Нет, не то, грязноват эксперимент: И тогда я выдумал и чуть ли ни в пляс пустился от собственного остроумия! Нашел я в одном царстве-государстве одного юношу из благородной и богатой семьи, настолько богатой и благородной - королевской крови без права наследования - что мелкие административно-хозяйственные бури того королевства (или халифата?..) не касались его благополучия и не вредили его повседневности. Юноша получил огромное наследство, вредных привычек и подспудных претендентов на его имущество не имел, жены попались скромные и смирные: Дед его, халиф, был относительно молод и круто сбит как властитель, никто при нем и не помышлял о мятежах и гражданских войнах: Одним словом, юноша не на шутку увлекся астрономией и стал строить жизнь в угоду своему увлечению. Я немало потрудился, поспособствовал, чтобы внушить ему сию благородную страстишку... собеседников подбирал, трактаты на руку подпихивал, а когда процесс пошел - то ввинтился к нему в доверие и стал ему наперсником и подручным, хранителем башни, с которой и шли все наши наблюдения. Ах, сколько же удовольствия я получил за эти годы поисков, сомнений и открытий! Так дряхлый старец сопереживает любовным победам юного удальца, упивается его рассказами, любуется его любовницам, сам уже не способный к страстям и горению: Я очень тщательно подбирал ему первоначальную, 'стартовую' литературу, то же касается и рассказов умудренных предшественников, так что мой Гилуз (имя моего принца) начал свои наблюдения по самую маковку исполненный невежества, суеверий и энтузиазма. Первые месяцы были бестолковы, ибо открытия сыпались каждую ночь как из рога изобилия, одно красочнее и фантастичнее другого, и каждая следующая ночь опровергала предыдущую, или подтверждала ее ненадолго и забывалась, в суете последующих открытий: Я был юношей благородной фамилии, из бедного, но хорошего рода, и мне позволялось не только сопровождать принца Гилуза в его скитаниях по морям сомнений и океану познания, но также и подавать ему скромные советы, почтительно дискутировать по тем, или иным частностям: Так я подвел его к мысли завести книгу наблюдений, 'ночной дневник', можно сказать, дабы плоды наблюдений не исчезали в складках ненадежного человеческого сознания, но всегда были наготове, буде возникнет нужда освежить в памяти понятое и увиденное. Пословица гласит: доносчику первый кнут!.. Но очень редко кто знает вторую ее половину: а советчику - второй и все остальные!.. Так я и был назначен вести эту самую книгу, ежедневно, а вернее еженощно пополнять ее ценными наблюдениями. Но мне отнюдь не в тягость был кропотливый этот труд, неблагодарный, на первый взгляд, но воистину бесценный: С точки зрения истинного познания первый год пропал впустую, но это только казалось моему нетерпеливому уму: на самом же деле в этот год свершилось главное чудо... принц вдруг обнаружил, что ночной небосвод - это не черное полушарие, вид изнутри, с бесчисленным количеством брешей и дырочек, расположенных в беспорядке, но - целый мир, живущий по своим законам. Полутора лет не прошло, как он научился определять время ночи по расположению звезд и Луны (почти такая же как спутница Земли, чуть подальше и чуть поменьше в размерах) и даже сезон, время года. Еще год - и в небе из мешанины звездных светлячков появились устойчивые созвездия со своими именами и эти имена им дал принц: И сами звезды: У меня и сейчас хранится звездный кадастр, в последней редакции насчитывающий более восьми тысяч поименованных звезд! А вдруг обнаружились странные звезды, общим священным числом пять, которые не пожелали принадлежать созвездиям, но скитались по небу согласно своим, непонятным человеческому разуму, законам... Он тогда еще не знал и не представлял, что такое планеты и орбиты, но обратил внимание на странности: О, я был в восхищении от тех невероятных лет и смертельно боялся разрушить, прервать, испортить разворачивающуюся предо мною дорогу к истине: Только четырежды за все тридцать с малым хвостиком лет отпрашивался я у него на войну, как бы в отпуск, чтобы размять мышцы и просто для развлечения, и каждый раз менее, чем на полгода, и все четыре раза честно возвращался в нашу обсерваторию, к фолиантам, зрительным трубкам, картам звездного неба, расчерченным искуснейшими художниками дворца под его, принца, неусыпным оком... Ни сном, ни духом, ни намеком не подвигал я принца Гилуза к той тропе, что я считал правильною, о, нет! Но я помогал ему в том, что составляло для него главную радость и смысл жизни, чему не мешала моя щепетильность... подсказал ему, как лучше ухаживать за линзами в примитивном телескопе, когда он сумел изобрести его (или почти изобрести, усовершенствовав придуманные до него очки), как математически грамотнее разграфить таблицы для простейших эфемерид: Гений - это большой и необычный склад