-- а в материальном мире не пройдет ни секунды,
ни десятой, ни сотой, ни тысячной доли секунды. Прежняя Хозяйка могла жить
здесь постоянно, потому что была бесплотной, и мне страшно подумать, какой
ад царил в ее голове, к каким мрачным глубинам преисподней прикасалось ее
сознание... Знаешь, порой мне кажется, что она с радостью приняла смерть.
-- Думаешь, она хотела умереть?
-- Думаю, да. Она была пленницей Безвременья, она была лишена
человеческой плоти и не могла жить в материальном мире -- только здесь. А
здесь... -- Бронвен снова поежилась.-- Здесь можно отдохнуть, набраться сил,
зализать раны, поразмышлять, но жить здесь -- нет, это ужасно!
-- А Колин думает, что ты живешь здесь постоянно, -- заметил я.
-- Это я так сказала ему, чтобы ввести его в заблуждение и внушить
должное почтение к моей персоне. Пусть он боится меня. На самом же деле я
просто чувствую, когда он приходит к Источнику, и успеваю опередить его.
-- Он даже не подозревает, что ты -- это ты?
Бронвен усмехнулась.
-- Нет, право, до чего мужчины бывают слепы! Это надо же: не узнать
родную сестру, пусть и в ином обличии... Между прочим, -- кокетливо добавила
она, принимая облик Снежной Королевы. -- Как я выгляжу?
-- Ты прекрасна, -- искренне ответил я.
-- Теперь ты не отказался бы заняться со мной любовью?
-- Это исключено! -- резко произнес я и тут же усомнился: а так ли это?
Сомнение, видимо, отразилось на моем лице, потому что Бронвен звонко
рассмеялась:
-- Ах, Кевин, бедолага! И что ж тебе делать? Ты стал сердцеедом
поневоле. Дэйра, я, а теперь вот и Дана.
И еще Диана, тоскливо подумал я. Ни Бронвен, которая вызывала у меня
похоть, ни Дана, к которой я пока что не питал никаких чувств, кроме
симпатии, не могли сравниться с Дэйрой, которую я любил. Но Диана... Я любил
ее всем сердцем, всей душой.
Как и Дэйру...
-- Здесь бывает еще кто-то, кроме тебя и Колина? -- поинтересовался я,
переводя разговор на другую тему.
-- Относительно недавно заявился один нахальный тип из соседнего мира,
довольно гадкого и отвратительного. Там теснотища невообразимая, дома в
десятки этажей -- уродливые коробки, шум, гам, вой сирен, дни и ночи
суматоха, множество машин, гигантских заводов, полно дыма, копоти, огромные
свалки, где жутко воняет, и... эта... радиация. Ты знаешь, что это такое?
-- Увы, знаю. Так что же стало с тем типом?
-- Я утопила его в Источнике.
-- Здорово! -- сказал я. -- Чем он тебе не угодил?
-- Он не понравился мне. Он был такой же гадкий и отвратительный, как и
весь его мир.
-- Ага, понятно...
-- А накануне своей смерти, -- продолжала Бронвен, -- сюда сунулся
Аларик Готийский. Хотел втихаря пробраться к Источнику. Жаль что я его
упустила! Я бы не сразу убила его; я бы устроила ему такое пекло, что черти
в аду мне позавидовали бы.
Я невольно поежился. Однако замашки у новой Хозяйки Источника! Боюсь,
недалек тот час, когда и она потребует человеческого жертвоприношения. И
тоже девицу, но никак не девственницу.
-- А меня ты пропустишь к Источнику?
Бронвен с нежностью посмотрела на меня и немного печально улыбнулась:
-- Ты слишком могуч, Артур, сын Сумерек и Света, чтобы спрашивать моего
согласия. Даже если бы я хотела остановить тебя, то вряд ли преуспела бы в
этом.
-- А ты не хочешь?
-- Я не знаю, чего хочу. С одной стороны, Колин мой брат, с другой же
-- ты мне очень нравишься. Я люблю тебя, Кевин. Если ты не в силах оставить
ради меня Дэйру, женись на ней, я не против, но будь моим тайным мужем. Мы
проведем наш медовый месяц в Безвременье.
Я опустил глаза и промолчал. Я не мог ответить ни да, ни нет. Меня
сильно влекло к Бронвен, особенно в ее новом облике Снежной Королевы, она
была слишком прекрасна, чтобы так просто отказать ей. Но я не хотел изменять
Дэйре...
А ведь я уже изменил Диане, я предал нашу любовь! И я не сомневался,
что, встретившись с ней, я снова совершу измену. Я изменю Дэйре...
Я оказался между Сциллой и Харибдой. Я должен стать циником или сойти с
ума. Я не хотел становиться циником, я не хотел быть сумасшедшим...
-- Что ж, ладно, -- сказала Бронвен, нарушая затянувшееся молчание. --
Пойдем к Источнику.
Она повернулась ко мне спиной и пошла -- нет, плавно заскользила к
вершине холма. Она была совсем не похожа на ту Бронвен, девушку-подростка с
нескладной фигурой, которую я знал. Она здорово повзрослела и стала
женщиной, Хозяйкой Источника.
Несколько секунд я не двигался с места, глядя ей вслед. Я прошел долгий
путь, чтобы достичь своей цели. Я пересек бесконечность, потерял память и
стал младенцем. Мне пришлось вновь становиться взрослым, начинать все с
чистого листа. Я снова был ребенком, подростком, юношей, по второму разу я
жадно познавал мир, мне посчастливилось снова испытать муку и радость первой
любви... А потом я обрел себя, обрел память о прежней жизни и обрел боль. На
меня свалилось множество проблем, от сугубо личных до глобальных, мирового
значения, уклониться от решения которых не было никакой возможности.
