льнулся: все эти тараканьи хитрости были ему не внове и цыган совсем напрасно надееется запудрить ему мозги лестью, угодничаньем и намеками на кастовую солидарность. И надо будет не откладывая преподать им заслуженный, он же последний, урок. Или, все-таки, попытаться договориться миром и получить с них, с цыгана, хоть какой-нибудь толк?.. Народ уж очень ненадежный: И сил в цыгане много, больше чем в простом вурдалаке каком-нибудь - устанешь все время его пасти да контролировать. Или все-таки лучше убить? - Ты куда? Света! - Вот всегда так: все, казалось бы, рассчитано, учтено, по полочкам разложено, - так нет же! - откуда ни возьмись - непременно свалится неожиданность! Света решила посмотреть на себя под другим углом освещения, мгновенно забыла - а вернее и не вспомнила - все предупреждения, тут же встала, тотчас отбежала на три шага влево, на три, или сколько там ей понадобилось, чтобы выйти за пределы защитного круга: И оказалась между Филаретом и медвежонком, который в это время вперевалочку, мохнатым колобочком, по безопасной от Филарета дуге возвращался к своему хозяину, цыгану. Бурым гейзером взвился медвежонок, да только задние лапы его остались стоять на земле, и выросли вдруг лапы, в размер и толщину, чтобы удерживать на дыбках громадную тушу, которая вылупилась в мгновение ока из тщедушного медвежонка. Стало в нем росту метра три с половиной, не меньше: Плечи, когти, брюхо, клыки - все соответствовало новому формату. Медведь рыкнул басом, да таким, что не хуже чем у самого Филарета, вернул передние лапы на землю и морда его, размером с телевизор оказалась как раз напротив Светиной косметики, только что тщательно наложенной. Света, ни слова не успев сказать, ни единого звука издать, перехватила сумочку за ремешок, со всего маху шваркнула ею по слюнявой оскаленной пасти, раз и второй: и свалилась в обморок. Видимо, медведь Геша не успел получить указаний от цыгана, который и сам на секунду опешил от неожиданности, иначе чудовищный зверь, пока Света оседала без памяти на вытоптанный песок, уже перекусил бы ее надвое, как рыбешку. Торжествующий крик цыгана вывел медведя из замешательства: глазки у чудовища налились кровью, мокрая клокочущая пасть раскрылась, подобно ковшу экскаватора и уже пошла было вниз, однако Филарет опомнился всех быстрее - вылетел из рук его меч и до основания вошел в раскрытую медвежью пасть. Но волшебный клинок, покинув руку, вернулся, подобно Золушке в полночь, в прежнее состояние, то есть, стал простым длинным обломком ржавой водопроводной трубы. Этот обломок, брошенный с чудовищной силой, потряс медведя, так что косматая голова его мотнулась назад, а сам он тяжко осел на толстенную задницу. Филарету были даны считанные мгновения для того, чтобы действовать, ибо на размышления и заклятия времени уже не оставалось: труба хрустнула, перекушенная дважды и бесследно канула в исполинской глотке, правая лапа выпустила кривые толстые когти и вновь потянулась к бесчувственной девушке. Филарет легко и мгновенно, как волк ягненка, подхватил девушку на плечо, выпрямился и бросился бежать, медведь за ним. Опомнился и цыган: он подпрыгнул, ударился оземь, глазом мигнуть - перекинулся большим черным волком с радостным воем помчался за убегающей добычей. Филарет, со Светой на руках, мчался по безлюдной асфальтовой дорожке по большей дуге, уходящей вокруг стадиона к стороне, прилегаюшей к заливу, мчался с неправоподобной для человека скоростью, но волк-цыган, давший им невольную фору, быстро их нагонял... Когда противник показывает спину и пятки, когда он улепетывает от тебя, не помышляя об иной защите, кроме быстроты ног, кровожадность и силы твои удваиваются, а кураж и азарт погони затмевают все: здравый смысл, чувство меры и чувство опасности. Так и цыган не заметил, что он один гонится за тем, кто только что с легкостью уничтожил всю его ватагу, а его самого и Гешу, чудище в обличье медвежонка, обоснованно напугал. Он-то гонится, а Геша отстал и его не слышно... Вдруг Филарет остановился, отбросил от себя девушку, все еще бесчувственную, но она, вместо того, чтобы тяжелой куклой шмякнуться о землю, послушная приказу-заклинанию, мягко и плавно, словно пушинка, или воздушный шарик, опустилась на траву. Как вкопанный остановился и цыган-оборотень, встал на задние лапы и вновь принял человеческий облик. Нет: слышно Гешу. Ревет медведь, дикая ярость в реве его: и не менее дикий испуг... - Слушай, губан, волком ты лучше смотрелся, а в качестве гуманоида ты та еще тварь, мерзее мерзкого - и на морду, и на манеры! Подойди сюда. - Ты: Не очень-то: Мы же договаривались миром дело решить, да ведь? Ты же сам сказал, сверху вниз кивнул? - Цыган резко крутнулся, но с тем, чтобы драпать уже, а не драться - и не успел: из земли выскочило длинное ржавое щупальце, за ним второе и третье, миг - и цыган оказался словно