было трое: Марика, сэр Генри МакАлистер и его внучатная племянница, леди Алиса Монтгомери -- миловидная черноволосая и черноглазая девушка лет двадцати трех. Алиса была единственной наследницей сэра Генри, единственной дочерью единственного сына его покойной сестры, леди Элеоноры МакАлистер де Монтгомери. Кроме того, она была единственным человеком в этом мире (не считая, естественно, ее дяди), посвященным в тайну Марики. Алиса переехала в Шотландию два с половиной года назад, когда ее родители погибли в автокатастрофе. Теперь она училась в университете в Эдинбурге, но по-прежнему жила в замке сэра Генри и каждый день, за исключением субботы и воскресенья, накручивала на своем новеньком "ровере" по шестьдесят миль -- тридцать туда и тридцать обратно, -- что, разумеется, не лучшим образом сказывалось на ее успеваемости. Впрочем, Алису это не очень огорчало. Она пока еще не знала, чего хочет от жизни, а высшее образование рассматривала как один из атрибутов современной эмансипированной женщины и удачное дополнение к ее титулу леди и солидному капиталу, унаследованному от матери. Алиса не поселилась на время учебы в университетском городке, где жили студенты и преподаватели, отнюдь не потому, что была замкнута и избегала шумных компаний сверстников. По натуре своей ярко выраженный экстраверт, общительная и деятельная, она каждый день возвращалась в замок дяди по той же причине, по которой Марика не хотела надолго уезжать из Мышковича. Вот уже несколько лет сэр Генри страдал смертельным недугом; его мучил вовсе не ревматизм, на который он часто жаловался, а болезнь куда более опасная -- рак легких, неоперабельный из-за множественных метастаз. Только благодаря стараниям Марики сэр Генри до сих пор был жив и, к вящему удивлению врачей, оставался в более или менее хорошей форме, а в последнее время даже, казалось, шел на поправку... Марика выглядела свежей и отдохнувшей. После встречи с отцом и ставших уже привычными (но с точки зрения традиционной медицины весьма необычных) лечебных процедур она проспала четыре часа перед ужином, чего для ее молодого, крепкого организма оказалось достаточно. После ужина они втроем уединились в просторном и уютном кабинете сэра Генри, и Марика снова, теперь уже для Алисы, повторила с дополнительными подробностями рассказ о смерти императора Михайла и о планах своего брата. Выспавшись, она стала рассуждать более спокойно и здраво, пришла к выводу, что отчаиваться нет причин, и твердо решила не ехать в Златовар. Ведь в самом деле: если она пойдет на принцип и наотрез откажется уезжать из Мышковича, не будет же Стэн тащить ее за собой на привязи. А что он себе вообразит о причинах ее упорства -- это его личное дело. Сэр Генри прокашлялся и сказал: -- Я, дочка, в этом вопросе лицо заинтересованное и, конечно же, не хочу надолго расставаться с тобой. Но, с другой стороны, стоит ли тебе из-за каких-нибудь пяти-шести недель портить отношения с братом. Марика покачала головой: -- Портить отношения, это слишком громко сказано, отец. Мы со Стэном часто спорим, иногда даже ссоримся, но затем всегда миримся, и обычно он уступает мне. Стэн не может подолгу сердиться на меня. -- Оно и понятно, -- с улыбкой произнесла Алиса. У нее было приятное грудное контральто, вызывавшее восторг и зависть у Марики, которая порой испытывала чувство неполноценности из-за своего звонкого мальчишеского голоса, даром что его называли ангельским. -- На тебя просто невозможно сердиться, сестренка. -- В худшем случае, -- продолжала Марика, -- Стэн окончательно утвердится в мысли, что я завела себе любовника... -- Она покраснела под игривым и насмешливым взглядом лукавых черных глаз Алисы и торопливо докончила: -- Но ничего предпринимать он не станет, всего лишь будет огорчен. К тому же, отец, ты упустил из внимания одно обстоятельство. Это для меня наша разлука будет длиться пять или шесть недель, а здесь пройдет вдвое больше времени. Да и по прибытии в Златовар я не смогу так часто навещать тебя. Там у меня нет своего портала, а постоянно обращаться к знакомым... Нет, это не дело. Я никуда не уеду. Я не оставлю тебя. На некоторое время в комнате воцарилось молчание. Тишину нарушало лишь приглушенное бормотание спортивного телекомментатора: любимцы сэра Генри, "рейнджеры" из Глазго, с разгромным счетом обыгрывали аутсайдера лиги; судьба матча была решена еще в первом тайме. Искоса поглядывая на экран телевизора, сэр Генри достал из портсигара очищенную от смол и никотина сигарету и принялся мять ее между пальцами, оттягивая тот момент, когда он в конце концов закурит. Марика знала, что эта вредная привычка -- одна из причин поразившего отца недуга, но заставить его отказаться от курения ей никак не удавалось. Еще она подумала о том, что, возможно, в ее родной стране вскоре тоже появится это губительное зелье -- когда, вместо