Первое и главное, это, конечно, Источник. Он давал невероятное
могущество, такое большое, что людям с их неустойчивой психикой, с их
склонностью к разного рода крайностям, с их амбициозностью, с их жаждой
власти, с их фанатизмом, ни в коем случае не следовало обладать таким
могуществом. Никого, в том числе и меня, нельзя и близко подпускать к
Источнику -- но это лишь в идеале. А в действительности доступ к нему
существует, и я был бы глупцом, если бы не воспользовался этим.
Далее, Авалон. Перспектива царствовать в нем и основать свой
собственный Дом представлялась мне все более заманчивой. Этим бы я утер нос
не только моему брату Александру, которого ненавидел, но также и Амадису, с
которым я дружил и которому, вместе с тем, я всегда завидовал, потому что он
был наследником престола в Царстве Света.
Однако на моем пути к этой цели стоял Колин, который был моим другом.
А еще были Диана и Дэйра, которых я любил. Причем обеих и
одновременно...
Бронвен остановилась и окликнула меня. Я тяжело вздохнул и следом за
ней, Снежной Королевой, Хозяйкой Источника, начал подниматься по склону
холма.
Вокруг царило Безвременье.
часть вторая
АДЕПТ ИСТОЧНИКА
Глава 1
Первым признаком установления контакта явилась бы мелкая рябь на
поверхности зеркала, затем оно помутнело бы и перестало отражать находящиеся
перед ним предметы. Я употребил сослагательное наклонение, потому что на
самом деле ничего подобного не происходило. Зеркало оставалось зеркалом, я
видел в нем только свою кислую физиономию и больше ничего. Я был очень
встревожен, меня начинали терзать дурные предчувствия, а под ложечкой
неприятно засосало.
Впрочем, это еще ничего не значило. Диана могла находиться в
каком-нибудь мире, где время течет чересчур быстро или очень медленно
относительно Основного Потока, она могла крепко спать, могла попросту
заблокировать любую возможность контакта, чтобы никто не нарушал ее покой и
уединение, а может быть, по той или иной причине она перекодировала свой
Самоцвет -- времени для появления таких причин у нее было вдоволь. Наконец,
не исключено, что между Экватором и Срединными мирами нельзя установить
прямой контакт -- ведь за двадцать с лишком лет никто так и не вышел со мной
на связь. Хотя это, скорее всего, имело другое объяснение: меня звали и не
дозвались, потому что у меня отшибло память. Мало того -- я превратился в
грудного младенца.
После некоторых колебаний, вызванных щемящим чувством неладного, я
вновь сосредоточился на Самоцвете, вызывая следующего абонента. На сей раз я
не встретил значительного сопротивления, и почти мгновенно отражающая
поверхность зеркала покрылась мелкой рябью. Мое лицо и видимые прежде
предметы обстановки комнаты исчезли, как бы растворившись в густом тумане.
Теперь зеркало стало похожим на матовое стекло. С замиранием сердца я понял,
что мое последнее предположение оказалось неверным -- прямой контакт между
Экватором и Срединными мирами, хотя труден, в принципе возможен.
Диана, где ты? Что с тобой?..
-- Кто? -- послышался недовольный вопрос.
При зеркальной связи источником звука была сама отражающая поверхность,
меняющая не только свои оптические, но и акустические свойства. Создавалось
такое впечатление, будто твой собеседник находится по ту сторону зеркала.
Имея общую природу с так называемой оперативной связью, осуществляемой
непосредственно через Самоцвет, зеркальная связь гораздо удобнее в
обращении, более устойчива и обладает большей проникающей способностью между
мирами. А использование дополнительного промежуточного агента, в виде
зеркала либо его заменителя, устанавливает определенную дистанцию между
собеседниками, что избавляет их от необходимости в процессе разговора
постоянно следить за собой во избежание непроизвольного всплеска эмоций и
обмена не предназначенными друг другу мыслями. Вот и сейчас я уловил
недовольство по ту сторону зеркала только в голосе моей собеседницы при
полном отсутствии характерного для оперативной связи эмоционального
давления.
Я ответил:
-- Мама, это я, Артур.
-- Артур! -- раздалось изумленное восклицание из тумана; в зеркале
по-прежнему не было видно ни зги. -- Боже мой! Артур, сынок!.. Ты?..
Послышалась суматошная возня, сопровождаемая шуршанием шелка, как я
догадался, постельного белья, звук быстрых шагов босиком по ковру, затем
туман расступился, и я увидел мою мать -- такую же юную и прекрасную, как в
былые времена, в наспех запахнутом халате, со всклокоченными волосами и
заспанным лицом. Очертания комнаты за ее спиной расплывались, и я не мог
определить, где она находится и есть ли в этом помещении кто-нибудь еще.
-- Артур, ты жив? -- радостно произнесла Юнона, протягивая ко мне руки.
Наверно, ей очень хотелось прикоснуться ко мне, погладить меня по щеке,
потрепать мои волосы, убедиться, что я не призрак, что я во плоти... Ее
пальцы натолкнулись на стекло по ту сторону зеркала. -- Артур, малыш...
