го правая рука свесилась вниз. - Очень хорошо, - прогнусавил человек в плаще. - Думаю, вы понимаете свое нынешнее положение и не будете делать глупостей. Сейчас я ухожу. Советую вам выспаться. Если чего надо, зовите. Внутренне содрогнувшись от нового приступа волнообразного жара и подкатывающей к горлу тошноты, Читрадрива скосил глаза и увидел, что сторож открывает низенькую дверь. Перед тем, как покинуть комнату, он обернулся, кивнул Читрадриве, и из-под распахнувшегося на миг черного плаща показалась рукоять меча. Читрадрива отлично понял намек: не строй понапрасну иллюзий, я твой страж, а ты мой пленник, лежи, где лежишь и не делай резких движений, потому как дело твое дрянь, чуть что - кишки выпущу... Впрочем, сторож вполне мог ограничиться устным предупреждением, не прибегая к "случайной" демонстрации меча. Все равно у Читрадривы не было ни сил, ни желания предпринимать какие-либо активные действия. По крайней мере, до тех пор, пока он не разберется в ситуации. А разобраться можно только в том случае, если перестанет жечь огнем затылок. Ну, а для этого неплохо было бы поспать. Тем более, что покачивание комнаты и шум в ушах постепенно усиливались, а это так расслабляет... Очнулся Читрадрива оттого, что свалился на пол и кубарем откатился на середину комнаты. При падении он ударился плечом, однако потирая ушибленное место, почти мгновенно сообразил, что затылок уже не наполнен огнем, как прежде, а лишь слегка покалывает. Читрадрива осторожно ощупал голову. Покалывание усилилось, даже стало немножечко больно. Но ничего, терпеть можно. А вот раскачивание окружающего мира вопреки ожиданию не исчезло; наоборот, его размах увеличился. В уши также рвался более грозный шум, к которому примешивались теперь тоненькие подвывания и свист. Понять причину этого было тем более трудно, что царивший в комнатке мрак сгустился до предела. Наверное, уже было довольно поздно. Все же Читрадрива протер глаза и попытался вглядеться в окружающую тьму. Однако тут неожиданно явилась помощь. Как оказалось, на лежанке у противоположной стены расположился худощавый парень в черном плаще. Он ловко высек огонь, зажег небольшой факел, озаривший комнатку неверным красновато-желтоватым светом, и молча указал на лежанку. Читрадрива понял, что его просят вернуться на свое место. - Да, да, конечно, - пробормотал он. - Сейчас ложусь. Спать... Он запнулся, как бы подыскивая слова, а на самом деле лихорадочно соображая, что следует предпринять. Как вдруг самым небрежным тоном сказал: - А знаешь, с твоей стороны непорядочно морить меня голодом. Принес бы поесть, не то я тебе все ребра пересчитаю. Или пожалуюсь твоему старшему... Да объясни, почему это все вокруг качается? Куда это я угодил, черт возьми? В ответ сторож не проронил ни единого слова и вновь показал жестами: на кровать. - Ага, - Читрадрива кивнул, на четвереньках подполз к лежанке, взобрался на нее, заполз под грубо сшитые шкуры, заменявшие одеяло, и обернулся к парню. Тот смотрел на пленника, выставив руку с факелом далеко вперед. Без сомнения, и этот также был в гостинице. И у этого парня под плащом проступали очертания меча. Все, как положено! Удостоверившись, что пленник занял свое место, парень немедленно погасил факел, завернулся в плащ и устроился поудобнее на своей лежанке. Итак, подозрительная четверка выследила Читрадриву и Гаэтани. Хотя, возможно, их просто подкарауливали в Барселоне - ведь Лоренцо показались подозрительными ухватки этих людей, а насчет того, что он видел эту четверку прежде, не было сказано ни слова. Затем неизвестные каким-то образом сумели отнять у Читрадривы его сверхъестественные способности, парализовали его могущество, после чего устроили ночной налет, Гаэтани убили, а Читрадриву взяли в плен и теперь везут его... Кстати, теперь, когда обжигающая боль в затылке улеглась, и окружающая действительность воспринималась спокойнее, Читрадрива сообразил, каким именно способом его перевозят. Ну да, так и есть: теперь Читрадрива выделил из общего шума, долетавшего в темную комнату извне, плеск воды. Несмотря на то, что двери и окна в помещении были наглухо закрыты, в застоявшемся воздухе ощущался такой же солоновато-йодистый запах, как в гавани или на побережье. К нему примешивалась вонь тухлой капусты и рыбьих потрохов. А если добавить к этому сырость и раскачивание окружающего мира, получается, что все помещение находится на воде. Вернее, на море. Кроме того, это не какая-нибудь темница на острове, поскольку положение помещения неустойчиво. То же самое он чувствовал, когда сопровождал хана Бату на последнем отрезке его жизненного пути. Точно так же раскачивалась палуба... Без сомнения, Читрадриву везут на корабле. И не исключено, что везут его на том же корабле, с капитаном которого они договорились о проезде в Неаполь. Пожалуй, так оно и есть - ведь никто кроме капитана не мог знать, куда