в паучьих силках . - Нет, ну ты понял? Арматура меня слушается с полуслова - хорошие сорта стали, держат крепко, хоть и подгнили малость. А тебе тверже меди и золота ничего не согнуть, небось? К тому же и серебра, я уверен, боишься? Марал сохатый, погнался он... Не мырхайся, стой, где стоишь - не то порвут. Что такое сталь - знаешь? - Слышал, но кроме как на злато да бронзу не колдовал: Отпусти, а? Ты ведь Филарет? Так тебя зовут? - Зовут. На его, имечко, попробуй, позаклинай на него, авось поработишь. Вот смотри: след на песке оставлю, можешь плюнуть, коли губы хватит дотянуться... - Что ты, я и не думал: Не губи, а? Зачем серчаешь? Дело-то ведь такое - жилки рядом, на соседнем острове, вот и хлебнул силушки, ну поувлекся: А. Что с Гешкой-то? Что он так? - Геша? Смотри, не жалко. Сам умеешь, или показать? - Вот спасибо, он как сыночек мне: Сам, я сам посмотрю, я умею, только развяжи... - Сыночек? А чего-ж ты кровиночку свою в наморднике держал? - Гы-ы: Так ведь озорует, не уследишь - и вцепится, и отца с матерью не разберет, когда не пожрамши - во утроба-то какая! Вчера Пыля махнула ушами - а он хвать! - только когти и выплюнул. А до человечины охоч - хлебом не корми! Развяжи, беспокоюсь об нём! - А-а, развяжи: Да там уже все и закончилось. Нет уж, друг-цыган, из моих рук смотри как дело было. - Филарет крутанул правой рукой, взметнулась облачко пыли и стало окошком в то место, где стояла скамейка... :Геша, чудовище в медвежьем облике, ринулся в погоню за Филаретом, да цепь вдруг помешала: зацепилась за бетонный столб уличного фонаря и слиплась в кольцо. Больно было Геше в узком ошейнике, но вывернул он столб, оборвались провода - и все равно остался на якоре: откуда ни возьмись, чуть ли ни из под земли, выпрыгнули четверо на козлиных, серой шерстью покрытых, ногах, с козлиными бородами, каждый по пояс медведю, но длиннорукие все и бесстрашные. У каждого в руках вилы. Вот они этими вилы под бока медведю суют, и в пах, и в морду, и в задницу! Медведь шарк огроменной лапой, цап другой! - еще один столб своротил богатырским ударом, цепь порвал, наконец, а этих - ну никак не подцепить, козлоногие всегда проворнее оказываются, только блеют довольные и языки показывают Геше. А другой раз и нагнутся, макнут козлиные бороды в алое, лизнут, смеясь, из липкой лужицы - из медведя кровь обильно стала течь, весь уже неглубокими ранками покрылся Геша. Смотрит на это цыган, стонет, да ничего поделать не может, потому что связан он, да и прошлого не вернешь - Филарет ему прошлое показывает: Вдруг еще четверо явилось, но уже не козлоногие, а жабы, огромные, темгно-серо-зеленые, с жадно разинутыми ртами, а за ними еще четверо, и еще. Но стоят смирно и в потеху не мешаются, только облизываются длиннющими языками, зобы раздувают. И терпят, и ждут: И не то чтобы стоят, но передвигаются вослед зрелищу, потому что бедовые козлоногие подогнали медведя в самому стадиону, подскочили и в четверо вил выкинули Гешу вниз, в чашу стадиона! Медведь кубарем выкатился на поле - только след за ним из зрительских посадочных мест - как неряшливая просека, словно огромный валун сквозь лес с горы скатился! А этим четверым козлоногим, видимо, только этого и надо было, чтобы медведь на ровной площадке оказался. Им, видно, прискучило тычками да лизаньем тешиться: отбросили они вилы, прыг на Гешу - двое на передних лапах повисли, к земле пригнули, двое за задние ухватили, да и опрокинули на спину. А еще бегут двое козлоногих , то ли блеют, то ли хрюкают от предвкушения: несут ствол дерева, в полохвата толщиной, крона и корни обгрызены и заострены, кора оборвана, а все же не вся, видно, что осину загубили. И такие могучие вдруг оказались четверо козлоногих, что медведю не вырваться от них, ни даже лапы не вывернуть, клыки и когти бесполезны торчат, ни порвать, ни укусить. А кол осиновый уже по плечи в земле, на метр вверх высунулся, острую морду задрал и подношения ждет. Козлоногие растянули за лапы Гешу, весь он на весу оказался, только жирная задница по кровавой траве скользит, поднесли к месту, где кол закопан и с дружными визгами стали раскачивать тушу, встряхивать, словно скатерть. Встряхнули его, приподняли повыше, да бегом к колу, - только не скатерть на стол набрасывать, а медвежью плоть на кол напарывать! Лопнула шкура на спине, лопнуло проткнутое сердце чудовища, взбугрилась пирамидой Гешина грудь и разошлась со вздохом, выпустила окровавленный кол наружу. Взвыл медведь-людоед, взревел напоследок что есть мочи, но не шелохнулись трибуны, и не к такой силы реву привычные: Он все еще был жив своей недожизнью, кровь шла горлом, а пасть пыталась проглотить ее обратно, не пустить на траву, к чужим жаждущим пастям и языкам, когти на лапах дрожали он невозможности терзать врага, такого близкого и ликующего, глазки выкатились из орбит, в тщетной попытке обнаружить