Какое счастье! Ведь я думала... -- Голос ее сорвался, на глазах выступили
слезы. -- Я думала, что потеряла тебя... что больше никогда тебя не увижу...
Сейчас она заплачет, подумал я, и сам готовый разреветься как малое
дитя. Я целую вечность не видел мою маму -- а ведь я любил ее больше всех на
свете... после Дианы, конечно... и Дэйры...
-- Меня долго не было? -- совладав с собой, спросил я.
-- Почти двадцать семь лет, -- всхлипывая, ответила Юнона. -- По
стандартному времени, разумеется... Где ты пропадал, сынок? Я места себе не
находила, я... С тобой все в порядке?
-- Да, -- растроганно ответил я. -- Как видишь, жив-здоров, цел и
невредим.
Некоторое время мы молча смотрели друг на друга и счастливо улыбались.
По нашим щекам катились слезы.
-- Ты одет, как шотландский барон, -- наконец отозвалась Юнона.
-- Там, где я был, так принято, -- сказал я.
-- А где ты был? Ты нашел Источник?
Ага! Это уже вопрос по существу.
-- А разве другие не искали? -- уклонился я от прямого ответа.
-- Искали, но не нашли, -- сказала Юнона. -- Никто из последовавших за
тобой до сих пор не вернулся. -- Она погладила стекло на уровне моего лица.
-- Сыночек, милый, почему тебя так долго не было? Если бы ты знал, как я
горевала... Ведь тебя уже похоронили; решили, что ты погиб вместе с
остальными.
-- Мне повезло, -- сказал я. -- Мне посчастливилось уцелеть.
Юнона пододвинула к себе стул, возникший из тумана за ее спиной, и
присела, не сводя с меня нежного, умиленного и немного укоризненного
взгляда.
-- Артур, малыш, почему ты не дал знать о себе раньше? Я вся извелась,
ожидая от тебя весточки.
-- Я не мог, мама. Я не помнил, кто я такой. У меня начисто отшибло
память.
-- Ах! -- сказала Юнона, прижав руки к груди.
-- Только недавно я вспомнил о себе, -- продолжал я. -- И вот сразу же
связался с тобой.
Юнона всхлипнула:
-- Ты всегда был хорошим сыном, Артур. Самым лучшим, самым... самым...
-- Я тоже люблю тебя, мама, -- сказал я. -- Очень люблю.
Юнона тихо заплакала, и я умолк, давая ей отвести душу.
Впрочем, умолк я не только поэтому. С некоторым опозданием до меня
дошло то, что было очевидно с самого начала нашего разговора. Судя по словам
матери (двадцать лет моего собственного времени к двадцати семи Основного
Потока), коэффициент замедления времени в мире, где я жил, был
приблизительно равен 1,35. Едва уловимые искажения в речи Юноны
свидетельствовали о малой разнице коэффициентов, самое большее в одну
десятую, тогда как для Царства Света этот коэффициент составляет 0,92, то
есть имело бы место не замедление времени, а его ускорение. В связи с этим у
меня зародились кое-какие смутные подозрения, и я тревожно взглянул на мать,
которая уже немного успокоилась и взяла себя в руки.
-- Я так счастлива, сынок, -- проговорила она, утирая слезы. -- Я
никогда по-настоящему не верила, что ты погиб. Теперь есть надежда, что и
другие, кто ушел вслед за тобой...
-- Нет! -- чересчур уж резко перебил ее я, мучительно гадая, где она
сейчас, есть ли в комнате с ней кто-то еще, а если есть, то кто. Будь это
отец, он бы давно присоединился к нашему разговору. -- Никакой надежды нет.
Чудес дважды к ряду не бывает -- а то, что я остался в живых, чудо из чудес.
Даже если бы за мной последовало несколько десятков тысяч, а не несколько
десятков человек...
-- Их было несколько сотен, -- уточнила Юнона. -- Четыреста с
небольшим.
-- Ого! -- сказал я и с грустью подумал о том, сколько же среди этих
безвинно загубленных душ было моих знакомых. -- Но все равно вероятность до
ничтожного мала. Между Экватором и Срединными мирами лежит не просто
бесконечность, их разделяет сущий ад. Наверняка все погибли.
-- А ты...
-- Я родился в рубашке. У меня был один шанс из миллиарда, и я
использовал его. Мне неслыханно повезло, но я никому не советовал бы
испытывать судьбу, повторяя мою попытку. Это равнозначно самоубийству.
-- Но... А как же ты вернешься?
Я загадочно улыбнулся:
-- За меня не беспокойся. Со мной случай особый.
В глазах Юноны вспыхнули огоньки.
-- Так ты нашел Источник?!
Я поднял палец и поднес его к своим губам.
-- Об этом позже, мама. При личной встрече.
-- Да, да, конечно, -- сказала Юнона, бросила быстрый взгляд куда-то в
сторону и с легким вздохом добавила: -- А знаешь, мы уже решили, что никаких
Срединных миров и Истоков Формирующих не существует, что Враг придумал все
это единственно для того, чтобы погубить самую деятельную и неугомонную
часть нашей молодежи.
-- Одно другому не мешает, -- заметил я. -- Весьма вероятно, что он
имел и это в виду. И, похоже, неплохо преуспел.
-- Твой отец был такого же мнения, -- сказала мать. -- Он настаивал на
возобновлении Рагнарека, считая, что этим Враг нарушил Договор, однако главы
большинства Домов не согласились с его доводами.
