при поддержке определенных кругов населения раз-громили "ленинскую гвардию", т. е. тех деятелей рево-люции и те слои населения, которые были активными участниками революции и Гражданской войны. Таким образом, сталинисты действовали как контрреволюцио-неры -- они остановили революционный период. Но, при-ступив к мирному строительству, они сами выступили одновременно и как носители духа революции. Или возьмите, к примеру, коллективизацию. Чего только о ней не наговорили! Ошибка! Преступление! Бессмысленная жестокость!.. И ни слова о ее великой исто-рической роли. Я-то это пережил. Да и ты тоже. Мы-то знаем, что это такое было. Недавно прочитал я статейку. Автор поступает так. Берет продукцию с приусадебных участков, находящихся в частном владении, и делит на общую их площадь. Затем берет продукцию колхозов и делит на площадь колхозных земель. И естественно, по-лучает, что первая цифра превосходит вторую, -- намек на то, что частное хозяйство продуктивнее колхозного. Но это -- грубая ошибка. Надо полученные в обоих слу-чаях цифры разделить на величины затрат усилий людей соответственно на приусадебных участках и колхозных землях. И тогда первая величина продуктивности будет много ниже второй. Вот глубочайшая причина, почему теперь крестьян силой не заставишь отказаться от кол-хозов и вернуться к единоличному хозяйству. Сколько миллионов людей охотно бросило тупую и изнуритель-ную крестьянскую жизнь и ринулось в города и на строй-ки?! А ведь это -- тоже дело сталинизма! То было время великого (великое -- не обязательно хорошо) социального творчества. Многие исторические открытия делались на наших глазах. И мы сами прини-мали в них участие в качестве материала творчества и в качестве творцов. Интересное это явление -- историчес-кое творчество масс людей. Проходят годы, и ученые на-чинают ломать голову над какими-то историческими яв-лениями, пытаясь разгадать их тайну. А для участников этих явлений никаких тайн нет. Для них все очевидно. Все происходит на их глазах. Но зато они еще не знают того, во что со временем вырастет их примитивное и не-приглядное начинание. Им неведомо то, что их жалкое дело рождает великий феномен истории, который со вре-менем станет таинственным для мудрецов. Впрочем, лишь для мудрецов. Чтобы эти мудрецы выглядели именно муд-рецами, а не беспомощными идиотами. Вот возьмите эту форму рабского труда, которая при-обрела такой размах в Советском Союзе и стала необходи-мым элементом жизни, -- посылку миллионов людей из городов в деревни, на стройки, в отдаленные районы. Пропаганда рассматривает ее как начало "подлинно коммунистического отношения к труду", как признак будуще-го райского коммунизма. Я согласен с тем, что это -- при-знак коммунизма. Только уже наступившего. И далеко не райского. Как эта форма зародилась? Очень просто. В ре-зультате политики коллективизации и индустриализации деревни опустели. А война вообще почти полностью ис-требила деревенское мужское население -- деревенские парни и мужики погибали на фронте в первую очередь. Они были на самом низу армейской иерархии, выпол-няли самую опасную и самую черновую военную работу. Положение в деревне стало катастрофическим. И это уг-рожало катастрофой всей стране. Выход был один: послать людей из городов в деревни. Так и сделали. Часть напра-вили насовсем. А основную массу -- на сезонные работы. Обратите внимание: другого выхода не было! Либо гибель, либо делать таким-то единственно доступным путем. Вот вам одна из особенностей исторического творчества: необходимость. Необходимость в смысле на-сущной потребности и возможности реализовать ее та-ким путем. История подобна реке: она течет туда, куда можно течь. Она течет в "социальные" дыры. Она течет в силу законов тяготения. А когда опыт удался, люди, от которых зависела судьба масс народа и страны, сделали определенные выводы: 1) можно без катастрофического ущерба для экономики страны посылать миллионы лю-дей из городов туда, куда нужно; 2) можно этих людей использовать как дешевую рабочую силу там, где не хва-тает людей и куда люди добровольно не поедут; 3) это даже удобно, так как эти люди нужны и в городах и ими можно манипулировать в масштабах государства; 4) мож-но эти мероприятия использовать как мощное средство коммунистического воспитания людей. РЕАЛЬНОСТЬ И УТОПИЯ Эпоха сталинизма была воплощением в жизнь сказ-ки, утопии. Но воплощение это произошло в такой фор-ме, что сказка превратилась в объект для насмешек. И дело не в том, что реальность оказалась хуже сказки -- во многом она оказалась лучше, -- а в том, что жизнь пошла в непредвиденном направлении и сказка утратила смысл. Коммунистическая утопия создавалась при том усло-вии, что не принимались во внимание многие существен-ные факторы человеческой жизни: распадение человече-ства на расы, нации, племена, страны и другие общности и