й... Ай, ладно! -- И он покорно протянул свою руку только что подошедшей к нему Анн-Мари. После Валька свою дозу снотворного получила и Рашель. Затем Анн-Мари сделала инъекцию мне, а последнюю ампулу использовала для себя. Усевшись в свое кресло, она сказала: -- Половина ребят уже спит, остальные засыпают. Меня тоже начало клонить ко сну. Рашель сладко зевнула, а Валько, оставаясь в своем репертуаре, пробормотал: -- Если нас собьют или мы сами разобьемся, то даже не узнаем об этом. А может, мы проснемся в плену у мохнатиков. -- Типун тебе на язык! -- сонно произнесла Рашель. -- Спокойной ночи, несносный мальчишка. И тебе тоже, папа... то есть, сэр. И вам, Анн-Мари, конечно... Я что-то промычал в ответ, но уже не помню что именно, так как в то же мгновение меня одолел сон. 3 Я проснулся, жмурясь от яркого света. Спустя несколько секунд мои глаза привыкли к нему, и я убедился, что свет не такой уж яркий, а обычный дневной, проникающий сквозь два окна в просторную комнату, где я лежал на широкой двуспальной кровати, поверх цветастого байкового покрывала. На мне был тот же самый костюм новороссийского производства, который я надел перед посадкой в челнок, -- правда, изрядно помятый. В таком же состоянии был и наряд Анн-Мари, которая спала рядом, подложив под голову руку. На ее лице застыло умиротворенное выражение. Приняв сидячее положение, я осмотрелся вокруг. Комната ни в малейшей мере не напоминала тюремную камеру. Это была уютная семейная спальня в доме граждан среднего достатка. Правда, в мелких деталях обстановка казалась мне немного необычной, но это было естественно -- другая планета, другая культура, другой образ жизни. Помнится, я долго привыкал к тому, как обставила наш дом Луиза... Но нет, сейчас не время предаваться воспоминаниям. Я легонько потряс Анн-Мари за плечо. Никакой реакции. Я тряхнул сильнее, но она продолжала спать как ни в чем не бывало. Похоже, на нее еще продолжало действовать снотворное, тогда как я уже успел его "переварить". Здесь многое зависело от индивидуальных особенностей метаболизма. Я соскочил с постели, обулся и осторожно подступил к одному из окон. Как я и ожидал, мы находились в особняке, в спокойном загородном районе, где обычно проживали бизнесмены средней руки, инженеры, врачи, адвокаты и прочие представители так называемых "респектабельных" профессий. Это был один из возможных вариантов, перечисленных адмиралом Дюбарри, когда он инструктировал меня в связи с предстоящим заданием, но никакие конкретные детали в том разговоре не обсуждались. В отличие от ребят из нашей группы, чьи легенды тщательно разрабатывались в течение нескольких месяцев, меня, Рашель и Анн-Мари собирались устроить уже на месте, с оглядкой на обстоятельства. Особых проблем не предвиделось -- спешное переселение на Новороссию полутора миллиарда жителей трех других планет не могло не породить путаницы и неразберихи, что позволяло сравнительно легко внедрить нас в здешнее общество под видом перемещенных лиц. Первым делом я направился в ванную, второпях привел себя в порядок, а вернувшись обратно в спальню, снова попытался разбудить Анн-Мари. Но опять же -- безрезультатно. Тогда я выглянул из комнаты в коридор. Откуда-то снизу до моего слуха донеслись звуки очень знакомой мелодии. Кажется... Да, "Лунная соната" -- одно из самых любимых произведений моей дочери. В свободное от учебы и подготовки к военной службе время она занималась игрой на музыкальном синтезаторе, причем получалось у нее совсем неплохо. Изредка, когда к нам приходили на ужин гости -- то ли мои сослуживцы, то ли коллеги ее матери, -- Рашель устраивала небольшие концерты, которые пользовались неизменным успехом. Даже я, далекий от музыки человек, не мог не признать, что в ее игре чувствуется недюжинный талант. Однако Рашель и слышать не хотела о музыкальной карьере, главной любовью ее жизни, как и моей, были звезды -- и она выбрала их... Рассудив, что раз дверь спальни оставили незапертой, то опасаться нечего, я медленно спустился по лестнице в холл первого