Наверно, я еще не полностью оправился от двойного потрясения,
связанного с возвращением памяти и купанием в Источнике. Я опять тормознул и
далеко не сразу осмыслил услышанное. А потом...
-- Был!!! -- ошарашено воскликнул я. -- Он был?!
Юнона сдержанно кивнула:
-- Да, Артур. Твой отец умер одиннадцать лет назад.
Несколько секунд я переваривал это известие. Я не любил своего отца,
короля Утера, и не был привязан к нему. Для меня он был слишком идеален,
слишком совершенен, чтобы я мог питать к нему какие-либо теплые чувства.
Мыслями он постоянно витал в заоблачных высях и был не от мира сего, больше
похожий на символ, на знамя, чем на живого человека. Утера называли
последним истинным рыцарем Порядка, он был самым ярым и последовательным
противником Хаоса во всем Экваторе; его уважали, им восхищались, ему
поклонялись и в то же время побаивались его. Я всегда гордился тем, что он
мой отец, но вспоминал о нем в основном лишь тогда, когда мне нужно было
назвать свое полное имя...
И вдруг мне стало больно. Не знаю, почему. Психоаналитик сказал бы, что
дело здесь вовсе не в отце, а в матери, и, возможно, он был бы прав. Во
всяком случае, теперь я не хотел увидеть комнату за спиной Юноны и еще
больше не хотел увидеть того, кто в этой комнате находился. К такому
повороту событий я не был готов.
А еще... А еще... Сердце мое замерло и, казалось, остановилось. Ведь
это еще не все!..
-- Мама, -- скороговоркой выпалил я. -- Что с Дианой?
Судя по ее виду, Юнона ожидала этого вопроса. Ровным, бесцветным,
лишенным всякого выражения голосом она ответила:
-- Диана ушла вслед за тобой, Артур. Она отправилась искать тебя, и с
тех пор о ней ничего не известно. Мне очень жаль, сынок, я...
То, что я сделал в следующий момент, было вопиющим нарушением всех
правил пристойности. Кто-то, невидимый мне, тот, кто находился вместе с
Юноной в ее спальне, наверняка счел меня невежей и грубияном. Ну, и пусть! Я
прервал связь и наглухо заблокировался от любых попыток контакта со мной с
чьей бы то ни было стороны. Я не стыдился своих слез радости, но я не мог
позволить себе зарыдать от горя и отчаяния в присутствии посторонних, даже в
присутствии матери, не говоря уж о том "ком-то". Я не хотел, чтобы меня
жалели, чтобы мне сочувствовали, чтобы меня утешали.
Я встал со стула, отошел от зеркала и бухнулся ничком на постель. Меня
душили слезы, но внезапно я обнаружил, что не могу плакать. Боль, пронзившая
меня, оказалась такой острой и жгучей, что высушила мои глаза. Я лежал на
своей кровати в полном оцепенении, и единственное, чего я желал, так это
собственной смерти. Я хотел соединиться с Дианой в вечности...
Да, в вечности. По натуре своей я всегда был оптимистом -- но всегда в
разумных пределах. Со всей мучительной ясностью я понимал, что если Диана
пошла вслед за мной, то ее уже нет в живых. Мое чудесное спасение
противоречило здравому смыслу и логике вещей, и я поверил в него только
потому, что был поставлен перед фактом -- я мыслю, следовательно, существую.
Но было бы попросту глупо тешить себя надеждой, что подобное чудо могло
повториться с Дианой. Против нее были все законы вероятности, все до
единого... Нет! Все -- кроме одного!
Робкий огонек надежды зажегся в моем сердце. На моей стороне был самый
иррациональный из законов Вселенной -- закон подлости, известный также под
законом бутерброда, который всегда падает на пол намазанной стороной. Ведь я
любил Диану, по-настоящему любил ее, но потом потерял память и влюбился в
Дэйру, а когда вновь обрел себя, то обнаружил, что люблю их обеих одинаково
сильно. Весть об исчезновении Дианы, фактически о ее гибели, принесла мне
невыразимые страдания, но ее смерть была бы слишком простым, слишком
банальным выходом из сложившейся ситуации. Так обычно происходит в дешевых
мелодрамах, где законы жанра требуют, чтобы в случае любовного треугольника
один из его углов, третий лишний, должен либо оказаться негодяем, либо под
конец умереть. И тогда герой обретает счастье с уцелевшей героиней, они
живут в любви и согласии, рожают умных и красивых детей -- ну, и все прочее
в том же духе, о чем писать неинтересно, а читать скучно. По этой причине
все сентиментальные романы и пьесы о "возвышенной любви" заканчиваются, как
только становится слышен звон свадебных колоколов. Тернии пройдены,
дальнейший путь усыпан розами, точка, конец.
Я обратился к Богу (если он есть) со страстной мольбой, чтобы жизнь моя
не была похожа на дешевую мелодраму. Я не знал, что буду делать потом --
если моя дикая, безумная надежда станет явью, -- скорее всего, буду глубоко
несчастен, разрываясь между Дианой и Дэйрой, и сумма моих мук во много крат
превысит мои теперешние страдания, но я готов был без колебания заплатить
такую цену за жизнь любимой.
Слезы, наконец, хлынули из моих глаз, и я заплакал. Не помню, сколько
времени так прошло. Я рыдал, успокаивался и снова рыдал, доводя себя до
исступления. Все в моей голове перемешалось, и я думал о Диане, как о Дэйре,
а Дэйру представлял в образе голубоглазой шатенки Дианы. Когда я уже
полностью запутался и, совершенно отупев от горя, не мог понять, кто из них
есть кто, на помощь моему помутившемуся рассудку пришел спасительный сон.