западного морского пути в Хиндураш, Иштван и Волчек откроют новый континент, и их матросы привезут оттуда табак, а также одну очень опасную болезнь, пока неведомую в цивилизованной части ее мира... А, впрочем, кто знает. Марика посмотрела на большой глобус в углу кабинета, повернутый к ней Восточным полушарием. Географически оба мира были похожи лишь в самых общих чертах, приблизительно в той же мере, в какой похожи Мышкович и Люблян -- и тот, и другой портовые города, столицы княжеств, имеют улицы, площади, рынки, дома, гостиницы, лавки, дворцы, зачастую встречаются сходные названия; и Мышковиче, и в Любляне живут люди. Вот и все. Так что, быть может, никакого нового континента Иштван и Волчек на своем пути не встретят. Правда, сэр Генри уверен, что континент есть: он сомневается, что природа поступила столь нерационально, оставив целое полушарие под водой. Но даже если это так, то остается надежда, что в родном мире Марики табак не растет, а меднокожие люди не страдают той ужасной болезнью. Или вообще нет никаких меднокожих людей... Сэр Генри наконец закурил и неторопливо произнес: -- Между прочим, Алиса в последнее время тоже неплохо помогает мне. -- Я лишь умею снимать боль, -- скромно возразила Алиса, не преувеличивая своих возможностей. -- Но останавливать рост опу... -- она запнулась, -- препятствовать развитию болезни я еще не научилась. -- Научишься, -- сказал сэр Генри. -- И этому, и многому другому. -- Не удержавшись, он вздохнул. -- Если бы ты знала, как я тебе завидую, внучка. Воистину, ты родилась под счастливой звездой... В этот момент правый крайний "рейнджеров" пушечным ударом из угла штрафной забил шестой безответный гол в ворота соперника; зазевавшийся вратарь проводил летевший в "девятку" мяч растерянным взглядом. Сэр Генри ненадолго умолк, чтобы посмотреть повтор, затем одобрительно хмыкнул и вновь заговорил: -- И все же я тревожусь за тебя, Алиса. Что бы там ни говорила Марика, нельзя исключить, что в нашем мире присутствуют какие-то неведомые силы, которые нивелируют магический дар -- быть может, не у его носителя, но в потомстве. Ведь не зря же Коннор МакКой бежал отсюда в другой мир и даже собственным детям не обмолвился ни единым словом о своем происхождении. Думаю, это неспроста. И мать Марики считала так же. -- Тем не менее, -- отозвалась Марика, -- она, как и я, не обнаружила ни малейших признаков этих враждебных сил. Возможно, они когда-то были, но, сделав свое дело, исчезли без следа. Сэр Генри покачал головой: -- Отнюдь не без следа, дочка. Один из таких следов во мне -- мой мертвый дар. И я не хочу, чтобы подобная участь постигла Алису или ее детей. Эту тему он затрагивал не впервые, но если раньше такие разговоры носили чисто академический характер -- что же все-таки произошло с колдовским даром клана МакКоев, одной из ветвей которого был род МакАлистеров? -- то после появления Алисы, чей дар был живой, полноценный, вопрос приобрел практический смысл. В течение последних двух лет сэр Генри под тем или иным предлогом приглашал к себе в гости своих кровных родственников по мужской линии, которых только мог отыскать, но ни у кого из них Марика не обнаружила живого дара. Алиса была единственным исключением из правила, она действительно родилась под счастливой звездой. -- Так что же ты предлагаешь? -- спросила Марика, догадываясь, что у отца на уме. Они с Алисой уже обсуждали это, но как-то робко, не углубляясь в детали, будто речь шла об очень отдаленной перспективе. -- Я полагаю, Алиса, -- сказал сэр Генри с тщательно скрываемой, но не до конца скрытой грустью, -- что твое место не здесь, а в мире Марики, в мире Конноров -- среди людей таких же, как ты. Черные глаза Алисы сверкнули искренним негодованием. -- И ты всерьез думаешь, -- произнесла она, -- что я брошу тебя, а сама... -- Ну-ну, -- мягко перебил ее сэр Генри. -- Зачем же так категорично? Ты можешь жить в обоих мирах, навещать меня, когда тебе вздумается. Но, в конце концов, я не вечен, а ты, по мере развития своих способностей, все больше и больше будешь тянуться к себе подобным, и рано ли, поздно ли наступит тот день, когда ты не сможешь помыслить себя вне их сообщества. Поэтому не теряй времени даром: овладевая Искусством, постепенно привыкай к миру Конноров, активнее вживайся в новую среду, пусть Марика научит тебя свободно пользоваться порталами... -- Уже научила, -- сказала Алиса. -- И даже настроила меня на оба свои портала. Вчера ночью я без малейшей ее помощи переместилась в Мышковар, а потом сама вернулась обратно. -- И еще, -- добавила Марика, -- мы решили соорудить портал в спальне или кабинете Алисы. Правда, дело это хлопотное и займет много времени. Сэр Генри кивнул с одобрением: -- Хорошая мысль. Незаметно исчезнуть в жилых комнатах гораздо легче. Надо сказать, твои частые посещения старинной библиотеки кое-кого