льд был безумен и пытался убить не только моего отца, которого считал исчадием ада, но также нашего дядю Брендона, нашу тетку Бренду, мою сестру Пенелопу и даже Юнону. Харальд представлял опасность для... для многих людей, и отец просто вынужден был убить его, причем он убил, обороняясь. Однако Александру на это наплевать. Для него главное, что Харальд был его сыном, а смерть сына требует отмщения. Священная вендетта. Око за око, зуб за зуб... -- Я хотел было добавить: "сын за сына", но вовремя сдержался. Теперь мне стало понятно, кто был организатором нескольких покушений на мою жизнь в течение последних семи лет. Вовсе не конкуренты, как я полагал раньше. Никто в этом мире не догадывался, насколько я могуществен. Никто -- за исключением одного человека. Александр знал, что я здесь; а я до последнего момента не подозревал о его присутствии. -- И это еще не все... -- Да? -- Ты должна это знать, Дженни. Александр причастен к смерти внука нашего дяди Амадиса. Мало того, он цинично воспользовался тем, что об этой смерти никто не знал, и подсунул вместо настоящего внука фальшивого. Опять же -- с тем, чтобы насолить моему отцу. -- А причем тут твой отец? -- В этом-то вся соль. Тот лже-внук Амадиса в действительности был внебрачным сыном моего отца. В результате этой подмены под угрозой оказалась жизнь многих людей. -- А про себя я уточнил: само существование Вселенной. На ресницах Дженнифер заблестели слезы. -- Кевин, милый, почему мне так не везет с отцами? Один был эгоистичным скотом, который довел до самоубийства мать, а меня продал старому козлу Куперу; другой же, судя по всему, еще хуже. Я крепче обнял ее и ласково погладил по волосам. -- Ты слишком драматизируешь ситуацию, солнышко. Я лично не сомневаюсь, что для тебя Александр был бы хорошим, любящим отцом... если бы он знал о твоем существовании. Он бы души в тебе не чаял. В нашей семье дети -- это святое. -- А я не хочу, чтобы он знал! Мне не нужен отец, мне нужен брат -- ты! -- А как насчет мужа? -- спросил я, бессовестно пользуясь ее состоянием. -- Кевин! -- взмолилась она. -- Пожалуйста, не дави на меня. Лучше... Лучше покачай меня на руках, спой мне песенку... спой песенку нашему малышу. Потом уложи нас в постельку... Я так хочу спать... Сказав это, Дженнифер зевнула. Я специально навел на нее сон, чтобы она немного успокоилась и поспала, дав мне возможность разобраться в ситуации, разложить свои мысли по полочкам и решить, что делать дальше. Я сильно подозревал, что теперь без помощи родственников мне не обойтись. Коль скоро здесь находится Александр, этот мир уже перестал быть моей личной тайной. Я уложил Дженнифер в постельку, дождался, когда она заснет, и отправился в свою спальню. Я собирался по старой привычке лежа поразмышлять, но, видимо, происшедшее подействовало мне на нервы гораздо сильнее, чем я полагал. Едва лишь я лег на кровать, как тут же закрыл глаза и крепко заснул. 12. ЭРИК Ладислава нашли вскоре после катастрофы. Вернее, не Ладислава, а его тело. И даже не тело, а то, что от него осталось. Осталось же очень мало. А произошло это так. Володарь каким-то образом прознал, что Ладислав поддерживает со мной отношения, и решил вызвать его "на ковер", дабы сурово отчитать и, возможно, назначить взыскание. Однако Ладислав не отвечал -- ни на первый вызов, ни на второй, через час, ни на третий, через два часа; молчал он и на следующий день. Тогда Володарь, скорее от нетерпения, чем в предчувствии неладного, велел Зорану разыскать брата. Первым делом (и это логично) тот посетил Землю Юрия Великого... Выйдя из Тоннеля, беспечный дурачок Зоран мгновенно схлопотал смертельную дозу радиоактивного облучения. К счастью, у него хватило ума, прежде чем нырнуть обратно в Тоннель, установить защиту и воздействовать на себя стандартным дезактивирующим заклинанием. Он вернулся в Даж-Дом в полуобморочном состоянии; ему тут же принялись оказывать первую медицинскую помощь, а на Землю Юрия Великого в спешном порядке отправилась специальная поисковая группа. Мир был полностью уничтожен. Такой разрушительной атомной войны не могли припомнить даже старейшие из Властелинов. Военные машины обеих сверхдержав действовали с предельной эффективностью -- фактически ни одна боеголовка не пропала зря, если можно так выразиться. Казалось, главы государств специально сговорились и одновременно нажали "красные кнопки". Все стратегические ракеты покинули свои шахты; почти все атомные подводные лодки, бомбардировщики, морские крейсеры и прочие носители тактического вооружения, а также военные спутники, успели избавиться от своего смертоносного арсенала раньше, чем были атакованы противником. Уничтожению подверглись не только территории воюющих империй и их союзников, но и нейтральных государств -- эти последние получили свое как с той, так и с другой стороны. Одна из водородных