ролей, царей, падишахов, эмиров или махарадж -- в зависимости от местных традиций. Все они, разумеется, были маги; я еще не до конца разобралась, какое место отводилось им в иерархии Инквизиции, поскольку формально они не состояли в ее рядах, но думаю, что по своему влиянию на дела ордена они уступали только Ференцу Карою. Как раз эти сорок полусуверенных правителей дружно проголосовали на Государственном совете за предоставление нам всех королевских привилегий, включая титулы принца и принцессы Империи. Поначалу мы были удивлены их трогательным единодушием, но позже поняли, что они поступили так не из симпатии к нам, а в пику Ференцу Карою, которого подозревали в стремлении занять трон Мэтра. Сами они на верховную власть не претендовали, хотя, может, и мечтали о ней. Они прекрасно понимали, что пока есть на свете хоть один высший маг, простой народ и рядовые инквизиторы не захотят видеть во главе Империи человека с обычными магическими способностями. Вот так и получилось, что я стала принцессой, Владислав -- принцем, а юные девицы и молодые люди из инквизиторских семей ухаживали за нами, убирали после нас, прислуживали нам за столом и выполняли наши мелкие поручения. Впрочем, Владислав не слишком перегружал своих приближенных работой. С одеванием и раздеванием, мытьем, бритьем и прочими подобными делами он неизменно справлялся сам -- во-первых, потому что каждую ночь спал со мной, мылся и брился в моей ванной, а его повседневные наряды хранились у меня в гардеробной, куда доступ дворянам из его свиты заказан; во-вторых же, мой дорогой муженек приходил в ужас при одной только мысли о том, что какой-то парень будет стягивать с него брюки. Мужчины вообще принимают такие вещи слишком близко к сердцу; мы, женщины, относимся к этому гораздо спокойнее. Лично я не имею ничего против того, чтобы другие девушки надевали мне белье, мыли меня, застилали за мной постель или расчесывали мои волосы. Скажу откровенно: мне это даже нравится. Конечно, я привыкла к этому не сразу, но, привыкнув, стала получать огромное удовольствие от своего титула принцессы и всех связанных с ним привилегий. Я люблю носить роскошные одежды и в торжественных случаях надевать княжескую корону; я просто обожаю, когда меня окружают почетом и называют "ваше высочество"; я в полном восторге от того, что теперь в моем распоряжении многочисленный штат фрейлин-горничных, которые буквально заглядывают мне в рот и стремятся предугадать малейшее мое желание. Еще в бытность свою в Кэр-Магни, пользуясь услугами Суальды, я начала приспосабливаться к образу жизни знатной дамы, а попав в Вечный Город, быстро освоилась в новых условиях и вскоре стала чувствовать себя в королевском дворце, как рыба в воде. По своему обыкновению, под душем я ничего не делала, лишь поворачивалась к Сесили то одной, то другой стороной. Намылив меня с головы до ног, она снова включила воду и смыла с меня пену. Под конец ее платье, несмотря на закатанные рукава и широкий передник, основательно промокло; вот почему Сесиль предпочитала, чтобы в дни ее дежурств я принимала ванну, а не душ. Другие девушки в таких случаях просто снимали одежду и прислуживали мне голышом, но она почему-то стеснялась. Когда я вышла из-под душа, Сесиль завернула меня в большое ворсистое полотенце, а верхнюю часть головы обмотала полотенцем поменьше, чтобы уберечь мои мокрые волосы от всяких неприятностей, вроде случайных сквозняков. Затем ей на помощь пришла Сара, и вдвоем они быстро обтерли меня от влаги. Почувствовав себя достаточно сухой, я отпустила Сесиль переодеться, а сама растянулась ничком на широкой скамье и следующие четверть часа, пока Сара втирала в мою кожу ароматические масла, провела на вершине блаженства. Под влиянием исторических фильмов и книг эта процедура прочно ассоциировалась у меня с царской роскошью, и я пришла в дикий восторг, когда старшая фрейлина, распределявшая обязанности между девушками, в первый же день спросила, желаю ли я, чтобы после купания меня растирали маслами. Сара была одной из девяти фрейлин, получивших свою должность вне общего конкурса. Они были постарше других барышень и уже имели опыт службы при сиятельных особах. Например, Сара восемь лет состояла в свите принцессы Магдалены, дочери короля Хаима, и была специалистом по массажу. Несколько девушек, в том числе Грета, обучались у нее и в последнее время добились заметных успехов, но пока им недоставало опыта, чтобы сравниться с ней в мастерстве. После того, как ловкие и умелые руки Сары обходили мое тело вдоль и поперек, меня охватила сладкая истома, очень похожая на ту, которую я испытываю после оргазма. Я просто физически не могла сразу встать, поэтому продолжала лежать на скамье, наслаждаясь приятным чувством расслабленности. Сара заботливо накрыла меня простыней, чтобы я не переохлаждалась, взяла в руки халат и присела рядом со