбу и короткую красную боль. -- Ну что, Соныч, кто победил? А? Еще кто желает? -- Ты победил. Ирина Федоровна, поди, подойди к парню, утри ему пену и меч забери, только аккуратно: видишь, он еще пьяный... -- Пойдем, Лешенька, надо тебе лицо умыть, футболку заменить, идем, мой родной... -- Что?.. Уже финиш? Погоди, а правила как же... Стой, а... омывать когда? И как, а, бабушка, я ведь не умею? -- Все уже, все необходимое исполнено. Дай сюда, дай, расцепи пальцы, вот хорошо. Держи меня за руку, вот так, и пойдем... Сейчас перерыв, пока они тут все приберут, а мы там себя в порядок приведем, кудри тебе надо расчесать... Снимай рубашку, я ее сразу же замочу, а то потом без заклинаний не отстирать будет. А я тебе новую достану, которая с лабиринтом. -- Каким еще лабиринтом? -- А по-старому -- кривым сорокопутом. Новая твоя синяя футболка, ты ее еще ирландской называл. Их, кривопуты, раньше, за морями, дальние ведуны строили и я в таких хаживала... -- А, так это лабиринт? Ты хаживала? Круто. Слушай, а куда тело? А мне за это ничего не будет? -- Ничего не будет. Никто из чужих не узнает, а у Нилыча даже и метрик не было, а мужчина он был одинокий и жил за тридевять земель. Надо же, моему веку позавидовал, убить меня хотел. А Силыч-то -- чем и когда он ему насолить успел? Меня ладно, а на Мурмане -- все одно бы подавился. А Мурман-то -- глянь: просто умница, ни разу не взбрыкнул, не набезобразил. Про Аленку уж и не говорю, сегодня же у Мокушиных ведро молока специально для нее куплю, ты ведь обещал ей, не забыл? -- Не забыл. -- Успокоенный и размягченный целебной бабкиной воркотней, Леха, наконец, расплылся в улыбке. Старая ведьма и без ворожбы знала, что будет дальше с Лехой, поближе к ночи, когда вече закончится и дневные заботы иссякнут; хорошо бы его водочкой-наливочкой -- да с ног свалить, чтобы уснул замертво, но, как бы там ни говорили -- не только в Петра, нет, не станет пить, ни сегодня, ни вообще... В Лену получился. Да такое и к лучшему, если все как следует посчитать. Разговором бы отвлечь, сказками -- да ведь, как всегда, уйдет в сарай либо в другую комнату, и сам свое мыкать будеть, совесть растравливать... А силушка в нем -- да, загудела уже, слышно ее... -- А что, Лешенька, почуял в себе новое или нет? -- Вроде бы. Вот... у тебя плечо болит сейчас. Точно? -- С утра с самого. Старость, что ты хочешь... Леха молча положил ладонь на бабкино плечо, подгреб слегка пальцами -- отдернул занемевшую кисть. -- А теперь? Бабка отложила полотенце, растерянно подвигала плечом, шеей... -- Не болит! Ой, спасибо! Мне бы самой неделю колдовать да лучшие травы расходовать, а ты -- вжик!.. За таким внуком -- жить и горя не знать! Только на меня, и вообще понапрасну, сил не расходуй покамест, только копи. Только накапливай да пользоваться учись. -- Разберемся. Может, чаю глотнем, или не успеем? -- Успеем, позовут, когда надо, день длинный. Я точно попью, а то ведь к вашему столу, если затеется, мне не сесть будет, не по чину. -- Чтэ-чтэ? Сядешь, баб Ира, и ни одна сволочь... -- Помолчи, Алешенька, коли в чем не разбираешься! Ты бы мне еще разрешил пальцем в носу копаться на людях. Обычаи не тобою заведены и не при тебе отменятся. Мне сие вовсе не в обиду, но вам всем в необходимый почет. Сначала строй, потом ломай, а не наоборот. Там печенье в буфете... Да сиди, я сама... -- Бабка подхватилось было, но Леха ее опередил: -- И я сам, но быстрее. Опять это овсяное... Ты, бабушка, очень постоянна в своих предпочтениях... Да нет, нравится, просто оно очень сладкое, а я уже, как назло, сахар намешал... x x x -- Диня, ты опять плакал во сне и маму звал. Денис с тяжелым вздохом спустил ноги с кровати, уткнулся локтями в колени, кулаками в переносицу. -- Погоди минутку, сейчас попытаюсь вспомнить, это очень важно. -- Я понимаю. Я пока в душ, ладно? О, этот проклятый момент пробуждения! По идее -- если сон плохой, так просыпаться легче, а на самом деле -- словно с похорон вернулся. Нет, в этот раз он не все, но многое отчетливо помнит. На улице должно быть солнышко. Денис выглянул в окно -- небо синее, есть облачка, но маленькие. Куда бы им сегодня пойти? На залив? Или в Павловский парк наведаться, или опять на роллерный скейт? Денис хмыкнул и даже чуточку оттаял от воспоминаний: Машенция прямо визжала от восторга, когда он один за другим убирал синяки и ссадины, и не просто убирал, а сделал из этого целое представление... Один синяк он "зашептал", на другой дунул, третий ластиком стер, потом ей позволил "полечить" и у нее тоже якобы получалось... То есть и после ее шаманской белиберды царапинки, и прыщики, и пятнышки, и родинки сходили, но только потому, что Денис подстраховывал, дублировал ее пожелания... Всего на год младше него, а эмоций на целый детский сад. Для нее