бомб взорвалась в непосредственной близости от дома, на верхнем этаже которого располагалась квартира Ладислава. Дом был не просто разрушен, а сожжен дотла; тем не менее останки Ладислава удалось обнаружить и, хотя с большим трудом, но идентифицировать. Никаких сомнений быть не могло: Ладислав погиб, причем погиб по нелепой случайности. Официальная версия гласила, что в момент начала атаки Ладислав, очевидно, спал, а убившая его бомба была из числа "первых ласточек", поэтому он не успел адекватно среагировать на ситуацию -- если вообще почуял опасность. Правда, кое-кто высказывал предположение, что Ладислава убили умышленно, а потом спровоцировали ядерный удар, чтобы замести следы своего преступления. Хотя вряд ли в это верили даже те, кто распространял подобные слухи. Ладислав вел довольно мирный образ жизни, дорогу никому не переходил, у него не было серьезных врагов (впрочем, и несерьезных тоже), и в ответ на вопрос, кто мог бы желать ему смерти, все только пожимали плечами или разводили руками. Да и способ спрятать концы в воду -- развязать атомную войну -- представлялся не очень надежным, не говоря уж о том, что это само по себе было слишком дерзким преступлением. Куда проще и вернее было бы сжечь тело во внутренностях какой-нибудь звезды. Тогда уж действительно, поди отыщи главное звено в corpus delicti -- жертву убийства... Так что в то время, когда в Авалоне шли последние приготовления к свадьбе Дэйры и Мела, в Даж-Доме хоронили Ладислава. Жизнь продолжалась, праздник и траур шагали рука об руку. Радка, несмотря на то, что на родине она была объявлена блудницей, не могла не проводить в последний путь брата и, как только ей стало известно о его смерти, тотчас вернулась в свой Дом. Понимая, что Радка вынуждена будет остаться там как минимум до окончания траура, я стал готовиться к визиту в Авалон. Как я уже говорил, жизнь продолжается, через две недели мой кузен и моя кузина сочетаются узами законного брака; кроме того, у меня было важное дело к Диане. Но тут неожиданно со мной связался Володарь. Лично! Он попросил меня (не пригласил, а именно попросил) присутствовать на похоронах Ладислава. И хотя его просьба показалась мне подозрительной, я не мог не принять приглашения, тем более что тон его был вполне миролюбивым, начисто лишенным той злобной агрессивности, к которой я уже привык. Я не буду тратить ваше и свое время, описывая церемонию погребения. Для любителей подобных мероприятий скажу, что она прошла в полном соответствии с обычаями Даж-Дома, и Ладиславу были возданы все почести, причитавшиеся ему как принцу королевской крови. Важное для меня событие произошло позже, на поминальной тризне, когда Володарь, в присутствии нескольких сот человек, предварительно призвав их к вниманию, обратился ко мне со следующими словами: -- Эрик из Света, ты был одним из немногих друзей Ладислава, поэтому я попросил тебя присутствовать здесь. Думаю, он тоже хотел бы этого. Ладислав искренне желал, чтобы мы разрешили все наши недоразумения и пришли к согласию. Я беру на себя смелость считать это его последней волей и в память о нем делаю первый шаг. Если я чем-то оскорбил тебя и твой Дом, то приношу свои извинения. Что мне оставалось ответить? Только то, что я и сказал: -- Ваше величество, если я своими поступками нанес оскорбление вам или вашему Дому, то прошу простить меня. Вот так, ценой жизни Ладислава, главное препятствие между мной и Радкой было устранено. Зато возникло другое -- стена подозрительности и сомнения... -- Мы встретимся не скоро, -- сказала мне Радка на прощанье. -- Полтора месяца не такой большой срок, -- сказал я в ответ. -- Когда закончится траур, я буду просить твоей руки. Она грустно покачала головой: -- Нет, Эрик. Я сама сообщу тебе, когда будет можно. Сначала я должна простить тебя. В груди у меня похолодело. -- За что? -- дрогнувшим голосом произнес я. -- За смерть Ладислава, -- ответила Радка. -- Я не слепа, Эрик, я видела, что вы что-то затеяли. Не знаю, что именно, но боюсь, это "что-то" и погубило моего брата... -- Но... Радка была непреклонна: -- Я не хочу слышать ни объяснений, ни оправданий. Ничто не вернет Ладислава к жизни. Лучше молчи... И уходи! Я ушел с тяжелым сердцем и прибыл в Солнечный Град в подавленном состоянии. Короткая остановка в Сумерках Дианы и разговор по душам с Морисом ничуть не улучшили моего настроения. Слова Радки явились для меня слишком сильным ударом. Я боялся, что теперь многие годы тень Ладислава будет стоять между нами, отдалять нас друг от друга, отравлять нашу совместную жизнь... если вообще Радка сможет простить меня. Понять и простить -- во имя нашей любви... У выхода из лифта меня поджидал слуга в ливрее королевского камердинера. -- Милорд, -- почтительно произнес он. -- Государь отец ваш велел передать, что он ожидает ваше высочество в своем кабинете. Я был