объединения; усложнение системы хозяйства и культу-ры; иерархия социальных позиций; наличие всякого рода соблазнов (вещи, слава, власть, развлечения); возможно-сти делания карьеры и другие. Утопия предполагала лишь сравнительно небольшие объединения более или менее однородных индивидов, со скромным трудовым бытом и с примитивным разделением функций. Утопия создава-лась для самых низших слоев населения и самого низше-го уровня организации жизни общества. Люди верили в коммунистическую утопию, не подо-зревая о том, что отвлекаются от упомянутых выше со-циальных факторов. В самом деле, почему бы людям не заботиться друг о друге? Почему бы не жить в мире и дружбе? Почему бы не распределять трудовые усилия и жизненные блага по справедливости? Почему бы не воз-давать людям почести по их способностям, достоинствам, реальным заслугам? Почему бы...? Почему бы...? И абст-рактно рассуждая (т. е- не принимая во внимание все те неустранимые обстоятельства, которые объясняют, поче-му все это невозможно или возможно в такой форме, ка-кая не имеет ничего общего с мечтой), все это вроде бы возможно. Но абстрактная возможность еще не есть воз-можность реальная. Коммунистическая утопия осуществима в реальнос-ти лишь в той мере, в какой упомянутые выше факто-ры отсутствуют в реальности. Но для какого рода чело-веческих объединений это возможно? Как много таких объединений? Какова их роль среди прочего человече-ства? А главное -- в каких масштабах, в какой форме и как долго коммунистическая утопия может просуще-ствовать в таких объединениях реально? В нашей стра-не экспериментов на этот счет было достаточно. Кое-что в них было удачным, кое-что -- нет. Кое-что вошло в нашу нынешнюю жизнь. Кое-что исчезло как нежиз-неспособное. То, что у нас есть, есть результат поисков наиболее жизнеспособных вариантов организации жиз-ни в условиях, предсказанных в утопии. О ДИАЛЕКТИКЕ В России серьезно отнеслись к диалектике. И она прочно вошла в нашу идеологию. И в этом наше преиму-щество перед Западом. Западная идеология антидиалек-тична. Даже Германия, где диалектика была открыта, от-вергла ее. И это было одной из слабостей германского способа мышления, одной из причин поражения Герма-нии в войне. А Сталин был диалектик. Пусть в прими-тивной и карикатурной форме, но все-таки диалектик. Вот возьми сталинские репрессии в отношении команд-ного состава Красной Армии. Общепринятое мнение: Сталин ослабил армию, и это было причиной поражения в начале войны. И Гитлер, помогая Сталину устранять "лучших" военачальников, думал, что ослабляет советс-кую армию. Да, в какой-то мере это ослабило Красную Армию и способствовало поражениям в начале войны. Но только ли это? И это ли главное? Мы-то с тобой зна-ем, каким был командный состав нашей армии до чист-ки. Не будь чистки, мы не имели бы таких поражений в начале войны, но мы проиграли бы войну. Сталин (ин-стинктивно или сознательно, не могу судить) поступал правильно, намереваясь обновить командный состав ар-мии. Я ведь тоже был предназначен для этого обновле-ния. У нас целая рота была ребят со средним и высшим образованием, нас готовили в офицеры. Сталин не учел инерции огромного общества и не успел провести обнов-ление командного состава армии до войны. Пришлось это делать в ходе войны. Но одно из условий нашей по-беды -- именно это обновление, т. е. повышение обра-зовательного и интеллектуального уровня командного со-става. Вот тебе классический пример диалектики. Все, что сейчас говорят критики нашей истории и на-шего общества, пронизано чудовищной антидиалектичностью, непростительной в наш век буйства науки. Кста-ти, после Сталина началось некоторое ослабление диалектичности нашей идеологии. Появились бесчисленные умники, уличающие Сталина в вульгаризации марксиз-ма. А сами эти умники занимаются тем же, только в по-токе безудержного словоблудия. СОУЧАСТИЕ -- Великая эпоха ушла в прошлое, осужденная, но не понятая,твердил я себе, словно в бреду. И в бреду тоже. Я прожил лучшую часть жизни в эту эпоху. В ней есть доля и моего участия. В нее вложена моя душа. Я не хочу ее оправдывать -- не бывает преступных эпох. Бы-вают трагические эпохи, в которые совершается много преступлений. Но трагедия не есть преступление. Я не хочу оправдываться сам -- совесть моя чиста. Я -- сын своего времени. Верный сын. Я работал до кровяных мо-золей, заранее зная, что не получу за свой труд ничего. Я голодал. Я мерз. Меня ели вши. Я постоянно ожидал ареста. Я добровольцем ходил в разведку. Я доброволь-цем оставался прикрыть отступающих товарищей. Я впе-реди роты шел в атаку. Я работал там, куда меня посы-лали. Я делал то, что меня заставляли. Меня обходили наградами и чинами. Я никогда не жил в хорошей квар-тире, не носил красивых вещей, не ел пищу и не пил вин, о которых читал в книгах. Мой опыт в отношении жен-щин достоин насмешки. Меня никто не обманывал и не запугивал, я делал все сам, добровольно. Я никогда не верил в марксистские сказки о земном рае. Знал, что происходило в нашей реальности. И все же я рад, что жил в ту эпоху и жил так, как прожил. Если бы мне пред-ложили повторить жизнь, я бы выбрал прожитую мною в ту эпоху жизнь из всех возможных. Великая эпоха ушла в прошлое, осужденная, но не по-нятая. Я тоже когда-то хотел принять участие в ее разоб-лачении и осуждении. Я имел что сказать. Я имел мо-ральное право на осуждение. Но вот прошло время, и я понял, что эта эпоха заслуживает понимания. И защиты.