приятно творить чудеса... -- Вспомнил? -- Маша благоухала парфюмом, вчерашним его подарком, и запах действительно был превосходен: тонкий, холодный и чуточку горьковатый. Денис видел, что она ждет его реакции, прямо скачет от нетерпения. -- Слу-у-шай, какой класс! Это что, шампунь такой? -- Нет!.. Ну не издевайся, пожалуйста, скажи, как тебе? -- Лучше не бывает, честно. Хотя ты мне и без парфюмов нравишься ничуть не меньше. Когда ты успела накраситься? -- Да ну тебя! Стараешься, стараешься ради него же -- и никакой благодарности. Так ты вспомнил, что хотел? -- Основное -- вроде бы да. Это был обалденный по качеству сон, но очень тяжкий. Яркий, адекватный, с осязанием, с обонянием, но такой, знаешь... Я до сих пор еще от него не отошел. Тяжело. -- Расскажешь? -- Если тебе действительно интересно -- конечно. Вместо ответа девушка опять запрыгнула на кровать, набросила на обоих одеяло и прижалась ухом к его спине. -- Ты куда закопалась? -- Мне так удобнее слушать. Только, чур, чтобы не страшно было, ладно? -- Постараюсь. С чего начать? Денис тяжело вздохнул. -- Приснился мне мой отец, не тот, типа, отчим, которого я всю жизнь считал отцом, а якобы настоящий, биологический. Ты же понимаешь, как это бывает во сне: любая шизофреническая чушь воспринимается вполне естественно. (Этот момент сошел вполне гладко, Денис почувствовал спиной, как Маша кивнула, и дальше уже продолжал уверенней.) И якобы отец реальный облик имел в этот раз, не то что раньше, когда ничего конкретного не рассмотреть было, но странный, в разные моменты -- разный. Мы с ним очень много где ходили-бродили, летали даже, побывали в разных местах, постоянно разговаривали, и разговоры наши были не больше, не меньше, как о судьбах мира и человечества в целом. А надо сказать, что отец мой из сна изначально очень был мною недоволен, мол, лодырь я и разгильдяй, и такой, и сякой, и... Нет, насчет Его требований, чтобы он с Машей расстался, рассказывать не стоит... Сплошные родительские претензии, одним словом... ...Что человек? Заполнив своим присутствием всю сушу и большую часть морей и океанов, сумев приспособиться к вечному холоду и постоянной жаре, "человек разумный" так ни в чем и не достиг совершенства. Все сущее в нем, все плоды его рук и разума, абсолютно все оказалось ненадежным и зыбким: жизнь и здоровье, обычаи, одежды, границы и мораль. Посмотри, как он слаб и мерзок... Легионы их, и все они, от мала до велика, -- один и тот же клубок из слабости и мерзости. Ты умеешь летать? -- Да, отец. -- Взлети же... Видишь, как это легко, простейшее удовольствие, но ни одному смертному оно недоступно, разве что во сне, таком же коротком, убогом и бессмысленном, как и вся его жизнь... Ты предпочитаешь крылья... Я бы счел это странным, вздумай я мыслить человеческими категориями... Но ты летаешь, и если тебе, сыну земной женщины, все еще нужны подтверждения твоей исключительности -- они у тебя за спиной. Тебе знакомы заповеди, по которым, в той или иной форме адаптированным согласно обычаям и верованиям бесчисленного множества людских племен, пытается жить большая часть человечества. Для чего они нужны, как ты считаешь? Не для того ли, чтобы совместить внутривидовую конкуренцию и инстинкт самосохранения и тем самым породить наигнуснейшего из природных ублюдков, имя которому -- общество? Они воруют и убивают, травят плод и спиваются, обманывают... Сыновей, мужей, жен, сестер, друзей, начальников, богов, жрецов, себя... Все преступают, все разрушают, что сами воздвигли, но -- живут. И каждый новый день, вот уже много тысяч лет подряд, дает им хлеб насущный. Видишь два кресла и столик на площади? Этого города давно уже нет, но я сохранил часть его. Зачем? Сам не знаю. Даже я не могу знать все, ибо, позиционируя себя всезнайкой, немедленно попаду в плен схоластическим парадоксам, а они суть -- плоды моей же выдумки, что в свою очередь рождает парадокс того же типа, но который при этом пытается быть примененным извне... Не морщи лоб, можешь считать, что я шутил. Этот столик пуст, наполни же его яствами и питием. -- Я не умею. -- Сумей, ибо не умеют все, а могут избранные -- Но... -- Исполняй. О, именно так все и было: неудобные высокие кресла, круглый мраморный столик, невыносимо тяжкий взгляд отца. Денису сразу же вспомнилась раздраженная скука в голосе его собеседника, в этом высокомерном "исполняй". Домашние никогда не позволяли себе подобного тона по отношению к нему... Но он смолчал и послушно, как цуцик, попытался исполнить... -- Да уж... Ты слишком буквально воспринял речения о хлебе насущном. Нет, это было бы весьма монотонное пиршество. Здесь что, вода? -- Вода, -- послушно повторил Денис. -- Налей мне. Денис поспешил создать кубок, налил в него из кувшина и подал. Откуда в нем скопилось столько