всю правду, но только теперь я в полной мере осознала, какой это будет для нее удар. Однако выхода нет. Дэйра должна знать о своей тезке, она должна принять решение. Корона Света ждет ее, а Брендон в ней очень нуждается. -- Дэйра, -- мягко произнесла я. -- То, что я скажу, вряд ли обрадует тебя, но я обязана это сделать. Мы не вправе скрывать от тебя настоящее положение вещей. Дэйра поднялась с кресла, отошла к окну и, глядя на вечнозеленый дворцовый парк, с каким-то неестественным спокойствием спросила: -- Дана ждет от Артура ребенка? -- Мм... Вроде того, -- ответила я. Она повернула ко мне свое лицо, на котором было написано недоумение. -- Как это "вроде"? Нельзя вроде ждать ребенка... Или она не знает, от кого беременна? Я глубоко вдохнула, затем выдохнула. -- Видишь ли, в чем дело. У Даны уже есть ребенок. Девочка. Она родила ее в мире, где время течет очень быстро. Дэйра судорожно сцепила пальцы рук и, закусив губу, с болью и мукой посмотрела на меня. По щеке ее покатилась крупная слеза, а из груди вырвалось несколько сдавленных всхлипов. Затем она, не сказав ни слова, опрометью бросилась к двери, ведущей в спальню, и скрылась за ней. Я тяжело вздохнула, но за Дэйрой не последовала. Сейчас бедняжке нужно побыть одной, оплакать свою ушедшую любовь, утраченные иллюзии, потерянное счастье. Она должна пройти босиком по осколкам разбитых надежд, чтобы выбраться из тупика, в который завела ее жизнь, и вступить на новый путь. Он не будет устлан розами, но, надеюсь, Брендон позаботится о целебных травах для ее израненных ступней и о ласке и нежности для ее страдающего сердца... В дверь постучали, и я разрешила войти. Явились Морган и Пенелопа. -- Она уже знает? -- спросил Морган. -- Да. -- Ну, и как отреагировала? -- Закрылась у себя в спальне и плачет. Он пожал плечами: -- Что ж, это естественно. Иного я не ожидал. -- Зря ты это сделала, Бренда, -- отозвалась Пенелопа. -- Зачем было травмировать ее? -- Рано или поздно пришлось бы. И лучше сейчас, чем позже. -- Загорелась идеей устроить личную жизнь Брендона? -- Не отрицаю, такая мысль бродит в моей голове. Но прежде всего я забочусь о том, чтобы твоя младшая сестричка росла в полноценной семье, с отцом и матерью, которые любили бы ее и друг друга. Здоровая психологическая атмосфера необходима для нормального развития любого ребенка, а тем более такого чувствительного. -- Но... -- Ты просто ревнуешь, Пенни. Ты уже немного притерлась к Дэйре и теперь не хочешь, чтобы ее место заняла другая женщина. Однако с этим придется смириться. Пенелопа вздохнула: -- Ладно, Бренда, ты права. Я действительно ревную. -- Она немного помолчала, затем добавила: -- Пожалуй, мы можем идти. Не думаю, что Дэйра захочет присоединиться к нам. -- А я думаю, что захочет, -- возразила я. -- Я уверен в этом, -- поддержал меня Морган. -- Пусть только она успокоится. Будто в подтверждение наших слов (а может, она слышала нас), из спальни вышла Дэйра. Ее бледное лицо и воспаленные глаза свидетельствовали о том, что она плакала. -- Я хочу видеть ее. Дочку Артура и Даны. -- Мы с Пенни тоже хотим, -- ответила я. -- Морган уже договорился с Даной и сейчас проведет нас к ней. -- Я с вами, -- решительно заявила Дэйра. -- Разумеется, миледи, -- сказал Морган. -- Затем мы и пришли к вам, чтобы узнать ваше мнение. -- Хорошо. Ведите нас. Мои личные апартаменты примыкали к покоям Дэйры, и гостиная была у нас общая. Мы миновали несколько комнат и вошли в мой рабочий кабинет, в одну из стен которого была встроена потайная дверь, замаскированная под шкаф. Когда месяц назад мы с Артуром устанавливали чары, блокирующие доступ к Тоннелю в пределах всего Авалона, то предусмотрительно создали во дворце несколько таких "ниш", специально предназначенных для адептов Источника -- и то не для всех, а только для "своих". Попытка стороннего адепта воспользоваться "нишей" для перемещения во дворец или из него приведет к тому, что многоуровневая и сверхнадежная система охраны, не опознав Образ, поднимет тревогу и мгновенно приведет в действие мощные изолирующие чары, четко локализованные в пределах данной "ниши". Непрошеный гость окажется запертым в комнате и лишенным доступа как внешним источникам силы, так и к своим внутренним магическим ресурсам. А что касается обычных Властелинов, коих в Авалоне насчитывалось уже больше дюжины, то для них Тоннель в "нише" был так же недоступен, как и в любом другом месте королевского дворца и всего города за исключением Зала Перехода. Кстати сказать, в последнее время Пенелопа все больше ленится спускаться в подземелье и все чаще обращается ко мне с просьбой переправить ее из "ниши" в Тоннель. Постепенно она осознает чисто бытовые преимущества высокого приобщения к силам и, думаю, вскоре преодолеет свой страх перед Источником. Благо, как в шутку говаривает Артур, уже