деми-ками" надо держать ухо востро! За ними не уследишь! Умные. Грамотные, мерзавцы! Интеллигенты! А почему не уследишь?! Надо уследить, значит, уследим! И мы не лыком шиты. Симулянтов надо поручить Чацкому. Он парень толковый. И компанейский, что очень важно. Гра-фа Ростова надо ориентировать на потенциальных дезер-тиров. Фамусова... И все-таки во всем том, что делал Егоров, не хвата-ло чего-то очень важного, и он это чувствовал. Чего? Чепе надо во что бы то ни стало предупреждать. Одной информации о возможных чепе мало. Опыт показыва-ет, что многие из них (если не большинство) случают-ся непредвиденно для самих преступников, импульсив-но, бессознательно, непреднамеренно. Их в принципе невозможно предупредить через осведомителей. Значит... Конечно, это же так ясно и просто! Надо эти чепе спро-воцировать, но так, чтобы их можно было вовремя пре-дупредить. Тогда и другим урок будет наглядный. Ра-зоблачи Петров (это особняк полка в соседней ди-визии) своего дезертира в тот самый момент, когда тот только еще собирался дезертировать, сам награду полу-чил бы, а в полку после этого уже никто на такой шаг не решился бы. Лучший способ профилактики преступ-лений есть своевременное пресечение спровоциро-ванных, а то и вообще мнимых преступлений. Органы фактически придерживались этого принципа в своей деятельности постоянно. Сумеют ли наши потомки, для которых мы строим новое общество, понять и оценить это?! Впрочем, это не существенно. Потомки никогда об этом не узнают. Попробуй узнай! Поди докажи! Осмыслив для себя эту руководящую идею, Егоров при-нял твердое решение подготовить одно разоблачение пре-ступного прошлого, _одну антисоветскую агитацию, одну попытку членовредительства и одну попытку дезертирст-ва. Спешить, конечно, не надо. Но и откладывать дело в долгий ящик нельзя: враг хитер, как бы не опередил! ЖИВАЯ ДИАЛЕКТИКА Вскоре пришли первые успехи -- математик с высшим образованием симулировал сумасшествие, и Егоров его ловко разоблачил. Произошло это так. Командир отделе-ния сержант Маюшкин объяснял бойцам баллистику (!) полета пули. -- Она, стерва, -- говорил он, чертя в воздухе пальцем с грязным ногтем кривую линию, -- летить вот так. Ясно? Летить и летить стерва. Вот так: бжжжжж... Летить, а сама, стерва, и так и сяк вокруг себя вертится. Вот так: бжжжжж... Ясно? Боец Шаргородский, повторить! Математик (это относилось к нему) решил блеснуть университетскими познаниями и заработал двойку. Это так потрясло вундеркинда-математика Шаргородского, что он уже к вечеру свихнулся, вообразив себя ефрейтором. Ночью он стал вскакивать с нар и командовать вообража-емыми солдатами. Было решено отвезти его в госпиталь с перспективой демобилизации из армии с белым билетом. Но Чацкий донес, что математик симулянт. Если бы он был настоящим сумасшедшим, то он вообразил бы себя либо великим математиком, либо генералом, на худой конец -- старшиной. А то каким-то ефрейтором!.. В ра-порте в Особый отдел дивизии Егоров привел эту аргумен-тацию Чацкого как свою собственную, заслужив тем са-мым похвалу. Математика увезли. Хотя он упорно стоял на том, что он -- ефрейтор, ему дали пять лет штрафного. Успех Егорова был, однако, сведен к нулю, поскольку в это же время свихнулся крупный чин в штабе корпуса, причем он тоже вообразил себя ефрейтором. Чтобы ма-ленький человечек вообразил себя генералом, маршалом, Наполеоном, Ганнибалом, Александром Македонским, -- таких случаев миллионы. Но чтобы двухметровый генерал вообразил себя ефрейтором, такого в истории человече-ства еще не было. Это противоречило всем законам медицины. Проблему элементарно просто решил Интеллигент: он напомнил Егорову, что звание ефрейтора ввели в ар-мии совсем недавно, так что мания ефрейторства вполне естественна. Егоров это объяснение от высшего началь-ства утаил. Пришла беда -- открывай ворота, гласит русская по-словица. Когда долбили яму для нового нужника, быв-ший учитель литературы подставил руку под кувалду и ему расплющило два пальца. Умышленное членовреди-тельство с целью уклонения от воинской службы было налицо. Позеленевший от гнева и страха Егоров ринул-ся на место происшествия. Что было делать? Как спасти положение? И тут его выручил Интеллигент. Как только Егоров возник на месте созидаемого нужника, Интелли-гент, как старший в команде, доложил ему, что боец та-кой-то совершил героический поступок, спасая товари-ща от... От чего, Интеллигент не успел еще придумать. Но это и не играло теперь роли. Спасительная формула была найдена. Так Егоров вторично столкнулся с одним из главных законов диалектики -- с законом перехода в про-тивоположность. На сей раз неудача обернулась удачей. СЛУЖЕБНЫЕ БУДНИ Мороз под тридцать. На бойцах -- ботинки с обмотка-ми, бывшие в употреблении вытертые шинельки. Бойцы учатся преодолевать штурмовую полосу -- цепь препят-ствий, которые якобы будут на пути нашей наступающей армии в будущей войне, -- проволочные заграждения, ров, забор, бревно... -- Смешно, -- говорит Интеллигенту его сосед по строю и по нарам, с которым он сдружился еще в эше-лоне, тоже бывший студент. -- Представляешь, нам при-дется штурмовать вражеские укрепления, откуда строчат пулеметы, бьют минометы и пушки, а мы идем по брев-ну, расставив руки в стороны для равновесия. Мощное оружие! Враг при виде такого зрелища лопнет от хохота. Бойцы должны научиться преодолевать штурмовую по-лосу, включая двести метров открытого пространства, которое надо переползать по-пластунски за считанные ми-нуты. Сейчас они тратят времени раз в пять больше. Их гоняют снова и снова. Они выбиваются из сил и преодо-левают полосу еще медленнее. Сержанты сердятся, руга-ют бойцов последними словами. Они презирают "ака-демиков" и стремятся доказать им свое превосходство. Грозятся гонять целые сутки без перерыва, пока... -- Пока мы не протянем ноги, -- говорит Студент. -- Бессмысленное выматывание сил. Какой идиот это вы-думал?! Будущая война будет войной самолетов, танков, автоматов, а не штыков и шашек. -- Тише, -- говорит Интеллигент, -- а то услышат, беды не оберешься. Тяжело в ученье -- легко в бою! Вот они и стараются. -- Заставь дурака Богу молиться, -- говорит Студент, -- он рад лоб расшибить. -- Тише, -- шепчет Интеллигент. -- Видишь, тот тип к нам приглядывается? Не нравится он мне. Похоже, стукач. -- Плевать мне на стукачей, -- шепчет Студент. -- Сколько можно терпеть?! Мы же не враги. Мы же хо-тим как лучше. -- Замри, -- шепчет Интеллигент. -- Видишь, высокое начальство движется! Тот маленький с красной толстой мордой -- особняк. Тут перед ним все на цыпочках ходят. Высокое начальство решило посмотреть, каковы ус-пехи бойцов. И они снова один за другим бросаются преодолевать страшную штурмовую полосу. Теперь они стараются, ибо на них смотрит начальство. Потом их строят. Командир хвалит их, благодарит за службу. "Служим Советскому Союзу!" -- рявкают они не очень громко и совсем не стройно. "Для начала терпимо, -- говорят командиры между собою. -- Через полгода на-стоящими бойцами будут". ПОДОЗРЕНИЯ На другой день бойцов погнали грузить дрова. Сачки отправились в клуб -- в кружки художественной самоде-ятельности. Интеллигента вызвали в штаб, в секретный отдел, расположенный рядом с Особым отделом и соеди-ненный с ним особой дверью. -- Что за парень? -- спросил Егоров о Студенте. -- На вид хлипкий, а полосу преодолевает быстрее всех. -- Хороший парень, -- сказал Интеллигент. -- Тоже бывший студент. Ершистый немного. На все смотрит еще через розовые очки. Но настоящий комсомолец. Хоро-ший товарищ. Надежный. В беде не бросит. Когда мы ехали сюда, на меня набросились ребята из другого ва-гона -- хотели отнять дрова, которые я нес для нашей "буржуйки". Так он один против десятерых дрался. Его по-били, конечно. Но дрова я все-таки до вагона донес. Меж-ду прочим, в армию ушел добровольно. Мог иметь отсроч-ку: в их институте еще осталась бронь, но отказался. Добровольно?! Тот замаскировавшийся сынок бело-гвардейского офицера тоже был добровольцем. Тут что-то кроется. -- Вот что, -- сказал Егоров Интеллигенту. -- Займись этим Студентом как следует. Что-то уж больно он стара-тельный. Неспроста это. И к тому же доброволец. РАЗГОВОР ПО ДУШАМ Ночь. В казарме холодно. Солдаты спят, объединив-шись по двое, укрывшись двумя одеялами. Иногда де-журный наводит порядок -- будит солдат и приказывает разъединиться. Спать по двое не положено. И шинеля-ми укрываться не положено. Как только дежурный ухо-дит, солдаты вновь нарушают порядок. Интеллигент ше-потом разговаривает со Студентом после одной из таких побудок. -- У меня представление об армии сложилось по кино-фильмам, -- говорит Студент. -- Думал, хоть тут нормаль-ные человеческие условия есть. Оказывается, все вранье. -- Ты лучше помалкивай об этом. Тут стукачей пол-но. В штрафной попадешь -- там еще хуже. -- Понимаю, не маленький. Я же знаю, с кем говорить можно.  Тес! Дежурный!.. Спим!
МЕРА Шли дни, недели. Егоров наконец-то упорядочил сеть своих осведомителей. Информация об "академиках" обильным потоком потекла в его кабинет с зарешечен-ным окном и обитой жестью дверью. Из симулянтов Егорова особенно заинтересовал один, собиравшийся вызвать искусственное бельмо на глазу с помощью лин-зы. Но у него не было линзы. Попросить, чтобы мать прислала из Москвы, -- рискованно. Могут заподоз-рить неладное. "Надо будет эту линзу достать ему в городе, -- подумал Егоров, -- и через Чацкого передать. А потом поймать на месте преступления. С дезертир-ством тут сложнее: все знают, что не убежишь никуда, даже если разрешат. Скоро в городе будет армейский смотр художественной самодеятельности. Пусть Граф Ростов займется этим