ядывали, в кого именно мы влюблялись. А я свою первую любовь даже разглядеть не успел: пришлось снова убегать. Наша любовь была любовью в самом высшем и чис-том смысле. Мы сидели на бревнах или гуляли по окре-стностям до рассвета, не прикасаясь друг к другу даже руками. Для меня было достаточно одного только того, что она рядом со мной. Это -- тоже черта той эпохи. Мы телами обнаженными Не касалися друг друга. Даже с собственными женами Говорили: "друг", "подруга".
Мы говорили о будущем, но не о нашем лично, а о бу-дущем всей страны, всего народа. Оно нам представля-лось сказочно прекрасным. Все люди будут иметь свою отдельную койку с чисты-ми простынями, фантазировали мы. Все будут получать трехразовое питание. Одежда будет чистая и без заплат. Каждую неделю будут показывать кинофильм... Короче говоря, мы мечтали как о сказочном богатстве о том, что потом стало будничным явлением убогой советской жиз-ни. Поразительно, обретя некоторый минимум житейс-ких благ, который нам казался верхом мечтаний, советс-кие люди утратили надежды на райское будущее. Лишь много лет спустя я понял, что это есть общее правило общественной психологии: рост благополучия порожда-ет рост недовольства своим положением и неверие в бу-дущее общество изобилия. Именно улучшение жизни в послевоенное время убило идеологическую сказку ком-мунизма, а не чудовищная бедность тех лет. Наша взаимная любовь казалась настолько сильной, что я решил полностью довериться своей невесте и рас-сказать ей о своих злоключениях. Я так и сделал. Она ничего не сказала. Мы посидели еще немного и разош-лись. А утром чуть свет явились пьяный бригадир и пья-ный же начальник. Они избили меня. Сунули в подпол, где хранилась зимой картошка. Начальник сообщил обо мне на ближайшую станцию. Там обещали прислать че-ловека за мной. Но мне повезло: жена начальника выпу-стила меня, сунула краюху хлеба, сказала: "Беги!" Я вско-чил на товарный поезд, замедливший ход, и покинул свою первую любовь, так и не коснувшись ее рукою. Где она теперь? Что с ней стало? БЕЗЫСХОДНОСТЬ Во время своих скитаний я встречал десятки людей, вступавших в конфликт с обществом и законом. Они ухитрялись годами жить припеваючи. Но во мне было что-то такое, что сразу настораживало окружающих, -- во мне сразу замечали чужого. Однажды я устроился работать в артель, которая была прикрытием для шайки жуликов и бандитов. Работал я вполне добросовестно. Через неделю меня позвал глава банды (заведующий ар-телью), дал немного денег и велел убираться подальше. "Тебя все равно найдут, -- сказал он, -- а заодно и нам пришьют политику". А ведь я ни словом не обмолвил-ся о "политике". Отчаявшись уйти от преследования, я вернулся до-мой -- туда, где жил и учился ранее и где был "пропи-сан". Это был инстинктивно правильный шаг: именно там меня не искали. Вскоре я ушел добровольцем в ар-мию. Ушел не от преследования -- я решил больше не скрываться, -- а от голода и грязи. И от одиночества. Мне и на сей раз повезло. Сразу же после подписания договора о ненападении с Германией страна стала гото-виться к войне с Германией. В армию призвали выпуск-ников средних школ и техникумов, студентов первых кур-сов институтов, выпускников институтов, не служивших ранее в армии, уголовников, осужденных на малые сроки или находившихся под судом. В военкомате, куда я обра-тился с просьбой взять в армию, все документы заполни-ли с моих слов, а паспорт сочли потерянным. В воинские части нас везли в товарных вагонах. Спа-ли мы на голых досках. Кормились непропеченным хле-бом и кашей. И это длилось чуть ли не целый месяц. На какой-то станции на Урале уголовники нашего вагона об-чистили винно-водочный магазин и устроили попойку, в которую "по доброте душевной" (т. е. за хлеб и кашу) во-влекли всех остальных. Мы упились, конечно, и потеря-ли контроль над собой. После похабных разговоров пе-решли на "политику". Один парень, обливаясь горючими слезами, признался, что он был стукачом в техникуме и что дал согласие быть стукачом здесь, в эшелоне. Он про-сил побить его и выбросить из вагона. Наступило гнету-щее молчание. При дележе каши и хлеба (этим занима-лись, конечно, уголовники) признавшийся стукач полу-чил удвоенную порцию. В конце пути стукач под большим секретом признался кому-то, что он наврал насчет свое-го стукачества, так как очень страдал от голода. Уголов-ники, узнав об этом, избили его до полусмерти и ночью выбросили из вагона на полном ходу. Начальству доло-жили, что он дезертировал. Мы помалкивали. Впереди была полная беспросветность. ЭПИТАФИЯ СТУКАЧУ При жизни он на всех стучал И мир покинул, не раскаясь. Что делать, коли жизнь такая: Донос -- начало всех начал. И вот в могиле он лежит. Ведь и стукач подвластен смерти. Хотите -- нет, хотите -- верьте: Он каждой клеточкой дрожит. Доступна всем наука та. А вдруг ему какой