так раздражен, что чуть не выругался вслух. Проклятые условности! Из Зала Перехода отцу доложили, что я прибыл, сообщили, в каком лифте я поднимаюсь, и отец, вместо того чтобы связаться со мной и пригласить к себе, послал мне навстречу лакея. С порученьицем-с!.. Я сдержанно поблагодарил слугу и направился в королевские апартаменты, придерживая на ходу шпагу. Это вошло у меня в привычку, с тех пор как в пятнадцать лет я ухитрился наступить на конец длинного клинка и грохнулся на пол в самый разгар торжественной церемонии. Но даже после этого пренеприятнейшего происшествия я не стал носить обувь на высоких подборах -- тем самым я бы признал, что стыжусь своего роста, а я его не стыдился. Как и мой отец, кстати. В королевском кабинете, кроме отца, был еще дядя Амадис. Перед моим появлением они что-то живо обсуждали, но вряд ли государственные дела. Судя по их расслабленным позам и спокойным лицам, они просто чесали на досуге языки. Когда-то отец и Амадис были соперниками в борьбе за власть, мало того -- врагами, и их противостояние едва не привело к гражданской войне. К счастью, вовремя объявился дядя Артур и примирил обе враждующие партии. Амадис уступил моему отцу корону Света, оставив за собой титул верховного жреца, и с тех самых пор в нашем Доме воцарился мир. Необходимость тесного сотрудничества постепенно сблизила отца с Амадисом, их вражда была предана забвению, и в какой-то момент они, сами того не заметив, стали чуть ли не закадычными друзьями. Как говорится, ????? ??? -- все течет, все меняется... -- Здравствуй, Эрик, -- сказал отец, когда я вошел в кабинет. -- Присаживайся. Амадис приветливо улыбнулся мне. Я поздоровался с обоими, сел в предложенное кресло и сразу взял быка за рога. Я догадывался, почему отец пригласил меня к себе. -- Па, ты уже слышал новость? -- О твоем примирении с Володарем? -- Значит, слышал. Отец кивнул: -- Мы с Амадисом как раз говорили об этом. И не можем прийти к единому мнению -- то ли Володарь воспользовался ситуацией, чтобы пойти на попятную, не потеряв лица, то ли на него действительно так сильно подействовала смерть Ладислава. А ты как думаешь? -- Второе, я в этом уверен. Сейчас Володарю не до политических расчетов. Ладислав был любимчиком старика, и он сильно переживает его потерю. -- Вот видишь, -- произнес отец, глядя на Амадиса. -- Ты проиграл. Двое против одного. Или ты продолжаешь стоять на своем? Амадис безразлично пожал плечами: -- А какая, собственно, разница? Главное, что положен конец этому прискорбному недоразумению. Ведь у наших Домов много общего: мы чтим Митру, они -- Дажа; и мы, и они празднуем солнцеворот... Отец насмешливо фыркнул. -- Тоже мне аргумент! -- не преминул он поддеть Амадиса. -- Коль скоро на то пошло, большинство первобытных религий основаны на поклонении солнцу. Мой отец был тайным атеистом, то есть искренне верил, что никаких богов в природе не существует. Эту незамысловатую доктрину он выбрал еще в юности, когда сильно страдал из-за слишком тесной эмоциональной связи с Брендой. Очевидно, он рассудил, что если Бог все-таки есть, то лучше не верить в него, чем верить и проклинать. Что же касается тетушки Бренды, то у нее с Творцом были более сложные отношения, однако позже, когда бесконечность разорвала невидимую пуповину, связывавшую ее с братом, она простила Господу все его прегрешения. Бренда совсем не злопамятная... Амадис, как обычно, проигнорировал выпад отца и обратился ко мне: -- Вы с Радкой объявите о помолвке сразу после окончания траура? Я вздохнул: -- Не знаю. Может быть, выждем еще... Как-то нехорошо получилось... неловко... -- Я понимаю тебя, сынок, -- сказал отец. "Ни черта ты не понимаешь", -- подумал я, но промолчал. -- И все же странно, -- задумчиво промолвил Амадис. -- Очень странно. -- Ты о чем? -- спросил его отец. -- О смерти Ладислава, -- ответил он. -- Уж больно она нелепая. Чересчур нелепая. -- Но еще более нелепы версии о предумышленном убийстве и заметании следов. -- Согласен, -- кивнул Амадис. -- Однако у меня есть своя теория. -- И какая же? -- Допустим, это Ладислав развязал войну, чтобы скрыть кое-что. А сам погиб по неосторожности, на мгновение потеряв бдительность. Такое бывает. "Ого!" -- чуть не воскликнул я. Сердце мое застучало в ускоренном темпе. А отец скептически скривил губы: -- И что же он, по-твоему, хотел скрыть? -- Геноцид, например. Организовал уничтожение миллионов африканцев, чтобы освободить жизненное пространство для своих соплеменников-славян, а потом ужаснулся содеянного... -- И решил похоронить жертвы геноцида в братской могиле всего человечества, -- закончил его мысль отец с прежним скептицизмом. -- Вот именно. Я обратил внимание, что бомбы хорошенько прошлись по Африке; фактически не оставили на ней живого места. -- Как и на всех прочих континентах, -- заметил отец и вопросительно посмотрел