женского рода. Буквы Ч и звука "ч" греки не знали. Нет специального знака для "ч" и в латинских азбуках европейских языков. Его функции поручают другим буквам, буквам с разными значками или буквосочетаниям. Вот маленькая табличка, в которой я собрал такие варианты. польский язык -- CZ итальянский -- С английский -- СН испанский -- СН турецкий -- Ç венгерский -- CS французский -- ТСН финский -- ТСН шведский -- СН Как видите, немало потрачено остроумия, чтобы передать звук "ч". А не пора ли было бы представителям всех латинизированных алфавитов мира взять да и договориться, чтобы повсюду соблюдалось хоть относительное единообразие в приемах выражения одних и 2210 тех же звуков примерно теми же буквами? Ведь невольно вспоминается сердитое неодобрение Л. Якубинского по адресу составителей европейских алфавитов, в которых латинские буквы "неуклюже приспособлялись для передачи звуков различных европейских языков". Оказывается, не так-то все это просто! Западное "ч" и наше -- не совсем одинаковые звуки. Западное несколько тверже русского. Можно легко себе представить звонкую аффрикату, парную к "ч". Во многих языках она есть -- "j", что-то вроде "джь". Тонкие наблюдатели находят, что такой звук появляется в речи и у нас в словах "дрожжи", "можжить". Впрочем, буквы для этого звука у нас так или иначе нет. Заметим: хотя звук "ч" у нас всегда мягкий, за буквой Ч никогда не следуют буквы Е, Ю, Я. Мы пишем "чай", "чума", "чомга"... Непонятно, почему: "черный" и "черт", хотя никому не приходит в голову начертать -- "чепорный" или "чекнутый"? Впрочем, в вопросах правописания далеко не все поддается рациональному истолкованию... Читали ли вы увлекательный (особенно в те дни, когда вы были ребенком) рассказ Эдгара По "Золотой жук"? Напомнить его содержание, видимо, все же придется. 2211 Разорившийся богач, франко-американец, находит в песке на океанском берегу Северной Америки клочок пергамента. Случайно нагрев его, он заметил изображения -- черепа и козленка -- в разных углах куска кожи. Этот Легран -- человек логического ума. Он быстро догадывается, что перед ним написанная симпатическими чернилами записка пирата (череп) Кидда ("кидд" -- козленок). Проявив остальной текст более энергичным подогреванием, Легран видит запись, состоящую из тайных значков. К удивлению своего туповатого друга-рассказчика (точь-в-точь доктор Ватсон Конан-Дойля), этот Шерлок Холмс начала XIX века, потрудясь, прочитывает непонятную записку и отправляется с верным слугой-негром и этим своим другом в дикие заросли холмистого побережья, где находит клад капитана Кидда, спрятанный в земле лет двести или триста назад. Ему приходится объяснять потрясенному другу, как он дошел до истины. Тут-то и оказывается, что помог ему осуществить это "закон букв". Как же воспользовался им он? Найдя непонятные знаки, Легран заметил: не все они одинаково часто встречаются в грамотке. Чаще всего попадался значок в виде цифры 8. Почему? Раскинув умом, Легран вспомнил: в английской письменной речи самая часто встречающаяся буква -- Е. Значит, можно допустить, раз автор -- Кидд и документ должен быть написан по-английски, что восьмерка и есть Е. Попались ему и две-три пары восьмерок, значит, все 88 надо записать как ЕЕ. Раз так, ясно стало еще одно существенное обстоятельство. Перед половиной 2212 английских существительных стоит определенный артикль -- THE. Значит, там, где встречается слово из трех знаков с 8 на конце, это THE. Тогда и два других знака должны совпадать. Так и есть: много раз повторялись "точка с запятой", "четверка", "восьмерка". Легран теперь узнал уже значение трех разных букв! Началось же все с немногого: со знания, что буква Е встречается в английском языке чаще других букв. Таков закон этой буквы! Долго ли, коротко ли, искусник прочел всю надпись и записал ее содержание. "Доброе стекло в трактире Бишопа на чертовом стуле двадцать один градус тринадцать минут на норд-норд-ост по главному суку седьмая ветка восточная сторона стреляй из левого глаза мертвой головы прямая от дерева через выстрел на пятьдесят футов..." Мы бы сочли задачу нерешимой. Леграну она не составила труда. Он нашел и "трактир Бишопа" -- отвесный утес, и "чертов стул" -- неглубокую нишу на этом утесе. Он сообразил, что "доброе стекло" -- подзорная труба, увидел в нее на суке дерева череп, спустил из глаза черепа, как отвес, золотого жука, отсчитал нужные футы, и... "Одних золотых монет было не меньше чем на 450 000 долларов... Было 110 бриллиантов... 18 рубинов... 