чистюля Вдогонку преподнес пилюлю: Донос на Небо накатал?! ПАМЯТЬ Однажды Он не пришел на условленную встречу. Пос-ле этого я Его уже никогда не встречал. Наступило оди-ночество. Я метался по городу в поисках людей. Но они все куда-то исчезли. Им было не до меня, у них были свои заботы. "Вернись, -- взывал я к прошлому, --- я пойду на любые муки, приму любую несправедливость, только вернись! Люди! Остановитесь! Опомнитесь! Не-ужели вы не видите, что вы теряете, от чего отрекае-тесь и что получаете взамен?! Неужели вы сменяете все-разрушающий и всесозидающий ураган истории на унылую трясину благополучия и безопасности?!" Но никто не слушал меня. Все спешили бежать назад. Им казалось, что они смело рвутся вперед, в атаку. А они в панике бежали назад. Если бы я мог грудью бросить-ся на сеющий панику и смерть пулемет времени, дать опомниться бегущим, заставить их остановиться и сно-ва ринуться вперед!.. Чтобы как-то одолеть одиночество, я решил описать мою ничтожную и великую, безобразную и прекрасную эпоху. И обнаружил, что сделать это невозможно. Вспо-минались только отдельные детали и эпизоды, а целое расплывалось в неопределенные эмоции. Ладно, решил я, начну с отдельных эпизодов и постепенно опишу це-лое. Другого же пути все равно нет?! Так я написал по-весть об одном эпизоде из своей жизни -- повесть о пре-дательстве. Но она меня почему-то не удовлетворила, и я ее уничтожил. Теперь, много лет спустя, я вижу, что пра-вильно сделал. Целое никогда не складывается из отдель-ных эпизодов. Оно лишь распадается на эпизоды, оста-ваясь при этом единым и неповторимым. Оно исчезает, оставив после себя, как развалины, отдельные эпизоды. И если хочешь его описать, бери его сразу и целиком, а не постепенно и по кусочкам. А как это сделать? Очень про-сто. Мне показалось, что это сказал Он. Я, обрадованный, оглянулся. Никого. Конечно, просто, согласился я. Забыть! Но попробуй забудь хотя бы этот день! Мороз под тридцать. На нас ботинки с обмотками, бывшие в упо-треблении, вытертые шинельки. Шапки. Но уши опус-кать нам запретили: надо закаляться. Мы учимся пре-одолевать штурмовую полосу. Это -- цепь препятствий, которые вроде бы должны быть на пути нашей насту-пающей армии в будущей войне, -- проволочные за-граждения, ров, забор, бревно... Мы должны научиться преодолевать эту полосу за несколько минут. Сейчас мы тратим времени раз в пять больше. Нас гоняют снова и снова. Мы выбиваемся из сил. И преодолеваем поло-су еще медленнее. Сержанты и старшина сердятся. Гро-зятся гонять нас целые сутки без перерыва, пока... -- Пока мы не протянем ноги, -- говорю я своему со-седу по нарам, с которым мы сдружились еще в эшело-не. -- Бессмысленное выматывание сил. Какой идиот это все выдумал?! -- Потише, -- говорит мой друг, -- а то услышит кто-нибудь, беды не оберешься. Знаешь новый лозунг: тяже-ло в ученье -- легко в бою? Вот они и стараются. Как говорится, заставь дурака Богу молиться, он рад лоб рас-шибить. -- Надо технику изучать, -- шепчу я, -- новые виды оружия. Новая война будет войной самолетов, танков, пушек, автоматов, а не штыков и шашек. -- Тише, -- шепчет Друг. -- Видишь, тот тип к нам приглядывается и прислушивается? Будь поосторожнее с ним. Не нравится он мне. Похоже, стукач. -- Плевать на стукачей, -- шепчу я. -- Сколько можно терпеть?! Мы же не враги. Мы же хотим как лучше! Мы же тоже о будущем завоеваний революции заботимся! -- Не наше дело знать, что лучше и что хуже, -- шеп-чет он. -- Замри! Видишь, к нам начальство направляет-ся? Вон тот маленький с красной толстой мордой -- особ-няк. Не советую попадаться ему на пути. Тут все перед ним трясутся, включая самого командира полка. Раздается команда сержанта. Мы снова один за дру-гим бросаемся преодолевать штурмовую полосу. Теперь мы стараемся: на нас смотрит высокое начальство. И мы преодолеваем ее за время, только вдвое боль-ше положенного. Потом нас построили. Командир роты сказал, что мы -- молодцы и что он благодарит нас за службу. "Служим Советскому Союзу!" -- рявкнули мы не очень громко и стройно. Командиры ушли. "Ничего, постепенно втянутся, -- донеслись до нас обрывки из разговора. -- Через пол-года настоящими бойцами будут". А после отбоя меня поднял дневальный. "Живо в штаб! -- шепнул он испу-ганно. -- В Особый отдел!" Но лучше я припомню кое-что из той самой повести. Я, конечно, не могу ее восстановить в том виде, как я ее тогда писал, -- все живые краски того времени исчезли навсегда, осталась лишь серая, однообразная схема. ПЕРИОД В этот период, как и во все предыдущие и последую-щие, страна жила напряженной и содержательной жиз-нью. Был совершен еще один рекордный перелет. Правда, перелет не удался и самолет упал в тайге, не долетев до цели тысячу километров. Но он упал дальше всех в мире, вписав тем самым новую славную страницу в героическую историю