сын своих родителей -- Холодной Войны и Дефицита Товаров Народного Потребления. -- Так для чего же, интересно, Весельчаку понадобилась твоя программа? -- спросил Танцор. -- А я откуда знаю? Главное, как он про нее пронюхал? -- Ну, это элементарно. Черт знает с кем пьешь, трахаешься... -- Танцор спохватился, невольно наступив на свежую мозоль Деда. И быстро перевел разговор. -- Думаю, Весельчак хочет разрушить Трейд, избавиться от конкурентов. -- Тогда почему же он не воспользовался той дискетой, с пластиковыми картами? -- возразил Следопыт. -- Не сходится. -- Все сходится. Тогда было стремно. Могли за руку схватить как организатора банковской провокации. А с этой самой PV все должно быть шито-крыто, все концы в воду. Был небоскреб. И нет небоскреба. Кто виноват? Чеченцы. -- Во-во, -- поддержала Танцора Стрелка. -- Наверняка Весельчак уже внедрил в Трейд какую-нибудь Люсю-программистку. У них ведь из-за войны с челябинскими народ на треть обновился. И сейчас сидит та самая Люся номер два и ждет, когда ей программу закинут. -- Хорошо, а мы чего ждем? Игра уже, что ли, закончилась? -- Эк тебя Сисадмин завел, -- взвилась Стрелка, -- никак не остановишься. Ведь за нами уже никто не охотится. Все охотники в земле сырой. -- Ты уверена? А эта история с Лохом? Боюсь, что теперь надо ждать какой-нибудь подлянки от Весельчака. -- У тебя мания, мой друг. -- Пусть будет мания, но поскольку квартира Деда засветилась, он переезжает к Следопыту. Согласен, Дед? -- Да мне-то что? Дело привычное, солдатское. Только как Следопыт? Я-то человек пьющий. Да и с женщинами иногда встречаюсь. -- Нормально, Дед, надеюсь, не передеремся. Места в двух комнатах хватит. А как же вы, Танцор? Ведь у вас Лох побывал. Тоже ведь засветились. -- Ну, мы отобьемся. Нас двое. И еще Калашников со Стрелкиными ботинками. Думаю, у Весельчака боевики не такие крутые, как в Трейде. У него вся сила в мозгах. Чувствую, он нас еще не раз достанет. -- Слушай, Танцор, а может, ну его на хрен? Все это дело, -- неожиданно скатился к пацифизму Следопыт. -- Сядем вчетвером в какую-нибудь "Люфтганзу", и -- месяца на три куда-нибудь в Канаду, к русским березкам. Или на кенгуру посмотрим. А? Денег хватит. А тут за это время, глядишь, все и устаканится. -- Был один такой, Графом звали. Решил в прошлом году соскочить. Так от него даже могилки не осталось. * * * Сисадмин, как обычно, был в курсе всех последних событий, всех тайных разговоров, всех сокровенных мыслей. Дома Танцора уже поджидала его гнусно-глумливая писулька: От: sisadmin Дата: 7 июня 2001 г. 19:25 Кому: tancor Тема: The end? Глубокоуважаемый tancor! Значит, решили, -- штыки в землю? Дело хорошее! Правильное! Земля, она по мужику стосковалась, по пахарю, по плугу его могучему, жирные чресла вспарывающему, истосковавшиеся. Ей уже пора семя принимать, да ростки зеленые к солнышку тянуть! (Кстати, а ты не задумывался о том, что Стрелка почитай за год ни разу не забеременела? Уж как вы наплевательски к предохранению ни относитесь, а все почему-то обходится. А ;) Да, а тут, вместо того, чтобы делом хлебопашеским заниматься, приходится в окопах вшей кормить! Из-за каких-то сраных банкиров под пули лезть! Правильно, Танцор, ну его на хер! Ну и напоследок, как обычно, хочу познакомить тебя еще с одной совершенно изумительной мыслью Лао-Цзы. Существа рождаются и умирают. Из десяти человек три идут к жизни, три -- к смерти. Из каждых десяти еще имеются три человека, которые умирают от своих деяний. Почему это так? Это происходит оттого, что у них слишком сильно стремление к жизни. Я слышал, что, кто умеет овладевать жизнью, идя по земле, не боится носорога и тигра, вступая в битву, не боится вооруженных солдат. Носорогу некуда вонзить в него свой рог, тигру некуда наложить на него свои когти, а солдатам некуда поразить его мечом. В чем причина? Это происходит оттого, что для него не существует смерти. Всегда твой sisadmin P.S. Да, чуть не забыл! Память-то стариковская, совершенно дырявая. Хочу обратить твое внимание, что из всего окружающего тебя сброда наиболее порядочным человеком, несомненно, является Весельчак. Впрочем, думаю, ты и сам в этом смог убедиться. Танцор, прочтя все это, максимально грязно выругался. Стрелка же отнеслась к посланию более рационально, отметив, что Весельчак наверняка готовится сделать им какую-нибудь подлянку с вывертом. Утром ни свет ни заря, часов около девяти, начал мерзко трезвонить