ольба о помощи. Алена хотела, чтобы я остановил ее, не позволил ей улететь. И если бы не моя вчерашняя встреча с Тори, я бы не устоял перед ее просьбой. Я бы немедленно связался с Конноли и объяснил ему, что его дочери ничего не угрожает, и, хотя она не оправдана присяжными, вторично ее к суду не привлекут, даже если следствию удастся доказать факт подделки записей. В свою очередь, Алена, почувствовав мою поддержку, наотрез отказалась бы улетать... И в результате получилось бы так, что она осталась здесь ради меня, только потому, что я так захотел. Тогда бы я стал вроде как ее должником и уже не смог бы избегать с ней встреч. Не знаю, к чему бы это привело, но уж явно ни к чему хорошему. К счастью, теперь у меня была Тори, и мысли о ней позволили мне удержаться от необдуманных поступков. Я не стал ничего предпринимать и постарался побыстрее выбросить Алену из головы. Сделать это оказалось проще простого -- нужно было всего лишь думать о Тори. И я думал о ней, с нетерпением ожидая ее возвращения. Однако после обеда Тори не вернулась. И вечером тоже. И к ночи. А из утренней сводки новостей я узнал, что малогабаритный космический корабль "Свободный Арран", принадлежащий видному арранскому оппозиционеру Томасу Ф. Конноли, потерпел крушение при переходе в овердрайв. Сам характер взрыва и высокий радиационный фон в районе катастрофы заставляли предполагать террористический акт... Глава 12 МИШЕЛЬ ТЬЕРРИ, ДИПЛОМАТ Тьерри лежал на койке, укрытый по грудь одеялом, и лениво наблюдал за тем, как Виктория одевается. А она, чувствуя на себе его взгляд, делала это нарочито медленно, явно рисуясь перед ним. Ее движения были плавными, грациозными и необычайно сексуальными; даже то, как она вдевала в уши сережки, было исполнено глубокого эротизма. Она не просто одевалась, а демонстрировала своеобразный стриптиз наоборот. И это не было всего лишь кокетством. Тьерри видел, что Виктория не удовлетворена, что она хочет еще ласки и таким образом пытается расшевелить его, раззадорить. Однако тщетно -- за время, которое они провели в постели, он так измотался, что сейчас был совершенно бессилен как мужчина. В ближайшие несколько часов он мог только любоваться ею -- но не заниматься с ней любовью. Виктория надела облегающие брюки из тонкой черной ткани и тщательно разгладила на бедрах складки. Затем присела на край койки, наклонилась и легонько чмокнула Тьерри в губы. -- Ну, ладно. Когда очухаешься, присоединяйся к нам с Евой за обедом. А вечером мы продолжим наши забавы. "Боже! -- внутренне содрогнулся Тьерри. -- Ведь вечер совсем скоро -- через каких-нибудь десять часов..." -- Ты сумасшедшая нимфоманка, -- ласково сказал он. Она улыбнулась: -- Нет, я просто маленькая поблядушка. Периодически. А в остальное время я настоящая лапочка. Потерпи немного, и ты в этом убедишься. Еще раз поцеловав его, Виктория встала и направилась к двери. -- Тори, -- окликнул ее Тьерри. -- Извини за "нимфоманку". Виктория повернулась к нему. -- За это извиняю. А за "Тори" -- нет. Не называй меня так, сколько раз тебя просить! Я Вика или Вики -- но не Тори. Так меня называл отец, а я не хочу о нем вспоминать. Понятно? -- Да, Вика. -- Вот и хорошо. -- Она послала ему воздушный поцелуй и вышла из каюты. Оставшись один, Тьерри еще некоторое время лежал, размышляя о своих отношениях с Викторией. Их связь началась неделю назад, через два дня после отлета с Эль-Парадисо. Случилось это без всяких романтических прелюдий, просто и буднично: поздним вечером Виктория зашла к нему поболтать перед сном, а через четверть часа их беседа уже продолжилась в постели. То же самое, с незначительными вариациями, происходило и в последующие вечера, причем она ни разу не оставалась с ним на всю ночь, а выжав его, как лимон, уходила спать к себе -- вернее, к Еве. Еще они встречались в середине дня, и опять же -- без лишних разговоров Виктория заваливала Тьерри на койку и буквально насиловала его, после чего одевалась и спешила вернуться к подруге. А он, вконец измотанный, оставался в постели и думал о том, что еще ни с одной женщиной у него не было таких донельзя странных отношений. Впрочем, и женщин у Тьерри было совсем мало -- раз, два, и обчелся. Дипломатическая карьера оставляла не очень-то много времени для личной жизни. Сделав над собой усилие, Тьерри поднялся с койки, не спеша оделся и взял свой ноутбук, собираясь до обеда немного поработать с материалами о Дамогране и Сицилианском Экспедиционном Корпусе. Но сначала он открыл личное дело Келли Симпсон и в который уже раз внимательно перечитал его в слабой надежде найти хоть какую-то зацепку к ее исчезновению. Разумеется, ничего он не нашел. Досье наверняка было фальшивым от начала до конца, а если и отражало действительность, то только в той малой части, которая касалась ее видимой, формальной стороны работы в