есть претендент на роль Одиссея... Нет, кто бы мог подумать, что Дионис, который качал малышку Пенни на руках и рассказывал ей на ночь сказки, неравнодушен к ней как к женщине! Мы вошли в небольшое тускло освещенное помещение без окон. Комната, тем не менее, производила приятное впечатление: стены были увешаны гобеленами, пол устлан ковром, негаснущий светильник находился в люстре с алмазными подвесками, у противоположной от входа стены стоял мягкий удобный диванчик, а рядом -- туалетный столик с зеркалом. Не в пример этой, "ниша" в кабинете Артура производит гнетущее впечатление: яркий свет, пол, стены и потолок выложены белой кафельной плиткой, не хватает только унитаза. А я всегда, везде и во всем стремлюсь к уюту, это мой почерк, мой стиль жизни. Здесь можно привести себя в порядок после длительного путешествия, передохнуть, если угодно -- поспать и даже заняться любовью... Впрочем, последнее мне не дано. Я закрыла за собой дверь, заперла ее и обратилась к Моргану: -- Так что, поехали? -- Поехали, -- сказал он, взял Дэйру и Пенелопу за руки и вызвал Образ Источника. Я внимательно следила за его манипуляциями, чтобы запомнить маршрут. Морган понял это, но не стал возражать. Все равно я смогла бы определить координаты уже на месте, изучив поведение Формирующих. Собственно говоря, Пенелопа так и поступит. Фиолетовая дымка, окутавшая нас, задержалась чуть дольше, чем положено. Морган перемещал вместе с собой четырех человек и по неопытности зачерпнул из Источника слишком мало энергии, поэтому вынужден был восполнять ее недостаток на ходу. Но это не страшно. В таких случаях лучше недобрать, чем перебрать сверх необходимой меры. ...Мы очутились в убогой на вид комнатушке с бревенчатым потолком и грязными, давно не знавшими побелки стенами, местами покрытыми плесенью от постоянно проникающей снаружи влаги. Первым звуком, который я услышала, был жалобный скрип плохо подогнанных досок под нашими ногами. -- О, Боже! -- произнесла Дэйра, оглядываясь вокруг. -- И где-то здесь живет Дана с малышкой? -- Нет, -- ответил Морган. -- Дана живет как королева, в небольшом опрятном замке по соседству, который огражден от вторжений извне. А этот третьесортный трактир служит перевалочной базой. Во дворе нас ждет самоходный экипаж. -- Ты имеешь в виду автомобиль? -- уточнила Пенелопа. -- Вот именно. Никак не привыкну к этому названию. -- Ничего, -- сказала я. -- У тебя еще все впереди. Пойдем. Мы вышли в грязный коридор и по прогнившей лестнице, которая, казалось, вот-вот рухнет под нами, спустились на первый этаж, где за грубо сколоченными столами сидело около дюжины бородатых субъектов с кружками пенящегося пива в руках. Над очагом на вертеле жарился поросенок. В помещении пахло дымом, подгоревшим мясом, прокисшим пивом и мочой. Я поморщилась. На Земле Хиросимы такое заведение давным-давно закрыли бы за злостную антисанитарию и нарушение элементарных требований техники безопасности. -- Жуть какая! -- с брезгливым видом прошептала Пенелопа. При нашем появлении все разговоры прекратились. Наименее бородатый и наиболее чистый из присутствующих субъектов, видимо, хозяин трактира, приветствовал нас молчаливым поклоном. Остальные, скрестив под столами пальцы, с угрюмым интересом пялились на нас. Особенно на меня -- так как я была одета в свою супер-мини-юбку, причем с разрезами по бокам, доходящими почти до самой талии. На фоне моего вызывающего наряда Дэйра в своем легком коротком платье и Пенелопа в тонкой блузке и облегающих брюках казались одетыми по всем законам шариата. Пожалуй, я слукавлю, если скажу, что мне было неловко. Внимание мужчин, даже таких грязных, небритых и грубых мужланов, доставляет мне удовольствие... до тех пор, пока они не распускают руки, и тогда им приходится несладко, а подчас и очень больно. Мне нравится играть роль девочки с обложки журнала -- смотри, но не трогай; это максимум, что я могу себе позволить, и минимум, что позволяет мне не забывать, что я женщина. Когда мы вышли во двор, Пенелопа произнесла: -- Весьма подозрительное местечко. -- Официальный притон лесных разбойников, -- объяснил Морган. -- Так сказать, малина в законе. Это пограничная территория между двумя государствами, которые никак не выяснят между собой, кому она принадлежит. Почти все местные жители промышляют контрабандой, браконьерством и грабежом на большой дороге; этой профессии они обучаются с малых лет. -- М-да, -- сказала я. -- Здесь явно не курорт. Выбор Даны нельзя назвать удачным. -- Не спешите с выводами. Скоро вы убедитесь в обратном. Здесь действует закон джунглей, а в джунглях прав тот, кто сильнее. Здесь люди знают свое место, им даже в голову не придет перечить нам, а уж тем более -- что-то замышлять против нас. Мы для них высшие существа, всемогущие и всесильные, почти как боги. Если кто-нибудь из вас