хозяина и помощь... Да вместо помощи заскакали со всех сторон жабы-великаны, заквакали и зачавкали алчно, заживо, не разбирая, где жила, а где шкура с костью - все подчистую заглатывают. С ними заодно и шестеро козлобородых - растолкали жаб, очистили себе места получше, у груди и брюха, припали к огромной горе из мяса и костей. Но они куда скорее жаб насытились: те еще глотают, раздутые брюшища нещадно растягивают, так, что они уже просвечивают красно-розовым, сожранным, а козлоногие все блеют радостно и в хороводе пляшут вокруг шевелящегося, красно-буро-зеленого холма... Цыган плакал, высоко разевая губастый рот, зубы у него стояли вперемежку: свои, белые с черною каймой, и вставные золотые. Верхние клыки почти как у молодого волка - острые, ровные, длинные. - Что ревешь? Я к тебе не приставал, твою девушку не лапал, годы пить не собирался. Как этого урсуса - Ашшупаласар звали? - Цыган разинул рот и даже плакать перестал. - Нет, что ты, они столько не живут. Но это вроде бы прапраправнук в каком-то колене. Прямой потомок. Пощади, а? Слушай, а я ведь тебя должен бы раньше знать? - Кому служишь? Чей ты? - Чей, чей: Свой собственный, никому не служу. Не губи, Филарет! Я тебе послужу, рабом буду хоть тысячу лет, хоть две. А хочешь - сбегу на край света, в нору зароюсь, как сердце стучит - и того не услышишь. Я тебя прошу! - Не верю я тебе, вот заковыка. - Филарет подошел вплотную, двумя пальцами обломил арматурное полукольцо, обхватившее туловище цыгана, выпрямил его и ладонями разгладил в меч, но не такой, как во время сечи косматиков, с ограничивающей полосой вместо гарды отделяющей рукоятку от самого клинка, с широким лезвием, на конце как бы срубленным поперек. Ладно... Фильм 'Горец' - смотрел? - Чего? - На место! - Арматура разжалась, выпустила цыгана из силков и бесшумно юркнула в землю. Но цыган не попытался ни бежать, ни хотя бы распрямиться в полный рост - так и стоял неловко, как бы съежившись. Зубы его стучали. - Пощадил бы ты меня: А?.. Последний раз прошу. - Последний раз просишь? - Филарет, услышав сказанное, даже поперхнулся от смеха. - Ну ты приколист! Надо будет запомнить. Становись на колени: И так, чтобы под ветер от меня: Не дрожи, это мгновенно и почти без брызг. - Филечка! Филя! Что ты делаешь! - Света очнулась и Филарет аж взрогнул от ее крика. - Замер! - Филарет запечатал цыгана в неподвижность и повернулся к девушке. - Ты как? Все нормально? - Филечка: Да. Но ты: Что ты делаешь? - Как что? Свожу счеты. Узнала парня, который тебя в метро ограбил? - Да. - Морок и порчу на тебя наводил. И вообще он негодяй. Отвернись, я быстро. Причешись пока, поправь, нам уходить пора, потому что все дела у нас вроде как выполнены на сегодня, все неприятности закончились... - Филечка... - Да, Света? - Ты его хочешь убить? - Гм: Он этого заслужил. - Света безумными глазами смотрела на рыцаря своих недавних грез, на странный меч в его руках, на нечеловеческий взор его, на цыгана, свинцово-бледного, такого кошмарного, а сейчас еще более страшного в своей предсмертной тоске... - Это из-за меня? Ты из-за меня его так: Решил: - Время шло и удерживать ситуацию бесконечно не представлялось возможным, однако Филарет сохранил выдержку и терпение. - В основном - да, из-за тебя. Светик, это необходимо. - Отпусти его. - Что? - Отпусти его. Я тебя умоляю. - Света, да ты с ума сошла. Его нельзя не то что не отпускать, а: Цыц, сволочь! - Вспыхнувшая надежда собрала в цыгане все его силы и он сумел освободить от заклятия рот... - Отслужу: Красавица, ненаглядная моя: Ножки, пяточки лизать буду... червем навозным... - Филечка, что угодно! Я: ты: Я тебя умоляю! Ради меня! Ради нас с тобою! - Света упала на колени и протянула в сторону Филарета свои прекрасные руки. Слезы покатились по ее щекам - прощай мэйкап!.. - Все сегодня меня просят и умоляют. Светик: Ладно. Хорошо, я его отпущу, но только я тебя тоже попрошу: встань с колен, пожалуйста, здесь не провинциальный театр. Вытри слезки... - Эй ты, швуль немытый! Чеши отсюда, пока я не передумал! - Первые три метра цыган полз на карачказ задом наперед, а потом пустился в галоп, подпрыгнул высоко и уже на своих двоих еще надбавил скорости: полминуты не прошло, как окоем опустел. Филарет отбросил за ненадобностью ржавый прут, отряхнул руки, полез было за платком, замер в недоумении и рассмеялся - Светик! Дело-то сделано. Смотри - вот папка. Погоди, дай руки вытру... Вот документы, что мы искали. Все необходимые нам подписи - на месте. Мы богаты. - Какие документы?.. А-а: Здорово: - Света понемногу приходила в себя. - З-замечательно. Я опять ничего не помню, что со мной было: Филарет положил ей руку на плечо, полуобнял... - Так лучше? - Д-да. - А все равно дрожишь. Пока ты меня ждала, этот гусь подкрался - уж не знаю, как он нас выследил - и попытался опять морок на тебя навести. Я вижу такое