он. После некоторых колебаний, сопровождаемых двумя глотками виски, я поднялся с кресла и последовал за ним. Минут пять мы молча курили, смешивая табачный дым с благоуханием летней ночи. В безлунном небе сияли мириады крупных, необычайно ярких звезд, заливая все вокруг волшебным, призрачным светом. У Терры-де-Астурии отсутствовало ночное светило, но ночи здесь все равно были светлыми, почти что белыми, какими бывают только ночи на планетах, расположенных вблизи галактического ядра. Рик о чем-то думал, а я просто любовался непривычным для взора землянина небом, вспоминая свои детские грезы, которые впоследствии стали реальностью. Когда мы жили в быстром потоке времени, я, в отличие от Дэйры, не мог пользоваться своими врожденными способностями, но вместе с тем, не в пример моим младшим братьям, Шону и Артуру, был достаточно взрослым мальчиком, чтобы строить планы на будущее. Я зачитывался фантастическими романами, мечтал о космических путешествиях, представлял себя в роли звездного капитана, уверенно ведущего свой корабль в неизведанные глубины Вселенной... Впоследствии я обрел власть над Формирующими, окунулся в Источник, познал многие тайны бытия -- но, как и прежде, звезды манили меня с непреодолимой силой. Конечно, я мог путешествовать в космическом пространстве, эксплуатируя свой Дар, перемещаться от одной звезды к другой, но все это было не так, как я представлял в детстве. Оперируя силами в Тоннеле, я находился во власти иллюзий, я видел то, что услужливо диктовало мне мое подсознание, и самое главное -- не было ощущения полета. Я не путешествовал, а перемещался. Я готов был продать душу дьяволу за паршивенький медлительный звездолет; к счастью, на такую жертву мне идти не пришлось. Мне повезло -- так повезло, что я чуть не уверовал в Бога... -- Это называется она чувствует себя уставшей, -- наконец произнес Рик, указывая на светящиеся окна слева от нас. -- Анхела в своем репертуаре, опять будет работать до глубокой ночи. -- Власть тяжкая ноша, -- заметил я. -- И неблагодарное занятие. -- Анхела говорит так же, а сама упивается властью, как наркотиком. С двадцати одного года она возглавляет правительство и за эти двенадцать лет лишь неполные три месяца была не у дел. Каюсь, я сам устроил ей этот вынужденный отпуск, о чем впоследствии сожалел. Вместо того, чтобы отдохнуть и насладиться жизнью, Анхела томилась, страдала, ее мучила бессонница... Форменная ломка, абстинентный синдром! -- А ты представь, что тебе запретили летать. Что было бы с тобой? -- Это я и пытаюсь втолковать Анхеле. Видишь ли, Кевин, меня и Фернандо Альбу часто называют гордостью Астурии, но мы, скорее, достопримечательность, а вот Анхела -- ее настоящая гордость. Анхелу любят все -- взрослые и дети, мужчины и женщины. К ней привыкли, ею восхищаются, ее обожают. Подавляющее большинство моих соотечественников откровенно недовольны тем, что я, пусть и номинально, займу ее место главы государства. Тебе стоит посмотреть наши развлекательные шоу, почти в каждом из них отпускаются шуточки в мой адрес. "Сегодня его величество король Рикардо, более известный как Звездный Рик, осчастливил своих подданных долгожданным визитом на родную планету. Этим великим событием мы обязаны организаторам очередных трансгалактических гонок, которые, по многочисленным просьбам наших сограждан, внесли Астурию в список обязательных контрольных пунктов..." Ну, и так далее в том же духе. -- Значит, ты будешь королем? -- Боюсь, на сей раз мне не отвертеться. -- А что с этим... кстати, как его зовут? -- Тоже Рикардо. Верховный Суд готовит вердикт о его смещении с престола. После долгой тягомотины моего дражайшего кузена и тезку в конце концов признали неизлечимо бесплодным. Он стопроцентно стерилен, и у него даже теоретически не может быть детей. От неожиданности я закашлялся. -- И это причина его отстранения?! -- Нет, но это обстоятельство позволило начать процедуру отрешения от королевского сана по причине полной невменяемости. В наследство от Терры-Кастилии нам досталась проклятая статья в конституции, запрещающая прерывать старшую линию. По замыслу ее авторов это должно исключить любые конфликты вокруг наследования престола -- король всегда старший в роду, и ни у кого из принцев крови нет законных оснований оспаривать у него корону. -- То есть, -- понял я, -- как бы ты этого ни хотел, ты не вправе отречься от престола в пользу Анхелы. -- Вот именно. Я могу отречься только в пользу моего старшего сына, которого у меня пока нет. На первый взгляд это кажется справедливым: ведь мои будущие дети, имея, в принципе, больше прав, чем дети Анхелы, могут заявить, что я не советовался с ними при отречении. Но если следовать такой логике до конца, то нужно вообще запретить мне иметь детей -- ведь неизвестно, согласятся ли они с тем, чтобы я был