робости? Да перед кем бы то ни было, хотя бы и перед Ним?.. Но боялся ведь, и сейчас боится, вспоминая сон, который не совсем и сон, надо полагать... Да, Маше вовсе не обязательно знать все подробности... -- Хлеб съедобен, вода свежа и прохладна. Впредь знай, что для посуды я предпочитаю камень и дерево, золото слишком уж смердит человечиной... -- Диня, а нам ты сможешь сделать каменные кубки взамен золотых? Или деревянные? Мне бы очень хотелось посмотреть и попробовать? -- Считай, что уже. Но не отвлекай, а то пшик -- и забуду весь сон... -- Так уж случилось, что в химически невинном ауруме, металле обыкновенном, а теперь уже и в символическом почти, как бы сконцентрировались все чаяния и пороки людские. Я ли один тому причиной? Может быть. А может быть, и нет. Что? Мне -- да, мне ведома истина, но тебе вполне достаточно знать не ее, а мои повеления и те частицы истины, которые мне будет угодно отдать тебе... Так уж случилось, что человецы выстроили из себя, сумели, весьма замысловатую конструкцию, скрепленную златом, булатом и кровью, или, если проще, алчностью, похотью и войнами с себе подобными. Так уж случилось, что человечек стал мне ненавистной, но почти единственной игрушкой, с которой легче коротать бесконечность. Умрет человек -- родится скука. Придется все выдумывать заново... Вот эту часть сна Денис запомнил весьма смутно и часть сказанного как бы реконструировал собственным сознанием, без особой уверенности в том, что правильно воспроизводит... И это он удержал в себе, не стал пересказывать вслух. -- Происходящее с человеком не нравится мне, и ты призван быть моею десницей. Готов ли ты следовать путями, указанными тебе? -- Конечно... Да, отец. -- Ты свободен в выборе их, но цель неизменна. Ты можешь подчинить себе все золото мира, можешь раздувать и гасить войны, способствовать так называемому прогрессу и тормозить его... Все тебе доступно и все под силу: власть, наркотики, кровь, культура, богатство, любовь, любая иная чушь -- все, чем красна человеческая жизнь. Но ты должен сорвать и растереть в прах все фиговые листки, которыми обвесился двуполый мой человечек, уничтожить коросту, которая растет слой за слоем, из века в век становится все толще... Ты видел сущность человеческую, ты пил ее, похожую на синее пламя, набирая силу. Закупоренная этой коростой, она все равно скапливается и, рано или поздно, находит дорогу вовне. Следует вернуть человеческой сущности ее первозданность. Сорви покровы, сдери коросту, без жалости и не брезгуя гноем и кровью. Пусть синее пламя живет среди людей, как воздух, которым они дышат, как вездесущая вкрадчивая алчность, как похоть, которой они неутолимо томятся, как жажда чужой смерти и чужого горя, которой они тайно исполнены, но стесняются порой. Сегодня из них свободен лишь воздух для дыхания -- завтра ты освободишь от оков остальное. И тогда наступит царство справедливости, и это меня развлечет. -- Ты сотворил воду и пищу, а дальше? Что вы дальше делали? -- Потом отец как бы показал... типа раздвинул горизонт и объяснил, что весь мир может мне принадлежать, если я захочу, но я сам должен денно и нощно пахать в этом направлении, а не груши околачивать. И начать, причем немедленно, с персонального уничтожения тех, кто пытается мне мешать, завершить начатое на Елагином острове. -- Интересно. А я вот отца совсем смутно помню, он очень рано умер. А почему ты плакал во сне? Тебе мама тоже снилась? Ой, извини, что спросила... -- Все нормально. Сейчас... -- Денис стиснул виски руками, словно это могло помочь... Рядом, рядом, рядом... -- и ускользает... -- Ни фига!.. Смутно очень припоминаю, что плакал, да, что-то с мамой связано -- и никак. Вот гадство! Может, потом вспомню... Маш, я тоже в душ, погляди, аж взмок от воспоминаний... Угу, только мне одну ложку и с молоком, а то горько... Ах, да! Вот тебе кубки, чистый сапфир, не надорвись. А мне лучше вот в эту деревянную налей... -- Диня, ну ты скоро, остынет ведь? Открой, пожалуйста. Давай я тебя вытру. А можно еще спросить? Про твой сон? -- Без проблем, задавай. Но, чур, последний на сегодня. -- А он страшный был, который якобы твой отец? -- Угу. x x x Стол стоял на месте, колдуны и колдуньи восседали на своих местах. Так же бабушка молчала за креслом у Лехи, а рядом с ней Мурман... Только не было за столом Нил Нилыча, толстяка с грязно-желтыми клыками, и кресел было двенадцать. "Это ведь я его убил", -- подумалось Лехе, но он постарался изгнать притаившийся в груди холодок посторонними мыслями, тем более, что все присутствующие внешне вели себя как ни в чем не бывало... Но во взглядах, направленных на Леху, уже не чувствовалось пренебрежительного любопытства... А страх ощущался. Или это уважение к его просыпающейся мощи? --...