ума. Вот он был гений, и за тридцать лет жизни на башне и возле нее, он сумел пробежать путь, который под стать был бы целой плеяде гениев земных, живущих не вдруг, не в одно время, а в течение столетий, передающих друг другу по эстафете факел накопленных истин: Принц так и не стал никогда халифом и умер сорока пяти неполных лет: С собой я взял только первые два тома 'ночных дневников' из семидесяти, повествующих о первом годе наблюдений, да звездный кадастр, да карту звездного неба, на которую ушло четыре телячьих шкуры: Остальное я сжег собственноручно, том за томом, свиток за свитком (том - на самом деле это связка из двунадесяти пергаментных свитков большого стандарта), год за годом: Иначе бы их без меня сожгли, порвали бы, или как-нибудь иначе надругались здравомыслящие растения - людишки-наследники: Ведь и Медный Всадник - с точки зрения голубя - простой унитаз... Принц мой при жизни слыл слегка поврежденным в рассудке и это помогало мне удерживать придворную гопоту от интриг в его адрес, ибо никто не боялся его, не видел в нем соперника и врага и мне оставалось только приглядывать, чтобы никто не почуял в нем легкую для себя добычу... А не отдохнуть ли мне после сытного ужина? - Мой разум мне изменяет с моими мыслями, так что пора, пора, пора: На боковую Я люблю видеть сны. Мне под силу помнить их все, и я волен воплотить любой - в формате бытия, кинофильма, либо в виде подробного описания. Но чаще всего я просто засыпаю, просто просыпаюсь и просто вспоминаю обрывки... ГЛАВА 12 - :Хороших людей на земле больше, чем плохих, но плохие живут дольше и гораздо ближе. - Ничего себе! А я как-то не замечала: Филечка, а мы куда едем? На Петроградскую? - Что значит - куда? Только ведь на совещании постановили: на острова, к стадиону имени товарища Кирова, продолжить и завершить порученное нам дело. - Нет, я просто спросила, я готова ехать куда скажешь. - Филарет, услышав столь смелое заявление, слегка скосил глаза в ее сторону, но даже и головы не повернул. И Светка тотчас смутилась, заметалась внутренне, испуганная его суровостью, стала заметать следы. - Филечка, А Киров - это который во времена Хрущева? - Гм: Пораньше. Хотя Хрущев - да, был во времена Кирова. - Как это, я не поняла? - Хрущева сняли с должности, под предлогом отправки на пенсию, в шестьдесят четвертом, а Кирова при помощи убийства на тридцать лет раньше. Зачем тебе это все? - Ну, интересно. Они же нами правили столько лет. - А-а: - Филарет - видно было, что задумался на миг - вдруг спросил... - И сколько лет они нами правили, у, Света? - Ой, я сейчас точно не помню: Пятьдесят? Нет, нет, вспомнила... пятьдесят пять?.. Да?.. - Примерно. Было их время да прошло, одни только бюсты с памятниками от него остались. И кое-какие социальные привычки. А тебе сколько лет, я забыл? - Света отклонилась чуть вбок, чтобы в зеркальце над рулем увидеть глаза таксиста - прислушивается ли? - но тому, как истинному таксисту, было наплевать на разговоры пассажиров, он слушал передачу о футболе и следил за дорогой. - Женщинам некрасиво задавать такие вопросы. Но тебе я по-честному отвечу: двадцать два. А тебе? - Мне больше. - Ясно, что больше, ну а все-таки? Тридцать есть? - Светик, я не помню. - Не помнишь? - Не помню. От всего моего возраста остался только рассеянный склероз, да зависть к твоей юности. - Света недоверчиво хихикнула. - Уж ты скажешь. Нет, ты очень даже вполне: стройный, красивый, мощненький такой, на старикашку и на больного не похож: И не толстый, самое главное. И гораздо младше: - Света запнулась и покраснела. - Ой, мамочки, как мне стареть не хочется, кто бы только знал! - Ну так и не старей. - Да я бы рада, но ведь так не бывает. Как представлю, что когда-нибудь мне будет двадцать пять: А потом и вообще тридцать!.. Кошмар! Мужчинам-то хорошо, они и в тридцать - считай что молодые: Почти... - Что, боишься? - Ужас как боюсь! - Хм: Ладно, я подумаю: - Света не совсем поняла смысловой переход в словах Филарета, но с готовностью всполошилась... - Что такое? Что, Филечка, я тебе мешаю думать, да? Извини, пожалуйста, я не хотела. Хочешь, я всю дорогу буду молчать как мышка? - Ты очень хитрая мышка. Предложение помолчать весьма хорошее, но, во-первых, оно тебе не впору, а во-вторых, мы уже приехали. Узнаешь 'кирпич'? - Да, узнаю, да. А почему не впору? - Потому что твой речевой аппарат не приспособлен к бездействию и говорлива ты как два футбольных комментатора. Выходи, а я пока расплачусь... Такси отчалило и Филарет со Светой чинным прогулочным шагом двинулись по проложенному намедни маршруту. - По мороженому? - Ни за что! Нет, нет, нет! Я боюсь располнеть. - Понятно, тебе какое? - Все было как в прошлый раз: теплый и солнечный день, скудный ассортимент в тележке у мороженицы, запах свежей, не успевшей покрыться зноем и пылью зелени, роликовые