ли, де Каэрден заговорил: -- Вот и все, его больше нет. Хотя, если начистоту, от этого мне легче не стало. Я тоже доживаю последние минуты... Странно, мне всегда казалось, что человек, осознавая близость и неминуемость смерти, должен подводить итог своей жизни, вспоминать все, что сделал в ней хорошего, а что -- плохого... Я же с горечью думаю о тех радостях, которые не испытал, о тех соблазнах, перед которыми устоял. Когда всю свою жизнь без остатка подчиняешь одной цели, пусть и высокой цели, когда посвящаешь себя служению другим, то в самом конце начинаешь сожалеть, что не успел пожить немного для себя. Тяжело умирать, ни разу не познав настоящей страсти, не говоря уже о любви... -- Он поднял на нас грустный взгляд, и мы увидели как затухают в его глазах искорки жизни. -- Когда мы уходим туда, то ничего не оставляем здесь. Мы уносим с собой все свои боли и радости, и глуп тот, кто думает, что, преступая черту, мы получаем пропуск в новую жизнь, лишенную тягот предыдущей. Это полнейшая чушь. Поверьте человеку, который знает, что говорит. Он умолк, подошел к зубцу крепостной стены и, прислонившись к нему спиной, медленно сполз к его основанию и закрыл глаза. „Инна! Я не могу уловить ни единой его эмоции. Он как будто..." -- И не пытайтесь, молодой человек, -- бесстрастным голосом произнес инквизитор; его лицо начало каменеть, а рот открывался и закрывался с неестественной автоматичностью. -- Нельзя уловить эмоций уходящего. Я уже на пути туда, а все мои разглагольствования -- только вступление к последней моей миссии в этом мире. И если я немного ударился в сантименты, то лишь по причине их недостатка в земной жизни. Вы уж простите меня и постарайтесь не перебивать, иначе я обязательно о чем-нибудь забуду. Хорошо? Мы оба кивнули. Де Каэрден вновь заговорил: -- Я ухожу, когда все в этом мире меняется. Великих уже нет, и теперь судьба человечества в его собственных руках. Магия больше не правит миром, а лишь удерживает в нем хрупкое равновесие. Тот, кто всю жизнь видел свет, испытывает на себе силу тьмы; тот же, кто служит тьме, смотрит на свет без содрогания. Только немногие способны сейчас любить по-настоящему; остальные умеют лишь ненавидеть. Вы одни из этих немногих -- и я завидую вам, как один из большинства... Запомните мои слова, это послание для вас. Вы должны продолжить путь и искать встречи с последним из уходящих. То, что случилось здесь, еще не конец, но уже и не начало. Будьте осторожны, но не бойтесь. Рядом с вами -- сила прошлого, а впереди -- начало будущего. И когда вы поймете, в чем состоит настоящее, тогда обретете способность сокрушить темную мощь, накопленную веками. Я сделал свое дело, а то, что осталось, меня уже не касается. Помимо своей воли, вы вмешались в древний спор, и теперь вам предстоит поставить в нем точку. В чужом рассказе найдите ключ, с его помощью откройте дверь и ступайте туда, где вы сейчас нужнее всего, там вас будут ждать... Это, пожалуй, все. Прощайте. И до встречи. Мы решили, что это уже конец, как вдруг инквизитор шевельнулся и на секунду открыл глаза. Взгляд, который он устремил на нас, не был человеческим взглядом. Это был взгляд высшего существа, неизмеримо далекого от всего земного. Нам стало жутко и неуютно от этого взгляда... К нашему облегчению, в следующий миг глаза де Каэрдена вновь закрылись. -- Ах да! Совсем забыл. Меня просили передать вам следующее: не бойтесь бездны вовне, бойтесь бездны в себе. И он умолк. Постояв минуту в нерешительности, я опустился на одно колено и взял его за запястье, пытаясь нащупать пульс. -- Бесполезно, -- сказала Инна. -- Уже минут пять, как у него остановилось сердце. Так что с нами говорил не просто динамик, а динамик без питания. И то, что он сказал нам, ни в коем случае нельзя считать бредом умирающего. С нами говорил уже мертвый человек. Вот тебе и магия, которая больше не правит миром! Я снял с себя плащ и накрыл им мертвого инквизитора. Затем выпрямился и повернулся к Инне. -- Не люблю, когда со мной говорят загадками, -- произнес я. -- Почему бы тем или тому, чье послание передал нам Ривал де Каерден, не выразится прямо, без околичностей. А так, единственное, что я уяснил из всего сказанного, напоминает президентский приказ из одного комедийного фильма: "Ты выбываешь, они вбывают". Но куда мы вбываем и почему выбыл инквизитор, все равно остается непонятным. -- Ну, допустим, на вопрос "куда" ответ более или менее ясен, -- заметила Инна. -- Мы вбываем, точнее, влипаем, а еще точнее, уже влипли в противоборство двух сил, которые условно назовем Светом и Тьмой. Естественно, мы оказались на стороне Света. А еще мы, сами того не желая, вмешались в древний спор. И кто-то (я даже боюсь думать, кем он может оказаться) решил, что теперь последнюю точку в нем надлежит поставить нам. Ривал говорил, что мы найдем ключ в чьем-то