плясуном. Плясун, видать, уже подпорчен основательно. Можно устроить попытку са-моволки, а затянувшаяся самоволка сойдет за попыт-ку дезертирства. Но как бы не переборщить. Тут надо знать меру. Если слишком много случаев такого рода, за это тоже по головке не погладят. Мол, как вы так людей воспитываете?! И завистники найдутся. Доносы пойдут. Клевета. У них за этим дело не станет. Начать надо с другого: с прошлого. Тут мы ни при чем -- не мы родили. И не подкопаешься: факты вещь упрямая, как говорит товарищ Сталин". РАЗГОВОР ПО ДУШАМ Спросите любого, служившего в армии, и он вам от-ветит: нет чище, прочнее и душевнее дружбы, чем ар-мейская дружба. Это и понятно. В армии люди вынуж-даются на длительную совместную жизнь. Те чувст-ва, которые на гражданке распределяются среди многих близких, здесь сосредоточиваются на одном человеке. Такая крепкая армейская дружба, как говорится, спая-ла Интеллигента и Студента. Откровеннее и острее ста-ли их задушевные разговоры. -- И это называется социализм, -- резюмировал од-нажды Интеллигент свой рассказ о репрессиях в их ин-ституте. -- Ты, между прочим, меня призываешь к осторож-ности, -- заметил Студент, -- а сам иногда срываешь-ся. Смотри, можно погореть из-за пустяка. Я обжегся раз, и больше не хочу. -- А что случилось? -- Сорвался в дружеской компании. Наговорил вся-ких глупостей. Друзья, конечно, донесли. Меня, конеч-но, забрали на Лубянку. -- Не может быть! Как же ты?!. -- Сбежал. -- Не загибай! Так не бывает. -- Они не поверили, что я сам все надумал. Решили найти тех, кто научил меня. Ну, и якобы выпустили, что-бы проследить моих сообщников, а я удрал. -- Куда?! -- Свет не без добрых людей. Работал где придется. Потом догадался пойти в военкомат. И вот я здесь. Ни-кому в голову не придет искать меня в армии, да еще в такой глуши. -- Здорово! Молодец! Я бы на твоем месте ни за что не рискнул на такое. Так покорно и ждал бы, когда по-садят. -- Ну, давай спать. Смотри, никому ни звука! -- За кого ты меня принимаешь?! Могила! СОМНЕНИЯ Получив сообщение Интеллигента, Егоров не поверил ему. Фантазирует! Цену себе набивает! Выслужиться хо-чет! Чтобы человек скрылся от органов -- такого не бы-вает. И чтобы ему помогали другие?! Нет, Интеллигент явно загибает. Надо все тщательно проверить, чтобы не попасть впросак. Но если это действительно правда, то удача сама идет в руки Егорову. Такой случай нарочно не придумаешь. Вверху, конечно, могут. Но на уровне пол-ка -- ни за что. Если это правда, то перевод в дивизию Егорову гарантирован. А Интеллигента через годик впол-не можно будет направить в школу органов. Этот парень далеко пойдет! Образованный. Что же, новая смена рас-тет. У нас не те условия были. Но мы свой долг честно выполнили. НА ПУШКУ Среди приемов Егорова был один, уже проверенный в масштабах всей страны и всей ее истории: взять на пушку. Делается это так. Подозреваемый вызывается для "душевного разговора". Ты говоришь ему, что это не допрос, а задушевный разговор старого коммуниста со старым коммунистом, беспартийным большевиком, мо-лодым товарищем, -- в зависимости от возраста и по-ложения допрашиваемого. Не забудь пошутить: мол, это пока не допрос (ничто так не располагает к откровен-ности, как здоровая шутка). Помогает также такая шут-ка: садись, мол, Иванов; на стул садись, ха-ха-ха; пока на стул, ха-ха-ха! Затем говоришь, что задача органов -- не карать, а помогать. Караем мы закоренелых врагов. А наших людей... Ты же не враг, Иванов?.. Наших лю-дей мы защищаем от врагов. Подозреваемый от тако-го дружеского, теплого обращения расслабляется. И ты ему в этот самый момент лепишь прямо в лоб: выкла-дывай, Иванов, сам все начистоту, от нас ничего не скроешь, нам все известно, но мы даем тебе возмож-ность самому... Если подозреваемый делает изумленное лицо, -- мол, он не понимает, о чем речь, -- подкиды-ваешь ему фактик. Пусть пустячный, но обязательно достоверный. И не забудь еще раз сказать, что от нас, от органов, ничего не скроешь. Но на сей раз не так дружески, потверже. Сделай ударение на слове "орга-ны". Обычно подозреваемый сразу же капитулирует и начинает наговаривать на себя лишнее. Твоя задача -- отделить истину от вранья и направить признание в нуж-ное русло. А если подозреваемый упорствует (что бы-вает редко, но бывает), излагай свои материальчики сполна. Тут промаха быть не может, проверено. Но если материальчики -- клевета (что тоже бывает), скажи с усмешечкой, что ты просто хотел проверить подозрева-емого. Мол, время теперь -- сам знаешь какое. Кругом враги. Мы, органы, должны быть всегда начеку. Но, между нами говоря, нет дыма без огня. Так что, Ива-нов, выбирай: или в дело пойдет этот материальчик (не будут же ответственные лица зря выдумывать), или... Вот бумага, карандаш. Пиши чистосердечно обо всем. О чем? Ты что, неграмотный? Ну