страны и покрыв себя неувядаемой славой. Был прорыт еще один километр канала. Была разоблачена еще одна группа врагов народа. Вождь внес очередной вклад в сокровищницу идей марксизма-ленинизма. МЕСТО Сибирь. Маленький поселок в трехстах километрах от ближайшего маленького городка. Не ищите этот городок на географических картах. Он возник совсем недавно и еще не достиг размеров, позволяющих быть отмеченным точкой на карте местного значения. Энский Краснозна-менный Туркестанский полк Энской дважды Краснозна-менной Тамбовской дивизии. Орден Красного Знамени лолк получил за участие в подавлении восстания тамбов-ских крестьян, а звание "Туркестанский" -- за участие в подавлении восстания туркестанских крестьян. ГЛАВНЫЙ ГЕРОЙ Главное действующее лицо описываемых событий -- старший лейтенант Егоров. Почему, спросите, какой-то ничтожный старший лейтенант удостоен такого внима-ния, что ему посвящается целая повесть? Да потому, что старший лейтенант Егоров есть не рядовой старший лей-тенант, каких полно в полку, а начальник Особого отде-ла полка, короче -- особняк. Ясно?! А полковой особняк Егоров заслуживает не какой-то коротенькой повестуш-ки, а, может быть, целого полновесного романа. Сомне-ваюсь, что кто-то рискнет оспаривать это утверждение. Старшему лейтенанту Егорову, вообще-то говоря, по возрасту, по срокам службы, по заслугам и по опыту дав-но следовало бы быть особняком дивизии. Но произош-ло чрезвычайное происшествие (чепе): из полка дезерти-ровал солдат. Солдат пропал бесследно. Скорее всего, его засосало в трясину или волки сожрали. Но дело не в этом, а в том, что хорошо налаженная система осведомителей не смогла вовремя распознать намерения дезертира и пре-дупредить чепе. Потом произошло другое чепе, которое, с одной стороны, ухудшило положение особняка Егоро-ва, а с другой -- немного улучшило. Происшествие вот какое. Солдат первого года службы пускал себе в глаза крошки грифеля химического карандаша, от чего зрение ухудшилось, и солдата уже собрались демобилизовать. Но Егорову пришла в голову идея исследовать поры кожи вокруг глаз. В порах обнаружили следы химического ка-рандаша. Солдата осудили на десять лет. Егорову сдела-ли замечание за то, что опять-таки не предупредил чепе. Но объявили благодарность за то, что разоблачил пре-ступника. И теперь Егорову во что бы то ни стало нуж-но было такое чепе, в котором он одновременно проявил бы себя в роли разоблачителя и профилактика. Только такое заранее предупрежденное и вместе с тем разобла-ченное чепе могло позволить Егорову получить очеред-ной чин капитана государственной безопасности и воз-выситься до особняка дивизии. И вот уже несколько месяцев Егоров ломал голову над этой проблемой. Он чувствовал, что ожидаемое новое пополнение полка, пол-ностью состоящее из ребят со средним образованием и даже с незаконченным высшим, даст ему этот шанс. Но сам этот шанс не придет. Его надо организовать. А это с "академиками" (как презрительно заранее называли но-вичков малограмотные сержанты, старшины и младшие офицеры) не так-то просто. Тут надо мозгами шевелить! СИСТЕМА ЕГОРОВА Старший лейтенант Егоров имел свою собственную систему осведомительства, которую он со временем со-бирался изложить в особой докладной записке вышесто-ящему начальству. Он рассчитывал заслужить за это по-ощрение и перебраться если не в самую Москву, то, во всяком случае, поближе к цивилизации. Вся его прошлая служба проходила на Дальнем Востоке, в Средней Азии, в Сибири. Хотя он ко всякой глуши уже давно привык, он все-таки мечтал вырваться из нее к свету, к культуре, к более сытной и комфортабельной жизни. Вот некоторые постулаты системы Егорова. Осведо-мители разделяются на явных и скрываемых в пропорции один к пяти. Это значит, что на одного осведомителя, от-носительно которого все знают, что он -- стукач, прихо-дится пять осведомителей, которых не так-то просто рас-познать. Тайных осведомителей целесообразно отбирать из военнослужащих, которые могут ходить на свидание с особняком, незаметно для окружающих или не вызывая у них подозрений. Таковы, например, участники самодея-тельности, спортсмены, почтальоны. Роль явных осведо-мителей -- отвлекать внимание от тайных и участвовать в нужных провокационных операциях. Сделать осведомите-ля явным очень просто. Для этого достаточно, например, пару раз вызвать его в Особый отдел прямо с занятий, а после его вызова вызвать того, на кого он принес до-нос. Явных осведомителей целесообразно выбирать сре-ди глупых военнослужащих, а тайных -- среди наиболее умных и образованных. Среди тайных осведомителей сле-дует иметь таких, которые пользуются уважением товари-щей и считаются критически настроенными. Это -- наи-более ценные кадры. Приобрести их труднее всего. Зато если удалось заиметь такого осведомителя, можешь спать спокойно. Он работает за