дипкорпусе Земли. Тьерри уже не сомневался, что Келли была не та, за кого себя выдавала, однако на главный вопрос -- кем она являлась на самом деле -- ответа по-прежнему не было. Если сотрудником земной разведки (в это ему очень хотелось верить), то почему тогда начальство, назначив его главой дипломатической миссии, даже не намекнуло о ее двойном статусе? Ведь это было против всяких правил -- оставлять посла (а Тьерри, как-никак, был послом, хоть и временным) в неведении относительно деятельности его подчиненных, за которых он нес полную ответственность... Тяжело вздохнув, Тьери наконец сделал то, что должен был сделать еще десять дней назад: внес в личное дело Келли запись о том, что во время остановки на Эль-Парадисо она не вернулась на корабль. Когда же он сохранил сделанные в досье изменения, ноутбук внезапно сообщил, что получено новое письмо, и предложил прочитать его. Тьерри был сильно удивлен. С тех пор, как он покинул Нью-Джорджию, его компьютер работал в автономном режиме, без подключения к инфосети (да и где ей было взяться в межзвездном пространстве?), и письму попросту не было откуда прийти. Правда, пару раз он соединялся с бортовой сетью, однако не регистрировал в ней свой адрес и вообще сомневался, что здесь предусмотрен почтовый сервис -- в условиях корабля куда проще связаться с человеком по интеркому или же зайти к нему в гости. Так что этому письму могло быть только одно разумное объяснение: оно пришло еще до отлета, но по каким-то причинам затерялось, и всплыло только теперь, почти что с месячным опозданием. Тьерри приказал открыть письмо и испытал настоящий шок, когда увидел, что в графе "отправитель" указано имя Келли Симпсон. Но это были еще цветочки -- само содержание письма оказалось куда более интригующим. "Дорогой Мишель! Я очень надеюсь, что ты никогда не прочитаешь эти строки, и пишу их лишь для подстраховки. Если же со мной что-нибудь случится, ты непременно сделаешь соответствующую запись в моем личном деле -- ведь ты очень обязательный и систематичный человек. Тогда сработает установленный мною резидент, который я настроила на целый ряд ключевых слов, и ты получишь это письмо. Убедительно прошу тебя, прочитав его, немедленно уничтожить. Я не имею права посвящать тебя в детали моей миссии, она настолько секретна, что о ней известно только считанным людям в руководстве МИДа. Скажу лишь то, что собиралась открыть тебе на Дамогране: от имени нашего правительства мне поручено провести переговоры с адмиралом Сантини. О предмете этих переговоров и об их цели, к сожалению, ничего конкретного сообщить не могу. Теперь о главном. Если в пути со мной произойдет „несчастный случай" и я не доберусь до Дамограна, ты должен предупредить адмирала Сантини, что у командования СЭК возникли серьезные подозрения на его счет, а коммодор Конте со своей фальшивой опалой направлен к нему в качестве приманки. Я очень боюсь, что Сантини не устоит перед соблазном привлечь на свою сторону такого ценного офицера и тем самым погубит все свои планы. Коммодору помогают двое человек -- заместитель главного инженера Костелло и мичман Джустини, третий навигатор. Они заподозрили меня в связях с Семьей Маццарино (нет, надо же!), и Бруно Костелло, под предлогом ухаживаний, стал за мной следить. Действовал он не очень профессионально, возможно, слишком увлекся мной, и это позволило мне раскусить его -- а уже через него я вышла на Джустини и коммодора. Я почти на сто процентов уверена, что они не догадываются о моей осведомленности, однако чем черт не шутит. Поэтому я решила перестраховаться и написать тебе письмо. Пожалуйста, Мишель, сейчас же сотри его. И не забудь предупредить адмирала Сантини -- это очень важно. Не поминай меня лихом, Келли". Тьерри еще раз пробежал глазами текст и без колебаний стер послание Келли, а затем убедился, что никаких его следов в компьютере не осталось. Ему даже в голову не пришло сохранить копию, пусть и в зашифрованном виде. Работая на Нью-Джорджии третьим секретарем посольства, он часто имел дело с секретными материалами и привык строго придерживаться инструкций по обращению с ними. А указания насчет письма были вполне определенными, не допускавшими двусмысленного толкования -- прочитать и сразу уничтожить. От этого зависело не только сохранение тайны, но, возможно, и сама его жизнь. "Что с тобой, Келли? -- мучительно думал Тьерри. -- Жива ли ты еще?.." На обед он не пошел, так как опасался, что, встретившись с кем-то из названной Келли троицы -- либо с коммодором, либо с мичманом Джустини, либо с Бруно Костелло, -- не сможет сдержаться и с головой выдаст себя своим поведением. Голодный и расстроенный, Тьерри больше часа провалялся на койке, погруженный в невеселые мысли, пока не явилась Виктория. Она сразу поняла, что с ним не все в порядке. Впрочем, это было как раз немудрено -- он не умел убедительно притворяться, да и его отсутствие на обеде говорило само за себя. Однако Виктория обладала удивительной способностью докапываться до правды: она знала, что нужно говорить, чтобы вызвать человека на откровенность, задавала очень меткие вопросы, всегда находила убедительные контраргументы на любые доводы в пользу молчания и с прямо-таки инквизиторской ухищренностью воздействовала на собеседников всем своим очарованием, перед которым не могли устоять ни мужчины, ни женщины. Будь она следователем, ей бы не понадобилось дотошно собирать улики и строить логически безупречную версию обвинения; подследственные сами признавались бы во всех своих преступлениях, не выдерживая ее мягкого, но неотпорного психологического давления. Тьерри продержался меньше двадцати минут и полностью капитулировал, едва лишь Виктория прозрачно намекнула ему, что, если он будет хорошим мальчиком, она, возможно, сегодня останется с ним на целую ночь. Тьерри мечтал об этом всю последнюю неделю -- хоть раз заснуть, держа ее в своих объятиях, а, проснувшись наутро, увидеть, как она нежится рядом с ним в постели, -- и ему просто не хватило сил на дальнейшее сопротивление. Он рассказал ей о письме Келли, а Виктория выслушала его с широко распахнутыми от удивления глазами, но почему-то у Тьерри создалось впечатление, что она слегка переигрывает, и услышанное не поразило ее так сильно, как она хотела показать. -- А знаешь, -- произнесла она, выдержав паузу, -- по-моему, здесь что-то не так. Я не верю, что кто-либо из той троицы причастен к исчезновению Келли. Скорее даже, я уверена, что они в этом не замешаны. -- Почему ты так думаешь? -- Чутье такое. Знание. Ты же не станешь отрицать, что я неплохо разбираюсь в людях? -- Не просто неплохо, а великолепно. Ты видишь их насквозь. -- Да, -- кивнула она. -- Можно сказать и так. Я вижу людей насквозь -- почти всех, за редким исключением. Ни Конте, ни Костелло, ни Джустини к этому исключению не принадлежат. За десять дней я хорошо их изучила и знаю, что они не трогали Келли. Тьерри обнял ее за плечи и покачал головой. -- Ты отлично разбираешься в людях, Тор... Вика. Ты видишь их насквозь. Но -- видишь в них только хорошее. -- Тут ты ошибаешься. Я вижу все -- и хорошее, и плохое. Просто хорошим я наслаждаюсь, а плохое стараюсь игнорировать. Как правило мне это удается -- и слава Богу. Иначе бы я давно застрелилась от безысходности. Ее последние слова вызвали у Тьерри неясное чувство тревоги. Он не мог понять, в чем дело, но внезапно его охватил страх -- беспочвенный, беспричинный, иррациональный. Страх не перед чем-то конкретным, а страх сам по себе, вынырнувший из глубин его подсознания по цепочке каких-то парадоксальных и совершенно абсурдных с точки зрения здравого смысла ассоциаций. Тем не менее этот страх был реален, он порождал холод в груди, сумятицу в мыслях и заставлял сердце болезненно ныть в предчувствии чего-то ужасного... Виктория резко повернулась к нему: -- Что тебя беспокоит, Мишель? Что еще, кроме неприятностей с Келли? Ты чем-то встревожен, чем-то напуган. Но чем? Мимоходом Тьерри поразился ее необычайному чутью на человеческие эмоции. Она не просто уловила его страх, но и верно догадалась, что он никак не связан с исчезновением Келли, а направлен на что-то другое... вот только не ясно, на что. -- Не знаю, -- растерянно ответил Тьерри. -- Я не понимаю, что со мной. Ничего не понимаю... Виктория долго смотрела ему в глаза. -- Я тоже не понимаю. Не могу разобраться. И это очень, очень плохо. Глава 13 МАРЧЕЛЛО КОНТЕ, КОММОДОР Прибытие в эскадру нового военного корабля, даже такого устаревшего, как "Отважный", стало настоящим событием для всей дамогранской базы. Конте мог судить об этом хотя бы по тому, что к терминалу орбитальной станции, куда пристыковался эсминец, явился сам командующий, адмирал Сантини, в сопровождении целой толпы штабных чинов. Поднявшись на борт, Сантини выслушал доклад командира корабля и, в соответствии с уставом, принял эсминец и весь экипаж в свое подчинение. Затем последовал традиционный обход судна, и к его концу Конте выделил в свите адмирала сорокалетнего офицера в командорском чине, который осматривался вокруг с этаким хозяйским видом, словно "Отважный" был его личной собственностью. Эти взгляды были хорошо знакомы Конте; он и сам так смотрел на каждое новое свое судно. "Значит, эсминец у меня забирают, -- подумал он, чувствуя огромное облегчение от того, что Василов больше не будет его старшим помощником. -- Интересно, что я получу взамен? Дадут бригаду? Назначат капитаном флагмана? Но в том и другом случае придется кого-то потеснить -- а в результате я наживу смертельного врага..." Ответ на этот вопрос Конте получил вскоре после прибытия на планету, в расположение штаба базы, где и состоялась его первая беседа с Сантини с глазу