ладно, я тебе продик-тую. Пиши!.. Обдумывая предстоящий разговор со Студентом, Его-ров решил "пришить" ему намерение бежать в Японию и унести с собой военные секреты, касающиеся их воин-ской части. Что до Японии отсюда -- пять тысяч ки-лометров, и главным образом по необитаемым местам и через зону вечной мерзлоты -- не помеха. Как раз наобо-рот, именно такие обвинения действуют наиболее деморализующе. Тоже проверено. РАЗГОВОР ПО ДУШАМ Он приказал привести Студента среди ночи -- это тоже дает дополнительный эффект. Угостил чаем (это распола-гает к интимности). -- Хочу поговорить с тобой по душам, -- начал Его-ров. -- Это не допрос. Пока не допрос. Пока -- беседа старшего товарища с молодым. Ты же комсомолец! Так вот, выкладывай начистоту. Ты что, задумал нас за нос водить?! Неужели ты думаешь, что органы можно обма-нуть? Откуда тебе известно, какие были намерения орга-нов, когда тебе позволили сюда прибыть?! Да, позволили! От нас ничего не скроешь. Никуда от нас не скроешься. Ну как, будем сами говорить, по-хорошему, или?.. И через полчаса Студент рассказал все. Сознался, что хотел бежать в Японию и сообщить военные секреты. -- Ну, это ты, брат, загнул малость, -- рассмеялся до-вольный Егоров, наливая Студенту еще стакан чаю. -- До Японии знаешь сколько отсюда? Да и какие тебе секре-ты известны?! -- И Егоров рассказал Студенту популярный в то время среди чекистов анекдот. -- У одного про-фессора, понимаешь ли, был друг чекист. Ха-ха-ха!.. При-ходит профессор к чекисту в гости и жалуется, что у него один студент очень плохо экзамен сдал. Ха-ха-ха! "Я по-просил его ответить хотя бы, -- говорит профессор, -- кто написал "Евгения Онегина", а он ответил, что не он". Ха-ха-ха! Понимаешь? Говорит, не я! Ха-ха-ха! На дру-гой день чекист встретил профессора. Ха-ха-ха!.. "Все в порядке, профессор, -- говорит чекист, -- студент со-знался: это он написал "Евгения Онегина". Ха-ха-ха!.. Ха-ха-ха!.. -- Насмеявшись до слез, Егоров отпустил Сту-дента. -- Иди пока, спи! А мы будем думать, что с тобой делать. Дело, брат, серьезное. Нельзя без последствий оставлять. Я бы рад... Да сам знаешь, если замолчу, по головке меня не погладят. Иди, спи пока! ЭПИЛОГ Утро. Светит ослепительное, но холодное солнце. Под ногами серебрится и хрустит снег. Двое караульных кон-воируют Студента в Особый отдел дивизии. Студент без ремня. Воротник шинели поднят. Вид у него жалкий. Не лучше выглядят и конвоиры. Им тоже холодно. Группу обгоняет полковая штабная машина. В ней -- особняк Егоров. Он спокоен и уверен. Жаль, конечно, парня. Со-всем еще мальчишка. И из нашего брата, из рабочих и крестьян. А что поделаешь?! Интересы партии и государ-ства превыше всего! ГИМН ПРЕДАТЕЛЬСТВУ Воздвигнув коммунизма зданье, Давно распавшись в тлен и прах, Мы шлем потомкам назиданье В таких возвышенных строках. Чтобы был от жизни прок, Чти отцов своих урок. Поминутно, ежечасно, Не терзаяся напрасно, Кому надо, доложи, Кого надо, заложи, Осторожно намекни, Откровенно критикни, Потихоньку настучи, С воем-криком обличи, Донеси, дай знать, продай, Одним словом -- всех предай. В эпоху сложную такую Живя, промашки не давай. Открыто -- тех, а тех -- втихую, Но непременно предавай. Доверьем свыше дорожи. Отца родного заложи. Во имя высшего прогресса, Во имя правды или лжи, От скуки, так, для интереса, Кто подвернулся -- заложи. Не бойся и родную мать За грош за ломаный продать. Что б ни вопили моралисты, Своих позиций не сдавай. Не им судить, чист иль не чист ты. Знай свое дело; предавай! Знай, нету в прошлое возврата. Предай, пока не поздно, брата. И в каждом слове, в каждой строчке Курс на предательство держи. Одних предай поодиночке, А прочих скопом заложи. Без психологии затей Предай, коль надобно, детей. Пускай не светится награда. Предай их, если и не надо. Вот разговор зашел критичный. На власти вместе нападай. Что дальше -- знаешь сам отлично: Друзей немедленно предай! Плюнь на морали этажи. Про все, где надо, расскажи. Перепроверено стократ: Ты не предашь, предаст собрат. Развив тебе свою идею, Молчать учитель попросил. Не жди! За истину радея, Спеши донесть, что было сил. Свинью скорее подложи. По долгу службы доложи. Начальник с бабою в обнимку -- Не торопись, повремени. Готовь спокойно анонимку. Про облик грязный помяни. В себе ж не ощущай вину, Предавши в сотый раз жену. Поблажки прочим не давай. Любовниц тоже предавай. Пройдут года. И в этом деле, Как говорится, пса сожрешь. И будешь действовать умелей, И вид достойный обретешь. Средств расширь ассортимент И клиентов контингент. Не лупи впрямую в лоб, А изящно было чтоб. В словесах набивши руку, Использовывай науку. Не донос обычный сдай, А проблемы обсуждай. В ход пусти и это тоже: Друг Платон, правда дороже. Один останешься на свете, И тут нет повода страдать. Ты все равно за все в ответе. Себя имеешь шанс продать. Тебя излишне нам учить. Сам на себя себе стучи. Продавши всех и все предавши, Закончишь жизнь кристально чист. Прохвосту должное воздавши, Был, скажут, честный коммунист.