направятся два чужеземца. Да и Гаэтани говорил: "Скверная у него рожа, мой друг, очень скверная". Выходит, прав был молодой неаполитанец... Но нет, не все так просто! Мысли капитана корабля он проверял, слышал их отчетливо и не уловил ничего подозрительного. А вот четверку в обеденном зале он не смог "прощупать" как следует, даже перстень не помог. Да-да, они невнятно думали о еде, не более того. И Читрадриву удивило то, что их мысли были неясными. Что-то здесь не так! Не сходятся концы с концами. Ладно же, ночь не будет длиться вечно. Утром надо позвать предводителя (скорее всего, это первый его сторож) и попроситься погулять по палубе. Не будут же его все время держать взаперти! А там, со сверхъестественными способностями или без них, но Читрадрива заставит капитана корабля объясниться и узнает, как было дело. Убаюканный этими мыслями, пленник заснул. Когда он пробудился, комната была наполнена рассеянным серым светом, а на лежанке у противоположной стены вновь восседал широкоплечий бородач. Первое, что Читрадрива почувствовал на этот раз, был сильный голод. - Я голоден, - без обиняков заявил он, тщательно выговаривая каждое слово. - Надеюсь, вы покормите меня? - Разумеется, синьор Андреа! - бородач широко улыбнулся. Он говорил медленно, с расстановкой, и Читрадрива без труда понимал его. - Сегодня вы выглядите молодцом, это совсем другое дело, не то, что вчера. Я уж опасался, не переусердствовал ли Николо, когда огрел вас по голове. Не хватало еще, чтобы вы отдали Богу душу по вине этого олуха. И он начертил в воздухе перед собой крест, правда, не так, как это делали на Руси, но все же Читрадрива не сомневался в значении проделанного жеста. Затем встал с лежанки, подошел к двери и, приоткрыв ее, бегло что-то произнес. Через пару минут в комнату вошел еще один мужчина из тех, кого Читрадрива видел в портовой гостинице, поставил перед пленником деревянную тарелку с солониной и куском черного хлеба, кружку с водой и удалился, не сказав ни слова. - Угощайтесь, синьор Андреа, - вполне добродушно прогнусавил бородач и широко повел рукой, как бы приглашая Читрадриву к столу. - Извините, конечно, если что не так. Я понимаю, еда тут не самая лучшая, но лучшего я вам и не предложу, пока мы не достигнем цели нашего маленького путешествия. - А что это за цель? - тотчас осведомился Читрадрива и с самым невинным видом воззрился на стража. - Э-э-э, синьор Андреа, вы не в меру любопытны, - тот погрозил Читрадриве коротким волосатым пальцем. - Одно могу обещать смело: вам понравится. Читрадрива благоразумно решил, что в его положении лучше не настаивать на немедленном ответе, и принялся за еду, пробормотав: - Ничего, я невзыскателен и привык к простой грубой пище, - что было сущей правдой, поскольку анхем, не считавшиеся в Орфетане полноценными людьми, жили довольно бедно, а незаконнорожденный полукровка не мог претендовать даже на то, чтобы считаться полноценным анахом. Солонина имела довольно сносный вкус, зато вода отдавала легкой тухлецой, а хлеб немного зачерствел. Однако Читрадрива был настолько голоден, что уплетал за обе щеки, а затем подобрал и отправил в рот даже самые маленькие крошки, случайно упавшие на тарелку, и выпил воду до капли. - Оставайтесь там, где сидите, - сказал страж, видя, что Читрадрива порывается встать с постели и принести ему посуду. В очередной раз продемонстрировав меч, он сам подошел к пленнику, подхватил пустую тарелку с кружкой, выставил их за дверь и прокомментировал свои действия так: - Кому положено, заберут. - А можно мне прогуляться? - спросил Читрадрива. - Не сейчас, - буркнул страж, устроился поудобнее на своей лежанке и посоветовав: - Лучше отдыхайте, вам надо набраться сил, - закрыл глаза. Читрадрива подождал минут пятнадцать, затем сделал осторожную попытку слезть на пол. Немедленно из складок плаща прозвучал гнусавый голос: - Досточтимый синьор Андреа, я все слышу, не делайте глупостей, - и в подтверждение этих слов тихо звякнуло железо. Читрадрива дважды повторял свою попытку, но оба раза безуспешно. Убедившись наконец, что обмануть бдительного стража невозможно, он окинул взглядом "темницу". Здесь не было практически ничего, кроме крохотного, закрытого ставней оконца, двери да двух узких деревянных лежанок, представляющих из себя обыкновенные дощатые настилы, с одной стороной намертво приколоченные к стенам, а с другой опирающиеся на необструганные чурбачки-ножки. Надо заметить, что на лежанке Читрадривы имелся холщовый матрац, набитый соломой, и покрывало из шкур, заменявшее одеяло, тогда как лежанка сторожа таких удобств не имела. Сторожам приходилось сидеть или лежать там, завернувшись в плащи. Возможно, это было сделано для того, чтобы страж не расслабился и ненароком не заснул крепко, а мог только дремать. В отличие от пленника, которому отдых был полезен. И поскольку делать было действительно