рассказе; возможно, это история герцога... -- Она вздохнула и растерянно посмотрела на меня. -- Боюсь, у нас нет выбора. Мы должны решить этот древний спор. -- Решить древний спор, -- с горькой улыбкой повторил я и скользнул взглядом по окрестностям замка. -- А не лучше ли будет, если этим займется кто-то другой? Например тот самый кто-то, о ком ты боишься даже подумать. Если ты не ошиблась в своей пугливой догадке, то именно он всю эту кашу заварил, ему ее и расхлебывать. А мы... Сегодня вокруг нас погибло столько людей, правых и неправых, что я поневоле чувствую себя темным ангелом смерти -- и уж никак не рыцарем Света. -- Не говори так! -- Инна подошла ко мне и склонила голову к моему плечу. -- Мы же не виноваты, что оказались здесь в момент развязки. Я обнял жену и погладил ее запорошенные пылью волосы. -- Не пытайся обмануть себя и меня. Мы оба прекрасно понимаем, что им нужны были мы, хоть и не знаем по какой причине. Инна подняла голову и заглянула мне в глаза: -- Я бы не стала утверждать это с такой категоричностью. Конечно, нельзя списывать на простое совпадение, что после встречи с Черным Эмиссаром нас дважды пытались убить одни и те же люди. Но если в первом случае напасть на малочисленный отряд на лесной дороге было вполне естественным и логичным поступком, то для атаки на хорошо укрепленный замок с сильным гарнизоном нужно иметь очень веские основания или обостренный личный интерес. И я думаю, что Женес решил одним ударом убить двух зайцев. Я, конечно, высокого мнения о себе, но все же не настолько высокого, чтобы считать себя центром мироздания. Следовательно: а) Женесу нужны были мы; б) кроме нас, ему нужен был этот замок; в) замок или то, что есть в замке, для него было настолько важным, что ради этого он поставил на кон все, включая собственную жизнь. -- Инна умолкла и устремила задумчивый взгляд на укрытое моим плащом тело де Каэрдена. -- Здесь ему не место, -- сказала она. -- Надо отнести его вниз. Я согласился с женой, а поскольку на сторожевой башне никого, кроме нас, не было, мы решили спуститься во двор за подмогой. И первый, кого мы встретили там, был Штепан с двумя своими людьми. -- Да уж, господа, -- обратился он к нам. -- А я-то думал, что в этой жизни меня уже ничто не удивит. Но чтобы в течение одного дня сначала разделить трапезу с Черным Эмиссаром, потом сразиться с лесными разбойниками, которыми руководил злобный колдун, потом пережить нападение на замок и стать свидетелем поединка магов, закончившегося сумасшествием сил природы... -- Он растерянно покачал головой. -- Да что и говорить! Если все это происходит из-за вас, то позвольте мне быть рядом с вами. Помогая вам, я совершу массу богоугодных дел и досрочно обеспечу себе тепленькое место в раю. -- Ну вот! -- сокрушенно произнес я. -- Вы уже иронизируете. А между тем, еще несколько минут назад я бы не оценил по достоинству ваш мрачный юмор и принял бы ваши слова слишком близко к сердцу. Но сейчас я могу сказать лишь одно: похоже, это только начало. Дальше может быть еще интереснее. -- Тогда решено, -- твердо заявил Штепан. -- Я остаюсь с вами. Если, конечно, вы не возражаете. -- Что вы, барон, никаких возражений, -- ответил я. -- Но как же ваша служба королю Гуннару? -- Она еще не началась, монсеньор. Сейчас я свободен и почту за честь предложить вам свою шпагу. -- Мы ее принимаем, господин Симич, -- сказала Инна и устало улыбнулась. -- А то и в самом деле: что ж это за граф и графиня без свиты. Я уже хотел обратиться к Штепану с просьбой помочь нам снести вниз тело инквизитора, когда увидел, что в замок возвращается герцог. Мы поспешили ему навстречу и рассказали о смерти де Каэрдена. Гарен де Бреси выслушал нас с непроницаемым выражением лица, но в глубине его зеленых глаз затаилась мучительная боль. Попросив всех оставаться на месте, он сам поднялся на башню и через пару минут принес тело инквизитора. -- Сегодня Ривал спас много жизней, -- скорбно промолвил он. -- Я похороню его в Хасседоте, вместе с Сигурдом и Гийомом, а на том месте построю собор. Пусть это будет им памятью и искуплением грехов моего рода. Мы молча последовали за ним в маленькую церквушку, расположенную возле самой древней на вид южной башни. Герцог положил де Каэрдена у алтаря, где уже лежали тела его сыновей. Мы с Инной обратили внимание, что вход в церковь охраняли два стражника с обнаженными мечами, а еще двое находились внутри, по обе стороны алтаря. Мечи у всех четверых были серебряные, а на шее у каждого висели "цепи силы". Это были охранные амулеты, которые до некоторой степени нейтрализовали действие магии на их обладателя. Однако, наряду со столь полезным для простого человека свойством, "цепи силы" оказывали негативное воздействие на нервную систему, поэтому их длительное ношение было противопоказано. И то обстоятельство, что воины не сняли их сразу