мной, ожидая, когда я немного приду в чувство. В таком положении меня и застал мысленный вызов Владислава. „Да, милый," -- лениво произнесла я. „Что ты сейчас делаешь?" „Расслабляюсь после Сариных забот." „М-да... Ну что ж, поговорим позже." „Почему? Можно и сейчас. Вот только встану, надену халат..." „Нет, Инночка, не стоит. Пожалуй, я погорячился. Об этом лучше поговорить лицом к лицу. Так что спокойно занимайся своими делами и жди моего возвращения." В его мыслях сквозила какая-то растерянность. „Что-то произошло?" -- спросила я. „Да. Но не тревожься, ничего плохого. Скорее наоборот. Просто это... это слишком неожиданно, и я слегка разволновался." И даже не слегка, а порядочно, подумала я, но оставила эту мысль при себе. А мужу сказала: „Хорошо, Владик. Я быстренько оденусь, приведу себя в порядок и буду тебя ждать." „Можешь не торопиться. Судя по всему, мой разговор с дядюшкой затянется. Как раз сейчас он просматривает какие-то срочные бумаги, которые принес ему секретарь. Если бы он собирался вскоре меня отпустить, то обождал бы с этим до моего ухода." „Логично. А мне можно будет присоединиться к вашей милой беседе?" „Боюсь, что нет. Я предлагал позвать тебя, но он сказал, что прежде хочет обсудить полученные известия со мной." „Это его право," -- сказала я, тщетно пытаясь скрыть свое неудовольствие. „Не обижайся на него, ладно?.. Ну все, Инна, я закругляюсь. Секретарь уже уходит. Наслаждайся своими кремами, лаками и помадами, а когда я вернусь, тогда и потолкуем. Добро?" „Добро, Владик," -- ответила я, прежде чем он отключился. Закончив разговор, я еще с минуту полежала, с грустью думая о том, как все-таки скверно начинается этот день. Утренний вызов Владислава к регенту не только заинтриговал меня, но и порядком расстроил. Сегодняшний график торжеств, которые мы, по мнению имперского правительства, обязательно должны почтить своим присутствием, был чрезвычайно плотным, причем с двух до восьми вечера нам придется провести порознь, поэтому до полудня я рассчитывала побыть с Владиславом -- либо наедине, либо в узком кругу приближенных. Но из слов мужа следовало, что его беседа с регентом грозит затянуться, а стало быть, о моих планах на утро можно позабыть. Оставалось лишь последовать совету Владислава и сполна насладиться кремами, лаками и помадами. Приняв такое решение, я неохотно сбросила с себя простыню и поднялась со скамьи. Сара тут же надела на меня длинный теплый халат, и мы вернулись в спальню, где нас уже ждали Грета, Мириам и успевшая переодеться Сесиль. На застланной кровати была разложена моя нижняя одежда, а также нарядное платье из светло-голубого шелка, как раз под стать сегодняшней ясной погоде. Усаживаясь в кресло перед трюмо, я похвалила Грету за удачный выбор платья. Она с довольной улыбкой ответила, что не сомневалась в моем одобрении, поскольку хорошо разбирается во всех оттенках моего настроения и знает, что в данный момент мне понравится, а что -- нет. На это Мириам заметила, что мне больше к лицу не голубой цвет, а сиреневый. Сесиль не согласилась с ней и категорически заявила, что темные тона -- бордовый или синий -- более выгодно подчеркивают нежную белизну моей кожи и золотистый цвет волос. Между девушками назревала перепалка, но вмешиваться мне не пришлось -- Сара строго прикрикнула на своих младших подруг и велела им заняться делом. Сама она уже сидела подле меня на низенькой скамеечке и подравнивала ногти на моей левой руке. Спохватившись, Сесиль и Мириам убрали полотенце с моей головы и занялись волосами, а Грета, вооружившись маленькой пилкой, стала обрабатывать ногти на моих ногах. Мой обычный утренний туалет, включавший в себя, помимо одевания, сушку и укладку волос, маникюр, педикюр и косметический уход за лицом, отнимал у меня от часа до двух, в зависимости от настроения; а по субботам, когда к ежедневным добавлялись еще и еженедельные процедуры, я проводила перед зеркалом более трех часов. Владислав искренне недоумевал: как я все это выдерживаю изо дня в день, из недели в неделю, да еще ухитряюсь получать удовольствие? Честно говоря, я сама толком не понимаю, что заставляет меня тратить столько времени и сил, лишь бы выглядеть хоть чуточку привлекательнее, чем я есть на самом деле. Добро бы я была дурнушкой, так ведь нет -- внешними данными меня природа не обделила, и мне грех упрекать ее в скупости. Скорее всего, это было одно из проявлений самого фундаментального инстинкта, свойственного всем живым существам, -- инстинкта продолжения рода. Если бы женщины довольствовались тем, что имеют от рождения, и не стремились совершенствовать свою красоту, то человечество давным-давно вымерло бы. Тщательно обработав мои ногти, высушив, расчесав и уложив волосы, девушки сняли с меня халат, вместо него надели тонкую батистовую рубаху без рукавов, чулки с кружевными подвязками и целый ворох шелковых нижних