мобильник. Танцор стоически терпел эту пытку минут пять. Звонки то прекращались, то неведомый кретин вновь начинал тыкать пальцами в кнопки и ждать, когда же Танцор встанет и шарахнет трубку о стену. Танцор встал. Не совсем, правда, добровольно, поскольку Стрелка, зарывшись с головой в одеяло, начала бессознательно, словно кукушонок, спихивать его с дивана. Встал, взял трубку и, словно сомнамбула, прошлепал босиком в кухню. -- Да. Что случилось? -- Танцор, здравствуйте, извините, что потревожил вас в столь ранний час. Но дело совершенно безотлагательное! Вопрос жизни и смерти! -- Чьей? -- спросил Танцор, не узнав сорвавшийся на истерику голос. -- Моей, моей! И еще сотен трех человек! Возможно, это касается и кого-нибудь из вашей команды! -- А кто вы? -- Аникеев я, Аникеев! Артемий Борисович! -- А, Весельчак. -- Да, можно и так. Прошу вас, выслушайте меня внимательно. -- Слушай, давай на "ты"? Идет? Это как-то сближает. Так что конкретно случилось-то? -- Пока еще не случилось. Но скоро, совсем скоро. Я только что узнал, что игра закончилась... -- Ну и прекрасно. Мне вчера Сисадмин тоже что-то такое туманное намекал... -- Не перебивайте... -- Перебивай! -- Да, хорошо, хорошо. Дело в том, что там, ну, ты знаешь, сейчас заняты подсчетом выигрышей. Вот. А потом, когда разберутся, то начнут тут, у нас, все свертывать. Это понятно? -- Что значит "там", "здесь"? -- Не прикидывайся ребенком! Или ты себя человеком до сих пор считаешь? -- А я еще не решил. Это вопрос непростой, онтологический. Танцор включил плиту, поставил кофейник. Решил взбодриться, поскольку предстоял непростой разговор. Надо было просечь, на чем же Весельчак собрался его подловить. Несомненно, начнет плясать вокруг программы Деда. -- Алло, ты меня слышишь? -- Ну да, слышу. Так чего тебе все-таки надо? -- Так вот, предстоит большая ликвидация. И это дело можно, необходимо предотвратить. -- Угу, и для этого нужна программа. Так? Которую Люся не смогла увести у Деда. Я правильно мыслю? Вскипел кофе. Танцор налил самую большую чашку. И начал, обжигаясь, отхлебывать. -- Слушай, -- в голосе Весельчака появилась несвойственная ему тоскливая мольба, что Танцор принял за профессионализм высокой пробы, -- ты, вероятно, мне не веришь! Почему? За все хорошее, что я тебе сделал? -- Шпионку трансвестированную ты тоже считаешь своим благодеянием? -- Нет, я был вынужден! Иного выхода не было! Ведь мог бы, мог автоматчиков послать... -- Мог, -- согласился Танцор, -- но автоматчики упрямого Деда не обломали бы. Так бы и умер без толку. Ты ж его, наверно, знаешь? -- Да, конечно. Но как, как мне тебе доказать, что мы с тобой в одной команде?! Как?! -- Слушай, кончай истерики закатывать. Возьми себя в руки и объясни все подробно и доходчиво. А там уж посмотрим. -- Но ведь время же теряем, теряем время! Это может начаться в любой момент. -- Все! Или рассказываешь. Или разговор закончен! Весельчак все же взял себя в руки. Танцор подключил к телефону магнитофон. И начал записывать. Чтобы потом еще раз прослушать вместе со Стрелкой. Две головы -- это всегда неплохо. Говорил Весельчак долго и путано. Танцор успел за это время выхлебать две почти полулитровых чашки кофе. Вот смысл этой достаточно темной речи, из которой изъяты повторы и излишне эмоциональные фрагменты. Банкир Аникеев полгода назад был приглашен неким "игровым комитетом" принять участие в сетевой игре "Щит". Там, в материальном мире, ему предложили сделать ставку в тотализаторе, довольно крупную, и дожидаться окончания игры. Когда его прогноз относительно окончательного результата либо оправдается, и он получит выигрыш, либо наоборот. Предложили также сделать его программный клон, чтобы заслать в виртуальный мир, где бы он в качестве игрока стал председателем правления Петролеум-банка. Так на свет, точнее, на этот, сетевой свет, появился Весельчак. Да, он это прекрасно знал и осознавал, поскольку программисты вложили в него такую информацию. Точно таким же был и Илларионов, то есть клон Илларионова -- Председатель из Трейд-банка. Весельчак подозревает, хоть наверняка в этом и не уверен, что подавляющее большинство сотрудников Петролеума -- тоже цифровые клоны реальных людей. Понятно, что для Аникеева Весельчак был никем и ничем, куском информации, который невозможно ни увидеть, ни потрогать. Весельчак же здесь, в виртуальном мире, был личностью, имел свое "я" и осознавал себя нормальным человеком. Человеком, который