нечего, Читрадрива в самом деле решил поспать. Но сон не шел к нему. В голове роились разнообразные планы освобождения, один фантастичнее другого. Так продолжалось до тех пор, пока Читрадрива не сообразил, что отняв у него потаенное могущество, эти люди сами могут, чего доброго, следить за его мыслями. Тут Читрадрива впервые испытал нечто похожее на испуг. Если дело обстоит именно таким образом, все надежды на спасение сводятся на нет... Хотя непохоже, чтобы главный страж, как именовал про себя Читрадрива гнусавого, читал его мысли. Но какие-то чары безусловно были, иначе Читрадрива не лишился бы своих способностей. Кроме того, главный страж так уверенно сказал, что перстень пленнику не поможет, что сомневаться не приходилось: он знает о свойствах голубого камня. И знает достаточно, чтобы нейтрализовать их, противопоставив нечто равноценное. Как бы там ни было, Читрадрива попытался не думать о возможности совершить побег. Однако думать о чем-либо другом пленник просто не мог, а не думать вообще оказалось настолько трудно и утомительно, что Читрадриву очень быстро захлестнула волна отчаяния, сменившаяся огромной усталостью. Теперь он то начинал дремать, то вдруг пробуждался и прислушиваясь к себе, с замиранием сердца искал какие-либо признаки вмешательства сторожей в его сознание. Но даже припомнив все нелепые выдумки Пеменхата по этому поводу, Читрадрива не обнаруживал никаких подозрительных признаков вторжения в мысли. Во время приступов дремоты ему не снились жуткие тени в черных плащах, роющиеся у него в голове. Наяву зловещие фигуры также не мерещились. Вроде бы и волноваться нечего... Увы, Читрадрива волновался, причем довольно сильно, и ничего не мог с собой поделать! Поэтому для него было большим облегчением, когда над его кроватью выросла фигура главного стража, и в тесной коморке прозвучал гнусавый голос: - А вот теперь, достопочтенный синьор Андреа, можно и свежим воздухом подышать. Вам еще не расхотелось гулять? Читрадрива не заставил себя долго упрашивать. Под наблюдением гнусавого он покинул комнатку, пройдя узеньким коридорчиком, поднялся по крутой лестнице и очутился на корме корабля, который на всех парусах несся к неведомой ему цели. Свежий ветер налетел резким порывом и ударил в спину, заставив ослабевшего пленника пошатнуться. Читрадрива не упал лишь потому, что его мигом подхватили под левую руку. Он обернулся и в надвигающихся сумерках узнал последнего по счету налетчика из той четверки, которую видел в обеденном зале. - Вот это и есть Николо, который огрел вас сзади, - прогудел за спиной главный страж. - Не правда ли, хорош? А до чего силен! К тому же, превосходный фехтовальщик. Николо!.. Неуловимым движением руки стражник выдернул из ножен тускло сверкнувший широкий меч, который описал над головой владельца круг и с непостижимой быстротой вернулся обратно в ножны. - Вот так, - небрежно заметил главный страж. - Вообще-то, синьор Андреа, лично я не советую вам шутить ни с кем из нас, но с Николо - в особенности. Стойте там, где стоите, дышите замечательным морским воздухом и не двигайтесь. В противном случае вам не поздоровится. - Вам же запрещено убивать меня, - как можно увереннее сказал Читрадрива. - Убивать - да, - согласился главный страж. - Но Николо может изувечить вас, чтобы укротить ваш пыл. А ведь вы не хотите остаться немощным калекой, не правда ли, синьор Андреа? Что и говорить, перспектива была малоприятная, и Читрадрива замер у входа в трюм. Тем более, что в словах главного стража почудился скрытый намек на его отличие от Карсидара. В самом деле, если у Карсидара все телесные изъяны вообще и раны в частности излечивались сами собой, этого никак нельзя было сказать о Читрадриве, которому для лечения приходилось прибегать к услугам перстня. Так что же этому любезному ублюдку известно о его друге? Или неизвестно ничего, а он просто знает, что теперь Читрадрива не может воспользоваться своим перстнем... Ответа не было. С одной стороны, откуда им знать о Карсидаре, оставшемся за тридевять земель? Но с другой стороны, войско Бату было разгромлено слишком необычным способом, и слухи о свершившемся чуде вполне могли докатиться и до здешних краев. Возможно, даже здесь знают, что молнии пали на переправу не сами по себе, а с помощью двух чужеземцев, которые фактически спасли Киев от разорения. А за год до битвы с Бату один из этих чужеземцев полностью уничтожил татарскую разведку опять же при помощи странного огня. Поскольку у Читрадривы нет привычки бросаться молниями, это должен был делать другой колдун... Значит, захватившие его головорезы должны знать о нем и о Карсидаре очень много. Слишком много... А пока оставалось покориться похитителям, которые были явно сильнее. Сторожа по очереди сменяли друг друга, но с пленником не говорил никто, кроме старшего, который обычно дежурил днем. Да и то эти разговоры на три