этажа. Музыка доносилась из-за приоткрытой двери примыкавшей к холлу комнаты, скорее всего, гостиной. Пьеса Бетховена звучала немного иначе, мелодия была не такой плавной, как я привык ее слышать, но все равно она зачаровывала. Я тихо проскользнул в комнату, которая в самом деле оказалась гостиной. В дальнем ее углу сидела спиной ко мне Рашель, одетая в симпатичное голубое платье, а ее пальцы легко порхали над клавишами громоздкого и неуклюжего синтезатора, имитирующего внешний вид старинного механического рояля... А впрочем, нет. Это и был самый настоящий механический рояль! Вряд ли старинный, но тем не менее подлинный. Музыкальный инструмент безо всякой электронной начинки, в котором звуки рождались от ударов по металлическим струнам специальных молоточков, приводимых в движение нажатием клавиш. Механические рояли -- хоть старинные, хоть сделанные в наше время, -- были исключительной редкостью, раритетом. Речь, конечно, идет о хороших роялях, а не о бездарных поделках с глухим, бесцветным звучанием, фальшивящих едва ли не на каждой ноте. Рояль, на котором играла моя дочь, был не просто хорошим, а отличным. Игра на нем явно доставляла Рашели огромное удовольствие. Закончив "Лунную сонату", она почти без перехода начала "К Элизе" -- еще одну пьесу гениального композитора древности. Бесшумно, чтобы не отвлекать дочь, я подошел к ближайшему стулу и присел. Только тогда я заметил, что в комнате находится еще один человек -- полноватый мужчина лет на пятнадцать старше меня, с убеленными сединой висками и круглым добродушным лицом. Когда наши взгляды встретились, он слегка кивнул мне головой, но не проронил ни слова. Лишь после того, как отзвучали последние аккорды мелодии, он поднялся со своего места и чинно захлопал в ладоши. Я тоже встал и присоединился к аплодисментам. Рашель быстро оглянулась, тотчас вскочила из-за рояля и подбежала ко мне. -- Привет, папа! -- сказала она, поцеловав меня в щеку. -- Наконец-то ты проснулся. А мама еще спит? До меня не сразу дошло, о ком она говорит. А когда я понял, что речь идет об Анн-Мари, то мысленно выругал себя за несообразительность. Мы уже на Новороссии, а это значит, что наша игра началась. И от того, насколько хорошо мы справимся со своей ролью, зависит наша жизнь. -- Спит, как убитая, -- ответил я. -- Ты давно встала? -- Уже полтора часа как. Чувствую, что выспалась на трое суток вперед. Крепким же зельем нас напичкали! Между тем мужчина подошел к нам и объяснил: -- Мне не советовали будить вас с помощью стимуляторов. Спешить вам пока некуда. -- Он протянул мне свою руку. -- Будем знакомиться, сэр. Я Руслан Кузнецов, хозяин этого дома. -- Очень приятно, -- ответил я, пожимая его пухлую ладонь. -- К сожалению, я не знаю своего имени. Здешнего имени. -- Вас зовут Стив МакЛейн, вашу дочь -- Рейчел, а жену -- Энни. -- Круто! -- вырвалось у меня. -- То есть, я хотел сказать, замечательно. Кузнецов сдержанно улыбнулся: -- Мисс Рейчел выразила свое удовлетворение точно такими же словами. Хотя в нашем деле это обычная практика -- вымышленные имена для временных агентов должны быть как можно ближе к настоящим, чтобы не требовалось долго привыкать к ним. А совпадение инициалов -- вообще идеальный вариант. -- Это касается не только тебя, па, -- вставила Рашель. -- Но и меня тоже. И Ан... и мамы. Она, выходя за тебя замуж, просто добавила твою фамилию к своей девичьей и стала миссис Престон-МакЛейн. А я, если вдруг забудусь и начну говорить "Ле...", то смогу исправиться: "Лейн, МакЛейн". -- Очень хорошо, -- сказал я. -- Мы здесь уже легализированы? -- Сведения о вас внесены в иммиграционную базу данных. Это было проще простого -- сейчас у нас творится такой бедлам, что обнаружить подлог совершенно невозможно. Предвиделась проблема с получением вида на жительство, но она успешно разрешилась благодаря нашему человеку в городской управе. -- А что за проблема? -- поинтересовался я. -- Сейчас объясню. Но сперва пройдем на кухню, я покормлю вас. Вы, верно, проголодались. Да уж, я действительно проголодался. Чтобы