более всего на свете боится смерти. Подробности игры там, в реальном мире, то есть принципы ставок в тотализаторе, условия пари и прочие вещи он знал очень туманно. Несомненно, такова была задача, поставленная перед программистами. Еще меньше он знал о том, чем все это должно закончиться. Управлял банком, боролся с конкурентами и думал, что это будет продолжаться вечно. Однако сегодня ночью вдруг узнал, что игра вот-вот закончится. После чего все программные клоны должны быть уничтожены. Там, наверху, вероятно, руководствуются предельно прагматичными соображениями: если есть матрицы, люди-эталоны, то с них можно наштамповать сколько угодно программных копий. Причем учесть опыт закончившейся игры и в дальнейшем штамповать более совершенные модели. Поэтому Весельчак со всеми своими тремястами подчиненными должен был умереть. Естественно, там, в реале, никто не принимал в расчет то обстоятельство, что клоны -- это мыслящие существа, по самоощущению ничем не отличающиеся от людей. В то же время каждый из них был уже совершенно независим от своего прототипа, жил своей совершенно автономной жизнью и имел уже свой накопленный за полгода опыт. И все эти люди, именно люди, должны умереть. Технически это выполняется предельно просто. Неподалеку от Петролеума, где-то в Останкино, есть узел сотовой связи, через который осуществляется контакт двух миров, реального и виртуального. Где он, Весельчаку неизвестно. Однако вчера ему удалось узнать, что сигнал на уничтожение будет передан с узла на один из передатчиков телецентра. Затем на передающую антенну телебашни. На какую конкретно, выяснить невозможно. Единственный способ спасти триста человек -- разрушить телебашню. Разрушить при помощи программы Деда. -- Стоп! -- сказал Танцор. -- Предположим, я тебе поверил. Однако сколько же народу ты угробишь вместе с башней? Ведь там до хрена обслуги. Тоже, наверно, человек триста. -- Танцор, запомни! Есть игроки, как ты и твои друзья. Вы очень устойчивы. Мы, клоны, сделаны так, чтобы нас можно было в случае нужды быстро "стереть". Все же остальные, кого ты видишь вокруг и считаешь такими же, как и сам, в действительности что-то типа фона, объемной анимации. Те, с которыми ты вступаешь в контакт, на время инициализируются, а потом опять переходят в ждуще-спящий режим. Ни у кого из них, Танцор, нет индивидуальности. Это не убийство. Нет. -- Хорошо, но почему я должен тебе поверить? Разве это не может быть какая-то подлянка с твоей стороны? -- Танцор, милый, тебе нужна Останкинская башня? -- Да, в общем-то, конечно, на хрен не нужна. -- Это, во-первых. Во-вторых, я с тобой предельно искренен. Ведь не стал же я врать, что тебя тоже хотят стереть! Не стал же! -- Ладно, предположим, я поверил в твою ахинею про башню. Но где гарантия, что ты вначале не грохнешь Трейд, а потом уже башню. А может быть, тебе и не нужна никакая башня. Где гарантия, что ты не словчишь? Что все это не блеф. -- Но ты же знаешь, как я к тебе отношусь. Помнишь, денег дал? И не стал скрывать, что я тебя знаю. -- Это не разговор. -- Хорошо, я выгребаю тебе всю наличку, которая тут есть. Тысяч, наверно, восемьсот наскребу. Идет? -- Деньги -- мусор. Да я не особо и нуждаюсь. Давай конкретней. -- Черт! Ну передам тебе весь банк с потрохами! Этого хватит?! -- Я не понимаю, как ты с таким путаным мышлением там у себя командуешь? Это все не то. Надо что-то такое, что бы ты мне оставил под залог. Понимаешь? Самое дорогое. Понимаешь?.. Так, понял. Самое дорогое -- это твоя жизнь. Вот и давай, дуй сюда. Заложником будешь. -- Нельзя, нельзя, Танцор! У меня в башне агент сидит. Я ему сам должен передать дискету. Он только меня знает. Нельзя. -- Хорошо. Ты подумай пару минут. А потом я тебе перезвоню. Скажи на всякий свой номерок. Танцор позвонил Следопыту. Тот по пока еще не изжитой милицейской привычке был уже на ногах. -- Значит так, Следопыт. Дело очень важное. Слушай и не перебивай. Это приказ. Бери Деда. Бери его дискету. Сначала скопируй. И на самых больших оборотах дуй ко мне. По дороге расспроси, как запускать программу. Все. Подробности на месте. Вперед. -- Алло, Весельчак. Придумал? -- Да. К тебе приедет моя женщина. Это самое дорогое для меня. -- Жена, что ли? -- Жен здесь ни у кого нет. Она самая для меня дорогая. Веришь? Интонация, с которой он это сказал, была более чем убедительна. Танцор поверил. Поверил еще и потому, что это был очень красивый ход. Он прекрасно