после боя, говорило о многом. Когда мы вместе вышли из церкви, герцог произнес: -- Мне нужно еще около часа, чтобы уладить некоторые дела, которые не терпят отлагательств, а потом я буду к вашим услугам. Перед боем Ривал сказал, что в случае его смерти я могу довериться вам. -- И, предвосхищая наш вопрос о "цепях силы", он добавил: -- Те меры предосторожности, которые я принял, может, излишни, но береженного Бог бережет. Мы еще не нашли тело Женеса -- я не успокоюсь, пока не увижу его хладный труп... 4 Прислуга в замке знала свое дело. Пока мы с Инной находились в ванной, смывая с себя свежую пыль, в прихожей для нас был накрыт стол с ужином. После всех сегодняшних приключений мы оба умирали от голода и принялись за еду с отменным аппетитом, который не смогли отбить даже воспоминания о пережитых ужасах. Герцог появился, когда мы заканчивали трапезу. Он молча обвел комнату хмурым взглядом, затем выразительно посмотрел на слуг. Те поняли его без слов и поспешили уйти, оставив нас втроем. Тогда герцог тяжело опустился на свободный стул, налил себе полный бокал вина и одним духом осушил его. -- Извините за бесцеремонность, господа, -- произнес он, -- но у меня просто не выдерживают нервы. Со дня смерти моего отца лишь постоянное присутствие Ривала спасало меня от безумия. А теперь он мертв, и я... я не стыжусь признать, что сейчас чувствую себя беспомощным ребенком. Женес де Фарамон, это исчадие ада, преследует нашу семью почти тысячу лет, и на мою долю выпала самая страшная часть его мести. Гарен де Бреси умолк и снова налил себе вина. На этот раз он пил медленно, маленькими глотками, и с растерянным видом смотрел на Инну. Молчание все больше затягивалось. Наконец мы поняли, что он никак не может собраться с мыслями и лихорадочно ищет зацепку для продолжения разговора. -- Господин герцог, -- пришла ему на помощь Инна. -- Давайте начнем с того, когда ваш род впервые столкнулся с Женесом. Герцог с облегчением вздохнул. -- Это очень давняя история, -- заговорил он. -- Пожалуй, следует начать с того, что по мужской линии мой род происходит с Основы, и корни его на севере Франции. Еще со времен Людовика Лысого мои предки владели землями как в Нормандии, так и в Бретани. Будучи вассалами обоих герцогов и состоя с ними в отдаленном родстве, они участвовали во многих их военных предприятиях, наиболее грандиозным из которых был поход Вильгельма Нормандского в Англию... Из дальнейшего рассказа герцога мы узнали, что его предок Бодуэн де Бреси с энтузиазмом откликнулся на призыв Вильгельма, снарядил корабль, погрузил на него своих воинов и отплыл из Шербура в Гавр, где планировал присоединиться к нормандскому войску. Но судьба распорядилась иначе, и налетевший шторм унес его судно в море. Буря бушевала весь остаток дня и всю ночь, а наутро, когда море успокоилось, Бодуэн де Бреси и его люди увидели в нескольких милях к северу широкую береговую линию. Поскольку шторм нес корабль на северо-запад, то Бодуэн решил, что это южное побережье Девона или даже Корнуолла. Но это не был ни Девон, ни Корнуолл. По иронии судьбы, корабль Бодуэна попал в межпространственный тоннель, тайно созданный темными силами для последней попытки Прорыва на Землю в самом конце прошлого Ничейного Столетия. Благодаря этому происшествию, инквизиторы вовремя обнаружили тоннель и разрушили его, предотвратив саму возможность Прорыва. А Бодуэн де Бреси и сотня его людей оказались в чужом мире без надежды на возвращение домой. Впрочем, большинству из них жаловаться на свою судьбу не пришлось. Они попали на Агрис как раз в то время, когда христианский король Лиона пытался распространить свою власть на обширную территорию, контролируемую мощным союзом языческих племен. Каждым из таких племен формально правил совет старейшин, но его фактическим главой и единоличным правителем являлся старший жрец. Слово жреца было законом для всех членов племени, он мог отменить любое решение совета старейшин и веча общины, приняв в противовес ему свое. А все общинные и племенные жрецы, в свою очередь, беспрекословно подчинялись верховному жрецу -- Заклинателю Стихий, непримиримому врагу христианства и других позитивных религий. Оказавшись на Агрисе и поняв, что обратного пути нет, Бодуэн де Бреси предложил королю свои услуги в войне с язычниками. Его отряду сопутствовала удача, и по прошествии всего четырех месяцев нормандцы собственными силами захватили юго-восточную часть территорий язычников. Теперь во владении Бодуэна де Бреси было в десятки раз больше земли, нежели все его лены на Основе. Однако он на этом не успокоился. Тщательно собрав информацию и определив местонахождение верховного жреца, он решил быстрым маршем пройти к его крепости, застать Заклинателя Стихий врасплох и уничтожить его в собственном логове. Бодуэн де Бреси рассчитывал, что лишенные единого руководства