их отцом, захотят ли, чтобы в их жилах текла моя кровь. -- Рик с горечью рассмеялся. -- Хоть бери и стерилизуйся. -- А нельзя ли просто отменить эту статью? -- Бог мой, ведь этого я и хочу! К сожалению, для внесения поправок в конституцию требуется не менее четырех пятых голосов Палаты Представителей. -- Столько не наберется? -- Увы, нет. Каждый раз на выборах в парламент как минимум четверть мандатов достается нашей постоянной оппозиции, республиканцам и их союзникам по левой коалиции. Лично против Анхелы они ничего не имеют и с некоторыми оговорками поддерживают ее политику, но вместе с тем выступают за ограничение королевской власти, а в идеале -- за парламентскую форму правления. -- А значит, для них ты более удобный король, чем Анхела -- королева. -- Дело даже не в этом. Существующий порядок престолонаследования таит в себе угрозу самому общественному строю. Порой бывает необходимо сместить короля во имя спасения монархии, а если этого не сделать, произойдет революция -- мирная или не очень, уже другой вопрос. Так ведь и было на Терре-Кастилии сто двадцать лет назад. Два брата-самодура, Карлос и Хуан-Антонио, довели государство до такого состояния, что в один прекрасный день революционно настроенный парламент провозгласил республику и принял конституцию, в которой не было места для королей. Пример материнской планеты вдохновляет наших республиканцев, и они будут защищать эту чертову статью до последнего издыхания. -- А референдум? Если все обстоит именно так, как ты говоришь, то его результаты можно предсказать наперед. Рик медленно покачал головой: -- Не получится. -- Почему? -- удивился я. -- Коль скоро большинство твоих соотечественников хочет видеть Анхелу королевой, то... -- Вот поэтому и не получится, -- сказал Рик. -- Не получится провести референдум. В нашей конституции... Ч-черт, пропади она пропадом! Задушил бы ее разработчиков собственными руками... Так вот, в конституции есть специальная статья, суть которой, в переводе на человеческий язык, состоит в том, что нельзя выносить на референдум вопросы, касающиеся изменения законодательства "под личность". В данном случае связь между поправками к конституции и личностью Анхелы очевидна, избиратели будут голосовать не за поправки, а за Анхелу, поэтому Верховный Суд отменит такой референдум. Он будет вынужден его отменить -- хотя как граждане большинство судей симпатизируют Анхеле, как члены Верховного Суда они поклялись превыше всего чтить дух и букву закона. -- Гм. Вижу, у вас очень демократический строй. -- Чересчур демократический, и в этом наша беда. Чем больше демократии, тем меньше свободы у власть имущих. Где это видано, чтобы человека силой принуждали становиться королем?! -- Рик яростно хлопнул ладонью по периллу балкона. -- А я вот упрусь рогом и не пойду на собственную коронацию... Впрочем, тогда меня понесут на руках. Тут у меня зародились кое-какие подозрения. -- Мне кажется, -- осторожно заметил я, -- ты хочешь, чтобы я пожалел тебя. -- Да, хочу. И не просто пожалел, в смысле -- посочувствовал, а сжалился надо мной. -- Как это? -- Элементарно. Тебе нравится Анхела, ты нравишься ей, так женитесь себе с Богом, а меня оставьте в покое. -- Ты думаешь, наш брак что-то изменит? -- Еще как изменит, и ты сам это понимаешь. Тебе нужна населенная планета, сейчас ты метишь на Новую Шотландию -- но только ли для того, чтобы захватить власть и назваться королем? Нет, это средство, но еще не цель. Прежде всего, если ты собираешься выйти из подполья и поведать миру о своем богатстве, тебе нужна штаб-квартира, твердыня, где бы ты мог чувствовать себя, как дома, и не опасаться, что у местных властей появится искушение поживиться за твой счет. Это возможно лишь в том случае, когда ты сам власть... ты или твоя жена. Осмелюсь предположить, что Астурия годится для этого больше, чем Новая Шотландия, за исключением разве что такого чисто сентиментального момента, что она не населена твоими соплеменниками. Наша изолированность легко преодолима: сам факт твоего присутствия здесь мигом заставит все ведущие астрокомпании скорректировать маршруты своих кораблей. Если ты решишь обосноваться у нас, Астурию ждет стремительный экономический рост, в считанные годы она из провинциальной планеты превратится в крупный научный, промышленный, торговый и финансовый центр. Перед такой перспективой не устоят ни республиканцы, ни роялисты. И левые, и правые хором запоют одну песенку и единогласно отменят ту злополучную статью конституции -- ведь в противном случае ты улетишь с женой на другую планету, а разгневанные избиратели, лишившись разом и Анхелы, и надежд на лучшую жизнь, попросту линчуют своих депутатов. Я покачал головой: -- Все-таки хитрый ты лис, Рик! Сначала божишься, что у тебя нет никаких матримониальных планов, а затем умело направляешь