310 превосходных изумрудов, двадцать один сапфир и один опал... Мы оценили содержимое нашего сундука в полтора миллиона долларов..." Рассказ написан, как это умел делать Эдгар По; если вам 14 лет, вы проглотите его. Если 44 -- прочитаете с большим интересом. Я прочел его моему внуку-первокласснику -- он слушал затаив дыхание. Писать так о сапфирах и миллионах 2213 долларов легко. Но разве ненамного труднее с такой же увлекательностью рассказывать о... Да вот о "законе буквы", буквы Е английского языка, которая, вдруг оказывается, обладает свойством попадаться "чаще других букв" в английском письме. А значит, и о законах любых других букв? Но я следил: и эту часть рассказа мой внук слушал, так. же широко раскрыв глаза, так же волнуясь и переживая, как и ту, приключенческую, с бриллиантами... Вы можете спросить у меня: "А они правильны, эти рассуждения Леграна, касающиеся букв? Ведь "Золотой жук" не языковедная работа: автор-фантаст мог допустить в нем какие угодно предположения и гипотезы, лишь бы они были занимательны и вели его к цели. Никто не запретил ему "к былям небылиц без счету прилагать". Да, читая "Жука", там можно обнаружить и на самом деле немало чистых выдумок! Но с "законом буквы" все обстоит если и не "прецизионно", то достаточно точно. Что, если попробовать произвести для русского языка такие же подсчеты, которые, будучи произведены некогда в Англии, дали в руки Леграну и отправной путь его расшифровки, и его полтора миллиона долларов? Конечно, можно прямо полезть в справочники и выудить оттуда нужные данные. Но мне захотелось предварительно, на ваших глазах, уважаемые читатели, так же как когда-то я и мой соавтор в нашем романе "Запах лимона" зашифровывали таинственную записку, так же как Легран в "Золотом жуке" расшифровывал старую надпись на клочке кожи, -- так же произвести для начала опыт таких подсчетов "своими руками". 2214 Я сделал эксперимент, который, собственно, может повторить каждый из вас. Я взял пять фрагментов из совершенно неравноценных друг другу произведений пяти непохожих друг на друга, живших в разные времена, обладавших разной мерой таланта авторов. Писателей-беллетристов. Я выбрал авторов не по моим личным склонностям: так в беспорядке лежали друг на друге пять книг на столе у моего сына. Это оказались Чехов, раскрытый на "Бабьем царстве", Гарин-Михайловский -- "Студенты", Куприн -- "Белый пудель", Мамин-Сибиряк, в котором оставленный кем-то разрезательный ножик указывал на рассказ "В камнях", и, наконец, сборник научно-фантастических рассказов Лениздата "Тайна всех тайн", в котором помещен мой рассказ "Эн-два-о, плюс икс дважды". Никаких возможностей сравнения, ни малейшей нарочитости в выборе; объективность подсчетов гарантирована. Я решил у всех этих авторов рассмотреть по 12 первых строк их указанных произведений: еще объективнее; не по выбору, а кто с чего начал! Шрифты и форматы книг были, конечно, неодинаковыми, но при беглом анализе выяснилось, что в этой дюжине строк всюду укладывалось что-то около 460-- 500 знаков. Не пытаясь представить тут перед вами исчерпывающие данные по всем буквам азбуки, я свел в табличку только штук восемь наиболее часто встречающихся на письме букв, а к ним добавил еще четверку тех азбучных нелюдимов, которые обитают в самом конце алфавита и попадаются много реже других. 2215 Чехов Гарин- Михай ловский Куприн Мамин- Сибиряк Успен- ский А 38 42 43 53 42 Е 30 36 37 44 35 И 44 22 26 35 25 О 58 49 59 68 56 Т 39 25 20 25 27 В 18 22 23 30 25 С 21 22 20 25 27 Л 28 23 26 19 18 Ф 0 0 0 1 2 Щ 0 0 0 2 0 Ы 15 4 14 10 5 Я 6 3 11 16 10 Любопытная табличка! За малым исключением, числа попаданий той или другой буквы в данные 12 строк текста очень близки друг к другу, несмотря на всяческую несхожесть авторов. Буква О вышла на первое место и у Чехова, написавшего "Бабье царство" в подмосковном Мелихове в 1893 году, и у меня, писавшего свой рассказ почти через 60 лет после этого в послеблокадном Ленинграде. Нет никакой возможности предположить между нами какой-либо сговор или случайное совпадение: там 58 О, здесь 56 О. Это тем более немыслимо, что и у инженера-путейца Гарина-Михайловского, и у поповича Мамина-Сибиряка, и у Куприна -- у всех у них в двенадцати строчках буква О повторялась чаще других букв -- 49, 68, 59 раз. За О поспевает А -- и поспевает примерно в одном темпе у всех пятерых авторов. Мамин-Сибиряк почему-то вырвался вперед -- вот это как раз особый случай, требующий специальных разысканий, почему у него настолько больше А? Больше "чего"? Больше нормы? Так, значит, есть "норма", по которой каждому