дело - крикнул им. Они испугались, ты испугалась. - А зверь? - Медвежонок-то? Он пуще всех перепугался, понос его прошиб, небось и сейчас сидит в кустах, дерьмо с себя слизывает. - Ни фига себе медвежонок! Это чудище с мачту ростом! Я же вот так его, вот как тебя видела! - Угу. С две мачты. У страха глаза велики - верно говорят люди. Ну и, само собой, морок он успел тебе подбавить: Вот и мачта тебе привиделась. - Да-а? Филя: А: ты тоже так можешь? Как они? - Гм: Ладно, только ни гу-гу и никому: да. Еще и лучше могу. С гипнозом у меня все в порядке. - Правда? - Да. Ты думаешь, почему шеф нас с Вилом выбрал?.. Так что они жестоко обломались, когда на меня нарвались. Спасибо, кстати, ты вовремя меня уговорила не казнить этого идиота, а то отоварил бы я его прутом по шее, а он, чего доброго, и впрямь бы умер со страху. Отвечай потом за дурака... - Ой: - Света призадумалась и дрожать перестала. - А ты и меня можешь... загипнотизировать? - Служебная этика запрещает. Хотел бы - так давно бы уже: Только я с тобой никогда и ни за что так не поступлю, поверь! Ты мне веришь. Ты полностью осознала, что я так не поступлю. - Филечка! Я тебе верю! Наклонись, я кое-что хочу тебе сказать: На ушко:Ты самый хороший! - Света вдруг чмокнула Филарета в скулу и порозовела. И тут же побледнела как полотно. Филарет подобрался - короткие волосы ощетинились - зыркнул влево-вправо, напряг затылок... - Светик, ты чего? Все спокойно, все хорошо, цыган убежал медвежонка ловить, нам они больше не попадутся... - Папка... - Что папка? Вот же она. Там все отменно гладко, я проверил. - У Светы задрожали губы. - Командировка закончилась, да? Да?.. - Нет, это не девица, а три-четыре горя в слезах из моря! Все только начинается. А не заканчивается. Который час? - Два. Пять минут: третьего: - Филарет мысленно набрал воздуху во всю грудь и медленно-медленно выдохнул. Чему быть, того не отменить. Амур свидетель - он этого не просил!.. - Ну так и не реви тогда! Я понимаю, что ты переволновалась, бывает со всеми. Времени до вечера у нас вдоволь, поэтому мы сейчас берем мотор, едем к тебе, пьем чай и кофе, я тебе сделаю успокаивающий массаж - спинку, плечики, ступни, кисти: И все твои беды выветрятся из памяти получше всякого гипноза! - Ура! - Света мгновенно забыла о слезах, подпрыгнула и еще раз поцеловала Филарета в щеку, но уже не смутилась. Идея про массаж спинки и плечиков ей безумно понравилась, главное - начать, а там: Мужчины такие наивные... Велимир должен объявиться часов в шесть-семь, не раньше. Но и не позже восьми, как договаривались. Даже если они решат поужинать втроем, отметить победу, то и тогда это не займет больше трех часов. До полуночи можно управиться. Ночевать он у Светы не останется потому что: Потому что у него важные доработки по документам. Да. - Филарет прислушался к ощущениям... маячок на цыгане сидит крепко. Ах, Светка, Светка, добрая душа: Слышала бы ты мысли этого гнусака, когда ты вымаливала ему пощаду: Тебя бы стошнило перед новым обмороком: Нет, тот не собирается бежать за тридевять земель, прятать сердечный стук в глубокой норке: Да и сердце у него совсем другого толка и замеса: Он мстить намеревается и с этой целью будет собирать по городу свое косматое племя-кодло и захочет взять его, Филарета, внезапностью и количеством: Но маячок сидит - не ему его снимать или чувствовать, может даже и Мане его не слизнуть - Филарет поднапрягся, сил не пожалел... И когда в полночь он выйдет на охоту за цыганом - долго плутать не придется. Цыгана он зарубит, а войско его рассеется и в неделю, не долее того, все на корм пойдет местному контингенту: Да будет так. - :конечно, Светик! И мясо, и картошку, да и от супа не откажусь. Что, и впрямь суп есть? Ты крута! ГЛАВА 13 Из любого тупика есть выход. Но как правило его принимают за вход. Велимир вовсе не был уверен в правильности предстоящих действий, но не сомневался в том, что справится и так, даже и ошибаясь... Запахи в Сосновке - особые. Их не спутаешь с 'удельнинскими', или с 'елагинскими', или еще какими, крупным паркам присущими: Сосновка, что и положено ей по названию, пахнет хвоей, да не ельником, сырым, густым и навязчивым, а сухо и элегантно - сосною. Велимиру захотелось именно туда, к соснам, к скромным просторам между деревьями, к пружинящим под ногами дорожками, где и в дождь под ногами не хлябает, а в солнечную погоду - полное ощущение праздника: Если к тому же не оглядываться, то и Тер-Тефлоева не видать, словно бы он, Велимир, отдыхает гуляючи и без тревоги, а не колдовские эксперименты ставить пришел. А все же тревожная жуть уцепилась за сердце и никак не отлипнет, отравляет взор и разум, насылает мрак на чело и пейзаж... Людишки неспособны ни на что большее, кроме как жить и умирать, но даже и они ужасаются безотчетно, блекнут и торопятся свернуть, повстречав двух молчаливых