десятерых и сам предвидит все возможные чепе. Правда, он склонен обычно к фантазии. Но этот недостаток легко исправим. Те два неприятных чепе произошли потому, что такой осведомитель (он был единственным в роте) демобилизовался, отслужив свой срок, а нового на его место не удалось найти до сих пор. Егоров в этом отношении возлагал большие надежды на ожидаемое пополнение из "академиков". Егоров по опыту знал, что ни в коем случае нельзя обычного тайного стукача превращать в такого критичес-ки настроенного индивида. Критическая настроенность должна быть естественной. Ее нельзя сыграть. Товарищи сразу замечают подделку, и агент превращается в явного стукача. Он не раз проделывал этот эксперимент. И каж-дый раз терпел фиаско. ПСЕВДОНИМЫ Егоров любил русскую историю и русскую литерату-ру. И из них выбирал клички для своих осведомителей: Иван Грозный, Малюта Скуратов, Князь Пожарский, Распутин, Декабрист, Радищев, Онегин, Печорин, Але-ко, Мцыри, Каштанка, Карамазов -- вот, к примеру, перечень кличек. Поскольку годы шли, Иваны Гроз-ные, Скуратовы, Пожарские, Онегины и прочие демо-билизовывались и на их место приходили новые агенты, приходилось выкапывать из русской истории и литера-туры новые имена: повторение кличек вносило бы пу-таницу в "документацию", которую Егоров тщатель-но хранил с первых дней своей службы. Потому Егоров вынужден был все более тщательно изучать русскую ис-торию и литературу. И продвинулся в этом настолько далеко, что почувствовал превосходство над своими со-служивцами. Это усилило его стремление вырваться из сибирской глуши к свету европейской цивилизации. Сейчас Егоров ломал голову над кличками для буду-щих агентов из "академиков". Задача не такая уж про-стая -- требовалось более десяти известных имен из до-революционной истории России и русской литературы. У него было мелькнула мысль покуситься на советский период, но он прогнал ее прочь: это было слишком рис-кованно. Если бы его конкурент из соседнего полка пронюхал про это, так и зачах бы Егоров на должнос-ти полкового особняка где-нибудь в Якутии или в луч-шем случае Бурят-Монголии. Итак, что же осталось в нашей славной истории? Не-ужели он уже исчерпал ее полностью?! А в литературе? Неужели наша великая русская литература оказалась на самом деле такой бедной, что он уже не способен выко-пать в ней несколько новых персонажей?! Не может того быть! Мазепа? Но он -- украинец. Бирон? Немец! Барк-лай де Толли? Швед или француз! Обломов? Был. И Дуб-ровский был. И Скобелев был. Ага! Нашел! Князь Курб-ский! Но он предатель. Вряд ли кто из наших советских ребят примет такой псевдоним. Они же комсомольцы! После таких мучительных раздумий Егоров наконец нашел с десяток подходящих псевдонимов для своих бу-дущих помощников: Кудеяр (был такой разбойник во времена Ивана Грозного), Багратион (хотя и грузин, но служил в русской армии), боярыня Морозова, патриарх Никон, Кюхельбекер (хотя и немец, но друг Пушкина и декабрист), Фамусов (интересно, как он раньше это имя не использовал?!), Пиковая Дама (опять в свое вре-мя прошляпил!), Челкаш, Базаров, Неточка Незванова. МЕТОДЫ ВЕРБОВКИ Неискушенные люди полагают, что вербовка осведо-мителей есть дело пустяковое: вызвал, предложил, дал псевдоним, назначил способ встреч, и все! Но старший лейтенант Егоров по опыту знал, что это далеко не так. Во-первых, не все годятся в осведомители. Во-вторых, из тех, кто годится, лишь немногие сразу соглашаются. В большинстве случаев приходится кандидатов на чем-то ловить и вынуждать к согласию. Порою приходится ос-новательно повозиться с намеченной "жертвой", прежде чем она капитулирует. Это в особенности относится к критически настроенным личностям. Егоров любил, ког-да намеченный кандидат сопротивляется, любил обламы-вать его и в конце концов добиваться своего. Он смот-рел на дело вербовки не как на чисто профессиональное, а как на важный элемент в коммунистическом воспи-тании молодежи. Обломать строптивого кандидата для Егорова, старого коммуниста, означало приобщить еще одного человека к великому делу строительства нового общества, которому он посвятил свою жизнь, отдавал все свои силы и способности. Свои методы вербовки Егоров разделял на три груп-пы: 1) информационные; 2) провокационные; 3) мораль-но-психические. Информационные методы заключались в том, что Егоров узнавал о намеченном кандидате что-либо компрометирующее ("Нам все известно, от нас ни-чего не скроешь!") и действовал по принципу: или будем наказывать, или искупай свою вину тем, что помогай нам! Провокационные методы были сложнее. В этом случае Егоров заставлял подходящих лиц спровоцировать наме-ченного им кандидата на высказывания или на поступ-ки, которые позволили бы его затем шантажировать уг-розой наказания. Приходил он, например, на плац, где старшины и сержанты выколачивали "гражданский