конькобежцы, увлеченно рассекающие по асфальтовым дорожкам и полянам, только сейчас шли они вдвоем, а не втроем, Света и Филарет, и оба, похоже, были весьма довольны этим обстоятельством. - Филечка, а нам нужно опять по сторонам глазеть и высматривать необычное, или иногда и на тебя можно взглянуть? - Можно и на меня. Но умеренно. Елки: Времени - довольно близко к часу, но все еще не половина второго, а жаль. Я почему-то рассчитывал, что дорога займет куда больше времени, а сегодня и пробок не было, и почти все светофоры нам улыбались. - А почему? Что должно быть в половину второго? - Да, понимаешь: Я заранее договорился со смотрителем одной из мачт, как ты их называешь, на внутренний осмотр, но им ведомственные инструкции запрещают пускать внутрь посторонних людей, тем более, что сам он, смотритель, до понедельника выходной. Его же сменщик, который там сейчас сидит, футбольное поле от покражи сторожит, уходит сегодня рано, где-то в пределах четверти второго. Сталкиваться с ним не то чтобы фатально, однако... не желательно, ну, просто чтобы не объясняться, что где и почем, - так мне порекомендовал Виктор. Берем на все-про-все резервные четверть часа - и... Видишь, это ключ, который мне Виктор передал. Как это какой Виктор? Чем ты слушаешь, я же о нем и рассказываю: сторож, приятель мой. Именно этим ключом мы откроем дверь и я осмотрю внутренности мачты: у нас с Велимиром есть данные, что именно в ней, где-то наверху, могут храниться интересующие нас документы. Понятно? - Да. И что тогда? - Дело будет так или иначе завершено. Если найдем подписи на документиках - а я чувствую, что найдем, - получим очень много денег. Не найдем подписи, но обнаружим документы - получим просто много денег. Пить хочешь? - Ой, как я хочу, чтобы там были подписи! - Света в восторге затопала кроссовками по асфальту, у нее получалась очень быстрая дробь, почти как у чечеточников, несмотря на то, что коленки она вскидывала довольно высоко... Филарет представил на секунду эту же сцену, но вместо джинсовых брюк на Свете мини юбка... - Филечка, почему ты так тяжело вздохнул? Ты боишься, что там нет этих дурацких подписей? - Примерно: Так ты хочешь пить? Как у тебя с жаждой? - Да, я бы попила чего-нибудь холодненького А мы не опоздаем? - Не опоздаем, напротив - лишнее время избудем, в безделье проведем. Сядем вон там под зонтиком, попьем минералки, или лимонаду. А хочешь - кофе? - Что ты, я в такую жару кофе не пью и от него цвет лица портится. Нет, я конечно с удовольствием могу иногда выпить чашечку, но только не в такую жарк: Что такое, Филечка? - Девушка уже успела расположиться в тени под зонтиком уличного кафе, положила на соседний стул сумочку, с явным намерением извлечь оттуда набор для походного макияжа, но Филарет вдруг напрягся и стал теребить ее за запястье: - Филечка, что такое? Что-то случилось? - Нет. Ничего плохого, дружочек, то есть абсолютно, напротив - явилось нам случайное хорошее, но давай пересядем во-он за тот столик... - Какой столик, зачем? - Вон за тот, где сидит патлатый чувак, что-то пьет. Видишь? - Света с недоумением всмотрелась в незнакомца за дальним столиком, на которого указывал ей Филарет, но ничего примечательного в нем не нашла: европеец, безусый и безбородый, один, в рубашке и джинсах, волосы длинные, наполовину седые, лицо хоть и в профиль, но видно, что все в складках и морщинках... - Это мой старинный приятель, который, кстати, как две капли воды был похож на другого моего знакомого: Пойдем, он занятный мужик, я вас познакомлю и в беседе время пройдет незаметно. Как раз нам хватит до половины второго: Вставай, Светик, там на новом месте нам будет лучше, а ты и так, без подкраски, в полном порядке и как всегда красива: Девушка, нам две минеральных. Французская есть?.. Тогда 'Полюстрово' похолоднее. И принесите, прошу вас, вон за угловой столик, там где сидит, развалясь, и ковыряется в ухе вон тот солидный угрюмый джентльмен в черной расстегнутой до пупа рубашке, мы туда переместимся... - Лук, здорово! - А, Фил: Привет. - Да, что называется - Питер маленький город. - Нет, это просто мир узковат, чтобы вместить полное одиночество: Так ты не один? - Господа, позвольте представить вас друг другу: Света, моя сотрудница. Лук, философ-примитивист. - Очень приятно! - Аналогично. Что вам заказать? И умерь голос, Фил, не называй имен... проклятые папарацци, всех оттенков желтого и коричневого, уже слетается отовсюду, дабы помешать моему досугу и извратить... - Папарацци живут себе бурно, не подозревая о нашем с тобой существовании. Спасибо, но нам уже минералку несут, мы коку не пьем. - Напрасно, молодые люди. Кока растворяет в себе печали, головную боль, почечные камни: Она вообще все в себе растворяет, даже стаканное стекло, если не торопиться пить всю порцию залпом и присмотреться: Но в данном