язычники очень скоро погрязнут в межплеменных распрях и станут легкой добычей для организованного войска. План был рискованный, если не сказать, самоубийственный; но Бодуэна поддержало большинство его рыцарей, жаждавших захвата новых земель. По древним преданиям, в вечер перед выступлением, когда будущий первый герцог Бокерский пришел в церковь попросить благословения Господнего, он встретил там странного человека, скорее всего, одного из Великих, многие утверждают, что это был сам Метр. Человек сказал Бодуэну, что он отправляется не просто на бой со злобным колдуном; это будет одна из последних схваток людей с силами Тьмы в столетней войне за новое тысячелетие человечества. В конце разговора таинственный собеседник благословил Бодуэна и дал ему скромный на вид перстень, приказав носить его на среднем пальце правой руки. По словам незнакомца, это не позволит Заклинателю Стихий воспользоваться своей черной магией и помешать честному поединку. На следующее утро предок Гарена де Бреси отправился в поход и спустя две недели, 17 марта 1067 года, подошел к главному укреплению язычников, где находилось логово Заклинателя Стихий. Атака началась сходу, без подготовки, и после ожесточенного боя рыцари Бодуэна де Бреси ворвались внутрь цитадели. Остатки вражеского войска заперлись в каменной башне, возвышавшейся над холмом, и долго оборонялись. В конце концов, Бодуэн и его люди сломили сопротивление последних защитников крепости, поднялись по лестнице на верхнюю площадку и там настигли главного жреца. Он был одет в длинную черную сутану с капюшоном, а в руках держал посох из черного дерева. Колдун направил посох на Бодуэна де Бреси и начал читать заклинание, но прервался на средине. -- Тебе повезло, рыцарь с Земли, -- сказал он. -- Я не могу наказать тебя и еще много поколений твоих потомков, слишком уж могуществен твой покровитель. Но через девять веков снова придет мое время, я вернусь на Агрис и жестоко отомщу твоему роду. С этими словами жрец исчез, окутанный пламенем. На том месте, где он стоял, образовалась в полу коническая воронка с гладкими, словно отполированными, стенками, а рядом лежал вплавленный в каменную плиту черный посох. Бодуэн де Бреси запомнил угрозу жреца и отнесся к ней очень серьезно. Он оставил письменное предостережение для потомков, а сам с тех пор не снимал перстень ни на минуту и завещал похоронить его с ним, боясь, как бы его прах не стал добычей Заклинателя Стихий... Закончив рассказ о своем предке, Гарен де Бреси минуту помолчал, потом вновь заговорил: -- Вот и все, что мне известно о первой встрече нашей семьи с Женесом де Фарамоном. Впервые я услышал эту историю уже после смерти моего отца. -- А что произошло с вашим отцом? -- Я старался, чтобы мой голос звучал как можно мягче, потому что видел, каких усилий стоило собеседнику сохранять спокойствие. -- Если не ошибаюсь, он был первым потомком Бодуэна де Бреси, на которого должна была обрушиться месть спустя девять веков. -- И она обрушилась, -- мрачно промолвил герцог, начиная свой следующий рассказ. -- Мой дед умер очень молодым, и отец в трехлетнем возрасте унаследовал княжество. Возможно, это было основной причиной всех обрушившихся на нашу семью несчастий. Хотя мои предки давно забыли предостережение пращура, все они, за редким исключением, были людьми взвешенными и осторожными. К сожалению, мой отец как раз и представлял то самое исключение. Его мать, состоявшая при нем регентом, так его любила, что оказалась в полной зависимости от него и исполняла любые его прихоти, закрывая глаза на все выходки юного шалопая. При ее попустительстве отец вырос крайне легкомысленным и безответственным человеком; по большому счету, он так и не повзрослел по-настоящему, а на всю жизнь остался взбалмошным подростком. Он вел разгульный образ жизни, пил без просыпу, неделями пропадал на охоте, был завсегдатаем самых подозрительных притонов, водился с разными темными личностями. Помимо всего прочего, он был заядлым игроком и иногда проигрывался в карты или кости настолько, что начинал заставлять родовые земли. Женитьба и мое рождение не заставили отца остепениться. Мои воспоминания о нем нельзя назвать приятными. С матерью он был жесток и циничен, со мной неизменно груб, и только наш последний разговор... -- Герцог сделал паузу, снова налил в свой бокал вина и выпил. Затем достал из кармана несколько исписанных листов бумаги и положил их перед собой на стол. -- Слуга разбудил меня среди ночи, попросил одеться и провел в кабинет отца. Он ждал меня там -- хмурый и осунувшийся, но совершенно трезвый. Отец был чисто выбрит и аккуратно одет, что для него было совершенно несвойственно; даже на собственную свадьбу он умудрился явиться с трехдневной щетиной и в камзоле с порванным воротником. Отец протянул мне запечатанное письмо, которое велел прочесть после его