озадачивают. В отличие от времен Коннора МакКоя, нынче нет никакой нужды прятать портал в потайной комнате. Странный узор на стене теперь ни у кого не вызовет ассоциаций с дьяволопоклонничеством или чернокнижием. Его сочтут всего лишь причудой эксцентричного жильца -- тем более, если речь идет о такой эксцентричной особе, как наша милая Алиса. На фоне всех тех фотографий, которыми она увешала стены своего кабинета, портала попросту никто не заметит. Марика и Алиса рассмеялись. Глядя на их лучившиеся весельем прелестные юные лица, сэр Генри добродушно улыбался. На телевизионном экране "рейнджеры" с довольным видом похлопывали друг друга по плечу, покидая поле после финального свистка арбитра. -- Между прочим, дядя, -- сказала Алиса. -- Может, тебе удастся уговорить Марику позировать мне. Объясни ей, что в этом нет ничего предосудительного. -- Так уж и ничего! -- негодующе фыркнула Марика. -- Сплошное бесстыдство! И не пытайся уговаривать, отец. -- Не буду, -- пообещал сэр Генри, по-прежнему улыбаясь. -- Ты уж не обессудь, внучка. -- Да ладно, -- вздохнула Алиса. -- По правде сказать, я и не надеялась на это. У Алисы было хобби, которое она называла художественной фотографией. Снимала она обнаженную натуру -- главным образом, ради собственного удовольствия, -- но совсем недавно, поддавшись на уговоры одной знакомой, профессионального фотографа, устроила выставку своих лучших работ. Отзывы о ней были самыми полярными, но в одном почти все критики были единодушны -- они признавали за Алисой несомненный талант. Поначалу Марика чуть было не согласилась позировать Алисе (правда, в купальнике -- о съемках нагишом она и слышать не хотела), но затем передумала и считала, что поступила правильно... Следующий час Марика, Алиса и сэр Генри провели почти не разговаривая, в той непринужденной, чисто семейной обстановке, когда каждый занят своим делом и не испытывает ни малейшей неловкости от молчания присутствующих. Такое бывает возможным лишь между очень близкими людьми, которые не нисколько тяготятся обществом друг друга, а наоборот -- чувствуют себя свободно, раскованно и уютно. Сэр Генри дремал в своем кресле, но время от времени раскрывал глаза и украдкой поглядывал то на Марику, то на Алису; при этом на его губах мелькала счастливая улыбка. До недавних пор он был очень одиноким человеком. Его жена умерла почти сорок лет назад, через год после их свадьбы; а во второй раз он так и не женился, ибо на свою радость и на свою беду повстречал женщину из иного мира, в которую влюбился без памяти и целых семнадцать лет жил редкими и короткими встречами с ней. А потом, когда она внезапно исчезла, оставив на полу возле портала наспех нацарапанную записку: "Прощай навсегда. Люблю. Целую", он жил воспоминаниями о своем горьком счастье и мучился неизвестностью. День ото дня, год за годом сэр Генри часами просиживал в старинной фамильной библиотеке, надеясь на несбыточное, в ожидании чуда -- и оно произошло! Однажды вечером, почти шесть лет назад, раздался столь долгожданный скрип ржавых петель, он опрометью бросился к зеркалу-двери, открыл... но увидел не Илону, а ее дочь. Их дочь! Он сразу узнал Марику, хотя видел ее лишь несколько раз, да и то ребенком. С того самого дня его жизнь, прежде казавшаяся ему пустой и бесцельной, вновь обрела смысл. А позже в жизни сэра Генри появилась Алиса -- его внучка, пусть и не родная, двоюродная. Сэр Генри никогда не ладил со своей сестрой Элеонорой, а окончательно они рассорились при дележе наследства. Элеонора считала (кстати сказать, совершенно безосновательно), что брат обобрал ее, и сумела внушить своему сыну Уильяму глубокую неприязнь к дяде. По счастью, Уильям не обладал столь сильным даром убеждения, и из бесед с ним о родственниках Алиса усвоила лишь то, что где-то на юге Шотландии живет "мерзкий, скупой старикашка, которого покарал Бог", и рано или поздно его поместье станет собственностью семьи Монтгомери. Однако при первой же встрече с сэром Генри двадцатилетняя Алиса убедилась, что он вовсе не мерзкий и не скупой, а очень милый и душевный человек, и почти сразу привязалась к нему. Несмотря на сопротивление родни со стороны матери, она решила остаться в Шотландии -- отчасти из-за дяди, отчасти из-за Марики, которая обнаружила у нее живой дар, -- вот так нежданно-негаданно для себя, одинокий и несчастный в личной жизни сэр Генри на склоне лет стал счастливым отцом семейства... Марика сидела за письменным столом сэра Генри и просматривала только вчера полученные свежие выпуски медицинских журналов. В основном ее внимание привлекали статьи по онкологии. Чем больше она узнавала о природе рака, тем успешнее была ее борьба с недугом отца. Хотя методы Марики были далеки от традиционных (со стороны это выглядело как пресловутое наложение рук), понимание происходящих в организме процессов позволяло ей