юбок. Распространенные здесь корсеты я никогда не носила -- моя гибкая стройная талия и маленькие упругие груди ни в какой особой поддержке не нуждались. Поскольку теперь я была более или менее одета, Сесиль с моего разрешения впустила в комнату Леопольда. Кот, радостно мурлыча, с минуту терся о мои ноги, затем влез на трюмо и стал руководить действиями фрейлин, которые хлопотали над моим лицом. Помимо всего прочего, он считал себя большим специалистом по макияжу и тонким ценителем женской красоты. Уже привычные к этому девушки не обращали на болтовню Леопольда ни малейшего внимания и спокойно делали свое дело. Так как я не торопилась, они потратили на макияж никак не меньше получаса: с помощью минимума косметики и небольшой толики магии местами смягчили мои черты, местами наоборот, самую малость подчеркнули их, придали моим губам более яркий и сочный цвет, слегка подрумянили щеки, а брови подкрасили, заменив их рыжеватый оттенок на платиновый, -- и в результате из просто красивой я сделалась настоящей конфеткой. Когда я выразила удовлетворение увиденным в зеркале, Сара наложила на макияж закрепляющие чары, гарантировавшие его сохранность в течение всего дня. Потом меня облачили в платье, обули в изящные башмачки, вдели мне в уши сережки, повесили на шею жемчужное ожерелье, надели на пальцы перстни, а на запястья -- браслеты, и произвели окончательную доводку моей прически, что заняло еще минут десять. Лишь в четверть одиннадцатого девушки закончили свою работу и, весьма довольные собой, сообщили, что теперь я могу появиться на людях. Оставив Сару, Сесиль и Мириам наводить порядок в спальне, мы с Гретой и Леопольдом прошли в соседние покои, которые занимали приемные родители мужа -- дядя Михаил и тетя Маша. Они прибыли в Вечный Город вместе с нами и возвращаться домой не собирались. Собственно, для них дом был там, где находился Владислав -- их единственный сын, и ради того, чтобы жить рядом с ним, они согласились переехать на чужбину. А вот мои родители остались на Основе, под бдительной, хоть и незримой, охраной Инквизиции. Они не поехали со мной из-за моего младшего брата Анджея, который еще учился в школе, а после нее собирался в университет -- и непременно в какой-нибудь земной, поскольку он с детства был помешан на компьютерах и хотел стать программистом. На Гранях же компьютеров нет -- не только потому, что уровень развития науки и техники здесь гораздо ниже, чем на Основе, но и по куда более фундаментальной причине -- электроника, из которой сделано компьютерное "железо", не работает здесь в принципе. Правда, Владислав и его друг, кадет Джозеф Арно, утверждают, что это не беда, ведь законы математической логики, на которых основана кибернетика, действуют здесь точно так же, как и в земных условиях, а все электронные блоки можно заменить магическими устройствами. Но пока что все идеи Владислава о "волшебном компьютере" находятся в стадии теоретической разработки, до их практического воплощения еще очень далеко, и в ближайшие годы моему брату на Гранях делать нечего. Поэтому родители решили остаться с Анджеем на Основе -- ведь я уже взрослая и самостоятельная, а он еще нуждается в их заботе и опеке. Я это прекрасно понимаю -- и все же мне грустно... Благодаря нашему высокому положению в Империи, родителям Владислава не было нужды зарабатывать себе на жизнь, но свекор, человек деятельный и энергичный, не пожелал уходить на пенсию в пятьдесят восемь лет и нашел применение своим административным способностям и юридическому образованию на правительственной службе. На первых порах он занимал какую-то синекуру -- максимум почета при минимуме обязанностей, -- но со временем сумел доказать свою полезность и три месяца назад получил ответственную должность в аппарате регента. Ференц Карой, ценивший в своих сотрудниках прежде всего профессионализм, а не родственные связи, был им очень доволен. Что же касается моей свекрови, тети Маши, то до начала сентября она целиком была поглощена заботами о беременной Сандре, души в ней не чаяла, буквально пылинки с нее сдувала, все мечтала о том времени, когда станет бабушкой и будет нянчить своего внука или внучку. Бегство Сандры явилось для нее тяжелым ударом, в первые две-три недели она просто не находила себе места, так сильно переживала, а потом, стремясь заглушить горечь утраты, стала обрабатывать меня, ненавязчиво внушая мне мысль, что дети -- это так прекрасно... Ну что ж, сегодня я ее обрадую. Однако тетю Машу в покоях я не застала. Выйдя в коридор, я расспросила охрану и выяснила, что примерно полчаса назад сюда заходил мой свекор и увел ее с собой. Он что-то взволнованно говорил ей, но охранники, естественно, ничего не поняли, лишь разобрали имя Владислава, которое свекор повторил несколько раз кряду. У меня зародилось подозрение, что это каким-то образом связано с вызовом мужа к регенту. Я сгорала