на глаз. Адмирал держался с ним очень дружелюбно, даже по-отечески, и в таком его отношении явственно проскальзывали нотки искреннего участия -- ведь он и сам был в опале, поэтому мог понять чувства молодого, блестящего офицера, чьи честолюбивые надежды в одночасье рухнули и обратились в прах. Вопреки ожиданиям, Сантини не походил на человека, сломленного судьбой, разочарованного в жизни и в карьере. В свои пятьдесят шесть лет он выглядел едва ли на пятьдесят и не очень сильно отличался от того адмирала Сантини, которого Конте помнил по лекциям в академии. Это по-прежнему был энергичный, целеустремленный, уверенный в себе и в своих силах человек, который знал, чего хочет добиться, и не собирался сворачивать с намеченного пути. -- Признаться, -- произнес адмирал, -- я сначала не поверил своим глазам, когда с "Отважного" пришел телекс за вашей подписью. Вот уж не думал, что дело дойдет до ссылки на Дамогран. -- Вы не знали о моем назначении? -- вежливо поинтересовался Конте. Он отрицательно покачал головой: -- Я узнал об этом лишь сегодня утром, когда вы вышли на связь с базой. У нас большие проблемы с оперативной информацией. Мы получаем новости из внешнего мира не курьерами, как другие базы, а обычно оказией -- почтовыми, пассажирскими или грузовыми кораблями. В нашем случае верховное командование предпочитает не тратиться на курьеров -- все равно в настоящее время дамогранская база не имеет никакого стратегического значения. Лет через пятьдесят -- да, в этом регионе станет горячо, но пока это тихое и мирное захолустье. Тмутаракань, как здесь говорят. Последние известия, которые мы получили с Терры-Сицилии, касаются событий, происходивших за две недели до вашего отлета. Тогда вас еще не назначили капитаном "Отважного". -- Так точно, адмирал, -- подтвердил Конте. -- Я получил это назначение за восемь дней до старта. Он ожидал, что Сантини заведет с ним разговор о событиях на Тукумане и выскажет свое мнение по поводу предъявленных ему обвинений, но адмирал обошел эту тему молчанием, даже не поинтересовавшись итогами работы следственной комиссии. Впрочем, один итог -- перевод на Дамогран -- был очевиден и без всяких расспросов. -- Итак, к делу, -- заговорил Сантини, включив терминал на столе и вставив в считывающее устройство свою идентификационную карточку. -- Я уже подготовил приказ о вашем новом назначении. Оставлять вас капитаном устаревшего эсминца я считаю нецелесообразным -- это неподходящая должность для офицера с вашим опытом и квалификацией. Вы согласны со мной? Конте кивнул: -- Полагаю, адмирал, что мне по плечу и более ответственный пост. -- Я тоже так думаю, коммодор. Тем не менее, передать в ваше подчинение одну из пяти бригад я не могу -- их возглавляют опытные, знающие свое дело люди, которые не заслуживают понижения в должности. Та же ситуация и с ведущими кораблями эскадры, к тому же только три из них выше классом, чем эсминец "Отважный". Что до штаба, то его возглавляет равный вам по званию, хоть и не такой талантливый офицер -- коммодор Валенти. Он отлично справляется со своими обязанностями, и у меня нет к нему ни малейших претензий. А значит... -- Сантини выдержал короткую паузу, проницательно глядя на него, -- остается сама эскадра. Конте был застигнут врасплох, но постарался скрыть свои чувства под маской вежливого удивления. -- Прошу прощения, адмирал, но ведь командир эскадры -- вы. -- Совершенно верно. Как начальник дамогранской базы, я являюсь главнокомандующим всех дислоцированных в этом секторе вооруженных сил Корпуса. А поскольку эти силы, если не считать орбитальной станции и прикрепленного к ней дивизиона планетарных заградителей, состоят из одной эскадры, то одновременно я занимаю пост ее командующего. Это обычная практика, позволяющая устранить лишнее звено в командной цепочке. Однако ничто не мешает мне поставить во главе эскадры кого-то другого -- я располагаю соответствующими полномочиями. Ваше назначение, конечно, должны будут утвердить в Генеральном Штабе, но вряд ли там станут возражать. Для ваших злопыхателей все едино, командуете вы эсминцем или всей эскадрой; главное, что вы вдали от всех основных баз Корпуса. -- Это адмиральская должность, -- осторожно заметил Конте. -- На Тукумане эти соображения вас не остановили, -- тотчас парировал Сантини. -- И в целом вы неплохо справились с взятыми на себя полномочиями. На нашей базе я единственный адмирал, так что проблем с нарушением старшинства не возникнет. Верховное командование поставило меня в весьма неловкое положение, прислав вас на Дамогран на этом древнем эсминце. Оно, несомненно, понимало, что я окажусь в затруднении, пытаясь найти подходящую для вас должность, не ущемив при этом других офицеров базы, и фактически само подтолкнуло меня к такому решению. Еще замечания есть, коммодор? -- Нет, адмирал, -- с