Правдив, надежен, чуток, прям. В борьбе с пороками упрям. Жизнь без остатка всю отдал
За самый светлый идеал. Когда ж предстанешь пред Всевышним,
Как быть, в испуге не гадай.
И тут сомнения излишни: В живых оставшихся предай. Скажи Ему как коммунист:
Народ советский -- атеист. ВВЕДЕНИЕ В ДОНОСОЛОГИЮ Одно время я ишачил на сравнительно преуспевшего и вместе с тем либерального чиновника. Он писал обстоя-тельный доклад для высшего руководства, а я собирал ему "материалы" и готовил "болванки" за скромное возна-граждение. Мы довольно много разговаривали. И весь этот раздел я написал, припоминая обрывки наших разговоров. -- Мои юношеские годы прошли в условиях буйства, ликования и пиршества доносов, -- говорил он. -- Само собою разумеется, я относился к ним критически. Я тог-да еще не понимал существа переживаемой Великой Эпохи. В студенческие годы я сочинил антисталинскую листовку. Сотрудники Органов приложили немало уси-лий, чтобы найти автора. Подозревали и меня. Но дока-зать ничего не могли. Методы современной лингвистики тогда еще не были открыты или еще не были признаны в нашей науке. И я выбрался сухим из воды. Но подозре-ние все же следовало за мною всю жизнь. Надо думать, оно повлияло на мою карьеру. Не будь его, я, может быть, стал бы академиком, министром или заведующим отделом ЦК. А может быть, наоборот, зачах бы на уров-не доцента, полковника, заместителя директора лабора-тории или инструктора районного комитета партии. Но дело не в этом. В те годы для меня все сливалось в одно внутренне однородное явление -- донос. Лишь много по-зднее я стал в этом деле, можно сказать, теоретиком. Считается, что мы -- советские люди -- охотно сотруд-ничаем с властями. Это -- признак полного непонимания сущности нашей власти. Мы не сотрудничаем с властями, ибо мы и есть власть. Мы участвуем во власти. Прежде всего хочу довести до вашего сведения, что есть две формы информирования власти, которые обыч-но смешивают, но которые принципиально различны. Первая форма -- отчеты официальных сотрудников ор-ганов и штатных осведомителей, давших подписку быть осведомителями (стукачами). Вторая форма -- письма граждан, не являющихся штатными осведомителями и сотрудниками органов. Лишь во втором случае уместно слово "донос". Я его и буду употреблять в этом втором, узком смысле. Для первого же случая буду употреблять термин "донесение". Различие этих форм существенно. Первая форма (отчет) -- принудительна, вторая -- доб-ровольна. Первая является формальной, бюрократичной, рутинной; вторая -- существенной, искренней, творчес-кой. Разница между ними похожа на разницу между тем, что и как люди делают в колхозах на государственной земле, и тем, что и как они делают на своих приусадеб-ных участках. И связаны они подобным же образом. Стукач! Как много в этом слове для сердца русско-го слилось! Кому из вас не приходилось быть стукачом?! Как, неужели вас миновала чаша сия?! Ни за что не по-верю! Но если даже вы не врете... А вы скорее всего вре-те, надеясь на то, что списки осведомителей на самом деле были уничтожены после хрущевского доклада (такой слух ходил) или что (в случае, если этот слух был лож-ным) органы своих не выдают, и вы свою роковую тайну унесете (если уже не унесли) с собою в могилу. Но пусть вы не врете. Так неужели вы гордитесь этим? Напрасно! Это вы перед западными наивными младенцами можете красоваться своей непричастностью к органам. А меня-то вы не проведете. Я-то знаю, что если уж вас органы обошли своим вниманием, то, значит, вы просто были недостойны их внимания. Значит, вы такое ничтожество, что даже органы сочли нецелесообразным с вами связы-ваться. Если бы они предложили вам сотрудничество, то вы не устояли бы, это я точно знаю, и согласились бы. Если бы вы хоть что-нибудь из себя значили, то органы наверняка предложили бы вам сотрудничество. Я это го-ворю не ради красного словца. Спросите любого сотруд-ника органов, и он вам скажет то же самое: все мало-мальски значительные индивиды, получившие предложение сотрудничать с органами, дают на то свое добровольное согласие. Число предлагающих услуги по своей инициати-ве не поддается учету. Бывают, конечно, редкие случаи, когда индивид отказывается от такого сотрудничества. Но в таких случаях индивид удостаивается особо высо-кого доверия, и ему разрешается отказываться или хотя бы считать себя отказавшимся. Я привел вышеизложенную справку вовсе не для того, чтобы унизить вас. Ничего подобного. Я не нахожу ни-чего унизительного как в слове "стукач", так и в самом положении индивида, обозначаемом этим словом. Более того, я считаю, что стукач есть самая