хочет убедиться в этом, пусть войдет в трактир и заявит тем громилам, что собирается высечь их. Думаете, они станут роптать и возмущаться? Кабы не так! Они еще подскажут, где можно найти хорошие розги. -- Ты не шутишь? -- Вовсе нет. Я даже не преувеличиваю. -- Ну и ну! Кто ж их так выдрессировал? Неужели Дана? -- Нет, Бронвен. Дэйра слабо улыбнулась, а затем, не выдержав, прыснула смехом: -- Ну, это в ее духе! Разгоняя на своем пути кур, Морган подошел к старому перекошенному сараю и распахнул створки ворот. -- Вот видите, даже замок вешать не надо. Внутри сарая стоял новенький автомобиль незнакомой мне модели, но по конструкции напоминавший джип. Идеальная машина для езды по бездорожью. -- По крайней мере, -- заметила я, -- Бронвен могла бы позаботиться о более приличном гараже. -- Руки не дошли, -- ответил Морган. -- Ведь чары были установлены совсем недавно, уже после появления Даны с малышкой. Кстати, Бренда, ты справишься с этим чудом техники? -- В чем вопрос! А что, ты еще не научился водить машину? -- Научиться-то научился, только не рискую возить других. Когда я за рулем, она брыкается, как строптивая лошадь. -- Ничего, -- сказала я, садясь на место водителя. -- Со временем ты ее укротишь. Морган сел рядом со мной, а Пенни и Дэйра устроились на заднем сидении. С первого поворота ключа я завела мотор и плавно выехала во двор. Куры и в Африке куры, во всех мирах они все с тем же глупым упрямством норовят перебежать тебе дорогу под самыми колесами. Этот мир не был исключением. -- Ух ты! -- воскликнул Морган. -- Ни одной не задавила! Вот мне бы так. -- Научишься, -- утешила я его. -- Куда ехать? -- Как только выедешь из ворот, сворачивай налево. Ворота постоялого двора уже были распахнуты настежь. Все слуги с перекошенными от страха лицами прятались в таких местах, где даже при всем желании на них нельзя было совершить наезд. Наверное, они здорово удивились, когда машина с мерным урчанием выехала со двора и без всяких приключений аккуратно свернула на довольно ровную, хорошо утоптанную грунтовую дорогу. -- Теперь прямо, -- сказал Морган. -- До самого замка. -- Далеко? -- Никак не больше пяти миль. Я хмыкнула: -- Нужно было просто соорудить парочку "ниш" и не возникало бы никаких проблем с передвижением. -- Я не сомневаюсь, что таковые имеются, -- ответил Морган. -- Но никто не спешит сообщать мне об их местонахождении. -- Ага, понятно... Я переключила скорость и поддала газ. Мы помчались с ветерком, подпрыгивая на выбоинах. Дэйра то и дело повизгивала -- но не от страха, а от восторга. Поглядывая в зеркальце заднего обзора, я видела, как ее лицо постепенно приобретает здоровый цвет. Я знала, что делала. Несколько раз мы с Дэйрой вместе посещали технологически развитые миры, и больше всего ей там понравилось кататься на машине с открытым верхом. Она так пристрастилась к быстрой езде, что всерьез начала подумывать о строительстве первой в Логрисе скоростной автострады из Авалона в Порт-Ниор. Просто так, для собственного удовольствия... Между прочим, в Царстве Света есть замечательная автострада, опоясывающая всю планету вдоль сороковой параллели. Она предназначена исключительно для развлечения таких вот сорвиголов, которые любят гонять машины со скоростью четыреста километров в час. Приблизительно через милю я почувствовала первые признаки блокирующих чар и немного сбросила скорость. -- Странные чары, -- сказала я Моргану. -- Интенсивность Формирующих несколько понизилась. -- И будет понижаться. Это идея Бронвен -- сделать что-то вроде силовой колыбели. Дело в том, что девочка в фазе активности пытается вызвать некое подобие зачаточного Образа, но не вполне контролирует его. И хотя никакого вреда она себе не причиняет, тем не менее Бронвен убедила Дану, что нужно подстраховаться. -- И зря. Ребенок может засунуть себе палец в рот и подавиться, но это еще не повод связывать ему руки. За ним нужно просто присматривать. Дэйра урожденный адепт, и для нее контакт с Источником так же естественен, как зрение, слух, обоняние... -- Девочку зовут Дэйра? -- отозвалась с заднего сидения другая Дэйра, постарше. -- Да, миледи, -- ответил Морган. -- Ее назвали в вашу честь. -- Кто так решил -- Артур или Дана? -- Дана. Артур еще не знает, что у него есть дочь... -- Вдруг Морган что было силы стукнул кулаком по передней панели. -- Дочь, черт возьми! Дочь! Это же было ясно как Божий день! Я затормозила и озадаченно поглядела на него: -- Что с тобой? -- Ха! Что со мной! -- воскликнул Морган с потерянным видом человека, которому только что пришло в голову, что он, возможно, переоценивал свои умственные способности. Затем повернулся к Пенелопе и спросил у нее: -- Как ты находишь мои уши? Тебе не кажется, что они сильно смахивают на ослиные? А мне кажется! Недавно эти уши прохлопали одну любопытную фразу Бренды. Она