дух" из новобранцев. Подзывал старшину, кивал ему на инте-ресующего его парня и просил "поработать" с ним. Стар-шине такая просьба не впервой. И через пару дней жер-тва демонстративно отказывается в сотый раз заправлять койку, ложиться в грязь, ползти под колючей проволо-кой. А это -- невыполнение приказания. Трибунал. Из-мученный и запуганный парень соглашается на все. Морально-психические методы являются гордостью Егорова. Большинство из них он изобрел сам и держит в строжайшем секрете от сослуживцев. Например, он вы-зывает к себе кандидата и спрашивает, не хочет ли он по-ступить в училище органов государственной безопасно-сти. Замученный трудной солдатской службой, новичок в восторге. Он согласен куда угодно, лишь бы подальше отсюда. А тут -- училище, после которого он сам будет уполномоченным, а затем -- начальником Особого отде-ла воинской части! Только круглый дурак откажется от этого. Конечно он согласен. Егоров дает ему лист бума-ги и ручку: пиши, мол, заявление. Но разумеется, при-дется подождать, пока заявление дойдет до Москвы. А пока для тренировки поработаешь здесь. Вот подпиши эту бумажку. Какой псевдоним хочешь? Допустим, Ма-люта Скуратов. Или -- Чацкий. Хочешь -- Пестель? Пре-красно! Будь Пестелем! Но самый любимый прием Егорова -- романтика ре-волюции и Гражданской войны. Вызывает он, к приме-ру, кандидата к себе домой. Чаем угощает. А сам начи-нает вспоминать боевые эпизоды, в которых он якобы принимал участие. Гимнастерку снимет. Шрамы показы-вает. Вроде бы от пуль и сабельных ударов, хотя на са-мом деле Егоров ни в каких боях не участвовал, а шра-мы заимел от чирьев, от вырезанного аппендицита, от пьяной драки в молодости (бутылкой битой порезался). Но неискушенному новичку видится лихая атака Первой Конной Буденного, сверкающие клинки, громовое "Ура!". Конечно, ради завоеваний революции он готов выпол-нить любое задание Партии и Правительства. "Моло-дец, -- говорит Егоров, -- мы тебе доверяем. Потому по-лучай особое задание. Вот бумажку подпиши. Псевдо-ним... допустим. Граф Ростов! Хороший псевдоним. Граф как-никак". МЕЧТЫ Мечта подняться до дивизии не давала Егорову покоя. И как об этом не мечтать?! Взять хотя бы квартиру. Хоть перед ним весь полк трепещет, включая самого команди-ра, а живет он с семьей в малюсенькой квартирке. Всего две комнатушки -- десять метров и шесть. И кухонька -- четыре метра. У других офицеров, конечно, и того хуже. Но какое ему дело до них. Он не кто-нибудь, а особняк! Зато в дивизии полагается квартира в два раза больше'. А паек?! Сейчас он получает паек как командир баталь-она. Еле-еле хватает на троих. Хорошо еще -- в полковой столовой подкармливается. Все экономия. А в дивизии?! Паек командира полка! Это уже что-то значит! И с об-мундированием куда лучше. И путевки в санатории. Да и работа легче. Ответственнее, конечно, но интереснее. Почетнее. Одним словом, есть о чем помечтать. Но чтобы скакнуть на дивизию, надо себя проявить -- то проклятое чепе загладить и бдительность проявить. А попробуй теперь прояви. Раньше куда легче было. Но теперь после тех "чисток" есть распоряжение: командный состав пока оставить в покое, передышку дать. Так что надо с сержантами, старшинами и рядовыми работать. Лучше с рядовыми. Что же такое придумать, чтобы?!. ДОНОСЫ Все постройки военного городка были наспех сколо-ченными бараками, больше похожими на сараи и скла-ды, чем на казармы. Барак, где помещался штаб полка, отличался от прочих только тем, что портрет вождя над входом был побольше размером да несколько окон было зарешечено. Среди них -- окно Особого отдела. Его-ров заперся в своем "кабинете", открыл "сейф" (обшитый жестью шкаф с огромным амбарным замком) и углубил-ся в изучение "документов", т. е. доносов своих осве-домителей. Доносы были строго расклассифицированы, причем во многих планах (по темам, именам доносчиков, именам жертв, годам, мерам...). На ящичках были специ-альные знаки, так что Егоров мог в считанные минуты найти любой нужный ему "документ", заглянув в специ-альные справочные "книги". Егоров любил просматривать свои "документы", на-копленные годами. За этими скупыми сообщениями, ча-сто неграмотными и нелепыми, порою интеллигентными и изящными, написанными на обрывках измятой бумаги (на листах, вырванных из школьных тетрадей, на полях вырванных из книг страниц, на газетных обрывках...), он видел лица, события, судьбы. За этими "документиками" шла настоящая жизнь. И какая жизнь! Дай эти "докумен-тики" какому-нибудь писателю! Какие книги мог бы на-писать! Оценит ли кто-нибудь его, Егорова, многолетний подвиг, выразившийся в этих "документиках"?! А сколь-ко таких Егоровых в стране?! Конечно, таких способных, умных и деловых, как он, не так уж много. Но все же и другие что-то имеют. Собрать бы такие "материальчики" со всей страны вместе! Страшно подумать, что