бесстрастным выражением лица ответил Конте. -- Я готов подчиниться вашему приказу. -- Значит, вопрос решен. -- С этими словами Сантини активировал речевой интерфейс терминала, назвал дату и точное время, после чего подтвердил вступление приказа в силу. -- Поздравляю, коммодор. Теперь вы командующий дамогранской эскадрой. Конте хотел было подняться с кресла и по уставу отдать честь, но адмирал взмахом руки остановил его. -- Погодите до официального представления, сейчас мы с вами просто беседуем. Я уже отдал распоряжение собрать весь присутствующий на базе командный состав эскадры, через час вы будете введены в свою новую должность. А пока суд да дело я хотел бы услышать, что за неприятности случились у вас во время остановок на Нью-Джорджии и Эль-Парадисо. С вашими письменными рапортами, которые вы прислали по телексу, я уже успел ознакомиться. Теперь расскажите об этом подробнее. Конте в деталях поведал адмиралу о двух происшествиях в пути -- как о трупе незнакомца в машинном отделении, так и об исчезновении Келли Симпсон. Он сообщил все, что знал, кроме одного крайне важного момента -- а именно, признания Василова. После длительных размышлений Конте решил утаить эти сведения, поскольку Сантини был одним из подозреваемых в организации диверсии, а в таком случае жизнь Виктории Ковалевской, невесть откуда прознавшей о бомбе, оказывалась под угрозой. Вместе с ней мог пострадать и Василов -- просто так, за компанию. Поэтому ближе к концу полета Конте сказал своему старшему помощнику, что передаст его отчет в Службу Безопасности (что, в общем, соответствовало действительности) и приказал держать язык за зубами. Василов с радостью согласился -- он понимал, что если дело засекретили, то он, скорее всего, не заработает даже взыскания. Правда, Джустини предлагала ничего не скрывать от Сантини и тем самым спровоцировать его на решительные действия. В принципе, Конте соглашался, что это было бы разумно, однако, будучи военным, а не сотрудником спецслужб, он испытывал стойкое отвращение к подобной "ловле на живца" и отказался от соблазнительной идеи устроить для адмирала западню. Джустини была недовольна, но перечить ему не посмела. Зато Бруно Костелло полностью поддержал своего командира -- как и все мужчины на корабле, он быстро подпал под действие чар Виктории и не хотел подвергать ее смертельному риску. Хотя она, если начистоту, не давала оснований для столь трогательной заботы о ее безопасности. Кем бы она ни была и откуда бы ни узнала о готовящейся диверсии, выбранный ею способ, чтобы передать предупреждение, был ниже всякой критики. Она откровенно играла их жизнями -- и вполне заслуживала такой же жесткой ответной игры... Как ни странно, Сантини куда больше заинтересовался случаем с помощницей посланника, чем обнаруженным Костелло трупом. Под конец разговора у Конте создалось впечатление, что адмирал был лично знаком с Келли Симпсон или, по крайней мере, кое-что знал о ней и ожидал ее прибытия. Он был очень обеспокоен ее исчезновением, хотя пытался это скрыть, и, похоже, нисколько не сомневался, что с ней произошли крупные неприятности. "Черт возьми, кто же она? -- думал Конте. -- Или кем она была. Явно не киллером Маццарино. И вряд ли агентом иностранной разведки... А впрочем, кто знает. Возможно, дела обстоят еще хуже, чем подозревает Ваккаро, и Сантини не просто заговорщик, а предатель, вступивший в сговор с врагами Протектората. Правда, Земля к таковым не относится, но мисс Симпсон вполне могла быть внедренным в земной дипкорпус агентом Империи Зулу, Поднебесной, Православного Союза или Четвертого Рейха. И вероятнее всего первое -- ведь она негритянка..." -- Ну, ладно, -- произнес адмирал, подводя черту под их длительным разговором. -- Командный состав эскадры уже собрался, пора идти на представление. К исполнению своих новых обязанностей вы приступите завтра. Сегодня отдохните, займитесь обустройством своей новой квартиры. Если она вам не понравится, можете заказать себе отдельный дом -- его соберут и установят максимум за неделю. А вечером я приглашаю вас на ужин; отметим в узком кругу ваше назначение. x x x Наземная инфраструктура местной базы Корпуса состояла всего из одного военного городка, расположенного в полусотне километров от столицы Дамограна, Нью-Монреаля, вблизи единственного на планете космопорта, который использовался как в оборонных, так и в сугубо гражданских целях. Большинство штатных сотрудников базы проживали в специальном поселке на берегу реки Оттавы, состоявшем из шести многоквартирных домов и нескольких десятков небольших особняков для семейных офицеров и специалистов. Поскольку у Конте не было семьи, да и все особняки в поселке были заняты, ему предоставили свободную трехкомнатную квартиру в одном из домов. Своим новым жильем он остался полностью доволен и решил его не менять -- все