назвала дочь Артура твоей младшей сестричкой! Из этого следует, что либо Дана твоя мать, либо Артур твой отец. Лично я ставлю на Артура. Пенелопа вздохнула: -- Ты выиграл, Морган. -- Еще бы! Ведь я делаю ставки наверняка. Теперь ясно, почему Артур так озверел, когда я... Впрочем, ладно. -- Морган посмотрел на Дэйру и на лице его отразилось недоумение. -- Вы ничуть не удивлены, миледи? -- Я знала это давно, -- ответила она. -- И Пенни знала, что я знаю. Только и того, что сегодня мы впервые открыто признали это друг перед другом. -- Потрясающе! -- сказал Морган, откинувшись на спинку своего сидения. -- Просто очаровательно... Но почему вы скрывали это? -- На то были свои причины, -- сказала я, нажав на газ и отпуская педаль сцепления. -- Спроси о них у Артура, когда он вернется. Машина тронулась, плавно набирая скорость. Некоторое время мы ехали молча. Наконец Морган задумчиво произнес: -- Вот что, Бренда. Я знаю тебя лишь неполные три месяца, но уверен, что ты не из тех, кто сначала говорит, а потом думает. Тогда ты не проболталась, ты умышленно назвала при мне крошку Дэйру сестрой Пенелопы. Ведь так? -- Так, -- ответила я. -- И не упрекай себя в несообразительности. Прежде всего, сообразительность -- это умение все подмечать и делать правильные выводы, а заторможенность зачастую происходит от излишка ума. Когда думаешь о многих вещах сразу, то порой не успеваешь следить за всеми своими мыслями. На моем профессиональном жаргоне это называется переполнением стэка. Глава 4 АРТУР В некотором смысле злые языки были правы, утверждая, что Амадису больше к лицу ряса священника, чем королевская мантия. Он был крупным мужчиной, не толстым, но в меру упитанным, с вдохновенным лицом, как бы не от мира сего, и проницательным взглядом светло-серых глаз, которые, в зависимости от обстоятельств, могли излучать саму доброту, кротость и милосердие, или метать молнии гнева Божьего. У него был хорошо поставленный голос профессионального проповедника, он в совершенстве владел ораторским мастерством и мог вещать с амвона дни напролет, а паства слушала его разинув рты и развесив уши. У моего сводного брата были две главные страсти в жизни -- Митра и женщины, благо культ Света не обязывал священнослужителей к целомудрию. Амадис обожал разъезжать по Рассветным мирам, входившим в официальные владения семьи, и не только потому, что почти в каждом из них имел собственный гарем. Он очень серьезно относился к своим пастырским обязанностям и, по всеобщему мнению, был лучшим из жрецов Митры за всю историю нашего Дома. Лет шестьдесят назад наш отец Утер, оценив успехи Амадиса на ниве религии и окончательно убедившись в его неспособности справиться с властью светской, задумал было учредить для него отдельную должность верховного жреца Митры. Однако дети Света, привыкшие видеть в лице короля харизматического лидера, горячо протестовали против нововведения и, в конце концов, отцу пришлось оставить все, как было. Теперь же, когда авторитет королевской власти упал до нуля, такая реформа была не только возможна, но и желательна. Жаль, что Амадис понял это так поздно... Мы сидели в широких удобных креслах перед низким столиком, обильно уставленным всяческими яствами и напитками. Уже насытившись, я неторопливо пил кофе и курил. Амадис потягивал маленькими глотками вино. Я никогда не видел его с сигаретой или трубкой в зубах; поговаривали, что он вообще некурящий, но мне в это с трудом верилось. Скорее всего, он просто создал себе такой имидж, чтобы выделяться среди прочей массы Властелинов, а сам тайком покуривает, прячась в укромных местах, как пугливый гимназист. -- Помнишь, -- произнес я, нарушая длительное молчание, -- как ты впервые спас меня от смерти? Тогда Александр разбил электрическую розетку и предложил мне потрогать оголенные провода под высоким напряжением, сказал, что они приятно щекочутся. Он собирался выдать это за несчастный случай, но, к моему счастью, в тот момент ты вошел в комнату и остановил меня. А затем крепко "пощекотал" Александра. -- Раньше ты этого не помнил, -- заметил Амадис. -- Бывает, что излечившись от амнезии, люди вспоминают и то, о чем раньше не помнили. Так произошло со мной. -- Но это был не первый случай. Еще раньше Александр дал тебе конфету со стрихнином. Мы с Юноной едва успели откачать тебя. После этих двух покушений я потребовал от отца запретить Александру приближаться к тебе, а для пущей верности изготовил для тебя специальный медальончик, который извещал меня и Юнону, что Александр находится рядом с тобой. -- Медальон я хорошо помню, -- сказал я. -- Этот талисман не единожды спасал меня от побоев в те времена, когда я сам еще не мог постоять за себя. Веселые были деньки. Я умолк, чтобы прикурить очередную сигарету. -- Артур, -- отозвался Амадис. -- Скажи, только честно. Неужели ты считаешь