смерти. А потом попросил простить его, если это будет в моих силах. Это была моя последняя встреча с ним, и я до сих пор помню ее до каждой мелочи. Спустя несколько дней случился этот ужас на охоте... Но, думаю, сначала вам следует прочесть, что он написал. Инна взяла со стола письмо, быстро пробежала глазами первую страницу и передала ее мне. Затем, по мере прочтения, передавала следующие. Листы плотной бумаги были потерты по краям, а текст местами размазан, и я подумал, что за прошедшие годы это письмо много раз читали и перечитывали. Почерк был размашистый и неаккуратный, неровные строки налазили одна на другую, что могло свидетельствовать как о характере автора, так и о том, что он писал его в состоянии нервного напряжения. "Дорогой сынок! Не знаю, сможешь ли ты простить своего отца, прочитав эти строки, да и не очень рассчитываю на это. Я пишу их с другой целью -- в надежде, что моя исповедь хоть немного поможет тебе в борьбе с грядущими неприятностями, иначе не будет мне покоя, где бы я ни оказался. Лишь совершив непоправимую ошибку, я начал задумываться о прожитых годах и горько пожалел, что не умер еще в колыбели. Растратив попусту жизнь, причинив много страданий всем, кто меня любил, я в конце концов превзошел самого себя и погубил не только свою душу, но и души своих еще не родившихся внуков... Впрочем, обо всем по порядку. Первая встреча с моим злым гением произошла на праздник весны в 1968 году. Однажды ночью, во время игры в покер, я проигрался в пух и прах и предложил в залог старинный перстень, найденный моим дедом при перестройке часовни в Шато-Бокер. Мои партнеры отказались принимать его на кон; по их мнению, он был слишком маленьким и явно немного стоил. Но тут из угла зала (а дело было в одном из столичных игровых домов) появился человек в черном камзоле без украшений и черном плаще. Он решительно подошел к столу, посмотрел на меня и сказал, что уверен в моей удаче. Затем предложил мне беспроцентную ссуду на сумму, втрое превышавшую необходимую для продолжения игры, а перстень соглашался принять лишь в знак благодарности за эту услугу. Я был захвачен азартом и, конечно же, с радостью принял его любезное предложение. Я продолжил игру, и мне стало невероятно везти, а к утру я выиграл сколько денег, сколько не выигрывал еще ни разу в жизни. Тут бы мне следовало остановиться -- но увы, я никогда не был осмотрительным человеком... На следующий вечер игра продолжалась в той же компании, однако фортуна отвернулась от меня, и я просадил большую часть своего вчерашнего выигрыша. Но вот у меня на руках оказался отличная карта, и я рискнул поставить на кон все оставшиеся деньги. Упали все игроки, кроме одного богатого араба с далекой Грани, который за время недолгого пребывания в Альбине сорил деньгами с такой легкостью, словно был самим Крезом. Этот араб, не припомню теперь его имени, еще выше поднял ставки, чего, честно признать, я никак не ожидал. Сумма была просто фантастическая, а у меня не осталось ни гроша. Я был в отчаянии, потому как знал, что никто не ссудит мне таких денег -- всем здешним завсегдатаям было известно, что я очень неохотно возвращаю долги, а нередко и вовсе отказываюсь их возвращать. А проклятый араб не хотел принимать никаких чеков или расписок, он требовал только наличные. Я чувствовал, что верный выигрыш выскальзывает из моих рук... как вдруг увидел за тем же столом в углу зала своего вчерашнего знакомого в черном камзоле и тотчас бросился к нему с просьбой о займе. Немного подумав, он выложил на стол пачку кредитных билетов королевского казначейства и свернутый лист бумаги. Он заявил, что согласен ссудить мне эти деньги, если я при свидетелях письменно поклянусь бессмертием своей души, что сыграю с ним одну игру на любую предложенную им ставку, а в случае моей смерти это обязательство перейдет к моему сыну. Требование было странным, но при виде денег я совершенно потерял голову и без раздумий согласился. Надо отметить, что я взял остро отточенное перо так неудачно, что исхитрился уколоть себе палец. Человек в черном забрал мою расписку, а взамен вручил мне деньги. Когда мы с арабом открыли карты, то оказалось, что я выиграл. Я сразу вернул незнакомцу долг, после чего он ушел и больше в том игровом доме не появлялся. С того вечера минуло пять лет. Я не отличаюсь долгой памятью и со временем совсем позабыл о человеке в черном и о данном ему обещании. Но в один далеко не прекрасный день он сам напомнил мне о своем существовании. Как раз тогда я был в нашем дворце в Альбине, куда приехал решать судебные тяжбы с соседями, и мне доложили, что со мной хочет встретиться некий Женес де Фарамон де Торлор. Я никак не мог вспомнить человека с этим именем, но, зная свою привычку в стельку пьяным заводить знакомство с самыми разными людьми и приглашать их в гости, я согласился принять его. Это