трагическая и лож-но понятая фигура в истории человечества. Он выполня-ет в обществе самые благородные функции. Но при этом он вынужден скрывать ото всех свою социальную роль, а будучи разоблачен (что бывает очень редко), подверга-ется всеобщему презрению. И человечество так никогда и не узнает имен своих самых выдающихся стукачей. Я стукачом тоже не был. Я этим не горжусь. И не го-ворю об этом вслух. Во-первых, я знаю, что мне все рав-но никто не поверит. А во-вторых, если и поверят, то подумают именно то, что я сказал выше. Тот, кто пожмет мне руку в знак признания моего мужества, будет, увы, всего-навсего наивный идиот. Я употребляю здесь выра-жение "наивный идиот", чтобы подчеркнуть уровень ин-теллекта такого потенциального доброжелателя. Каждое из выражений "наивный" и "идиот" по отдельности тут было бы достаточно, я знаю. Но наивный идиот --это есть нечто такое из ряда вон выходящее, что даже обыч-ный идиот пожимает плечами и презрительно изрекает "Вот идиот нашелся!". Между прочим, пока еще никто мою мужественную руку не пожал за то, что я не был сту-качом! Я не был стукачом не потому, что не хотел или геро-ически сопротивлялся, а просто за ненадобностью. Меня вызывали в органы, и не раз. Беседовали. Я бы согласил-ся на любое предложение, если бы мне более или менее настойчиво сделали его, хотя бы намекнули на это. Но никаких предложений не последовало. Каждый раз, ког-да беседа кончалась, я подписывал бумажку о неразгла-шении состоявшегося разговора, а сотрудник, беседовав-ший со мной, подписывал пропуск на выход и произно-сил стандартное "Вы пока свободны". Я так и не понял до сих пор, что означает это выражение "пока" -- про-фессиональную шутку (мол, вас пока сажать не будем) или профессиональное доверие (мол, вас пока оформлять в качестве осведомителя не будем). Не усматривайте в моем поведении страха быть посаженным. Сейчас у нас людей, которые не лезут в политику, не сажают без дос-таточно серьезных причин. И если вы -- наш человек, вам бояться нечего. А я был, есть и буду до конца нашим человеком. Я был вполне приличным комсомольцем, а потом -- столь же приличным членом партии. И если бы я согласился сотрудничать с органами формально, то не из страха наказания за отказ, а совсем по другим причи-нам. Моему приятелю предложили стать осведомителем в первую же беседу. Он, конечно, сразу же согласился. Но у него на это был особый расчет -- он собирался во-обще пойти по этой линии, т. е. со временем (после уни-верситета) пристроиться работать в органах. Я сказал ему, что органы меня почему-то не вербуют в свои осве-домители. Он счел это вполне естественным. -- Мы, -- сказал он с некоторой долей презрения (с первой же минуты своего функционирования в качестве стукача он ощутил свою принадлежность к великому братству, именуемому абстрактно "органы"), -- неохот-но привлекаем таких апатичных индивидов, как ты. Ты не тянешь на роль сотрудника органов. Не могу сказать, что меня обрадовала эта откровен-ность приятеля. Меня это даже задело. "Погодите, -- по-думал я в тот момент, -- может быть, пробьет и мой час". Но это не было предчувствием или затаенной страстью моего поведения. Донос был изобретен на Западе (вспомните Иуду!). Потом вместе с христианством он проник в Россию. В сталинские годы достиг здесь высочайшего расцвета. Теперь на Западе его рассматривают как чисто советс-кое явление. Но так ли это? В свое время мне пришлось принимать участие в одном исследовании. Предмет исследования -- доносы. Мы рас-смотрели более двадцати тысяч доносов, которые практи-чески охватили все сферы общества, все основные типы профессий, все слои населения, все основные иерархичес-кие ступени структуры общества. И темы доносов были вполне репрезентативны. Если бы я смог сохранить хотя бы копии этих доносов и опубликовать на Западе, эффект был бы потрясающий. Но мне тогда мысль о такой перс-пективе показалась бы кощунственной. А запомнить эти доносы было невозможно, да я и цели не имел такой. Со-держание их я, конечно, могу восстановить. Но это было бы неинтересно: оно вошло в банальные общие выводы. Интересное в них -- подлинность, сама форма их записи. Никакой писатель, будь он сверхгением, не способен вы-думать ничего подобного. В чем состояла цель нашего исследования? Выяснить мотивы доносов, степень их правдивости, их послед-ствия для людей и для дела, их распределения по стра-не, по социальным слоям, по национальностям, их связь с партийными решениями и многое другое. Нам была предоставлена полная свобода исследования, нам не навязывалась никакая априорная идеологическая кон-цепция. Просто какие-то круги в высшем руководстве Партии и КГБ захотели зачем-то получить объективную справку на эту тему. Выводы, которые мы получили, не имеют ничего об-щего с ходячими представлениями о доносах. В чем дело? А в том, что донос как индивидуальное явление и до-нос как массовое явление -- не одно и то же. Кроме того, Донос как массовое явление в различных обществах име-ет различные качества. Вот некоторые результаты наших исследований. Доносы правдивы, ложь и клевета суть ис-ключения. Они чудовищно прозрачны, свидетельствуют о полном отсутствии воображения. Доносы на морально-бытовые темы сначала смешат, а потом приводят в ужас педантичностью в описании всяких мерзостей. Но это --следствие не цинизма и развращенности, а целомуд-рия. Но целомудрия особого рода -- целомудрия пошло-го, подлого, грязного, злобного, в общем -- коммунис-тического. Доносы не имеют почти никакого влияния на ''.'