более эффективно использовать свои необычайные способности, направлять их в нужное русло. Марика сражалась с болезнью долго и упорно, не раз заходила в тупик и впадала в отчаяние, однако сдаваться не собиралась. В конце концов, ей удалось существенно замедлить развитие болезни, потом -- остановить рост опухоли и распространение метастаз, а совсем недавно, каких-нибудь два здешних месяца назад, в этой невидимой войне настал переломный момент, и Марика, образно говоря, от обороны перешла в наступление -- медленное, но неумолимое. Она еще не сообщила о своих последних успехах отцу и Алисе, решив для подстраховки дождаться более ощутимых результатов, чем незначительное уменьшение опухоли. Впрочем, Марика уже предвкушала победу: теперь она стояла на верном пути, знала, что нужно делать, и исцеление отца было лишь вопросом времени -- того самого времени, с которым так некстати возникли проблемы. "Ну, нетушки, Стэн! -- мысленно обратилась Марика к брату. -- Никуда я с тобой не поеду. Думай обо мне, что хочешь, мне все равно..." Алиса, лежа на диване, читала рукописный фолиант под названием "Хроники царствования Ладомира Великого", который изъяла из кабинета Марики во время своего последнего посещения Мышковара. Тем самым она убивала сразу двух зайцев -- изучала историю другого мира, нравы и обычаи живущих в нем людей, а заодно углубляла свои познания в славонском языке. Алиса обладала феноменальной памятью, абсолютным музыкальным слухом и гибким умом, что отчасти компенсировало ее врожденную леность и неодолимое стремление к праздному образу жизни. За короткий срок и без чрезмерных усилий, общаясь с одной лишь Марикой, она осилила разговорную речь в объеме, достаточном для повседневных нужд, а ее южногаальское произношение было просто безукоризненным, точно у настоящей уроженки Мышковича. Марика по-доброму завидовала успехам кузины, вспоминая, как сама в поте лица изучала основы английского, и даже вынуждена была прибегнуть к столь нежелательному и далеко не безвредному приему, как самовнушение. Конечно, спору нет, английский язык гораздо сложнее славонского, но тем не менее... Алиса будто подслушала ее мысли. Она отложила "Хроники" в сторону, по-кошачьи зевнула, сверкнув двумя ровными рядами жемчужно-белых зубов, и сказала: -- Однако сложный у вас язык! Все эти падежи, роды, склонения -- в них сам черт ногу сломает. А словообразование -- это же сущий ужас! Марика улыбнулась и подумала, что на самом деле нет простых и сложных языков, а есть родные и иностранные. -- Я ведь предупреждала тебя, что эта книга тяжело читается, -- заметила она. -- Слишком витиевато написана. -- Зато интересно. Этот Ладомир, судя по всему, был парень не промах. Марика передернула плечами. -- Еще бы! Он был самым великим из императоров. Период его правления называют золотым веком Империи. Алиса перевернулась на спину и подтянула к себе ноги. Полы ее халата распахнулись, открыв для обозрения немного узковатые, но все же красивые бедра и розовые, в белых кружевах, трусики. Кокетливо выдержав паузу, она наконец поправила халат, сжала ногами ладони и, прищурившись, спросила: -- А как ты думаешь, если твой брат станет императором, потомки назовут его Стэниславом Великим? -- Думаю, что нет, -- спокойно ответила Марика. -- Но почему? -- Потому что он не станет императором. Королем Гаалосага -- очень может быть. Возможно даже, что впоследствии его назовут великим королем. Но императором Стэна не изберут. Он молод, к тому же он слишком влиятельный и могущественный князь. Алиса шумно выдохнула и закатила глаза. -- Вот этот твой железный аргумент меня просто убивает. Ладно, насчет молодости я, пожалуй, еще соглашусь. Но влияние, могущество, популярность... Этого я, право, не понимаю! Марика промолчала. Она не могла найти нужных слов, чтобы объяснить столь очевидные вещи. Для нее это было само собой разумеющимся, не требующим дополнительной аргументации. -- А тут и понимать нечего, -- вдруг отозвался сэр Генри. -- Все дело в политическом устройстве Империи и сложившемся в ней балансе сил. Император должен быть достаточно авторитетным, чтобы обеспечить единство государства, но не слишком влиятельным -- ибо в таком случае равновесие между отдельными княжествами и центральной властью нарушится в пользу последней. Большинство князей не заинтересованы в ограничении своей самостоятельности, поэтому они не изберут на престол человека, который, в силу своей влиятельности, представляет потенциальную угрозу их полновластию на местах. У Алисы был такой вид, словно для нее только что открыли Америку. -- Так вот оно что! -- произнесла она. -- Теперь понятно. -- Как раз это я имела в виду, -- сказала Марика. -- Но не сумела доходчиво сформулировать свою мысль, -- заметил сэр Генри, вставая с кресла. -- Для тебя это яснее ясного, ты живешь в том мире и принимаешь существующий