мрачных незнакомцев, что бесшумно и целеустремленно идут след в след вглубь парка, окруженные мутным предвкушеним взаимной ненависти и кошмаров наяву... - Эй, Вельзиевич? - Да, владыка... - Вот это - что такое? Что ты видишь?.. - Велимир вытянул руку, ладонью вверх, изо всех сил пытаясь сделать так, чтобы рука не дрожала. Ему это удалось, но игрушечная корона с одним камешком, которую Света носила как браслет, явно проснулась: она ничем, никак, ни единым квантом не лучилась и не сочилась ни одной из известных Велимиру магий, но была не проста. Она была ужасна. Рука боялась прикасаться к: Кожа немела. Металл это? Иллюзия? Просто сгусток колд: Нет там колдовства. - :а, Тефлоев? - у меня на ладони - что лежит? - Круг из серебряной проволоки, с камешком похожим на рубин. Люди именуют такие дамскими браслетиками. - Странно. Странно, что ты увидел именно так, по-человечески, я бы сказал. Ну, раз браслетик - то и надень его. Надень, не стесняйся, а за твою маскулинную ориентацию, за ее правильность, я поручусь, если вдруг понадобится. Возьми и надень на: левую руку. Тефлоев потянулся к предмету и рука его, обычная, чуть смуглая, в обильную меру волосатая, вдруг обросла острыми когтями: и замерла над ладонью Велимира. - Бери, я сказал! Коготь Тефлоева с хирургической точностью, не касаясь кожи Велимира, подцепил браслет, левая рука его сомкнула вытянутые пальцы и просунулась в круглое отверстие браслета. - Вот, владыка, исполненн-но-о-о-о! Больно! - Тефлоев завизжал пронзительно и затряс рукой, в попытке стряхнуть его. - Больно!!!... - Стой! Замри, смерд! Дай сюда руку. - Продолжая так же истошно визжать, Тефлоев тем не менее послушался и протянул вперед левую руку с браслетом на запястье. Спокойно стоять на месте он не мог и приплясывал, глубоко рыхля каблуками неподатливую почву. Велимир напрягся, чтобы увидеть, усечь что к чему, и попытаться помочь, но было поздно: когтистая лапа надломилась в запястье и упала на землю, тут же, вслед за нею свалился и браслет, или то, что Тефлоев назвал браслетом. Оставшись без руки, Тефлоев, как ни странно, чуть успокоился, стоял смирно, хотя и подвывая: Кровь из руки не текла, а рана скруглилась - ее края стянулись в точку-шрам. - Спокойно, спокойно: Подумаешь, беда какая: Новая вырастет. Что это было? Что ты почувствовал? - Боль, владыка. - Да ты что??? А еще? Почему не стряхнул браслет? Ты же хотел? - Я:не мог. Он сильнее. Браслет сильнее меня, владыка. - А что это за сила? - Не ведаю, владыка. Было очень больно. - Велимир полез чесать затылок и наткнулся на голую кожу - он успел забыть, что накануне побрился налысо. - Вырастить руку можешь? - Да, владыка. - Ну так давай в темпе, не отдыхать сюда пришли. Что? - В людском облике, владыка: Я не могу так сразу. Надобен час и несколько минут. - Мало что калека, так ты еще и неумеха! Дай сюда культю. - Велимир пробурчал про себя заклинание, больше похожее на витиеватое ругательство, и Тефлоева стало корчить. Видимо, ему опять стало больно, хотя и не так, как до этого: он замычал, но тихонечко, не впадая в панику, видимо, на этот раз он понимал происходящее: Минута - и Тефлоев по-прежнему был с обеими руками. Очень внимательный наблюдатель, возможно, заметил бы незначительнейшую разницу в размерах между прежним Тефлоевым и нынешним, масса которого стала чуть меньше, за счет утерянной руки, но Велимир вслух возразил самому себе и Тефлоеву, хотя никто с ним и не спорил... - Не беда. Вон в тебе - одного росту два метра, хоть обе по плечи отрубай - до гнома еще далеко: Надевай опять. Погоди: - Велимир наклонился и осторожно ухватился двумя пальцами левой руки, указательным и большим, за ободок, снаружи, чтобы никакая часть пальца не оказалась внутри удивительного круга. - Давай свою левую и суй осторожно, я держу... Тефлоев не посмел ослушаться ни словом, ни гримасой, ни жестом: сунул - было видно, что он трепещет - и замер на мгновение: Крик, такой же, как и при первом эксперименте, если не более душераздирающий, разлетелся по окружающему пространству, Тефлоев задергался, затопотал на месте, не помышляя убегать и - сбавил тон, заскулил, серые слезы струились по смуглому лицу, нижняя челюсть тряслась, роняя слюну с клыков: Теперь на земле под ногами лежали два отрезанных левых запястья, а рядом с ними загадочный предмет, который для Тефлоева был браслетом, в для Велимира маленькой коронкой, венцом... Что-то постороннее, некое движение обозначилось в переферийном зрении Велимира, он оглянулся и с досадой понял, что они с Тефлоевым словно бы артисты на цирковой арене - окружены зрителями. Их не много набежало, десятка с полтора, но - на фиг они нужны, поганые зеваки? Кто их сюда звал? Видимо, на крики сбежались. Ладно, сетовать не на кого, виноватых почти нет. Сами портачим, сами исправляем - что бы заранее не подумать об элементарном? Ребенок стоит - здесь