получилось бы! Вот она -- наша подлинная история, вот в этих "мате-риальчиках" и "документиках"! Вот доносы новичков. Иванов дважды пообедал, вос-пользовавшись тем, что командиры еще не запомнили лица вновь прибывших бойцов. Петров поленился ночью выйти в туалет и помочился в сапоги Сидорова. Никола-ев симулирует моченедержание, рассчитывая попасть в санчасть и отоспаться. Доносы солдат второго года служ-бы серьезнее. Куликов украл портянки у... Сергеев был в самовольной отлучке... Гварджеладзе ударил по физи-ономии Нестеренко, обозвав его стукачом... Верно, Не-стеренко -- осведомитель, причем явный. А вот сообще-ние Уткина. Обстоятельное. На нескольких страницах. Этим осведомителем Егоров гордился: он сообщал об умонастроениях товарищей. Сначала много выдумывал от себя. Теоретизировал. Егорову пришлось немало по-работать с ним, прежде чем из него вышел образцовый осведомитель. Сообщения его стали короче, четче, дело-витее, без ненужного фантазирования. Да!.. Вот сейчас бы ему такого паренька! Они вместе мигом бы сделали хорошее "дельце"! Самый обширный раздел "документи-ков" и "материальчиков" составляли доносы "политичес-кие". Перейдя к этому разделу, Егоров согнал с лица меч-тательную улыбку, посерьезнел, подтянулся, проверил, заперта ли дверь, выглянул в зарешеченное окно (не под-глядывает ли кто?). Да! Это было уже не просто воспи-тание, исправление, обламывание, предупреждение. Это была жестокая, непримиримая классовая борьба. Тут был реальный враг. Враг затаившийся, но коварный, готовый в трудную минуту показать свои клыки и когти. Впере-ди -- война. И не проведи органы кропотливую работу по разоблачению этого скрытого врага, мы получили бы удар ножом в спину революции. Придумав такую краси-вую фразу, Егоров с удовлетворением отметил, что и "мы не лаптем щи хлебаем". СОВЕЩАНИЕ В ДИВИЗИИ В связи с ожидаемым пополнением в штабе дивизии состоялось чрезвычайное совещание. Сначала командир дивизии сообщил о том, какое именно пополнение ожи-дается: все призывники на этот раз имеют среднее обра-зование, а часть из них -- незаконченное высшее и даже высшее образование. Есть даже с учеными степенями и званиями! Такого еще не было за всю историю нашей страны и Красной Армии. О чем это говорит, товарищи? Потом речь держал комиссар дивизии, т. е. заместитель по политической части. Он разъяснил, о чем именно говорит этот факт: о правильности генеральной линии партии, о мудрости Великого Вождя, о возросшей мощи и о многом другом, о чем все знали и без речи комиссара. Потом вы-ступил начальник штаба и рассказал о распределении призывников по подразделениям дивизии. Столько-то останется в штабе дивизии, столько-то получит политот-дел дивизии, столько-то будет распределено по полкам -- в штабы, в помощь политработникам, в самодеятельность. Народ поступает грамотный и талантливый. И надо это всемерно использовать, чтобы дивизия на предстоящем смотре боевой и политической подготовки армии заняла почетное место. Дивизия имеет все возможности выйти на первое место... Но из основной массы призывников есть приказ создать особое учебное подразделение, чтобы че-рез год они все стали сержантами, а через два года -- млад-шими лейтенантами. Решено создать такое подразделение в Туркестанском полку. Так что на командование полка возлагается особая ответственность... Потом было совещание в Особом отделе дивизии. "Ну, Егоров, -- сказал в заключение дивизионный особняк, -- теперь все зависит от тебя. Выдержишь испытание, пред-ставим к награде и очередному званию и переведем в ди-визию. Не выдержишь -- пеняй на себя!" Всю обратную дорогу в полк Егоров думал о доверии, какое ему оказало руководство: дивизионный особняк, пожимая ему руку на прощанье, так и сказал, что призывников направляют в их полк потому, что никому другому из полковых особняков, кроме него, с таким ответственным делом не справить-ся. И Егоров почувствовал уверенность, что он это дове-рие оправдает. "Во-первых, -- сказал он себе, -- не боги горшки обжигают. А во-вторых, и эти "академики" тоже люди. А люди везде и всегда люди. А образованные люди ничем не лучше малограмотных. А то и похуже. Главное, Егоров, спокойствие. Никакой паники. Никакой спешки. Сначала приглядись к людям, дай им обжиться, привык-нуть. Пусть почувствуют, что такое суровая воинская служба. Пусть снимут розовые очки. И тогда..." ПРИБЫТИЕ "АКАДЕМИКОВ" Когда призывников грузили в эшелон в Москве, было еще тепло. Никто из них не знал, где им придется слу-жить и какой предстоит путь. И все явились одетые по-летнему. Впрочем, в то время для большинства молодых людей не было особой разницы в сезонной одежде. Так что, если бы их заранее предупредили о том, что им предстоит, лишь немногие смогли бы оказаться благора-зумными. Пока эшелон медленно тащился по необъят-ным просторам Заволжья и