знал, что все красивое -- правильное. Красота, настоящая красота, лживой не бывает. Танцор искренне полагал, что именно красота спасет мир. Правда, как и подавляющее большинство истинных ценителей творческого гения Достоевского, он и не подозревал, что речь идет не о всякой красоте, а о красоте подвига Христа. -- Да, годится. Верю. -- Тогда так. Как только к тебе приедет Нина -- она будет одна, не волнуйся, -- то сразу же шлешь мне по е-мейлу программный файл. -- Нет. -- Что нет! Что нет! -- Весельчак был на грани истерики. -- Ты его скопируешь и размножишь. Так не годится. К тебе приедет Следопыт с дискетой. Он все проконтролирует. -- Танцор, время, время! Все может оказаться пустыми хлопотами! Пойми же, черт тебя побери! -- Нет, Весельчак. Будем делать так и только так. Отсюда до тебя минут пятнадцать -- двадцать. Так что не пори горячку. -- Ну пойми же... -- Нет. Давай о деталях. Может, ему сразу к башне? -- Лучше к банку. Тут как раз по пути. Я знаю короткую дорогу. Буду у входа, в машине. Но только прошу, чтобы без фокусов. Умоляю, Танцор! -- Да, конечно. Надеюсь, за Нину переживать не будешь? -- О чем речь, Танцор. Такие, как ты, долго не живут... -- Не понял! -- Ну с принципами, черт тебя побери, с принципами! -- А, понял. Как говорится, и жизнью смерть поправ! Та-ра-та-та-та-ра! Короче все, жди. Я тоже буду ждать. Включу телевизор... -- Ладно, все. Надо готовиться. Спасибо тебе. -- Не за что. Свежими лимонами вернешь. * * * У банка Следопыта никто не ждал. И это было странно. Потому что ведь торопил, пузыри, можно сказать, пускал, в истерике бился. А тут, видите ли, барин еще не соизволили на крылечко спуститься. Блин! Следопыт вылез из джипа. Ткнул с досады ногой переднее левое. Закурил. Достал из кармана мобильник, чтобы рассказать о незадаче Танцору. И тут из дверей выскочила, словно ошпаренная, сексапильная барышня секретарско-референтского вида и смешно и одновременно жалко, потому что была на изрядных каблуках, побежала к джипу. -- Следопыт, миленький, скорей! Скорей, спасайте! -- запричитала она, закончив дистанцию. -- Скорей, Артемий Борисыч!.. Спасать надо! Железным Следопыт не был, однако нашел в себе силы не потерять голову, не кинуться по первому зову в вероятную мышеловку: -- Мы так не договаривались. Договаривались ехать отсюда в Останкино. -- Умоляю вас, они уже начинают! Пощадите! Скорей! В глазах стояли слезы. Не говоря уж про голос. "Ладно, -- решил Следопыт, -- у Танцора заложница. Так что можно и рискнуть. Все же неплохой чувак, не пожалел пятидесяти штук. А это, вероятно, та самая Илона, про которую Танцор рассказывал, -- соображал он, пока шагал рядом с бегущей Илоной. -- Рискнем! Как-никак банк, источник народной радости!" В привратницкой толклись трое каких-то совершенно индифферентных охранников, не обративших на вбежавших ни малейшего внимания. Что отчасти было, конечно, понятно -- секретарша шефа. Но хоть бы кто глянул в их сторону. В вестибюле было какое-то бессмысленное броуновское движение. Это бросалось в глаза. Люди двигались в самых разнообразных направлениях, их траектории не подчинялись никакой логике. "Сомнамбулы", -- сформулировал Следопыт. Илона неслась прямиком к лестнице... Вдруг, налетев сходу на одного, с рыбьими глазами, в бордовой рубашке с желтым галстуком, не отскочила от него. И не сшибла, потому что не могла сшибить, массы были несопоставимыми. А пробежала насквозь. Следопыт словно примерз к полу. Призраки! Резко стало холодно. Но не от мощных кондиционеров. Нет. Илона обернулась. С мольбой: "Он ждет! Скорее!" Следопыт с трудом пересилил нормальные, естественные рефлексы, которыми его усиленно долбил мозг, впервые в жизни столкнувшийся с подобной ирреальщиной, которыми пытался парализовать, а потом погладь обратно, к выходу. -- СКОРЕЕ, СЛЕДОПЫТ! В дальнем углу кабинета стоял Весельчак. На их появление он никак не отреагировал. Стало ясно, что и он тоже... Отсутствующие глаза, хаотичная мимика. Слегка размытые контуры, как бы "не в фокусе". Илона зарыдала. Опоздали. Следопыт подошел к бару. Налил на треть два стакана водки. Один выпил сам. Второй протянул Илоне. Заставил выпить. Немного успокоилась. Во всяком случае, трясти ее перестало. -- Неужели ничего уже нельзя сделать? Следопыт, миленький. -- Не знаю. Он говорил, что надо башню грохнуть. Но ведь уже... А ты как уцелела? -- Артемий Борисыч говорил, что со мной ничего не должно случиться. Я не такая, как