равно в качестве командира эскадры он большую часть времени будет проводить либо на орбитальной станции, либо на флагмане. Раскладывая в квартире свои небогатые пожитки, Конте размышлял о сегодняшних событиях и вскоре пришел к выводу, что адмирал Сантини не был с ним откровенным. А если называть вещи своими именами, то он попросту солгал, утверждая, что лишь утром узнал о его переводе на Дамогран. Такое важное решение, как передача командования эскадрой, не принимается впопыхах между завтраком и обедом, адмирал должен был тщательно обдумать его, взвесить все "за" и "против" -- а на это потребовалось бы как минимум несколько дней. Следовательно, прибытие Конте не явилось для него сюрпризом, но информацию об этом он получил не по официальным каналам, а по своим личным, существование которых держал в строжайшем секрете. Подобная таинственность могла иметь только одно разумное объяснение -- эти каналы он использовал для контактов, неподобающих адмиралу сицилианского флота. Да и сам факт его назначения командиром эскадры очень настораживал Конте. Сантини, конечно, объяснил причины своего решения, и звучали они вполне убедительно. Но также это мог быть и ловкий, тонко рассчитанный ход со стороны адмирала: он догадывался (или даже знал!) об истинной причине его перевода на Дамогран и специально навязал ему эту ответственную должность, чтобы по горло завалить его работой и лишить возможности что-то вынюхивать. "Хотя с другой стороны, -- внезапно понял Конте, -- адмирал Ваккаро еще три месяца назад допускал возможность такого назначения. Да, верно -- в том нашем разговоре он вскользь заметил, что я буду занимать значительное положение в руководстве базы. Вряд ли он имел в виду командование бригадой..." Разобрав свои вещи, Конте пару часов отдохнул, затем принял душ, побрился, надел парадный мундир, накинул поверх него утепленный китель (здесь уже начиналась зима) и отправился на званный ужин к адмиралу Сантини. К вечеру поселок заметно ожил, и по пути к особняку начальника базы он познакомился еще с дюжиной своих новых подчиненных; в основном это были совсем молодые офицеры, которые смотрели на него с нескрываемым восхищением. За четыре с лишним года, прошедших со времени Сейшейского кризиса, Конте привык, что его считают героем, но так и не смог полностью вжиться в эту роль -- то ли из-за привитой в детстве скромности, то ли по причине врожденной застенчивости, которую не искоренили даже годы армейской муштры. С одной стороны это было хорошо, так как не позволяло ему излишне зазнаваться и терять чувство реальности, а с другой -- плохо, ибо порой он недооценивал степень своего влияния на окружающих. Так, например, во время тукуманского инцидента он не сразу решился арестовать контр-адмирала Эспинозу, сомневаясь в поддержке личного состава эскадры. Из-за его нерешительности было потеряно драгоценное время, и это стоило сотен человеческих жизней. Настоящий же герой, считал Конте, действовал бы без малейших колебаний... Дверь в доме Сантини ему открыла Ева. -- Добрый вечер, коммодор, -- как всегда сдержанно, с обычной для их отношений прохладцей, произнесла она. -- Проходите, пожалуйста. Отчим сейчас занят, но к ужину освободится. Он беседует с посланником. -- С господином Тьерри? -- на всякий случай уточнил Конте. -- Да, с Мишелем, -- ответила Ева, вешая его китель в шкаф. -- Он тоже приглашен на ужин. "Так-так-так, -- подумал Конте. -- Очень интересно. Значит, и посланник в этом замешан. Вот уж не ожидал..." -- На самом деле, -- между тем продолжала Ева, -- у нас будет не ужин, а обед. Ужинают на Дамогране примерно в десять вечера, а спать ложатся после тринадцати. Вам придется привыкать к длительности здешних суток. Девушка провела его в гостиную, где сидела на диване Виктория с электронной книгой в руках. Увидев их, она отложила книгу, встала и ослепительно улыбнулась: -- Здравствуйте, коммодор. Сегодня с утра вы были так заняты, что я не успела поблагодарить вас. С удовольствием делаю это сейчас. -- Простите, синьорина? -- не понял Конте. -- За что? -- Ну, за то, что вы подвезли меня до Дамограна, -- объяснила она, вновь устраиваясь на диване. -- Это было очень мило с вашей стороны. -- Не стоит благодарности, -- вежливо ответил он. -- Вы уже сполна отблагодарили меня и весь экипаж одним своим присутствием на корабле. Это заметно скрасило наши серые будни. Улыбка Виктории из приветливой сделалась чуточку лукавой: -- Держу пари, иногда вам казалось, что я их чересчур скрашиваю. Временами, особенно на первых порах, вы вообще жалели, что взяли меня на корабль. -- Ладно, -- отозвалась Ева. -- Вы тут развлекайте друг друга, а я побежала на кухню помогать маме. Скоро придут остальные гости, пора уже накрывать стол. Конте провел ее долгим взглядом, пока она не скрылась за дверью, затем снова повернулся к Виктории. -- Вы