на меня: -- А ты что об этом думаешь, Эрик? -- С трудом в это верится, -- ответил я. -- То бишь, не верится вовсе. Не думаю, что Ладислав способен... был способен на такое. Да и не вижу в этом смысла. Земля Юрия Великого не находится в юрисдикции какого-либо из Домов, и что бы ни сотворил там Ладислав, это его личное дело. Нет таких законов, по которым его можно было бы судить. -- Зато есть Звездная Палата, -- возразил Амадис. -- Она судит по своим, неписаным законам. Отец чихнул -- вернее, как я сообразил позже, коротко рассмеялся. -- Ха, Звездная Палата! И ты веришь в эти бабушкины сказки? "Если не будешь слушаться маму, придут чужие дяди и заберут тебя в Звездную Палату..." Страшилка для детей, не больше. Я никогда в нее не верил. -- А я, представь себе, верю, -- невозмутимо произнес Амадис. -- Я прожил достаточно долго, чтобы поверить в ее существование. Несколько человек, это может быть случайностью, но несколько десятков -- уже закономерность. И вообще, если бы Звездной Палаты не было, ее следовало бы создать. Отсюда я делаю вывод, что она есть. Я невольно поежился. Для меня, как и для отца, Звездная Палата была лишь мифом -- но мифом жутковатым. Все россказни о ней я считал естественной реакцией человеческого суперэго на то пьянящее чувство вседозволенности, которое появляется почти у каждого Властелина, когда он попадает в мир, где не действуют законы ни одного из Домов. Там можно делать все, что заблагорассудится -- грабить, убивать, насиловать... словом, буквально все, что только способен изобрести самый извращенный ум. Если при этом не переходить дорогу другим Властелинам (которые повсюду находятся под защитой своих Домов), то формально вы не нарушаете никаких законов, кроме местных (что не в счет) и чисто нравственных -- главным тормозом в таких обстоятельствах служит собственная совесть, да еще осознание того, что за некоторые поступки мама вас не похвалит, а друзья неправильно поймут. Но если у вас нет ни совести, ни мамы, ни высокоморальных друзей; тем более, если вы психопат и, вдобавок, не верите в Бога (сиречь, в высшую справедливость), тогда уж... Еще с незапамятных времен неоднократно предпринимались попытки хоть как-то ограничить этот беспредел, но всякий раз они сталкивались с упорным и хорошо организованным сопротивлением. Самым, пожалуй, демагогическим аргументом "против" было: да кто мы такие, чтобы устанавливать свои порядки во всей необъятной Вселенной?.. При том начисто (и вполне сознательно) игнорировался тот элементарный факт, что речь идет не о навязывании своих законов всем населенным мирам, известным и неизвестным, но лишь о законах, которым должны подчиняться Властелины, находясь вне прямой юрисдикции Домов. Сопротивление исходило главным образом не от тех, кто, что называется, пошаливал на стороне (эти-то как раз предпочитали сидеть тихо и не рыпаться), а от здравомыслящих и ответственных мужей, в некотором смысле, жестких прагматиков, считавших своей первейшей обязанностью заботу о спокойствии и безопасности на подвластных Домам территориях. Пока сохранялся статус-кво, всякие там психопаты, извращенцы, садисты, разного рода маньяки и фанатики всех мастей творили свои темные и жуткие делишки в основном (хоть и не всегда) за пределами досягаемости карающей длани закона, в нейтральных мирах, до которых большинству Властелинов не было ровно никакого дела. Как говорится, в Багдаде все спокойно -- а что творится в Бухаре, багдадцам наплевать. Логика железная, но, на мой взгляд, ущербная. Кстати сказать, дядя Артур, воспользовавшись тем, что его Дом единственный сущий у Источника, объявил себя покровителем всех Срединных миров, и никто даже пикнуть не посмел. А у нас, в Экваторе, воз и ныне там... -- Гм-м, -- промычал отец после непродолжительного молчания. -- Лично я полагаю, что те случаи, которые ты имеешь в виду, дело рук частных лиц, действовавших на свой страх и риск. Они не связаны между собой ничем, кроме стремления воздать преступнику по заслугам... Хотя это вопрос терминологии. Если Звездной Палатой называть не какую-то тайную организацию, а само явление, тогда я согласен -- она существует. Всегда найдутся люди, которые не могут смириться с тем, что кто-то совершает ужасающие преступления против человечности и остается безнаказанным. -- Ты говоришь так, будто одобряешь их, -- удивленно произнес я. -- Ты, отменивший в Царстве Света смертную казнь, одобряешь самосуд и тайную расправу? -- Нет, Эрик, я не одобряю это, но отношусь с пониманием. Я отнюдь не считаю смертную казнь неадекватной мерой наказания и отменил ее вовсе не из соображений абстрактного гуманизма. Хотя... В принципе, никто не имеет права лишать человека жизни, но если это происходит, кто-то непременно должен нести ответственность -- как за убийство, так и за казнь. Когда происходит убийство, то все ясно -- в ответе