случае это холодный чай, просто лимон оттуда я уже выел вместе с корочкой. Гуляете? - Скорее, по работе. А ты что здесь делаешь, Лук? - Как это что??? Не видно разве? Мечтаю о Париже. - Ах, да, точно, извини. Так, значит, мы помешали тебе мечтать? - Не, я уже доканчивал. Я правильно понимаю, что тебе сию минуту надо будет срочно куда-то ехать, и ты решил попросить меня о дружеской услуге? - Ты чего? Какой еще услуге? Я у тебя ничего не собирался просить! - Заботливо и с тактом присмотреть, чтобы к: Свете(Света, да?) не приставали посторонние ловеласы, пока ты отсутствуешь. Поопекать ее вдоволь. - Лук с ног до головы обежал девушку задумчивым взглядом и та судорожно вцепилась Филу в рукав пиджака. - Все шутишь. Не бойся, лапушка, я никуда не собираюсь срочно ехать и уж ни под каким видом, ни на минуту, не доверю тебя этому шустряку-шестидесятнику. Лук, она же тебе в дочери годится, как тебе не стыдно - обжигать ее голливудскими взглядами, не по возрасту нахальными и пылкими? - Почему это мне должно быть стыдно? Я, в отличие от некоторых, не шастаю по паркам в рабочее время с сомнительными намерениями, не окружаю себя каждый раз все более и более ослепительными красотками. Жена знает? - Я не женат. - Опять? - Света, не обращай внимания: это он разволновался в твоем присутствии, его приколам сто лет в обед: Спасибо: Сколько с нас, посчитайте сразу, будьте добры? - Да нет, ничего, я и сама люблю поюморить под настроение. - Филарет по просьбе официантки принялся искать в бумажнике купюры помельче, а Света тем временем лучезарно улыбалась этому Луку, показывая, что ей не противно общаться с новым знакомым и она ничуть не боится его шуток и 'ухаживаний'. - Более того, ты оскорбил меня, Филарет, назвав шестидесятником, что абсурд, если учесть мой спелый, но недостаточный для этого диагноза возраст, привычную мне среду обитания и общественно-политический образ мыслей. И все же в такой великолепный день я тебе прощаю и твою распущенность, и 'шестидесятника', и жадность, выразившуюся в неспособности поделиться последним... - Вот спасибо, дорогой. Ты чего? - Сиди, я пойду еще чайку возьму. Надо было ей сразу сказать, да поздно сообразил. В хорошей компании даже у трезвенников горло пересыхает в полтора раза чаще обычного... - Ну как он тебе? - Ничего, нормально. Но: странный такой и мнит о себе много. А сколько ему лет? - Не знаю. Вероятно, меньше пятидесяти. - Да? А я думала, что больше. А почему: - Но Лук уже вернулся и девушка запнулась. - Сударыня, давно собирался задать вам вопрос: Вы позволите? - Конечно, спрашивайте. - 'Когда давно? - вертелось на языке у Свете, - когда мы друг-друга знаем несколько минут от силы:' - Красота редко бывает столь совершенной как у вас. Чем, какими достоинствами вы компенсируете это непростое обстоятельство? Трудитесь в сфере изучения иностранных языков, внедряете инновационные проекты? Или просто снимаетесь в череде однотипных блокбастеров? - Я: не совсем понимаю... - Он делает тебе комплименты, вот и все. Лук, мы и вправду здесь по работе и не приставай к девушке, она тебя стесняется. - Странно. То ты всегда укоряешь меня, что я молчу на твоих интернетовских реалити-шабашах, то осуждаешь вежды мои, манеры мои, то вдруг рот затыкаешь... - Угу, уста еще скажи. - Уста - это специальный рот для меда и поцелуев, я же - философ. - Так потому, что у тебя все невпопад получается. В прошлый раз, кстати, ты позиционировал себя как писателя. - Это не важно, не надо оправдываться.. Укорять, вместо того, чтобы гордиться... - Чем гордиться, тобой, что ли? - Нет, но знакомством со мной. - Я обязательно исправлюсь. Над чем сейчас трудишься? - Ну там: есть один проект, завершаю: Осевая философская проблема, вокруг которой и строится вся вещь такова: почему-то ноги используют в пищу гораздо чаще, чем руки. - Блестяще, Лук, просто и гениально! Сразу ясно, что не какая-нибудь белиберда. Вот только читатель может не оценить, или не так понять... - Читатель? Читатель - это пассивный графоман. Кому нужно его мнение? - Действительно. Крупноформатная вещь? - Ну так: Листов на 17 авторских: Художественная - отвечу, опережая твой следующий вопрос.. - Ого. Целый роман. А сюжетный, или более модных очертаний? -- Роман без сюжета - что драка без участников. Вроде бы пока неплохо идет, самому нравится. И еще одна странность: почему тебе всегда холодная вода достается, а мне из того же самого источника, из-за того же прилавка - как повезет? - Сам же и ответил - как повезет! Дашь почитать? - Удача принадлежит везучим: Дам. Но ты не прочтешь. - Почему это? - Потому что планы твои, жизнь твоя - внезапно изменятся и мы не увидимся долго, и даже очень долго. - Ну опять начинается: Нет, Лук, роль кумской сивиллы тебе никак не подходит, пророк из тебя паршивенький. Я ответственно говорю и обещаю... увидимся