тановились, старательно -- слишком старательно -- вытирая ноги. Искра позвонила -- никто не отозвался. -- Может, дома нет? -- шепотом предположила Лена. Искра толкнула дверь: она была не заперта. Оглянулась на ребят, первой вошла в притихшую квартиру. Набились в передней в темноте; Искра нашарила выключатель, зажгла свет. В дверях своей комнаты стояла Вика. -- Зачем вы пришли? -- глухо спросила она.-- Я не просила вас приходить. -- Ты, это, не просила, а мы пришли,-- объяснил Артем.-- Мы верно сделали. Ты сама, это... потом скажешь. -- Ну, проходите,--бесцветно сказала Вика, помолчав. Она посторонилась, ребята вошли и остановились у порога; в комнате было неприбрано, шкаф раскрыт; белье и книги валялись на полу, точно сброшенные в нетерпении и досаде. -- Ты уезжаешь? -- Обыск,-- кратко пояснила Вика.-- Садитесь; раз пришли. Но они не садились. Стояли у двери, и каждый почему-то смутно ощущал вину. -- Во всех комнатах так? -- тихо спросила Искра. -- Они что-то искали. Помолчали. -- А где Поля? -- опять спросила Искра. -- Уехала в деревню. Насовсем. С первым поездом. -- Так.-- Искра яростно тряхнула головой, только косы подпрыгнули.-- За дело, ребята. Все убрать и расставить. Девочки -- белье, мальчики -- книги. Дружно, быстро ч аккуратно! -- Не надо,-- вздохнула Вика.-- Ничего не надо. -- Нет, надо! Все должно быть, как было. И -- как будет! И все очень обрадовались, потому что это было реальное занятие и реальная помощь. Мальчики ушли убирать столовую, а девочки -- комнату Вики и спальню отца. И вскоре все оживились и даже заулыбались, и стало слышно, как в столовой азартно спорят Жорка и Пашка и как Артем урезонивает их. И даже Вика присела рядом с Искрой и стала укладывать белье. -- Ты написала тете? -- Написала, но тетя не поможет. Будет только плакать и пить капли. -- Как же ты одна? -- Ничего,-- Вика помолчала.-- Андрей Иванович приходил, Зинин папа. Хотел, чтобы я к ним перешла жить. Пока. -- Это же замечательно, это же... -- Замечательно? -- Вика грустно улыбнулась.-- Уйти отсюда -- значит поверить, что папа и в самом деле преступник, А он ни в чем не виновен, он вернется, обязательно вернется, и я должна его ждать. -- Извини,-- сказала Искра.-- Ты абсолютно права. Вика промолчала. Потом спросила, не глядя: -- Почему вы пришли? Ну, почему? -- Мы пришли потому, что мы знаем Леонида Сергеевича и... и тоже уверены, что это ошибка. Это кошмарная ошибка, Вика, вот посмотришь. Вика поймала руку Искры в груде белья, крепко сжала ее и долго не отпускала. Потом улыбнулась: губы ее дрожали, по щеке ползла слезинка. -- Конечно, ошибка, я знаю. Он сам сказал мне на прощанье. И знаешь что? Я поставлю чай, а? Есть еще немного папиных любимых пирожных. -- А ты обедала? -- Я чаю попью. -- Нет, это не годится, Зина, марш на кухню! Посмотри, что есть. Вика сегодня не ела ни крошечки. -- Я вкусненько приготовлю! -- радостно закричала Зиночка. Потом пили чай, а Вика ела особую яичницу из самой большой сковороды. За дубовыми дверцами по-прежнему искрился хрусталь, все было на своих местах, и ребята устало любовались работой. А когда Вика спросила, почему у Артема такое красное лицо, и он сказал, что упал с лестницы, все принялись ужасно хохотать, и Вика рассмеялась тоже. -- Ну, и замечательно, ну, и замечательно! -- кричала Зина.-- Все будет хорошо, вот посмотрите. Я предчувствую, что все будет хорошо! Но предчувствовала она, что все будет плохо, а сейчас изо всех сил врала. И Искра знала это, и Лена, и сама Вика, и только ребята со свойственной всем мужчинам боязнью мрачных предопределении верили, что их маленькие и мудрые подружки-женщины говорят сейчас правду. -- Ты завтра пойдешь в школу,-- сказала Искра, когда прощались. -- Хорошо,-- послушно кивнула Вика. -- Хочешь, я зайду за тобой? -- предложила Лена.-- Мне по пути. -- Спасибо. -- Дверь никому не открывай.-- Искре захотелось поцеловать Вику, но она отмела эту слабость и крепко, по-мужски пожала руку. Возвращались непривычно тихими и задумчивыми: даже Зиночка помалкивала. А прощаясь, Артем сказал: -- Страшно все-таки. -- Что? -- не поняла Искра. -- Ну, это... Обыск этот. Книжки по полу, а на книжках-- следы от сапог. А хрусталь не били. Аккуратно складывали, ни одной рюмки битой. -- Он, наверно, дорогой,-- неуверенно вздохнула Зина. -- Дороже книжек? -- усмехнулся Артем.-- Если стекляшки эти дороже книжек становятся, тогда...-- он замолчал, погонял припухшие желваки на скулах.-- Ну, это... Пойдем, Жорка. Привет. -- Привет,-- тихо сказала Зина. Остальные промолчали. Возле дома Искру ждал Сашка Стамескин. Он был в легкой куртке, продрог и сердился. -- Где ты была? -- У Вики Люберецкой. -- Ну, знаешь...--Сашка покачал головой.