наш разговор в нужное русло и из кожи вон лезешь, предлагая мне в жены сестру и целую планету в приданное. -- Поверь, если бы вы не понравились друг другу, я бы и не заикнулся об этом. -- Ценю твой такт, -- проронил я. -- Не вижу повода для сарказма. Ты сам признался, что не прочь жениться на Анхеле, вот я и привел дополнительные аргументы в пользу этого брака. Причем далеко не все. -- Что еще ты держишь в рукаве? -- Например, место в Галактической Ассамблее. В отличие от Новой Шотландии, Астурия является действительным членом Земного Содружества Наций, хоть и не представлена в Постоянном Комитете. Но это не беда, это поправимо -- особенно, с твоей помощью. -- Черт побери! Как ты догадался? -- А здесь нечего было догадываться. Анхела верно подметила, что ты идеалист. Как и все идеалисты, ты мечтаешь о единстве Галактики, о всеобщем мире и благоденствии, но ты достаточно умен и прагматичен, чтобы рассчитывать достичь своей цели насильственным путем. Ты предпочитаешь более действенные и надежные экономические рычаги интеграции. У тебя в руках сеть межзвездной связи, твой Пангалактический банк представляет зачатки единой финансово-кредитной системы, ты захватываешь контроль над транспортом и торговлей, теперь тебе нужен вес на политической арене. Ты решил начать не с пустого места, а использовать существующие структуры Земного Содружества -- и, по-моему, это правильно. Как глава независимого государства, той же Новой Шотландии, ты станешь членом Галактической Ассамблеи -- естественно, после принятия планеты в Содружество, -- затем предполагаешь войти в состав Постоянного Комитета, а впоследствии возглавить его. Я правильно рассуждаю? Я утвердительно кивнул: -- Да, ты прав. Нет смысла создавать новые структуры, если можно наделить консультативные органы Содружества властными полномочиями, а само Содружество постепенно превратить в Галактическую Империю. Рик ухмыльнулся: -- Интересный вопрос, сколько еще честолюбцев строят подобные планы? -- Думаю, таких много. Но только у меня есть корпорация "Авалон" и Пангалактический банк. Что касается армии, то в случае необходимости я ее соберу, за этим дело не станет. А планету так или иначе заполучу -- если не ту, так другую. -- И лучше Астурию, чем Новую Шотландию. С последней хлопот не оберешься. Сначала нужно устроить переворот и захватить власть, потом навести порядок, добиться признания нового правительства, получить членство в Содружестве, а кроме того, ты будешь нуждаться в надежном человеке, который управлял бы самой планетой. Я же предлагаю тебе все это в готовом виде. Женись на Анхеле, пусть она занимается делами Астурии, а ты дерзай -- может, у тебя и получится. По крайней мере, ты имеешь больше шансов, чем другие. -- Заманчивое предложение, -- сказал я. -- Его нужно обдумать. -- Думай, а когда согласишься -- свистни. Анхелу я беру на себя. -- Ну, уж нет! -- решительно заявил я. -- Ты в это не суйся, лишь напортачишь. Мы с Анхелой взрослые люди и сами выясним наши отношения. Я ясно выражаюсь? -- Достаточно ясно. -- Вот и хорошо... Кстати, как у вас обстоит с чистотой крови? -- В смысле? -- Не возникнет ли осложнений в связи с моим незнатным происхождением? -- Об этом не беспокойся. Порядки у нас либеральные, демократия все-таки. В твоем случае вопрос о происхождении представляет чисто академический интерес. Ты богат, как... Впрочем, сравнения здесь неуместны, Крез и Рокфеллер тебе в подметки не годятся. Такое богатство стоит целых океанов самой голубой крови. -- Тут Рик пристально посмотрел мне в глаза: -- И, между прочим, так ли уж незнатно твое происхождение? -- С чего ты взял? Разве ты не слышал, что мой отец -- космический пират? -- Одно другому не мешает. Знавал я нескольких баронов, которые были лихими корсарами. А что касается тебя, то ты здорово напоминаешь мне одного отпрыска древнего королевского рода, который строит из себя простого парня, но это у него не всегда получается -- то и дело проскальзывают аристократические манеры. -- Ты говоришь о себе? -- Да. И ты точно такой же. Я заметил это еще четырнадцать лет назад, а во время нашей прощальной пьянки хотел было расспросить тебя, но сам так напился, что забыл. Зато сегодня я устроил небольшую проверку. -- Какую? -- Танцы. Когда к нам приезжают гости не аристократы, мы, чтобы не смущать их, предлагаем что-нибудь более современное, но на этот раз все было как обычно. Я краем глаза следил за тем, как ты танцуешь, а потом и Анхела поделилась со мной своими впечатлениями. Она уверена, что этот вальс ты танцевал десятки, если не сотни раз. А поскольку в моем обширном досье на тебя нигде не упоминается о твоем увлечении музыкой или танцами, отсюда я делаю вывод, что ты знаком со Штраусом с детских лет. Согласись, это несколько странно для сына простого космического пирата. -- А