звуку положено зазвучать в нашей речи, каждой букве "встать в строку" 2216 рядом с другими? Может быть, это определяется случайностью? В какой-то степени да. Куприн начал "Белого пуделя" пейзажным кусочком, описанием Крыма. В этом описании, естественно, оказалось довольно много прилагательных с их характерными окончаниями "-ый". Вот вам и пять-шесть лишних возможностей для появления буквы Ы. Или, например, естественно, что у трех авторов из пяти в их отрывках не обнаружилось Ф. После "Фу"-истории" мы понимаем, в чем тут дело: закономерность! А вот почему у меня эта редкость вдруг обнаружилась? Это чистая случайность. Повесть "Эн-два-о" начинается со сценки экзамена: студентка хочет получить зачет у "профессора". Получай она его у доцента, и "эф" исчезло бы бесследно. Но в связи с этим мне вспомнился один интересный экспонат, который в 1930-х годах демонстрировался в Ленинградском Доме занимательной науки. То была доска с бортиками, по этим бортикам застекленная и закругленная в верхней части своей. С самого верха сквозь плоскую воронку можно было под стекло на наклонно стоящую доску сыпать пшено или перловую крупу. По всей длине доски, снизу доверху, в нее были набиты, как в детской игре "китайский бильярд", в шахматном порядке гвоздики. Каждое падающее сверху зернышко на своем пути вниз ударялось об один гвоздик, отскакивало к другому, седьмому, пятнадцатому. Первая сотня крупинок ложилась у нижней кромки прибора в полном беспорядке. Но если вы всыпали 100 граммов крупы, уже обнаруживалось, что больше ее зерен обязательно собирается на середине нижнего края, меньше -- к бокам. Средняя выпуклость росла, росла, и 2217 когда весь выданный вам на руки мешочек с крупой был израсходован, она на поле доски укладывалась точь-в-точь по одной, уже заранее намеченной там красной краской линии, по статистической кривой. Было совершенно безразлично, быстро или медленно сыпали вы крупу, всю сразу или отдельными порциями -- беспорядочный "крупопад" образовывал внизу очень "упорядоченную фигуру". Один школьник, долго дивившийся на этот феномен, в конце концов чрезвычайно точно сформулировал его сущность: "Странно... Крупинки падают в беспорядке, а ложатся в порядке..." Нечто аналогичное этому наблюдается и в языке -- в потоке звуков и в распределении букв. В те времена, когда в Доме занимательной науки производился этот опыт по статистике, никто из языковедов еще не собирался применять статистику к языку и его явлениям; во всяком случае, если такие исследования кое-кем и производились, то в самых скромных масштабах. С тех пор прошло три с половиной десятилетия, и положение переменилось до чрезвычайности. Я беру книгу. Она называется "Основы языковедения". Автор -- Ю. Степанов, издательство "Просвещение", 1966 год. "Простейший лингвистический вопрос, разрешить который помогает математика, -- пишет автор, -- частота фонем в речевой цепи... Если, -- продолжает он, -- для упрощения принять, что каждая буква русского алфавита обозначает фонему, то..." Дальше он представляет частоту букв в таблице, а из этой таблицы выводит, что в любом русском тексте на тысячу наугад выбранных в речевой цепи букв и пробелов между буквами приходится в 2218 среднем -- 90 О, 62 А, 2 Ф... и так далее. Возьмите сравните с теми результатами, которые дали нам наши кустарные, не претендовавшие ни на какую точность подсчеты, и вы увидите, что в общем-то мы попали при своих попытках довольно близко "к яблочку мишени". И у нас на первое место попала буква О, на второе -- Л, а буква Ф оказалась фактически почти не присутствующей в тексте "залетной пташкой". Прошло, как я уже сказал, лишь немного больше трех десятилетий с упомянутого мною такого недавнего и уже такого бесконечно далекого довоенного времени, но за это время в мире науки произошли грандиозные перевороты. Возникла, в частности, и совершенно не существовавшая до войны математическая лингвистика, возникла в другой области интересно связанная с нею кибернетика, возникли электронные счетно-решающие устройства и возможность "машинного" перевода... Благодаря всему этому и вопросы языковедной статистики получили совершенно новое значение и новый аспект. Теперь уже ставится вопрос о возможности -- или невозможности -- "атрибуции", то есть как бы "приписания" какого-либо литературного памятника, считавшегося до сих пор безымянным, тому или другому давно усопшему автору -- на основании статистического (но, конечно, во сто раз более сложного, чем тот, что я вам показал) учета и звуковых, и буквенных, и лексических, и синтаксических, и любых других элементов текста. При помощи счетных машин стало возможным из сложно наслоившихся на первоначальную основу древнего произведения -- эпоса Гомера, русских былин -- выделять аналитическим путем и основное ядро, и последующие наслоения... 