Мучения мои кончились, и я погрузился в сладкое, блаженное забытье.
Глава 2
В седьмом часу утра меня разбудил Колин. По-видимому, он искал меня всю
ночь, что не делало чести его сообразительности -- он должен был найти меня
гораздо раньше. Мои поступки были вполне предсказуемы, и Колин, не найдя
меня во дворце, мог бы догадаться, где меня искать. Я перенесся в свой замок
Каэр-Сейлген в Лохланне только для того, чтобы выгадать часок перед
неизбежным объяснением с Колином и успеть переговорить с Дианой. Впадать в
истерику и спать в мои планы не входило, но недаром ведь говорится, что
человек всего лишь предполагает, а располагает за него кое-кто другой. Кто
именно -- это сложнейший теологический вопрос, пока что не имеющий
приемлемого разрешения, и рассматривать его здесь и сейчас я считаю
неуместным.
Когда я раскрыл глаза, Колин стоял возле моей кровати, заткнув большие
пальцы рук за свой кожаный пояс, и смотрел на меня сверху вниз. Взгляд его
серых со стальным оттенком глаз излучал гнев и досаду. И некоторую
растерянность.
-- Я мог бы убить тебя во сне, -- заявил он, увидев, что я проснулся.
Разбитый и опустошенный, я добрые полминуты лихорадочно соображал, что
он имеет в виду. Затем поднялся, сел в постели и ответил:
-- Жаль, что ты не сделал этого.
-- Ты поступил подло! -- сказал Колин. -- Коварно, вероломно! Ты
использовал мое дружеское расположение, втерся ко мне в доверие и обманул
меня.
-- Ты тоже хорош, -- вяло отозвался я, протирая глаза. -- Зачем было
раскрывать мне все свои карты? Зачем тебе понадобилось посвящать меня в
таинства ритуала?
-- Я доверял тебе! -- негодующе произнес Колин. -- Как брату доверял, а
ты...
-- Ты ввел меня в искушение, -- продолжал я. -- И я не смог устоять
перед таким соблазном. Поверь: то, что я сделал, было сделано помимо моей
воли. В тот момент я понятия не имел, что происходит, и действовал
совершенно бессознательно.
-- Ты бесчестный мошенник! -- не унимался Колин. -- Ты вор! Ты взял то,
что не принадлежит тебе по праву. Это моя фамильная Сила, она досталась мне
по наследству, а ты... ты украл ее!
Я соскочил с кровати, потянулся, хрустя суставами, и покачал головой.
-- Ошибаешься, Колин. Ты слишком много возомнил о себе и обо всей своей
родне. Источник не принадлежит тебе, он не принадлежит даже всему этому
миру. Он является достоянием всей необъятной Вселенной; он -- один из трех
китов, на которых держится мироздание.
-- Это неважно. Ты прошел через мои Врата, при помощи моей... -- Тут он
запнулся и покраснел.
Ага, понятно!
-- Дана? -- спросил я. -- Ты злишься из-за нее?
-- Какого черта...
-- Извини, что так получилось. Я не хотел. Честное слово, не хотел. Я
даже не думал об этом.
-- А о чем ты думал? Об Авалоне? О том, чтобы лишить меня короны?
Я почувствовал, что внутренне сгораю от стыда, однако постарался
придать своему лицу выражение оскорбленной невинности.
-- Побольше слушай Бронвен! Она и не такое нафантазирует.
Колин удивленно воззрился на меня:
-- Причем здесь Бронвен?
Я понял, что сморозил глупость, и выругался про себя. Я совершенно
выпустил из вида, что Колин понятия не имеет, кто на самом деле Хозяйка
Источника.
-- Я решил, что это ее инсинуации, -- поспешил исправиться я. -- Только
она способна выдумать такое.
-- Это я сам выдумал, без помощи Бронвен. Я раскусил тебя, Кевин
МакШон. Ты метишь на корону!
-- Что ты несешь?! -- возмутился я отчасти искренне. Колин сам
провоцировал меня, и с каждым его словом желание взойти на престол моего
прадеда становилось во мне все сильнее, все непреодолимее. И дело было не
только в том, что я нашел родину предка. Я обнаружил устойчивую цивилизацию
Одаренных, и теперь мне предстояло основать новый Дом -- а за всю историю
Властелинов не было еще случая, чтобы основатель Дома уступал свою власть
другому. Так что в словах Колина был свой резон, и тем не менее я сказал: --
Это же чистый вздор!
-- Так-таки и вздор? -- с сомнением произнес Колин. -- Хозяйка сказала,
что, искупавшись в Источнике, ты стал невероятно могучим. Она утверждает,
что теперь ты сильнее меня. Кто ты, черт тебя подери?!
-- Я Кевин МакШон, герцог Лохланнский, -- ответил я, открыто глядя ему
в глаза. Актерским талантом я вообще-то не блещу, но на этот раз, похоже,
мне удалось довольно убедительно изобразить недоумение. -- Что за глупый
вопрос, дружище?
-- Вопрос отнюдь не глупый, -- покачал головой Колин. -- И не праздный.
Наверняка ты происходишь из какого-то могущественного рода из иного мира,
рода настолько могущественного, что его представители способны перемещаться
между мирами...
-- Ну, и что? -- перебил его я. -- Даже если это и так, то разве не
понятно, что меня бросили. Отказались от меня.