сами чувствуете. Не знаю, правда, сколько нам осталось полезного времени на развитие юного таланта, но очевидное стало очевидным для всех: предпочтительность кандидатуры его подтверждена не только родословной, но и ментальными испытаниями, пробами, которые вы сами лично сегодня провели. Мало того, Алексей Петрович в полной мере проявил, что называется, характер во время гм... инициации. По факту -- это была инициация. Или есть другие мнения? Великолепно. Время дорого. Наш юный представитель должен использовать его с толком и если не отшлифовать, то хотя бы наметить огранку своего таланта, пользуясь советами людей опытных и знающих. Алексей Петрович, если не ошибаюсь, уже сделал выбор, который ему положен... Польщен. Кто-нибудь возражает? Тогда вече завершено. До встречи, друзья. Если доживем до нее. -- Хитрый ты, ╗сь, хитрее черта. С Силычем был не разлей вода, теперь вот наставником к наследнику прибился. -- Не скрипи, Адриан, кто тебе мешал? Тоже хочешь поприсутствовать, опыт передать? -- Обойдусь. А ты, Алеша, поосторожнее с этим хрычом. Чуть что -- маши мечом... Соныч тряхнул бородкой, но посчитал ниже своего достоинства возражать. Адрианыч зашелся в кашляющем смехе, потрепал Леху по плечу и шустро, не оглядываясь, заковылял к выходу. Больше никто не изъявил желания попрощаться с Лехой и остающимся Евсеем Касатоновичем. Пять минут, не более того, прошло с тех пор, как узкоглазый старик объявил о завершении вече, а в зале уж никого не осталось. -- Леша... Ничего, если я тебя без отчества буду звать? -- Да терпимо, -- чуть напряженно улыбнулся Леха. -- А ты можешь звать меня ╗си, или дядя ╗си, как пожелаешь. -- Лучше дядя ╗си. Чье это имя -- китайское? -- Скорее японское. И там, и там я жил достаточно долго, но начинал я со Страны восходящего солнца, и она мне, пожалуй, милее. Начнем с ходу, если не возражаешь... Ирина Федоровна, ты что-то сказать имеешь? -- А ничего. Разве что: взялся учить -- учи на совесть, а я пока пойду на стол соберу, раз отвальную не пировали. -- Было бы неплохо. Кстати, об аппетите: Алексей, внуши своему... Мурману, я правильно воспроизвел? Внуши ему, что меня есть не надо, что я хороший. -- А он, вроде, и так не собирается! Спокоен -- шерсть не дыбом и язык до полу... -- Урок первый. Я в данные минуты расходую весьма существенные силы, чтобы обмануть чутье и ментальную память этого милого песика, и уже утомлен этим. Стоит мне чуть расслабиться... О, вот тебе и шерсть дыбом... Раскрою секрет: не далее как вчера мы с ним познакомились прямо в лесу, где я изучал быт и нравы местных волколаков... Упреждая любопытство, ничего нового и хорошего: в зверином состоянии они такие же бездарные, такие же глупые, как и всюду. Одно хорошо -- крупные и мощные. Я его, Мурмана, сначала недооценил и этим чуть было не накликал на свою седую голову большие неприятности. А когда во время перерыва он самовольно прошел сквозь барьер, за который я его так самонадеянно поместил... одним словом, внуши ему, что я не враг, и позволь обследовать его. От него тянет очень странными... токами... Если это то, о чем я догадываюсь... Весьма любопытно, весьма, а может, и обернуться нешуточной пользой. А ты видишь что-нибудь? Леха с интересом, как бы заново, пригляделся к псу. -- Мурман! Ну-ка, смотри на меня... Отставить лизать хозяина! Дышите... не дышите... Дыхание... Мне показалось, что у него идет пар от дыхания и что он красноватого цвета. Пар красноватого цвета я вижу, а больше, пожалуй, ничего нового или странного. -- Да? У меня чуть иной способ, но смысл тот же: усвоенная аура; он, судя по всему, и раньше был богатырь, а получается, что откуда-то еще сил себе добавил. И как я в лесу не обратил на это внимания! Волколакам пенял, а сам оказался точно таким же бараном в волчьей шкуре... Вот я и хочу выяснить природу и источник этих сил... Да сделай же ты, наконец, что-нибудь! Или ты хочешь, чтобы один из нас лишился здоровья и жизни? Да и мне будет жаль такого красавца. Леха в упор глянул на "дядю ╗си", и тот спокойно выдержал взгляд. -- От и до. Даже не сомневайся. Хоть одного, хоть с Аленкой вместе, хотя и она в качестве врага далеко не сахар. -- Мурман... Это -- свой, свой. Не трогать, понял? Расслабься, дядя ╗си, теперь не бросится. Еще будет урок или обедать пойдем? -- Да. Самого высшего колдовства: никогда не показывай, что сердишься, если у тебя нет на это серьезной причины. -- Без причины что -- не сердиться или не показывать, что сердишься? -- Второе. x x x В это утро плохое настроение отпускало Дениса с трудом... Маша чувствовала тяжесть на его сердце, осторожно разглаживала ему лоб, пыталась отвлечь, рассмешить, хотя у самой глаза блестели чуть больше необходимого... И все же потихонечку прояснилось, стоило только выйти на свежий воздух, на солнце, где восточный ветер, отогнав за