четверти состояли из вежливых советов побольше отдыхать и не делать глупостей. Остальные сторожа большей частью молчали, вообще старались не причинять Читрадриве лишнего беспокойства и обращались с ним настолько предупредительно и вежливо, насколько позволяли их грубые натуры. Правда, похитители не упускали случая продемонстрировать скрытые под черными плащами мечи, но что еще ожидать от тех, кто стережет пленника? Кормили однообразно: солонина, сухари и тухлая вода. Однако еда подавалась по первому требованию Читрадривы. На палубу его выводили либо рано утром, еще перед рассветом, либо поздно вечером, после захода солнца. Может, это делалось для того, чтобы он не мог определить по положению солнца направление движения корабля. А может, следившие за каждым шагом пленника сторожа не хотели, чтобы Читрадрива заметил в сумерках какой-нибудь островок поблизости. Вдруг он решится на побег? Хотя каким образом? Броситься с борта корабля в ледяную воду и добраться до берега вплавь - вряд ли на это можно рассчитывать всерьез! За время своих коротких прогулок пленник убедился лишь в одном: это был явно не тот корабль, с капитаном которого велись переговоры о проезде в Неаполь. Палуба у него была несколько уже, сам корабль длиннее, да и лица матросов, капитана и его помощника были Читрадриве совершенно незнакомы. Как ни странно, он даже обрадовался этому: все же не капитан предал его и Лоренцо. Но кто же тогда?.. В общем, оставленное Читрадриве жизненное пространство было очерчено строгими границами, переступать которые главный страж категорически не советовал. От нечего делать Читрадрива даже пробовал вести счет дням, выцарапывая бесполезным теперь голубым камнем косые черточки в изголовье своей лежанки. Однако на второй же день заточения (то есть после третьей прогулки) главный страж сказал ему: - К чему понапрасну портить стену, досточтимый синьор Андреа? Во-первых, я могу лишить вас и прогулок, и своего общества днем, а в затемненной комнате вы неизбежно собьетесь со счета. Во-вторых, вам все равно неизвестно, сколько дней и ночей вы лежали без памяти. И хотя Читрадрива подозревал, что начальный период беспамятства длился не более суток, тем не менее, осознание того, что за каждым его шагом тщательно следят, отбило у него всякую охоту подсчитывать дни заточения. Правда, был еще косвенный способ судить о проведенном в плену времени: с момента нападения Читрадрива не брился. Это страшно раздражало его, потому что анхем не носили бород, и с непривычки у него здорово чесались и щеки, и подбородок, и шея, об которую терлись отросшие волосы. Кроме того, после еды к усам и бороде прилипали крошки хлеба, из-за чего Читрадрива чувствовал себя грязным с головы до ног. - Нельзя ли мне побриться? - спросил он однажды главного стража. - Очень сожалею, синьор, но никто из нас не догадался захватить с собой бритву, - флегматично заметил тот. - Придется вам потерпеть до тех пор, пока мы не прибудем на берег. И вопреки желанию Читрадриве пришлось терпеть пышную растительность на лице. - А мои вещи целы? - спросил он в другой раз, имея в виду главным образом свой перевод священных книг на анхито. И с некоторым облегчением услышал: - Разумеется, синьор Андреа. Мы конечно же позаботились о вашем драгоценном багаже. Было бы весьма досадно, если бы вы лишились его. Однако на том радость и кончилась. На самые настойчивые просьбы Читрадривы главный страж неизменно отвечал: - Не сейчас, синьор Андреа, не сейчас. Потерпите еще немного, и в вашем распоряжении будет все, что угодно, в том числе и ваш труд. - А вы не боитесь, что я пожалуюсь тому, кто послал вас, на плохое обращение со мной? - спросил однажды Читрадрива, получив очередной вежливый отказ по поводу какой-то мелочи. Тогда в глазах главного стража впервые мелькнуло нечто похожее на испуг, но он быстро овладел собой, с достоинством ответил: - К сожалению, я ничего не могу сделать для вас, - и немедленно кликнув Николо, удалился. Теперь он не дежурил в каюте днем, лишив таким образом пленника возможности поговорить хоть с кем-нибудь. А со следующего вечера главный страж отменил также и прогулки! Причем началось все с того, что в воду, посланную Читрадриве на ужин, явно подмешали сонное зелье, вкус которого был забит тухлым запахом этой малоприятной жидкости. После ужина Читрадрива почувствовал, что ему просто лень подниматься на палубу. И хотя молодой верзила, присматривавший за ним, был готов сопровождать пленника, Читрадрива неожиданно для самого себя показал жестами, что желает остаться в комнате. Затем не дожидаясь ответа парня, растянулся на лежанке, отвернулся лицом к стене и почти мгновенно заснул. Сколько он проспал, неизвестно. Когда Читрадрива наконец открыл глаза, напротив уже не было верзилы, зато там развалился Николо, который не отрываясь смотрел на пленника и при этом ковырял тоненькой щепочкой в