О`Санчес. Я люблю время --------------------------------------------------------------- © Copyright О`Санчес (hvak(a)yandex.ru), 2004 Date: 5 Jun 2004 Обсуждение романа ║ http://zhurnal.lib.ru/comment/o/osanches/ziel --------------------------------------------------------------- Аннотация Роман "Я люблю время" (сказка-ларец) Я старался писать иначе, другими "мускулами", нежели "Кромешник", либо "Нечисти".Но это не значит, что я хотел написать хуже. :-) Новый роман - не продолжение "Нечисти", нет и нет. Но, быть может, эти два романа не совсем чужие друг другу. :-) В главе 14 я поместил стихотворение Марины Серебро из Петербурга: "300 секунд"(она не против, за что ей искренняя моя благодарность). Я ЛЮБЛЮ ВРЕМЯ (сказка-ларец) Вдали от галактических туманов, Где только время воет в чистом поле, Я проникал сквозь мерности Вселенной И насчитал их бесконечно много. И поиск невозможного итога Занес меня в пургу огня и тлена. Там, на границе воли и неволи, Живет пылинка цвета Океана. Так я обрел случайную потерю... Квант бытия в неведомом когда-то, Где он, послушный магии генома, Очаровал случайную планету... Я обнял небо соколом рассвета, Дивясь великолепию земному, И обернулся вороном заката, Читая руны в звездной полусфере... И понял я... ГЛАВА 1 Идеалист - это человек, уверенный, что лучше видеть мир таким, как он есть, а не таким, каков он кажется. Наверное, это обо мне. Полуденное солнце прошивает улицу насквозь и дома, ее образующие, вынуждены подгрести, подобрать тени под себя, чтобы они не усохли и не рассыпались в начинающемся пекле на блики и зайчики. Навстречу солнцу из недалекого моря робко течет ветерок, я чую его сквозь оконное стекло, не носом, так памятью, но и он, что называется, не боец: от силы полчаса и переметнется на сторону сильного и будет он не освежать своим дуновением спины и щеки зазевавшимся прохожим, а напротив, обжигать их полученным от солнца огнем, да к тому же и соленым... Но пока еще 'мертвый' час не наступил и улица не опустела... Я невидим в своей лоджии-эркере на втором этаже и несколько секунд почти в упор могу рассматривать девушку, идущую навстречу. Лет шестнадцать ей и она не замужем, если верить ее внешности, прическе и одежде, а почему бы и не верить? Это особое, но средневековье, здесь не попанкуешь с протестами против покрытых плесенью взрослых, здесь нравы устоявшиеся и жесткие, хотя и не жестокие, нигилистов выпалывают беспощадно и споро. Революционеры в любом обществе - это как говно в кишечнике: величина переменная, но постоянная, ну так вот в моем Вековековье их нет. Убивать не убивают, народ в целом незлобив и отходчив, но - секут пребольно, месяц потом провинившемуся задницу на отлете держать, желательно при этом пользоваться ею пореже... Ремень и розги - это вечные козыри прикладного гуманизма. Она улыбается, эта простенькая девчушка, она счастлива, как может быть счастливо юное растение, живущее не умом и воспоминаниями, но каждой клеточкой своего тела, каждым мгновением короткой своей судьбы... Она идет и:чок-чок-чок... деревянные башмачки ее, каждый размером со взрослую медицинскую утку, словно целуются с нагретой и безобидной, по светлому времени суток, мостовой... Модница... Я ее не видел раньше:, во всяком случае, не припомню... Как она молода и чиста!... Особенно в сравнении со мной, так долго живущим. Жизненный опыт - он как многолетняя пыль, норовит все краски окружающего мира сделать тусклыми. Впрочем, все относительно, даже и сама юность: однажды, в другом мире, девушка не многим старше этой, сказала мне как-то: 'Юность - это возраст, когда тебе уже не улыбаются педофилы:' Пойти за ней, да познакомиться, что ли? Приволокнуться, как это принято говорить среди тамошней золотой молодежи. Да нет, это я так шучу сам с собой, на фиг мне никчемушные войнушки и бесполезные объяснения с целыми кварталами, заселенными 'ейными' родственниками, наверняка тупыми ремесленниками; тем более, что жениться я не собираюсь и сегодня у меня в Питере дела. Теоретически я, пожалуй, мог бы попридержать время в этом месте, в смысле - сделать нечто вроде волшебной трехмерной видеозаписи с полным 'сенсонабором' и после питерских заморочек заскочить сюда, проследить хотя бы, куда и откуда эта девушка идет, и зачем... Но овчинка выделки не стоит, ведь вернусь я из Питера усталый, голодный... Или наоборот, сытый, но все равно усталый и не до теток мне будет... Тетки - на нынешнем современном молодежно-убогом языке, на котором я сейчас говорю, это - если кто не знает - девушки и женщины, чей возраст и привлекательность позволяют их так называть, без риска обидеть и уязвить. Я влюблен в теток, как в класс, но ни в одну конкретно. Ни под каким видом! Брысь, брысь, проклятая, другим дурачкам сердце высушивай! Хорошо бы еще в Пустой Питер предстояло, но я только что оттуда и с утра до полуночи должен успеть поработать