меня способным хладнокровно убить женщину? Тем более мою жену с моим ребенком. Я выдержал внушительную паузу и лишь затем ответил: -- За прежнего Амадиса я мог бы поручиться своей головой. Но время сильно меняет людей, и за прошедшие двадцать семь лет ты мог стать совсем другим человеком. Чего только стоят твои козни с целью опорочить Брендона -- а ведь раньше ты превыше всего ценил семейную солидарность, всегда выступал в роли миротворца, тебя безмерно огорчала наша вражда с Александром, ты не уставал убеждать нас в том, что братья должны жить в мире и согласии... И вообще, какого дьявола ты сунулся в политику? Тебя никогда не прельщала светская власть, ты даже оружие не любишь носить. Амадис тяжело вздохнул и поставил свой бокал на стол. -- Всему виной мои комплексы и страстное желание избавиться от них. Я хотел доказать себе и другим, что могу с толком распорядиться властью... но доказал обратное. Да и отец был хорош. Он так унизил меня, что я просто не мог стерпеть. Мне казалось, что все тычут в меня пальцами, исподтишка смеются надо мной... -- И ты решил проучить их? -- В первую очередь отца. Да простит меня Митра, наш отец был воистину великим человеком, но он был и на редкость бессердечным человеком. Почему он не поговорил со мной по душам и не дал мне понять, что не хочет видеть меня своим преемником? Я бы сам отрекся от титула наследного принца, без малейшего нажима с его стороны. -- Ты мог бы сделать это по собственной инициативе. -- Мог, но не сделал. Я боялся упреков отца, не хотел лишний раз услышать, что не оправдал возложенных на меня надежд. Ведь я даже не подозревал о его истинных намерениях... И потом, меня возмутил цинизм, с которым он использовал твое имя, чтобы устранить меня с пути Брендона. Это было подло и безнравственно. -- И ты ответил той же монетой, -- прокомментировал я. -- Подлостью на подлость, безнравственностью на безнравственность. От обиды и унижения ты расколол нашу семью на два враждующих лагеря. Твоими стараниями Брендон и Бренда едва не превратились в отверженных из-за тех нелепых сплетен о них, что распространялись твоими сторонниками... Тут Амадис коротко хохотнул: -- Ну, уж нет! Этого ты мне не пришьешь. Никакой нужды порочить доброе имя милых твоему сердцу близняшек не было. Они сами с пятнадцати лет старались вовсю, дискредитируя себя. Я не знаю, спали они друг с дружкой или только пробовали, но они так остро реагировали на самые невинные шутки в адрес их тесной дружбы, с таким негодованием отвергали любые намеки, так пылко и с таким жаром убеждали всех и каждого, что между ними ничего нет и быть не может... Впрочем, я не оправдываюсь. За время твоего отсутствия я наломал столько дров, что сейчас вот-вот вспыхнет пожар. И кровь, которая прольется, будет на моей совести. А бедная глупышка Рахиль сейчас отчитывается перед своим Адонаем за то дурацкое упрямство, которое, в конечном итоге, привело к ее смерти. Будь она менее амбициозной, менее честолюбивой и тщеславной... Да что и говорить! Все равно прошлого не вернешь и допущенных ошибок не исправишь. -- Как давно ты начал подумывать о том, чтобы уступить Брендону корону? -- Фактически с первого дня царствования. Как только я приступил к управлению государством, так сразу же понял, что ни черта у меня не получится. -- И все-таки продолжал править. Почему? -- Если откровенно, то поначалу мне недоставало мужества открыто признать свое поражение. Порой очень трудно отличить гордость от гордыни, особенно когда твои оппоненты настроены крайне агрессивно и непримиримо. А потом появилась Рахиль, дела в Доме пошли на лад... гм, более или менее. Во всяком случае, сторонники Брендона перестали талдычить, что Дом разваливается прямо на глазах и предрекать мое скорое падение. Я обрел твердую почву под ногами и уже мог разговаривать с оппозицией на равных, предлагать компромисс, а не сдаваться на милость победителей. Однако... -- Тут он умолк в задумчивости. -- Но Рахиль заупрямилась, -- продолжил я. -- Да, -- кивнул Амадис. -- Власть вскружила ей голову, она не хотела быть женой всего лишь верховного жреца, ей нужна была только корона. -- А ты не мог перечить ей ни в чем. Странный ты все-таки человек, брат. Женщины от тебя без ума, но как только они становятся твоими, то обретают над тобой невероятную власть. Ты готов потакать любым их капризам. -- Я немного помедлил, колеблясь, затем спросил: -- А как это вообще получилось с вашим браком? -- Небось, тебе поведали басню о том, что якобы царь Давид подсунул мне свою дочку в роли троянского коня? -- Среди прочих я слышал и такую версию. -- Все это бред собачий. Как, впрочем, и то, что я женился на Рахили, чтобы досадить родственникам. Никакого злого умысла ни с чьей стороны и в помине не было. Просто однажды наши дорожки пересеклись и... -- Амадис не закончил и