ход дел и на судьбы людей. Это только кажется, будто до-носы влияют на судьбы людей. Последние предрешены на других основаниях, доносы лишь сопутствуют им или следуют за ними. Судьбы по отношению к доносам ап-риорны, доносы по отношению к ним -- апостериорны. Точнее, они потенциально апостериорны. Люди предчув-ствуют и предвидят судьбы друг друга или узнают о них из других источников. Донос не есть причина судьбы че-ловека. Он есть лишь звено в психологической ситуации, опережающей действительность. Потому он субъективно воспринимается как причина. Даже политические до-носы дают мало нового в сравнении с тем, что органы узнают из других источников, в частности из отчетов сво-их сотрудников и осведомителей, из сообщений предста-вителей власти, секретарей и членов партийных и ком-сомольских бюро, членов особых комиссий. Донос -- явление общечеловеческое. Это -- одна из естественных форм социальных отношений и движения информации. Есть универсальные законы доносов, име-ющие силу для всех эпох и всех народов. Но не всегда и не везде донос расцветает и становится существенным элементом жизни в масштабах целого государства. В Со-ветском Союзе в сталинские времена сложилась целая культура доноса, целая империя доноса. Сейчас наступил спад. Но эта культура не исчезла. Она отчасти трансфор-мировалась в легальные и открытые формы циркуляции информации и взаимоотношений людей, а отчасти -- в профессиональную деятельность особых органов. Роль доноса теперь стала иной, чем раньше: по до-носам лиц, от которых зависит твоя судьба, составляют мнение о тебе. От этого зависит, получишь ты награду или нет, будет повышена твоя зарплата или нет, будешь ты повышен в должности или нет, получишь ты кварти-ру или нет, выпустят тебя за границу по туристической путевке или нет. Одним словом, от этого зависят многие очень важные элементы твоей жизни. Потому определенная категория советских людей живет в постоянном стра-хе, что на них пишутся доносы. Потому возникает пробле-ма; как избежать доносов и как парализовать их действие. Полностью избежать доносов нельзя. Вернее, можно, если ты ни на что не претендуешь, если ты есть такое ничтожество, что даже не заслуживаешь доноса. А если ты к чему-то стремишься, чего-то добиваешься и хоть чу-точку преуспеваешь, доносов тебе не избежать. Актуаль-ной для тебя становится лишь проблема нейтрализации доносов. Обычный и общепринятый способ такой ней-трализации -- наше видимое поведение в коллективе. Когда мы всячески стараемся показать окружающим от-крыто, что мы -- надежные советские люди, настоящие коммунисты, свои в доску, мы при этом (среди прочих функций) осуществляем и функцию нейтрализации воз-можных доносов. На втором месте стоит наше поведение в присутствии предполагаемых стукачей. Слово "пред-полагаемых" тут могло и не фигурировать, так как мы обычно хорошо знаем своих стукачей (не считая того, что сами таковыми часто являемся). Мы многое говорим и делаем специально для стукачей. Мы подыгрываем им, льстим им. Мы как бы просим их написать на нас доно-сы, но -- в нашу пользу. Мы забываем о том, что по са-мой сути доноса он не может быть в нашу пользу. Его или нет совсем, или он есть во вред нам. И при всех об-стоятельствах донос способствует тому, что человек стре-мится соответствовать идеалу советского человека. Донос вносит в нашужизнь динамику. Насколько по-серела бы и без того серая советская жизнь, если бы совсем исчезли доносы! Наш беспрецедентный антисо-ветский анекдот потерял бы свою прелесть. Тех, кого за границу не выпускали из-за доносов, все равно не выпу-стили бы и без оных. Зато тех, кто ездил за границу при доносах, теперь не выпустили бы ни под каким видом, ибо советский человек может выехать на Запад только в сопровождении стукача, если даже он сам стукач, или в качестве стукача (но все равно в сопровождении другого стукача). И вообще, жизнь приобретает глубокое содер-жание, если человек чувствует, что на него может быть написан донос. Лишь существование стукачей и доносчиков придает нам чувство собственного достоинства. Мы гордимся тем, что на нас могут настучать. Мы хвас-таемся