--Знал, что ты ненормальная, но чтоб до самой маковки... -- Что ты бормочешь? -- А то, что Люберецкий этот -- враг народа. Он за миллион чертежи нашего самолета фашистам продал. За миллион! -- Сашка, ты врешь, да? Ну, скажи, ну... -- Я точно знаю, поняла? А он меня на работу устраивал, на секретный завод. Личным звонком. Личным! И жду я, чтоб специально предупредить. -- О чем? -- строго спросила Искра, подняв посерьезневшие, почти скорбные глаза.-- О чем ты хотел предупредить меня? -- Вот об этом.-- Сашка растерялся -- он никогда не видел у Искры таких взрослых глаз. -- Об этом? Спасибо. А Вика что продала? Какой самолет? -- Вика? При чем тут Вика? -- Вот именно, ни при чем. А Вика моя подруга. Ты хочешь, чтобы я предала ее? Даже если то, что ты сказал, правда, даже если это -- ужасная правда. Вика ни в чем не виновата. Понимаешь, ни в чем! А ты... -- А что я? -- Ничего. Может быть, мне показалось. Иди домой, Саша. -- Искра... -- Я сказала, иди домой. Я хочу побыть одна. До свидания. Разумом Искра понимала, что все правильно, но только разумом. А на душе было смутно, тягостно и беспокойно, и, когда разум отключался, откуда-то с самого дна всплывал беспомощный вопрос: как же так? Она вспоминала уютный дом, чай, который разливал хозяин, его самого, его разговоры, непривычные суждения, седину на висках и ордена. Ордена, которых в ту пору было так мало, что награжденных знали в лицо. И, все понимая дисциплинированным умом, Искра ничего не понимала. Утром Вика пришла в школу с Леной, и класс встретил ее, как всегда. Может быть, с чуть большим вниманием, чуть большим оживлением, но это казалось естественным, и она была благодарна классу. А должна была быть благодарной Искре, потому что Искра прибежала первой, успела собрать класс до ее прихода и сказать: -- Как обычно. Всем все ясно? Вовик, ты уразумел? Сейчас придет Вика, чтобы было все как всегда. Как всегда! Но "как всегда" получилось три дня. А на четвертый, к концу уроков, Вику вызвали к директору. Отсутствовала она полчаса, вошла спокойная, но очень бледная. -- Семен Исакович, Николай Григорьевич срочно просит Искру Полякову и Артема Шефера. -- Пожалуйста, пожалуйста! -- торопливо согласился математик. Вика села на место, а Артем и Искра молча вышли из класса. В коридоре их встретил Серега из 10 "А", ему они очень удивились, так как шли уроки и вообще этот этаж был их, а не десятиклассников. -- Вас жду,-- пояснил он.-- Валендра задала сочинение, а сама у директора. Теперь вас начнут тягать, так хочу объяснить. -- Мы знаем,-- сказала Искра. -- Что вы знаете? Ничего вы не знаете. В тот день после стычки нас Валендра встретила, когда я Юрку домой вел. А у него рожа -- картина ужасов, твой приятель постарался. Ну, она вцепилась, кто да за что? Я и сказал: обычная драка. Подчеркиваю, я сказал. Юрке было не до разговоров, ты ему челюсть своротил. -- Ну, спасибо,-- усмехнулся Артем.-- У вас все трепачи в десятом или хоть через одного? -- А что я мог? Она как пиявка, сам знаешь. Гнала Юрку в поликлинику, чтобы он справку об избиении взял, но Юрка не пошел. Так что вали на обычную драку. Мол, из принципа. -- Сами разберемся,-- перебила Искра.-- Катись к своему Юрику. В кабинете сидела Валентина Андроновна. Сидела сбоку стола, но устроилась удобно и уходить не собиралась. -- Вызывали? -- спросила Искра. -- Обожди в коридоре, Полякова,-- сказала Валентина Андроновна. Искра молча смотрела на директора. Николай Григорьевич кивнул, она тотчас же вышла, а Валентина Андроновна улыбнулась. Улыбка была злой, и Артем это отметил. -- За что ты избил Юрия Дегтярева из десятого "А"? -- За дело,-- буркнул Артем. -- Какое дело? -- Наше дело. Спрашивала только она: директор молчал, глядя в стол. Поэтому Артем злился и грубил. -- Ну так я тебе скажу, почему ты его избил. Ты избил его потому, что отец Юры служит в органах. Новость была неожиданной: в школе никто особо не интересовался, где работают чужие отцы. И Артем с искренним недоумением воззрился на учительницу. -- Да, да, нечего на меня таращиться! И дело это не ваше, Шефер, а политическое. По-ли-ти-чес-ко-е, ясно? Николай Григорьевич неодобрительно покачал головой. -- Ну, это уж слишком, Валентина Андроновна. -- Я разбиралась в этом вопросе досконально, Николай Григорьевич. Досконально! -- Убейте меня,-- вдруг громко сказал Артем.-- Ну, это... Убейте! И без разрешения вышел из кабинета. -- Шефер! -- Валентина Андроновна вскочила.-- Шефер, вернись! -- Не надо,-- тихо попросил директор.-- Валентина Андроновна, вы неправильно вели себя. Нельзя швыряться такими обвинениями. -- Я знаю, что делаю! -- отрезала учительница.