Сибири, наступила суровая зима. Призывники основательно намерзлись еще в ваго-нах. И наголодались тоже. Потом их тридцать километ-ров гнали пешком от городка до расположения дивизии. Многие поморозили ноги, руки, носы, щеки. На время карантина ребят поселили в здании клуба. Спали они на соломе, без одеял, одетые. В клубе было холодно, а на улице -- мороз. И две недели ребята не высовывали носа на улицу, выбегая лишь в нужник неподалеку от клуба. Ночью же они оправлялись где попало, вызывая гнев у старшин и старослужащих солдат. Когда, в конце концов, им выдали обмундирование и построили перед клубом на улице, никаких следов интеллигентности и культуры в их лицах и фигурах не осталось. Это были сине-фиолетовые, худые, согнутые в дугу доходяги с выступающими скула-ми, с горящими от голода и испуга глазами. Увидев это жуткое зрелище, Егоров окончательно уверовал в свой успех. С этими хлюпиками и слизняками вообще ника-ких хлопот не будет! Из них можно веревки вить! Но он ошибся. Это была первая ошибка в его чекист-ской карьере: он не принял во внимание преимущества интеллекта, который лишь затаился за внешним убоже-ством, но не угас. Через неделю молодость и нормальный армейский ре-жим взяли свое. Ребята отошли. Повеселели. Стали не-много походить на бойцов Красной Армии. Но это были уже не те бойцы, к каким привыкли командиры, полит-руки и особняки. САЧКИ Сачковать -- значит уклоняться от боевой и полити-ческой учебы, работы или наряда, причем успешно. Са-чок -- тот, кто регулярно сачкует. Сачки существова-ли и существуют во всех армиях мира. Существовали они в нашей Красной Армии и до этого. Существова-ли в умеренных количествах, достаточных для армей-ского юмора и не нарушающих нормального течения армейской жизни. Но такого количества сачков и таких изощренных методов сачкования, какие обнаружили "академики", история человечества еще не знала. Ма-лограмотное полковое начальство, привыкшее иметь дело с примитивными сачками, пришло в состояние полной растерянности. Сверхопытный старшина учебной роты, состоящей сплошь из "академиков", порою не мог на-скрести пятнадцать человек для очередного наряда из сотни с лишним рядовых роты. Егоров ночи не спал, обдумывая способы выведения на чистую воду сачков и распознания их коварных замыслов. Сачковать можно за счет художественной самодея-тельности, отдельных поручений начальства, болезней, блата... "Академики" оказались все прирожденными пля-сунами, певцами, музыкантами, художниками, хотя на поверку лишь немногие из них умели мало-мальски тер-пимо орать старые народные песни, пиликать на бая-не и рисовать кривые неровные буквы на лозунгах. Если кого-то из них политрук посылал за почтой, на что тре-бовался от силы час, посыльный исчезал по крайней мере на четыре часа. Его находили где-нибудь спящим за печ-кой. К обеду он являлся сам. И конечно, раньше всех. Блат "академики" умели заводить так, что видавшие виды старослужащие блатари только посвистывали от зависти. Они помогали политрукам готовить доклады и политин-формации. Давали адресочки в Москве едущим в отпуск командирам. Получали из дому посылки и подкупали сержантов и старшин пряниками и конфетками, а офи-церов -- копченой колбасой. В отношении болезней они развернули такую активность, что в санчасти пришлось удвоить число коек. Они ухитрялись повышать себе тем-пературу за сорок, терять голос, заводить понос неслы-ханной силы, натирать фантастические кровавые мозоли, вызывать чирьи, воспаление аппендицита, грыжу, дрожь в конечностях, желтуху и болезни, которым никто не знал названия. Командир полка хватался за голову и кричал на весь штаб, что его отдадут под трибунал из-за этих симулянтов. Зайдя в Особый отдел, он плюхнулся на стул и сказал упавшим голосом Егорову: "Выручай, брат, одна надежда на тебя!" А что мог поделать несчастный Егоров?! ПЕРВОЕ ЧЕПЕ Вторая напасть, обрушившаяся на полк в связи с при-бытием "академиков", были вечно голодные доходяги, штурмующие столовую, подъедающие объедки и тянущие все съедобное, что подвернется под руку. Пока команди-ры не запомнили лица молодых бойцов, в столовой каж-дый день обнаруживалась недостача нескольких десятков порций. Никакие наказания не могли отвадить доходяг от такого "шакальства". Они как тени бродили в районе столовой. Глаза их лихорадочно горели. Повара, рабочие по кухне, дежурные натыкались на них в самых неожи-данных местах. Кончилось это наваждение тем, что "ака-демики" обчистили хлеборезку, оставив весь полк без хле-ба на целые сутки. Терпеть такое безобразие было уже невозможно. Пришлось установить у столовой четыре новых трехсменных поста. Егорова экстренно вызвали в дивизию. Дивизионный особняк, не подав Егорову руки, категорически заявил: "Три дня сроку! Или найдешь во-ров, или..." "Ну, негодяи, -- думал Егоров по дороге до-мой, -- теперь я вам