Не оправдания, повторяю, а защиты. Защиты от поверх-ностности и мелкости осуждений. В условиях, когда все спекулируют на разоблачениях эпохи и ее продукта (т. е. общества, которое сложилось в эту эпоху), самый силь-ный и справедливый суд есть защита. И я буду защищать тебя, породившая меня и рожденная мною эпоха! Сталинизм вырос не из насилия надо мною, хотя я был врагом его и сопротивлялся ему, а из моей собственной души и моих собственных добровольных усилий. Я нена-видел то, что создавал. Но я жаждал создавать именно это. Вот загадка феномена сталинизма. И я сам хочу в ней ра-зобраться. Я знаю, что мои слова иррациональны. Но ведь человеческая история вообще иррациональна. Рациональ-на только человеческая глупость и заблуждения. Я рассказал о своем смятенном состоянии Ему. -- Это нормально, -- сказал Он. -- Защитники ком-мунизма уже не способны понять и тем более защитить сталинскую эпоху. Они боятся скомпрометировать себя такой защитой. Они признали эту эпоху черным прова-лом в светлой истории коммунизма. И никогда не при-знают ее единственным ярким пятном в серой истории коммунизма. Потому защищать эту эпоху придется нам, антисталинистам. СТАЛИНИСТ И АНТИСТАЛИНИСТ Выражение "сталинист" весьма неопределенно. Этим словом называют человека, лично преданного Сталину, активного проводника сталинской политики, представи-теля сталинской эпохи, принимающего ее идеологически, руководителя сталинского периода... Но сталинист -- это также и социально-психологический тип, наиболее адек-ватный той эпохе. Такой человек может ненавидеть Ста-лина и его банду, может заниматься антисталинской про-пагандой, но быть характерным представителем именно этой критикуемой им эпохи. Сталинская эпоха породила огромное число человеческих экземпляров, гнуснее кото-рых трудно вообразить себе что-либо. Но она же породи-ла и их антиподов, т. е. людей самоотверженных, абсолютно честных и чистых, искренних, готовых на любые труд-ности и жертвы ради своего народа, ради светлых идеалов коммунизма, ради Партии и Вождя. Именно из таких на-стоящих сталинистов выходили настоящие антисталини-сты. Их протест вызывала не идея нового общества, как таковая, а ее грубая материальная форма. Они психологи-чески не могли примириться с тем, что Великая Револю-ция идет в грязи и крови, что несут ее негодяи и ни-чтожества, недостойные имени человека. Потому, между прочим, мы не можем принять и надвигающийся "либе-рализм": он означает конец не только революции, но и всех связанных с нею надежд и иллюзий. Нам нет места в будущем. Мы -- дети прошлого. Нам остаются только вос-поминания и разъедающие душу сомнения. А Хрущев, между прочим, своим разоблачитель-ным докладом нанес огромный ущерб делу коммунизма. Ущерб прежде всего психологический. Нужны десятиле-тия, чтобы кое-что восстановить в отношении людей к идеям и делам коммунизма. Взрослых уже не исправишь. Надо с новых поколений начинать все заново. С детей... Мы суть характерный продукт революции -- ее самый лучший и чистый продукт, но продукт двойственный -- продукт легенды революции и ее реальности. Мы впита-ли в себя легенду революции, но восстали против ее ре-альности. И теперь мы защищаем не Сталина и стали-низм, а наше собственное участие в той эпохе. Мы -- люди коммунистического общества. И если бы нам пришлось выбирать, где прожить жизнь, мы выбра-ли бы то же наше общество в то же самое время. Мы бо-ролись против этого общества, но -- как члены его. Мы продукт его, рожденный для борьбы с ним. Но в нем. И для него. Мы были врагами этого общества. Но почему? По-тому что мы и есть настоящие коммунисты. Мы -- кол-лективисты. Мы были готовы на самопожертвование ради коллектива. Мы отдавали ему все силы и чувства. И именно потому, что мы -- идеальные члены этого об-щества, мы суть враги его. Мы в свое время выразили протест против сталинизма, поскольку заметили в жизни нечто такое, что не соответствовало нашим идеалам революции и представлениям об идеальном коммунизме. Потом мы изменили свое пони-мание революции и рожденного ею общества. Но уже не могли изменить своей психологии. Ну а что дальше? В послесталинском обществе, повто-ряю, нам места нет. Нам вообще нет нигде места. Мы -- прошлое. ВОЖДЬ И МАССЫ Считается, что Гитлер обладал гипнотическим