улыбнулся той особенной улыбкой, глубокий смысл которой, очевидно, способны постичь лишь самые прожженные ловеласы. -- Ты ведь знаешь, я люблю всех хорошеньких женщин, но в Рахили было что-то особенное; меня влекло к ней с непреодолимой силой... Честное слово, мне будет ее очень не хватать. И тут я понял, что уже вынес свой вердикт. Передо мной был прежний Амадис, которого я хорошо знал и который, несмотря на все недостатки, мне нравился. Я хотел верить в его невиновность и испытал огромное облегчение, убедившись, что действительно верю ему. Амадис еще тот фрукт, он горазд на многое, в том числе на подлость и коварство, но расчетливо убить женщину, тем более беременную женщину, тем более беременную его ребенком и тем более сыном -- нет, это не в его стиле. -- Яблони уже зацвели? -- спросил я. Амадис внимательно посмотрел на меня. В его глазах застыл немой вопрос. -- Да, -- сказал он. -- Как раз в цвету. Я встал. -- Если не возражаешь, давай прогуляемся в саду. Я так соскучился по цветущим золотым яблоням. Это был мой ему ответ. Амадис очень любил свой яблоневый сад, где аккуратными рядами между узенькими аллейками росли карликовые деревья, которые дважды в году приносили небольшие сочные плоды с золотистой кожурой, а в период цветения источали дивный пьянящий аромат. Как-то раз, давным-давно, мы с Александром, желая свести счеты, устроили там дуэль до первой крови (между делом замечу, что я победил); Амадис, прознав об этом, был вне себя от ярости. Он назвал свой сад островком мира и согласия в бушующем океане страстей и строжайше запретил нам приходить туда, как он выразился, "с камнем за пазухой и со злом на уме". Я запомнил его слова. Мы вместе вышли из кабинета и направились вдоль людного коридора к дальнему его концу, по пути привлекая к себе всеобщее внимание. На меня смотрели с любопытством, а на Амадиса -- с неопределенностью... Да, да, я не оговорился -- именно с неопределенностью. Все понимали, что, по большому счету, дальнейшая судьба Амадиса зависит от меня, и теперь, глядя на нас, гадали, к какому выводу я пришел и, соответственно, как им надлежит относиться к человеку, который совсем недавно был их королем. Кто он -- мой пленник или же член будущего дуумвирата, духовный лидер Дома Света? Впрочем, тот факт, что мы шли рука об руку и мирно разговаривали, вселял надежду, что единство в семье будет восстановлено. В конце коридора Амадис замедлил шаг. Его внимание привлек молодой человек среднего роста, кареглазый шатен, в чертах лица которого было что-то восточное, вернее, семитическое. Он одиноко стоял у стены и смотрел на приближавшегося Амадиса не так, как остальные. В его взгляде не было неопределенности, а было хорошо знакомое мне предчувствие дальней дороги. -- Здравствуй, Джона, -- сердечно произнес Амадис, остановившись перед парнем. -- Ты хотел поговорить со мной? -- Я хотел засвидетельствовать вам свое почтение, милорд, -- ответил тот, скорее с английским, чем с еврейским акцентом. -- И попрощаться. Сегодня я покидаю ваш Дом. -- Возвращаешься в Израиль? -- Нет, милорд. Там я уже был. -- Тебя не приняли? -- Можно сказать, что так. Его величество отнесся ко мне хорошо, зато другие дали мне понять, что мое присутствие в Доме нежелательно. -- И что ты думаешь делать? Юноша, которого звали Джона, беспомощно пожал плечами: -- Пока что не знаю. Пожалуй, вернусь на родину матери, поживу там немного, потом... Ну, а потом видно будет. В конце концов, Вселенная велика, где-нибудь да найдется в ней место и для меня. -- Что ж, желаю удачи... -- Амадис повернулся ко мне и сказал: -- Артур, позволь представить тебе Иону Бен Исаию, сына Исаии Бен Гура. Его жена была приближенной Рахили и погибла вместе с ней. Молодой человек сдержанно поклонился: -- Мое почтение, милорд. Я много слышал о вас и хочу надеяться, что вам удастся предотвратить войну между нашими Домами. -- Я тоже хочу надеяться, -- ответил я без особого энтузиазма; мои опасения, что войны не избежать росли и крепли не по дням, а по часам. -- Так, стало быть, вашим отцом был Исаия Бен Гур? А я не знал, что у него есть сын. -- Он тоже не знал. Это обнаружилось уже после его смерти. Вы были знакомы с моим отцом? -- Не очень близко. Но всегда был самого высокого мнения о нем. -- Не сомневаюсь, что мой отец был самого высокого мнения о вас. Я непроизвольно улыбнулся в ответ на этот незамысловатый комплемент. Мои отношения с Исаией Бен Гуром, внучатым племянником царя Давида, нельзя было назвать дружественными, но и врагами мы никогда не были. А его сын сразу вызвал у меня симпатию -- то ли по причине сердечного отношения к нему Амадиса, то ли просто потому, что у парня было честное лицо и прямой открытый взгляд. И еще он желал мира между нашими Домами, несмотря даже на то, что в катастрофе погиб близкий ему человек. -- Приятно было