2219 Двадцать шестая буква нашей азбуки не могла быть заимствована нами у греков. Они не знали ни звука "ш", ни буквы Ш. Именно поэтому, заимствуя с Ближнего Востока тамошние легенды и мифы, перерабатывая на свой лад тамошнюю религию, они перестраивали по-своему и звучавшие в них названия и имена. Восточный звук "ш" они заменяли своим "с". Из Шимона у них получился Симон, из Шимшу -- Самсон. Народы, от которых производилось заимствование, имели звук "ш"; естественно, был в их азбуках и знак для этого звука -- так называемый "шин". Слово "шин", по мнению некоторых ученых, могло иметь значение "зубцы" или "горный хребет"; буква отчасти напоминала что-то близкое к этим понятиям. Она слегка походила на позднейшую латинскую "дубль-ве", а в финикийском письме получила начертание, довольно близко смахивающее на III кириллицы. Есть основания полагать, что изобретатели кириллицы и позаимствовали знак для славянского Ш из этого источника. Иначе нам придется предположить, подобно милой девочке Теффимай Металлумай из сказки Киплинга "Как была составлена первая азбука", что наши предки взяли за оригинал для этой буквы "эти противные жерди для просушки звериных шкур"! Вот тут, едва ли не в первый раз за весь наш 2220 разговор, я мог бы, пожалуй, допустить, что изобретателям буквы Ш не мешало бы придумать знак и для схожего звука, для долгого "ш". Для "долгого согласного"? Это что-то новое. Мы как будто с такими на русской почве не сталкивались. Да, и все же у нас есть два звука "ш". Краткий -- в словах "шиш", "шум" -- хорошо нам знаком. А вот долгое "ш" мы за неимением для него специального знака выражаем по-разному. Если он мягкий, мы означаем его буквой Щ. Слова "щека", "щегленок" мы произносим "шшека", "шшегленок". Твердый долгий "ш" звучит там, где на письме стоят буквы СШ и ЗШ, -- "подрошшый", "погряшшый" -- мы так произносим эти слова. Великие славянские первоучители поступили умно, создав для столь широко распространенного в языках славян звука специальный буквенный знак. Вспомните, к каким ухищрениям приходится прибегать нашим западным соседям, для того чтобы выразить звук "ш": немцы -- sch французы -- ch англичане -- ch, sh поляки -- sz венгры -- s, sz шведы -- ch, sch, sj, stj Видите, какая разноголосица при кажущемся единстве общей для всех этих национальных азбук базы -- латиницы? Может быть, и на самом деле их составителям следовало бы пойти по стопам Константина-Кирилла или тех людей, которые окружали его при совершении им высокого просветительного подвига, и создать для тех западных азбук, хозяевам которых нужно обозначить звук "ш", нечто вроде нашей славянской буквы? Впрочем, теперь мы опоздали с нашими советами уж по меньшей мере на тысячу, а то и на полторы-две тысячи лет... 2221 Щ Пожалуй, самым интересным свойством буквы Щ можно счесть то, что, по существу, она не передает у нас некоего единого и целостного звука. Как указывается в академической трехтомной "Грамматике русского языка", буквой Щ графически изображается долгое мягкое "шь шь", причем рядом с таким произношением живет и произношение "шьч". И тем не менее Щ -- настоящая старославянская буква, фигурировавшая и в кириллице, и в глаголице. В те времена Щ означала звукосочетание "шт" -- писалось "свеща", "нощь", читалось "свешта", "ношть". И вот какой "мелкий курьез" возникает. Довольно многим охотникам порассуждать на темы о языке нашего народа, о Востоке и Западе, о разнице в их культурах случалось (особенно в XIX веке) отмечать как резкую характеристическую особенность восточнославянизма два "варварских" звука -- "щ" и "ы". Одни их не принимали, другие, наоборот, находили в них очарование, этакую прелестную "племенную" особенность. Не нужно говорить о всей беспочвенности этих выдумок. В отношении звука "щ" все это неверно хотя бы потому, что такого "звука" у нас нет. Но никому еще не пришло в голову потребовать удаления из нашей азбуки буквы Щ и ее замены каким-нибудь двубуквенным обозначением -- ШШ, ШЧ или чем-либо подобным... Тредиаковский считал, что старославянское Щ возникло из лигатуры букв Ш и Т, сочетание которых оно когда-то означало. А что касается рассуждений о том, "красив" или "некрасив" звук "щ" нашей речи, то в хотя бы отчасти наукообразном плане их вести немыслимо. Эстетическая ценность "звучания" человеческой речи -- и в ее потоке, и в ее отдельных элементах -- вряд ли может быть объективно определена. Вспоминается рассказ поэта Вяземского, современника и друга Пушкина. Одному заезжему итальянцу 2222 называли подряд многие слова русского языка, допытываясь, какое эстетическое впечатление они на него производят. Итальянский язык считался в те времена образцом высшей музыкальности. К великому удивлению поэта и его друзей, иностранец признал самым благозвучным слово "телятина", предположив, что это нечто вроде нежного обращения к девушке. Слово же "люблю" вызвало у него гримаску отвращения: оно показалось ему крайне некрасивым... Вспомню еще одного моего старшего родственника. Разведясь с женой-немкой, он мотивировал свой поступок отвращением к немецкому языку. "Ну ты сам подумай, что это за язык! -- с неприязнью говорил он мне. -- Если уж по-ихнему "красиво" -- "хюпш", так как же тогда по-ихнему будет "некрасиво"?!" Ы Уже по начертанию говорить о букве Ы естественно рядом с "ером" и "ерем", да и само старинное наименование этой буквы "еры" понуждает к этому. "Еры"? Что это значит: "еры"? Это значит "ер да и". Соединение Ъ и I образовало собою новую букву ЪI. В те давно прошедшие времена, в каком-нибудь XV или XVI веке, реформы письма проводились не приказом свыше, новизна проникала в писчее дело от писца к писцу. Мало-помалу форма этой буквы изменилась. Место "ера" занял "ерик", "мягкий знак". Но наименование ее осталось старым -- "еры". В конце нашей азбуки сосредоточились все буквы с, так сказать, "подмоченной репутацией". Ф -- в кои-то веки попадается; Щ не соответствует "отдельному" звуку; Ъ и Ь -- можно ли их счесть буквами? Вот и звуку "ы" некоторые ученые отказывают в высоком звании "фонемы". Что это значит? Фонема -- такой звук речи, замена или изменение 2223 которого меняет смысл слова: "л" и "ль" -- две разные фонемы, потому что "пыл" -- одно, а "пыль" -- другое. Казалось бы, то же и с "ы": "мыло" -- одно, "мило" -- совсем другое. Но, поприслушавшись, можно заметить: дело тут не в изменении качества гласного. Дело в перемене свойств предшествующего согласного. "Ы" мы произносим после твердого, "и" -- после мягкого согласного. Сравните: "пыл -- пыль", "пыл -- пил". В правой паре дело не в свойствах гласных, а в свойствах согласных "п" и "пь". Вот они-то и есть фонемы. Приведу другой пример. В Индии произошли важные события -- "в ындии...". Цель Индии -- мир! -- "...ль индии...". Меняется не гласный; меняется только согласный, а гласный реагирует на его изменение. Значит, он не фонема. Ну что ж тут поделаешь! На нет и суда нет! "Ы" -- звук, свойственный далеко не всем народам, особенно народам Европы. Можно провести причудливую кривую -- западную границу языков с "ы": она оставит "по нашу сторону" Польшу, Румынию, европейскую часть Турции, но на запад за нее перейдет, скажем, наша Украина -- украинский звук "и" непохож ни на наше "и", ни на наше "ы". В нашем языке "ы" является совершенно равноправным звуком (пусть не фонемой; нас это сейчас не волнует). Вспомним, что при анализе отрывка из "Бабьего царства" буква Ы вышла на вполне почетное место -- 15 раз, -- обогнав Я (6 раз), почти сравнявшись с В (18 раз), догнав многие буквы нашей азбуки. И все же она живет жизнью "лишенного некоторых особых прав и преимуществ", как выражались дореволюционные законники про покаранных властью людей из высшего круга. Так, например, она не имеет права стоять в началах слов. А, допустим, в турецком языке это самое обычное дело. Турки, как многие народы, не терпят слов, начинающихся с двух и более согласных. Перед такими заимствованными звукосочетаниями у них возникает звук "ы", который особенно забавно звучит в западноевропейских заимствованиях. Из нашего "шкаф" турок делает "ышкаф"; французское изящное "шмэн-де-фер" -- "железная дорога" превращает в свое 2224 щегольское "ышмендефер" (на народном языке она именуется "демирйолу"). В турецком языке не редкость слова с двумя и тремя "ы". Естественное дело: турецкому языку свойствен "сингармонизм гласных" -- тот гласный, что в первом слоге, повторяется и в остальных: "ышылты" -- блеск, сияние; "ыттыратсызлык" -- отклонение, аномалия. Но турки далеко не "ы-рекордсмены". До Великой Отечественной войны одна моя небольшая книжечка, называвшаяся "Четыре боевых подвига", была переведена на чукотский язык. В переводе она получила звучное заглавие "Нырак Мыраквыргытайкыгыргыт". Шесть "ы" в одном слове! Что же до западноевропейцев, то для них наше "ы" представляет немалое затруднение при овладении