покажу, что такое Чека! Не хотели по-хорошему, пеняйте на себя!" СТУКАЧИ-НОВАТОРЫ И что поразительнее всего, у Егорова не было недостат-ка в осведомителях. Скорее их был избыток. В первые же дни после прибытия "академиков" к нему в отдел заявил-ся молодой боец, стройный, с тонким, одухотворенным лицом, большими умными глазами. Спросив разрешения войти, он представился: боец такой-то роты такой-то. Его-ров про себя сразу же дал ему кличку Интеллигент, впер-вые нарушив верность русской истории. Интеллигент доложил, что он в школе и в институте был осведомителем, что его кличка -- Интеллигент (это совпадение ошеломи-ло Егорова), что в Москве ему было приказано доложить-ся по прибытии в полк. Через пару часов заявился другой боец и доложил, что он был осведомителем в техникуме, что ему было приказано... К концу дня пришел еще один. В течение недели пятнадцать бойцов с умными и одухот-воренными лицами доложили о своем сотрудничестве с органами и готовности продолжать его на новом месте. Егоров был в полной растерянности. Если эта орава ин-теллигентных стукачей начнет работать, у роты не оста-нется времени и сил на боевую и политическую подго-товку, а ему круглые сутки придется изучать длинные заумные доносы с непонятными терминами. Нет, так не пойдет. Придется пока этих "интеллигентов" законсерви-ровать и самому выбрать пару надежных общеротных ос-ведомителей и по два на каждый взвод. Но выполнить свое намерение Егоров не успел: слу-чилось чепе с хлеборезкой. И он вынужден был вызывать "интеллигентов", допрашивать их дотошнейшим образом о положении в роте, грозить, что если они не выяснят, кто ограбил хлеборезку, то пусть пеняют на себя. Но ни-кто из осведомителей ничего путного сообщить не мог. Лишь один из них (тот, который пришел первым) вы-сказал предположение, что хлеборезку наверняка ограби-ли старослужащие. Под шумок, воспользовавшись тем, что подозрение падет на "академиков". -- Пощупайте тех, что в ту ночь были рабочими по кухне -- предложил он Егорову. Сразу же после ухода Интеллигента Егоров приказал немедленно доставить к нему весь кухонный наряд. И первый же допрашиваемый "раскололся". Хлеб (с небольшими потерями) вернули в хлеборезку. Чуть свет Егоров мчался в дивизию с докла-дом об успехе. "Вот башк*, -- думал он об Интеллиген-те. -- Вот кому в Чека служить! Прирожденный чекист! Надо будет сделать его помощником. Да сказать, чтобы поосторожнее вел себя. А то является на виду у всех пря-мо в отдел. Мол, осведомитель такой-то явился с доно-сом! Неопытный еще. Сопляк". Но и на сей раз Егоров ошибся. -- Народ наш дошлый, -- сказал Интеллигент Его-рову, когда тот стал обдумывать, как им встречаться. -- Если агент встречается с начальством осторожно и не-заметно, это сразу бросается в глаза и вызывает подо-зрения. А если идешь открыто в спецчасть или на виду у всех подходишь к особняку, никто не подумает, что ты -- осведомитель. Проверено! ЗАБОТЫ Посте/пенно жизнь полка вошла в привычную колею. Егоров создал сеть осведомителей по своей системе, за-консервировав столичных стукачей для особо важных це-лей. Вернее, не законсервировал, а ограничил деятель-ность каждого одним доносом в месяц, распределив часть стукачей равномерно по взводам, а для других определив обшеротные обязанности в строго определенной облас-ти -- политические настроения, отношение к воинской службе, уголовные проступки, симуляция и дезертирские настроения, прошлое. Прошлым бойцов Егоров инте-ресовался и ранее, но мало. После случаев с разоблаче-нием замаскировавшегося сына кулака в соседнем пол-ку дивизии и сына белогвардейского офицера в соседней дивизии Егоров решил обратить на этот аспект работы особое внимание. Теперь, когда кадры осведомителей были у него в изобилии, причем грамотные, он решил обязать всех осведомителей время от времени интересоваться прошлым бойцов, а одного толкового парня поставить на это дело специально. И его выбор пал на Интеллиген-та. Эти "академики" хитрые, думал Егоров. С ними надо всегда быть начеку. У многих из них родители -- интел-лигенты и служащие: врачи, учителя, бухгалтеры, заведу-ющие магазинов и контор. А те, которые записаны как выходцы из рабочих и крестьян, являются ли на самом деле таковыми? Тот сын белогвардейского офицера тоже был по анкете сын рабочего. Комсомольцем считался. А на поверку вышло -- контра! Да, надо на этот учас-ток направить лучшие силы. Интеллигент тут в самый раз! На симуляцию тоже надо больше внимания уделить. В соседней дивизии уже было два случая членовредитель-ства среди "академиков", попытка дезертирства и само-убийство. Он, Егоров, ни в коем случае не должен допу-стить ничего подобного. Иначе -- конец. В той дивизии весь Особый отдел арестовали. И правильно сделали. Столько чепе за один месяц! И прямо под носом. И с такими штатами осведомителей! Нет, с этими "ака