от любопытства и в то же время испытывала некоторую досаду -- не выношу, когда меня держат в неведении. Разумеется, в любой момент я могла мысленно позвать Владислава и потребовать у него объяснений, но это было бы против наших правил. Он должен был сам, без всякого нажима с моей стороны, решить, что мне рассказывать и когда. Взаимодоверие всегда было основой наших отношений, поэтому я не стала дергать Владислава и на всякий случай запаслась терпением -- кто знает, сколько еще мне придется ждать, а я очень любознательная девочка. -- Пойдем поищем тетю Машу? -- спросил Леопольд, который был очень привязан к ней. -- Нет, -- сказала я. -- Не стоит. По пути назад я не удержалась и заглянула в комнату по соседству со спальней свекра и свекрови. Здесь все оставалось так, как было в тот день, когда сбежала Сандра, -- кровать аккуратно убрана, на окнах висели легкие розовые занавески, в шкафу лежало чистое свежее белье, а в углу стояла симпатичная детская колыбелька, которую еще летом собственноручно смастерил для своего будущего внука дядя Михаил, имевший, помимо диплома юриста, солидный опыт столярной работы. В течение всех этих месяцев тетя Маша содержала комнату в образцовом порядке, не разрешала в ней ничего менять, все надеялась, что вот-вот Сандру найдут, или она сама решит вернуться. Именно моя свекровь первая обнаружила исчезновение Сандры, когда утром вошла в эту комнату и увидела на столе ее прощальную записку. До сих пор никто не знает, как ей удалось скрыться, обманув всю дворцовую охрану. По приказанию регента было проведено тщательное расследование, но никаких положительных результатов оно не принесло. В связи с этим у кое-кого из посвященных в нашу историю возникло предположение, что бегство было организовано самим регентом, который решил где-то спрятать ребенка Сандры -- подобно тому, как в свое время Мэтр спрятал меня. Однако Ференц Карой категорически отрицал свою причастность к этой, по его собственному выражению, авантюре, и мы с Владиславом поверили ему. Нет, не из свойственной нам доверчивости, а просто потому, что он не стал бы действовать так прямолинейно, навлекая на себя подозрения. Обладая неограниченной властью, он вполне мог инсценировать гибель Сандры, или же обставить ее "бегство" таким образом, чтобы никто не усомнился в том, что она сбежала сама. Вне всяких сомнений, ей кто-то помогал -- но это был не регент, а кто-то другой, чьи возможности были гораздо скромнее. В своем письме Сандра просила прощения за этот поступок и умоляла не искать ее -- дескать, она сама сумеет защитить своего ребенка от происков Нижнего мира и сделает это лучше, чем все инквизиторы вместе взятые. Ее, конечно же, искали и до сих пор ищут, но пока безуспешно -- даром что регент бросил на ее поиски большие силы. Это вызывает у меня двойственные чувства: с одной стороны я очень переживаю за нее и ребенка, а с другой -- утешаю себя тем, что раз такой мощной и вездесущей организации, как Инквизиция, не удалось напасть на ее след, то и слуги Велиала окажутся бессильны. Честно говоря, я с самого начала считала, что единственный способ уберечь ребенка Сандры и Владислава от Нижнего мира, это спрятать его в каком-нибудь безопасном месте, где он должен жить, как обычный мальчик (или девочка), ничего не зная о своем происхождении. Как я теперь понимаю, Сандра думала точно так же и сумела привлечь на свою сторону кого-то, кто занимал достаточно высокое положение, чтобы помочь ей незаметно скрыться. Не знаю -- может, она поступила правильно. По крайней мере, в моем случае этот номер сработал, и я сумела избежать участи, на которую обрек меня мой беспутный дед Олаф Габриель де Бреси. А вот моим младшим братьям, Сигурду и Гийому, повезло куда меньше. Ривал де Каэрден, на чье попечение они были оставлены, не смог уберечь их от Женеса де Фарамона; более трех лет мальчики находились у него в рабстве, пока на Агрисе не появились мы с Владиславом и не вмешались в происходящие там события. Вспомнив о братьях я, как всегда, испытала острый приступ чувства вины. Было совершенно очевидно, что Мэтр пожертвовал ими ради моей безопасности; по сути, он отдал их на заклание Велиалу, чтобы тот не заподозрил никакого подвоха с моей мнимой смертью. Осознание того, что мое счастливое и беззаботное детство было куплено ценой юных жизней Сигурда и Гийома, тяжким бременем ложилось на мою совесть. А мысли об отце, герцоге Бокерском, лишь усиливали мои терзания. Если братьям я уже ничем не могла помочь, то герцог, которому я была обязана своим появлением на свет, имел полное право ожидать, что я хоть в какой-то мере заменю ему потерянных сыновей, хоть частично компенсирую те двадцать лет, в течение которых он считал меня умершей. Еще год назад, во время видения в "колодце", я обещала Сигурду и Гийому, что в моем сердце найдется место и для нашего отца, но до сих пор ничего