убийца. Другое дело, найден он или нет, какова степень его вины, и виновен ли он вообще. Ответственность и виновность разные вещи. А как быть с казнью, с законной казнью? Кто за нее отвечает? -- Отец сделал выжидающую паузу. -- Ну... Наверное, государство, -- предположил я. -- Глупости! Ответственность государства -- фикция. Государство, это механизм осуществления власти конкретных людей. Государство нельзя призвать к ответу, ибо оно лишь инструмент, пусть очень сложный, но тем не менее инструмент. Тебе когда-нибудь приходило в голову считать шпагу ответственной за смерть тех, кого с ее помощью убили? -- Конечно, нет. -- Вот так же и с государством. Ответственность -- удел людей, это наша привилегия и одновременно наш крест. А перекладывать ответственность на государство, значит умывать руки. За казнь осужденного преступника должен кто-то отвечать -- но кто? Обвинитель, требовавший смертной казни? Судья, вынесший смертный приговор? Палач, который исполнил приговор? Или король, чьим именем это приговор был вынесен и приведен в исполнение? Даже если приговор справедлив и преступник заслуживает смерти, ответственность должна быть, так как в противном случае ее отсутствие рано или поздно приведет к произволу. А что уж говорить о судебных ошибках! Кого призывать к ответу -- государство? Ему от этого ни холодно, ни жарко. Обвинителя, судью, короля, палача?.. Да, кстати, насчет палача. Он по определению не может быть нормальным человеком, такая уж у него работа. А государство, содержащее на службе психопата-убийцу, характеризует себя не с лучшей стороны... Впрочем, я уже говорил, что государство просто механизм и ему все равно, кто находится у него на службе. Зато мне, как главе государства, это не безразлично. -- Но тот, кто убивает без суда, -- робко возразил я, -- вернее, берет на себя функции судьи и палача... -- Также он берет на себя и всю полноту ответственности за свой поступок, хочет того или нет. Только не пойми меня превратно, Эрик, я не оправдываю самоуправства. Каждый, кто подменяет собой закон, должен отвечать по всей строгости закона. Но в жизни бывает всякое. Взять, к примеру, классический случай с Харальдом. Артур мог и не убивать его; он мог бы прикончить чудищ, а самого Харальда просто обезвредить и... И что же дальше? Оставлять его на свободе -- опасно, пытаться вылечить -- он неизлечим, бесконечно содержать в заключении -- тоже не выход, ибо узники имеют дурную привычку совершать побеги, по крайней мере, пытаться бежать, и добро еще, если эти попытки обходятся малой кровью. Так что, как ни крути, оставалось одно -- смерть. Либо убить Харальда на месте под предлогом самозащиты, либо передать в руки правосудия, наперед зная, какой будет приговор -- его казнят не столько за двукратное покушение на убийство, сколько из-за того, что он представляет смертельную опасность для окружающих. Артур без колебаний выбрал первое. Он не из тех, кто при малейшей возможности норовит переложить ответственность на других, а самому оставаться чистеньким. И я никогда не слышал, чтобы Артур объяснял свой поступок самозащитой. Он говорит: "Я убил Харальда, потому что так было нужно. Кто считает, что я совершил ошибку, пусть первый бросит в меня камень". И все. Камней пока никто не бросал. Еще бы, подумал я. Камень, брошенный в дядю Артура, ведет себя подобно бумерангу. Даже если ты не согласен с ним, лучше не рисковать. -- Александр был бы не против бросить в Артура камень, -- отозвался Амадис и тут же нахмурился. -- Знать бы, где этот сукин сын пропадает... -- Наверное, собирает камни, -- предположил я. -- Чтобы потом их бросать. -- Собирает камни, -- задумчиво повторил Амадис. -- Небось, уже много насобирал... 13. КЕВИН Я проснулся от сильного толчка в бок. Никому не советую будить меня столь бесцеремонным образом, это чревато непредсказуемыми последствиями. Человек я очень импульсивный и спросонья могу дать сдачи -- чисто рефлекторно, в порядке самообороны. А рука у меня тяжелая. И нога, кстати, тоже. Благо на этот раз все обошлось без членовредительства. Проснувшись, я не стал сразу устраивать потасовку, а всего лишь совершил головокружительный акробатический прыжок, мягко приземлился на ноги спиной к стене и принял боевую стойку, готовый отразить следующую атаку. Однако злоумышленник в парадной форме вице-адмирала не проявлял ни малейших признаков агрессивности. В расслабленной позе он стоял возле кровати, на которой еще минуту назад я почивал мирным сном, и приветливо улыбался мне. Вопреки утверждению Анхелы, за прошедшие четырнадцать лет Рик почти не изменился, разве что немного похудел, а черты его смуглого лица стали более резкими. -- Ну ты даешь, старина! -- с легкой иронией произнес он. -- Сущий кладезь талантов! Не будь ты выдающимся ученым, искусным пилотом и удачливым бизнесменом, из тебя получился бы отличный