воздей-ствием на массы. Но Сталин перед массами вообще не появлялся и редко выступал публично, а его "гипноти-ческое воздействие" было не меньше. Дело тут не в не-коей личной способности вождя, а в самой массе -- в ее способности в данной ситуации к "самогипнозу". Если масса избрала кого-то в качестве такого "гипнотизера", последний может делать что угодно -- говорить, молчать, вопить, шептать, шепелявить, говорить с акцентом... И все будет иметь эффект. Лишь постфактум кажет-ся, что избранник сам пробился "вверх" и совратил мас-су. На деле же его массы сами выталкивают на эту роль и вынуждают играть историческую роль. Именно роль. Именно играть. Он становится адекватным вытолкнув-шей его массе. Сталин был воплощенное "Мы". Есть определенные общие правила выталкивания лю-дей в вожди. Одно из этих правил на первый взгляд ка-жется фиктивным. Но оно на самом деле в высшей сте-пени действенно. Это -- презрение к людям. Сталин с самого начала знал цену людям, понимал, какая это мразь -- народные массы, знал, что разговоры о высо-ком уровне сознательности как условии коммунизма суть вздор. Сталин обращался с людьми адекватно их реаль-ной ценности. Его репрессии принесли ему больше бо-жеского почитания, чем ежегодные копеечные сниже-ния цен на продукты питания. Сталин знал, кто мы, а мы знали, что он это знает. Мы в глубине души признавали адекватность происходящего нашей реальной человечес-кой натуре. Странно, но это было наиболее мощным выраженном нашей претензии возвыситься до божественно-го уровня. Мы были богами в своей ничтожности. Най-ди объяснение этому факту, и ты поймешь все остальное. СИЛА УБЕЖДЕНИЯ -- Обратите внимание на пропаганду сталинских вре-мен, -- говорил Он. -- Сейчас она кажется верхом идио-тизма. Теперь все удивляются, как могла такая пропаган-да кого-то в чем-то убедить. При этом забывают о том (а может быть, не знают об этом), что состояние убеж-денности и дело убеждения суть отношения между людь-ми. Хорошо убеждать того, кто хочет быть убежденным в том, в чем его убеждают. И тогда качество и форма убеждения не играют роли. Лишь бы убеждение соответ-ствовало умонастроениям убеждаемых. В сталинское вре-мя совпадение на этот счет было беспрецедентным. Если людей и обманывали успешно, то прежде всего благода-ря тому, что люди хотели быть обманутыми. Насильно никого ни в чем не убедишь. Убеждение в основе своей есть дело добровольное. Сила убеждения -- сила желания убеждаемых быть убежденными. НЕНАВИСТЬ Если бы ты знал, как я Его ненавидел! Но ненависть моя была какая-то странная. Если бы Он сказал мне "Умри!", я бы умер. То же самое было со мной в штраф-ном батальоне. Наш политрук был жуткий дурак и редко-стная сволочь. Сколько неприятностей он мне причинил, страшно вспомнить. А в бою я прикрыл его своим телом. И вытащил с поля боя его, тяжело раненного, сам исте-кая кровью. Ни на какую награду я не рассчитывал. Он не знал, кто спас ему жизнь. А меня после госпиталя суну-ли в другую часть, тоже штрафную. Что это такое? Страх начальства? Желание выслужиться? Раболепство и холуй-ство? Вздор! Чисто обывательское объяснение очень глу-бокого и серьезного человеческого качества: чувства коллективизма, способности самопожертвования ради кол-лектива и других его членов, в особенности таких, кото-рые олицетворяют собою целое. Вот в чем самая глубокая основа психологии коммунизма. После революции чув-ство коллективизма буквально расцвело в миллионах душ, в особенности в душах молодых людей, прошедших совет-скую довоенную школу. А Сталин был символом и вопло-щением этого нашего чувства принадлежности к целому, к братству, к единой семье народов. И мы одновременно ненавидели его, ибо чувствовали себя обманутыми. Ми-раж всеобщей любви и братства таял на наших глазах. Я и сейчас не чувствую никакой симпатии к Сталину. Но когда я слышу или читаю, что другие говорят и пи-шут о нем, я прихожу в бешенство. Например, обычным является объяснение деятельности Сталина и сталинис-тов ненасытной жаждой власти. Это значит ровным сче-том ничего не понять как в существе эпохи, так и в пси-хологии ее носителей и творцов. Сталин и сталинисты не просто заботились об удовлетворении своих страстей, они служили историческому процессу и исполняли объектив-но навязанную им роль. Жажда власти была не причи-ной, а следствием. И в массе сталинистов она ничуть не превышала обычные человеческие нормы и, по крайней мере, часто отсутствовала вообще. Хрущев говорил, что Сталин в начале войны растерял-ся, даже плакал, устранился от дел, считал "дело Лени-на" погибшим. Ну и что?! Человеческие состояния -- не прямая линия. Даже в заурядных ситуациях имеют мес-то эмоциональные колебания между двумя крайностями. А тут -- тем более. Важно то, что Сталин в конце кон-цов одолел свои колебания и затем всю войну был тверд. Какой-то маршал, высмеивая