не сделала, чтобы наполнить эти красивые слова реальным содержанием. Я лишь взяла себе имя, принадлежавшее мне от рождения, и официально стала называться Ингой Алиабелой де Бреси, а все прочее, что проистекало из этого шага, отложила до лучших времен -- и целый год раз за разом отодвигала наступление оных на все более поздний срок. Нет, конечно, я не забывала о человеке, который дал мне жизнь и который в глазах всего мира был моим отцом. Я регулярно писала ему письма -- но делала это через силу, не из внутренней потребности, не по велению сердца, а из чувства долга. Несколько раз я общалась с ним "в живую", по визуальной связи, сеансы которой устраивал для нас инквизитор (кстати, старший брат Сандры), откомандированный на Агрис после случившегося там Прорыва, -- но наши разговоры получались слишком тягостными, гнетущими и оставляли после себя неприятный осадок, поэтому мы вскоре отказались от них, решив довольствоваться перепиской. Я не единожды приглашала герцога приехать в Вечный Город и погостить у меня пару месяцев -- он соглашался, что это отличная идея, но постоянно переносил свой приезд, ссылаясь на загруженность хозяйственными делами. Дел у него и вправду было много -- Прорыв, хоть и подавленный нами в зародыше, причинил огромный ущерб экономике всего Агриса, а в особенности Бокерскому княжеству, -- и тем не менее я прекрасно понимала, что действительная причина его проволочек в другом. Он, разумеется, видел мою холодность во время разговоров "в живую" и, несомненно, чувствовал ее в моих письмах, а потому панически боялся, что при нашей личной встрече эта холодность убьет в нем надежду на то, что когда-нибудь я смогу преодолеть стену двадцатилетнего отчуждения между нами и стану его дочерью по-настоящему, а не только по имени и по крови. Нельзя сказать, что я не пыталась этого сделать. Ведь я вовсе не бездушная, нет -- иначе бы я так не переживала из-за своего отношения к родному мне человеку, не мучилась бы от того, что лишь через силу могу называть его отцом. Я чувствовала к герцогу уважение и искреннюю симпатию, а также жалость к его нелегкой судьбе -- это сохранилось у меня еще со времени нашего знакомства, когда я не знала, что он мой отец; но возникновению более глубоких чувств, продиктованных нашей родственной связью, препятствовало разделявшее нас расстояние. Ни письма, ни даже беседы "в живую" не в состоянии заменить повседневного личного контакта, когда ты видишь человека в разных ситуациях и воспринимаешь его таким, какой он есть, а не каким он, пусть и бессознательно, хочет тебе представиться. Только так я могла узнать его, а узнав -- полюбить. Герцог, конечно, любил меня, не зная; но он любил во мне не Инну двадцати лет от роду, а маленькую девочку Ингу, которую он любил еще до ее рождения; он любил во мне мою мать Алиабелу, на которую я, говорят, очень похожа; наконец, он любил меня из потребности кого-то любить, любил потому, что в его жизни, раздавленной между жерновами двух вселенских стихий, больше не осталось никого, кроме меня. Я оказалась единственным лучом света в его мрачном царстве отчаяния и безысходности, он полюбил меня просто за то, что я есть, и сейчас в этой любви видел смысл своего дальнейшего существования. Ему тоже следовало лучше узнать меня, чтобы любить не как идеал, а как живого человека из плоти и крови -- из его плоти и из его крови. Он сам хотел этого -- и в то же время боялся... Еще в сентябре, когда герцог в очередной раз отложил свою поездку ко мне, я решила пойти на хитрость и разослала всем своим ближайшим родственникам на Агрисе, как по отцовской, так и по материнской линии, приглашения приехать в Вечный Город на рождественские и новогодние праздники. Тут уж, думала я, и он нигде не денется. К сожалению, моя уловка не сработала: в конце октября, в самый канун предполагаемого отъезда, у герцога появились веские причины еще на недельку задержаться на Агрисе, он убедил всех приглашенных родственников не ждать, а отправляться в путь, пообещав, что непременно догонит их, и остался в Шато-Бокер вместе с братом Сандры, Маркеджани, который должен был повести его по Трактовой Равнине. Когда я получила это известие, то сразу поняла, что через обещанную "недельку" возникнет новая проблема, требующая неотложного решения, потом еще одна, и еще -- а затем герцог заявит, что уже никак не успеет к Рождеству и Новому Году, и предложит перенести свой визит на более поздний срок, скажем, на Пасху. Так оно, собственно, и вышло. В результате на праздники ко мне приехали три десятка дядьев, теток, кузин и кузенов разной степени родства, в том числе и король Лиона Гуннар, а вот самого близкого родственника, отца, не было... Убедившись, что герцог может тянуть с поездкой в Вечный Город до самого светопреставления, я в конце концов не выдержала и в начале декабря предложила Владиславу самим съездить на