все здесь. Следопыт пристально посмотрел на Илону: -- Игрочиха? Но та не уел еда ответить. Резко вспыхнул двадцатичетырехдюймовый экран монитора. Выплыло лицо Весельчака. Это было сильно. Очень сильно! Весельчак заговорил, глумливо ухмыляясь. -- Да, Следопыт. Это игрочиха. Та самая Дюймовочка, за которой ты в прошлом году гонялся по всей Москве. По нашей Москве. Ее, правда, изрядно переделали. Стала не такой миниатюрной. Фигуру подогнали под соответствующие стандарты. Ну, и четверть века скинули. Как видишь, теперь ягодкой стала. -- Весельчак прямо-таки мурлыкал, глядя на нее. -- Но характер тот же самый. Сплав артистизма и интриганства. -- Артемий Борисыч, -- радостно улыбаясь, перебила его Илона совершенно идиотским вопросом, -- где вы? -- В телевизоре я, милая, в телевизоре. Тут и живу... Борисыч-то я Борисыч, да не тот. Твой шеф, как я вижу, совсем скоро в воздухе растает. -- И он совершенно непристойно заржал, с какими-то всхрюкиваниями. Потом слегка отошел, протер глаза носовым платочком и продолжил: -- А вообще-то я вам благодарен, всем вам. Если б вы знали, какой выигрыш я сорвал! Следопыт наблюдал за этой харей как-то совершенно спокойно, можно сказать, отрешенно. Ну, мудак и есть мудак. Что с него взять? Не станешь же злиться на то, что дождь пошел или еще что-то такое. Стихия. Тупая самодостаточная стихия. А никакая не игра богов или там козни генотипа. Внезапно Аникеев исчез с экрана. Появилась совершенно незнакомая рожа. Следопыт пригляделся. В общем-то даже и не рожа, а вполне стандартная физиономия. С умеренным интеллектом во взгляде. Волосы, зачесанные назад, были не в силах замаскировать плешь. Слегка обвислые щеки, видимо, давно уже отвыкшие от свежего воздуха. И еле уловимый нервный тик. Так, чуть-чуть левое веко. Или правое? Монитор передает зеркальное изображение или прямое? Незнакомец, закашлявшись, прервал теоретизирование Следопыта. -- Значит так. Я -- координатор проекта. -- Знавал я одного Координатора, царствие ему небесное, -- не удержался от хамства Следопыт. -- Зря ты так. Совершенно неуместно. Для того, чтобы настроиться на подобающий лад, сходи-ка, проверь дверь. В смысле, попробуй отсюда выйти. Следопыт подошел к двери. Подергал. Дверь была заперта. Шансов вышибить ее не было никаких. Потому что была она, что называется, "сейфовая". -- Вот-вот, -- сказал за спиной монитор. -- А теперь попробуй через окно. Второй этаж, не так уж и высоко. Следопыт взял стул и ударил им по стеклу. Потом ударил изо всей силы. Изо всей силы, на которую способен попавший в капкан зверь. Тот же самый результат. Достал Макарова. Выпустил три пули. Остановился лишь после того, как третья, отрикошетив, чуть не отсекла ухо. Да, расклад был явно не в его пользу. Посмотрел на Илону-Дюймовочку. Та плакала. Достал мобильник, чтобы рассказать Танцору, в какую мышеловку его заманили. Координатор, громко высморкавшись, скептически заметил: -- Не трудись, Следопыт, телефон отключен. -- Да-да, дорогой, платить надо за мобильничек! Халява кончилась! -- высунулся из-за спины Весельчак. -- Артемий Борисыч, извольте вести себя прилично! -- сказал Координатор, не оборачиваясь. -- Вот уж не думал, что выигрыш на вас так пагубно подействует. Пойдите куда-нибудь, в бар, в казино, еще куда-нибудь. А с тобой, Следопыт, я хотел бы немного побеседовать. Все ж таки мыслящее существо как-никак. Имеешь право. -- Существо, говоришь?! -- А кто же? -- изумился Координатор. -- И ты это сам прекрасно знаешь. Но сейчас не время для такого рода дискуссий. Хочу обратить твое внимание на то, что ни Илона, ни Весельчак не виноваты в том, что ты попался. Весельчак искренне полагал, что сможет воспрепятствовать, как он выражался, уничтожению. На самом же деле это чистка. Ведь ты же наверняка знаешь о международном договоре по незагрязнению Сети? -- Но они же были людьми! Они же чувствовали. Они боялись смерти, черт тебя побери! -- Опять ты за свое! -- сказал раздраженно Координатор. -- Я, собственно, не за тем подключился, чтобы обсуждать этические проблемы. Проект закончился, и надо готовиться к новому. А эти будут тут путаться. Правда, мне не совсем понятно, откуда эти глюки появились. Должны были ведь подчистую стереться. А тут какие-то призраки... -- Слушай, -- решил воспользоваться ситуацией Следопыт, -- а нельзя ли поговорить с Сисадмином? Ведь ты же сам сказал, что имею право. Как мыслящее существо. -- А не хотел бы ты получить аудиенцию