-- Вам, кажется, разъяснили, до чего может довести ваш гнилой либерализм, так не заставляйте меня еще раз сигнализировать! А этот Шефер -- главный заводила, думаете, я забыла ту вечеринку с днем рождения? Я ничего не забываю. И если Шефер не желает учиться в нашей советской школе, то пойдет работать. И я это ему устрою! Директор скривился, как от зубной боли, но промолчал. -- Полякова! -- крикнула учительница. Никто не входил и не отзывался. Валентина Андроновна еще раз позвала, потом вышла--Искры возле кабинета не было. -- Полякова! Ты где, Полякова! Искра появилась с лестничной площадки. Молча пошла на нее, в упор глядя странными глазами. -- Что вы сказали Артему, Валентина Андроновна? Что вы сказали ему? -- Это тебя не касается. Марш в кабинет. -- Он же чернее земли,-- с упреком проговорила Искра.-- Я спросила, а он выругался. Он так страшно выругался... -- Он еще и ругается! -- с торжеством объявила учительница, входя в кабинет.-- Вот плоды вашей надклассовой демократии! Она имела в виду директорские беседы, спевки в спортзале, зеркала в девичьих уборных и вообще весь этот слюнтяйский либерализм, который следовало выжигать каленым железом. Директор так и понял ее и опять промолчал, понурив голову. -- Где вы были вчера? -- У Вики Люберецкой. -- Ты подговорила ребят пойти туда? Или Шефер? -- Предложила я, но ребята пошли сами. -- Зачем? Зачем ты это предложила? -- Чтобы не оставлять человека в беде. -- Она называет это бедой! -- всплеснула руками Валентина Андроновна.-- Вы слышите, Николай Григорьевич? Потом Искра определила взгляд Николая Григорьевича, но потом, дома. Тогда она только почувствовала, но не нашла определения. А взгляд был устало-покорным, и сам директор походил на смятую бумагу. -- Значит, организовала субботник? Как благородно! А может быть, ты считаешь, что Люберецкий не преступник, а невинная жертва? Почему ты молчишь? -- Я все знаю,-- тихо сказала Искра. А сама думала, что совсем недавно Валентина Андроновна называла Люберецкого гордостью их города. Думала, уже не задавая себе вопроса: как же так? Думала, просто отмечая жизненные несообразности. Просто набирая факты. -- Мы не будем делать выводов, учитывая твое безупречное поведение в прошлом. Но учти, Полякова. Завтра же проведешь экстренное комсомольское собрание. -- А повестка? -- уже холодея, спросила Искра. Она все время ловила взгляд Николая Григорьевича. Но он прятал глаза. -- Необходимо решить комсомольскую судьбу Люберецкой. И вообще я считаю, что дочери врага народа не место в Ленинском комсомоле. -- Но за что?--еле слышно выговорила Искра. Ей вдруг стало плохо, как никогда еще не было, но она удержалась на ногах.-- За что же? Вика же не виновата, что ее отец... -- Да, конечно,-- зашевелился директор.-- Конечно. -- Я не буду проводить этого собрания,-- мертвея от ужаса, произнесла Искра. Тупая, тянущая боль возникла где-то в самом низу живота. От этой боли леденели руки, хотелось скорчиться, прижать коленки к груди и не шевелиться. Лоб покрылся холодным потом. Искра закусила губу, чтобы не выбежать или не упасть. -- Что ты сказала? -- Я не буду проводить собрания... -- Что-о?.. Кажется, Валентина Андроновна начала подниматься, расти. Кажется, потому что у Искры все поплыло перед глазами, она уже ничего не видела -- была только эта боль. Боль, рвущая тело изнутри. -- Да ей же плохо!--крикнул Николай Григорьевич, вскакивая. Он успел подхватить Искру, а то бы она грохнулась. Она цеплялась за него, улыбаясь из последних сил. -- Ничего. Извините. Ничего. -- Сестру! -- рявкнул директор.-- Что вы сидите как клуша? Очнулась Искра в медпункте на жесткой кушетке. Повела глазами, испуганно глянула вниз: платье взбито, воротник расстегнут. -- Да одна я тут, одна, не бойся,-- добродушно сказала толстая пожилая сестра.-- Ну, очнулась, красавица? И хорошо. Выпей-ка. -- Что со мной было? -- Искра послушно выпила капли. -- Ничего страшного, у девочек это бывает. Ну, чего краснеешь? Дело естественное, растешь, а тут еще, видать, понервничала. Ты берегись, большая уже, понимать должна. -- Да, да, спасибо. А как я... Я сама к вам пришла? -- Директор принес, Николай Григорьевич. Прямо как доченьку, только что не целовал. -- Ужасно,-- прошептала Искра. -- Ну, ты в порядке? Тогда Николая Григорьевича кликну, он в коридорчике дожидается. Она выглянула за дверь, и тотчас же вошел директор. Искра хотела встать, но он сам сел рядом на скользкую клеенчатую кушетку. -- Как дела, хороший человек? -- А откуда вы знаете, что хороший? -- спросила Искра, улыбаясь. -- Ох, и трудно же догадаться было! До дома дойдешь, или, может, машину где выпросить? -- Дойдет! -- махнула рукой сестра. -- Дойду,-- подтвердила Искра. -- Да и провожатых у тебя достаточно. А собрание будет через неделю, так что не волнуйся пока. Я сам в райком звонил. -- А Вика? -- А с Люберецкой пока ничего хорошего не обещаю.