Агрис. Муж воспринял мою идею с гораздо большим энтузиазмом, чем я рассчитывала, и с присущим ему юмором заявил, что охотно посетил бы места нашей "боевой славы". В отличие от меня, он так и не смог привыкнуть к придворной жизни, и перспектива провести несколько месяцев "на воле" показалась ему очень заманчивой. Против наших ожиданий, Ференц Карой отнесся к моему желанию повидать отца весьма благосклонно. Он сказал, что и сам хотел предложить нам поездку по Граням -- как для расширения нашего кругозора, так и для того, чтобы побольше людей (и не только имперских подданных) смогли увидеть будущих правителей Священной Империи. Регент заверил, что нашим планам побывать на Агрисе и погостить там месяц-полтора это нисколько не помешает -- только и того, что затем мы не поедем прямиком в Вечный Город, а отправимся в длительное путешествие по извилистой кривой, проходящей через густонаселенные области. Мы, конечно же, согласились, и вскоре был составлен маршрут предстоящей поездки, которая должна продлиться восемь или девять месяцев -- в зависимости от того, как долго мы будем гостить у герцога. Когда Владислав увидел, сколько населенных Граней нам предстоит посетить (и, соответственно, через сколько торжественных приемов надлежит нам пройти), его энтузиазм мигом иссяк, однако возражать против путешествия он не стал, а лишь настоял на исключении из маршрута двух десятков не слишком значительных Граней. Наш отъезд был назначен на вторую декаду января, и в своем последнем письме я уже сообщила герцогу, что ориентировочно в начале марта прибуду на Агрис. Но в связи с сегодняшним вызовом мужа к регенту я начала опасаться, что поездка будет отложена, а то и вообще отменена. Без сомнения, случилось что-то серьезное -- Ференц Карой не привык к спешке, за ним никогда не наблюдалось свойственной многим другим людям суетливости, и если он утром вытянул Владислава с постели, значит имел на то веские причины... Я закрыла дверь Сандриной комнаты и посмотрела на свои наручные часы -- было уже пол-одиннадцатого. Тетя Маша не появлялась, от мужа не было никаких вестей, а до первого официального мероприятия оставалось еще полтора часа. Я собиралась зайти к королю Гуннару и его жене Матильде, с которыми уже успела подружиться, однако Грета сообщила мне, что пару часов назад они отправились на Грань Капитолию осматривать тамошние исторические достопримечательности и должны были вернуться только сегодня к вечеру. В общем, утро было испорчено вконец, поэтому я решила на оставшееся до полудня время уединиться в кабинете и, в нарушение своего же собственного правила не заниматься по праздникам точными науками, немного почитать умную и увлекательную книгу земных профессоров Рида и Саймона. Математика всегда действовала на меня успокаивающе, заставляя философски смотреть на жизнь. Владислав вернулся в десять минуть двенадцатого, когда я, позабыв обо всех своих огорчениях и полностью отключившись от окружающего мира, увлеченно продиралась сквозь дремучие дебри функционального анализа к физическому смыслу вторичного квантования. С головой погруженная в это занятие, я не расслышала звука отворяемой двери и вернулась к действительности, лишь когда муж тихо подошел ко мне со спины и нежно поцеловал меня в шею. Я слегка вздрогнула от неожиданности, но ни капельки не испугалась. Владиславу еще ни разу не удавалось напугать меня, хотя порой он пытался это сделать -- просто так из чистого озорства. Очевидно, на подсознательном уровне я всегда чувствовала его приближение, поэтому так спокойно реагировала, когда он внезапно возникал рядом. Отложив книгу, я повернулась во вращающемся кресле к мужу и сказала: -- Ну, наконец-то. Явился не запылился. А я уж думала, что мы встретимся лишь на приеме послов. Владислав пододвинул стул и сел напротив меня, положив себе на колени папку, которую принес с собой. В правом верхнем ее углу я заметила гриф Имперского государственного архива. -- Извини, Инна, это не от меня зависело. Когда я узнал о существе дела, то сразу предложил позвать тебя, но дядюшка сказал, что сначала хочет обсудить эту новость со мной. Я не думал, что разговор так затянется, и рассчитывал вернуться еще до того, как ты закончишь прихорашиваться... -- Не надо оправдываться, дорогой, -- мягко перебила я. -- Ведь это действительно не от тебя зависело. Да и в конце концов, ничего страшного не случилось. Только и того, что мне пришлось немного поскучать. Так какую же новость вы обсуждали целых три часа? Муж немного растерянно улыбнулся: -- Кажется, нашлась моя родня. Этим известием он, признаться, застал меня врасплох. Я никогда всерьез не верила, что поиски в Имперском архиве, которые по поручению регента вели три десятка опытных архивариусов, принесут хоть какой-нибудь результат. Мы располагали слишком скудными данными о прошлом Владислава -- всего лишь имя и приблизительная