Сталина, писал, что вме-сто анализа обстановки на фронте Сталин приказал уст-роить салют в честь какой-то победы. Идиот тут не Ста-лин, а этот маршал. Как руководитель страны в ситуации войны Сталин в данном случае был сверхмудр. Эти салю-ты сделали для победы в тысячу раз больше, чем анализы военной обстановки. Эти анализы, вообще-то говоря, не требовали большого военного гения. Ситуация была при-митивно ясна. Можно быть гуманным по отношению к нескольким людям. А как быть гуманным по отношению к милли-онам людей, страдающих не по вине отдельных лиц и партий, а из-за хода неумолимой Истории? Я не вижу иного выхода: сократить число актуально страдающих людей и не дать вырасти числу потенциальных стра-дальцев. Хватит лицемерить! Если ты придумаешь иной выход, дай мне знать. Я ставлю пол-литра! И вообще, хватит болтать. Предоставим это дело уче-ным. Наша проблема -- дожить, раз уж мы почему-то уце-лели. Уйти бесшумно. И предоставить потомкам заблуж-даться так, как им хочется. А что касается конца сталинизма, то он не был убит извне. Он покончил с собой сам. Хрущевский переворот был последней великой акцией сталинизма -- самоубий-ством. Уйдя с исторической сцены, сталинизм оставил после себя великое наследство: нового человека с адек-ватной ему социальной организацией или новую соци-альную организацию с адекватным ей человеком. Ответь, спустился ты с Небес? Иль выполз как исчадье Ада? Родился ты зачатья без Или ты есть порока чадо? Нет, я не ангел и не бес. Узри во мне земного гада, Что мир построил вроде ада, На землю рай спустив с небес. ВЛАСТЬ Один из пунктов моего мальчишеского антисталиниз-ма заключался в следующем риторическом вопросе: кто дал Сталину право распоряжаться мною?! На него следо-ватель на Лубянке дал мне такой риторический ответ: народ! Я рассмеялся: мол, я такой демагогией сыт по гор-ло. "Ты, сопляк, -- спокойно сказал следователь, -- не знаешь еще, что такое народ и что такое власть. И запом-ни: выражение "враг народа" -- не пустышка для пропаганды и не абстрактное обобщение, а точное и содержа-тельное понятие, отражающее сущность эпохи. Тот, кто восстает против Сталина, восстает против народа. Он есть враг народа. Мы, органы, лишь выражаем волю на-рода. Врагов народа мы караем. Ты еще молод и глуп. Таких мы воспитываем. И защищаем от гнева народа". Потом, скрываясь от органов и скитаясь по стране, я присматривался к власти и к народу. Мне достаточно было всего несколько месяцев, чтобы понять, как прав был тот мой первый следователь. Когда меня после хрущевского доклада пригласили на Лубянку "для дружеской беседы"", я между прочим поинтересовался, где тот следователь (по странному совпадению со мной беседовали в том же самом кабинете!). Мне ответили, что его расстреляли как закоре-нелого "культиста" и как одного из ближайших подручных Берии. "Жаль, -- сказал я, -- он бы правильно истолковал мое поведение". Мои собеседники понимающе перегляну-лись: они сочли меня "чокнутым". Еще в 1939 году я заметил, что более или менее сред-нее и типичное советское учреждение можно рассматривать как все общество в миниатюре и что общество в целом есть объединение не просто людей, а таких учрежде-ний -- своего рода первичных коллективов или клеточек. Я заметил, далее, что даже средне-простое учреждение (клеточка) имеет очень сложное строение в смысле раз-личия положения людей, их функций и взаимоотноше-ний. Нужна целая наука, чтобы достаточно полно и точ-но описать это. И еще более грандиозная наука нужна для того, чтобы описать строение и функционирование общества в целом. Мне потребовалось несколько десят-ков листов, чтобы изобразить строение первичного кол-лектива в различных разрезах, -- еще тогда я понял, что нужно многоплоскостное описание, которое в принципе нельзя свести к одноплоскостной схеме. А при попытке описать строение сравнительно небольшого района (с на-селением меньше миллиона) я понял, что требуется спе-циальное образование, -- нужна логика, математика, со-циология и многое другое. Но и без специального образования я тогда с абсо-лютной ясностью понял одно: противопоставление народа и власти в нашем обществе лишено смысла, что власть здесь есть прежде всего организация всего насе-ления (народа) в единое целое. Возьмем учреждение, в котором я тогда работал. Оно делилось на отделы, те -- на отделения, последние -- на группы. На всех уровнях свои заведующие и заместите-ли, а также другие должностные лица; свои партийные, комсомольские и профсоюзные бюро или парторги, ком-сорги и профорги, а также масса других общественных должностей и функций. Я произведу упрощение и возьму учреждение как целое. Оно имело дирекцию, партийную организацию с партийным бюро; соответственно -- ком-сомольскую организацию с комсомольским бюро; мест-ком; редколлегию стенной газеты и многое другое. Чле-ны партии -- далеко не худшие члены