горизонт последние облачка, остался прочесывать город, в поисках бумажного, тополиного и иного летучего мусора, сохранившего свои игрушечные свойства после ночного дождя. -- Диня, знаешь что... А поехали в ЦПКиО? -- Нет! Только не туда! Понимаешь... -- Все, все... Тогда на Петропавловку? -- Вот это можно. На теток топлес поглядим, позагораем... -- Каких еще теток? Нет, мы туда ни за что не пойдем. -- Ну тогда выкатим "мерина" и поедем куда-нибудь в Солнечное или подальше, купаться будем, шашлыки жарить? -- Н-нет, Диня... Глупо, конечно, я понимаю, что у тебя все упаковано по самую крышу и вообще ты волшебник... Но я очень боюсь увидеть тебя в твоих райских интерьерах: по всем направлениям получится, что я такая фитюлька, а ты... -- Не сомневайся во мне, Машенька. Я от тебя никуда не денусь. Ни за что! -- Правда? Скажи, правда? -- Правда. -- Ур-р-р-а-а! Тогда идем, идем, идем, куда хочешь! Но, чур сегодня без машины, ладно? -- Чудная ты. О ка. Ты знаешь, это смешно, но я ни разу в жизни не катался на электричке. Давай в Репино рванем? Это с какого, с Финляндского? Вьючные привилегии беру на себя: мясо, палки, подзорную трубу и плавки волоку я. А ты понесешь спички. -- И одеяло, и мой купальник. Хорошо, что возле дома спохватились. Ты купи мясо, зелень, хлеб, попить и два пакета, а я быстро домой сбегаю... -- Стой! Маша, мало ли... Морка тебя проводит, он тебя уже, по-моему, за свою принял, предатель! Проводишь, ее, клюв с перьями? Я бы тебе и Леньку дал... Нет, я сам с тобой схожу... -- Еще даже лучше! Ты мне только грозишься познакомить с твоим таинственным Ленькой, а воз и ныне там. Доколе? -- Смейся, смейся, недолго осталось и надолго запомнится. Побежали! x x x --...мудрецы, тоже мне. -- Ирина Федоровна, дорогуша-сан, ну не могу я всего упомнить, я в Европе-то появляюсь раз в сто лет! А ты бы и сама раньше могла вспомнить как уроженка и старожил. -- Погодите, баб Ира, Соныч! Настоящий крысиный король? Трехглавый, да, с облезлым хвостом, в золотой короне? -- Про корону не ведаю, не видела, а хвост -- ясно, что облезлый, с чего бы ему этаким не быть, когда он, наверное, старше Соныча будет, король этот. -- Ну уж ты скажешь... И вовсе не факт, что он старый. Говорят, что он как-то там размножается, а насчет двух королей никто ничего никогда не слышал. Стало быть, обновление персоны с тем же титулом теоретически возможно. -- Ну а нам-то какая от этого разница? Только недоброе ты затеял, Соныч! Мальчик он еще, только от одного лиха оправился -- ты на него новое шлешь! Вот сам иди и воюй. -- Баб Ира! -- Не баб Ира! Мал ты еще жизнью играть, не окреп! -- Сам разберусь! Бабушка, да в конце-то концов! Я тебе могу паспорт показать и место, где Нил Нилович утилизован, жертва неокрепшего тинэйджера. Тот, кто всех наших прикончил, не будет ждать, пока я накачаюсь в богатыря по твоим представлениям, понимаешь? Соныч считает, что нужно ехать, я с ним согласен. То есть ты точно знаешь, где его гнездовье? Так скажи. Пожалуйста. -- Раньше знала, но не думаю, чтобы он место поменял, очень уж удобное. В подземелье он обосновался, что под речкой, между Нарвой и Ивангородом. -- Ну-ну, Ирина Федоровна, не сердись. Я бы и справился, наверное, но сила-то ему надобна, мне она уже не впрок будет: как ни кажилься, а свой лоб не перепрыгнешь. Ты в которой раз проникнись, что из всех нас только у Леши может сил достать с ними справиться, да и то не наверное. Да и то, когда он в силу свою целиком войдет. Тут каждый шанс важно использовать, а у Крысиного короля -- ох, есть чем поживиться. Вон -- Лешин Мурман каким громилой стал, меня чуть не съел, а почему? Вот это нам и предстоит выяснить. Я же полагаю, что они подрались и что ваш пес его крови отведал... -- Сколько это по карте? Если дороги хорошие... то мы вернемся где-то завтра. Все будет хорошо, не дам я пропасть моему крестничку, выручу, как твой отец меня выручал... Что? Да, и еще как! По дороге расскажу, только напомни. Значит, обедаем, собираемся, выходим на дорогу, выбираем экипаж и мчимся куда надо. Полицию, любопытных, изво... шоферов я беру на себя, лишь бы дорога не подвела... x x x Серый день над рекой Нарвой. Равно принадлежит он российскому Ивангороду и заграничному городу, тоже Нарве, который сплошь состоит из русских, но подданных независимого от России государства Эстония. Однако старику, который терпеливо сидит у самой реки на камне, среди развалин Ивангородской крепости, нет никакого дела до геополитических проблем этого уголка Вселенной: что ему крушение Советского Союза, если он видел как начинала строиться Великая Китайская стена... Пограничники не видят его, а мальчишки и рыболовы куда-то подевались, наверное, ушли в другое место. Жизнь -- длинная, день длинный, хотя и тени уже тоже длинные... Сколько всего