--Директор нахмурился и встал, привычно оправляя гимнастерку под ремнем.-- Я поговорю, сделаю что смогу, но ничего не обещаю. Сама понимаешь. -- Понимаю,-- вздохнула Искра.-- Ничего я не понимаю. В коридоре ждали Зиночка, Вика, Лена, Пашка, Жорка и Валька Александров. -- А где Артем? -- Ушел,-- сказал Жорка.-- Вернулся, взял сумку и потопал прямо с урока. -- Хоть о Шефере-то не беспокойся,-- поморщился директор.-- Ну в другой школе будет учиться, не пропадет. Если бы просто драка, а... -- А драка, Николай Григорьевич, была справедливой,-- сказал Валька Александров.-- Я в тот день болел и могу беспристрастно обрисовать. -- Артем дрался из-за меня,-- вдруг призналась Зина.-- Потому что я ходила с Юркой в кино. -- Из-за тебя? -- почему-то очень радостно удивился директор.-- Точно из-за тебя? -- А что, из-за меня и подраться нельзя? -- Можно,-- сказал Николай Григорьевич.-- Можно и нужно. Только чтоб Артему твоему полегче было, напиши-ка ты мне, Коваленко, докладную. -- Что? -- испугалась Зиночка. -- Ну, записку. Изложи, как было дело, вскрой причины. Полякова тебе поможет. И завтра, не позже. -- А зачем? -- Ну надо же, надо! -- почти пропел директор.-- Гора с плеч свалится, если будет такая записка, понятно? Искру провожали до самого подъезда. Вначале она и слышать об этом не хотела, но на сей раз ее не послушались, и это было очень приятно. Возле дома постояли, погалдели, посмеялись и стали расходиться. Только Вика не торопилась. -- Идем, Вика! -- крикнула Лена.-- Нам по пути, и у нас есть Пашка. -- Я догоню.--И, когда все отошли, сказала:--Спасибо тебе, Искра. Папа не зря говорил, что ты самая лучшая. Воспоминания о папе Вики были для Искры неприятны: ей уже казалось, что теперь-то она знает, кто он такой, этот папа. И чтобы скрыть то, что подумала, вздохнула: -- С комсомолом будет очень трудно, Вика. -- Я знаю.-- Вика говорила спокойно, точно повзрослела за эти дни на добрых двадцать лет.-- Мне все объяснила Валентина Андроновна. Мы долго говорили с ней наедине: Николая Григорьевича куда-то вызывали, и вернулся он какой-то... Какой-то не такой. -- С комсомолом будет трудно,-- повторила Искра: для нее это было сейчас самым главным.-- Но ты не отчаивайся, Николай Григорьевич обещал что-нибудь сделать. -- Да, да,--грустно улыбнулась Вика.--А потом ведь собрание только через неделю. Они опять крепко пожали друг другу руки, опять хотели поцеловаться и опять не поцеловались. Разошлись. Глава седьмая Искра заставила Зину написать записку, сурово отредактировала ее, убрав ненужные, с ее точки зрения, эмоции, и отнесла директору. -- Добре,-- сказал Николай Григорьевич.-- Может, и выгорит. Вызвал через два дня: -- Оставили архаровца. Передай, чтоб завтра же явился. Искра была в таком радостном настроении, что не выдержала и сбежала с последнего урока. Проехала трамваем, влетела в дом, постучала. Дверь открыла мама. -- А где Артем? -- задыхаясь, выпалила Искра. -- Как так -- где Артем? -- в глазах матери мелькнул испуг.-- Разве он не в школе? -- Нет, это я не в школе,-- поспешно пояснила Искорка.-- Я не была в школе и думала... Тут она виновато замолчала и начала краснеть, потому что мама Артема неодобрительно качала головой. -- Ты не умеешь врать, девочка,-- вздохнула она.-- Конечно, это хорошо, но твоему мужу придется несладко. Ну-ка иди на кухню и рассказывай, что такое ужасное натворил мой сын. И Искра честно все рассказала. Все -- про драку, а не про Вику. Про драку и скандал с классной руководительницей, а о том, что Артем выругался, умолчала. И хотя умолчание тоже есть форма лжи, с этой формой Искра как-то уже освоилась. -- Ай, нехорошо драться,-- сказала мама, улыбаясь не без удовольствия.-- Он смелый мальчик, ты согласна? У такого отца, как мой муж, должны быть смелые сыновья. Мой муж был пулеметчиком у самого Буденного, и я таскалась за ними с Матвеем на руках. Так вот, я уже все знаю. Этот негодник--я говорю о Тимке,-- этот махновец прячется у Розы и Петра. А потом приходит домой и делает себе уроки... Очень трудно воспитывать мальчиков, хотя, если судить по Розочке, девочек воспитывать еще трудней. Сейчас я тебе объясню, где живут эти странные люди, у которых нет даже поварешки. Мама растолковала, как найти общежитие, и Искра убежала, успев, правда, съесть два пирожка. Она быстро разыскала нужную комнату в длиннющем коридоре, хотела постучать, но за дверью пел женский голос. Пел для себя, очень приятно, и Искра сначала послушала, а уж потом постучала. Роза была одна. Она гладила белье, пела и учила "Строительные материалы" одновременно. -- Сейчас придет,-- сказала она, имея в виду Артема.