-- Почему ты так думаешь? А что, если тебя похитили враги, а твоя семья
сбивается с ног в поисках? Теперь, когда ты обрел могущество, тебе не
составит труда найти своих родственников, может быть, даже родителей,
братьев, сестер...
"Проклятье!" -- подумал я, чувствуя, что вот-вот мое лицо запылает
жаром. Если когда-нибудь Колин узнает правду (а рано или поздно он узнает
ее), то станет презирать меня за ту ложь, которую я только что ему сказал.
-- Впрочем, -- продолжал между тем Колин, -- с родственниками или без
них, ты все равно очень опасен. Ты владеешь Силой, ты собираешься жениться
на Дэйре, дочери короля Бриана, ты положил глаз на мою невесту...
Слава Богу! Колин сам выручил меня, переведя разговор на другую тему,
пусть тоже щекотливую, но дающую мне хоть какую-то почву под ногами. Теперь
я позволил себе покраснеть -- мое смущение выглядело вполне естественно.
-- Прекрати! -- резко произнес я. -- Что за бред ты несешь, в самом
деле! У меня и в мыслях не было отбивать у тебя Дану. Она мне абсолютно
безразлична. Я не...
И тут меня проняло! По выражению Бронвен, я, наконец, прочувствовал
это. Нет, страсти пока не было. Не было еще дикого, неистового желания
обладать Даной. Но неожиданный прилив нежности, которую я ощутил при мысли о
ней, был для меня подобен грому с ясного неба.
Догадываясь, что со мной творится -- мои чувства, наверное, были
написаны на моем лице, Колин обреченно вздохнул и присел на край кровати.
-- Ну вот! Я же говорил.
Некоторое время я молча глядел на него, поникшего и осунувшегося, и
думал о том, что он замечательный друг и прекрасный человек, но слишком уж
прямолинеен, доверчив и неуравновешен, чтобы быть хорошим королем, тем более
-- главой Дома.
-- Кевин, -- отозвался он, первым нарушая тягостное молчание. -- Кто бы
ты ни был... В общем, если ты считаешь меня своим другом, ты должен покинуть
этот мир. Мой мир.
-- Из-за Даны? -- спросил я, усаживаясь на стул.
-- Нет, из-за короны. Во Вселенной бесконечно много миров, и ты можешь
выбрать любой из них на свой вкус. Но этот мир не тронь -- это моя родина,
земля моих предков, я люблю ее и не позволю... э-э... -- Он смущенно умолк.
-- Чужаку, -- сказал я с усмешкой. (Ах, как мне хотелось врезать ему
правду-матку, растолковать, кто на самом деле здесь чужак, чьих предков это
земля, а чьи предки явились сюда как узурпаторы. Но я сдержал свой порыв.)
-- Ты не позволишь чужаку осквернить ее, верно? Нет-нет, я не обижаюсь. Ты
прав: я здесь чужак и должен уйти. И я уйду -- сегодня же.
Колин подозрительно поглядел на меня, озадаченный моей неожиданной
уступчивостью.
-- Ты серьезно?
-- Да, вполне. -- Я говорил искренне и одновременно блефовал. -- Я
навсегда покину твой мир, если Дэйра согласится уйти со мной.
Колин раздосадовано топнул ногой.
-- Черт! -- выругался он. -- Вот я и попался.
-- Ты не хочешь отпускать ее? -- невинно осведомился я.
-- Конечно, не хочу. Но и удержать ее силой вряд ли смогу... Будь ты
проклят, Кевин! Зачем, зачем тебе Дэйра?
-- Я люблю ее, а она любит меня. Ты это знаешь, Колин.
-- Но...
-- Не спорю, на первых порах ей будет несладко вдали от родины. Но я не
сомневаюсь, что ради нашей любви она согласится на все, даже на изгнание.
Ведь, как говорят, с милым и в шалаше рай.
-- Не нравится мне это, -- хмуро проговорил Колин. -- Очень не
нравится... Дэйра не для тебя, Кевин, -- с жаром добавил он. -- Прошу тебя,
забудь о ней. Так будет лучше для вас обоих.
-- Почему?
-- Потому что она простая смертная, а ты -- адепт Источника... Ты уже
знаешь, что тебе дарована вечная молодость?
-- Знаю.
-- Вот то-то же. Лет через двадцать Дэйра покажется тебе слишком
старой, и ты бросишь ее.
-- Ты так думаешь?
-- Так оно и будет, -- убежденно ответил Колин. -- Ну, может, ты не
бросишь ее, но охладеешь к ней и будешь держать ее при себе только из
жалости. А Дэйра гордая женщина, она не нуждается в жалости.
Он все еще любит ее, думал я, слушая его страстные слова. Любит,
несмотря на свое влечение к Дане. Любит по-прежнему, все так же нежно и
самозабвенно. И безответно...
-- А как же Дана? -- спросил я.
Колин покраснел и в смятении опустил глаза.
-- Что ты имеешь в виду?
Я улыбнулся -- как можно теплее и дружелюбнее.
-- Нет, я не о том, что ты влюблен в Дэйру. Меня интересует, как ты
видишь свое будущее с Даной. Ведь она тоже смертная.
-- Дана другое дело. Когда мы поженимся, я приведу ее к Источнику.
-- А я приведу Дэйру, -- сказал я. -- Только чуть позже.
Колин посмотрел на меня с испугом:
-- Ты сумасшедший! Источник убьет ее. Ведь у нее неполноценный Дар.