циркач. Уж теперь-то я верю, что ты перепрыгнул через забор. Я понял его намек и покраснел. -- Так что, будем биться? Рик ухмыльнулся: -- По идее, тебе стоило бы надрать уши, -- сказал он. -- Но где мне тягаться с таким попрыгунчиком. -- Он сделал два шага вперед и крепко сжал мою руку. -- Черт возьми, Кевин! Я так рад тебя видеть! -- Я тоже чертовски рад, -- искренне ответил я, хлопнув его по плечу. Рик был на полголовы ниже меня и на шесть лет старше. Когда я поступил в Академию, он учился на последнем курсе, и меня определили ему в подшефные. Если бы не это обстоятельство, мы бы вряд ли познакомились, но его величеству случаю было угодно, чтобы мы оказались на одном корабле, мчащемся вглубь черной дыры, и проведенные внутри сферы Шварцшильда полтора часа сблизили нас больше, чем долгие годы дружбы. Если в этом мире и был человек, которого я мог назвать своим другом, так это Рик. Мы были мгновенно поглощены потоком воспоминаний -- таких четких, предельно ясных, как будто все произошло лишь вчера, как будто между теми событиями и днем нынешним не лежал отрезок времени длиною в четырнадцать лет. Я уже скурил четыре сигареты, Рик -- две трети своей сигары, а мы все продолжали обсуждать наши тогдашние действия, анализировали их с позиций приобретенного опыта, спорили о том, что следовало бы еще предпринять, а чего делать не стоило... Не знаю, сколько могло так продолжаться, если бы в спальню не вошла Дженнифер. Она была одета в великолепное вечернее платье с длинным, почти до самой талии, разрезом, а на ее шее красовалось жемчужное ожерелье. При ее появлении, Рик что было силы стукнул себя кулаком по лбу. У него был вид программиста-склеротика, внезапно вспомнившего, что в десятичной нотации 8+8=16, но никак не 10. Дженнифер удивленно посмотрела на меня: -- Ты еще не готов?! -- К чему? -- спросил я. -- Ну, к приему. -- К какому приему? Дженнифер перевела взгляд на Рика. Тот виновато развел руками: -- Прошу прощения, сударыня. Я так увлекся воспоминаниями, что забыл предупредить Кевина. -- И уже обращаясь ко мне, продолжал: -- Моя сестра решила устроить торжественный прием по случаю прибытия дорогих гостей. То есть вас. -- Так что поторапливайся, -- подхватила Дженнифер. -- Времени у нас в обрез. Я посмотрел на часы, а затем в окно. Небо было по-дневному светлое, но на нем уже начали появляться яркие звезды Скопления -- свидетельство того, что наступил вечер. -- Проклятье! Почти весь день я только тем и занимался, что дрыхнул. Почему ты не разбудила меня раньше? -- Решила дать тебе отоспаться, -- ответила она. (А самой тем временем поразмыслить над всем происшедшим, понял я.) -- Рикардо, вам лучше оставить Кевина минут на десять, иначе он и до утра не соберется. -- Думаю, вы правы, -- согласился Рик. -- Вот и хорошо. Дженнифер вышла из спальни, оставив дверь открытой. Рик направился вслед за ней. -- Погоди, -- остановил я его. -- Да? -- Ты давно вернулся? -- Три часа назад. Хотел было сразу заявиться к тебе, но твоя кузина убедительно просила не беспокоить тебя. Видимо, боялась, что мы подеремся. -- Ага... -- Я снова покраснел. -- И между прочим, правильно сделала. Поначалу я был зол, как черт. -- А теперь? -- Уже остыл. В конце концов, мы оба мужчины, и я прекрасно понимаю тебя. Если бы Анхела не была моей сестрой... -- Так и не закончив свою мысль, Рик вышел и плотно прикрыл за собой дверь. x x x В нашу демократическую эпоху любой барон, граф или герцог должен лично встречать каждого из своих гостей, какое бы незначительное положение тот не занимал, и знакомить его с ранее прибывшими гостями. Только коронованным особам дана особая привилегия (и вменяется в обязанность этикетом) являться на свой собственный прием в последнюю очередь; они не встречают гостей и не знакомятся с ними -- их им представляют. Когда мы с Риком и Дженнифер вошли в просторный зал с высоким сферическим потолком, все приглашенные уже были на месте, ожидая только нас и королеву. Несмотря на торжественность обстановки, присутствующие вели себя непринужденно, без лишних церемоний. Женщины весело болтали друг с дружкой или кокетничали с мужчинами; те же мужчины, которые оставались равнодушными к женским чарам, и те, которых женщины обошли вниманием, сбились в небольшие группы и что-то живо обсуждали; я мог бы поклясться, что некоторые из таких групп смакуют пикантные анекдоты или попросту сплетничают. Все это до боли напоминало мне неформальные приемы в Камелоте -- отец страшно не любил помпезности и всячески избегал ее. Мне пришлось перезнакомиться с кучей народу, в том числе с матерью Рика и Анхелы, герцогиней Эстелой, моложавой на вид женщиной лет семидесяти, с их отчимом, герцогом, с двумя их сводными сестрами и названным братом, сыном их отчима от первого брака, с целой толпой их кузин и кузенов разной степени родства, с дядьями и тетками, а также