русским языком. Ъ Ъ и Ь -- не буквы, скорее они могут быть определены как "бывшие буквы", или, пожалуй, их разумнее назвать "знаками", как они именовались во времена моего детства. Вот только эпитеты "твердый" и "мягкий" не вполне удобны, так как в каждом из двух случаев имеют иной оттенок значения. Итак, "ер" и "ерь". Современные болгары пишут: вълна -- волна, вън -- вон. Видимо, "ер" у них просто замещает нашу О? Не совсем так. "Суд" по-болгарски будет "съд", "трест" -- "тръст", "пень" -- "пънь". Выходит, что Ъ у них способен изображать не один звук, а несколько разных, В какой-то степени да; это 2225 можно принять. Болгарский "ер" обозначает особый звук, который похож на целый ряд наших гласных звуков отчасти, но не совпадает ни с одним из них в частности. Это звук, более всего походящий на то, что я уже называл "звуком неполного образования". Можно описать его и как звук, отчасти похожий на русский звук "ы". Когда-то во всех древних славянских языках оба наши нынешних "знака" были буквами и каждый выражал свой звук неполного образования. Звуки эти в точности не сохранились ни в одном из славянских языков, а буквы, их означавшие, нашли себе применение как своеобразные "знаки" только у нас и болгар. В настоящее время Ъ мы пишем только там, где надо отделить приставку от корня, одну основу слова от другой, и там, где -- в нерусских словах -- надо показать, что следующие буквы Е, ╗, Ю, Я надо читать как йотированные. Ь выполняет ту же роль разделителя, что и Ъ. Но может означать и мягкость произношения стоящего впереди согласного, если никаким другим способом она не выражена -- "моль" и "мол", "стань" и "стан". А еще мы ставим Ь на концах существительных женского рода, даже там, где согласные, стоящие впереди, не бывают и не могут быть (или не могут не быть) мягкими. Ь на конце слова "ночь" не заставляет нас произнести Ч хоть на йоту мягче, чем в слове "мяч", но показывает, что мы имеем тут дело с существительным женского рода. Сейчас в каждом из вас вызвало бы недоумение, если бы вы узнали, что какие-нибудь Иван Иванович и Иван Никифорович поссорились из-за "твердого знака". Но было время, когда весь народ наш был разделен на две части -- писавших с "ером" и без "ера" на концах слов. Было время, когда буква эта вызывала гнев и ненависть, смех и слезы. Вспомните маленький отрывочек из "Бабьего царства" Чехова. В нем содержалось 472 буквы. В современном издании Чехова вы не найдете там ни единого "ера". Но прежде в том же отрывке их было бы двадцать три -- это почти пять процентов от всего числа букв. Рассказ Чехова занимает 41 страницу -- что-то около 1700 строк. 80 строк, ровно две страницы, были сплошь заняты "твердым знаком". Невольно вспомнишь Ломоносова -- "Подобие -- пятое колесо!". 2226 В моей книге "Слово о словах" я в свое время приводил подсчеты: все "еры", разбросанные по томам романа "Война и мир", собери их в одно место, заняли бы примерно 70 страниц. И если допустить, что до революции роман "Война и мир" вышел тиражом три тысячи экземпляров (что преуменьшено), то это составило бы уже 210 тысяч страниц, заполненных не "мычанием" даже, а глухой немотой. До революции... А теперь, когда тираж того сборника "Тайна всех тайн", из которого я самого себя анализировал, в 700 страниц объемом, равен 100 тысячам экземпляров? Это была бы катастрофа, миллионы и десятки миллионов рублей, выброшенных не "на ветер", а буквально "на одну букву"... Ь Буква Ь тоже выражала некогда редуцированные, неполного образования звуки, но ее узкой специальностью были звуки, напоминающие то, что мы слышим в неударных слогах предложения "т?л?фон н? работа?т" и что в одном из вузов страны местные грамотеи из вахтерской изобразили в вестибюле на бумажном объявлении в виде "Тилифон ни работаит". Если бы грамотею этому пришло бы в голову сделать надпись по-другому: "Тьльфон нь работаьт", нам, пожалуй, пришлось бы признать его отличным знатоком проблемы редуцированных звуков. То, что я вам только что рассказал о давних судьбах "твердого знака", звучало достаточно трагично. Страшновато. Теперь мне хочется поведать вам одну историю, связанную с теми же гласными неполного образования, на мой взгляд, в некотором смысле смешную. Именно "в некотором смысле". Нынче-то мы можем посмеиваться над странными предрассудками прапрадедов, но в свое время за такие вещи ломалось много 2227 копий в богословских спорах и, вполне возможно, люди шли на "огненную смерть" за то, что теперь представляется нам совершеннейшей бессмыслицей. Известно ли вам, что такое "хомовое