свои восемь часов и поболтаться по Полному... Питеру... Потому что у меня в распоряжении есть миры, множество самых разных миров, в том числе и эти два, оба земные, где я теперь временный завсегдатай... Полный Питер и Пустой Питер, оба Петербурги начала третьего тысячелетия по их летоисчислению. И есть вот это вот Средневековье, которое я про себя называю Вековековье. Этот мир - самый 'мягкий', если можно так выразиться, из моих угодий, самый тихий и беспроблемный, разве что с культурой гигиены слабовато: бытовой и пищевой грязи много вокруг и эпидемии всякие-разные случаются. Чума исключительно редка и в десятки раз скуднее смертями, нежели на Земле, к примеру, но дизентерия как нападет, бывает, нападет - не продохнешь от нее и в королевских дворцах. Всякие иные эпидемии также случаются, от чесотки до гриппа. Но меня они особо не затрагивают, ни в прямом, ни в переносном смысле, а в остальном это мне как бы Диснейлэнд, в котором время бежит на месте... Столетия идут за столетиями, поколения сменяют поколения, а там все так же правят короли в горностаевых мантиях, бьются рыцари на мечах, смекалистые простолюдины спасают принцесс, подростки то и дело находят по помойкам каких-то джиннов (иногда я их сам и подбрасываю), - прелесть, а не мир! Если в городской ратуше хранится манускрипт времен какого-нибудь тамошнего царя Гороха, с описанием того, как и сколько идти из пункта А в пункт Б, в пределах данного королевства, то будьте уверены: и по сию пору все действует аналогичным образом и находятся именно там, где они указаны - почтовые 'ямы', кузницы, монахи-письморобы: 'Два дня конного пути и девять полетов стрелы из арбалета' -даже и не сомневайтесь - таков ваш путь и протянется: кони такие же, арбалеты такие же... - а то и те же... Здесь совсем иные нравы, чем на средневековой Земле, здесь живет мирная добрая сказка, со смертями, конечно, с разбойниками и разбитыми сердцами, с нищетой и обманутыми мужьями и женами, с жуликами, казнокрадами и прелюбодеями, но... В тех краях, где добродетель лютует особенно сильно, даже порок утрачивает всякое представление о приличиях, а в Вековековье жить никому не натужно и всем под силу. Я даже лоджией пожертвовал: настроил вид из нее сугубо на Средневековье... И есть Старый Мир, к которому привычное приставное слово-паразит 'добрый' - ну никак не подходит. В нем единственном я чувствую нечто особенное, такое: с холодком:, что... ни сказать, ни пером описать. Нечто вроде ужаса, сладостного предчувствия этого ужаса, и ностальгии, которая вновь и вновь заставляет туда окунаться... Иногда мне даже кажется, что я сам порождение Старого Мира, так ярко я в нем живу и чувствую. Но с некоторых пор разлюбил и не бываю в нем. Пока не бываю. Все равно тянет и знаю: не удержусь и побываю. И раз, и два, и сто... Но когда-нибудь после, а нынче я живу иными интересами и еще поживу, пока их все не избуду. Есть и еще миры и мирочки, общим разведанным числом до полутора тысяч, в которых я имею право и полную власть жить и развлекаться как вздумается. Кто я и почему так? На первую часть вопроса ответить легче, но мне пока не хочется. Мир и я - это объективная реальность в плену у субъективной. Я и мир - это субъективная реальность в плену у объективной. Можете считать, что я кем-то и зачем-то изгнанный и запертый в неких пределах поверженный демон-шалопай, а хотите - считайте меня мозгом в банке с питательным раствором и подключенными к нему датчиками-передатчиками, по воле экспериментаторов имитирующими для меня все впечатления окружающей среды. Или богом-самородом, безотчим отцом, обживающим созданные им вселенные, или... Все версии хороши и все меня устраивают. Миров много и они большие, и болтаюсь я по ним множество лет, и мне пока не надоело. Потому что уметь надо. Кстати, многообразие миров условно, все они сверстаны под существование человека и все, что называется, 'земные'... всюду есть воздух, вода и суша, по которой передвигаются мыслящие прямоходящие, совершающие поступки самой разной степени осмысленности. Жрут, пьют, любят, убивают, созидают. Мыслят. Кое-где встречается космос, но там по-настоящему скучно. Довелось мне побывать на так называемом Марсе, четвертой планете Солнечной системы, если от самого Солнца считать. Там, на черном небе, высоко-высоко малюсенькая лампочка горит, Солнце, вокруг немигающие точки - звезды. Одна точка, побледнее - планета Земля две тысячи... третьего года. Или две тысячи двадцать третьего?... Потом вспомню и уточню. Под ногами неровная, с трещинами, с камнями почва. Обычным взором ни черта не видать: темно, контрастно, никаких полутеней. Разве что днем и на экваторе - там к местному полудню день разбрезживается и даже смутно похож по количеству света на наш тусклый северный ноябрьский день, каменный и голый, слегка красноватый. Жуткий совершенно холод, тишина, пнешь пыль или камень - звук как сквозь вату доходит, плоский, едва различимый: Под ложечкой постоянная слабость, как будто все время на качелях вниз летишь: Надоедает вся эта космическая романтика окончательно за пять минут и хочется домой, к дивану, к телевизору и кофейнику... Но это мы все о мирах, где я бываю и время от времени живу, в самом широком смысле слова. А где я гнездо себе свил, телом нагрел, место, куда я... возвращаюсь, то есть - чаще всего прихожу спать, и где держу постоянных слуг - это называется жилище. Оно для меня вне миров и при этом к каждому из них - предбанник, сени. Угу, так вот жилище у меня оборудовано по современному человеческому обычаю: квартира, отдельная двухкомнатная, неизвестно от кого замаскированная под однокомнатную. Квартира - это вид частного жилища, если кто не знает, у меня в ней наличествуют: комната, единая для бодрствования и сна, прихожая, коридорчик, кухня с плитой, туалет, ванная: Кладовка, две антресоли. Антресоли, однако, дело ненадежное - то появляются, тотчас заполняясь совершенно непонятным барахлом, то вновь исчезают, когда на меня накатывает очередной приступ скромности и 'диогенизма'. Жилье обеспечено водой всех температурных типов, электрическим и иным светом, любого края спектра, по моему желанию. Да хоть пещеру на термоядерном топливе с первобытным обслуживающим персоналом, голов в четыреста-пятьсот или больше, и все как на подбор голубоглазые покладистые блондинки, частично обернутые в леопардовые шкуры - я мог бы себе отгрохать, поскольку могущество и сырье позволяют, но вздумалось, пожелалось: и ныне мое логово - обычная квартира, каких полно на Земле-планете, где расположен Полный Питер, здоровенный город. Питер - это, как я уже сказал, земной город, Санкт-Петербург, бывшая столица некогда могущественного государства. Довольно низенький, если брать его архитектурные формы в сравнении с другими мегаполисами, плоский, без всхолмлений и прочих горбатостей ландшафта. Изрядно сыро в нем, относительно тепло. Так уж я выбрал. Полный и Пустой - две его ипостаси, но об этом позже. : и вторая, специальная комната, в которой нет ничего, кроме гвоздя в стене, портьеры, укрывающей особое зеркало, в которое я почти никогда не заглядываю, и Входа=Выхода. На гвоздь я вешаю скакалку, а Вход=Выход пропускает меня в коридор с мерцающими Витринами, на каждой из них знак Мира, в который она ведет. Человек, даже самый крутой и совершенный - а я, который покамест, (сугубо из скромности и одного лишь развлечения для) решил определить себя в человеки - весьма непоследователен и беспорядочен в качестве мыслящей единицы: сколько так называемых лет, веков, а может быть и эпох я болтаюсь по морям, по мирам, но реальной пользы для себя не извлек и не представляю даже приблизительно - в чем она может заключаться. Никакой справедливости, никакого порядка в моих посещениях - и мне это нравится... во-первых, люблю повышать на отдельных участках пространства уровень негэнтропии, а во-вторых - успею еще и туда, и сюда, время у меня есть. В обоих Питерах, в Бабилоне, в Средневековье - днюю и ночую, когда под настроение, а что за вот этой Витриной - не знаю. Вернее, не помню, но зато и называется сей мирище-полотнище: Кузнецкий Мост: Что за фигня? А! Вспомнил: бывал я там однажды, но зато несколько лет безвылазно, Москва предвоенная, советский Шерлок Холмс, забавно... Итак, о несовершенстве личности и беспорядочности в мыслях и воспоминаниях: А на хрена я должен помнить все событийное, что со мной было??? Тем более, что я, по большому счету, и так все помню, если возжелаю этого специально. Любую секунду любой эпохи любого мира: Любую, но не каждую, ибо мне пришлось бы потратить на просмотр почти бесконечное количество времени. И хотя эти две бесконечности были бы равномощны, то есть - я бы не упустил ничего, но делать так я не собираюсь даже от скуки - зачем? Хорошо, казалось бы, ощущать и понимать себя всеведущим и всемогущим, но в человека - а ныне, напомню, я человек - это ощущение просто-напросто не умещается. Поясню мысль на своем любимом примере: я идентифицирую себя не абстрактным человеком, а мужского пола, мужчиной. Мужиком, парнем, любящим тесное общение с человеко-женщинами. Да, это одно из любимейших моих развлечений, почти как еда и полеты, но: Но когда у меня в любовницах, одноразовых и условно-постоянных, побывало несколько десятков, или там, сотен тысяч женщин - афигенно широкого диапазона в возрасте, экстерьере и культурном уровне, то уже на сточетырнадцатитысячной, если их вдруг начать считать и вспоминать по каждой подробности, призадумаешься: а не занять ли, для разнообразия, свой любовный пыл кем-нибудь иным, ну, скажем, старой вонючей мамонтихой? Или чем-нибудь еще, типа газгольдерной реторты?.. Нет, этак нехорошо будет, с бездушной ретортой - и странно, и непорядочно... партнеры должны быть живыми и желательно одного