у Папы Римского? -- рассмеялся Координатор. -- А лучше у апостола Петра. Нет такой потребности? -- Ну ничего, когда-нибудь мы доберемся до вашей блядской лавочки! Тогда разговор будет совсем другой! Лицо Координатора приобрело крайне озабоченное выражение. Даже челюсть отвалилась. Когда он отсмеялся, а смеялся он всегда глубоко внутри, не выдавая себя ни одним мускулом, то сказал все тем же тоном, как бы усталым и перманентно озабоченным: -- Дело в том, Следопыт, что если кто и будет пытаться до нас добраться, то только не ты. Потому что -- слушай внимательно -- мы в тебе слегка разочаровались. Понимаешь? Ты в последнее время несколько выбивался из ансамбля. Правда, не это главное. Просто все следующие проекты будут таковы, что ты уже не нужен. Именно для этого тебя сюда и, скажем так, пригласили. У Следопыта все оборвалось внутри, и бешено заколотилось сердце. -- Вот, дорогой, это означает, что ты подлежишь уничтожению. А чтобы тебе не было слишком скучно и страшно, вместе с тобой будет уничтожена и Илона. Поскольку вы не клоны, а игроки, дело это не столь простое и быстрое. Но, обещаю тебе, никакого садизма. Следопыт уже собрал в кулак остаток сил, мужества и всего остального, что у него было внутри, решив вести себя достойно. Потому что зачем же доставлять радость этим скотам? Да и Дюймовочка... Дюймовочка, парализованная ужасом, уже ничего не соображала. Глаза с расширенными зрачками смотрели в бесконечность. По щекам беззвучно текли слезы. -- Значит, решили? -- Да, Следопыт. Деваться некуда. Кстати, не ломай компьютер, тут совсем другой механизм. Ты же, в отличие от клонов, исчезнешь бесследно, без всяких этих глюков. -- И душа? -- О чем ты? Где она у тебя, Следопыт? В каком-нибудь числовом массиве записана? Брось, не будет тебе ни рая, ни ада. Не будет и буддийской модели, даже в растение не перевоплотишься. Лучше горькая правда без иллюзий, чем сладкая ложь. Согласен? -- Скоты! Ублюдки!.. Ты-то сам не подохнешь случайно? Уверен?! -- Уверен! На мониторе появилось изображение российского триколора, приспущенного на флагштоке. Сверху была черная траурная лента. И Шопен. Илона, подчиняясь какому-то утробному рефлексу, кинулась к Следопыту, прижалась к груди мокрым лицом, словно пыталась найти в живом и теплом теле спасение. Впрочем, не только лицо было мокрым. Но это ничего. Ничего в этом стыдного не было. Следопыт посадил ее на колени и гладил по голове. Вдвоем не так страшно. Минут через пять с головой что-то стало происходить. Следопыт отчетливо увидел перед собой длинный тоннель, стены которого были зеркальными. Он начинался где-то внутри него. И терялся в бесконечности. Следопыт не только увидел, но и ощутил, как кто-то вышел из него, откуда-то, то ли из легких, то ли из сердца, то ли из селезенки, и медленно пошел вперед, дробясь и множась в зеркальных стенах тоннеля. И хоть видно было только спину и затылок, стало ясно, что это Танцор. Вслед за ним ушла Стрелка... Дед... Рома Родионов... Степанов... Майор Завьялов... Скорость постепенно нарастала. Уже неслись вон, прочь из Следопыта, менты, с которыми он когда-то служил, хакеры и жучки, которых ловил на Митинском рынке, быстротечные подружки, институтские друзья и просто знакомые, одноклассники, учителя... Следопыт ощутил, что Илона уже не так сильно к нему прижимается, точнее, она стала уже какой-то мягкой. Потом почти неосязаемой. И исчезла. А из него продолжали со свистом вырываться и уноситься вдаль какие-то дети, которых он уже не помнил. Все мельче, мельче, мельче... И вдруг Следопыт опустел. Казалось, больше внутри него ничего нет. И тут медленно вышел отец. Пройдя шагов десять, обернулся и внимательно посмотрел на сына. Потом ушла мама. Стало медленно темнеть. АППЛЕТ 200. СМЕРТИ БОЛЬШЕ НЕТ Танцор непрерывно звонил то Следопыту, то Весельчаку. И по одному, и по другому номеру омерзительный женский голос отвечал, что абонент временно недоступен. Стрелка пыталась хоть что-то выяснить в Сети. Однако и там творилась какая-то чертовщина. На письмо, посланное Весельчаку, пришел ответ почтового автомата: The following address had permanent fatal errors No such user: anikeev@petroleum.ru Куда-то исчез и сервер Петролеума. Впору было ехать и смотреть, стоит ли банк на месте или же провалился под землю. Лишь один Дед безмятежно сидел у включенного телевизора, потихоньку потягивая виски, и ждал, когда же на хрен закончится все это телевидение. В свою