утолить мой голод, понадобилось две полновесные порции риса с жаренной бараниной, изюмом и множеством специй (это блюдо называлось пловом и было весьма недурственным на вкус), а также грамм триста твердого сыра, который здесь, на Новороссии, употреблялся в качестве десерта, а не закуски. Кузнецов тем временем рассказывал: -- Вообще-то жизненного пространства на нашей планете вдоволь. До войны Новороссию населяло около пяти миллиардов человек, а после того как сто двадцать лет назад чужаки переселили к нам землян из России, стран Кавказского региона и Средней Азии, нас стало свыше семи миллиардов. Ну а потом... потом случилась та же история, что и на других человеческих планетах. Резко упала рождаемость, многие наши соотечественники -- и старые, и новые -- потеряли всяческий стимул к продолжению рода. Запреты правительства на любые контрацептивные средства, объявление вне закона абортов и прочие подобные меры не дали желаемого эффекта... Впрочем, я вижу, что вам это хорошо известно. Более трети наших городов оказались полностью заброшенными, а во всех остальных, за небольшим исключением, пустуют целые кварталы и даже микрорайоны. К числу упомянутых исключений принадлежат лишь несколько крупных мегаполисов, вроде Верхнего Новгорода, Аллах-юрта, Христовоздвиженска и, конечно же, столицы -- Санкт-Николайбурга, на окраине которого мы сейчас находимся. Когда альвы начали переселять к нам людей с Аррана, Земли Вершинина и Эсперансы, наш государь издал указ, что переселенцы должны в первую очередь обживать пустующие районы. А губернаторы густонаселенных городов, в том числе Николайбурга, пошли еще дальше: с высочайшего соизволения они ввели для всех инопланетников обязательную регистрацию и получение вида на жительство -- нечто наподобие старых добрых виз. -- Кузнецов неодобрительно хмыкнул. -- Разумеется, это сделано из самых лучших побуждений, чтобы избежать массового наплыва мигрантов. В заброшенных городах переселенцам помогают альвы -- снабжают их продовольствием, медикаментами, всеми предметами первой необходимости, оборудованием для ремонта жилья, восстанавливают пришедшую в упадок инфраструктуру, даже налаживают работу давно остановленных фабрик и заводов. Ну а здесь вся забота о них полностью легла бы на нас -- от чего наши власти совсем не в восторге. -- Да, понимаю. И под каким же предлогом мы получили вид на жительство? -- Главным образом потому, что я выразил готовность взять вас на свое полное обеспечение. -- За красивые глазки? -- Нет, из-за Энни. Она высококлассный инженер сетевых коммуникаций, а в телекомпании, где я работаю, острая нехватка квалифицированного персонала. Я предоставляю ей работу, а вашей семье -- жилье. Отныне весь второй этаж целиком в вашем распоряжении. Там есть небольшой холл, две спальни с ванными, кабинет и библиотека. -- Вы живете в этом доме один? -- спросил я, окинув взглядом обстановку кухни, которая совсем не походила на холостяцкую. -- Нет, у меня есть жена, Ирина. Позавчера я отправил ее на недельку погостить у дочери и внучек. Сразу предупреждаю, что она не посвящена в мою подпольную деятельность, хотя догадывается о ней. Когда Ирина вернется, постарайтесь вести себя как можно естественнее. Я полностью ручаюсь за ее лояльность. Если она поймет, что вы не те, за кого себя выдаете, то не бросится доносить на вас в царскую охранку, а сделает вид, будто ничего не заметила. Но все же осторожность не повредит. Через несколько минут, когда я уже пил кофе, в кухне появилась Анн-Мари. В отличие от меня, она быстро сориентировалась и сразу вошла в роль: вежливо поздоровавшись с хозяином, потрепала волосы Рашели со словами "Привет, доченька", затем взяла меня за руку и ласково заглянула мне в глаза: -- Доброе утро, милый. -- Здравствуй, Энни, -- немного опешив, ответил я. А Руслан Кузнецов удовлетворенно кивнул: -- Вижу, у миссис Престон-МакЛейн не будет особых проблем с адаптацией. -- Значит, так меня зовут? -- сказала Анн-Мари, устраиваясь за столом. -- Совсем неплохо. А дальше? Потчуя ее