совсем не для детей. Два мента, вдобавок, они тоже как дети малые: Ну а вы что глаза-то выпучили, когда обязаны не медля пресекать мелкое хулиганство, выраженное в непристойных криках, и сознательное членовредительство? А может даже и теракт?.. Но вслух не спросишь - неправильно поймут - Так. Всем разойтись, все виденное забыть, территорию очистить в радиусе: двухсот метров. В путь, граждане и гости нашего города, будьте счастливы и бдительны! Граждане, включая двух патрульных милиционеров, послушно стали расходиться кто куда за счастьем, а Велимир внезапно повернул голову и уперся зрачками в зрачки несчастному бесу. Но нет - ни ненависти, ни протеста уловить он не сумел: только унылая покорность, только страх и безнадежность: И кстати говоря, ни мельчайшего желания понять суть происходящего! - Можешь пока сожрать утерянное, друг Вельзиевич, представь для аппетита, что это не твое, а коллеги Бесенкова, покинувшего нас трагично и безвременно, восстанови силы и массу, а я пока сделаю кружок-другой, задумчиво заложив руки за спину, в попытке постичь неведомое. Браслета не касайся, пусть лежит, где лежит. Но если что заметишь - позови. - Да, владыка. Закладывать руки за спину Велимир не стал, но вместо этого скорым шагом стал двигаться по спирали, разматывающейся от браслета, находящегося в центре - наружу. Все чувства его были приведены в полную боевую готовность - людей рядом нет, магии нет, кроме как исходящей от Тефлоева и от него самого, ну там и вдалеке всякая мелочь ощущается: Лента тоже очень далеко... Значит: Ну и что значит? То и значит, что все дело не в Светке, а в этой коронке-обруче, которая вовсе не магия, а простой кусок серебра, но которая все-таки магия: Во второй экспериментальный раз он успел подсуетиться и вогнал большую силу в руку Тефлоева, крутую защитную магию. Очень крутую! Процесс замедлился едва ли на секунду: Что хочешь - то и думай. Надо продолжить. - Ты чего? Не проголодался, что ли? Или уже не людоед? - Не могу, владыка. Они: чужие. - Надо говорить - отчуждены: А давно ли ты в самоедах?.. Что? Как это? Ну-ка, с этого места чуточку подробнее? - Я могу их протолкнуть внутрь, но усвоить, вернуть в тело - не сумею. Их теперь не съесть - только как камень проглотить. - А-а: Любопытно. Весьма любопытно. Вся витальность высосана оттедова. Сие - ценное научное наблюдение. - Велимир рассмеялся, но холодок тревоги, поселившейся в нем, не увял, а напротив - дал еще один росточек. - Давай руку, восстановим еще раз. Смотри, штаны не потеряй, вон как исхудал. Велимир преувеличивал: даже после вторичного восстановления руки, Тер-Тефлоев выглядел почти так же, быть может, на пару-тройку сантиметров пониже ростом. Он стоял перед Велимиром, никуда не глядя тусклыми глазами, бледный, сутулый: Пожалуй, это его состояние можно было назвать - поникший. Велимир опять наклонился, двумя пальцами, словно пинцетом, цапнул за противоположные края браслетик и выпрямился. - Так: Продолжим наши игры. Теперь мы этот браслетик возложим тебе на голову: а не на ногу, или другую руку, как ты бы мог подумать, Азарот Вельзиевич. Наука любит последовательных и упорных, но отнюдь не упрямых. Согласен? - Я боюсь, владыка. - Я сам боюсь. А тебе-то чего бояться? Чик - и надел! - Оно не хочет, чтобы я им пользовался. - Как? Почему - оно? - Он. Вот этот браслет в твоих руках. В нем враждебная мне мощь. Он не хочет, чтобя я его касался. - Враждебная мощь? Тебе ситуация что-то говорит? Ты чувствуешь нечто конкретное?.. И: - Велимир осекся, не в силах продолжать: - что это за мощь? Чья? НЕ МОЛЧИ, РАБ! - Я не знаю, владыка, - монотонно забубнил, заторопился Тефлоев, - я ее не чувствую как таковую, я лишь ощущаю результат и свою неспособность сопротивляться враждебному мне воздействию. Велимир покрутил головой, свободной рукой вытер пот со лба и щек. - Ну-ну, уже бесы эволюционировали в мыслители с дедуктивным уклоном. Так и неврастеником стать недолго, Тефлоев, и все из-за твоих умозаключений. - Виноват. Прости, владыка. - Договорились. Итак, стой спокойно, акт второй, действие первое... возлагаем венец на добровольца. Каждой улыбке - счастливую голову. Поехали. Велимир и сам был довольно высокого роста, так что возложить Тефлоеву между ушей странный этот предмет с опасными свойствами технически труда не составило. Синхронно с возложением Велимир сильнейшим заклинанием впаял подопытного беса в магический столб, дабы лишить того всякой возможности шевелиться, если вдруг ему опять станет больно. А в том, что боль будет и последствия будут - сомнений не возникало. И все же действительность превзошла ожидания: бес возопил так, что у Велимира на миг заложило уши: звук шел истинный колдовской предсмертный - по всему волновому диапазону, от ультразвука до инфраколебаний. Но Велимир был всегда готов к чему-то такому и устоял, а близлежащим деревьям