познакомиться с вами, Иона, сын Исаии. Он тяжело вздохнул и с грустью проговорил: -- Называйте меня Джона, милорд. Так произносили мое имя, когда я был ребенком и юношей... К тому же теперь я просто Джона. Джона и все. Джона-предатель... С вашего позволения, милорды, я удаляюсь. Не смею вам больше мешать. Амадис еще раз пожелал Джоне удачи и мы продолжили свой путь. Спускаясь по лестнице, я задумчиво произнес: -- Видно, у парня крупные неприятности. -- Еще бы, -- отозвался мой брат. -- Он стал бездомным. -- Но почему? -- По собственной глупости... или порядочности. Он был одним из тех приближенных Рахили, которые вместе с ней дали присягу на верность Дому Света; и он оказался единственным, кто отнесся к ней серьезно. Одно время он был советником Рахили... -- Амадис сделал паузу, поскольку мы оказались перед небольшой дверью, ведущей наружу. Прежде чем открыть ее, брат посмотрел на меня и иронично усмехнулся. -- То есть, я хотел сказать, что Джона был одним из моих государственных советников. Но недолго. Вскоре он впал в немилость у Рахили, так как позволял себе открыто критиковать ее политику. -- С каких позиций? -- С позиций наших оппозиций. Он убеждал Рахиль, что в своих решениях она должна исходить прежде всего из интересов Света, а не только печься о том, как извлечь побольше выгоды для Израиля. И кстати, если ты думаешь, что моя незадачливая женушка действовала по наущению своего отца, то глубоко заблуждаешься. Давид не раз говорил ей, что он сам способен позаботиться о благе своего народа, а ее политика приносит лишь вред обоим Домам, однако Рахиль... Впрочем, ладно, не будем об этом. Как говорится, de mortuis aut bene aut nihil. Мы миновали павильон, где на моей памяти Амадис имел обыкновение завтракать в обществе хорошеньких женщин, и оказались в начале одной из аллей, ведущей в глубь сада. Глядя на покрытые белым цветом деревья и усыпанную опавшими лепестками землю, я по старой детской привычке подумал о доброй Снежной Королеве, принесшей вместо метели и вьюги волшебный цветочный снегопад и благоухание вечной весны... Мои мысли невольно обратились к Бронвен, которая была моей персональной Снежной Королевой и оставалась ею впредь, несмотря на перемену облика. Эти несколько дней она упоенно играла роль Даны, и не потому, что так было нужно, а потому что ей это нравилось -- главным образом из-за Юноны, которая просто души в ней не чаяла. Порой у меня возникала забавная идея поженить Брендона и Бронвен, чтобы не огорчать маму... и чтобы Дана обрела свободу. -- Если бы наша встреча состоялась при других обстоятельствах, -- вновь заговорил Амадис, когда мы двинулись вдоль аллеи, -- я бы первым делом спросил у тебя, каково это -- на двадцать лет потерять память, прожить заново жизнь, а затем вспомнить всю прежнюю? Какие чувства ты испытываешь, оглядываясь на свое прошлое? -- Двойственные, -- ответил я. -- В самом прямом смысле этого слова. Субъективно я воспринимаю свое прошлое как бы состоящее из двух отрезков -- но не следующих один за другим, а идущих параллельно и сходящихся в точке, которую я называю обретением себя. И сейчас, вспоминая детство, я вспоминаю оба свои детства как единое целое. Иногда мне кажется, что один день я был Кевином, а на следующий все забывал и становился Артуром, чтобы еще через день снова стать Кевином, -- и так длилось многие годы. Рассуждая логически, я, конечно, отдаю себе отчет в действительной хронологии событий, но на уровне эмоций и ассоциативного мышления мое восприятие двух моих прошлых жизней несколько иное -- не столь логичное, зато более цельное. -- А в тот момент обретения себя, я полагаю, ты испытал нечто похожее на приступ шизофрении? -- Не "нечто похожее", а настоящий приступ шизофрении. Причем очень острый. С точки зрения Артура это выглядело так: я пересек бесконечность, прошел сущий ад, но вышел из него живым, пора бы уже расслабиться и отдохнуть -- как вдруг я обнаруживаю в себе еще одну личность, которая тоже является мною, но имеет свои собственные воспоминания и с самого раннего детства живет собственной жизнью. -- Вы боролись друг с другом?.. То есть, ты боролся сам с собой? -- И да, и нет. В первый момент каждая из моих личностей вознамерилась поглотить другую, но они были настолько совместимы, что почти моментально начался процесс их слияния. -- И все-таки в тебе доминирует твоя прежняя личность, -- заметил Амадис. -- Ты тот самый Артур, которого я знал много лет назад. Я усмехнулся: -- А вот мой новый друг, Морган Фергюсон, говорит, что я все тот же Кевин МакШон, который немного повзрослел, набрался опыта и обзавелся родственниками. -- А ты сам? Кем ты себя больше чувствуешь? -- Я совсем не чувствую разницы и подчас даже путаюсь в воспоминаниях. Ведь, как я уже говорил, в моем собственном восприятии обе мои жизни не разделены временным