пение"? Я думаю, нет. До XIV века при церковном пении запись на бумаге или коже (нот в нашем смысле тогда не знали) и ее воспроизведение в голосе или голосах не расходились друг с другом. И там и тут обозначались и "выпевались" так называемые "полугласные" -- те самые звуки, которые, мы выше неоднократно назвали редуцированными, гласными неполного образования -- "ъ" и "ь". Как это понимать? Вот, допустим, слово "днесь" -- сегодня. Было время, когда оно и писалось и произносилось "дьньсь" -- что-то вроде "денесе", точнее "денесе". Это были не настоящие звуки "е", а полугласные, похожие на них. Постепенно с ними произошли изменения: тот "ь", на который падало ударение, сберегал свою силу настоящего "е", последний полугласный сохранил только память о себе в виде мягкости конечного согласного; редуцировался и "ь" первого слога. Появилось новое слово: "днесь". Не все ли равно? Да, но попробуйте петь песнопение, в котором мелодия когда-то была подогнана к более длинным словам, а потом эти слова сократились, съежились! Как спеть слово, которое на нотах значится как "дьньсь", а выговаривается уже очень давно как "днесь"? Священнослужители тогдашней церкви русской нашли странный выход из создавшегося положения. Они стали упрямо все эти многочисленные "ерики" и "еры" тогдашних рукописных нот петь так, как если бы по-прежнему в языке все "еры" означали "о", все "ери" -- ∙ "е" полного образования. Вместо "дьньсь" тянули "денесе"; там, где написано "съпасъ", выводили "сопасо"... По смыслу -- абракадабра, но зато с напевом сходится, а он -- священный, не подлежащий изменению... Церковный собор 1666 года такое пение запретил. Православное духовенство не без колебания подчинилось, но старообрядцы отказались исполнять приказ собора и продолжали истово выводить свое "сопасо" и "денесе"... Вы спросите: что же значит слово "хомовое"? Часто встречавшиеся в церковных текстах и песнопениях 2228 старославянские глагольные формы на "-хомъ", такие, как "победихомъ" и "посрамихомъ", согласно тому, что я только что рассказал, исправно выпевались как "побе-дихомо" и "посрамихомо". Отсюда -- хомовое. Э Зачем в нашу азбуку, уже после того, как она немало веков просуществовала с буквой Е, была введена буква Э? Наши древние предки, встречая Е, понимали, что букву эту надлежит прочесть как "э", потому что для йотированного "е" в азбуке существовала лигатура Однако эта лигатура все больше выходила из моды, ею пользовались все неохотнее, и были -- уже в кириллице, по-видимому, грамотеями белорусами -- сделаны попытки ввести новую букву -- Э в нашу тогда еще славянскую азбуку. Вновь прибывшую встретили без восторга. Ученый-языковед Юрий Крижанич, родом хорват, уже в XVII веке выбранил ее "безделкой", как раз и приписав ее изобретение белорусам. Когда речь шла о букве Э уже в гражданской азбуке, она тоже не вызывала восхищения. Вечные полемисты Ломоносов, Тредиаковский, Сумароков объединились в неодобрении ее. Тредиаковский видел в ней "повреждение" кириллической азбуки. Сумароков честил ее то "противнейшей", то "уродом". В середине XIX века главный грамматист тогдашней России академик Яков Грот возражал против употребления Э вслед за твердыми согласными -- "пенснэ, кашнэ". Однако лишь после реформы 1918 года такое употребление окончательно было сдано в архив, и больших неприятностей это не вызвало: люди грамотные продолжали произносить такие слова правильно; малограмотные, как и 2229 раньше, стремились в произношении по возможности на место "э" поставить чеховский "ять"; тех, кто так говорил, буква Э не исправляла. Теперь мы употребляем букву Э преимущественно в заимствованных чужеязычных словах. Из 100 слов на Э, помещенных в словаре Ушакова (первых по порядку), только шесть русских: междометия "э", "эк", "эка", просторечное наречие "эдак" и производные от него формы. Зачем мы ставим здесь Э? Да, собственно говоря, больше по традиции, все равно никто не произнесет "экий" как "йекий"... Я уже говорил в главе о Е о социальной окраске звуков "е" и "э", демонстрируя ее на примерах Игоря Северянина. Тут, пожалуй, стоит только еще раз предостеречь от "гиперкорректного" произнесения "э" на иностранный лад в словах с предшествующим твердым согласным, где для такого произнесения никаких оснований нет -- "рэльсы", "пионэры", "манэры" и так далее. Это случается, когда человек, не уверенный в том, достаточно ли "интеллигентно" он произносит слово "портмоне", внедряет утрированное "тэ" и в слово "тема", и в слово "техника", и вообще невесть куда. Э занимает в нашей азбуке 31-е