-- Я послала его в магазин. Ты -- Искра? Ну, правильно, Артем так и сказал, что если кто его найдет, то только Искра. -- А вы Роза, да? Мне Артем рассказывал, что вы из дома ушли. -- И правильно сделала,-- улыбнулась Роза.-- Если любишь и головы не теряешь, значит, не любишь и любовь потеряешь. Вот что я открыла. -- Давайте я вам буду помогать. -- Лучше говори мне "ты". Спросишь, почему лучше? Потому что я глажу рубашки своему парню.-- Она вдруг скомкала рубашку, прижала ее к лицу и вздохнула.-- Знаешь, какая это радость? -- Вот вы... ты говоришь, что любить -- значит терять голову,-- серьезно начала Искра, решив разобраться в этом заблуждении и немножечко образумить Розу.-- Но голова совсем не для того, чтобы ее терять, это как-то обидно. Женщина такой же человек, как и... -- Вот уж дудочки! -- с веселым торжеством перебила Роза.-- Если хочешь знать, самое большое счастье -- чувствовать, что тебя любят. Не знать, а чувствовать, так при чем же здесь голова? Вот и выбрось из нее глупости и сделай себе прическу. -- Говорить так -- значит отрицать, что женщина -- это большая сила в деле строительства... -- У, еще какая сила! -- опять перебила Роза: она очень любила перебивать по живости характера.-- Силища! Только не для того, для чего ты думаешь. Женщина не потому силища, что камни может ворочать похлеще мужика, а потому она силища, что любого мужика может заставить ворочать эти камни. Ну и пусть они себе ворочают, а мы будем заставлять. -- Как это -- заставлять? -- Искра начала сердиться, поскольку серьезный разговор не получался.-- Принуждать, что ли? Навязывать свою волю? Стоять с кнутом, как плантатор? Как? -- Как? Ручками, ножками, губками.-- Роза вдруг оставила утюг и гордо прошлась по комнате, выпятив красивую грудь.-- Вот я какая, видишь? Скажешь, не сильная? Ого! Мой парень как посмотрит на меня, так не то что камни -- железо перегрызет! Вот это и есть наша сила. Хотите, чтобы мы увеличили производительность труда? Пожалуйста, увеличим. Только дайте нам наряды, дайте нам быть красивыми -- и наши парни горы свернут! Да они за нашу красивую улыбку, за пашу нежность... Вошел Артем, и Роза замолчала, лихо подмигнув Искре. -- Привет,-- сказал он, не удивившись.-- А сахару опять нет. Говорят, завтра в семнадцатом будут давать по два кило. -- Придется побегать,-- без всякого огорчения заявила Роза, снова принимаясь гладить.-- Мой парень -- ужас какой сластена. -- Ну, чего там? -- спросил Артем, раздевшись и расставив покупки. -- Все в порядке, завтра приходи в школу. -- "Разобралась в этом вопросе"!--с отвращением передразнил Артем кого-то очень знакомого.-- Ну, болтуны. Вика ходит в школу? -- Ходит. Собрание через неделю. Может быть, удастся... -- Ничего не удастся, потому что всех сожрет Валендра. Уроков много задали? Искра показала домашние задания, объяснила новое и ушла. В Артеме она была уверена: он все сделает, что решил, а решил он ни в коем случае не бросать дорогой его сердцу 9 "Б". Так думала Искра, а сам Артем во всем девятом видел одну Зиночку Коваленко. Неделя была как неделя: списывали и подсказывали, отвечали и решали, сочиняли записки, обижались, назначали свидания, плакали тайком. Только Валентина Андроновна ни р.к.у не вызывала Вику, хотя Вика аккуратно готовила уроки и у других учителей отвечала на "отлично". Но это были все-таки мелочи, хотя класс все видел, все подмечал, делал свои выводы, и если бы об этих выводах узнала классная руководительница, то, вероятно, сочла бы за благо своевременно перейти в другую школу. -- Стерва,-- определил Ландыс. -- Так о старших не говорят!--взвилась Искра. -- Я не о старших. Я о Валендре. Артем получил взбучку от директора, посопел, повздыхал и уселся на привычное место рядом с Жоркой. А в субботу после уроков Вика предложила: -- Давайте с осенью попрощаемся. Все удивились, но не предложению, а тому, что оно исходило от Вики. И обрадовались. -- В лес!--крикнула Зиночка. -- На речку! -- требовал Ландыс. -- В Сосновку! -- сказала Вика.-- Там и лес и речка. -- В Сосновку! -- подхватил Жорка, мгновенно перестроившись. -- А там есть магазин или столовая? -- спросила Искра. -- Я все купила. Хлеб возьмем утром, а поезд в девять сорок. Сосновка была близко: они даже не успели допеть любимых песен. Спрыгнули на низкую платформу и притихли, пораженные прозрачной тишиной. -- Куда пойдем? -- спросил Валька Александров: по жребию ему досталась корзина с харчами, и он был заинтересован в маршруте. -- За дачным поселком лес, а за ним речка,-- объяснила Вика. -- Ты бывала здесь? -- спросила Лена. Вика молча двинулась вперед, за нею -- Ландыс. Она оглянулась, кивнула, тогда он догнал ее и пошел рядом. Свернули в переулок, вышли на тихую заросшую улицу. Заколоченные дачи тянулись по сторонам. -- Быстро дачники свернулись,-- сказал Жорка: его мучило молчание. -- Да,-- односложно подтвердила Вика. -- Я бы здесь до зимы жил. Здесь хорошо. -- Хорошо. -- В речке купаются? -- Сейчас холодно., -- Нет, я вообще. -- Там купальня была.