этого осталось? Даже и не верится, что когда-то все этого может закончиться, как.. сегодняшний день, к примеру... Соврал Соныч, чтобы успокоить Лешину бабку, ведьму старую: парень сам должен справиться, даже без своих зверей, не надеясь на помощь, чтобы из добытой мощи ни пылиночки в атмосферу не ушло. Опасно? Ну а где ж задаром оделяют? И нет таких мест на самом деле. Устал Соныч от западной суеты, за считанные дни умаялся. То ли дело в горах, где круг общения меняется неспешно, согласно срокам человеческих жизней, где людишки вежливы, знают свое место и никто не надоедает прогрессом и проблемами. А здесь... Но вот и в горах теперь не спрятаться от новых будней -- найдут. От тех не будет пощады, и забывчивостью они не страдают... О! Получилось. Прет напролом, без деликатности, с сопением, победитель! Это отрадно. Может, еще и поживем... при Алексее Петровиче. Хотя он вроде и не рвется в вожди, как и его папаша не рвался. Но поглядим, время покажет, оно всегда показывает истину... которая уже подчинилась времени. -- Вижу, вижу, поздравляю! Алеша? Леха вместо ответа подошел к берегу, брякнулся на четвереньки и напился прямо из Нарвы. Потом сорвал с себя рубаху и вытер мокрое лицо. Помедлил немножко и уселся на камень, с которого вскочил старик. Мурман, выскочив из дыры, вслед за Лехой сунул морду в воду, полакал вдоволь, отряхнулся, вывернулся поближе к хозяину, подкрался и тут же свел на нет все следы утираний, всего и нужно было -- два раза лизнуть. -- Отстань, отстань, Мурмаша, ну не до тебя... -- Леша, что с тобой? На тебе лица нет. На, есть же лимонад, попей? -- Нормально, дядь ╗си, напился уже. Этот привкус поганый -- ничем его не забить. Ты куришь? -- В данное время -- нет. Но так положено было, ты же знаешь. Кровь его, плоть его. Невкусно, но полезно. От тебя такой мощью шибает -- о-хо-хо! А я в этом деле понимаю лучше многих. Только у твоего несметного отца я такое ощущал. -- Как это -- несметного? Богатства бывают несметные, рати... обычно вражеские... О-о-ойй... -- Что такое? -- Щас блевану. -- Ни в коем случае, терпи. Отвлекись. А что это? -- Меч, не видно, что ли? А это -- это его, типа, жезл, скипетр... У него забрал. Дядь ╗си... -- Рядом я. -- У него одна лапа верхняя серая, относительно большая, а другая -- маленькая такая, розовенькая, морщинистая... -- Бывает. Ты не ранен? -- Ни царапины. Знаешь, он ведь попросил не убивать его. Зуб даю: мыслью попросил -- не убивать. -- Надеюсь, ты не проявил глупой жалости и не дался в обман? -- А в чем обман-то? Он ко мне не приходил и меня не трогал. Наоборот: ты бы видел, как мои архаровцы в две хари крысиное поголовье сокращали... Ладно, крысы -- хрен бы с ними, но этот, король... Он не совсем и крыса... был... -- При случае он бы тебя не пожалел, если бы сила на его стороне была. -- "Бы" -- оно, конечно, "бы"... А пока я только и делаю, что кровью омываюсь. Чтобы с успехом и дальше ее проливать. -- Даже если бы и так, ты теперь не только о своем благополучии должен думать. Тебе знаком смысл слова "уповают"? -- Знаком. -- Так вот все наши родичи во всех сторонах света на тебя уповают. Леха шмурыгнул носоглоткой и сплюнул. -- Если они такие, как вчерашние, то подавись они своими упованиями. Куда мы теперь, возвращаемся? -- Погоди. Хочу, кстати, рассказать, как твой отец меня спас. Слушаешь? -- Слушаю. А где лимонад? -- Держи. Дело было очень давно, так давно, что я чувствовал себя молодым. Пожалуй даже и был молодым. И были мы в то время с твоим батюшкой друзья не разлей вода, несмотря на разницу в опыте, в возможностях... Звали его тогда отнюдь не Петр Силович, выглядел он иначе, чем напоследок, это как раз ему ничего не стоило... Его возраста, кстати, я так и не ведаю, шапка с головы падает -- на такую гору смотреть... Итак, вместе мы по девкам, вместе воевали, вместе безобразили, жили в свое удовольствие, короче говоря. И вот однажды меня тяжело ранили, вдобавок отравили волшебством -- и я умирал. И когда пришла ко мне Она, Смерть, Петр Силыч не допустил ее ко мне, натурально схватился с нею в обнимку, двое с лишним суток бился с нею врукопашную, не допуская через порог, пока мне противоядия не нашли. Никогда ничего подобного я ни от кого и ни о ком больше не слыхивал! Более того, сквозь бред мне показалось... но, может, это был только бред... сам Силыч только отсмеивался на мои вопросы... Виделось мне, что он даже пытался подол ей задрать... Но -- не ручаюсь, вполне возможно, что это мне причудилось... А еще через неделю он же осерчал и чуть было меня не прикончил, уж не помню -- по уважительной ли причине, с дурости ли... А еще через годик совершенно случайно выпал мне редчайший шанс вцепиться ему в слабое место и поквитаться за обиду, которой я ныне начисто не помню... Не воспользовался, как ты