интервалом, они как бы накладываются друг на друга. Порой мне кажется, что лишь полгода назад Диана проводила меня в путь... -- Тут я умолк, мысленно скорчившись от невыносимой боли. Мучительно знать, что твоя любимая мертва, но еще мучительнее знать, во что она превратилась после смерти. Иногда я удивляюсь: почему я еще в здравом уме, как я не рехнулся после той встречи в глубинах Источника, что помогло мне устоять перед соблазном окунуться в манящую пучину безумия? Долг, дружба, привязанность, любовь?.. Быть может, любовь. Но не к Дэйре. -- Мне очень жаль, что она погибла, -- сказал Амадис, прерывая тягостную паузу в нашем разговоре. -- Я всегда симпатизировал Диане и... Извини меня, Артур. Я не должен был позволять моим сторонникам использовать Пенелопу в борьбе против отца. Это самое меньшее, к чему обязывала меня наша дружба, но и этого я не сделал. Из меня вышел никудышный брат. -- Ошибаешься, -- сухо ответил я. -- Как брат ты еще не совсем безнадежен. А у меня слишком мало братьев, чтобы походя браковать их. И кстати, о братьях. Тебе ничего не известно об Александре? -- Совсем ничего. В Царстве Света он не появлялся уже Бог весть сколько времени, и я, признаться, очень смутно помню его лицо. -- А не исключена возможность, что недавно он побывал здесь инкогнито? Амадис повернул голову и, не сбавляя шаг, пристально посмотрел на меня: -- Ты подозреваешь Александра? -- Я не исключаю того, что он мог быть причастен к убийству Рахиль. Это вполне в его духе -- насолить мне, тебе, а заодно всей нашей семье и всему Царству Света. К тому же он презирает израильтян за то, что они отвергли Иисуса. -- И как, по-твоему, он это провернул? Даже если предположить, что он инкогнито побывал в Царстве Света и сумел раздобыть необходимое количество урана, то остается еще целый ряд вопросов, на которые я не нахожу ответа. Во-первых, как он исхитрился подсунуть свою бомбу Рахили... -- Не обязательно Рахили, -- заметил я. -- Уран мог находиться при ком-либо из ее спутников. -- Допустим. Но тогда как Александр узнал, кто будет сопровождать Рахиль, и вообще, откуда ему стало известно, что она собирается посетить отца? Ведь это решение она приняла импульсивно, после нашей ссоры, а менее чем через час уже вошла в Тоннель, где и погибла. Так что наш братец, прятавшийся в закоулках дворца, никак не мог провернуть свое темное дельце. -- Без сообщников, -- уточнил я. -- А вдруг он вступил в сговор с одним из друзей Харальда, занимающих довольно высокое положение при дворе? Я полагаю, что такие имеются. -- Таких хоть отбавляй, -- согласился Амадис. -- Харальд был весьма популярной личностью в Доме, а радикалов нынче как собак нерезаных. -- Вот тебе и ответ. Александру незачем было прятаться в закоулках дворца. Всю грязную работу сделал за него кто-то другой -- тот, кто ненавидел Рахиль и желал избавиться от нее. -- Что ж, ладно. Предположим, что Александр действительно нашел себе сообщника или сообщников и устроил это покушение. Это вполне вероятно, хоть и притянуто за уши; но это еще цветочки. Главный вопрос состоит в том, как же так получилось, что ни Рахиль, ни ее спутники, ни охрана Зала Перехода, не обнаружили радиоактивного излучения. Кроме того, во время твоего отсутствия в Зале были установлены сверхчувствительные детекторы, которые передавали информацию на центральный терминал контрольного поста службы безопасности. Я проверил все записи -- вплоть до момента взрыва не было зафиксировано ни малейшего отклонения от естественного фона. Чертовщина какая-то. -- Стало быть, ты не знаешь, как можно скрыть присутствие радиоактивных материалов? -- Почему же, знаю. Можно поместить уран в свинцовый контейнер, а можно создать специальные чары, поглощающие жесткие лучи. Однако в первом случае контейнер оказался бы слишком тяжелым и большим, чтобы просто положить его в карман. А во втором случае чары привлекли бы к себе внимание с еще большей вероятностью, чем радиация как таковая. -- А еще можно, -- веско добавил я, -- временно увеличить на несколько порядков сильное взаимодействие в ядрах урана и, таким образом, превратить их в устойчивые. Устремленный на меня взгляд Амадиса выражал такое неподдельное изумление, что в его искренности сомневаться не приходилось. Он был просто потрясен. -- И ты можешь это сделать?! -- Могу. Правда, Тоннель мне провести не удастся. Он моментально расщепит эти ядра на нуклоны, причем взрыв получится гораздо сильнее -- из-за высвобождения энергии чар, увеличивающих сильное взаимодействие. По моим прикидкам, злоумышленнику, если он использовал схожую методику, достаточно было лишь одного грамма урана, а еще меньше -- плутония, чтобы обречь Рахиль и ее спутников на верную гибель. -- Твой Образ Источника позволяет тебе манипулировать такими фундаментальными силами? -- Так же, как и Янь. Вот почему у Бр