со мной биологического вида. Тем более, что с мамонтихой я свой 'естественный' шанс, похоже, упустил навсегда. С живой мамонтихой, имеется в виду, вне вечной мерзлоты. Или не упустил... Надо будет когда-нибудь разобраться на досуге в мирами и временами - чем они там друг другу приходятся, в каких степенях родства состоят. Пресыщенность - искусственное скотство, несложное волшебство, и при небольшом старании даже простой смертный вполне может достичь подобного состояния, когда верхние конечности становятся передними. Легко. Гораздо труднее избегать этого, и у меня пока получается. Да, но вернемся в мир привычных человеческих страстишек: Если же научиться: отстраняться, забывать оперативной памятью и сердцем - то очень даже нормально с девушками и женщинами знаться, любить, быть любимым, мечтать и даже страдать небольшими порциями - и все это безо всяких ненужных подогревающих экспериментов: здоровье, желание и вечно юный возраст - всегда при мне. А все потому, что я не трясусь со своими воспоминаниями и переживаниями, как с писаной торбой: надо - извлек, не надо - в чулан. Хранить же и бережно перебирать знаки прошедшей черт знает когда любви в тридевятом мире - здравый смысл такого не выдержит. А мимолетная дружба со смертными? Это ведь немыслимо - помнить и вновь, и вновь переживать все потери, в досаде и с муками совести сопровождать, не разделяя, неминуемое увядание тех, кого любил, с кем делил радости и труды, с кем стоял спиной к спине и делился последним... А азартные игры?.. Что такое азарт? Это болезненная жажда увеличить выигрыш, либо - и гораздо чаще - отыграть проигрыш, то есть память о внезапно и беспричинно утраченном и надежда на внезапное и беспричинное счастье. Про память я уже высказался, а надежда: Я бы мог быть самым удачливым игроком всех миров и народов, но: Всегда знать заранее и всегда выигрывать блага насущные, которые и так к твоим услугам в любом количестве, - еще скучнее, чем не играть: Я и не играю, если только этого не требуют обстоятельства положенные мне по ситуации. А 'радость' от постепенного прогресса в очередном мирочке, Вековековье не в счет?.. Сейчас я объясню, почему невинное слово 'радость' поставил в язвительные кавычки. Научил я племя неких кроманьонцев стабильно добывать огонь, причем, для надежности, несколькью разными способами: камнем о камень, трением, от грозы - лет десять потом гордился, поклонения принимал... Но дальше пошли внутриплеменные невыпалываемые интриги по приоритету. Одного 'прометея' казнишь, порубишь на щепу, глядь - пяти лет не прошло - другой лезет в авторы. Ну не сам, жрецы его вытесывают, губы салом и кровью мажут, в голодный год дубинкой в лоб охаживают: А я там - чужак с раздражающими паранормальными способностями, конкурент 'ихним' священнодеям. Лишний рот. И, вдобавок, неизбывный: они умирают, а я никак. Пустяк, казалось бы, но приводит их в полную досаду: И вообще - если бы не охота с целью пропитания - предельно скучно жить в том кайнозое, почти как на Марсе, и самки - так себе, невоспитанные, небритые, с запашком: Но страстные. В конце-концов я их, кроманьонцев, так и бросил на самостоятельный долгий путь к прогрессу. Авось, через десяток-другой тысячелетий, навещу, проверю, как они там без меня. Зачем, спрашивается, мне нужны были приоритеты и их благодарная память? Вздумалось так, взбрендилось; впрочем, опыт всякий хорош и особенно успешен, когда он уже накоплен, а заготовка все еще чиста и бела, как в первый день творения,не попорчена и не потерта. Отсюда вывод: время от времени приходится изымать из обращения не только фрагменты собственной памяти, но и лишать воспоминаний о себе (и обо мне)целые народы, коллективы и племена, тем более, что последнее просто, а простое обычно элементарно. Итак, впечатлений бесконечно много, под стать прожитому, перечувствованному и увиденному. Поэтому, повторяю, чтобы я не утратил вкус к простым человеческим радостям, мое подсознание научилось работать архивариусом: часть прожитого я помню бережно, ярко, под самым сердцем храню, а часть - так:, протокольно, без подробностей - было и было. Большую же часть - до времени напрочь забываю, заталкиваю подальше и поглубже в дебри своего Я, а когда надо - достаю. Кое-что вспоминаю от первого лица, многое же - словно со стороны, будто и не со мной случилось: А это что за Оконце-Витринце? Опять Древний Мир: Я же мимо прошел, а она, в смысле оно, вернее - он, опять перед носом. Соскучился по нему:, или он в гости зазывает?: Вот одно из светлейших воспоминаний, словно вчера: А ведь как давно это было, очень, очень давно: И, по-моему, это была Земля, но помоложе нынешней миллионолетий этак... - Лин, бездельник поганый!: Сколько можно тебя ждать! Швырни в огонь эту мерзость и принимайся за уборку! Или я его сам задавлю! Лин, - клянусь небом - всю шкуру с задницы спущу!. Лин!!!... 