как же Дженнифер? Рик отмахнулся: -- Не надо хитрить, Кевин. Дженнифер честно призналась, что плохо танцует, и попросила меня быть поосторожнее. Она в двух словах рассказала, что за фрукт ее отец. Если хочешь знать мое мнение, ты правильно сделал, взяв ее с собой. -- Ага, -- только и сказал я, боясь неосторожным словом повредить очередной выдумке Дженнифер. -- Такая прелестная девушка заслуживает лучшей участи, чем жить под пятой у отца-тирана, -- между тем продолжал Рик. -- У нее столько врожденной грации, столько изящества... -- Она не умеет водить корабли, -- прервал я его излияния. Он посмотрел на меня с удивлением: -- Ну и что? -- Не советую брать ее вторым пилотом. Рик несколько раз недоуменно моргнул, а затем, сообразив, рассмеялся: -- Уже ревнуешь? -- Нет, проявляю братскую заботу. -- А если у меня серьезные намерения? -- Это невозможно. Вы с ней совершенно разные люди. -- Ты так считаешь? -- Это бесспорный факт, -- твердо ответил я, а затем с грустью посмотрел на светящиеся окна кабинета Анхелы. В равной степени это относилось и к нам. Я и раньше задумывался над скоротечностью жизни простых смертных, но то были общие, абстрактные размышления. Лишь теперь я почувствовал неумолимую жестокость времени, обращенную против конкретного человека... против нас двоих. Сколь мимолетно будет наше счастье, сколь быстротечно! Моя любовь, едва родившись, уже обрела горький привкус неизбежной потери... x x x Закончился отсчет неполного двадцать пятого часа астурийских суток и наступила полночь. Затем миновал первый час, второй. Я сидел в своем кабинете и изучал предложенный советом директоров корпорации план работ на следующий месяц. Количество заказов возросло почти на четверть, кроме того, увеличилось число заявок на модернизацию уже существующих станций. Спрос явно превышал предложение, и назревала необходимость в расширении производства -- что само по себе было отрадно. Вместе с тем, исчерпывались запасы звездного кварца, а значит, в ближайшее время мне предстояло совершить очередной наезд на Брендона. И хотя Солнечные Камни котировались среди Властелинов очень низко, а их залежи в Рассветных мирах были обширны, тем не менее мои аппетиты многих настораживали. Кое-кто сгоряча решил, что я обнаружил у этого плохонького артефакта какое-то ценное свойство, и с каждым разом мне все труднее было отбиваться от настойчивый расспросов. Я внес в план некоторые поправки, добавил к перечню первоочередных мероприятий установку на Астурии гиперпередающей станции первой категории с пометкой "кредит" (у директоров глаза на лоб полезут, с ухмылкой подумал я), затем утвердил окончательный вариант и отослал файл по назначению. Получив подтверждение о приеме, я выключил ноутбук и вернул его в карман. Одно дело сделано. Компьютер продолжал считать. Ознакомившись с промежуточными результатами, я убедился, что, несмотря на свое быстродействие, он еще не скоро нарвется на очередную некорректность краевых условий. Можно было идти спать, но я сильно сомневался, что смогу уснуть после того, как продрыхнул полдня. Я хотел было подключиться к Галанету, чтобы ознакомиться с новейшими работами в области теории виртуального гиперпространства, однако передумал -- у меня душа не лежала к серьезным занятиям. Я запустил игру в шахматы, но был так невнимателен, что получил мат в девять ходов. Потом принялся раскладывать пасьянс -- и вскоре поймал себя на том, что бессознательно жульничаю. Я в сердцах выругался, встал из за стола и подошел к окну. В кабинете Анхелы все еще горел свет. Как она себя назвала? Working girl. Что верно, то верно. Моя милая работящая девочка. И тут я понял, что не дает мне покоя, что мешает сосредоточиться. Меня одолевало страстное желание снова увидеть Анхелу, поговорить с ней о чем-нибудь... а хоть и поссориться -- даже это было бы приятно. Мне хотелось смотреть ей в глаза, слышать ее голос, вдыхать запах ее волос, чувствовать тепло ее тела. Мое желание, едва став осознанным, тут же превратилось в навязчивую идею, и я решился на очередное нарушение своих правил. Прикинув на глаз расстояние и высоту, я сосредоточился -- а в следующий момент уже стоял, прижавшись спиной к стене, на балконе, примыкавшем к кабинету Анхелы. Осторожно заглянув в окно, я убедился, что она в комнате одна, сидит за столом и внимательно изучает какие-то бумаги. Дверь балкона была приоткрыта. Собравшись с духом, я вошел внутрь и деликатно прокашлялся. Анхела вздрогнула от неожиданности и подняла взгляд. -- Кевин?.. -- произнесла она, не веря своим глазам. -- Ты... Как ты сюда попал? -- Я же говорил, что мой любимый вид спорта -- прыжки с шестом. -- А сигнализация? -- Мелочи. Мой папа-пират научил меня и не таким штучкам. Анхела поднялась и подошла ко мне. -- Ты сумасшедший, -- сказала она. -- Надеюсь, тебя никто