коллектива, а пожалуй -- лучшие. Почти все молодые люди -- комсо-мольцы. Все сотрудники -- члены профсоюза. Партийное бюро контролировало работу прочих общественных орга-низаций. Председатель месткома и секретарь комсомоль-ской организации были членами партбюро. Директор и по крайней мере еще один из руководящих работников -- тоже. Партийное бюро контролировало работу дирек-ции и вообще жизнь всего учреждения. Само оно конт-ролировалось районным комитетом партии. Вместе с тем руководителем учреждения был директор. Он был став-ленником партии здесь -- назначался как кандидатура районного и областного комитета партии, а по деловой линии -- как человек, подчиняющийся тресту, затем -- управлению, наконец -- министерству (наркомату). Как член партии и член партбюро, он был под контролем секретаря партбюро. Но последний подчинялся ему как директору. Комсомольское бюро жило под контролем не только партбюро, но и райкома комсомола; местком кон-тролировался районным советом профсоюзов. Все учреж-дение входило в систему управления, ведущую по одной линии к министерству, по другой -- к райкому партии, по третьей -- к районному совету, по четвертой -- к об-ластным организациям. То, что я сказал, есть лишь крайне упрощенное опи-сание реальности. В реальности же имела место густая сеть власти и управления, которая постепенно охватыва-ла и вовлекала в себя почти все население. Хотя район наш был маленький, все равно на районном уровне при-ходилось иметь дело с сотнями разнообразных учреж-дений. Когда я подумал о масштабах области, причем с развитой промышленностью и крупными городами, мне стало страшновато. А если взять всю страну?! Из людей, так или иначе вовлеченных в эту сеть власти, опутываю-щую общество во многих разрезах, можно было бы со-здать многомиллионное государство. Сейчас такая сеть есть обычное и привычное дело. А в те времена она только еще складывалась, изобрета-лась. Человеческий материал, доставшийся от прошло-го, был неадекватен этой системе по психологии, об-разованию, культуре, профессиональной подготовке и опыту. Постоянно складывались мафиозные группки. Склоки. Коррупция. Жульничество. Сама эта система нуждалась в строгом контроле со стороны еще какой-то системы власти, независимой от нее и стоящей над ней. Такой системой сверхвласти и явился сталинизм, сталинское народовластие. Вот опять-таки крайне упрощенная схема сталинской системы управления и власти. На самом верху -- сам вождь с ближайшими помощниками. На самом низу -- широкие народные массы. Органы государственной бе-зопасности как инструмент сверхвласти и как механизм, связующий вождя и массы. Органы государственной безо-пасности пользовались высшим доверием народных масс. Им верили безусловно. Им помогали. Сотрудничество с ними считали почетным долгом. Они и были несмотря ни на что самой честной и справедливой организацией в стране. Это кажется диким, но это факт. Народные мас-сы вовлекались в эту сталинскую систему через особого рода активистов, штатных осведомителей, добровольных помощников. Друзья, написавшие на меня донос, искрен-не хотели мне помочь. Активисты были обычно людьми, имевшими сравнительно невысокое социальное положе-ние, а порою -- самое низкое. Часто это были бескорыс-тные энтузиасты. Но постепенно этот низовой актив пе-рерастал в мафии, терроризировавшие всех сотрудников учреждений и задававшие тон во всем. В нашем учреж-дении было десятка два таких активистов, которые фак-тически держали под своим неусыпным надзором все учреждение. Некоторые из них имели руководящие по-сты и выбирались в партбюро и прочие органы. Но боль-шинство были рядовыми сотрудниками, имевшими жал-кую зарплату и скверные бытовые условия. Интересно, что они имели поддержку в коллективе и сверху. И в этом была их сила. Как работали органы в смысле репрессий, общеиз-вестно. Но почему-то выпала из поля внимания та ги-гантская работа, которую они проделали по очистке об-щества от всякого рода мрази и по воспитанию масс людей. Я утверждаю с полной ответственностью за свои слова: новое общество с его системой организации и управления было бы невозможно без органов и без той роли, какую они сыграли в сталинские времена. Сейчас уже забылось то, что органов государственной безопасности в широких массах "простых" людей не бо-ялись. Их боготворили как органы высшей справедливо-сти. К ним обращались со своими нуждами как к после-дней инстанции. Если возникали какие-то конфликты с начальством и местными властями, люди грозились об-ратиться за помощью в органы, и это часто помогало им. И обращались на самом деле. И на самом деле органы помогали разрешать проблемы самого различного рода. Пусть это делалось умышленно, чтобы укрепить легенду органов. Пусть это обман, лицемерие и прочее. Но это делалось на самом деле и завоевывало органам беспреце-дентную репутацию в массах