повезло меньше: две сосны повалились, некрасиво заголив кривые старые корни, листва и хвоя осыпались в неровный зеленый ковер, радиусом в пятнадцать метров. Дальше в пространство крик не прошел, потому что Велимир запретил ему это делать, да и буйствовал не долее трех секунд, прервался: Заклинание держало крепко и Тефлоев ни упасть, ни вырваться не мог: он горел как исполинский бенгальский огонь, с головы и вниз, рассыпая каскады ярко-багровых брызг и даже когда голова разлетелась на эти чудовищные искры и крик исчез, тело, скованное повелением Велимира, продолжало стоять и гореть еще секунд пятнадцать, не оставляя после себя ни крови, ни обугленного остова, ни даже пепла на высохшей вдруг траве. Энергия выделилась нешуточная, но Велимир не позволил ей сжигать и плавить кусочек любимого парка, он вобрал ее в себя: и даже не про запас, а так: машинально, для порядку: Маленькая корона лежала на пожухлой траве и ничего, никакой магии и мощи никуда не излучала. Простой серебрянный обруч с шестью пустыми рожками по периметру и одним камушком на седьмом. - Нетушки, - промолвил Велимир вслух. - Венчаться-короноваться я пока подожду. Это уже не шутки. А вот на руку надену. Да, надену. И тогда посмотрим... Он оглянулся. Парк на двести метров вокруг, как и было велено, был пуст и этого более чем хватало, чтобы ненужные свидетели не мешали своим присутствием и суетою. Велимир торопливо выразил про себя шутовское сожаление, что в такую минуту не оказалось рядом Филарета, чтобы тому первому попробовать на себе неведомую простоту странной этой вещицы. - Ну! Поднял и сунул! Чего ждать-то: - Велимир напряженно улыбнулся и вставил левую кисть в браслет-корону: - Ну же: Ну же... И ничего не случилось. Ни боли, ни магии. Вот это уже странно по настоящему. Чуть-чуть тесен оказался, не более. Надо попробовать: Да, но сначала, прежде чем голову подставлять, следует опробовать на правую руку. Правильно? Правильно. Действуй. Велимир знал за собой привычку иногда говорить вслух, ну так и что с того? Каждый буйный псих имеет право на странности. Он, уже гораздо более спокойный, чем минуту назад, взялся за обруч, чтобы снять его с левой руки, но пальцы соскользнули. И опять соскользнули: Велимир аккуратно, даже замедленно, наложил пальцы на обруч и потянул с запястья вниз, к кисти, чтобы снять, но обруч, или как его там, вовсе не собирался покидать обретенного места и даже, как показалось Велимиру, плотнее прижался к коже. К плоти. И не показалось, а хватка металлического кольца явно стала ощутимее. Велимир настойчиво и аккуратно подсунул указательный палец под металл 'браслета' - для этого ему понадобилось вдохнуть весь запас сил, что были при нем в тот момент - согнул фалангу в крючок и дернул. Ноль эффекта. Вроде бы и сдвинулся обруч на миллиметр-другой, но зато и сжался на такой же миллиметр, а это уже было ощутимо левой руке: Паника побежала от запястья к локтю, от локтя к плечу, в захолодевший затылок - и там уже, в мозгу, зазвонила во все колокола Велимир шмурыгнул носом, сощурился на солнце, сплюнул подчеркнуто лениво и взломал в себе все барьеры, помогавшие ему поддерживать в границах человеческую суть и слабость. Его левая рука, только что онемелая, отказавшаяся выполнять его приказы, послушно истончилась, выскользнула из западни, но не вся, оставив на металле обруча крючок указательного пальца, восстановила прежний вид, так что серебряный обруч оказался подцеплен за противоположные края двумя указательными пальцами. 'Я тебя порву, гадина' - решил он про себя и удвоил усилия. И утроил. И уже подошел, пожалуй, к пределу своих возможностей: Нет, были еще резервы: Но - все равно от души рванул!.. Обруч подался было в овал , но после непродолжительной борьбы вернул себе прежнюю форму, а указательные пальцы потеряли чувствительность... - Цветочек аленькой! Н-да: А вот не буду я тебя на голову надевать, даже и не проси. -Велимир подбросил корону на ладони и ойкнул от неожиданности: корона перевернулась в полете и семью зубчиками впилась в ладонь, словно прилипла. Неглубоко, два милиметра от силы в каждом зубчике - а как крепко приладилась! Велимир рассмеялся и чуть дрожащими пальцами, аккуратно, отцепил ее от руки. Сила и для этого понадобилась недетская, однако не в сравнение с тою, что потребовалась для высвобождения запястья. - Ну-ну: Очевидное-невероятное: нет в тебе никакой иной силы, кроме природной, а она - не магия, не волшебство и не колдовская сущность. Якобы. И - вот она, которой нет: тепло и наглядно себя являет вопреки законам свободного распределения вероятностей. Возьму и брошу тебя в паутинник на Елагином, в самый источник - и поглядим - кто из вас кого съест: Полезай обратно в карман, клыками наружу, и веди себя тихо, как и подобает маленькому серебряному предмету, не заряженному ничем сверхъестественным. А я пока подумаю. Велимир