не заметил? -- Пришлось убрать пару свидетелей, а так все в порядке. Она вздохнула: -- Порой я не пойму, шутишь ты или говоришь серьезно. Я нежно обнял ее. Анхела прильнула ко мне всем телом и склонила голову к моему плечу. Она была одета в красный шелковый халат, под которым, судя по всему, кроме ночной рубашки больше ничего не было. -- Ты догадываешься, что у меня на уме? -- спросил я. -- Да. Ты... -- Я похотливый самец. -- Не иронизируй. Я хотела сказать, что ты пришел вовремя. Я уже заканчиваю. Ответ Анхелы сбил меня с толку. Я готовился к упорной борьбе и никак не ожидал такой быстрой капитуляции... Но капитуляция ли это? Победил ли я? А может, я побежден? И вообще, разве любовь -- сражение? Могут ли быть победители и побежденные в любви? Нет, это такая игра, в которой выигрыш достается обоим, а проигрывают вдвоем. Я поднял к себе ее лицо. -- С чего такая перемена, Анхела? -- Не было никакой перемены, Кевин. С самого начала я хотела того же, что и ты, только боялась... боялась, что это произойдет слишком быстро. -- По-твоему, я тороплю события? -- Как и все... -- Она осеклась. -- Да, но теперь это не имеет значения. -- Почему? -- Потому что ты уже здесь. Я попытался поцеловать ее, но Анхела увернулась и высвободилась из моих объятий. -- Погоди. Если мы начнем, то не остановимся. А мне нужно покончить с докладом. Осталось всего две страницы. -- В подтверждение своих слов она взяла со стола лишь два листка. -- Пойдем. Сюда может кто-нибудь войти, а я не хочу, чтобы тебя видели. Кроме парадной, кабинет Анхелы имел еще одну дверь, которая, как оказалось, вела в ее личные апартаменты. Мы вошли в небольшую уютную комнату, обставленную как старинный дамский будуар. Анхела заперла за собой дверь, села на диван и принялась читать отпечатанный текст, по ходу внося в него поправки. Я пристроился рядом с ней и после некоторых колебаний обнял ее за талию. Она не возражала, но и не проявила должного энтузиазма. -- Что это за документ? -- решил поинтересоваться я. -- Доклад правительства перед Национальным Собранием, -- ответила Анхела, не прекращая делать исправления, в том числе и чисто грамматические. -- Завтра на заседании кабинета мы должны утвердить окончательный вариант. -- И ты не могла... -- Кевин, пожалуйста, не мешай. Я вздохнул и от нечего делать принялся мечтать о нашей совместной жизни, в которой не последнюю роль будут играть фразы типа "Кевин, пожалуйста, не мешай", "Анхела, солнышко, сейчас не время". Странно, но это казалось мне чуть ли не венцом семейной идиллии. До чего может дойти человек!.. Когда Анхела перешла к следующей странице, я уже увлеченно читал вместе с ней. То, о чем говорилось в конце доклада, в определенной степени касалось и меня. -- Ты все-таки решила вынести на голосование поправку к конституции? -- наконец спросил я. -- Да, -- сказала она и на этот раз отвлеклась от чтения. -- Хватит уже мучить братца. Конечно, было бы неплохо еще поиздеваться над ним, попугать его короной, но время для шуток прошло. -- Ты уверена в успехе? -- Да. -- А вот Рик считает иначе. Анхела пренебрежительно фыркнула: -- Он ничего не смыслит в практической политике, хотя неплохо разбирается в теории права. Если нельзя провести прямой референдум, это еще не значит, что я не могу провести косвенный. В случае, когда парламент отвергнет поправку, я, как глава правительства, распущу его и назначу досрочные выборы. Они-то и будут моим референдумом. Все партии первым пунктом своих предвыборных программ поставят отношение к предлагаемой поправке, и те, кто выступит против, вряд ли наберут более семи процентов голосов. С учетом отсева карликовых партий, участвующих в выборах лишь для того, чтобы себя показать, сторонники поправки получат в Палате Представителей порядка девяноста процентов мандатов, а этого вполне достаточно, чтобы она прошла на ура. За Сенат можно не беспокоиться, он утверждает все законы простым большинством, к тому же в нем заседает лишь несколько республиканцев. -- Ловко, -- сказал я. -- Стало быть, вместо референдума -- новые выборы? -- Необязательно. Руководство республиканцев сразу поймет мою игру и, возможно, решит пойти на уступки, чтобы не терять мест в парламенте. Шансов на тот или иной исход дела поровну. Fifty-fifty, как говорите вы... Извини, я опять забыла, что ты не англичанин. -- Ничего страшного, -- сказал я. -- Но послушай, если все так просто, почему ты давно не отменила эту поправку. Анхела покачала головой: -- Все не так просто, Кевин. Видимо, Рикардо поведал тебе сказку о моей бешенной популярности в народе? -- Ну да. -- Он преувеличивает. Даже в самые лучшие времена мой рейтинг не превышал семидесяти процентов, а около трети граждан считали, что я должна исполнять лишь функции номинального главы государства, предоставив парламентскому большинству