с их дедом и бабушкой по материнской линии -- почтенной супружеской четой, уверенно идущей навстречу своему стодвадцатилетнему юбилею. Кто-то из них (уж не помню кто) поинтересовался, как долго я служил во флоте. Поначалу я несколько озадачил своих собеседников, ответив, что, если не считать учебы в Звездной Академии, то ни единого дня, но затем все же объяснил, что мое звание командора (так же, как до этого лейтенанта и лейтенанта-командора) является почетным. Я получил право носить форму офицера Военно-Космических Сил Земли, будучи главой организованного мной самим и на мои собственные средства добровольного отряда испытателей, которые за последние девять лет на свой страх и риск обкатали свыше сорока новых моделей звездолетов. Из присущей мне скромности я умолчал о том, что наш сертификат качества котируется очень высоко и считается гарантом высокой надежности. В последнее время солидные земные компании приобретают только те корабли, в документации которых указано, что данная модель успешно прошла испытания группой Макартура. Среди прочих на приеме присутствовал и профессор Альба, как оказалось -- дон Фернандо, граф де Альба, -- этот титул вместе с пожизненным членством в Сенате, верхней палате парламента, он получил за свои научные достижения. Когда я разделался с многочисленной королевской родней, представителями других знатных семей и членами правительства Астурии, профессор улучил момент и с ловкостью заправского придворного увел меня из-под носа группы молодых дам, которые были не прочь включить меня в свою компанию. -- Прежде всего, доктор Макартур, -- сказал он, -- я хотел бы извиниться за невольное вторжение в вашу семейную тайну. Надеюсь, вы на меня не в обиде? -- О чем может быть речь, профессор! -- вежливо запротестовал я. -- Напротив, мне следует поблагодарить вас. Я рад, что все, наконец, стало на свои места. -- Да, разумеется, -- понимающе кивнул Альба. -- Вы слишком долго прожили на Земле, чтобы оставаться в плену у предрассудков своей родины. Зато ваша кузина, похоже, до сих пор не может оправиться от шока. Я мельком взглянул на Дженнифер, которая в этот момент вела непринужденную беседу с Риком и герцогиней Эстелой. Интересно, какую же историю она придумала на сей раз? -- Еще бы, -- многозначительно произнес я. -- Кстати, профессор, вы не были до конца откровенны со мной. -- В каком смысле? -- Я имею в виду ребенка. Профессор Альба внимательно посмотрел на меня: -- А как вы узнали? Неужели проговорился один из моих ассистентов? -- О нет, ваши сотрудники здесь ни при чем. Дженнифер сама призналась. Она подумала, что вы мне обо всем рассказали, и выдала себя своим поведением. -- Так-так. Теперь понятно, почему она... гм, была несколько обижена на меня. И что вы намерены предпринять? Я пожал плечами: -- Это зависит от Дженнифер. Ей решать. Профессор облегченно вздохнул: -- Значит, я был прав. Я говорил вашей кузине, что ей нечего опасаться, ведь вы долго прожили на Земле. К тому же сейчас она находится под защитой законов Астурии, и никто не вправе заставить ее избавиться от ребенка. На какое-то мгновение я просто остолбенел от негодования. Это уже чересчур! Как она посмела представить меня таким... таким чудовищем! Окажись мы сейчас наедине, я бы с огромным удовольствием надавал Дженнифер по одному месту... -- Поверьте, профессор, у меня и в мыслях ничего подобного не было. -- Я в этом не сомневался, доктор Макартур. В конце концов, вы цивилизованный человек, ученый, и должны понимать, что жизнь священна. Было бы несправедливо лишать ребенка возможности появиться на свет, только потому что он зачат вне брака. Глядя на бесстрастное лицо профессора, я так и не смог решить, подозревает он меня в отцовстве или нет. Чтобы прозондировать почву, я спросил: -- А как там насчет аномалии? Вы обнаружили что-то похожее у меня? -- Да. Разве вы не знали о ее существовании? -- Не имел ни малейшего понятия, -- солгал я. -- У вас точно такое же отклонение в структуре ДНК. Впрочем, отклонение -- не слишком удачный термин. Уж больно оно... правильное, что ли. Я окрестил этот феномен j-аномалией, по имени вашей кузины. Думаю, она у вас наследственная. -- В таком случае, -- заметил я, -- эта аномалия не может быть причиной бесплодия. -- И да, и нет. Возможно, я ошибаюсь, но все же предположу, что в вашей семье принято заключать браки между родственниками. -- Как вы догадались? -- Я исходил из допущения, что j-аномалия не результат случайной мутации в первом поколении, а устоявшийся наследственный признак. Дженнифер сказала, что ее бывший муж не принадлежал к числу ваших ближних или дальних родственников, и именно в этом я усматриваю причину того, что их брак был бесплодным. Ага, подумал я. Все-таки он подозревает меня. И не просто подозревает, а почти уверен, что ребенок мой. -- Стало быть, мы и дальше должны придерживаться