скоро, прочту обязательно, прямо с монитора, обсудим и вообще все будет как встарь. А? Как тебе встречный мой проект? - Эх: Он очень хорош, но слишком невероятен для фэнтези: Жалко, что я никогда не спорю на деньги и проставку с абсентом, хотя это модно, ты бы у меня был вечным банкротом по кабальной записи. Но что мне моды, когда я прав... - А вы совсем не любите современную моду? Потому что не любите никому подражать, да? - Я??? Не люблю? С чего бы? Но сударыня, я отнюдь не против современности. И мода - это вовсе не слепое подражание, а простое повальное совпадение вкусов. - А почему тогда вы сказали, что не спорите на деньги? Из принципа, или вам вера запрещает? - Нет, просто проиграть боюсь. Кругом столько мошенников, леди Света, но я так прост и доверчив... - Ну вот, теперь, стало быть, и я в мошенники попал, а был простым брокером. - Да тише же ты: Брокером! Посторонним, простым честным людям, вовсе ни к чему это знать - насторожатся мгновенно. Видишь, наша официантка уже подозрительно посматривает в твою сторону, проверяет на свет червонцы, что ты ей вручил: Плохо твое дело, Филарет. Вот что! Попробуй незаметно скрыться, а мы со Светой сделаем вид, что ты случайный знакомый, попутчик. А завтра в это же время... - Не гони, Лук, успокойся. Я в последние дни и так уже порядком притомился от чужого чувства юмора. Лучше позволь мне тебя подраспросить кое о чем? - Смотря о чем. - Ты здесь часто бываешь? - Хм: Ну ты спросил. В нынешнем году? - Да. - Этим летом - был раза четыре, когда погода стояла хорошая и без слякоти. Пять. Четыре раза днем и утром, один раз глубокой ночью. - Тебе не доводилась встречать и видеть что-либо необычное? Ну, такое, чтобы ты обратил внимание и задумался над странностью увиденного? - Ночью? - Н-нет: Меня больше интересует день, то, что ты днем мог видеть. - Однажды утром, в густом кустарнике, прямо на скамеечке и не снимая роликов, не при Свете будь сказано: Не то? Не сопи, дай вспомнить... Света навострила уши и с любопытством стала ждать, что такого интересного вспомнит этот Лук, но он вдруг понес какую-то унылую чешую о каких-то общих с Филом знакомых, что-то сам стал спрашивать о Тибете и каких-то пентаграммах, а Света всегда ненавидела математику: И она постепенно отвлеклась, и пользуясь тем, что мужчины зудят меж собою вполголоса и скучно, извлекла косметический набор и приступила к косметическому ремонту походного макияжа: Еще на днях она прочитала в журнале о разнице в способах накладывать элементы мэйкапа под естественное и искусственное освещение и решила по этому поводу проверить одну идею, которая озарила ее сегодня утром. Именно этот карандашик должен как раз подойти... - :слава и деньги не убивают андеграунд, они его очищают. Так что тут некого жалеть и нечему сочувствовать. - Как знаешь. Ценно, ты мне словно специально встретился. Лук, ты истинный друг, грамотный советчик и я твоей помощи не забуду. И еще: ладно - я ощущаю что к чему, но ты-то как управляешься? У тебя ведь ни опыта, ни чутья. Как тебе удается, поделись? - Очень просто, дружище Филин: я мыслю. - Тогда понятно. Ты мыслишь, следовательно мы существуем. Удобно и абсолютно все объясняет. Да. Увы, нам пора, пора, пора! Крепко жму и до скорых встреч! Светик, собирайся и идем: - Лук тоже встал, не переставая стискивать в дружеском рукопожатии руку Филарета вздохнул, улыбнулся Свете, но на этот раз уже без подвохов, тепло и просто. - И мне время двигаться дальше. Всем пока! Света? - Да: Лук? - До встречи, быть может... - Да. Конечно, обязательно! До свидания! - Света вежливо помахала ручкой, но Лук уже не видел этого, он шагал по асфальтовой дорожке прочь, куда-то к выходу из парка, в сторону метро. Филарет и Света несколько секунд молча смотрели ему вслед, потом вдруг рассмеялись коротко и дружно, синхронно развернулись и недлинным расслабленным шагом тронулись в противоположную сторону, к стадиону и мачтам. Было тихо и солнечно в огромном парке, воздух чуточку колыхался в такт ветвям и верхушкам деревьев, молодые мамы и роллеры рассеялись кто куда, исчезли крики людские и музыка, гудки автомобильные и постуки строительные, нашим героям показалось на мгновение, будто весь мир снизошел к ним, отринул прочь остальную человеческую цивилизацию и бережно заключил их в свои объятья, чтобы им стало уютно вдоем и только вдвоем. 