'Мерзость' чувствовала злобу, в нее направленную, и жалобно скулила тонюсеньким-претонюсеньким голосочком. Щенячьи, не успевшие еще ороговеть, чешуйки дробно стучали на испуганном, в кошку размером, тельце. Круглые глазенки растопырились до отказа, но, похоже, ничего не видели вокруг, потому что от ужаса и неподвижно смотрели в никуда, в белый свет. Лин не обращал внимание на крики: одной колотушкой больше, одной меньше, дело привычное: Да и бьет он без силы, лениво, как молитвы читает. А тут - живая Охи-охи, вернее живой, хоть и маленький. Коготки и клыки такие мелкие, как иголки остренькие: Ой, как боится: А когда скот резать и людей жрать - так не боялись, рвали за милую душу. Вот как возьму за хвост, да как хрястну головой об пень, если не будешь слушаться: - Грозные слова, а пальцы бережно поглаживают щенка по пузу и между ушками, словно бы шепчут: 'не бойся, кроха, никому не отдадим на обиду'. Охи, даром что маленький, видимо понимал свою судьбу и принимал ее с покорностью, не обнадеживаясь коварными человеческими ласками. Он лежал, брюшком в колени, уши прижаты, лапы в стороны, и только белесый хвостик с утолщением на конце упрямо торчал кверху. Утолщение в свое время должно было лопнуть и явить миру вторую, маленькую головку, безмозглую помощницу первой, способную дышать, кусаться, а главное - быть чутким сторожем и дозорным для своего сюзерена, большой головы. Ай да хвост - как гвоздик: Не бойся, не обижу такого маленького: Ой!... - Сколько раз я тебе говорил: не разевай хлебало, куда не следует! Не разевай, не разевай, работай! - Пусти!: Отпусти ухо, дурак плешивый: Ну, вырасту - берегись тогда... Ой, пусти-и-и, ухо же оторвешь!: Не отдам, не тронь!.. - Не тронь щенка! Подь сюда, я сказал! Слышь, хозяин? - Сморчок сразу же дернул рылом на крик, осклабился, отпрыгнул от мальчишки и подкатился к посетителю - чует, что можно ждать от крутого нравом гостя: Ну очень на свинью похож, копия прямо-таки... - Извините, мой господин, побеспокоили мы ваши благородные уши своими криками да взвизгами. Дети, неслухи: Побеспокоили вас: Прощения просим... - Вот именно. Еще винца - добавь? Но самого что ни на есть холодного и посуше. Ну, покислее чтобы, понял? Но отнюдь не прокисшее, уксус сам пей. Притворишься непонятливым - получишь в лобешник. И стол с зонтом вот сюда переставь, еще чуточку.., да, прямо на песок:Что волны? Ну и что, что волны... У меня сапоги не пропускают, а от воды какая-никакая прохлада. Буду на акул и на прибой смотреть-любоваться. И на чаек. - Трактирщик приседал и кланялся, и делал, что ему было велено, и улыбался, собирая жирный подбородок в четыре складки, но все равно был противен по самые печенки. Однако, посетитель всякое повидал на своем веку и не придавал значения мимолетным симпатиям и антипатиям, особенно, если они ничем не мешают жить и отдыхать. - Так ты понял, что мне хочется слушать плеск моря, а не ваши взвизги и крики? - Воин хищно и в упор поглядел на жирного, тот присел еще ниже, но поклона явно не хватило для ответа и трактирщик легонечко струхнул на самом деле, закивал... - Понял. Виноват, сейчас все очистим. Лин... - Нет. Эти два щенка мне как раз не мешают. Уйду - хоть уши им, хоть ноги с корнем вырви, а при мне - не смей. Пусть поиграют. Договорились? - Мужичонка-трактирщик, похоже, был очень неглуп, прыток и опытен в обращении с вооруженными и норовистыми постояльцами: от него ждали четкого подчинения и согласия всем оплачиваемым прихотям, а не оправданий, и он не сплоховал, ринулся угождать словом и делом. Гость уже пожевал всухомятку вяленого рыбца, пропустил, в ожидании похлебки с мясом, пару кружечек легкого белого вина и явно уходить не собирался, по крайне мере, до вечерней прохлады: А там и ночевка, с ужином, с завтраком: И вдруг не одна: Это выгодно, они не скупятся, когда при деньгах. В такое время года каждый постоялец - дар небес. Но боги милостивы: третьего дня с полчаса торговля шла, всего-то на всего, а выпили господа придворные без малого бочку, а расплатились за две. Вот и сейчас солдат с удачи гуляет, наемник, да не из простых, сразу видно... Храни нас небеса, так худо-бедно - и дотянем до караванов без убытков... - Да, мой господин? - Разве я что сказал? Проваливай. Стой. С золота сдача есть? Вот с этого? - Кабатчик бережно принял монету в пухлую ладошку и нерешительно наморщился. - Ого! Поищем. Все одно мне ее потом в город везти, разменивать. С запада, небось? Господин? С границы? - Оттуда. Ладно, не торопись разменивать, записывай пока: может быть я еще за сегодня так наем и напью, что и сдача не понадобится: Учти, я грамотен и очень люблю сверять правильность счетов. Девки есть? Что же вы так?... Жалко: Да: Братец ты мой, не поленись, завези из города пару-тройку девок-то, это важнее колодца в жаркий полдень, когда припрет: Здесь, кстати сказать, жара, а там, в осаде, такое пекло было, что до сих пор