порядок вещей, как должное. А Алиса плохо знает историю, чтобы провести параллели с Германией XIII -- XIV веков. Марика торопливо поднялась из-за стола. -- Ты уже уходишь? -- спросила она. -- Да, -- кивнул он устало. -- Меня здорово клонит ко сну. Марика подошла к нему и поцеловала его в щеку. -- Тогда до встречи, отец. -- До свидания, доченька. Я... -- Сэр Генри секунду помедлил, колеблясь. -- Я вот что хочу тебе сказать... на всякий случай. Вдруг произойдет что-то непредвиденное... -- Ничего непредвиденного не произойдет, -- твердо заявила Марика. -- У нас все будет по-прежнему. Я приходила и буду приходить. -- Тем не менее, я хочу, чтобы ты выслушала меня, -- настаивал сэр Генри. -- Я знаю, что в глубине души ты осуждаешь свою мать... -- Я не... -- Не отрицай, Марика. Я вижу это, я чувствую. Поначалу ты осуждала ее за то, что она изменяла достойному человеку, которого ты многие годы называла своим отцом. Позже ты стала осуждать ее и за то, что якобы она причиняла мне страдания. Но это не так. Не считай меня несчастным и не жалей меня. Я не заслуживаю жалости, равно как твоя мать -- осуждения. Мне выпало большое счастье любить самую прекрасную женщину в мире... в обоих мирах. Мне выпало счастье иметь прелестную дочь, о которой любой другой отец может только мечтать. Я вдвойне счастливый человек, Марика, и что бы со мной ни случилось в будущем, я знаю, что жизнь свою прожил не зря. Он порывисто обнял Марику, затем спешно покинул комнату, на ходу пожелав Алисе доброй ночи. И все же Марика успела заметить в его глазах слезы... Тяжело вздохнув, она подошла к дивану, где расположилась Алиса, и присела на краю. Кузина взяла ее за руку. Обе девушки долго молчали. Наконец Алиса сказала: -- Ты правильно поступаешь, сестренка. Дядя без тебя сам не свой. Долгая разлука с тобой его доконает. И дело даже не в раке. Ты -- единственный смысл его жизни. Марика снова вздохнула: -- Я знаю это... 6 Флавиан мало что знал о легендарном месте, которое именовалось Залом Совета. Ему было известно лишь, что здание это находилось в горах далеко на юго-востоке и было построено еще Дунканом, третьим сыном Коннора-прародителя, во время его путешествия в Страну Хань. С тех пор, в течение двухсот лет, там регулярно собирались члены Совета Двенадцати, чтобы сообща решать текущие вопросы жизни Братства. Как выяснилось, продолжали они собираться и после формального прекращения Высшим Советом своей деятельности. И вот теперь потрясенный Флавиан стоял у окна в этом самом Зале и, все еще не веря своим глазам, смотрел, как двенадцать членов Совета занимали места за огромным круглым столом. Четыре женщины и восемь мужчин -- по числу дочерей и сыновей основателя рода. В первые сто лет деятельности Совета каждый представлял один из двенадцати кланов потомков Коннора, но по мере учащения перекрестных браков грань между кланами все больше размывалась, и это правило было забыто. Мужчина, назвавшийся Дональдом, а в миру известный, как Анте Стоичков, влиятельный жупан из Далмации, тесть тамошнего князя, протянул вперед правую руку, повернутую ладонью к большому кристаллу в центре стола. -- Я, Дональд Коннор из рода Конноров, свидетельствую свое присутствие на этом Совете. Помыслы мои чисты, ум ясен, и я готов нести ответственность за все принятые здесь решения. Да поможет мне Бог! Следом за ним отозвалась худощавая сорокалетняя женщина, которую Флавиан не знал: -- Я, Ада Коннор из рода Конноров, свидетельствую... -- Я, Девлин Коннор из рода Конноров, свидетельствую... Под сводами Зала Совета звучали древние, непривычные слуху имена детей Коннора-прародителя. Имена эти были похожи на сильтские, что подтверждало наиболее распространенную версию происхождения рода Конноров, согласно которой его основатель (Коннор -- тоже сильтское имя) был друидом-отщепенцем, бежавшим с Островов на материк. Правда, у этой гипотезы было немало оппонентов, которые вполне резонно возражали, что примитивные колдовские приемы друидов не имеют ничего общего с утонченной магией Конноров. Друиды не обладают каким-то особым даром; они рождаются обычными детьми, а колдунами становятся в возрасте девяти лет после таинственной и зловещей церемонии, в ходе которой больше половины мальчиков погибает, а уцелевшие, обретя колдовские способности, напрочь теряют пигментацию кожи, волос и глаз и никогда не достигают половой зрелости. Коннор же не был альбиносом и уж явно не был скопцом, раз сумел произвести на свет двенадцать детей. Сам Коннор почти ничего не говорил о своем происхождении. Родовые хроники донесли до потомков лишь одно его высказывание на сей счет, весьма загадочное и туманное: "Я пришел из иного мира, где колдовство оказалось под запретом". Для Флавиана, как и для всех прочих, эти слова были сущей нелепицей. Как можно запретить колдовство? Кто мог его запретить? И что это за "иной