зубах. - Я долго спал? - недовольно спросил Читрадрива. Он задал этот вопрос с единственной целью - продемонстрировать недовольство. Николо не отреагировал и продолжал пялиться на пленника совершенно бездумными оловянными глазами. - Я голоден! - возмутился Читрадрива и подкрепил слова соответствующими жестами. Результат был тот же: Николо оставался безучастным. - Но хотя бы прогуляться мы пойдем? - и Читрадрива попробовал встать. Сторож нахмурился и на четверть вытащил меч из ножен. Все было понятно: и еда, и прогулка отменяются. Читрадрива забился в угол лежанки и впал в совершеннейшее уныние. Это что еще такое?! Ну, сам по себе переход на более жесткий режим можно объяснить: он прогневал главного стража, и тот отыгрывается, как может. С этим все ясно. Но для чего давать сонное зелье?.. Пока что Читрадрива не находил приемлемого объяснения странному поступку сторожей. Но в тот момент, когда угнетение готово было перерасти в полностью беспросветное отчаяние, он обратил внимание на весьма странное обстоятельство: качка заметно уменьшилась, можно сказать, почти прекратилась. Это могло означать, что погода налаживается, и штормившее с самого начала плаванья море постепенно успокаивается. Но было и второе объяснение: корабль вошел в гавань. А вот в этом случае сторожам как раз могло понадобиться, чтобы пленник не шумел, если они хотели сохранить его пребывание на корабле в тайне! Кроме того, открывалась причина, по которой Читрадриву лишили прогулок - это была не прихоть обидевшегося главаря сторожей, но элементарная необходимость. Он очень внимательно прислушался, стараясь уловить малейший шорох, долетавший в комнату. И вот Читрадриве почудилось, что кроме ставшего уже привычным плеска волн, снаружи доносятся какие-то скрипы, звуки шагов, позвякивание, бряцанье, а также... Да, если скрипеть могли корабельные снасти, ходить по палубе - матросы, если позвякивание металла также можно было объяснить каким-то образом, то этого никак нельзя сказать о конском ржании! Раньше пленник не слышал ржания, да и зачем везти лошадей из Барселоны? Значит, если слух не обманул Читрадриву, этот звук в самом деле доносится с берега. Посмотреть бы туда... Как досадно, что прогулки отменены! Почувствовав легкое прикосновение к плечу, Читрадрива резко обернулся. Склонившийся над ним Николо протягивал кусок солонины (в виде исключения, без сухаря и не на тарелке) и кувшинчик (опять же в виде исключения, наполненный белым вином, а не застоявшейся водой). Он не заметил, чтобы сторож выходил в коридор. Значит, Николо держал снедь у себя, а поесть не давал потому, что больше еды не было. - Вот спасибо, сейчас самое время подкрепиться, - раздраженно буркнул Читрадрива. Сторож высоко задрал брови, выпучил глаза и приложив палец левой руки к губам, правой тронул рукоять меча. - Ну да, молчу, молчу, - поспешно зашептал Читрадрива. Николо нахмурился, поудобнее обхватил рукоять и вновь слегка вытянул меч из ножен. Читрадрива пожал плечами, молча взял еду и принялся угощаться. Даже мясо показалось ему не таким соленым, как обычно, а кисловатое вино представлялось по сравнению с тухлой водой настоящим нектаром. Правда, Читрадрива боялся, что в него вновь подмешано зелье, но опасения не подтвердились. От вина кружилась голова, но спать совершенно не хотелось. Следующие несколько часов пленник провел в абсолютном покое, не думая о том, куда и зачем его везут. Снаружи было тихо, затем раздалось топанье множества ног по палубе, до слуха Читрадривы донеслись пронзительные отрывистые выкрики. Заскрипело дерево, что-то хлопнуло, загрохотало. Очевидно, корабль готовился к отплытию. Читрадрива взглянул на сторожа. Николо застыл на своей лежанке, и трудно было определить, бодрствует он или спит. Шуметь и тем самым затевать ссору со сторожем не было никакого желания. Между прочим, Николо не выставил в коридор пустой кувшин из-под вина, а сунул его под свой настил. Страж также был заключен в комнате. Заключен вместе с Читрадривой! Стало быть, его тюремщики действительно боятся, что посторонние узнают о присутствии на корабле пленника. Так может, попробовать выдать себя? Но жесты Николо не оставляют ни малейших сомнений насчет того, как намерен действовать сторож. А Читрадриве, лишенному своих способностей и даже своего меча, с которым он обращался довольно неуклюже, нечего было противопоставить противнику. И он остался на своей лежанке, ожидая дальнейшего развития событий. В конце концов, не могли же их держать взаперти целые сутки, снабдив лишь небольшим куском солонины и одним кувшинчиком вина на двоих! Однако ждать пришлось дольше, чем рассчитывал Читрадрива. В каюте уже царил почти полный мрак, свидетельствовавший о том, что солнце село, и обманутый полной неподвижностью сторожа пленник решил было проверить, не заснул ли тот, когда за дверью раздались громкие шаги. Николо мигом соскочил