этим, если это случается на самом деле. Человек, на которого никто не сочиняет донос или донесение и который не боится стукачей и доносчиков, есть абсолют-ное ничтожество. Он тогда вообще не есть советский че-ловек . Донос утратил прежнее значение по многим причи-нам, среди которых не следует забывать и ту, что была нарушена мера доносов. А согласно диалектике наруше-ние меры ведет к качественному изменению. Доносы были написаны практически на всех. Причем на каж-дого были написаны все логически мыслимые доносы: шпионаж, вредительство, подготовка покушения, анти-советская агитация, попытка создания антипартийной группы... Карательные органы просто не в силах были не то что реагировать на все доносы, но даже прочи-тывать их. А если лишь один процент доносов давал ощутимый результат, их роль можно было считать сыг-ранной еще задолго до смерти Сталина. Тайный осведомитель и доносчик -- это, повторяю, явления общечеловеческие, лишь развитые у нас до неслыханной ранее степени. Специфически советским изобретением являются публичные ("честные и откры-тые") заявления граждан, играющие роль, аналогичную роли доносов и донесений. Отмечу две формы их: сиг-нал и разоблачение ("срывание маски", "выведение на чистую воду"). И в этом деле у нас произошел замет-ный прогресс. Раньше это делалось грубо и примитив-но. Теперь наше общество стало высокообразованным. Изобретены утонченные формы, не наносящие никако-го морального ущерба тем, кто к ним прибегает, а по-рою даже повышающие их моральный статус. БИТВА ГИГАНТОВ -- Был у нас в учреждении сотрудник, -- рассказывал тот же самый чиновник. -- Неглупый. Хороший семья-нин. Не пьяница, но не прочь выпить в компании. Любитель шуток. Короче говоря, душа парень. И неплохой работник. Но эпидемия доносов коснулась и его. Начал он с пустяков. Постепенно втянулся. И отдался этому делу, как это часто и бывает с талантливым русским челове-ком, всей душой и телом. Не было дня, чтобы он не на-писал бы донос. Слухи насчет того, что он -- доносчик, крепли и обретали силу полной уверенности. Да он и сам не скрывал. По пьянке он сам признавался, что "кое-кому свинью подложил". Бывало, он открыто грозил-ся "засудить" своего оппонента. По его доносам было не одно персональное дело. Десятки людей таскали на Лу-бянку для допросов. И надо признать, что скоро от него просто житья не стало. Стонали все -- от директора до уборщицы. Даже штатные стукачи и энтузиасты-донос-чики в панике разбегались при виде его. Его пытались умаслить -- давали премии, повышали зарплату, награждали медалями и орденами, избирали в партийные органы. Ничто не помогло. Что было делать? Собрались на тайное совещание ведущие лица учрежде-ния --директор, заместители, секретарь партбюро, пред-седатель месткома и прочие. Пронюхай он про это со-вещание, не миновать бы беды: посадили бы всех. Но выхода не было, пришлось рискнуть. Весь вечер проси-дели, но ничего придумать не могли. Всю ночь просиде-ли, но ничего путного не родили. Собрались было разой-тись и покорно нести свой крест, как вдруг секретаря партбюро осенило: а что, если мы сами напишем на него донос?! "Прекрасная идея, -- согласился директор, -- но только не групповой донос. За групповщину нам влепят по первое число". Идею секретаря поддержали осталь-ные. Встал вопрос: кто будет писать донос? Все взоры обратились на председателя месткома -- у него тоже была репутация старого и опытного доносчика. Председатель молча кивнул. Заговорщики разошлись по домам, не зная определенно, к чему готовиться, -- к новым неприятно-стям или к избавлению. Председатель месткома был действительно старым доносчиком. Появление мощного конкурента, который вскоре превзошел его в мастерстве доноса, сильно заде-ло его самолюбие. Председатель пытался переплюнуть конкурента, но ничего не вышло из этого: не хватило во-ображения и образования -- у председателя за плеча-ми был лишь заочный библиотечный институт, который оканчивали отъявленные лодыри и дебилы, а у конкурен-та -- дневное отделение университета. Председатель пы-тался подкосить конкурента, сочинив на него с дюжину доносов, но и тут потерпел неудачу: в органах вышла ус-тановка выдвигать новые кадры. Теперь председатель ре-шил взять реванш за все прошлые неудачи и обиды. Но как? На чем подловить этого мерзавца? По дороге домой председатель купил две поллитров-ки водки: он хорошо знал, что в России ни одну слож-ную проблему без пол-литра не решишь. Осушая первую бутылку и подъедая все, что осталось со вчерашнего дня, председатель вспомнил голодное детство, работу на удар-ной комсомольской стройке, где он заработал язву же-лудка, кошмарные военные и еще более кошмарные пос-левоенные годы. Ему стало нестерпимо жаль себя, свои ни за что загубленные таланты. Утирая слезу, он фальши-вым голосом спел обычный набор старинных на