не отпиться мне и не отожраться. За конем присмотри лично, понял? Почую, что в седельные сумки лазил - накажу по законам военного времени, как мародера - а это очень больно, хотя и недолго. Ты уж расстарайся, брат - сам в живых остаться и меня не уморить голодом и жаждой. - Кабатчик в ответ заблеял счастливо и рысцой погнал в хижину. Вдруг остановился на пороге, видимо, от прилива чувств, от осознания очередной удачи, потому что деньги вперед заплачены, без обмана и тревоги, и какие деньги!... - С самого льда поищу, вроде бы должен быть хорошенький кувшинчик, для самых дорогих... Но воин уже отвернулся к мальчику. - Неужто охи-охи? - Он и есть. - Мальчик явно загордился, ему польстило изумление грозного чужака, а Мусиль - что Мусиль, он всегда кричит и дерется, урод, и еще будет, что теперь заранее расстраиваться. Хоть и не больно, а все равно обидно. Лет двенадцать парнишке, волосы светлые, не местные. Стало быть приблудился из дальних краев, или мамка от проезжего нагуляла: Теперь мальчик на побегушках, либо продан, либо вообще сирота. Но ошейника нет. Хотя в этих краях, на побережье, ошейников не жалуют, сами все когда-то беглые были. - Ты, никак, приручить его собрался? - Мальчик покраснел. - А что, нельзя, что ли? - Воин почесал мохнатую грудь, рыгнул задумчиво, опять отхлебнул... - Может быть и можно, не слыхивал. Вырастет и тебя же и скушает между делом. - Не скушает. Я его чувствую, он меня любит. - Любит: А не боишься, что за ним мамочка придет? Они своих из-за горизонта чуют, тем более молочное дитя пропало? Или, храни нас боги, папочка припожалует? - Дак ведь папочки у них отдельно бегают, сучки-то их выгоняют, как ощенятся, не то они сами и сожрут весь приплод: - Надо же, такой дядька здоровый, взрослый, а простых вещей не знает... - А, точно, это я по аналогии с человеками сказал, насчет папы и мамы. А у животных часто семьи по природному обычаю неполные, это верно. Ну так тем более, если они еще и каннибалы, зачем тебе такое сокровище? - На охоту буду брать, дружить будем... - Хм: Дружить! С охи-охи! Ну, если так, то конечно, хотя: Так что? Он, говоришь, кобель? А где у нас мамочка? Лин не знал, что за слова такие - аналогии, каннибалы, но вопрос понял. - Мамочка разорванная лежала, тухлая, уже вся в мухах, а он рядышком пищал. Было пятеро щенков, да один из всего выводка живым остался. Вот я его и подобрал. Он на самом-то деле ласковый. Вот смотрите: сейчас так пищит, а когда я его на руки беру, покачаю - совсем по-другому. Слышите? Он меня теперь своим считает, я ему как мама. - Ничего себе! У вас тут, смотрю, ужасы не хуже, чем у нас западной границе: и охи-охи стаями бегают, и их самих уже на части рвут, а я тут хожу почти голый, если не считать меча да панцыря: Ласковый: Если охи-охи тебе ласковый, - не хотел бы я, тут у вас, нарваться на настоящих свирепых существ любого пола и размера. - Мальчишка прыснул: здоровенный постоялец даже сейчас, без меча шлема и панциря, которые лежали на соседней скамье, под рукой, был, что называется, увешан всяким смертоносным железом и одной только разбойной рожей способен напугать взрослого тургуна... - Теперь-то уж не понять, что было, господин, а по следам разобрать, так она в одиночку на тургуна бросилась, вот он ее и порвал. - Постоялец опять покрутил бородой. - Тургун! Час от часу не легче. А тургун-то здесь откуда? Как раз бы и сожрал весь ваш хутор с трактиром вместе, да с вами со всеми в придачу? - Нет его уже, он на восток умахнул. За ним императорские егеря специально гнались, сотни две их было, да еще с колдунами. Говорят, это за сто лет впервые такое чудо в наших краях. Позавчера возвращались с победой, остановились на чуть-чуть, умыться, да попить - все, прикончили его. На двух лошадях специальный ящик со льдом, под замком. Его величеству голову везли - показывать. Для куст:кунт... - Для кунсткамеры? - Да. А что это такое, святилище? - Нет. Специальная глазелка, гостям хвастаться. Коллекция.. - И видя, что мальчишка не понимает - Ты ракушки, камешки, стеклышки не собираешь в одном месте? Чтобы были разные, интересные и все твои? - Нет. Мусиль зубы копит. И человеческие, и зверьи.. У дохлой охи-охи полдня клыки выковыривал: Грибасика убить грозится. Я его как гриб нашел, Грибом и прозвал. - Вот-вот. Гриб? Чудно как-то, впрочем, дело твое. :А я бы Гвоздиком назвал, в честь его хвостика. И Император наш тоже всякую чудь собирает. И называется то место - кунсткамера. Понял? - Вроде бы. Да, Гвоздик лучше. Слышишь, я тебя Гвоздиком теперь звать буду. Ой! - Эй, парень, куда это он? - Стоило мальчику отвлечься на разговор с незнакомцем, выпустить щенка на песок, как названый новым именем малюсенький охи-охи, почти слепыш, на заплетающихся лапах побежал зачем-то в сторону воды, тут же его подхватила волна, словно специально подкарауливала, бережно приподняла щенка и вдруг швырнула