был мой кредитор -- только теперь на нем был не черный камзол с черным плащом, а длинная черная сутана с капюшоном. Без предисловий он напомнил о моем обещании и предложил сыграть одну игру, ставкой в которой будет моя душа. Я был просто ошарашен и не мог произнести ни слова. Он же показал мне подписанную моей кровью расписку и заметил, что в случае отказа вправе забрать мою душу и без игры, а сама игра лишь дает мне шанс все исправить. Не отличаясь особой тупостью, я мигом смекнул, что это только начало той западни, в которую меня заманивают слуги Сатаны, но все же уступил своей пагубной натуре игрока и согласился сыграть. Разумеется, я проиграл. Женес улыбнулся и сказал, что с этого момента "Повелитель" передает меня в его полное распоряжение, и если я не выполню хоть одно из его желаний, то отправлюсь прямиком в Преисподнюю, а это желание все равно выполнит за меня мой сын. Вот какие на самом деле были условия договора, который я подписал своей кровью, перемешанной с чернилами, во время праздника весны 1968 года!.. За прошедшие полгода, я сотворил столько грехов, что теперь мне в любом случае обеспечено самое жуткое место в аду. Я беспрекословно исполнял самые чудовищные желания Женеса, каждый раз надеясь, что его воспаленная фантазия вот-вот иссякнет. Но то, что он потребовал сегодня, превзошло мои самые страшные ожидания. Он пожелал, чтобы я отдал ему души своих внуков -- твоих еще не родившихся детей, сынок! При этом Женес снова напомнил мне, что желание, которое я откажусь исполнить, в соответствии с договором станет твоим обязательством. Не знаю, насколько это правомочно в подобных сделках, но боюсь, что лукавый все предусмотрел. Думаю, он не потребовал твою душу только потому, что ты родился еще до заключения нашего договора, и я не имел права распоряжаться твоей судьбой. Однако есть еще слабая надежда, что Женес обманывает меня, пытаясь хитростью добыть себе новых рабов. Так оно или нет, но я решил, что лучше поздно, чем никогда, и ответил Женесу отказом. Он велел мне приготовиться к встрече с "Повелителем" и заметил, что это все равно не спасет моих внуков. Мои дни на этом свете уже сочтены, и правду сказать, я с нетерпением ожидаю конца. Не думаю, что в аду мне будет хуже, чем сейчас. Я не прошу у тебя прощения, сынок, ибо знаю, что моим поступкам нет ни прощения, ни оправдания. Я лишь прошу тебя быть осторожным. Прощай, сынок. Да пребудет с тобой Тот, чье имя мне, грешнику, не положено поминать. Твой отец, Олаф Габриель де Бреси, двадцать восьмой герцог Бокерский. Хасседот, 9 сентября 1973 года". Дочитав письмо до конца, я положил последний листок на стол и посмотрел на герцога. Человеку, сидевшему передо мной, было лишь сорок лет, а выглядел он на все шестьдесят. Ему пришлось искупать грехи своего отца и принять на себя всю тяжесть веками выношенной мести. Он платил за то, что его далекий предок, являясь лишь слепым орудием высших сил, вступил в противоборство с черным магом, и впоследствии это переросло в личный конфликт, вмешаться в который не могли даже те, кто решает судьбы человечества. Насколько я понял, тот, за кого в 1067 году сражался Бодуэн де Бреси, смог защитить его род лишь до тех пор, пока не наступили последние тридцать три года тысячелетия. Когда мы закончили читать письмо, герцог продолжил свой рассказ: -- На следующее утро отец уехал из Хасседота в Шато-Бокер, а спустя шесть дней он погиб во время охоты от рук невесть откуда появившегося Женеса... Или не погиб. Не знаю... В общем, прочитав письмо отца, я немедленно отправил гонца на Лемос, в ближайшее командорство Инквизиции. А приблизительно через месяц ко мне пожаловал сам верховный король в сопровождении нескольких инквизиторов. Внимательно выслушав меня и ознакомившись с письмом, Мэтр сказал, что с этого дня я буду находится под опекой Ривала де Каэрдена. Ривал стал мне старшим братом, которого у меня никогда не было, и отцом, которого я почти не знал. Нас во многом объединяла некоторая общность судеб, точнее то, что наши с ним семьи испытали много бед по милости Женеса де Фарамона. Этот нелюдь родился на Основе в древнем финикийском городе Тире; там он был жрецом Вельзевула, а потом предал своих соотечественников, вступив в сговор с фараоном Тутмосом, чем немало поспособствовал захвату Тира египтянами. Впоследствии он правил черные шабаши у карфагенян и водил их корабли к берегам Кубы... Ривал много рассказывал мне о Женесе, который был кровным врагом его рода. Думаю, вас заинтересует эта история. Начну с того, что спустя десять лет после поражения на Агрисе Женес появился на Основе, в Ванне, на юго-западе Бретани, и вступил в борьбу за герцогский престол. В этом северофранцузском княжестве знатному дворянству не давал покоя пример графов Парижских Робертинов, ставших в прошлом веке королями Франции, и каждый считал себя вправе