догадываешься. Нет, этого я не знаю. Наверное, были у него родители, надо думать... Но и тут я слышал странное: однажды он высказался маловразумительно на тему, что, мол, он сам себе и есть отец, а мать у него названная и в то же время родная. Силыч -- абсолютно произвольное имя, как Нил, Евсей, Гильгамеш или даже ╗си... Каждый из нас за долгую жизнь успевает износить сотни имен, в том числе и отец твой, который был древним, когда моих родителей и на свете не было. Однажды он назвал себя Хвак... "Сам себе я отец, Хвак и тому же Хваку сын"... Вот и понимай как знаешь. К чему я веду. Твой отец был не только могучим, но и очень умным колдуном. Это он первым понял, что родичи, достигшие определенной степени могущества, не должны жить бок о бок: непременно кто-нибудь кого-нибудь срубит. Если встречаться -- только по серьезной причине и ненадолго. Вот -- жезл. Ты что чувствовал, когда его в руки брал? -- Так тряхануло, что едва глаза не выскочили, а потом -- ничего, нормально. Чуть-чуть пальцы покалывает, но не больно. -- Это означает, что он тебе покорился, жезл. Если бы я попытался его взять сейчас, после тебя, то вполне возможно, что и ноги бы протянул. Потому что ты стал гораздо сильнее меня. Когда я говорю -- гораздо, я имею в виду, что наши с тобой силы теперь мало сравнимы, как у кабана против слона. Вчера еще я думал, что буду тебя учить нашим премудростям, а сегодня понимаю, что -- все. Закончили обучение. Чему надо, всяким там фокусам да заклинаниям, тебя Ирина Федоровна научит, если захочешь, но твоих сил отныне и до смерти хватит, чтобы просто брать и лепить из окружающего, как из глины лепят. Тоже не элементарно, но это уж ты сам. А я, если мне жизнь дорога, должен буду дружить с тобой на расстоянии и встречаться изредка... Если, конечно, доведется нам повторить это счастье... Что? -- А мой отец был такой же силы? -- Может, и большей, не мне сравнивать. Победишь сатаненка -- значит, ты сильнее. Давай, давай, спрашивай, пока можно, а то я уже нервничаю, охранные заклятья перебираю. Ты на меня не злишься, нет? -- Вчера злился, сегодня в подземелье -- тоже еще злился. Теперь -- вроде бы нет. -- Вроде бы... Спасибо. Но все же -- поторопись... Пойми меня правильно... -- А как же бабушка, вообще деревенские? -- Ну, что ты, там нет проблем, они обладают обычной колдовской способностью, ничего серьезного. Слон не может раздавить муравья, живи спокойно, на радость своей бабке. Она очень тобой гордится и очень тебя любит, кстати, как родного. -- А где мне искать этого? -- Ты бы чего-нибудь полегче спросил. Мне вот позарез в деревню надо заскочить, но не знаю как бы тебе попрямее сказать... давай разными путями, я весь в панике. -- Соныч вроде бы и смеялся сквозь бороду, но в глазах у него скакало беспокойство, и Леха проникся. -- Хорошо. Но знаешь, дядь ╗си, тебе есть, а мне нечего пока в деревне делать, я прямо в Питер махну. Я ведь теперь абсолютно точно ощущаю: он в Питере. А потом, если все нормально будет, сразу же к бабушке. Ты ей расскажи, что тут произошло, постарайся в мажорном ключе, передай привет и так далее. Объясни, что -- нужно так. Да, и захвати Мурмана, пусть бабушку охраняет. С собой я его не возьму: один раз он потерялся -- хватит, и так переволновался за него. Мурман! Иди сюда. Тихо, тихо... Где твое ухо?... Будешь жить у бабушки и ждать меня, понял? Вот его -- не трогать, он свой. Он тебя отведет домой. Домой. Я вернусь, а ты будешь ждать у ба-буш-ки! Вроде понял, ишь как заскулил. Дурачок мой, дурачок, я буквально на несколько дней, а потом всегда будешь при мне. Честно! А Аленку с собой возьму, не хочу их друг с другом оставлять. Что это? -- Деньги. Современные рубли и эта... твердая валюта. Правильно я назвал? Мне в горах они ни к чему. Тебе, с твоим потенциалом, теперь тоже деньги без особой надобности, но все-таки... -- Ништяк! Никогда столько в руках не держал! Дядь ╗си, спасибо, я вот это возьму, а остальное -- бабушке отдай, ладно? -- Как скажешь. Обниматься не будем, у меня от одной твоей ауры под ложечкой сосет, потому что она в тебе, как снежная лавина в горах -- может сорваться от любого магического либо колдовского толчка и похоронить под собой все окружающее. А поскольку на данный момент окружающее -- это я, старый, но еще жизнелюбивый ╗си То... Всем "высоким" предстоит некоторое время держаться от тебя подальше и отнюдь не потому, что ты враг или злобствующий. Твой отец умел сдерживать себя, а тебе еще предстоит научиться, так что никто тебя не винит. Иди первый, а я минут через десять. Удачи, а я буду ворожить на тебя, вдруг поможет. Надеюсь -- свидимся. x x x Денис с гордостью подумал, что шашлыки удались "на отлично": безо всякой магии, одним усердием взял, помноженным на интеллект. Маша опрометчиво решила искупаться