шел по парку и взгляд его, очищенный от контроля со стороны ошеломленного сознания, обрел ясность совсем не будничную, однако же рассеянную, не отличающую важное от не важного, необходимое от ненужного... расплющенный фильтр от окурка лежит, а из него, из самого белого краешка сохранившейся бумаги, торчат два червячка - табачинки, облако медленно плывет сверху справа, причем в сторону от остальных облаков, наверное попало в посторонний воздушный поток: Белка: Велимир ничем не тревожил ее, ни взглядом, ни жестом, а она вдруг испугалась - и на дерево, по спирали вверх! Бутылка не табельная, такую не сдать... Велимир посмотрел на плечо, где в кармане свитера лежало странное... вроде бы нагрелось: Нет, причудилось, смирно себя ведет. Интересно, где сейчас Филарет со Светкой? Нашли они папку, или занялись чем-нибудь другим, приятным, но менее прибыльным? Света свой выбор сделала, а он, Велимир, для нее теперь где-то в обозе предпочтений, рядом с Арсением Игоревичем, по которому она не далее как на днях слезы горькие лила, истерики устраивала... Не вспоминает даже - поразительно. Он, Велимир, здесь ни при чем: памяти ее не лишал, любящее сердце не анестезировал, однозначно, да и Фил никакой иной магии, кроме статей маскулинных, также не применял, Велимир бы это сразу почувствовал: Но ведь не почувствовал же он этого проклятого браслета! Эти события далеко превосходили эмоциональную готовность Велимира ко всяческим неожиданностям и он нервничал. - Хренячий ты пар! Чего нависло? Проваливай, не заслоняй мне солнышка! - Велимир даже кулаком погрозил облаку, не стесняясь себя и других посетителей парка, впрочем, никого и не было, поскольку Велимир позабыл снять заклятие одиночества и все люди (и мелкая нечисть, окажись она вдруг поблизости) послушно очищали ему одному пространство общей площадью гектаров в двенадцать с небольшим, так что он брел среди редких деревьев, стараясь держаться более открытых, более веселых кусочков пространства, все время в центре пустого от людей, им же очерченного круга. - Да что с тобою, облако? - вопросил он, удивленный тем, что облако не только не повиновалось отгоняющему взмаху руки и не очистило ему общение с солнцем, но напротив - сгустилось и расплылось на три четверти небосвода... 'Да оно снижается!' - Сразу же вспомнился ураган с градом и прочие погодные прелести: Вот и еще одно доказательство, что все дело в тебе, венец микроцефала! Ох, ты!.. Велимир спохватился поздновато, но все понял правильно: облако не заметило барьера, поставленного против людей, беспрепятственно спустилось к самой земле и белым туманом прицельно упало на Велимира. Видывал он всякое и слишком многое в своей жизни, чтобы его можно было по-крупному застать врасплох, но все-таки тумана такой густоты ни встречать, ни творить ему не доводилось. Туман упал, вцепился и замер. Замер и Велимир, скованный простой природной субстанцией, обычною водой, которая в условиях внезапной зимне-антарктической погоды превратилась в гигантскую ледяную пену, и в которой молекулы выстроились не абы как на авось, но составились в сверхпрочные и тончайшие нити. Велимир моргнул неосторожно и ресницы осыпались вместе с кусочками века, кровь не замедлила полностью залить правый глаз, левый остался невредим. Велимир среагировал мгновенно и замер, мельчайшие порезы не в счет, и веко он залечит, уже залечил, но одежда... Одежда превратилась в хрупкий камень и грозила вот-вот осыпаться к ногам, как до этого листья с деревьев осыпались от предсмертного крика того, кто еще несколько часов назад представился Велимиру Тер-Тефлоевым, а ныне перестал быть везде и вовеки... Да и на одежду начхать, но коронка неминуемо высвободится из кармана и прилепится к плечу, либо предплечью, откуда снимать будет намного тяжелее... Он и коронке не даст своевольничать, справится с ее липкой жадностью, обязательно справится, но: Нет, нет, нет, никакой магии, абсолютно естественное природное явление. О, как все естественно и не безобразно!.. Велимир прижал локоть левой руки потеснее к боку, но видно не так шевельнулся - в колено, затылок и задницу словно плеснуло варом - там и сям потекла кровь. Велимир вобрал в себя морозный воздух, который при обычных обстоятельствах превратил бы его легкие в кровавую труху, и выдохнул - тотчас в густом тумане образовалась грушевидная промоина, в небольшой шар-зонд размером. Велимир послал туда заклинание, укрепил его еще одним и в промоине возникла ушастая лысая голова с широченным губастым ртом на веселом лице. - Голодно, владыка. - Ну жри тогда. Все это - Велимир поленился описывать словами и мысленно очертил границы задания - твое. Голова разинула пасть и врезалась в полупрозрачную морозную стену . Послышался легчайший хруст - это поддался ледяной туман, а голова заурчала: И взвизгнула... - Она твердая, владыка, больно кусать ее! - Г