завтраком, Кузнецов поведал ей то же самое, о чем перед этим рассказывал мне. Потом вручил нам поддельные арранские документы, временные иммиграционные удостоверения (совершенно подлинные, по всем правилам выданные новороссийскими властями) и лазерный диск, где были записаны все подробности нашей легенды. Рашель внимательно изучила свое удостоверение личности и с сомнением произнесла: -- А не слишком ли вы занизили мой возраст? Восемнадцать лет еще куда бы ни шло. Но семнадцать, по-моему, чересчур. -- Как раз нормально, -- сказал я. -- В твоем возрасте девушки выглядят по-разному. Одни кажутся старше своих лет, другие -- младше. Ты будешь из молодых да ранних. -- К тому же, -- добавил Кузнецов, -- такой возраст позволит нам устроить мисс Рейчел в один класс с интересующим нас молодым человеком. -- А-а, -- протянула Рашель. -- Тогда другое дело. Семнадцать так семнадцать. Постараюсь притвориться малолеткой. -- А вот мне прибавили почти три года, -- отозвалась Анн-Мари. -- В итоге получается, что я родила тебя в двадцать. Как раз нормально. -- И комплименты вам гарантированы, -- галантно заметил Кузнецов. -- По поводу того, что вы так молодо выглядите. В ответ она лишь молча улыбнулась. 4 После завтрака мы с Анн-Мари по очереди приняли душ, переоделись во все чистое (шкафы в спальне были предусмотрительно укомплектованы всевозможной одеждой наших размеров), а затем вместе с Рашелью засели за изучение своей легенды и провели за этим занятием весь день, прерываясь лишь на обед и ужин. Наша история, как и полагалось агентам, была проста и незамысловата, но тщательно проработана. Даже слишком тщательно, учитывая сжатые сроки, в которые ее разработали. За обедом Анн-Мари выразила по этому поводу свое удивление, однако наш хозяин расставил все на свои места. -- Мы просто воспользовались одной из заготовок, предназначенных для внедрения очередных разведчиков, -- объяснил он. -- Только и того, что слегка подправили ваши имена и добавили в вашу семью дочь. Незадолго до полуночи (сутки на Новороссии длятся двадцать пять с хвостиком часов) Рашель, вопреки ее же собственному утверждению, что выспалась на несколько дней вперед, начала отчаянно зевать. Мы отправили ее спать, а спустя полчаса и сами решили, что утро вечера мудренее. Впереди у нас было еще несколько дней для адаптации, так что мы могли спокойно отложить заучивание всех мелких фактов нашей биографии на завтра. Как любой нормальной супружеской паре, спать нам полагалось в одной комнате и мало того -- в одной постели. За прошедшую неделю мы уже свыклись с этой мыслью и, тем не менее, оказавшись вдвоем в спальне, почувствовали себя неловко. -- Хорошо хоть кровать большая, -- сказала Анн-Мари. -- Да, это хорошо, -- неуверенно согласился я. Мы немного помолчали. -- Ладно, -- отозвалась Анн-Мари. -- Сделаем так: ты переоденешься в ванной, а я -- здесь. Когда буду готова, позову тебя. Договорились? Я согласно кивнул, достал из встроенного в стену шкафа черную шелковую пижаму и удалился в ванную. Переодевшись, я почистил зубы и стал ждать. Вскоре, гораздо раньше, чем я рассчитывал, из спальни донесся голос Анн-Мари: -- Можешь выходить, Стив. В комнате царил полумрак -- верхний свет был выключен, горел лишь тусклый ночной светильник. Анн-Мари лежала с правой стороны кровати, натянув одеяло почти под самый подбородок. Я лег слева и уставился взглядом в потолок. -- Ты спишь на спине? -- поинтересовалась она. -- Обычно да. -- Не храпишь? -- Пока никто не жаловался. Пауза. -- Интересно, -- вновь отозвалась Анн-Мари, -- мы всегда будем чувствовать себя так скованно наедине? -- Не думаю. Надеюсь, мы скоро привыкнем друг к другу. -- И как скоро? -- Все зависит от... -- Я запнулся. -- От чего? -- Ну... от наших отношений. -- Ага, -- протянула она. -- Кажется, я понимаю, к чему ты клонишь. Я смутился. -- Извини, Анн... Энни, я не хотел тебя обидеть. -- Я не обижаюсь. А ты действительно хочешь меня? -- Если честно, то не отказался бы. -- Почему? -- Ты очень привлекательная женщина. -- И этого для тебя