с лежанки и замер подле Читрадривы в выжидательной позе, а Читрадрива мысленно приготовился к любым неожиданностям. Но ничего страшного не произошло. Дверь распахнулась, на пороге появился главный страж с толстой свечой в руке. Он велел Николо подняться на палубу, и стражник молча вышел из каюты. - Ну вот, синьор Андреа, мы прибыли, - приторно ухмыльнувшись, обратился вошедший к Читрадриве. - Извините, что пришлось закрыть вас на некоторое время и не выпускать наверх, но это было просто необходимо. Впрочем, все это пустяки, я надеюсь, выданный по поводу прибытия кувшинчик вина скрасил неприятное времяпрепровождение. Кроме того, сейчас вам представится шанс немного проветриться. - Мы в порту? - наобум спросил Читрадрива. - В порту, в порту, - как-то слишком поспешно согласился главный страж и с легким поклоном добавил: - Синьор Андреа на удивление проницателен. Из чего Читрадрива заключил, что они уж во всяком случае не в порту. А страж сунул ему в руки широкий пояс и сказал: - Наденьте вот это, любезный, и выходите. Да поживее. Читрадрива недоверчиво осмотрел пояс, но ничего подозрительного не обнаружил. - Надевайте, надевайте, - подбодрил его страж. - Не бойтесь, ничего худого с вами не случится. Пришлось подчиниться. Читрадрива не боялся какой-то каверзы, он просто хотел знать, зачем это нужно. - Вот так-то лучше, - прогнусавил бородач и посторонился, давая пленнику дорогу. - Сейчас ночь, но не вздумайте шутить, синьор Андреа, - сказал он в спину Читрадриве. У выхода из трюма стояли три сторожа, команда корабля сгрудилась поодаль. Корабль стоял посреди реки, ближе к левому берегу, где на некотором расстоянии друг от друга горело два костра - несомненно, сигнальные. Читрадриву подвели к правому борту корабля, с которого свисала веревочная лестница. Внизу покачивалась на волнах лодка с двумя гребцами. Николо, а вслед за ним и молодой верзила проворно спустились в лодку. - Теперь ваш черед, синьор Андреа. И без глупостей, - сказал главный страж, подтолкнул Читрадриву к лестнице, и тот почувствовал, что острие меча коснулось его спины между лопатками. - А если я сорвусь и упаду? - спросил Читрадрива. - Не бойтесь, - ухмыльнулся главный страж. - Николо вас поймает... Ну же, синьор Андреа. Нас ждут. Глава VII. КОРОНАЦИЯ Сегодня Даниле Романовичу надлежало радоваться. Еще бы, всего через пару часов осуществится то, к чему он шел таким долгим и извилистым путем. Наконец-то он получит корону, посланник вселенского патриарха перед всем народом подтвердит дарованный духовным владыкой титул, а на Руси появится первый король. Чего же впадать в уныние? Но не было Даниле Романовичу покоя с самого утра. Надо же! Разве не мог посланец новгородских "господ" хоть чуток задержаться в пути? И зачем вообще эти умники послали весть о победе Александра Ярославовича над немецкими рыцарями, о смерти доблестного князя и о немедленной попытке водвориться на тамошнем престоле его брата Андрея?! Новгородцы давно уже приглашают князя без согласования с Киевом, да и помощи против захватчиков не просят. Так что ж это они, поиздеваться решили? Дескать, смотри, король, как мы с князьями обходимся! Поэтому Данила Романович решил провести оставшееся до начала церемонии время в задней комнате дворца наедине со своими мыслями и тревогами. Нападение рыцарей как таковое не слишком обеспокоило Данилу Романовича. Говоря по чести, здесь было больше дыма, нежели огня, его породившего. За два года перед тем, как нечестивец Бату вздумал помериться силами с Киевом, крестоносцы Бруно сунулись в Галичину. Собранное Бруно войско вдвое превосходило по численности то, которому противостал Александр. И что же? Данила Романович довольно легко одержал победу над крестоносцами, поэтому отнюдь не считал, что над Новгородом нависла серьезная угроза. Лишнее тому подтверждение - одержанная Александром победа. Северяне справились с нашествием, не дрогнув. Впрочем, Данила Романович ни в коем случае не стремился преуменьшить заслуг новгородского князя. Наоборот, искренне восхищался его полководческими способностями, особенно ловким боковым ударом из засады и устрашающим финалом битвы, когда слегка подтаявший весенний лед Чудского озера подломился под тяжестью облаченных в железные доспехи рыцарей-захватчиков, и они потонули в студеной воде все до единого. Пожалуй, ему самому не придумать и не исполнить лучше, очутись он волею судеб на месте Александра. Просто Данила Романович не был склонен переоценивать его заслуг. Ну, взял Александр пятьдесят знатных пленников. Ну, погибло в битве четыреста рыцарей, без счету полегло пеших кнехтов. Ну и что?! Победа как победа, теперь только с пленников выкуп получить да взять клятву, что не станут они супротив Руси воевать - и отпустить с Богом на все четыре стороны. Так что в самом факте нападения рыцарей не было ничего, что вызывало бы серьезное беспокойство. Военные