'Идеальное время и ситуация - перейти к сияющим взглядам и разнеженным поцелуям' - подумал Филарет, но сам вместо этого продолжал и продолжал шарить взглядом по сторонам и локоть его казался Свете чуть тверже обычного. - Филечка... - Да, дорогая? - А можно я задам тебе один вопрос?.. Я тебя не отвлекаю от думания? - Нет. Задавай. - Как ты так сразу догадался, что этот Лук не просто сидит, напиток пьет, а мечтает о Париже? - Кто?.. А: Понимаешь: Короче, я давно его знаю и у нас существует своего рода история наших взаимоотношений и тем для бесед: Приколы, ритуалы, то, сё: Вот я и догадался. - Филя... - Да? - Знаешь, ты, наверное, самый умный человек, каких я только встречала в своей жизни! Нет, я серьезно! Самый мудрый, самый... - Да ты что? - Да. И не только потому, что ты на него глянул и в момент обо всем догадался, а вообще, по жизни... - Ты испортишь меня незаслуженными похвалами, Света. - Нет, заслуженными! - Заслуженными похвалами, чтоб ты знала, испортить человека и работника еще проще. Кстати, вот этот самый Лук, с кем мы сейчас время проводили, не жалует слово мудрость, говорит, что мудрость - это идея-пенсионер! - Как это? Почему пенсионер? - Он так говорит, не я. По нему - любая мудрость когда-то была новой, смелой мыслью, наблюдением, идеей, впечатлением. А с годами все признали ее полезность стали ею пользоваться и постепенно к ней привыкли, стали считать, что она всегда была, эта мысль, все известна и всем приелась, но пока живет, за счет прошлых заслуг... - Прикольно! Хотя я и не совсем согласна. Я тоже, однако, мы пришли. Вот мачта останкинского типа. Вот заветная дверь, обитая железным листом. Вот замок. Знаю, вижу: ушел товарищ по нуждам своим, ибо замок навесной и подвешен уже. И это своевременно, и это превосходно. А вот здесь - Фил хлопнул по боку - ключ к замку. Предлагай же, напарник! - Ключик в замочек, Филечка. Предлагаю тебе достать ключ и вставить: - Света вдруг покраснела до ушей и смолкла. Она, видимо, захотела поправиться в сказанном и покраснела еще гуще, но, видя, что Филарет, весь в своих думах, никак не отреагировал на ее смущение и попросту выудил из пиджачного кармана ключ, перевела дыхание и даже спросила с робостью. - А мне тоже с тобой наверх подниматься? Странно: Только что Света подумывала о благовидном предлоге, чтобы не заходить внутрь этой мачты, а подождать Фила внизу, пока он справится с делами, подышать свежим воздухом, подставить солнышку открытые руки, так, чтобы загар ложился равномерно. Однако, отчего-то-почему-то, окружающий мир незаметно и стремительно утратил уют и негу, словно бы затаился и смотрит на них недобро и прицельно: Света не могла себе объяснить - что случилось и почему в такую мягкую погоду у нее гусиная кожа проступила, но теперь уже с надеждой ждала, что Филарет утвердительно кивнет и она с охами и всхныкиваниями, но пойдет за ним и не останется одна. - Тебе?.. Нет, я думаю, ни к чему. Видишь - скамеечка? Сядешь туда и подождешь меня, пока я сгоняю наверх, осмотрюсь, разберусь, найду, либо обнаружу отсутствие: На все про все клади пять, много, десять минут, но уж ни секундою больше. И соскучиться не успеешь. - Филечка, но мне тут: Ты точно не надолго?.. Мне страшно почему-то. Мне хочется отсюда бежать, словно мы преступники, или воришки какие. Филечка, дорогой, не оставляй меня здесь одну. - Страшно? Странно как. Странно. Обычно людишкам становится страшно отнюдь не во время отсутствия моего: А тебе страшно, без меня и средь бела дня: Страшно, страшно, страшно: Чую, но что я чую? Фил приподнял на Свету невидящие глаза и ее пробил мгновенный озноб. - Филечка! Что с тобой??? Я: Я: Пожалуйста, умоляю тебя, не пугай меня... Филечка, почему ты так смотришь на меня??? - Тихо. Светик, успокойся. Что? Э, не обращай внимания, дорогуша, просто мне никак не разобраться в этой перепутанице ощущений. Ну-ка, посмотри на меня? Чего испугалась, а, гусь лапчатый? Все еще боишься? - Ой, Филечка: Когда ты ТАК смотришь, не боюсь, а до этого ты до смерти меня напугал, у меня руки-ноги отнялись: У тебя такие жуткие и чужие были... Пожалуйста, не пугай меня так больше, ладно? Да, Филечка? - Да. Значит, так. Вот скамейка - и жди. И никуда не отходи. - Нет! Я: не могу. Возьми меня с собой. Я понимаю, что я дура, но не оставляй меня здесь. - Да что ты боишься? Смотри какой день чудесный: солнце, небо, травка, ветерок: - Филарет повел рукой, словно бы раскрывая ей глаза на идиллию северной природы, поселившуюся в обезлюдевшем парке, но из под ногтей его хлестали невидимые Свете молнии, они тонкой прошвой плавили почву и песок вокруг скамейки, пока не образовали круг, несколько неправильной формы, но замкнутый, диаметром около четырех метров. - Эдак ты и меня запугаешь. У меня ведь тоже нервы шалят, поскольку я лезу в чужое учреждение почти без спросу. А ну как случайный патруль объявится? Менты сначала подберут и отметелят, а потом разбираться станут. - Так может, леший с ними, с этими документами? Филечка, а? мы в другой раз приедем, с Велимиром, все-таки вас двое будет? Подождем, пока твой Виктор выйдет на работу? - Дольше разговариваем. Я мигом. Но вот что. Слышишь меня? Света? - Да, Филечка. - Вот скамейка. Сядь и ни под каким видом никуда ни на минуту не отходи. Понятно? А я постараюсь, чтобы тебе не было страшно. - Как прикажешь, мой