достаточно? -- Обычно для мужчины этого более чем достаточно. Особенно, если он свободен. -- А ты свободен? -- Уже два года. -- Я имею в виду не формальные обязательства, налагаемые браком. -- Тогда... тогда не знаю. -- Ты все еще любишь мать Рашели? -- Может, люблю. А может, и нет. Не уверен. Любовь вообще странная штука. Я ведь любил и свою первую жену, однако развелся с ней. С Ритой тоже... -- Я с опозданием прикусил язык. -- Прости, что напомнил об этом. Анн-Мари перевернулась набок, спиной ко мне. -- Ничего, -- глухо ответила она. -- Все уже в прошлом. В далеком прошлом. Хотя... Впрочем, не важно. -- Ты до сих пор любишь Арчибальда? Несколько секунд она молчала. -- Отвечу твоими же словами: может, да, а может, и нет, не уверена. Ты прав -- любовь действительно странная штука. Когда я думаю о нем, то чувствую, что ненавижу его. И все же... Понимаешь, после него у меня не было ни одного мужчины. Ни единого. Целых семь лет. Это ужасно, невыносимо -- но я ничего не могу с собой поделать. Мы замолчали. Я не знал, что ответить на этот отчаянный крик души. Любые слова тут были бессильны. Через несколько долгих минут Анн-Мари произнесла: -- Ну ладно, пора спать. Спокойной ночи, Стив. -- Спокойной ночи, Энни, -- ответил я. Еще добрых полчаса я пялился в потолок, пока не заснул. 5 Клонившееся к закату солнце скрылось за тучей, и на землю опустилась тень. Подул прохладный ветер, шурша листвой в кронах деревьев. С минарета ближайшей мечети гнусаво заорал через громкоговоритель муэдзин, призывая правоверных к очередному намазу. Словно вторя ему, издали донесся колокольный перезвон, извещавший православных о начале вечерней службы. За оградой парка, по широкому проспекту неслись потоки автомобилей, по тротуарам шагали прохожие, спеша по своим делам, в небе сновали флайеры. Жизнь в Николайбурге шла своим чередом, размеренно и обыденно, как будто ничего особенного не происходило. Как будто не было недавней атаки габбаров и над планетой не нависала угроза ядерной бомбардировки. Как будто не существовало полутора миллиарда переселенцев, обживающих сейчас заброшенные города и веси. Горожане обезопасили себя от наплыва мигрантов-нахлебников государевым указом и на том успокоились. Остальное не наша проблема, решили они, пусть этим занимаются другие. Хотя бы и альвы... Точно так же вели себя новороссийцы четыре года назад, когда в их систему вторгся человеческий флот. В подавляющем большинстве своем они просто ждали освобождения, почти ничего не предпринимая, чтобы приблизить этот миг. Не последнюю роль тут сыграл царь Новороссии, Александр IX, который призвал своих подданных сохранять спокойствие и, цитирую, "не поддаваться на провокации", а народ, привыкший всегда и во всем слушаться своего государя, послушался его и на сей раз. Были, правда, отдельные очаги сопротивления, то тут то там поднимались стихийные восстания, но их быстро и без особых усилий подавляли. Альвы же, не опасаясь за свои тылы, бросили против нас все присутствовавшие в системе силы и не позволили нам вовремя заблокировать дром-зону. Когда же на помощь к своим союзникам явились дварки, нам пришлось уйти несолоно хлебавши. "Вот наглядный пример ущербности деспотии, -- размышлял я, сидя на одной из скамеек, тянувшихся вдоль широкой парковой аллеи. -- Любой деспотии, даже самой просвещенной и благожелательной к своим гражданам. Все-таки прав был Падма, безусловно прав, не желая совмещать функции монарха и главы правительства. Отсюда один шаг к авторитаризму, который подавляет личность, лишает людей права жить своим умом и самостоятельно принимать решения, превращает народ в безликую толпу, послушно следующую за своим поводырем..." На Новороссии мы находились уже седьмой день. Позавчера, в понедельник, Анн-Мари была зачислена в штат телекомпании, где работал Руслан Кузнецов, а Рашель впервые отправилась на занятия в местную школу. Дочка была не в восторге от перспективы возвращения в детство, однако понимала, что это необходимо -- как из соображений конспирации, так и для выполнения