место. Никакого аналога себе в латинизированных азбуках она не имеет. Против Э у нас долго и много возражали, а вот буква эта живет и живет. По-видимому, надобность в ней все-таки живой письменной речью ощущается. Ю У двух последних букв нашей азбуки общее между собою то, что обе они передают йотированные звуки "у" и "а". У обоих, так сказать, "обновленная форма". В кириллической азбуке и Ю и Я изображались лигатурами, в которых буква I соединялась в одну "монограмму" с обоими "юсами" -- большим и малым. При работе 2230 над составлением гражданского шрифта эти сложные древние знаки не пригодились и были заменены более современными. По-видимому, в основу буквы Ю была положена тоже довольно сложная связка знаков -- ЮУ, но приходится признать, что в древних рукописях такой знак не встречается, может быть, он был заново придуман со специальной целью. Букву Я гражданской азбуки, судя по всему, надо рассматривать как своеобразный "гибрид" февнейшей славянской буквы "юса" малого и латин-ской R, взятой как бы в зеркальном отражении. Начнем, однако, в порядке алфавита, с Ю. Помимо йотированного "у", буква эта передает у нас и звук, более или менее близкий к французскому "и" в слове "бю-вap" и к немецкому "й" в фамилии "Мюллер". Не все теоретически возможные соединения Ю с предшествующими согласными допустимы в литературном русском языке. Существует немало слов, где встречаются пары ДЮ -- дюжина, дюна, ЗЮ -- зюзя, назюзиться. Но вот БЮ или ВЮ появляются только в заимствованных, нерусских словах -- бюро, ревю. Любопытно в то же время, что сочетания БЮ или ГЮ вы не найдете ни в каких русских диалектах, а пару КЮ -- ее нет в литературном русском языке иначе как в "заграничных" словах -- в народных говорах можно обнаружить: "чайкю попить", "Ванькю позвать". Это же относится и к КЯ. Занятно, что, когда я писал в 40-х годах свое "Слово о словах", мне хотелось поговорить в нем об этих "странностях" любви и ненависти буквы к букве; я был уверен, что сочетания КЮ и КЯ в чисто русских словах литературного языка невозможны. Но я не рискнул это утверждать: надо было предварительно перебрать по словечку весь лексический запас русского языка -- ведь КЮ или КЯ могли попасться где-нибудь в самой середине слова. А вот сейчас я спокойно беру в руки книгу "Структурная типология языков" и нахожу в ней обширный перечень всех реально встречающихся в нашем языке буквенных пар (от АА до ЯЯ), который уже совершенно точно подтверждает правильность моих давних предположений. Диалектные сочетания КЮ и КЯ в русских словах известны, конечно, только в звучащей речи: на письме они встречаются лишь в диалектологических записях или у художников слова, при изображении речи крестьян. Наше Ю помогает нам выразить многие иноязычные 2231 звуки. Применяя его для этого, будем помнить, что полного равенства между нашим "ю" и хотя бы французским "u" не существует. Вот хороший пример. Мною помянутый поэт Северянин не только включал с восторгом в свои стихи "импортные" слова; он стремился придать своей поэзии и общее "заграничное" звучание. Ты ласточек рисуешь на меню, Сбивая сливки к тертому каштану. За это я тебе не изменю И никогда любить не перестану. Думается, он с наслаждением написал бы русский глагол для большей эффектности латинскими буквами -- izmenu. Тогда рифма получилась бы точной. Теперь же вышло, что французское слово menu приходится произносить с русским мягким "нь" перед Ю. НЮ в слове "меню" начинает звучать как "ню" в русском имени "Нюша". От французской элегантности ничего не остается. Все такие псевдоевропейские приспособления неточны, если дело заходит о тамошних "ю-образных" звуках, которые хотят передать на русский лад. Мы ведь через то же Ю выражаем и английское EW -- New Jork -- Нью-Йорк, и шведское У -- Nyköping -- Нючепинг, и множество восточных звуков, напоминающих наш звук "у" после мягкого согласного. Как же лучше передавать такие звуки? Ответ навряд ли возможен. Как и всюду, в вопросах письма каждый способ имеет свои плюсы и свои минусы... ...По-моему, не существует ни в одном языке слова, состоявшего из одной только буквы Ю. А вот удвоенное Ю в какие-то если не слова, то "словоиды" превращаться способно. До революции были папиросы сорта "Ю-ю". У Куприна есть рассказ "Ю-ю" -- так звали любимую кошку писателя. Во французских словарях вы найдете слово you-you, означающее небольшую спортивную лодку. Не отсюда ли пошли и наши "Ю-ю"? 2232 "...Оставалась у нас невыученной одна только самая последняя буква -- "Я". И вот тут-то, на этой последней буковке мы вдруг