Я хмыкнул:
-- Кто знает, кто знает... Но, в любом случае, не надейся, что я
оставлю Дэйру. Если я вынужден буду уйти, то уйду вместе с ней.
-- Ты меня шантажируешь?
-- Нет, только обрисовываю ситуацию. Но учти: если тебе вдруг
вздумается уберечь от меня Дэйру, где-нибудь спрятать ее, тебе не
поздоровится.
-- Ты мне угрожаешь?! -- произнес Колин с непритворным видом
рассерженного монарха. И это была не игра: похоже, за время войны он
все-таки поднабрался королевских замашек.
-- Нет, -- мягко сказал я. -- Только предупреждаю.
Колин встал, прошелся по комнате своей неуклюжей, "домашней" походкой,
затем остановился передо мной и проговорил:
-- Вот что! Боюсь, когда-нибудь я пожалею, что не убил тебя, когда ты
спал.
-- А почему ты не сделал это?
Он ухмыльнулся, как-то беспомощно пожал плечами и вздохнул:
-- Наверное, по той самой причине, по какой ты не убиваешь меня сейчас.
Ведь Хозяйка не солгала, ты и вправду крутой?
-- Ужасно крутой, -- подтвердил я.
-- Да, кстати, -- сказал Колин. -- Хозяйка клянется, что не причастна к
покушению на Дэйру.
-- Ты веришь ей?
-- Кажется, да.
-- А мне не кажется, я действительно верю ей. Иначе ты обнаружил бы в
Безвременье ее хладный труп.
Колин мотнул головой и снова ухмыльнулся:
-- Ты не только ужасно крутой, Кевин. Ты еще и ужасно самонадеянный.
Во дворец мы вернулись почти что добрыми друзьями. Почти -- но не
совсем. Колина продолжали терзать сомнения насчет чистоты моих намерений, он
по-прежнему относился ко мне с опаской, хотя теперь старался не показывать
этого. Про себя я вынужден был признать, что его опасения отнюдь не
напрасны. Мне было стыдно, и чтобы избавиться от угрызений совести, я
заставил себя думать о предательстве Гилломана и о том, что по делу об
узурпации престола срок давности не предусмотрен. Должен признать, что это
мне мало помогло.
Расставшись с Колином, я переместился в свои покои, вызвал камердинера
и велел приготовить горячую ванну. Пока слуги выполняли это распоряжение, я
слегка перекусил, а за чашкой горячего кофе мне в голову пришла мысль о
сигарете -- впервые за последние двадцать лет. Я знал, что рано или поздно
снова начну курить, но решил не форсировать события и, преодолев мимолетный
соблазн, продолжил строить планы на ближайшую перспективу.
После некоторых колебаний я вычеркнул из списка неотложных дел поиски
Эмриса Лейнстера. Конечно, было бы весьма заманчиво изловить его и
преподнести в подарок дикарям-людоедам в качестве живого обеда. Однако я
понимал, что Бронвен зря времени не теряла и надежно спрятала от меня своего
старшего брата, как прежде спрятала Эриксона; так что отыскать их обоих мне
будет нелегко. К тому же это было не к спеху. И вообще, я мог ничего не
предпринимать, а просто дождаться, пока Эмрис и Эриксон не умрут собственной
смертью, позаботившись единственно лишь о том, чтобы они не обрели вечную
молодость. Мой сводный брат Амадис как-то говорил мне, что бессмертные
Властелины получают огромное удовольствие от того, как старятся и умирают их
смертные враги. Правда, я еще мало прожил, чтобы оценить всю прелесть такой
своеобразной мести, но это может оказаться очень даже неплохо. Что ж,
посмотрим. Увидим...
А интересно, вдруг подумал я, как там Амадис? Каково это -- быть
королем Света, сидеть на троне отца, явно и незримо повелевать Рассветными
мирами, словом, быть богом?.. Я сильно сомневался, что ноша божественности
пришлась Амадису по плечу. Сомневался не только из зависти -- на то были и
объективные причины.
Приняв горячую ванну и побрившись, я достал из сундука одежду, в
которой был, когда превратился в младенца, и разложил ее на кровати. Этот
наряд я хранил как драгоценную реликвию, регулярно проветривал его и
просушивал, оберегал от сырости и моли, и хотя он порядком обветшал за
прошедшие двадцать лет, все же был еще пригоден для ношения. Относительно
пригоден. И частично.
Нижнее белье я забраковал сразу и взял из шкафа комплект нового, еще не
ношенного -- белье я предпочитаю не только чистое, но и свежее. Зато штаны и
сапожки были в полном порядке, что (правда, с некоторой натяжкой) можно было
сказать и о рубашке, расставаться с которой я не хотел из-за ее пуговиц с
изображением симпатичных красных дракончиков. С мантией дела обстояли хуже,
золотое шитье ее поблекло, сочный алый цвет сменился бледно-красным, но в
целом она сохранилась неплохо, и мне было жаль отказываться от нее, во
всяком случае до тех пор, пока я не сменю ее на новую. Поэтому я решился на
то, что в Царстве Света сочли бы проявлением дурного тона: при помощи
нехитрых чар я вернул мантии ее алый цвет, а золотому шитью на ней --
прежний яркий блеск. "Какая безвкусица!" -- скривился бы любой мой
родственник из Света. Но сейчас меня это мало заботило, ибо я не собирался
щеголять в своей заколдованной мантии при дворе в Солнечном Граде. Главное,
что мой наряд вполне годился для Сумерек, где этикет был не так строг, как
на моей родине по отцовской линии -- в Доме гораздо более молодом и куда
более чопорном.