экзогамии? -- Вовсе не обязательно. Более того, я категорически утверждаю обратное. Конечно, нужно провести более тщательное исследование ваших ДНК, но уже сейчас я знаю простейшее, но, возможно, не лучшее средство преодоления несовместимости -- специальный антииммунный препарат кратковременного действия. -- Как это? -- Например, если вы захотите, чтобы женщина, не имеющая j-аномалии, забеременела от вас, ей нужно в надлежащее время принять определенную дозу иммунодепрессанта. Разумеется, только после консультации со специалистом. Я изумленно уставился на него: -- И все? Так просто? Профессор Альба покачал головой: -- Отнюдь не просто. Говоря на понятном вам языке, мне стоило большого труда взломать соответствующий код ваших ДНК и прочесть его. Одной из самых поразительных особенностей j-аномалии является ее необычайная агрессивность. В процессе оплодотворения она стремится в точности скопировать свою структуру в парной ДНК, фактически переделать ее по своему образу и подобию. Это вызывает реакцию отторжения на молекулярном уровне, и в подавляющем большинстве случаев плод должен гибнуть на самом первом этапе своего образования. Но если сопротивляемость... скажем так -- "реципиента" будет подавлена, то шансы ДНК "донора" на успех значительно возрастут. -- Значит, обыкновенный иммунодепрессант, -- ошеломленно пробормотал я. -- Всего-навсего иммунодепрессант. -- Какой угодно не подойдет, -- предупредил меня профессор. -- Ведь это не обычное отторжение на клеточном уровне, поэтому необходим препарат, воздействующий более глубоко, на молекулярную структуру. Мало сказать, что я был потрясен. Я был просто сражен наповал. Тысячи лет Властелины ломали головы над тем, как обеспечить стабильный приток свежей крови в свои Дома. Постановка задачи была предельно ясна: каким образом уберечь плод от гибели в процессе дубликации Дара -- но еще никому не удавалось хотя бы приблизиться к ее решению... И вдруг простой смертный восьмидесяти лет отроду в течение одного дня находит разгадку и преподносит ответ на блюдечке с голубой каемочкой! Конечно, нельзя сбрасывать со счетов и то немаловажное обстоятельство, что среди Одаренных генетика не в особом почете, уж слишком часто ее применение на практике приводит к плачевным результатам, однако в данном случае решающую роль сыграло не наше невежество, а скорее свойственный всем нам комплекс превосходства над остальными людьми. Мы считали неоспоримым фактом, своего рода аксиомой, что наши могучие одаренные хромосомы начисто сметают защитные порядки слабеньких бездарненьких хромосомиков, уничтожают их, сжигают дотла... и никому даже в голову не пришло предположить обратное! Я чуть не рассмеялся, вспомнив одного моего знакомого, который потратил уйму времени на составление невероятно сложного заклинания и был ужасно огорчен, когда ни с первой попытки, ни с десятой, ни с двадцатой оно не возымело желаемого эффекта. Я подумал об отце, который когда-то, очень давно, усиленно кормил стимулирующими витаминами бедняжку Ребекку -- и Джона родился не благодаря, а вопреки его стараниям... Только непредвзятый взгляд лишенного предубеждений человека смог обнаружить ошибочность наших исходных допущений. -- Доктор Макартур, -- произнес озадаченный профессор Альба. -- У вас такой вид, словно я помог вам открыть дверь в другие миры. -- В некотором смысле так оно и есть, -- честно ответил я. -- Вы какой памятник предпочитаете, из золота или платины? Его глаза округлились: -- Что? -- Видите ли, профессор, я солгал вам, за что прошу прощения. Я и раньше знал об этой генетической аномалии. Она имеется у всех моих родственников и у многих моих соотечественников. Это... это результат одной древней мутации. Невесть сколько времени мы варимся в собственном соку, так что вопрос об эндогамии для нас очень актуален. Если ваша гипотеза найдет экспериментальное подтверждение, то я гарантирую, что на моей родине вам поставят золотой памятник. Воспользовавшись тем, что Рик, настойчиво жестикулируя, подзывал меня к себе, я еще раз извинился и отошел, оставив профессора Альбу в полном недоумении. Впрочем, я и сам был немало удивлен своей откровенностью. Но времени собраться с мыслями у меня уже не осталось. Едва лишь я успел присоединиться к августейшему обществу членов королевского дома Астурии, как церемониймейстер дал знак слугам распахнуть двери и торжественно объявил: -- Господа! Ее величество королева! Эти слова вызвали у меня невольный вздох облегчения. До самого последнего момента, не отдавая себе отчет, я панически боялся, что Анхела появится в обществе своего дебильного муженька. И хоть как бы я не убеждал себя в том, что меня не вдохновляет перспектива общаться со слабоумным королем, действительная причина была куда банальнее -- я попросту ревновал. И ревновал дико. Анхела будто сошла с обложки модного журн