формировать правительство по своему усмотрению. А четыре года назад на выборах вообще победили левые -- конечно, не без содействия Рикардо, который решил устроить мне "отпуск", и тем не менее они получили условное большинство. Хотя их кабинет продержался недолго и вскоре подал в отставку, сам факт, что они получили мандат на формирование правительства, свидетельствует не пользу моей популярности. Только в последнее время, когда возникла реальная угроза того, что Рикардо станет королем, чаша весов окончательно склонилась в мою сторону. -- А как насчет тернового венца? Анхела пристально вгляделась мне в глаза. -- Он не обязательно должен быть терновым. Все зависит от обстоятельств... -- Она бегло просмотрела концовку доклада. -- Ладно. Дальше идут общие фразы о дружбе, любви и согласии. Это можно оставить без изменений. Подожди здесь минутку, Кевин. Я отдам текст секретарю, чтобы к утру был готов чистовой вариант. Мне пришлось ждать гораздо больше минутки -- этак минут десять. Когда Анхела вернулась, я увидел в ее глазах слезы. -- Что с тобой, родная? -- спросил я, взяв ее за руки. -- Что случилось? -- Да так, ничего... Просто я вспомнила время, когда была молоденькой девушкой. Я мечтала о счастливой и дружной семье, о любящем, заботливом муже, о детях... Сейчас я чувствую, как эти мечты возвращаются. -- У нас все будет хорошо, любимая, -- сказал я, привлекая ее к себе. -- Твои мечты сбудутся. Обещаю тебе. Целуя Анхелу, я почти рефлекторно привел в действие несложное заклинание, которое составил и откомпилировал сразу после разговора с профессором Альбой. Руки у меня были заняты, поэтому пальцами я не щелкал... 14. ЭРИК После разговора с отцом и Амадисом я прилег вздремнуть, рассчитывая лишь на пару часов, но проспал добрых шесть, что не входило в мои планы. Зато проснувшись я почувствовал себя бодрым и отдохнувшим, а состояние глубокой подавленности сменилось вполне терпимой угнетенностью. Кошмар последних дней постепенно отступал под натиском присущего мне оптимизма и жизнелюбия. Хотя по-прежнему я видел будущее отнюдь не в розовых тонах -- но уже и не в черных. Времени отлеживаться не было. Мои наручные часы (подарок тети Бренды) показывали, что в Авалоне перевалило за полдень. Я встал, кое-как привел себя в порядок, сменил помятую одежду на новую, затем прошел в свой кабинет и первым делом связался с Морисом -- у него было специально настроенное на меня зеркальце, которым мог воспользоваться и неодаренный. -- Привет, Морис, -- сказал я, когда его изображение появилось в моем зеркале. -- Как у тебя дела? -- Да никак, -- ответил он. -- Все спокойно, без изменений. -- Кто-нибудь появлялся? -- Только Дионис, всего на минутку. Он искал тебя, но я сказал, что ты в Солнечном Граде, и он убрался восвояси... Гм... Выразил соболезнование по поводу кончины моего мира. -- Понятно. Надеюсь, ты изобразил скорбную мину? -- Необходимости изображать не было, она сама изобразилась. Как подумаю о миллиардах людей, мужчин и женщин, взрослых и детей; у каждого были свои мечты, надежды, планы на будущее... И все это в одночасье рухнуло, превратилось в ничто, развеялось по ветру радиоактивным пеплом. Теперь спокойствие самого вшивого из ваших Властелинов стоит по меньшей мере трех тысяч жизней простых смертных... будьте вы прокляты!.. -- Морис умолк и потер лоб. -- Кажется, я повторяюсь. -- Повторяйся почаще, -- сказал я, и это было искренне. -- Не позволяй мне забыть о том, что произошло. -- Ты и так не забудешь, я в этом уверен. Кстати, что говорят в твоем Доме о смерти Ладислава? -- Как и везде, всякое. Мой дядя Амадис, между прочим, здорово напугал меня. -- Чем же? -- Он предположил (не знаю, насколько серьезно), что Ладислав совершил на Земле Юрия Великого какое-то чудовищное преступление и решил замести следы, развязав мировую войну. А сам погиб по неосторожности. Морис присвистнул: -- Ого! -- Вот именно. Я тоже так подумал. -- Черт побери! Он в двух шагах от правды! Стоит ему копнуть чуть глубже... -- Не беспокойся. Амадис копать не будет. И никто не будет. У нас есть неписаное правило, согласно которому мертвых не судят. Даже если кому-то еще взбредет в голову нечто подобное, дальше догадок он не пойдет и не станет доискиваться правды ради самой правды -- благо в последнее время никто из Властелинов не пропадал без вести. Так что любое расследование в этом направлении будет воспринято в Даж-Доме как смертельное оскорбление. -- У вас на каждом шагу сталкиваешься с условностями и предрассудками, -- не удержался от замечания Морис. -- Это уж точно, -- не стал отрицать я. -- Однако признай, что эта условность нам на руку. -- Согласен, -- кивнул Морис. -- Какие у тебя планы? -- Ненадолго отлучусь, -- ответил я. -- Похоже, наши поиски зашли в тупик. Я обращусь за помощью к Диане. Морис опять