населения. В нашем подва-ле, например, сгнил пол. Мы писали жалобы во все ин-станции. Писали Буденному, Ворошилову и даже само-му Сталину. Не помогло. Тогда кому-то пришла в голову мысль написать письмо в органы. Эффект был немедлен-ный. Пол нам сразу починили. И разъяснили, что враги народа, засевшие в некоторых учреждениях, умышлен-но не пропустили наши письма к вождям, чтобы вызвать недовольство населения. Забавно, уже много лет спустя после войны, когда я стал профессором и автором мно-гих книг, переведенных на западные языки, я предпринял попытку получить однокомнатную квартиру. В ин-ституте организовали письмо за подписью директора, секретаря партбюро и председателя месткома в Моссовет с просьбой улучшить жилищные условия "выдающемуся ученому с мировым именем" (тогда это признавалось за мною официально). Друзья из аппарата ЦК организова-ли письмо в Моссовет с такой же просьбой от одного из секретарей ЦК!!! И никакого эффекта. В просьбе отказа-ли! Но не было бы счастья, да несчастье помогло. В это время в КГБ были получены на меня материалы, соглас-но которым выходило, что я - - агент ЦРУ. Поскольку я занимал довольно видное положение в науке и ряд моих друзей работали в аппарате ЦК и КГБ, мое дело разби-рали совместно представители КГБ и ЦК. Выяснилось, что я агентом ЦРУ все-таки не являюсь, а просто совер-шил ряд неосторожных поступков. В разговоре с офице-ром КГБ я мельком упомянул о своих жилищных труд-ностях. Он куда-то позвонил и попросил разобраться с моей проблемой. На другой же день я получил одноком-натную квартиру. Письмо секретаря ЦК не помогло, а звонок офицера КГБ сработал немедленно. Культ личности. Сейчас в нем усматривают только лич-ное тщеславие Сталина. Но культ вождей был изобретен не Сталиным. Были культы Троцкого и Зиновьева. Кста-ти сказать, совершенно незаслуженные. Был культ Буха-рина. Я уж не говорю о культе Ленина. Культ Сталина был последним из них. И был он в данном случае необ-ходимым элементом народовластия. Сталинисты помогали ему. Но рос он снизу. И нужен был как средство непос-редственного контакта вождя с массами. В тех условиях вождь вместе с народом противостоял нарождающейся сети власти, о которой я говорил выше. Тут имело место живое историческое противоречие. Сталинизм способствовал созданию новой сети власти, вырастал на ее основе, но вместе с тем он противостоял ей, боролся против нее, стремился сдержать ее рост и рост ее силы. Миллионы шакалов устремились в эту сеть власти. И не будь сталинской сверхвласти, они сожрали бы все общество с потрохами, разворовали бы все, раз-валили бы... Когда эта сеть власти приобрела более или менее приличный вид, сталинизм как форма власти из-жил себя и был отброшен. Народовластие кончилось. И власть на деле перешла в руки "законной" партийно-государственной системы. Хотя сталинская сверхвласть пришла в конфликт с той сетью власти, которая естественным образом выра-стала из условий жизни в коллективах нового общества и из необходимости объединения их в целое общество, создавалась она под контролем сталинской сверхвласти и под ее защитой. И она в массе была тоже народной как по составу людей, так и по их уровню и способу жизни. Для большинства из них это была такая же бед-ная жизнь, как и для прочего населения. И это была трудовая жизнь, причем в толще прочего населения. Для многих из них это была тяжелая обязанность по настоянию коллективов и вышестоящей власти, обязан-ность временная и рискованная. Люди менялись на всех постах власти с неслыханной быстротой. Еще не умели руководить. Коррупция. Бытовое разложение. Невоз-можность решить проблемы, которые хотелось решить. Мне пришлось некоторое время поработать в неболь-шом колхозе. Все мужчины деревни побывали на руко-водящих постах, а затем -- в тюрьмах. Почти все бабы побывали бригадирами, звеньевыми, учетчиками, кла-довщиками... И так было повсюду. По крайней мере психологически это была оргия самовластия, нарушав-шая всякую меру и нуждавшаяся в ограничении. КУЛЬТУРНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ Одной из величайших заслуг сталинизма и одним из условий, подготовивших его уничтожение, является куль-турная революция. Я уже говорил, что человеческий материал не соот-ветствовал потребностям нового общества, -- оно нуж-далось в миллионах образованных и профессионально подготовленных людей. И оно получило возможность эту потребность удовлетворить в первую очередь. Тут мы видим другой в высшей степени интересный парадокс истории: самым доступным для нового общест-ва оказалось то, что было самым труднодоступным для прошлой истории, -- образование и культура. Оказа-лось, что гораздо легче дать людям хорошее образова-ние и открыть им доступ к вершинам культуры, чем дать им приличное жилье, одежду, пищу. Доступ к об-разованию и культуре был самой мощной компенсаци-ей за бытовое убожество. Люди