дискету он верил свято, ни на йоту не сомневаясь, что она сработает самым эффективным образом. Нина, которая действительно была дивно хороша собой, рассеянно листала журналы. Мыслями она была там, с Весельчаком, который сейчас боролся за ее и свою жизни. За жизни трехсот своих петролеумцев. Стрелка оторвалась от монитора и посмотрела на нее. И вдруг заметила, что с Ниной происходит что-то странное. -- Танцор, -- позвала она, -- иди сюда. Смотри. Танцор с досадой оторвался от мобильника. Перешел в "компьютерную" комнату... И обомлел. Красивое лицо Нины, сохраняя те же самые пропорции, тем не менее разительно переменилось. В нем четко проступали черты, свойственные слабоумным. И тут же его еще более исказила уродливая гримаса. -- Нина, -- позвал ее Танцор, -- Нина! Ты что? Нина не слышала, не понимала, не реагировала. Изменения стремительно нарастали. У Танцора возникло ощущение, что Нина обесцвечивается, теряет резкость очертаний. "Тает!" -- наконец-то нашел он нужное слово. Вскоре ее тело, расставшись с плотью, слегка покачивалось, слегка колебалось сквозняком. Все было ясно. -- Дед, -- зло крикнул Танцор, -- бросай на хрен свой телевизор. Давай, вводи в программу данные по Останкинской башне. -- Чего горячку порешь, -- нехотя откликнулся Дед, не отрываясь ,от экрана. -- Щас они ее, заразу, завалят. Щас, не успеют новости закончиться. -- Да ты посмотри, твою мать, посмотри, что получилось! Дед наконец-то глянул на Нину. И настолько изумился, что чуть не выронил съемную челюсть. Сел за компьютер, зарядил дискету и застучал по кейборду. Танцор тем временем набил магазин для Калашникова. Сунул под брючный ремень Стечкина. Положил в сумку автомат и гранатомет. Стрелке дал Макарова. -- Ну, готов? -- спросил Деда, стоя уже у входной двери. -- Ready! -- молодцевато гаркнул Дед, словно здоровенный детина из дебрей Канзаса, которого сержант посылает прыгать с парашютом в топи Меконга. Однако за счет особенностей дикции получилось "Redeye!", что, как известно любому забулдыге от Северной Дакоты до Техаса и от Нью-Йорка до Калифорнии, означает крепкий дешевый виски. * * * Из телецентра вышла съемочная группа. И рысью побежала к служебному "Москвичу". Видимо, что-то где-то только что взорвалось. Или кого-то замочили. И надо было успеть, пока труп был еще тепленьким. Такая работа. Однако добежать не успели. Путь преградил Танцор с автоматом. -- Так, на хрен! Камеру сюда, суки! Камеру! А то всех на хрен! И микрофон! Живо! И двадцать минут сидеть в машине! Двадцать! Всех, на хрен, замочу! Бригада с готовностью отдала и камеру, и микрофон. Стрелка сдернула у двоих с груди бэджи и прицепила себе и Танцору. Собрала мобильники и кинула в "Жигули". Потом Танцор загнал всех в раздолбанный "Москвич". И сказал, что при включении зажигания или при попытке открыть дверь машина взлетит на воздух. "Через двадцать минут вернусь, разминирую!" -- крикнул напоследок. Пока Танцор несся к башне, Дед давал Стрелке последние наставления: -- Главное, как только RUNoм ее, голубушку, запустишь, то сразу же с Танцором бегите подальше. Потому что эту хреновину быстро развалит. Слишком уж неустойчивая. Мент у входа оказался чересчур доверчивым. Не пришлось даже автомат доставать. Стрелка поводила во все стороны камерой. Танцор начал нести в микрофон, который оказался с ОРТ, дикую ахинею про то, что "теперь, товарищи телезрители, мы входим в святая святых российского телевидения, в самую высокую в мире телевизионную башню, спроектированную самородком Кулибиным и инженером Поповым и воплощенную в стекле и бетоне их не менее талантливыми потомками". Лифт стремительно вознес террористов на технический этаж. Паренек в синем комбинезоне показал, где машинный зал. Танцор с автоматом в правой руке и гранатометом в левой быстренько уложил всех на пол, с ладонями, сцепленными на затылке. Стрелка села за пульт огромного компьютера, который натужно выл, словно Ил-86, пересекающий Атлантический океан. Сунула в окошко дискету. Скинула экзешный файл PV в память компьютера. И запустила программу. Танцору, который беспрерывно и настолько злобно матерился, что даже у Стрелки уши начали скручиваться в две красненькие трубочки, тем временем дали ключи от зала. Дали с готовностью, по первому же требованию. И он уже гнал всех вниз, к выходу. Стрелка, убедившись, что программа работает, заперла дверь и поспешила за Танцором. Мент у входа так ничего и не понял. Почему перевозбужденная