встревожился: -- А может, не надо? Может, мы еще попытаемся... то есть, ты попытаешься. Знаешь, это очень опасно... -- Знаю. Я не собираюсь открывать Диане все наши карты... гм, открою только часть карт. Уверяю тебя, она ничего не заподозрит. Все будет выглядеть совершенно невинно. Я изложил ему свой план, и после некоторых колебаний он согласился. На этом мы попрощались. Закончив разговор, я спрятал зеркальце в карман, выдвинул ящик стола и достал оттуда запечатанный конверт. Без имени, без адреса, без какой-либо другой надписи, вроде: "Вскрыть в случае моей смерти или исчезновения". Его и так вскроют, с надписью и без нее, если со мной что-нибудь случится. Вот только кто вскроет?.. Вздохнув, я взял ручку и написал: "Строго секретно! Лично в руки моему отцу, королю. Эрик, сын Брендона". Очень драматично! Тьфу!.. А ну его к черту! Я скомкал письмо, положил его в пепельницу и поджег. Глядя на пожирающее бумагу пламя, я с тоской думал о том, что по-настоящему никому не доверяю -- даже отцу, даже маме... Когда письмо догорело, я в лучших традициях шпионских романов отнес пепельницу в туалет, высыпал ее содержимое в унитаз и спустил воду. "...А мне костер не страшен, и пусть со мной умрет моя святая тайна..." Умирать я не собирался, я хотел жить. Но даже бессмертные Властелины в конечном итоге смертны, притом внезапно смертны, что лишний раз подтвердил случай с Ладиславом. Я вовсе не идеалист; подобно большинству людей, я прежде всего думаю о себе, а уже потом -- обо всех остальных. Я уничтожил письмо, написанное лишь неделю назад, из чисто эгоистических соображений. Если мне суждено в скором времени принять смерть, то я хотел умереть спокойно, не мучаясь в последние мгновения жизни мыслью о том, что, возможно, вслед за мной (и по моей вине!) в могилу отправятся сотни миллиардов мыслящих существ. Мой умеренный эгоизм был далек от концепции "после меня -- хоть потоп". Разделавшись с письмом, я пошел к маме. К счастью, она была занята и без лишних разговоров переправила меня в Авалон, отложив на потом все расспросы о моих дальнейших планах в свете последних событий -- гибели Ладислава и примирения с Володарем. Хоть это хорошо. В данный момент я не был расположен к откровенности, а скрытничать и уклоняться от прямых ответов мне тоже не улыбалось. Мама остро чувствовала малейшую фальшь, и моя неискренность ее бы очень огорчила... В Авалоне меня встретил Колин. Вернее сказать, принял, а еще точнее -- поймал, когда я, после маминого прицельного броска, перелетел через бесконечность. Не скажу, что мне нравилось выступать в роли волейбольного мяча, но выбирать не приходилось. Как и любой другой обыкновенный причащенный, я не мог своим ходом попасть из Экватора в Срединные миры -- а только с помощью адепта Источника. Метод "бросить-и-поймать" наиболее часто использовался адептами для транспортировки всякой-всячины -- от неодушевленных предметов, вроде книг или оружия, до отдельных людей и даже целых делегаций. Этот способ выгодно отличался от прочих быстротой и удобством; к тому же, несмотря на кажущуюся рискованность, он был вполне надежен, и за тридцать лет, прошедшие с момента его открытия, не было зарегистрировано ни одного сколько-нибудь серьезного происшествия. Тем не менее, когда речь идет о людях, нелишне подстраховаться и даже перестраховаться. Поэтому в таких случаях адепты предпочитают иметь дело со своими обычными напарниками. У моей мамы это Колин, у отца -- Бренда. Естественно. Когда я "приземлился" в "нише", Колин задержал мою руку в своей, чтобы крепко пожать ее, затем похлопал меня по плечу. -- Добро пожаловать, Эрик, -- сердечно произнес он. -- Давненько ты у нас не был. Теперь решил наверстать упущенное? -- В каком смысле? -- не понял я. -- Ведь до свадьбы еще две недели, -- объяснил Колин. -- По времени Авалона. -- А-а. Нет, дядя, я всего лишь на пару часов. Только навещу Диану, поболтаю с ней немного и сразу же вернусь. У меня в Экваторе дела. Колин вздохнул: -- Очень жаль. Бренда будет огорчена... Ты плохой мальчик, Эрик, -- сварливо добавил он, подражая манере Моргана Фергюсона. -- За Дианой, видишь ли, соскучился, а за дядюшкой Колином и тетушкой Брендой -- нет. -- Ошибаешься, дядя, -- ответил я. -- За вами я тоже соскучился. Обещаю, что после свадьбы останусь погостить. -- И подумал: "Если получится". -- Ловлю тебя на слове. Для Колина и Бренды я был больше, чем просто любимым племянником, скорее полноправным членом их семьи, фактически третьим сыном. Что и неудивительно -- ведь моя мать приходилась родной сестрой Колину, а мой отец и Бренда были близнецами. Бриан и Мел, дети Колина и Бренды, заменяли мне родных братьев (так как настоящих у меня не было и, судя по всему, их появление вряд ли предвиделось). Особенно я был дружен с Брианом. Мы родились с интервалом в несколько