переносили такие бы-товые трудности, о которых теперь страшно вспоминать (и в реальность которых теперь уже не верят), лишь бы получить образование и приобщиться к культуре. Тяга миллионов людей к этому была настолько сильной, что ее не могла остановить никакая сила в мире. Всякая попытка вернуть страну в дореволюционное состояние воспринималась как страшная угроза этому завоеванию революции. Быт играл при этом роль второстепенную. И казалось, что образование и культура автоматически принесут бытовые улучшения. И это происходило на са-мом деле для многих, что вселяло надежды на будущее. КОЛЛЕКТИВИЗМ Назову еще один важнейший результат революции, привлекший на сторону нового общества широкие на-родные массы: образование коллективов, благодаря кото-рым люди приобщились к публичной социальной жизни и ощутили заботу общества. Условия жизни и работы лю-дей внутри советских коллективов -- предмет особого раз-говора. Я определенно узнал тогда одно: люди познали достоинства такой жизни, и вернуть их в прошлое было уже невозможно. Я тогда много бродил по стране. Как бы плохо ни было в колхозах, большинство крестьян уже не хотело от них отказываться. Тяга людей к коллективной жизни (причем без хозяев, с активным участием в этой жизни) была неслыханной ранее нигде и никогда. Де-монстрации и бесчисленные собрания всякого рода были делом добровольным. На демонстрации ходили целы-ми семьями, порою -- даже с младенцами и инвалидами. Несмотря ни на что, иллюзия того, что власть в стране принадлежит "народу", была всеподавляющей иллюзией тех лет. И явления коллективистской жизни, которые были внове для подавляющего большинства людей, восприни-мались тогда как показатель народовластия. Они и были таковыми на самом деле. Народные массы заняли ниж-ние этажи социальной сцены и приняли участие в соци-альном спектакле не только в качестве зрителей, но и в качестве актеров. Но и актеры на верхних этажах сцены и на более заметных и важных ролях тогда тоже выходи-ли из народа. На нижних уровнях сцены разыгрывались в миниатюре все те же спектакли, какие разыгрывались в масштабах всей страны. Сейчас я говорю обо всем этом как о прошлом, т. е. спокойно и даже с некоторой симпатией. Тогда я наблю-дал этот процесс формирования власти, оргию власти, буйство народовластия со страхом, с безнадежным отча-янием. Я сам постоянно ощущал на самом себе тирани-ческую власть людей, как будто бы лишенных всякой влас-ти, -- власть коллектива на самом низу социальной иерар-хии. Функции мои были самые примитивные: мальчик на побегушках, уборка мусора, чистка машин начальства. Зарплата -- мизер. Койка в общежитии. В нашей комна-те жило двадцать человек. Койки были двухэтажные. Моя койка -- у самой двери, рядом -- уборная. И холод. Я стремился приспособиться к коллективу. Научился ру-гаться матом, пить самогон и денатурат, играть в карты, драться. Но мое образование и культура так или иначе давали себя знать. Я получил кличку Студент. Коллектив следил за каждым моим шагом. Я чувствовал недоверие к себе. Стукачи вызывали меня на откровенность. Ком-сорг питал ко мне антипатию: я однажды неосторожно посмеялся над ним. Комсорг высказал парторгу подозре-ния насчет меня. Парторг посоветовал покопаться в моем прошлом. Мне еще не было восемнадцати, а я, оказыва-ется, уже имел прошлое. И коллектив должен был его разоблачить. Но комсорг не успел разоблачить меня: потребовалось выделить от учреждения несколько "добровольцев" на от-даленную сибирскую стройку. Меня, естественно, вклю-чили в их число. В первую же ночь я сбежал из эшелона.
ЛЮБОВЬ В те времена еще встречалось явление, называемое в старой литературе словами "первая любовь". Это сей-час люди втягиваются в жизнь так, что как-то незамет-но минуют это мучительное и вместе с тем сладостное состояние. Я жил в ту страшную эпоху и испытывал первую любовь. После того бегства из эшелона я устроился работать на маленьком полустанке вдали от населенных пунктов. На полустанке было два домика и сарай. В сарае жили мы -- рабочие. Рабочие все, кроме меня, были женщи-нами. Мне они казались старухами, хотя самой старшей из них не было и сорока. Я спал, разумеется, отдельно -- в углу, где сваливали орудия труда. Спали на соломе, покрытой тряпьем. У меня и тряпья своего не было. Бабы одолжили мне какую-то вонючую вшивую рвань. В одном из домиков жил командовавший нами брига-дир с семьей. В другом -- начальник полустанка с се-мьей. У начальника была старая, измученная заботами жена и пятеро детей. Старшая дочь была моего возрас-та. Она и стала моей первой любовью. Не могу сказать, была она красива или нет. Для меня такой проблемы тогда вообще не было. Было чистое и неодолимое чувство, отодвигающее в сторону все прочие критерии. Это тоже было характерно для той эпохи. Мы сначала влюблялись, причем раз -- и навсегда, и лишь потом разгл