ечник, гражданин начальник.
     - А еще?
     - По жестяному могу.
     - Очень хорошо. Ты? - Начальник перевел взор на Филипповского.
     Одноглазый   великан   рассказал,  что   он   кочегар  с   паровоза  из
Каменец-Подольска.
     - А ты?
     Благообразный старик пробормотал неожиданно несколько слов по-немецки.
     - Что это? - сказала бекеша с интересом.
     - Вы не беспокойтесь,  - сказал  нарядчик. - Это столяр, хороший столяр
Фризоргер. Он немножко не в себе. Но он опомнится.
     - А по-немецки-то зачем?
     - Он из-под Саратова, из автономной республики...
     - А-а-а... А ты? - Это  был вопрос Андрееву. "Ему нужны  специалисты  и
вообще рабочий народ, - подумал Андреев. - Я буду кожевником".
     - Дубильщик, гражданин начальник.
     - Очень хорошо. А лет сколько?
     - Тридцать один.
     Начальник покачал головой. Но  так как он был человек опытный и видывал
воскрешение из мертвых, он промолчал и перевел глаза на пятого.
     Пятый,  вертлявый  человек,  оказался  ни  много ни  мало как  деятелем
общества эсперантистов.
     - Я, понимаете, вообще-то агроном, по образованию агроном,  даже лекции
читал, а дело у меня, значит, по эсперантистам.
     - Шпионаж, что ли? - равнодушно сказала бекеша.
     - Вот-вот, вроде этого, - подтвердил вертлявый человек.
     - Ну как? - спросил нарядчик.
     - Беру, - сказал начальник. - Все  равно лучших не найдешь. Выбор нынче
небогат.
     Всех пятерых повели  в отдельную  камеру  -  комнату  при бараке.  Но в
списке было еще две-три фамилии - это  Андреев заметил  очень хорошо. Пришел
нарядчик.
     - Куда мы едем?
     - На местную  командировку, куда же еще, - сказал нарядчик. - А это ваш
начальник  будет.  Через час  и  отправим. Три месяца припухали тут, друзья,
пора и честь знать.
     Через час их  вызвали, только не  к машине,  а  в кладовую.  "Очевидно,
заменять  обмундирование",  -  думал Андреев. Ведь весна на носу  -  апрель.
Выдадут летнее,  а это, зимнее,  ненавистное, приисковое,  он сдаст, бросит,
забудет. Но вместо летнего обмундирования им выдали зимнее. По ошибке? Нет -
на списке была метка красным карандашом: "Зимнее".
     Ничего  не  понимая,  в  весенний  день  они  оделись  во  второсрочные
телогрейки и бушлаты,  в старые,  чиненые  валенки. И, прыгая кое-как  через
лужи, в тревоге добрались до барачной комнаты, откуда они пришли на склад.
     Все  были встревожены чрезвычайно, и все молчали,  и  только  Фризоргер
что-то лопотал и лопотал по-немецки.
     - Это он молитвы читает, мать его... - шепнул Филипповский Андрееву.
     -  Ну,  кто  тут  что  знает?  -  спросил  Андреев. Седой,  похожий  на
профессора  печник  перечислил  все  ближние  командировки:  порт, четвертый
километр, семнадцатый километр, двадцать третий, сорок седьмой...
     Дальше начинались участки дорожных  управлений -  места  немногим лучше
золотых приисков.
     - Выходи!  Шагай к  воротам! Все вышли и пошли к  воротам пересылки. За
воротами стоял большой грузовик, закрытый зеленой парусиной.
     - Конвой, принимай!
     Конвоир  сделал  перекличку.  Андреев чувствовал,  как  холодеют у него
ноги, спина...
     - Садись в машину!
     Конвоир откинул край большого  брезента, закрывавшего  машину, - машина
была полна людей, сидевших по всей форме.
     - Полезай!
     Все пятеро сели вместе. Все молчали.  Конвоир сел  в машину, затарахтел
мотор, и машина двинулась по шоссе, выезжая на главную трассу.
     -  На  четвертый километр везут,  -  сказал  печник.  Верстовые  столбы
уплывали мимо. Все пятеро сдвинули головы около щели в  брезенте, не  верили
глазам...
     - Семнадцатый...
     - Двадцать третий... - считал Филипповский.
     - На  местную,  сволочи!  -  злобно прохрипел печник.  Машина давно уже
вертелась витой  дорогой  между скал.  Шоссе было  похоже на  канат, которым
тащили море к небу. Тащили горы-бурлаки, согнув спину.
     - Сорок седьмой, - безнадежно пискнул вертлявый эсперантист.
     Машина пролетела мимо.
     - Куда мы едем? - спросил Андреев, ухватив чье-то плечо.
     - На Атке, на двести восьмом будем ночевать.
     - А дальше?
     - Не знаю... Дай закурить.
     Грузовик, тяжело пыхтя, взбирался на перевал Яблонового хребта.

     1959