месяцев, но сейчас, из-за разного течения времени в наших родных мирах, он был младше меня года на четыре, а то и на все пять. Маменькин сыночек Бриан до сих пор цеплялся за юбку Бренды (вернее, за ее мини-юбку); в наших детских вылазках в быстрый поток он выдерживал от силы неделю субъективного времени, после чего, истосковавшись по матери, возвращался обратно в Авалон. Главным образом он путешествовал по мирам вместе с Брендой, а поскольку та вела довольно оседлый образ жизни, то биологический возраст Бриана был почти в точности равен количеству лет, прошедших на Земле Артура с момента его рождения. Что же касается меня, то, родившись двадцать два года назад по отсчету Основного Потока, я и есть двадцатидвухлетний, хотя на моей родине, в Царстве Света, прошло без малого двадцать пять лет. Это из-за того, что много времени я провел в Сумерках Дианы и в Авалоне. Кстати, о Бриане -- легок на помине. Когда мы вышли из "ниши" в кабинет Колина, он сидел за отцовским рабочим столом и увлеченно "долбал клаву" компьютера. Увидев меня, он улыбнулся: -- Привет, Эрик. Рад тебя видеть. -- Взаимно, -- сказал я. -- Привет, братишка. Бриан надавил еще несколько клавиш, встал из-за стола и подошел ко мне. Мы пожали друг другу руки. А между тем Колин, снедаемый недобрыми предчувствиями, бросился к своему компьютеру. -- Так я и думал! -- удрученно произнес он, едва лишь взглянув на экран. -- Стоило мне на минуту отлучиться... Что ты еще наворотил? -- Да ничего особенного, -- ответил Бриан. -- Я устанавливаю защиту, и только. -- А на кой черт она мне сдалась? Я что, храню здесь государственные секреты? Или порнографические картинки? Из всех наших домочадцев в большинстве моих выкладок разберутся только Диана, Кевин и, возможно, Бренда. А уж для них любая защита не помеха. -- Ну, не говори! -- обиженно возразил Бриан. -- Это очень крутая защита. Не зная пароля, никто не расшифрует твои файлы. Даже я. Даже мама. Даже Диана. Даже Кевин. -- Вот спасибо! -- саркастически промолвил Колин. -- А вдруг я сам забуду пароль? Что тогда, вешаться? -- Придумай такой, который не забудешь. Например, свое имя. -- Отлично! Гениально! Первое, что сделает мало-мальски смышленый взломщик, так это наберет мое имя. Хороша защита! -- Тогда запиши пароль на листке бумаги и спрячь ее в надежном месте, -- посоветовал Бриан. -- А еще лучше, придумай что-нибудь экстравагантное. Например "Колин дурак". Никто не додумается. Колин фыркнул: -- Да уж... Но теперь, по крайней мере, я знаю, какой пароль установлен на твоем компьютере. "Бриан дурак". Я же обойдусь и без паролей, и без дураков. Ну-ка убери всю эту гадость. И поторапливайся, пока я по-настоящему не рассердился. Радуйся, что пришел Эрик; на сегодня наш урок закончен. С оскорбленным видом непризнанного гения Бриан сел в кресло и принялся лениво шарить по клавиатуре. Колин посмотрел на меня и беспомощно развел руками: -- Что мне с ним делать, ума не приложу. Пытаюсь заинтересовать его физикой, но он... Сам видишь -- корчит из себя крутого хакера. -- А что тут плохого? -- ворчливо отозвался Бриан. -- И вообще, я не понимаю, почему ты так огорчаешься. В конце концов, я же мамин сыночек и следую по ее стопам. Займись лучше Мелом. Он твой любимчик, вот и делай из него нобелевского лауреата. Сказано это было беззлобно, скорее даже с добродушным юмором. Факт, что Мел был любимцем Колина (как-никак, первенец), не вызывал у Бриана ни раздражения, ни зависти. Он больше тянулся к матери, и Бренда, надо признать, хоть явно этого не выказывала, все же предпочитала старшему сыну младшего. Такое положение вещей устраивало обоих братьев: "папин любимчик" Мел и "мамин сыночек" Бриан жили в мире и согласии и никогда не ссорились друг с другом из-за внимания родителей. Правда, в последнее время Колин стал предпринимать отчаянные попытки обратить Бриана в свою веру, но похоже, что, как и в случае с Мелом, терпел поражение. Бриан не интересовался теоретической физикой, его не волновали ни глобальные космические проблемы, ни вопросы взаимодействия элементарных частиц. Если Мел был всецело поглощен охотой за юбками, то главным увлечением Бриана, который пока что бегал только за одной юбкой (о чем я уже говорил), были компьютеры. Причем "увлечение" это еще мягко сказано. Подобно Бренде, он был помешан на компьютерах и в своем юношеском максимализме доходил до того, что рассматривал их не как инструмент, призванный в конечном счете облегчить человеку труд (и усложнить его жизнь), а как самодостаточную ценность, некую вещь в себе. Бриан ломал все, что попадалось ему под руку -- отдельные программы и целые операционные системы, -- просто так, из чистого любопытства, исключительно для того, чтобы узнать, как они работают изнутри. Он постоянно что-то менял, отлаживал, "совершенствовал" уже существу