поселились у Евы? -- спросил он, усевшись в соседнее кресло. -- Да. Мы с вами по-прежнему будем часто видеться. В ее голосе явственно прозвучали кокетливые нотки, и Конте уже в который раз задумался о том магическом действии, которое оказывает на мужчин женская красота, особенно такая утонченная, как у Виктории. Как и все члены экипажа, он тоже не остался равнодушен к ней, и если бы она остановила свой выбор на нем, а не на Мишеле Тьерри, у него вряд ли хватило бы сил противостоять ее чарам. И это при том, что он вовсе не был влюблен в нее, да и вообще не питал к ней каких-либо глубоких чувств. Она просто вызывала в нем желание -- банальное и естественное желание, целиком и полностью продиктованное инстинктами. "Все-таки мы, мужчины, похотливые животные, -- размышлял Конте. -- Нам следует брать пример с женщин -- с их требовательностью, с их разборчивостью, с их глубиной чувств. Если бы в этом отношении мы были похожи на них, мир был бы гораздо лучше... Хотя нет -- тогда бы человеческий род прекратил свое существование. А если бы, не дай Бог, женщины реагировали на мужчин так же, как мы на них, то у человечества, всецело поглощенного сексом, не оставалось бы ни сил, ни времени, ни желания развивать цивилизацию..." Виктория проницательно смотрела на него, словно читая все его мысли. Наконец она произнесла: -- Извините, что вторгаюсь в вашу личную жизнь, коммодор, но мне кажется, что в последнее время вы слишком озабочены. -- Чем? -- Мной. С некоторых пор вас неотступно преследует желание завалить меня в постель. Только не говорите, что я ошибаюсь. Конте почувствовал, как на его лицо набегает краска. Справившись с секундным замешательством, он спросил: -- Вы считаете, что это плохо? -- Вовсе нет. Само по себе это нормально. У каждого взрослого гетеросексуального мужчины моя внешность вызывает вполне однозначную реакцию, и я давно к этому привыкла. Однако в вашем случае присутствует один момент, который мне очень не нравится. -- Какой же? -- Вы хотите меня назло Еве. Вроде как для того, чтобы отомстить ей за ее холодность и безразличие. Вы смотрите на меня как на запасную утешительницу -- а я не привыкла выступать в таком амплуа. Это сильно уязвляет мое самолюбие. По своему обыкновению, Конте не стал сходу возражать, а сначала хорошенько обдумал слова Виктории. И честно вынужден был признать, что она не так уж далека от истины. А вернее -- попала в самую точку. -- Я должен попросить у вас прощения, -- сказал он. -- Вы совершенно правы. Сам я не догадывался об этом, пока вы не открыли мне глаза. Она кивнула: -- Порой наше подсознание выкидывает и не такие штучки. Например, вы искренне убеждены, что Ева недолюбливает вас, и наотрез отказываетесь замечать очевидное -- а именно, что она только притворяется, притом очень неумело. Чтобы понять это, не нужно обладать какой-то особой проницательностью, достаточно быть лишь самую малость наблюдательным. Однако вы предпочитаете оставаться слепым. Конте внимательно поглядел на нее: -- Зачем вы об этом говорите? -- Да затем, что Ева моя подруга, и мне надоело смотреть, как она мается. Ваше с ней поведение недостойно взрослых, здравомыслящих людей. -- А если так надо? -- спросил он. -- Если иначе нельзя? Между мной и Евой все равно ничего быть не может -- и вовсе не потому, что я старше ее на пятнадцать лет. Есть причины и посерьезнее. -- Да, знаю. Но, по-моему, все это глупости. Ева только по крови принадлежит к Семье Трапани, а по воспитанию она одна из вас. Она выросла в офицерской среде, здесь сформировалась как личность; ее взгляды, система ценностей, убеждения полностью чужды жизненному укладу сицилианских Семей. Она даже разделяет ваше презрительное отношение к ним. Настоящая семья для нее -- это вы, ваш Корпус. Конте с трудом удержался от горького вздоха. -- К сожалению, это ничего не меняет, синьорина. Совсем ничего. Для наших Ева все равно остается внучатой племянницей дона Трапани. И будет оставаться ею всегда. -- А вы, стало быть, не собираетесь портить себе карьеру? -- Вот именно, -- сухо ответил он. -- Можете считать меня черствым и бездушным солдафоном, но без жены я смогу прожить, а без флота -- нет. -- Нет, вы не черствый, -- мягко произнесла Виктория. -- И не бездушный. И уж тем более не солдафон. Просто вы одержимы своей работой. Дальнейшему разговору помешал приход нескольких офицеров, которых адмирал также пригласил к себе на ужин. Среди них были начальник штаба эскадры, коммодор Валенти, и капитан Романо, шеф местного отделения Службы Безопасности. Когда Конте обменялся любезностями со всеми новоприбывшими гостями, Романо, улучив момент, отвел его в сторону и спросил: -- Вы разговаривали недавно с адмиралом, коммодор? -- После представления в штабе, нет. А что случилось? -- Несколько часов назад, анализируя полученные от вас материалы, мы