поставленной перед ней и ее отрядом задачи. Что же касается меня, то в ближайшие пару месяцев работа по специальности мне не грозила. Согласно моей легенде, у себя на родине я был летчиком (что, в принципе, соответствовало истине), но в Государственной канцелярии гражданской авиации, куда я сунулся со своей арранской лицензией, мне дали от ворот поворот. Чиновник, с которым я беседовал, заверил меня, что в связи с резким приростом населения планеты они, конечно, нуждаются в пополнении летного состава, так как чуть ли не ежедневно открываются все новые и новые рейсы. Однако прежде мне следует досконально овладеть русским языком, а затем пройти курс переквалификации, чтобы освоиться с принятыми на Новороссии стандартами. Я явно был не первым инопланетным летчиком, который обращался с предложением своих услуг, потому что на прощание мне вручили диск с английским и испанским переводами Устава гражданской авиации Новороссии, соответствующими терминологическими словарями, а также пропуском на свободное посещение лекций в Николайбургском летном училище. Таким образом, я обзавелся официальным статусом временно безработного, что было отнюдь не лишним, и теперь мог приступить к выполнению своего задания. Самого главного задания, ради которого меня, собственно, и послали сюда. А присматривать за группой агентов-школьников -- это так, в нагрузку... Из-за верхушек деревьев появился легкий двухместный флайер, шедший на бреющем полете. Над аллеей он начал снижаться, быстро замедляя ход, и приземлился на пустующей площадке метрах в двадцати от меня. Сразу вслед за этим в моем кармане зазвонил телефон. Я достал его и произнес: -- Да? -- Это я, -- последовал лаконичный ответ. -- Во флайере. -- Хорошо, иду. Я встал со скамьи и направился к площадке. Разглядеть, кто находился в кабине, было невозможно из-за того, что все окна были затемнены. Однако страха я не испытывал -- а только волнение. Если бы меня хотели схватить, то схватили бы раньше, задействовав в этой операции куда большие силы, чем двое бойцов, могущих разместиться в этом флайере. На самый крайний случай я располагал одним средством защиты -- правда, понятия не имел, как оно работает. В браслет моих наручных часов было вмонтировано некое загадочное устройство, подобного которому не было больше ни у кого -- ни у Анн-Мари, ни у Рашели, ни у ребят из ее команды. Меня предупредили, что к его помощи следует прибегать лишь в самых безвыходных ситуациях. Также мне сообщили несколько скупых фактов о его действии: а) оно сработает от определенного набора ключевых слов, произнесенных моим голосом, или от нервного спазма -- характерного признака воздействия парализующего луча; б) оно защитит меня; в) оно защитит другого человека, которого я буду крепко держать за руку или любой другой обнаженный участок тела -- защита распространится на него благодаря биотокам; г) в радиусе нескольких десятков метров произойдут значительные разрушения, которые, однако, не затронут меня и того (или тех), кто вместе со мной будет находится под защитой данного устройства. Словом, вещица серьезная. Дома я прятал часы от греха подальше в сейф, но, направляясь куда-либо, всегда надевал их -- такова была инструкция командования. Если при этом со мной были Рашель или Анн-Мари, я старался постоянно держать их за руку -- а вдруг кто-нибудь, то ли случайно, то ли намеренно, выстрелит в меня из парализатора. Находясь с этими чудо-часиками на людях, я чувствовал себя ходячей бомбой. Ощущение было не из приятных, однако с этим приходилось мириться. Как я уже говорил, помимо руководства группой ребят у меня было еще одно задание, куда более важное и очень секретное. Другие здешние агенты, посвященные в суть дела, были психокодированы и не могли ничего выдать на допросе. Ну а мне никак нельзя было попадать в плен... Я подошел к флайеру с правой стороны, отворил дверцу и, убедившись, что пассажирское кресло свободно, проскользнул внутрь. Сидевший на водительском месте рыжий альв повернул ко мне свою мохнатую морду и произнес: -- Ну, здравствуй, Стефан. -- Здравствуй, Григорий, -- ответил я.