дальше, прочь от берега. Мальчишка завопил и не раздумывая прыгнул в прибой, туда где в панике барахталось неуклюжее маленькое тельце. Зеленые, с прибрежной мутью волны, скачущие поверх пологого дна, словно дразнили мальчика, держали щенка на виду - только руку протяни, но мальчик прыгнул раз, другой - все никак! - Есть - раздался торжествующий вопль! Лин - так звали мальчика, выпрыгнул по плечи из воды, в руке его извивался пойманный Гвоздик. Перепуганный насмерть щенок визжал и старался как мог, в кровь кусая и царапая руку своего спасителя, но Лин не обращал внимания на такие пустяки, он спас своего питомца и был счастлив. Человек на берегу тоже расслабился было и вдруг поперхнулся смехом, вскочил: прямо за спиной у мальчика пророс из полупрозрачного гребня волны черный треугольник: И рядом еще один. Теперь и мальчик заметил акул позади себя, они были не то чтобы совсем рядом, но им до него гораздо ближе, чем ему до берега. Мальчик рванулся, но волны, только что игривые и добродушные - не отпускали, безжалостно тянули назад, на глубину... Воин взревел и раскоряченной тушей прыгнул через стол навстречу волне. Двуручный меч его так и остался лежать на скамье, но правой рукой он сдернул с пояса короткую, в локоть с четвертью, секиру, левую вытянул вперед и тяжело побежал, по пояс в воде, навстречу мальчику. И мальчик был ловок, и воин смел и умел: одним рывком, как щуку из воды, выдернул он мальчишку и метнул себе за спину, на мелководье: И это было вовремя... Да, я помню тот день во всех красках и вспоминаю его, улыбаясь. Это я был тот воин с запада, где я действительно повоевал, в свое удовольствие и во славу Императора, и пошел побродить по свету, когда мне прискучили сражения. Это я зарубил в волнах двух здоровенных акул, прямых предков нынешних, современных: Очень похожих, только те были еще агрессивнее и бесстрашнее. Предполагаю, что на дворе в ту пору стоял юрский период. А если уж я предполагаю - то так оно и есть, хотя отличие его от современных научных представлений о Великом Юрском Динозаврическом - огромно. У нынешних акул, утверждают ихтиологи, по крайней мере, у некоторых 'продвинутых' видов, есть чуть ли не зачатки социума, иерархия, стадность, а у тех древних, юрского периода, - только биологический императив: шевелится - кусай! Они бы и на тургуна бросились без колебаний и страха, вздумай он полезть вдруг в морскую воду. А тургуном местное человеческое население юрского периода называло самого свирепого и хищного динозавра, ныне переименованного учеными господами в Королевского Тиранозавра. Только вот на самом деле самец у тургунов всегда крупнее самки и никогда не наоборот. И мозги в его здоровой голове были под стать зубам и глотке: надстройка над базисом инстинктов и безусловных рефлексов - условные рефлексы ковались в этих мозгах только так! Не человек, конечно, и даже не млекопитающее, но тургун - страшный охотник и отчаянный боец, умный, короче, зверь: Но как это доказать современным ученым? Туда, в Древний Мир, их не отведешь, экспонаты из одних миров в другие я никогда не ношу, а без этого они меня наголову в спорах разбивают, невежда, говорят... Тургуны и охи-охи, продвинутые ящеры и перворожденные млекопитающие, в отличие от рыб акул, способны бояться, хотя гораздо больше причин для страха не у них, а у тех, кто с ними сталкивается, включая и акул. Но акулы как раз страха не ведают. Бесстрашие, кстати говоря, практически всегда соседствует с безмозглостью. Бесстрашие и безмозглость, альфа и омега существования какого-нибудь животного племени, типа акул, или термитов: Связка, губительная для отдельно взятой особи, но помогающая выжить виду. Даже я, не последний божок в моих мирах, не стану связываться, воевать с пчелиным роем... хоть казни их на виду у остальных, в назидание, хоть с медом ешь - остальные все равно жалить лезут. Так сказать, до последнего патрона. Значит, лучше обойти и уклониться, поскольку ни смыла, ни престижа в той победе не будет... Был у меня приятель, военный врач, Франсуа его звали. Так он часто говаривал на эту тему: 'Вшей можно победить, но лучше избегать'. И в нашем полку - ему спасибо - избегали вполне успешно. Однако, смерть - хитрая вошь: все равно дотянулась до него и до многих из нас в виде иприта, во время немецкой газовой атаки... Да, но вот акул я разделал любо-дорого, причем только с помощью секиры и хорошей физподготовки, почти без сверхъестественинщины: Пир был на весь мир, а море розово - сам едва успел с неоткушенной ж: на берег выбежать, когда со всей морской округи 'ихние' коллеги на обед припожаловали. В те времена в океане с протеином и клетчаткой было похуже прежнего и к накрытому столу никто никогда не опаздывал. Тогда я не боялся Древнего мира, хотя и не был безмозглым: И сейчас не боюсь:, но опасаюсь. Однажды меня там доконали, уходили до смерти и мне это не понравилось: очень уж мучительно, мучительнее самого умирания, постепенное возрождение из праха и боли, когда разум уже очнулся, а остальное в стадии реконструкции; настолько все это чудовищно тяжело и страшно, что: На фиг, потом как-нибудь вспомню... Я люблю мой Древний мир ярче и острее всего , что только у меня есть пространственно-временного, но с тех пор, как помер и воскрес, я там не бываю, только ностальгирую перед Оконцем. И вообще я подозреваю, что этот мир рухнул, исчез, остался лишь в моих воспоминаниях: Или прошел сквозь глобальные катаклизмы и выродился в современный, что вернее всего: Рано или поздно - проверю. А когда я еще ходил-бродил по Древнему Миру - свела меня судьба с моими крестниками: и с Лином, и с его Гвоздиком-Ужасиком - оба, мягко говоря, подросли к тому времени и набрались сил: И когда на Империю и соседей накатило 'Морево' - я в стороне не оставался: Это было бурное время и запредельно интересное, так что я начисто забывал о себе как о Божественном Сверхразуме, о том, что ем, пью и воюю за двести миллионов лет до начала христианско-мусульманско-иудейско-египетско-шумерского летоисчисления и что все это канет бесследно и через полбесконечности заново родится из Чрева Земного: А Хвак? Его отродье, спора, семя от побега его, встречалось мне на пути и оставило незаживающие царапины в сердце моем. Кто, все-таки, он был - Хвак этот, разрази меня чесотка?!... Ладно, и об этом как-нибудь позже. Долго ли, коротко я жил да миры менял, а как-то меня вдруг озарило: где бы я ни жил, чем бы ни занимался, но непременно меня окружают война и кровь. Нет, конечно, бывали периоды, когда я жил вне цивилизаций и просто смотрел, как меняются климатический условия, геологические эпохи, но: Смутно весьма и уже без дураков смутно. Словно бы спал я с открытыми глазами и тихо отмечал в уголку сознания: во да, мол, вулканическая деятельность снизилась и растительная жизнь, иная, но аналогичная прежней, робко подбирается к прежним рубежам: и что толку: и мне совсем неинтересно и совсем-совсем ничего не хочется: Нет уж, с глазами, руками, ногами, ушами, желудком и подмышками мне гораздо любопытнее. Но уж чтобы не тишь да гладь, а игра страстей, атаки, колотые, рубящие, огнестрельные ранения: Как-то не живется мне без Фобоса и Деймоса, хотя я себя с Марсом отнюдь не идентифицирую. Кровь и война, бесконечные сражения, интриги, подготовки к боям, дуэли, просто резня: Охота в виде отдыха между войнами: И нет ведь во мне патологической жестокости к зверям и людям, и не самоутверждаюсь я насилием, физическим и ментальным превосходством над смертными человеками и местными божествами, а вот поди ж ты: Сделав такое открытие про самого себя, я тотчас стал искать иной путь, чтобы и с людьми, и без побоищ: нашел в одном из миров славное местечко невысоко в горах, где оборудовал себе довольно скромный райский уголок и занялся некоммерческим цветоводством. Из всех убийств - несколько случайных насекомых в год, да протеин от не мною убиенных животных, который я покупал уже в разделанном виде в питерских магазинах: Но и то я ел мясное только в квартире, 'на побывке', в тайне от глаз людских, а в этом мире - строго вегетарианствовал. Пятнадцать лет одиночества и безгрешного растениеводства - и никакой садистской абстиненции, ни малейших ломок по отсутствию членовредительства и зверств, даже понравилось мне рыхлить, прививать, подрезать, собирать в житницы: А дивные ароматы: А какие цветовые гаммы создавал я в своем саду: Жаль только, осени у меня не было и зимы, одно сплошное лето с элементами весны: И на Земле есть подобное место, в латиноамериканском государстве Эквадор, на приличной высоте над уровнем моря: Лето, да, а осени, зимы и весны - нету. Но тут уж привередничать не приходилось, потому что выбрал я мир, чтобы строить сад, а не наоборот; есть уже опыт перестройки мира: начнешь - конца-краю не будет и неминуемые божеские обязанности вершить скоромные суд и расправу: У местного населения слыл я святым старцем, белобородым и белопомыслым отшельником: Даже за сексом в Вековековье бегал, а с местными женщинами - ни-ни: Но: Отшельник должен быть честолюбив, а мне - куда? Ну пять, ну десять, ну двадцать лет святости, а ради чего? Неудивительно, что вслед за этим я ударился в другую крайность, своего рода бытовую и нравственную аскезу, среди людей и пороков, и четверть века усердно нюхал жизнь совсем с другой стороны... Воркута: Все собираюсь узнать значение этого русского-нерусского слова, да как-то забываю: Колыма - то же самое: речка-златотечка, сам намывал помалу, а почему зовется так - хм?.. Хорошие бы края, да людей там многовато, и в земле, и на поверхности... Помню, один битый фраер, хороший мой приятель, интеллигент и сосед по шконке, уже в Хрущевские времена поднял шесть лет за одно лишь четверостишие... В Колым-земле на тонну золота - Десятки тонн костей и соли