мир"? Небеса? Преисподняя?.. Вздор! Вряд ли Коннор был падшим ангелом или беглым демоном ада... Когда пришла очередь Стэна, он не протянул руку к кристаллу, а поднял ее, вопрошающе глядя на главу Совета. Словно ожидавший этого, Анте Стоичков с готовностью кивнул, разрешая ему высказаться. -- Братья и сестры, -- заговорил Стэн; видимо, такое обращение было принято в Совете, как дань тем древним временам, когда в этом Зале собирались сыновья и дочери Коннора. -- Я решился нарушить установленный порядок, так как не хочу, чтобы мои слова были внесены в протокол заседания Совета и стали достоянием наших потомков. Надеюсь, возникшее недоразумение будет немедленно улажено к нашему всеобщему удовлетворению. В поведении остальных членов Совета Флавиан не обнаружил признаков недовольства, раздражения или хотя бы легкого нетерпения. Они отнеслись к заявлению Стэна спокойно и даже благосклонно. -- Накануне днем, -- после короткой паузы продолжал Стэн, -- состоялось внеочередное заседание Совета, на которое я не был приглашен и о котором не был поставлен в известность. Между тем, вами было принято очень важное, я бы сказал, беспрецедентное решение. И хотя мой голос ничего не менял... -- Стэнислав, мой мальчик, -- мягко перебил его Стоичков. Он произнес эти слова таким сердечным тоном, что обращение "мой мальчик" не казалось оскорбительным. -- Я, конечно, признаю, что мы поступили не совсем правильно, не пригласив тебя на это заседание. Но и ты не совсем прав. Очевидно, ты запамятовал, что, согласно действующему уставу, право голоса при принятии такого рода решений имеют лишь члены Совета, пребывающие в этом звании не менее пяти лет. Ты мог лишь высказать на сей счет свое мнение, но, поскольку мы знали, что у тебя не будет никаких возражений, то решили не приглашать тебя на заседание, в котором ты не был бы полноправным участником. Это обычная практика Совета, просто последние семьдесят лет она не применялась. Теперь ты удовлетворен? Слегка сконфуженный Стэн угрюмо кивнул, протянул руку к кристаллу и скороговоркой произнес традиционную формулу открытия Совета. За ним свое присутствие засвидетельствовало еще два человека, после чего все обратили взоры на самого старшего из членов Совета, восьмидесятитрехлетнего мужчину с длинной и густой патриархальной бородой, который пропустил свою очередь в перекличке. Флавиан знал этого человека: он был самым высокопоставленным из священнослужителей-Конноров и в течение последних пятнадцати лет занимал пост архиепископа Белоградского. -- Братья и сестры, -- произнес он, на мгновение умолк, а затем добавил: -- Дети мои. Это заседание Совета для меня последнее, и я присутствую на нем уже не в качестве его члена. С вашего согласия я сложил с себя свои полномочия, дабы всецело заняться делами церковными. Отныне грядут трудные времена, и мой первейший долг, как пастыря, заботиться о моей пастве, радеть о благе всех детей Божьих, независимо от их происхождения. Я ухожу, чтобы на смену мне пришел человек более молодой, полный сил и энергии, готовый не щадя живота своего трудиться для вящей славы и процветания рода Конноров. С этими словами архиепископ встал, подошел к Флавиану и протянул ему руку. -- Флавиан, король Ибрии! Займи мое место за сим столом, отныне оно по праву принадлежит тебе. Прими мое имя в Совете -- Брюс, теперь оно твое. Ты еще юн, но уже проявил себя зрелым государственным мужем, и я покидаю Совет со спокойной душой -- дело, которому я отдал свыше сорока лет своей жизни, в надежных руках. Архиепископ подвел опешившего Флавиана к своему креслу и жестом велел ему садиться. Флавиан подчинился. -- А теперь, братья и сестры, я оставляю вас, -- промолвил архиепископ с нотками грусти в голосе. -- Прощайте, и да пребудет с вами Отец Небесный. Вопреки ожиданиям Флавиана, никто из присутствующих не поднялся и не проронил ни слова. Лишь Стэн подался было вперед, как будто хотел что-то сказать, но затем передумал и проводил направлявшегося к порталу архиепископа долгим взглядом. Позже Флавиан узнал, что архиепископ был одним из тех одиннадцати, кто девять лет назад помог княгине Илоне ненадолго укротить Высшие Силы и спасти Гаалосаг от нашествия друидов. Еще шесть человек из той когорты сидели сейчас за этим столом (в их числе был и Анте Стоичков), а четверо уже отошли в лучший мир -- трое погибли безвестными героями, приняв на себя часть удара, предназначавшегося княгине, один впоследствии умер своей смертью. Как раз его место в Совете и занял Стэн, сын Илоны, князь Мышковицкий... Сразу после того, как архиепископ исчез под аркой портала, Флавиан почувствовал себя в центре внимания. Одиннадцать пар глаз выжидающе смотрели на него. -- Я... это... -- Он замялся. -- Я должен принести какую-то клятву? Стоичков покачал головой: -- Нет, Брюс. Просто повтори от своего имени то, что говорили остальные. Слова