-- Вика остановилась, подождала, пока подойдут остальные, и сказала, обращаясь преимущественно к Искре: -- Вот наша дача. Они стояли возле маленького аккуратненького домика, недавно выкрашенного в веселую голубую краску. -- Красивая,-- протянула Зина. -- Папа сам красил. Он любил веселые цвета. -- А сейчас...--начала Искра и замолчала. -- Сейчас все опечатано,-- спокойно договорила Вика.-- Я хотела кое-что взять из своих вещей, но мне не позволили. -- Пошли,--буркнул Артем.--Чего глядеть-то? Шли по заросшему лесу, шуршали листвой и молчали то ли от осеннего безмолвия, то ли еще неся в себе дачу, в которой оставалось навсегда прошлое их подруги. И рядом с этим опечатанным прошлым не хотелось разговаривать. Вика вывела к речке -- пустой и грустной, с затонувшими кувшинками. Ребята развели костер, и, когда затрещал он, разбрасывая искры, все облегченно заговорили и заулыбались, точно огонь высветил этот задумчивый осенний день из сумрака недавнего прошлого. Девочки принялись возиться с едой, а Вика, присев у корзины, надолго задумалась. Потом вдруг поднялась, оглянулась на Ландыса: -- Ты очень занят? -- Я? Нет, что ты! У нас Артем главный по кострам. -- Хочешь, я покажу тебе одно место? Пошла вдоль берега, а Жорка шел сзади, не решаясь заговорить. Остановились над крутым песчаным обрывом; куст шиповника навис над ним, уронив унизанные красными ягодами плети. -- Я любила читать здесь. Села. опустив ноги в обрыв. Жорка постоял, отошел к шиповнику, стал обрывать ягоды. -- Не надо. Пусть висят, красиво. Их потом птицы склюют. -- Склюют,-- согласился Ландыс. Посмотрел на сорванные ягоды, хотел выбросить, но, подумав, спрятал в карман. -- Сядь. Рядом сядь, что ты за спиной бродишь? Жорка поспешно сел, и они опять надолго замолчали. Он изредка поглядывал на нее, хотел пересесть поближе, но так и не решился. -- Ландыш,-- вдруг тихо сказал Вика.-- Ты любишь меня, Ландыш? Так и спросила: "Любишь?" Не "Я нравлюсь тебе?", как было принято спрашивать, а -- "Ты любишь меня?". Как взрослая. Жорка глубоко вздохнул, шевельнул губами и кивнул, глядя строго перед собой: теперь он боялся смотреть в ее сторону. -- Ты долго будешь любить меня? Ландыс хотел сказать, что всю жизнь, но опять не смог и опять кивнул. А потом добавил: -- Очень. Голос у пего был хриплый, да и губы что-то плохо слушались. -- Спасибо тебе. Поцелуй меня, Ландыш. Он торопливо перебрался поближе, склонился, прижался губами к ее щеке и замер. -- И обними. Пожалуйста, обними меня покрепче. Но Жорка не умел ни целоваться, ни обниматься: юность -- всегда борьба желаний со страхом, и страх был пока непреодолим ни для него, ни для Вики. Он сграбастал ее двумя руками -- неуклюже, за плечи,-- прижал, осторожно целуя что подвертывалось: то щеку, то случайную прядку, то маленькое ухо. Вика приникла к нему, по-прежнему глядя вдаль, за речку, и так они сидели, пока издали не закричал Валька: -- Вика, Жорка, где вы там? Кушать подано! Ели докторский хлеб с молоком, пекли картошку, что принес предусмотрительный Артем, пили ситро: на каждого досталось по бутылке. Потом пели песни, беспричинно смеялись. Пашка ходил на руках, а Артем и Валька прыгали через костер. И Вика пела и смеялась, а Жорка все время ловил ее взгляд. Она улыбалась ему, но больше к обрыву не позвала. Вернулись в темноте и поэтому прощались торопливо, уже на вокзале. -- Завтра понедельник,-- со значением сказала Искра. -- Я знаю,-- кивнула Вика. Они держали друг друга за руки и, как всегда, не решались поцеловаться. -- Может быть, я не приду на уроки,-- помолчав, произнесла Вика.-- Но ты не волнуйся, все будет как надо. -- Значит, на собрании ты будешь? Искре очень не хотелось уточнять, хотелось избежать упоминания о завтрашнем собрании, но Вика, как ей показалось, что-то недоговаривала. Пришлось проявить характер и спросить в лоб. -- Да, да, конечно. -- Вика, ждем! -- крикнула Лена. Они с Пашкой стояли поодаль. Вика еще раз крепко сжала руку Искры и ушла, не оглянувшись. А Искре вдруг очень захотелось, чтобы Вика оглянулась, и она долго смотрела ей вслед. У дома ее опять ждал Сашка Стамескин. -- Значит, не взяли меня,-- с обидой констатировал он.--Лишний я в вашей компании. -- Да, лишний,-- сухо подтвердила Искра.