конфликты между соседями не редкость, и усматривать в этом какое-то зловещее предзнаменование попросту нелепо. Да, неспокойно на западных рубежах Руси - ну, так это и без того яснее ясного. Зато непонятная смерть Александра настораживала. Без сомнения, дело тут нечисто, и волей-неволей на ум приходит мысль о яде или о колдовстве. Если верить рассказам, рана была пустяковой и не причиняла Александру особого беспокойства. И вдруг он заболел в тот самый момент, когда восторженный Новгород с распростертыми объятиями встречал своего защитника... а через неделю умер... Да уж, есть над чем призадуматься. Вот времечко выдалось нынче для суздальской династии! Мрут, как затосковавшие мухи. Сначала Ярослав Всеволодович сложил свою буйную и - будем откровенны - неразумную голову на левом берегу Днепра под Киевом. На обратном пути брат его Святослав скончался от странной болезни. Всякий, кто способен рассуждать, поймет: Святослав был отравлен как раз в тот момент, когда рядом находился его племянник Андрей, сын погибшего Ярослава. А две загадочные смерти подряд, и в обоих случаях в деле участвует... Э-э-э, постой, постой, Андрея не было на Чудском озере! Если так рассуждать, можно додуматься до чего угодно. Хотя Андрей явился в Новгород как раз на похороны! Подозрительное совпадение... если только совпадение. Так может, это действительно дело рук Андрея? Может, правы новгородцы, которые слишком упорно верят, что этот негодяй подослал к Александру наемного колдуна, как в свое время Ярослав Всеволодович подсылал убийц к Давиду и Андрею? Яблоко от яблоньки недалеко падает. Что-то много колдунов развелось вокруг! То татарва за это непотребство принимается, то рыцари, то поганцы Хорсадар и Дрив свалились, как снег на голову... Ну, положим, эта пара объявилась на погибель татарам, и Даниле Романовичу от них прямая польза. Но нынче-то, нынче! Татары проклятые обзавелись загадочным чародеем, Андрей Ярославович нанял на службу колдуна. А ну как все они сойдутся разом! Снюхаются! Ворон ворону глаз не выклюет... Король вскочил с резной скамьи и принялся ходить из угла в угол, заложив руки за спину. Прошло не менее четверти часа, прежде чем он успокоился. Во всяком случае, насчет Давида сомневаться не приходится. Давид дал слово, а все давно уже приметили, что слово у королевского воеводы в чести. Да и к чему было принимать колдунам христианскую веру, помогать Даниле Романовичу выстоять супротив окаянного Бату? Неужели для того только, чтобы после сговориться с ордынским колдуном? Вряд ли. Но вот ежели татарский чародей столкуется с суздальским... Да, вот это в самом деле никуда не годится! Это когда суздалец наляжет с севера, а татарин поднажмет с юга... Да еще в то время, как и Давида под рукой нет, и Андрей навсегда покинул пределы Руси! Король стал посреди комнаты как вкопанный. По всему выходило, что нужно немедля послать вдогонку рати, которую Давид уводил к Итиль-реке, гонца со срочным приказом поворачивать. В любом случае, сейчас Давид больше пригодился бы в Киеве, чем в дикой степи или под стенами Тангкут-Сарая. Данила Романович быстрым шагом подошел к двери и хотел уже послать за воеводой Димитрием, с которым в отсутствие Давида советовался по всяким насущным вопросам, но в последнюю секунду передумал. Плохо, если при первых же признаках опасности король начинает проявлять излишнее беспокойство и принимать необдуманные решения. Пока можно и должно повременить... по крайней мере до коронации. Он вернулся на скамью и сидел прикрыв глаза, не шевелясь, пока падавшее из окна разноцветное световое пятно не подползло к кончику его левого сапога. Тогда снаружи в дверь постучали, и приглушенный голос осторожно позвал: - Пора, государь... - Да! Данила Романович резко вскочил, передернул плечами, несколькими широкими шагами пересек комнату, распахнул дверь и бодро крикнул: - Ну что, все собрались? В соседней, гораздо более просторной комнате его уже поджидал облаченный в ризу с золотым шитьем митрополит Иосиф с толпой архиереев, наименее почтенными из которых были архимандриты Печерской лавры, Михайловского Златоверхого, Кловского и Выдобецкого монастырей. Также там было множество бояр из самых знатных киевских родов. Особняком держались волыняне, обосновавшиеся в Киеве сравнительно недавно (Данила Романович не забывал о земляках, оказавших ему первоначальную поддержку). С появлением короля занятые неспешной беседой присутствующие мгновенно умолкли и с почтительным видом повернулись к нему. Несколько секунд Данила Романович раздумывал, не подозвать ли все же Димитрия, но в конце концов сдержанно спросил: - Где Лев? - Он ждет, государь, - ответил боярин Вартемир, выступая вперед, - и готов следовать вместе с тобой в Десятинную церкву. Не успел Данила Романович перевести взгляд на Иосифа, как тот уже принялся распоряжаться построением торжественной процессии. О