Одевшись, я несколько минут простоял перед зеркалом и после
придирчивого осмотра своей персоны пришел к выводу, что выгляжу довольно
недурно. На поверку оказалось, что мой темно-синий берет отлично вписывается
в общую картину, и я отменил свое предыдущее решение забраковать его вместе
с бельем. Прицепив к поясу Эскалибур, я тем самым завершил свое превращение
из Кевина МакШона, логрийского феодала, в Артура Пендрагона, принца из Дома
Света, одного из высокопоставленных Властелинов Экватора.
В этот самый момент раздался стук в дверь. Я на мгновение обострил свое
восприятие, чтобы узнать, кто ко мне пожаловал, затем громко произнес:
-- Входи, Морган. Открыто.
Морган был одет так же, как и накануне вечером, но выглядел свежим и
бодрым. Бессонницей он никогда не страдал; даже события прошедшей ночи не
выбили его из колеи и не помешали ему хорошо выспаться. Прикрыв за собой
дверь, он смерил меня оценивающим взглядом и спросил:
-- Как там Хозяйка? -- Говоря по существу, Морган, однако, имел
странную привычку подходить к делу с самой неожиданной стороны, что порой
обескураживало его собеседников. -- Ты уже разобрался с ней?
-- Разбираться было нечего, -- ответил я. -- Эта Хозяйка ни к чему не
причастна. Она новенькая.
-- Так, так, так! А что же случилось со старенькой?
-- Казнена за кровожадность.
-- Ясненько. -- Морган снова оглядел меня с головы до ног и с ног до
головы. -- Кстати, кто ты такой?
Между нами повисла неловкая пауза. Наконец я сказал:
-- Если не хочешь, чтобы я лгал, лучше не спрашивай.
-- Хорошо, -- вздохнул Морган. -- Снимаю свой вопрос. Но как мне тебя
называть?
-- Как и прежде -- Кевином. Просто Кевином. С этим именем я прожил
двадцать лет и привык к нему.
-- И все-таки, мне хотелось бы знать, как тебя звали раньше.
-- Артур, -- немного помедлив, ответил я. -- Это все, больше ни о чем
не спрашивай. И называй меня, пожалуйста, Кевином.
-- Ладно, Кевин, -- сказал Морган и усмехнулся. -- Будь я суеверным, я
бы решил, что ты сам король Артур, очнувшийся после тысячелетнего сна.
-- Но ты так не думаешь?
-- Разумеется, нет. Ведь, как известно, король Артур был голубоглазый и
светловолосый, а в переселение душ я не верю. Но все равно, твое второе...
вернее, твое первое имя звучит грозно для Лейнстеров. Как набат. Бом! Бом!..
Кстати, ты виделся с Колином?
-- Угу, -- промычал я, складывая все остальные вещи обратно в сундук.
-- Виделся. Еще как виделся!
-- Вы поцапались?
-- Поначалу да, но потом помирились. Он злился на меня в основном из-за
Даны.
-- Это неудивительно. После того как ты одурачил нас и пролез в
Безвременье, Дана слишком горячо вступилась за тебя, пытаясь оправдать твой
поступок жаждой мести. Колину, ясное дело, это совсем не понравилось, и
он... Между прочим, ты что-то чувствуешь к Дане?
Я потупился:
-- Ну... нежность... Разве что нежность... И больше ничего.
Морган сокрушенно покачал головой:
-- Какая мелочь, подумать только! Нежность -- и больше ничего. Всего
лишь нежность. Эка безделица!
-- Морган, -- твердо сказал я. -- Будь уверен: у меня хватит сил
держать свои страсти в узде. Устоял же я перед Бронвен.
-- Что ж, будем надеяться на твою сильную волю. Но одно скажу
наверняка: тебе придется несладко. Дана хорошенькая девушка; если захочет,
она сможет вскружить голову любому мужчине -- это тебе не Бронвен с ее
нескладной фигурой, вздорным характером и конопатым лицом. Как женщина,
Дана, пожалуй, привлекательнее Дэйры... Впрочем, это мое личное мнение, ты
можешь не соглашаться с ним, но имей в виду, что ты и раньше нравился Дане.
Очень нравился, хотя она тщательно скрывала свой интерес к тебе, думаю, из
уважения к Дэйре. И как знать...
-- Все это не имеет значения, -- перебил я Моргана, видя, что он уселся
на свой любимый конек и теперь готов до самого обеда разглагольствовать о
женщинах. -- Дана действительно хорошенькая девушка, но мне она ни к чему.
Мне нужна только Дэйра.
И Диана, добавил я про себя. Она не может быть мертва, это было бы
слишком логично, подозрительно логично, неестественно логично... Нет,
конечно, она жива. Жива и ждет меня. И я приду к ней, я обязательно найду
ее...
-- А как насчет чар Эриксона? -- прервал мои невеселые размышления
Морган. -- Ты еще не разобрался с ними?
-- Еще нет, -- ответил я. -- Но, думаю, ничего страшного нет. Я
догадываюсь, что это за чары, и снять их не составит большого труда. Даже в
самом худшем случае, если они сильно увязли, Дэйра сможет избавиться от них
сама -- правда, не очень скоро, только после пробуждения своего Дара.
Брови Моргана поползли вверх, а ег