помнишь? Флавиан утвердительно кивнул и, совладав с собой, протянул правую руку к кристаллу. -- Я, Брюс Коннор из рода Конноров, свидетельствую свое присутствие на этом Совете. Помыслы мои чисты, ум ясен, и я готов нести ответственность за все принятые здесь решения. Да поможет мне Бог! Анте Стоичков одобрительно хмыкнул, облокотился на край стола и сплел перед собой пальцы рук. -- Итак, сегодня двадцать пятое число месяца красавика, года 1412-го от Рождества Спасителя, пять минут третьего утра по златоварскому времени. Настоящее заседание Высшего Совета Братства Конноров объявляю открытым. Как вам всем известно, прошлой ночью скончался Михайло Второй, император Западного Края. Это событие знаменует начало следующего этапа осуществления плана Дункана от 1381-го года. Стэн и Флавиан мельком взглянули на Арпада Савича, носившего в Совете имя Дункан, и тут же покачали головами. Савичу было лишь немногим больше сорока, он никак не мог тридцать лет назад предложить Совету свой план. -- Если не ошибаюсь, -- произнес задумчиво Стэн, -- в то время место Дункана в Совете занимал мой дед Ладислав. -- Ты прав, -- подтвердил Стоичкова. -- Но я ничего не слышал о его плане. -- И не мог слышать, -- отозвалась женщина по имени Марджори; в миру ее звали Мила Танич. -- Перед твоим избранием в Совет план Дункана был засекречен и временно изъят из всех архивов. Даже сквозь густой загар, на щеках Стэна явственно проступил румянец негодования. Его глаза гневно сверкнули. -- Очень мило! -- пробормотал он. -- Что ж это получается... Стоичков расцепил пальцы и постучал ладонью по столу. -- Не горячись, Рей. Мы поступили так ради твоего же блага. Если бы ты ознакомился с планом Дункана сразу после избрания в Совет, то мог бы прийти к ошибочному выводу, что мы приняли тебя в свой круг лишь ради осуществления этого плана. Признай, что на первых порах ты чувствовал себя неловко в обществе людей гораздо старше тебя, и только со временем к тебе пришла уверенность в собственных силах и способностях. Ты нужен Совету безотносительно к существованию какого бы то ни было плана; нужен так же, как нужен нам Флавиан... то бишь Брюс. Вы -- представители нового поколения Конноров, вы занимаете высокое положение в миру и пользуетесь огромным влиянием как среди наших собратьев, так и среди прочих людей. Несмотря на свою молодость, вы оба -- признанные лидеры, и ваше активное участие в деятельности Совета жизненно необходимо для всего нашего рода. -- Все это верно, -- сказал Флавиан. В отличие от Стэна, который далеко не сразу освоился в Совете, он с первого же дня рвался в бой. -- Однако вернемся к нашим баранам. В чем суть плана Дункана? -- В возвышении рода Конноров, -- ответил Стоичков. -- Собственно, идея эта не нова, и ее начали осуществлять задолго до появления плана Дункана. Но Ладислав Шубич, дед присутствующего здесь Рея, первым осознал опасность, которой чревато неконтролируемое восхождение Конноров по иерархической лестнице в Империи. Так называемые умеренные наивно полагают, что если не форсировать события, иначе говоря, пустить процесс на самотек, то в конце концов настанет день, когда большинство князей Империи будут Коннорами, -- и вот тогда уже можно переходить к более решительным действиями. С другой стороны, радикалы, -- Стоичков испытующе посмотрел на Флавиана, -- с некоторых пор загорелись желанием ускоренными темпами развалить Империю и на ее руинах создать государство Конноров... -- Империя рано или поздно падет, -- запальчиво возразил Флавиан. -- Вы обманываете сами себя, считая славов единым народом. Я уж не говорю о том, что Западный Край населяют не только славы. -- С тобой никто не спорит, мой мальчик, -- сказал Стоичков. -- Ты совершенно прав: Империя когда-нибудь падет, это неизбежно, как восход солнца. Но, думаю, и для Конноров, и для обычных людей будет лучше, если она не развалится, подобно Древней Империи, а будет мирно разделена. Вы, радикалы, слишком прямолинейны и нетерпеливы. Впрочем, благодушие так называемых умеренных еще опаснее. Эти умники отказываются понять, что их потомки не будут дожидаться, пока большинство князей станет Коннорами. Едва лишь почувствовав свою силу, они попытаются захватить власть в Империи, что неизбежно приведет к беде. Ни в коем случае нельзя допустить открытого противостояния между Коннорами и обычными людьми, ибо это обернется большой трагедией как для тех, так и для других. -- И что же вы предлагаете? -- спросил Флавиан. -- То есть, что предлагает план Дункана? -- Вкратце, наша задача состоит в том, чтобы обеспечить появление в каждом регионе влиятельного князя из нашего рода и создать предпосылки для грядущего раздела Империи на несколько королевств, во главе которых будут стоять короли-Конноры. Флавиан ухмыльнулся и покачал головой: -- Немного же вы достигли за тридцать лет существования