и теперь брела, бедняжка, в далеком мелководном далеке, выбивалась из последних сил, в надежде зайти в воду хотя бы по пояс. Денис же под предлогом послеобеденного почивания на лаврах остался загорать на одеяле, обдумывать список предстоящих чудес, ибо в простодушии своем он боялся, что без постоянного притока крутых впечатлений от него к Маше, она поскучает, поскучает -- да заскучает и разочаруется в нем. Полеты лучше бы отложить на потом, когда она привыкнет к остальному... А пока... Леньку можно будет попытаться ей показать... Тучи далековато, но Денис был уверен, что дотянется, подгонит их поближе и покажет ей небесно-морское представление, с парусами, с каравеллами, с "летучим голландцем". -- Мор! Ты чего сюда прилетел? Сказано же было: от Маши ни на метр... Эй!.. В первое мгновение Денис подумал, что забыл поставить заграды против людей, откуда они набежали? Но нет, вслух ведь пожелал, чтобы на километр вокруг... Возник из ниоткуда разъяренный, словно бы гарцующий на гигантской личинке Ленька: кто-то бешено рвался, пытался освободиться из кокона. Мор со всего маху врезался в одного из пришельцев и голый череп у того лопнул фонтаном розово-алых комьев; Мор повторил атаку, но на этот раз противник оказался увертливее и даже полыхнул в ответ чем-то вроде короткой зеленой молнии... Денис, себе на удивление, быстро оправился от шока, а все-таки запаниковал и поспешил: десяток, если не больше, черно-багровых вспышек слились в одну, с громом, с противным сизым дымом... Все закончилось, и ничего не понятно; Денис с запоздалым беспокойством вгляделся: Ленька, высоко подброшенный и оглушенный взрывом своего неведомого пленника, неподвижно лежал на спине... нет, засучил лапами, перевернулся и побежал как ни в чем не бывало. -- Ну, извини, старичок, это я с перепугу. Все у тебя на месте? Иди сюда, я проверю... А то хочешь, я тебе еще пару ног приделаю, будешь с восемью, как все нормальные современные пауки? Но Ленька, уже доверху довольный участием и внеплановой щекоткой невредимого своего господина, предпочел остаться при своей шестиногости. Как всегда обиженно заголосил Мор, Денису пришлось и ему выделить вполне заслуженную порцию тепла... А где... Маша!!! Напугана... бежит... но цела-невредима... Ага, не врубилась издалека, так это отлично! Ф-фу-у... Ка-азлы! Хорошо, что они не догадались... Денис закрыл глаза, перебирая скудные воспоминания о случившемся... Ну, а кто еще, если не те? Те, это стопудово. А вот пленных надо брать. И как они его с Машей выследили... Внезапно Денис постиг очевидное -- как они его выследили. Ой, лопух! Развлекся, называется... Чтобы блеснуть перед Машей возможностями, он заставил лететь рядом с электричкой, вровень с окнами, стаю лебедей, которых сам же и сотворил по памяти, но вроде бы похоже. Такой шлейф... Вот они и заметили. Интересно, а не было ли среди нападавших этого, "аналога"?.. Сразу бы и заботы завершились? Не было, однозначно, силы участвовали не те, а Денис ярко помнил оглушающую мощь противников в тот вечер на Елагином, особенно и в основном пузатого старика. Но раз тот старик был не главный, значит... -- Денис, ради бога, что случилось? -- Ага, испугалась за меня! Спокойно, это обыкновенная проверка. Просто я тренировался, хотел тебе показать настоящий фейерверк, по древним рецептам. -- Просто ты жестокий негодяй, Диня! Знаешь, как я перепугалась за тебя! Я пока бежала -- все ноги сбила, чуть сердце не выскочило, а ты... -- Только, пожалуйста, Маш, только без плаксы-максы! Ноги залечим в момент... все уже. Да, дурак, виноват, хотел как лучше. Постой, если ты действительно не передумала пугаться... я тебе покажу и представлю, как обещал, моего старинного друга и воспитателя, но при этом непримиримого врага вот этого пернатого дезертира. Готова ли ты? И сразу высохли слезы, и взамен их глаза наполнились любопытством, но испуганная улыбка осталась. -- Нет, подожди, я хочу за тебя держаться, дай мне руку... Ну? Ай!!! Что это??? -- Не что, а кто. Я же тебе рассказывал: паук Леонид, из древних времен. Скорее даже и не паук, а дух в форме паука, если можно так выразиться. Ну куда ты там забилась, разве под мышкой интереснее? Смотри, он сам смущен и напуган, покраснел и весь в поту... Если не сменишь гнев на милость -- он задаст такого стрекача, что и Морка не догонит. Ну погляди, познакомься. -- Сейчас, Динечка. Только руку не отпускай, я же не виновата, что боюсь... А почему он такой косматый? -- Не знаю. -- А он умеет говорить? Он разумный? -- Нет, говорить не умеет. Не скажу, что разумный, как мы с тобой, но в окружающем мире хорошо ориентируется, меня, во всяком случае, полностью понимает. Долгое время они с Моркой были возле меня как няньки и телохранители. Зато теперь, как наиболее сильный и знающий, я о них долж