дорогой б-босс. - Света не вполне оправилась от дикого ужаса, несколько минут назад внезапно испытанного ею от: Но уже попыталась шутить, хотя губы все еще прыгали - Только ты поскорее, а то я уже заранее соскучилась... - Ни в туалет, ни за унесенной ветром купюрой, ни на чей зов по любому самому уважительному поводу - ты не должна отвлекаться и откликаться. Только сидеть и ждать меня. Понятно ли тебе? - Да. Я же тебе сказала: я все поняла, буду здесь неподалеку. - НЕ неподалеку!.. А на скамеечке, никуда, ни единой ножкой не отходя от нее ни на метр. Повтори. - От скамейки ни на шаг. А почему? - Потому что когда я буду подниматься, я буду выглядывать и смотреть. Мне Виктор объяснял, да я и сам помню, что именно эта скамеечка просматривается из любого места башни, мачты этой дурацкой, и у меня будет в сто раз спокойнее на душе, если я, вдруг выглянув, буду тебя видеть. Внутри же шариться, среди пыли и грязи, по стенкам лазать - это мужское дело и если тебя взять с собой - так переломаешь руки-ноги и я вообще умру от беспокойства за твое здоровье. Из двух зол, как говорится, выбирают меньшее. Поэтому ты со мною не идешь, а остаешься здесь и от скамеечки ни на миг, ни на сантиметр не отходишь. Договорились? - Да, босс! А ты правда за меня беспокоишься? Филечка, скажи мне это еще раз? - Беспокоюсь. - Нет, ты не так скажи. Ты... - БЕСПОКОЮСЬ! Все, не серди меня, я быстро. Побежал. Узко и тесно было скакать вверх по лесенке: справа, слева, снизу бетон, ржавая арматура, какие-то кабели: От всего ощущение запустения и пыли. Филарет фыркнул и чихнул: нюх вот-вот лопнет от местных запахов плесни и окурков, от Андрюшиных листочков со скрепочками, но до них еще два поворота... И чуждая сила, по типу - нечисть среднего формата, наконец, обозначила свое присутствие: Должны бы клюнуть на Светку: И как они раньше сумели замаскироваться, что их ничем было не опознать, не дотянуться? Никак их было не ощутить.. Выходит, все дело в Свете, а не в жалкой серебряной проволочке-змейке-цепочке. Хотя тоже забавная штучка: на понимание - стерильная абсолютно, а тем не менее ему она она поначалу причудилась змейкой-цепочкой, Света сразу же браслет увидела, а Вилу: Есть. Папка с бумагами лежала на ожидаемом месте и к ней явно никто не прикасался в ближайшие часы: Филарет сосредоточился: Нет, абсолютно точно, враждебная мощь, недавно им почуянная, к этой папочке отношения не имеет... Или она гораздо круче, нежели хочет казаться: И она есть. И она рядом, уже внизу. Вниз Филарет спускался шагом, соблюдая глубокое и мерное дыхание, папка с бумагами и нужными подписями - под мышкой, получилось даже медленнее, чем когда он мчался вверх, с топотом нарезая спирали по лестницам... Какое солнышко! В самый раз - и тепло, и не жарко, и сердцу скромное веселье. Филарет погладил папку и она сморщилась, сплющилась в носовой платок - это чтобы не мешала в ближайшие минуты. Платочек в кармашек, а руки подразмять, приготовить... Света дисциплинированно сидела на скамеечке, по самому центру ее, и с увлечением рассматривала в зеркальце левую бровь. Её удручало, что она удалила не ту волосинку и теперь бровь не такая соболиная, как должна бы быть по замыслу, за день же, как известно, брови не отрастают, придется придумывать - чем и как правильно подрисовать. Но теперь все равно: рисуй не рисуй - это катастрофа для человека с тонким вкусом! В сей драматический момент Света даже о деньгах и Филарете забыла и не видела никого и ничего окрест, погруженая в себя и собственные беды. Неровная окружность, очерченная Филаретом, отделяла от всего остального мира садовую скамейку и небольшой кусочек пространства, а за пределами этого условно круглого островка пытались развернуться события. Целая толпа существ окружила гигантский магический стакан, не в силах, видимо, преодолеть наложенную защиту. Черно-смуглые, косматые, все в ярко-грязном тряпье, эти существа мало походили на людей, хотя и стояли вертикально, на задних конечностях, а передние - длинные, узловатые, с пятью корявыми когтями на каждой, пытались просунуть сквозь невидимую защиту. Было их с дюжину, как мгновенно прикинул Филарет: И старый знакомый губастый цыган с каким-то медвежонком, итого - тринадцать с половиной. Знать, не случаен он был в метро, на станции Спортивная, цыган этот: Хотя смердит от него и его банды просто, без особых фокусов и изысков. - Ребята, ай ищете чего? - Филарет театральным басом крякнул, нагибаясь, поднял кусок ржавой трубы, взмахнул им раз, другой: воздух взвизгнул, ужаленный полированным, с просинью, булатом, рукоятка с небольшой круглой гардой поерзала, приспосабливая к себе баланс и руку, выделила место для второй руки, прижалась к большому и указательному пальцам и замерла в ожидании. - Ох! Вон он где! А мы думали ты внутри, с бабою по зеркалу милуешься! - Что