открыли кое-что любопытное, даже интригующее. Я сразу передал эту информацию адмиралу, а он приказал произвести повторную проверку, после чего доложить обо всем вам. -- Да, -- сказал Конте, -- я слушаю вас. -- Только не здесь, коммодор. Лучше пройдем в библиотеку, это рядом. Там нам никто не помешает. Они так и сделали. Закрыв дверь и включив звукоизоляцию, капитан Романо подошел к столу, где располагался компьютерный терминал, и вставил в считывающее устройство пластиковую карточку. -- Нам удалось идентифицировать фотоснимки и отпечатки пальцев трупа, найденного старшим лейтенантом Костелло, -- сообщил он, однако в голосе его не слышалось удовлетворения проделанной работой; скорее он был озадачен. Помимо тона, каким это было сказано, Конте также насторожила сама формулировка капитана -- слишком сдержанная и обтекаемая. Обычно в таких случаях говорят "опознать труп" или "установить личность", а выражение "идентифицировать" оставляют для официальных документов. -- Ну и каков результат? -- Мы обнаружили полное совпадение с данными на некоего Карло Ломбардо, сотрудника торгового представительства Семьи Дольче на Дамогране. Примерно год назад местная полиция арестовала его за управление флайером в нетрезвом состоянии, и все сведения о нем, включая отпечатки, попали в полицейскую картотеку. Как только мы ввели информацию о трупе в нашу базу данных, компьютер автоматически произвел поиск в планетарной инфосети и вскоре выдал нам досье на Ломбардо. Насчет снимков вы и сами можете убедиться. Это не отпечатки пальцев, никакой экспертизы проводить не нужно. С этими словами Романо вызвал на экран терминала две фотографии. На одной из них был изображен труп, обнаруженный более месяца назад в машинном отделении эсминца "Отважный"; а со второй на Конте с легкой улыбкой смотрел мужчина лет сорока. И хотя лицо трупа было искажено гримасой смерти, никаких сомнений не оставалось: на обоих снимках был один и тот же человек. -- Что же касается отпечатков, -- подождав немного, добавил капитан, -- то наши эксперты подтвердили их абсолютную идентичность. Конте отвел взгляд от экрана и вопросительно посмотрел на Романо: -- Тогда в чем же проблема? По-моему, совершенно очевидно, что труп в машинном отделении и был тем самым Карло Ломбардо. Или у вас есть что-то еще? -- Да, коммодор. Одна мелочь, которая портит всю картину. Дело в том, что Карло Ломбардо сейчас находится на Дамогране и совсем не похож на покойника. -- Вы в этом уверены? -- Я это знаю. Никакой ошибки -- мы все перепроверили. Конте снова всмотрелся в две фотографии на экране. Конечно, среди шестисот миллиардов населения Галактики вполне могло найтись два человека, настолько сильно похожих друг на друга. Но чтобы у них совпадали и отпечатки пальцев... Нет, такого не встречается даже у близнецов. -- А брат-близнец исключен? -- на всякий случай спросил он. -- По нашим сведениям, у Карло Ломбардо нет ни братьев, ни сестер, -- ответил Романо. -- Да и вся криминалистическая практика свидетельствует, что у двух разных людей, пусть это и близнецы, не бывает одинаковых отпечатков пальцев. Другое дело -- клоны. Я уже дал задание своим подчиненным втайне раздобыть образцы тканей Ломбардо и произвести лабораторный анализ ДНК, благо вы сохранили замороженный труп незнакомца. Если все сложится удачно, то результат будет уже завтра. Почему-то я не сомневаюсь, что он окажется положительным. -- То есть, что труп будет генетически идентичен живому Карло Ломбардо? -- Да, коммодор. Таков мой прогноз. Кстати, я забыл упомянуть еще об одном немаловажном обстоятельстве. По данным дамогранской аэрокосмической компании четыре месяца назад человек по имени Карло Ломбардо, гражданин Терры-Сицилии, покинул планету на пассажирском корабле "Жоаким Чиссано", совершавшем рейс по маршруту Дамогран -- Зинаве. Примечательный момент: между Зинаве и Нью-Джорджией существует прямое беспересадочное сообщение, так что Ломбардо номер два вполне успевал заблаговременно прибыть в точку вашего "рандеву". Конте в недоумении покачал головой: -- Просто поразительно. Значит, вы считаете, что найденный нами труп принадлежит клону Карло Ломбардо? Или другой вариант: тот Ломбардо, который сейчас живет и здравствует, на самом деле клон? -- Гм... Версия с клонами очевидна, но что-то она мне не нравится. Не потому, что у меня, как и у всякого нормального человека, клонирование вызывает стойкое отвращение; лично я считаю, что Семьи способны на любую гнусь, какую только можно вообразить. Однако интуиция подсказывает мне, что клоны здесь ни при чем. -- А что же тогда? Романо с сомнением поглядел на Конте, словно колеблясь, можно ли ему доверять. -- Есть у меня одна идея, коммодор, но совершенно фантастическая. -- Путешествия во времени? -- Нет, ни в коем случае. На мой взгляд, это несерьезно. Наука давно доказала, что су