толпа вывалила из башни, хоть до обеда было еще больше часа? Почему начали мерцать осветительные лампы? Почему начал вибрировать пол? Почему парень с ОРТ крикнул ему: "Все, служивый, вали отсюда"? Однако на всякий случай свалил. Танцор уже успел отъехать от башни метров на семьсот. И теперь стоял рядом с машиной, напряженно всматриваясь, -- происходит что-нибудь с ней или нет? Рядом молча стояла Стрелка. Дед, поднимая и резко бросая вниз правый кулак, словно пытался помочь резонансу, надсадно выдавливал из гортани: "Ну, давай!.. Ну, давай!.. Ну, давай!.. Ну, давай!.. Ну, давай!.." Ничего не происходило... Танцор посмотрел на часы: прошло пять минут. Уже пять минут... И вдруг самая макушка, шпиль, слегка качнулась влево. Вернулась. И ушла на столько же вправо. Потом еще раз, с уже большей амплитудой. -- Ну, японский городовой, пошла! -- облегченно вздохнул Дед. И тут же начал с еще большей энергией махать кулаком, синхронно с колебаниями. А башня уже раскачивалась и скрипела, словно одинокая корабельная сосна под натиском бури. Со шпиля сыпались вниз гроздья сверкающих, шипящих и лопающихся, как веселый фейерверк, искр. Сверкнула молния. Потом вторая... -- Ну, теперь мобильникам хана, -- тихо сказала Стрелка, не отрывая взгляда от гигантского шоу, которое придумал Дед. -- Хрен с ними, Стрелка! -- весело крикнул Танцор. -- Раз пошла такая пьянка!.. Потом еще раз посмотрел на часы: -- Ну, думаю, все оттуда уже свалили. Хоть все они и анимация, но так как-то спокойней. Было ясно, что башня доживает уже последние секунды. Внутри уже бушевал пожар. Из окон вовсю валили клубы разноцветного дыма. Амплитуда колебаний уже превзошла запас устойчивости, заложенный в строительном проекте... И вдруг остановилась, вертикально, словно ничего и не было. Все тело башни сотрясла чудовищная судорога, отчего прогремел оглушительный раскат грома. И треснула, разломилась в трех местах -- у основания, там, где наростом сидел ресторан "Седьмое небо", и в самом верху, где начинался трехсотметровый шпиль. И все эти сотни тонн плавно полетели вниз. -- Рот, рот открыть! -- заорал хитромудрый Дед. И это было правильно, потому что через пять секунд земля содрогнулась от страшного удара, а грохот был такой, что вполне могли лопнуть барабанные перепонки. Закурили. Постепенно пришли в себя. -- Ну вот, -- изрек Танцор, глядя на поверженное восьмое чудо света, построенное в годы социализма. -- Теперь, когда не стало этой иглы, этого шприца с грязной мулькой, может, начнут книжки читать. -- Во-во, -- подхватил Дед, -- не какого-нибудь милорда глупого, а Керуака, Гинзберга, Фарленгетти, Берроуза... -- Может, Дед, и про нас какой-нибудь правильный чувак напишет. -- Конечно, ексель-моксель, это было бы клево. -- Да, -- сказал Танцор, в третий раз посмотрев на часы, -- что-то Следопыта не видать. Пора бы уж. * . И тут в люке канализационного колодца, рядом с которым они стояли, послышался какой-то шум. И кто-то начал стучать изнутри по чугунной крышке. Кирпичом, но скорее всего железкой. Танцор наклонился и откинул крышку. В воздухе разлилось серное зловоние. И тут же, испуганно озираясь, показалась голова Ханурика. Он выскочил и, петляя, побежал к останкинскому пруду, где, шипя, остывали обломки "Седьмого неба". Затем из колодца вылезли живые и невредимые: -- Кривой Чип; -- три таганских быка; -- двадцать пять челябинских краповых беретов; -- семьдесят трейдовских боевиков; -- Чика с телохранителем; -- Председатель с водителем и двумя телохранителями; -- Весельчак с Ниной; -- Следопыт в обнимку с Илоной, которые с нежностью смотрели друг на друга; -- Люся, которая, не будучи дурой, в камере перерезала себе вены. А когда полезли триста сотрудников Петролеум-банка и двести -- Трейд-банка, то Председателя, как самого богатого, послали за пивом с лангустами. Дед заказал виски. А Чика начал что-то гундосить про героин, за что его чуть не кинули обратно в колодец. Затем из московских коммуникационных недр раздались какие-то странные механические звуки, и появился отец кибернетики Норберт Винер. Но не канонический старец, способный внушать окружающим лишь стерильное почтение, а изрядно пьяный и чрезвычайно довольный собой молодой человек, почти студент. На груди у Винера на кожаном ремне висела обшарпанная шарманка, он весело крутил ручку и на мотив "Амурских волн" орал на чистейшем русском языке всего лишь два слова. И эти слова были: "ПОЛНЫЙ АБЗАЦ!" ;)