дата рождения, а архив был не просто велик, он был ужасающе огромен, он был самым кошмарным монстром из всех государственных учреждений Империи. Ежедневно он пополнялся десятками, а порой сотнями тысяч сообщений, писем, отчетов, докладов и прочих документов, поступавших в Вечный Город изо всех концов света, и буквально тонул в этом бумажном море. Многочисленный штат архивных служащих тщательно анализировал и классифицировал полученную информацию, ссылки на все события, представлявшие мало-мальски значительные интерес, размещались по многочисленным тематическим каталогам, а исходные материалы, надлежащим образом пронумерованные, направлялись в хранилище, где сортировались по Граням, откуда они поступили. Но, несмотря на все старания возрастающей из года в год армии архивариусов, в их ведомстве царила полная неразбериха, и поиски любых сведений более чем десятилетней давности превращались в долгое и захватывающее приключение. Поэтому, считала я, даже если где-то в хранилище лежат вожделенные документы, проливающие свет на тайну происхождения Владислава, у нас нет никаких зацепок, которые позволили бы разыскать их среди тысяч тон скопившейся там макулатуры. Но оказалось, что я ошиблась в своих пессимистических ожиданиях. Зацепка все же нашлась. Или просто повезло. Или же случилось чудо... -- Поздравляю, Владик, -- искренне сказала я. -- Но ты говоришь "кажется". Это вводное слово или признак неуверенности? -- Просто вводное слово. В этом деле, -- он похлопал ладонью по папке, -- есть одно обстоятельство, которое лично у меня не оставляет никаких сомнений, что поиски закончены. -- Владислав вздохнул. -- Знаешь, для меня это огромное облегчение. Весь год, с тех пор как я узнал, что меня усыновили, я чувствовал себя немного ущербным. Не в том смысле, что я недоволен своей названной родней, вовсе нет, ты же прекрасно знаешь, как я люблю папу и маму, и для меня нет на свете ближе и дороже людей -- за исключением тебя, разумеется. Но меня угнетала неизвестность, мне очень хотелось узнать, кто я и откуда, какого роду-племени, чья кровь течет в моих жилах... Ну, ты понимаешь? -- Да, Владик, понимаю. Ведь я тоже пережила нечто подобное -- правда, длилось это недолго, всего несколько часов. И я могу представить, как ты натерпелся за этот год. -- Я подалась вперед и взяла его за руки. -- Ну, рассказывай. Откуда ты, где твоя родина? -- На Грани Истра. Это отсталый провинциальный мир, расположенный почти на самой границе Запретной Зоны, вдали от Главной Магистрали. Короче, сущая Тмутаракань. По сравнению с ней даже твой Агрис кажется очагом цивилизации. Запретной Зоной называлась область в окрестностях Основы, где было строжайше воспрещено прокладывать трактовые пути и создавать человеческие поселения. Запрет был установлен еще в незапамятные времена с целью создания вокруг Земли некоего подобия санитарного кордона от нечисти, и на протяжении многих тысяч лет за его неукоснительным соблюдением следили Великие, а в течение последних двух тысячелетий эта функция, наряду с многими другими, постепенно перешла в ведение Инквизиции -- организации, которая, по широко распространенному мнению, как раз и была создана для того, чтобы заменить уходящих Великих. Существование Запретной Зоны заметно облегчало задачу защиты Основы в Ничейные Столетия, ибо в отсутствие действующих трактовых путей любые сколько-нибудь значительные возмущения в локальной структуре Граней распространялись по всей Зоне, как волны от упавшего камешка на ровной глади воды, что позволяло инквизиторам вовремя обнаруживать и пресекать попытки агентов Нижнего мира подвести к Земле инфернальные туннели. Правда, случались и проколы, взять хотя бы нашумевший Чернобыльский Прорыв, который удалось остановить лишь в самый последний момент -- еще час-другой промедления, и волны Хаоса накрыли бы всю Восточную Европу. Но в целом, по моему мнению, Инквизиция справлялась со своей задачей неплохо. Размеры Запретной Зоны были внушительные -- ее диаметр составлял порядка двух недель пути по Трактовой Равнине для самых опытных магов. Но и за официально установленными пределами Зоны еще не скоро можно встретить густонаселенные районы -- вблизи Основы активность нечисти гораздо выше, чем в других местах, а люди в массе своей предпочитают жить там, где спокойнее. К примеру, если в радиусе недели пути от Вечного Города (опять же, речь идет о путешествии по Трактовой Равнине), в так называемом Золотом Круге Империи, проживает порядка триллиона человек (жуть какая -- вы только вдумайтесь в эту цифру!), то на обширнейшем пространстве, охватывающем все те Грани, что отдалены от внешних пределов Запретной Зоны на такое же или меньшее расстояние, численность населения не превышает двадцати миллиардов, причем большинство из них обитают на Гранях, которые расположены вдоль Главной Магистрали -- единственного в мире