ты, что ты, любезный, ведь я не извращенец. - Сабелькой пугаешь, да? Колдунок, да? Теперь не уйдешь. - Цыган весь распустился в толстогубой улыбке и вдруг подобрал нижнюю губу, присвистнул... в то же мгновение пара чумазых монстров взметнулись в стремительном прыжке по направлению к Филарету. Долетели, разъехались на двое каждый и опали к его ногам на потемневший от крови песок. Но кровь получилась какая-то неубедительная, летучая: задымилась, заклубилась темным и растаяла, как не было ее. Задымились и разрубленные тела. - А ведь убил. Погубил Харю и Ларю. Гад. Падаль. Плачь, плачь, причитай по себе, громче да скорее, смерть твоя пришла. - Разве это убил? Так, пошевелил кучу и положил чужого шара. А на дурака дуплет вышел: Ну-ка, дай-ка мне еще парочку: видишь - у одного срез не гладкий. Надобно исправиться. Да не жалей, мора, новых из говна налепишь! Цыган пробормотал что-то резкое и вдруг взвыл, что есть мочи... - Рабар! Встршмтвор!!! - воздух возле рук его заколыхался, колыхание усилилось, расплылось вокруг; все предметы и персонажи этой сцены потеряли четкость очертаний, хотя и продолжали оставаться видимыми сквозь прозрачную зыбь. Наконец эта зыбь достигла Филарета, он двинул мечом - но тот отскочил с бессильным звоном, выпустив из колыхания целую струю ярко-синих искр. Цыган захохотал и засвистел пронзительно. Оставшиеся косматники (как их про себя назвал Филарет), еще более уродливые и нелепые в колышущемся пространстве, взяли его в кольцо, им эта зыбь ничуточки не вредила и не мешала. Филарет, не шутя уже, взревел и ударил мечом с двух рук, раз, и второй, и третий. И прозрачная зыбь поддалась, лопнула, а Филарет, осиянный сплошным сполохом синих искрящихся звезд, тяжело и медленно, но зашагал к цыгану. Удар - ноги в одну сторону, а туловище с орущей головой в другую! Еще удар - наискось! А это откуда?? Одна из черных тварей умудрилась обмануть внимание Филарета и вцепилась ему в ногу. Однако, еще спускаясь по лестнице вниз, Филарет предвидел возможные осложнения на местности и укрепил свою одежду: нога осталась невредимой, но джинсы оказались почти прокушенными - челюсти у твари что надо! Взмах! - и туловище дымится на песке, а голова повисла на штанах, пену меж клыков пускает, глазами яростно лупает... Удар! Удар! И еще два! Битва больше напоминала бойню, нежели благородное сражение: Фил даже и заморачиваться не стал финтами и колющими выпадами, рубил по-казацки, с оттягом и в две минуты от всего цыганьего войска остались невредимы только сам цыган и его медвежонок. - Э, да ты не прост, малый! Что же раньше не сказал? - Цыган выпустил цепь из рук, медвежонок сиганул в одну сторону, цыган едва успел прыгнуть в другую: узкий меч пропорол пространство у самого его затылка, но, не встретив ожидаемого препятствия, продолжил погибельный путь и срубил молодое деревце толщиною в руку. - Остынь, брат! Остановись. Чего нам делить? Нечего нам делить! - Цыган спешно крутил руками, творил заклинания, но Филарет приостановился сам. - Чего тебе не сиделось в твоей Мессопотамии, а? Кто тебя сюда пригнал? - Да никто. Год уже здесь. А чего - тута место ведь не куплено? - Точно год? - Да и поболе на месяц. Как узнал, откуда я? - По ухваткам допотопным. В приличном обществе такими бормоталками уже двести лет гнушаются. Ну что ты скачешь, как хорек, подойди сюда лучше, я научу твои хромосомы делиться чуть иначе. - Все, все, успокойся. Как звать, шбношор, величать? - Филарет оглянулся на Свету - та с ушами и выше была в косметических проблемах, молодец девчонка. - Засохни, тварь. Думаешь, я твоих заклинаний не понял, что ты тогда творил и сейчас в вопросы подбавляешь? Нет, неисправимый глупец ты, я вижу... - Что - тоже древний, да? Ну прости, да? Просто проверил тебя: хороший, думаю, или нет? Или плохой? Нет, ты очень хороший, ты вон какой молодец! Не сопляк, не сосунок... - Постарше тебя буду, это точно. Да и посильнее, об уме уж и молчу. А это что за чудовище? Пусть присохнет на месте и даже не облизывается. Ну-ка, назад, ты, урод! Медвежонок бочком-бочком - постепенно зашел в тыл Филарету, лег на траву, лапу лизал, бок чесал, ерзал, перекатывался - безобидный такой звереныш, но уже почему-то без намордника, а сам совсем рядом урчит - рукой подать до плоти: Или лапою... - Повешу на твоей же цепи, Мишук. Назад, хитруля, и больше не предупреждаю. - Цыган угодливо хохотнул и опять свистнул... - Геша, иди сюда, шалунок! Совсем от рук отбился. Его Гешой кличут, а не Мишуком, мне он вместо сыночка: Слушай как я придумал: спрыснем мировую от пуза, а плачу я! А? Да? Здорово, да? И бабу твою угощаю. Ну, что, поладили? - И деньги ее вернешь, что в метро из сумочки стащили? - Какие еще де: Верну. Ой, все верну, своих добавлю. Для друга - разве жалко? А? Ты да я - подружимся - водой не разольешь! Филарет грозно ухмы