претендовать на власть в герцогстве. Женес выступил на стороне одного з претендентов, явно намереваясь впоследствии устранить своего соратника и занять его место. Однако на пути черного мага встал Бугар Валенский, предок Ривала де Каэрдена. Он был старшим жрецом тайно существовавшего в Бретани кельтского языческого культа и, разобравшись, какая сила стоит за новоявленным претендентом, решительно выступил в защиту законного герцога. Женесу так и не удалось свершить задуманное, но перед тем, как покинуть Основу, он смертельно ранил Бугара, а его сына лишил памяти и продал, как простого крепостного, на юг. Такова была месть бывшего жреца финикийского бога смерти старшему жрецу бретонских друидов. Прошло несколько столетий, прежде чем потомки Бугара Валенского осознали свои способности и освободились от позорного рабства. И лишь после того, как один из них встретился с инквизитором, который обнаружил у него сильный магический дар, они узнали о своем происхождении и задались целью отомстить Женесу за все унижения, которым он подверг их род. Предки Ривала нашли следы своего врага в финикийских колониях Северной Африки, на Кубе, где он был жрецом племени Таино, и в городах майя Тулиме и Исмале. Женес водил конкистадоров Кортеса и Писаро к сокровищницам ацтеков и инков; на Грани Аро он сжег остров Кондар дотла, когда с Адамо Тироле проиграл битву при Турано; в Германии он был с Валенштейном во времена Тридцатилетней войны и стал одним из его убийц... Этот список можно продолжать до бесконечности, и везде вокруг Женеса де Фарамона бушевало море крови и человеческих страданий. Начиная с семнадцатого века, среди его противников всегда появлялся один из рода Бугара Валенского и мешал ему. Но никто из них не имел достаточно времени и сил, чтобы уничтожить врага. И вот, с началом Ничейных Годов Женес вернулся на Агрис для осуществления давно вынашиваемых планов мести моей семье. Узнав об этом, Ривал убедил верховного короля и Высший Совет Инквизиции позволить ему остаться на нашей захолустной Грани. Так он оказался здесь. Герцог на секунду умолк, потянулся было к графину, чтобы налить себе еще вина, но потом передумал и с сожалением покачал головой. -- Наверное, мне не следовало жениться и заводить детей, -- вновь заговорил он. -- И уж наверняка не следовало брать в жены девушку из семьи магов, пусть даже это королевская семья. Но с течением времени, когда ничего не происходит и ощущение опасности притупляется, всегда делаешь опрометчивые поступки. Ривал надеялся на свои способности и на благословение Мэтра, а я -- на то, что Женес удовлетворил свою жажду мести, погубив моего отца. Но мы оба ошибались. Три с лишним года назад Ривал обнаружил в архиве дневник моего прапрадеда, который, как оказалось, втайне баловался чернокнижием. Однажды ему удалось вызвать слугу Нечистого и заключить его в бутылку, скрепленную Соломоновой печатью. Каким-то образом тот сумел освободиться, но почему-то не смог причинить прапрадеду никакого вреда. Прежде чем уйти, злобный дух пообещал, что в наказание за применение "блокировки сил" его повелитель признает в период Ничейных Годов любую клятву, даже очень спорную, которая нанесет вред нашей семье. Ривал был очень взволнован своим открытием и сказал мне, что в свете новых фактов нужно немедленно увозить Сигурда и Гийома с Агриса. За многие годы я привык слепо доверять ему и стал готовиться к отъезду. Понятия не имею, откуда взялась версия, будто бы я публично объявил об этом намерении; на самом деле все делалось тайно, и даже ближайшие родственники не знали, что Сигурд с Гийомом отъезжают... Впрочем, это нам не помогло -- наверное, среди слуг был лазутчик Женеса, который что-то заподозрил и сообщил своему хозяину. Ривал обратился к верховному королю с просьбой, чтобы он пришел и забрал ребят в Вечный Город, однако Мэтр был чем-то занят и приказал ему добираться до Лемоса своим ходом. После этого Ривал еще больше разнервничался. Он отправил из дворца всю прислугу, а нам велел поспешить с приготовлениями. Но уехать мы не успели -- Женес появился раньше. Его поединок с Ривалом длился около часа, и все это время я с моими мальчиками не мог даже шевельнуться. Схватка закончилась поражением Ривала, к счастью, не его смертью. Женес вошел в комнату, где мы находились, и сказал, что теперь Сигурд и Гийом принадлежат ему. Он позвал их, и они покорно пошли за ним. А выходя, Женес обернулся ко мне и добавил, что не пройдет и пяти лет, как мои сыновья сами разорвут меня на части, но перед этим они превратят мою жизнь в ад... Гарен де Бреси тяжело вздохнул: -- О том, что происходило в последние три года, мне больно вспоминать. Мои дети стали главными разбойниками на Агрисе, и я ничего не мог с этим поделать. Они грабили и убивали мирных путников, похищали детей и невинных девиц, устраивали вместе с Женесом шабаши