-- Нас приглашала Вика. -- Ну и что? Лес не Вике принадлежит. Что-то разладилось у них после того разговора у подъезда. Искре было не по себе от этого разлада, она много думала о нем, но, думая, не могла забыть Сашкиных слов, что устраивал его на завод сам Люберецкий. И в этих словах ей чудилась какая-то трусливая интонация. -- Тебе хотелось поехать с Викой? -- Мне хотелось поехать с тобой! -- резко отрубил Сашка. От этой резкости Искра сразу потеплела: уж очень искренне звучали слова. Тронула за руку: -- Не сердись, пожалуйста, просто я не подумала вовремя. Сашка сопел уже по инерции. Он добрел на глазах. Искра чувствовала это. -- Завтра увидимся? -- Завтра, Саша, никак. Завтра комсомольское собрание. -- Ну не до вечера же! -- А что с Викой после него будет, представляешь? -- Опять Вика? -- Саша, ну нельзя же так,-- вздохнула Искра.-- Ты же добрый, а сейчас говоришь плохо. -- Ну, ладно,-- недовольно сказал Сашка, помолчав.-- Ну я вроде не прав. Но послезавтра-то увидимся? Чем меньше времени оставалось до понедельника, тем все чаще Искра думала, что будет на собрании. Она пыталась найти наиболее приемлемую форму выступления Вики, перебирала варианты, лежа в постели, и, почти засыпая, нашла: "Я осуждаю его..." Да, именно так и надо будет подсказать Вике: "Осуждаю". Нет, она не откажется от отца, она, как честный человек, лишь осудит его нечестные дела, и все будет хорошо. Все тогда будет просто замечательно! Искра так обрадовалась, отыскав эту спасительную формулировку, что на радостях тотчас же уснула. Вика в школе не появилась. Валентина Андроновна нашла Искру, предложила срочно сходить к Люберецкой и выяснить... -- Не надо, Валентина Андроновна,-- сказала Искра.-- Вика придет на собрание, она дала слово. А то, что ее нет на уроках, это же понятно: ей надо подготовиться к выступлению. -- Опять капризы,--с неудовольствием покачала головой учительница.-- Прямо беда с вами. Скажи Александрову, чтобы написал объявление о собрании. -- Зачем объявление? И так все знают. -- Из райкома придет представитель, поскольку это не простое персональное дело. Не простое, ты понимаешь? -- Я знаю, что оно не простое. -- Вот и скажи Александрову, чтобы написал. И повесил у входа. Писать объявление Валька отказался наотрез. Впрочем, Искра не настаивала, потому что эта идея ей решительно не нравилась. -- Где объявление? -- спросила учительница перед последним уроком. -- Объявления не будет. -- Как не будет? Это что за разговор, Полякова? -- Объявление никто писать не станет,-- упрямо повторила Искра.-- Мы считаем... -- Они считают!-- язвительно перебила Валентина Андроновна.-- Нет, слышите, они уже считают! Немедленно пришли Александрова. Слышишь? -- Валентина Андроновна, не надо никакого объявления,-- как можно спокойнее сказала Искра.-- Не надо, мы просим вас. Не надо. Учительница молча смотрела на Искру. То ли на нее повлиял спокойный тон, то ли упрямство 9 "Б", то ли она сама кое-что сообразила, но крика не последовало. Предупредила только: -- Пеняй на себя, Полякова. Кончился последний урок, класс пошумел, попрятал учебники и остался, поскольку был целиком комсомольским. А чуть позже вошла Валентина Андроновна с молодым представителем райкома. -- Где Люберецкая? -- Еще не пришла,-- сказала Зина: ее поднесло не вовремя, как всегда. -- Так я и знала! -- чуть ли не с торжеством отметила учительница.-- Коваленко, беги сейчас же за ней и тащи силой! Может, начнем пока? Последний вопрос относился уже к представителю. -- Придется обождать.-- Он сел за пустую парту. Парту Зины и Вики, но Зина уже убежала, а Вика еще не пришла. -- Нет, вы уж, пожалуйста, за стол. -- Мне и здесь удобно,-- сказал представитель.-- Народ кругом. Он улыбнулся, но народ сегодня безмолвствовал. Валентина Андроновна и это отметила: она все отмечала. Прошла к столу, привычно окинула взглядом класс. -- У нас есть время поговорить и поразмыслить, и, может быть, то, что Люберецкая оказалась жалким трусом, даже хорошо. По крайней мере, это снимает с нее тот ореол мученичества, который ей усиленно пытаются прилепить плохие друзья и плохие подруги. Она в упор посмотрела на Искру, а Искра опустила голову. Опустила виновато, потому что четко определила свою вину, доверчивость и неопытность, и ей было сейчас очень стыдно. -- Да, да, плохие друзья и плохие подруги! -- с торжеством повторила учительница: пришел ее час.-- Хороший друг, верный товарищ всегда говорит правду, как бы горька она ни была. Не жалеть надо -- жалость обманчива и слезлива,-- а всегда оставаться принципиальным человеком. Всегда! -- Она сделала паузу, привычно ловя шум класса, но шума не было. Класс не высказывал ни одобрения, ни возмущения -- класс сегодня упорно безмолвствовал.