плана. Князь Мышковицкий, юный княжич Истрийский, ну и, надеюсь, ваша дочь вскоре подарит князю Далмацийскому наследника. Вот и все. -- Пока все, -- невозмутимо парировал Стоичков. -- За числом мы не гонимся. Гораздо важнее не сколько князей, а какие князья. Что ж до количества, то девяти будет достаточно. У княгини Истрийской, кроме двух сыновей, есть еще три дочери, и старшая недавно была помолвлена с наследником князя Ласийского, -- говоря это, Стоичков смотрел на Аду. -- А когда две младшие подрастут, мы найдем и для них подходящие партии. Ада согласно кивнула: -- У меня есть на примете несколько кандидатур. К тому же будем надеяться, что дочь уважаемого Дональда подарит своему мужу не только сына-наследника, но также и дочек. -- Она перевела взгляд на Флавиана: -- Мы с тобой не знакомы, Брюс, но ты наверняка слышал обо мне. Я Зарена Шубич, княгиня Истрийская. В Совете я заняла место моей сестры. -- Рад с вами познакомиться, госпожа, -- произнес Флавиан, с любопытством разглядывая тетку Марики и Стэна. Внешность Зарены была весьма заурядной, не в пример броской красоте княгини Илоны. В мыслях Флавиан даже подивился, как это удалось старому проныре Ладиславу Шубичу всучить свою младшую дочь князю Истрийскому. Со старшей все было более или менее ясно: князь Всевлад (тогда еще княжич) по уши влюбился в прекрасную Илону и настоял на браке с ней, хотя дворянское происхождение ее семьи было довольно сомнительным. Но вот вопрос: на что покусился князь Истрийский? Правда, Истрия -- исконно торговый край, купцы там влиятельнее феодальной знати, и вполне возможно, что у князя был резон породниться со старшиной купеческой гильдии... Тут Флавиану пришло в голову, что у Совета, вне всяких сомнений, есть свои планы относительно будущего Марики, и планы эти не предусматривают ее брака с мужчиной из рода Конноров. Вслед за тем он вспомнил о своем недавнем открытии и мигом погрустнел. Стэн догадался, что творится на душе у Флавиана, и быстро заговорил: -- Мы с Фла... с Брюсом теперь можем познакомиться со всеми материалами, относящимися к плану Дункана? -- Разумеется, -- кивнул Стоичков. -- После этого заседания я верну их в общий архив. А пока что продолжим. План Дункана предусматривал избрание князя Всевлада императором, который за время своего правления подготовил бы мирный раздел Империи на девять -- по количеству земель -- королевств. Стэн скептически произнес: -- Интересно, как бы отнесся к этому плану мой отец? -- Он признавал его разумность. Хоть и не был в восторге от перспективы стать могильщиком Империи. -- Ого! -- не удержался Стэн. -- Так он знал обо всем? -- Да, знал. И план Дункана отчасти был его детищем. Твой отец, Рей, был мудрым человеком и понимал, что это единственно верный способ предотвратить кровопролитную войну Конноров с обычными людьми. А что до развала Империи, то, в конце концов, он вынужден был признать, что худой мир между девятью королевствами все-таки лучше доброй ссоры в едином государстве. -- И дело даже не в этом, -- вмешался Флавиан. -- Я не единожды говорил и повторяю это вновь, что Империя обречена. Славы славам рознь. Несмотря на единство языка -- который, впрочем, един только в книжном варианте, -- те же гаальские славы сильно отличаются от славов, к примеру, истрийских, поморских или угорских. Пока у всех западных славов была общая цель -- завоевание, а потом утверждение своей власти на покоренных территориях, -- им было не до серьезных внутренних распрей. Однако в последние сто лет княжеские междоусобицы становятся все более ожесточенными, а соперничество разных земель все больше похоже на противостояние не очень дружественных государств. Что будет дальше, предугадать нетрудно. Если не предпринять решительных шагов, Империя западных славов рухнет, как некогда рухнула Древняя Империя, и вслед за тем наступят Темные Века. -- Ты совершенно прав, Флавиан, -- произнес мужчина по имени Маннеман. -- Кстати, будем знакомы: меня зовут Ладимир Жих. До твоего появления я был единственным членом Совета, представляющим Конноров не из Империи. У нас на Востоке славы из разных княжеств не признают друг друга за своих и постоянно воюют между собой. С тех самых пор, как свыше трех веков назад распалось государство восточных славов, наши князья ведут нескончаемую борьбу за сферы влияния, и уже многие поколения моих соотечественников растут, не зная, что такое мирная жизнь. Нельзя допустить, чтобы это повторилось и в западных землях. Стэн повел плечами. -- Что ж, быть может, вы с Брюсом правы. Со стороны, говорят, виднее. Но теперь, как я понимаю, это не имеет значения. Ключевая часть плана Дункана, увы, неосуществима -- ведь моего отца нет в живых. -- Зато есть ты, -- сказала Зарена Шубич. -- И тебе предстоит сделать то, чего не успел твой отец. Стэн недоуменно уставился на свою тетку, несколько раз моргн