и приносили человеческие жертвы. Несмотря на все наши старания, нам не удавалось поймать их, они были вездесущи и неуловимы. Ривал был уверен, что рано или поздно они нападут на Шато-Бокер, и готовился к этому. Ну, а чем все закончилось, вы видели. Все-таки не выдержав, герцог выпил немного вина. Затем мрачно произнес: -- Впрочем, еще неизвестно, действительно ли все закончилось. Мои люди так и не нашли тело Женеса. Похоже, ему удалось спастись. -- Но как же так? -- спросил я. -- Ведь "мортира" ударила прямо в него. И мы не чувствовали, чтобы он сопротивлялся. Жена молча кивнула, соглашаясь со мной. -- Не знаю, господа, -- сказал герцог. -- Я не маг, и ничего определенного сказать не могу. Однако факт налицо: тело Женеса не найдено. -- Значит, он выжил и бежал, -- задумчиво промолвила Инна. -- Или... А не мог он пробраться в замок? Герцог кивнул: -- Это не исключено и даже вполне вероятно. На всякий случай, я распорядился, чтобы все воины гарнизона ходили в "цепях силы". -- Он прикоснулся к серебряной цепи на своей груди. -- Но вряд ли это поможет, если Женес уже в замке. -- А вы не проверяли среди пленных? -- спросил я. -- Да, я тоже подумал об этом. Но среди пленных его нет. Женес мог попасть сюда еще проще... -- Герцог слегка замялся. -- Дело в том, что когда мы отправились брать пленных, ворота на несколько минут остались без присмотра. -- М-да, -- сказал я. -- Если Женес где-то здесь, то он наверняка что-то затевает. Но что?.. Скажите, этот замок очень старый? -- Ему уже девять веков. Шато-Бокер построил герцог Бодуэн Первый на месте захваченной им цитадели Заклинателя Стихий. А южная башня еще древнее. Она сохранилась со времен язычества. -- А что там находится? -- Ничего особенного. Склады продовольствия и оружия. Я встал и прошелся по комнате. „Инна!" „Да?" „Думаю, нам следует осмотреть эту башню." „В особенности, ее верхнюю площадку." „Ага! Значит, ты подумала о том же, что и я..." -- Господин герцог, -- произнес я вслух. -- Если башня осталась еще с тех времен, когда здесь хозяйничал Женес, то, возможно... Гарен де Бреси резко вскочил на ноги. -- Да! В самом деле. Я должен был сразу об этом подумать... Пойдемте. Скорее! -- И он опрометью бросился к двери. На ходу пристегивая к поясу меч, я последовал за ним. Инна не отставала от меня ни на шаг. „Похоже, ты прав," -- мысленно заметила она. -- „Наши приключения только начинаются." „Ах, Инночка!" -- ответил я. -- „Как же я хотел ошибиться..." 5 Мы спустились вниз, пересекли двор и оказались у дверей южной башни. Герцог начал разбирать связку ключей в поисках нужного ему, как вдруг замер и, взглянув на меня, потянул за стальное кольцо. Дверь была открыта. -- Привет хозяевам, -- послышался рядом голос Леопольда. Он, словно призрак, вынырнул из темноты церковной арки и скользнул к двери. -- Вы, наверное, кого-то ищете? Если человека в темной одежде, то он уже полчаса находится внутри. Гарен де Бреси взвыл от ярости и досады и, надрывая горло, заорал, требуя огня. К нам тут же подбежал оруженосец с факелом. Не раздумывая ни секунды, герцог вырвал из его рук факел, и мы втроем помчались вверх по лестнице. За нами по пятам следовал кот, а за ним -- несколько воинов, которые первыми откликнулись на зов герцога. Преодолевая крутой подъем, я лихорадочно думал, почему Леопольд не поднял тревогу, когда увидел Женеса. Почему его хваленное чутье на нечисть в этот раз не сработало?.. „Женес не нечисть, он человек," -- возразила Инна. -- „Человек, который продался темным силам за могущество и долгую жизнь, но тем не менее человек..." Когда мы поднялись на площадку, то увидели в дальнем ее конце коленопреклоненного человека в черной сутане с капюшоном. Он стоял спиной к нам, его руки были подняты над головой, а между ним и высоким зубчатым парапетом пульсировал столб зловещего рубиново-красного света. В момент нашего появления маг читал какое-то заклинание, но едва мы вошли, он прервался на полуслове, встал и повернулся к нам. Глаза Женеса горели тем же рубиново-красным огнем, что и столб света за его спиной. В сгустившихся сумерках его лицо было размытым и невыразительным, но мы с Инной явственно чувствовали исходившую от него угрозу. -- О! Ко мне пожаловали гости, -- прозвучал холодный надтреснутый шепот. -- И гости не простые. Повелитель предупреждал, что вы опасны, но я и не думал, что настолько... Ну что же, милости просим, господа. Правда, сейчас немного рановато, еще не все готово -- но это вас не спасет. Женес сделал неуловимое движение рукой, и столб красного света превратился в пылающую стену, а клубы вязкого серого тумана заполнили все пространство между ним и нами. Позади нас раздался испуганный визг кота... Я сделал шаг, чтобы закрыть собой Инну, и потянулся было к мечу, как вдруг понял, что нужно делать. В этот момент Инна взяла меня за руку, и наши силы с