-- С этих принципиальных позиций мы и будем разбирать персональное дело Люберецкой. Но, разбирая ее, мы не можем забывать о зверском избиении комсомольца и общественника Юрия Дегтярева. Мы не должны забывать и об увлечении чуждой нам поэзией некоторых чересчур восторженных поклонниц литературы. Мы не должны забывать о разлагающем влиянии вредной, либеральной, то есть буржуазной, демократии. Далекие от педагогики элементы стремятся всеми силами проникнуть в нашу систему воспитания, сбить с толку отдельных легковерных учеников, а то и навязать свою гнилую точку зрения. Класс загудел, когда Валентина Андроновна этого не ожидала. Он молчал, когда она говорила о Люберецкой, молчал, когда намекнула на Шефера и слегка проехалась по Искре Поляковой. Но при первом же намеке на директора класс возроптал. Он гудел возмущенно и несогласно, не желая слушать, и Валентина Андроноана прибегла к последнему средству: -- Тихо! Тихо, я сказала! Замолчали. Но замолчали, спрятав несогласие, а не отбросив его. Валентине Андроновне сегодня и этого было достаточно. -- Вопрос о бывшем директоре школы решается сейчас... -- О бывшем? -- громко перебил Остапчук. -- Да, о бывшем! -- резко повторила Валентина Андроновна.-- Ромахин освобожден от этой должности и... -- Минуточку,-- смущаясь, вмешался райкомовский представитель.-- Зачем же так категорически? Николай Григорьевич пока не освобожден, вопрос пока не решен, и давайте пока воздержимся. -- Возможно, я не права с формальной стороны. Однако я, как честный педагог... Ей стало неуютно, и нотка торжества исчезла из ее тона. Она уже оправдывалась, а не вещала, и класс заулыбался. Заулыбался презрительно и непримиримо. -- Прекратите смех! -- крикнула Валентина Андроновна, уже не в силах ни воздействовать на класс, ни владеть собой.--Да, я форсирую события, но я свято убеждена в том, что... Распахнулась дверь, и в класс влетела Зина Коваленко. Задыхалась--видно, бежала всю дорогу,--затворила за собой дверь, привалилась к ней спиной, широко раскрытыми глазами медленно обвела класс. -- А Люберецкая? -- спросила Валентина Андроновна.-- Ну, что ты молчишь? Я спрашиваю: где Люберецкая? -- В морге,--тихо сказала Зина, сползла спиной по двери и села на пол. Глава восьмая В дни, что оставались до похорон, никто из их компании в школе не появлялся. Иногда -- чаще к большой перемене -- забегал Валька, а Ландыс вообще куда-то пропал, не ночевал дома, не показывался у Шеферов. Артем с Пашкой долго искали его по всему городу, нашли, но ни родителям, ни ребятам ничего объяснять не стали. Они почти не разговаривали в эти дни, даже Зина примолкла. Следствие уложилось в сутки -- Вика оставила записку: "В смерти моей прошу никого не винить. Я поступаю сознательно и добровольно". Следователь показал эту записку Искре. Искра долго читала ее, смахнула слезы. -- Что она сделала с собой? -- Снотворное,-- сказал следователь, вновь подшивая записку в "Дело".--Много было снотворного в доме, а она-- одна. -- Ей было... больно? -- Она просто уснула, да поздно спохватились. Тетя ее аккурат в этот день приехала, видит, девочка спит, ну и не стала будить. -- Не стала будить... Следователь не обратил внимания на вздох. Полистал бумаги -- тощая папочка была, писать-то нечего,-- спросил не глядя: -- Слушай, Искра, ты же с ней все дни вместе -- вот тут твои показания. Как же ты не заметила? -- Что надо было заметить? -- Ну, может, обидел ее кто, может, жаловалась, может, что говорила. Припомни. -- Ничего она особенного не говорила, ни на кого не жаловалась и никого не обвиняла. -- Это мы знаем. Я насчет обид. Ну, понимаешь, гак, по-девичьи. -- Ничего не было, все спокойно. В Сосновку накануне ездили...-- Искра впервые подняла глаза, спросила с трудом: -- А хоронить? Когда будут хоронить? -- Это ты у родственников спроси.-- Следователь дописал страничку, подал ей.-- Прочитай и распишись. Тут. "Дело" я закрываю за отсутствием состава преступления. Чистое самоубийство на нервной почве. Искра пыталась сосредоточиться, но не понимала, что читает, и подписала не дочитав. Встала, пробормотала "до свидания", пошла. -- А насчет похорон ты у родственников узнай,-- повторил следователь. -- Нет у нее родственников,-- машинально сказала она. думая в тот момент, что во всем виноват Люберецкий и что было бы справедливо, если б он немедленно узнал, как погубил собственную дочь. -- Я же говорю, тетка приехала. На улице ждали Лена и Зина: их тоже вызывали, но допросили раньше Искры. Они стали рядом, ни о чем не спрашивая. -- Пошли,-- сказала Искра, подумав. -- Куда? -- Тетя ее приехала,-- Искре было трудно выговорить имя "Вика", и она бессознательно заменяла его местоимениями.-- Следователь сказал, что насчет похорон надо у родственников узнать. Зина тяжело вздохнула. Шли молча, и чем ближе подходили к знакомому дому, тем все короче становились шаги. А перед подъездом затоптались, нерешительно переглядываясь. -- Ох, трудно-то как!-- еще раз вздохнула Зиночка. -- Надо,-- сказала Искра. -- Надо,-- эхом повторила Лена.-- Это в детстве -- "хочу -- не хочу", а теперь --