прямого тракта, ведущего из Вечного Города почти до самой Земли. Так что этот регион (за вычетом, пожалуй, окрестностей Магистрали) можно смело считать абсолютно диким и пустынным, и Владислав имел все основания называть Истру сущей Тмутараканью. -- Истра, -- задумчиво повторила я. -- Знакомое название. Владислав покачал головой: -- Не думаю, что ты слышала что-нибудь об этой Грани. А название знакомо тебе потому, что на Основе есть целый ряд похожих топонимов, самый известный из которых -- полуостров Истрия. Корень "истр" общеславянский, он восходит еще к древнему племени истров, которые считали себя детьми Стрибога и жили на берегу реки Истр -- ныне Дунай. Что же касается названия Грани Истра и ее жителей -- истрийцев, то оно возникло от их легендарного вождя по имени Истрик, который полторы тысячи лет назад привел свой народ на эту Грань -- как гласят предания, с Основы. По данным переписи семилетней давности Истру населяет порядка сорока миллионов человек, страна состоит из нескольких десятков княжеств, которые временами дружат, временами воюют, а чаще всего находятся в промежуточном между войной и миром состоянии. Общественный строй -- патриархально-феодальный, чисто аграрная экономика -- земледелие и скотоводство, основные торговые партнеры -- несколько соседних, таких же отсталых провинциальных Граней. Язык -- истрийский, по здешней классификации принадлежит к группе архославянских языков. Официальная религия -- несторианское христианство; среди верующих есть также христиане других конфессий, иудеи и мусульмане, к которым господствующая церковь относится вполне терпимо. Это все, что сказано о Грани Истра в "Реестре населенных миров". -- А в архивных материалах? -- спросила я и выразительно посмотрела на принесенную мужем папку. Владислав открыл ее, с сомнением посмотрел внутрь, а потом решительно захлопнул. -- Здесь сведений побольше, но они в основном общего характера. О людях, которые предположительно мои родственники, и о ребенке, который предположительно я, упоминается лишь местами и не слишком подробно. Так как сейчас нас поджимает время, будет лучше, если я своими словами расскажу все самое существенное, а позже, на досуге, ты ознакомишься с остальными материалами. Добро? Время нас действительно поджимало -- до торжественного приема в честь группы провинциальных монархов, прибывших в Вечный Город на встречу нового тысячелетия, оставалось меньше часа, а Владиславу еще следовало принарядиться перед церемонией, -- поэтому я согласилась с его предложением, и он начал рассказывать: -- Одно из истрийских княжеств, не самое крупное, но и не мелкое, называется Верховина. Название говорит само за себя -- это горный край, и его жители занимаются главным образом овцеводством. Двадцать семь лет назад правителем Верховины был князь Властимир, у которого было два сына и две дочери. Младшей из них, Марьяне, к тому времени исполнилось четырнадцать лет, и в столь юном возрасте она вышла замуж за своего двоюродного брата Огнеслава, который был лишь на год с небольшим старше ее. Скорее всего, этот брак был вынужденный -- на Истре не принято так рано жениться, да и супружеские отношения между двоюродными родственниками там не приветствуются. Я полагаю, что нежная дружба молодых людей зашла слишком далеко, и князь, когда узнал об этом, был вынужден срочно их поженить, чтобы избежать скандала. А может, все было иначе -- разразился скандал, и чтобы замять его, пришлось сыграть свадьбу. Как бы то ни было, в конце весны 1974 года Марьяна и Огнеслав поженились, а через несколько месяцев, в ночь с 20-го на 21-е декабря у них родился сын, которого назвали Володиславом, в честь весьма почитаемого на Истре святого. -- Муж лукаво взглянул на меня. -- Так что, если все подтвердится, мне придется привыкать к новому дню рождения. А вот имя, пожалуй, менять не стану. В конце концов, Владислав и Володислав -- одно и то же, только на разных языках. -- Совершенно верно, -- согласилась я. -- А что было дальше? Владислав нахмурился: -- Дальше история из романтической становится грустной. Спустя два месяца после рождения Володислава на Грани Истра произошел мощный региональный Прорыв с эпицентром вблизи замка князя Верховинского. В результате массированной атаки нечисти замок был разрушен, почти все его жители, включая князя, княгиню, их старшую дочь и обоих сыновей, погибли. Уцелело лишь несколько человек из прислуги, которые в самом начале штурма успели покинуть замок. Повезло также Марьяне с мужем -- в тот день они гостили у замужней сестры Огнеслава. -- А ребенок? -- Он остался дома. После Прорыва из-под развалин замка, наряду с прочими телами, было извлечено обезображенное тельце грудного младенца. Поскольку другие проживавшие в замке дети были постарше, никаких проблем с его идентификацией не возникло. Все без колебаний признали в нем внука князя Властимира, и