да, сегодня этому старому честолюбцу предоставляется превосходный шанс покрасоваться перед толпой киевлян во всем блеске, величии и славе! А через три дня он на какое-то время и сам станет "именинником судьбы". Данила Романович прекрасно понимал, как важно наладить хорошие отношения с церковью, и сдержал обещание, данное митрополиту накануне татарского штурма. Тот же посланник Константинопольского патриарха, который доставил из Никеи королевскую корону, привез митрополиту патриарший чин. Поэтому через три дня Иосиф станет именоваться не просто митрополитом Киевским, но экзаршим патриархом Киевским и всея Руси. И выговоришь-то не сразу! Правда, тут не обошлось и без курьезного недоразумения. Иосиф страстно желал, чтоб Данила Романович получил корону и королевское достоинство непосредственно из его рук. Для этого достаточно было поменять две церемонии местами и сделаться автокефальным патриархом прежде, чем королевский статус Данилы Романовича будет узаконен при всем честном народе. Вот тогда Иосиф мог провести коронацию сам, оттеснив посланника вселенского патриарха на второй план! Сделать это было тем более легко, что ни духовный владыка христианского мира, ни Никейский император в Киев не приехали. Так вышло опять же из-за рыцарей-крестоносцев, которые затеяли какие-то непонятные и в высшей степени подозрительные приготовления. Потому император Иоанн Третий Дука Ватац в свою очередь занялся военными делами, а без него и вселенский патриарх не решился предпринять долгое и опасное путешествие на север, выбрав для осуществления столь ответственной миссии никейского митрополита Теопемпта. Следовательно, даже по своему нынешнему положению Иосиф ничем не уступал чужеземцу. Зато как он будет благодарен Даниле Романовичу после коронации! И сколько дополнительных почестей достанется на его, Иосифа, долю! Насилу удалось королю уговорить старика прекратить упорствовать. В конце концов, существует лишь один вселенский патриарх, пусть даже находящийся в изгнании. Но раз так, корона должна быть получена именно от посланника вселенского патриарха, а не от местного владыки, сколь бы привлекательной подобная перспектива ни выглядела для последнего. Ибо королевская власть тем крепче, чем значительнее ранг духовного лица, даровавшего королевское достоинство. Их спор длился битых три часа, причем митрополит постоянно упирал на шаткость положения заброшенного волею злых обстоятельств в Никею изгнанника. Возможно, Данила Романович мог бы употребить эти три часа с большей пользой, но, с другой стороны, отстоять свою точку зрения перед Иосифом также было немаловажно. Теперь, по пути из королевского дворца в Десятинную церковь, Данила Романович посматривал на митрополита с некоторым превосходством и не без удовольствия вспоминал малейшие нюансы их прежних конфликтов, потому как в конечном итоге всегда побеждал он, а не старый упрямец. Взять хотя бы историю с "погаными колдунами". Ведь предшественника его, князя Ростислава, Иосиф сумел-таки убедить в том, что от Хорсадара и Дрива нужно избавиться - и то чем скорее, тем лучше. Но колдуны почему-то не желали исчезать, развеиваться в прах ни от святой воды, ни от святых митрополичьих молитв. Гораздо более разумным оказался другой выход - прекратив бороться с ними, склонить к сотрудничеству и обратить их колдовские умения себе на пользу. А затем, накануне татарского штурма, как же яростно Иосиф упирался, когда его попросили, казалось бы, о простой вещи: призвать паству ко всенощному бдению и молению. Сразу заподозрил неладное, начал говорить, что не Бог ниспошлет невероятное чудо, о котором никто не мог даже помыслить, а "поганцы", подладившиеся под святую веру! Ишь, хитрая бестия... Но в конце концов митрополиту пришлось уступить. "Чудо" с молниями пришлось как нельзя более кстати, и толпы верующих не усомнились в его источнике. И, положив руку на сердце, Данила Романович должен был признать, что без пресловутых колдунов, без Давида и Андрея, не было бы сейчас никакой коронации. И Иосиф ни за что не стал бы независимым ни от кого патриархом. Где уж там - неизвестно, что было бы с Киевом, да и вообще с Русью без этой парочки. Вполне возможно, татары уничтожили бы, разграбили и вытоптали все подчистую. Зато теперь - полная победа и торжество! Не поднимая склоненной головы, Данила Романович скосил глаза, осмотрелся. Он стоял на коленях перед алтарем Десятинной церкви, окутанный полумраком, в котором витали ароматы ладана и расплавленного свечного воска. На амвон взобрался никейский митрополит и хорошо поставленным голосом стал читать по-гречески проповедь о смирении светского владыки перед Создателем земли и неба, равно как и всего сущего на земле, в земных водах, под небесами и на Небесах. Перед королем стоял в полный рост митрополит Иосиф, который старался компенсировать недостаточно заметную, с его точки зрения, роль