-- За тобой никто не следил? Во флайере нет "жучков"? -- Не беспокойся, слежки нет. Я принял все меры предосторожности. Несколько секунд мы разглядывали друг друга. Вообще-то для меня, как и для большинства современных людей, все альвы были на одно лицо и различались только размерами и окрасом шерсти, однако данный конкретный альв являлся исключением -- я узнал бы его при любых обстоятельствах. Семь лет назад судьба свела меня с Григорием Шелестовым, это был первый альв, которого я видел живьем, альв особенный, неповторимый -- альв, который любил людей. Он родился в конце XXVI века, когда наши расы жили в мире и дружбе между собой, но в результате аварии корабля он, вместе с Лайфом Сигурдсоном и Мелиссой Гарибальди, провел почти тысячу лет в гиперпространстве и попал в наше неспокойное время, которое профессор Агаттияр назвал эпохой жестоких и озлобленных подростков. Шелестов никак не мог смириться с тем фактом, что люди и альвы сейчас находятся по разные стороны баррикад, он был чужд как нам, так и своим соплеменникам. Семь лет назад, когда он улетел на старенькой яхте Сигурдсона, я не рассчитывал больше встретиться с ним. Я был уверен, что Шелестов недолго проживет, вернувшись к своему народу, но оказалось, что я ошибался. Он не только выжил, но и занялся активной общественной деятельностью, а его партия "Новый путь" с каждым годом приобретала все большее влияние на политической арене Альвии. В последние месяцы он почти все свое время проводил на Новороссии, поскольку именно ему, как лучшему специалисту по человеческой расе, правительство Альвийской Федерации поручило координировать материально-техническое обеспечение и социальное обустройство прибывающих на планету переселенцев с Эсперансы, Земли Вершинина и Аррана. Наши агенты, следуя указаниям руководства, неоднократно пытались вступить с ним в контакт, однако Шелестов, хоть и не сдавал их своим соплеменникам, наотрез отказывался от любого сотрудничества. -- А знаешь, -- наконец произнес он, -- я ожидал, что рано или поздно ко мне пришлют либо тебя, либо Лайфа. Хотя думал, что скорее это будет Лайф. -- Командование сочло меня более подходящей кандидатурой. С Лайфом тебя связывает дружба, а со мной... ну, вроде как деловые отношения. Альв понимающе кивнул: -- Да, это верно. Он чувствовал бы себя неловко, угрожая мне разоблачением. -- О чем ты говоришь? -- удивился я. -- О моем поведении в лагере военнопленных. А также о том, как я помешал безумцу Ахмаду похитить секрет сжимающего излучателя. Я прекрасно понимаю, что у вас есть компрометирующие меня материалы, однако не собираюсь поддаваться на шантаж и становиться предателем. Можете передать всю информацию моему правительству, можете погубить меня, но никакой пользы вам это не принесет. Я покачал головой: -- Когда мне поручали встретиться с тобой, ни о каком шантаже речи не шло. Это правда, Григорий. Шелестов пристально посмотрел мне в глаза. -- Похоже, ты не лжешь, -- резюмировал он. -- У тебя искренний взгляд, в нем я не чувствую лукавства. Я рад нашей встрече, друг-Стефан. Впрочем, не буду скрывать: гораздо охотнее я встретился бы с Лайфом. Кстати, как он поживает? -- Неплохо. Совсем неплохо. Служит во флоте, недавно получил чин лейтенанта-командора, это соответствует вашему званию флот-майора, и теперь командует кораблем. -- Они с Мелиссой поженились? -- Увы, нет. Мелисса отказалась от его предложения. Для нее он просто друг. -- Жаль, очень жаль... Передавай ему от меня привет. -- Постараюсь передать, но ничего не обещаю. Если командование решит, что Лайф не должен знать о нашей встрече, то я буду молчать. Насколько мне известно, он регулярно запрашивает нашу разведку, нет ли о тебе сведений, но ему всякий раз отвечают отрицательно. Он считает, что ты живешь отшельником на какой-нибудь необитаемой планете или просто странствуешь по космосу на "Валькирии". Я тоже так думал до последнего времени и был очень удивлен, когда узнал о твоем нынешнем положении. -- Порой, оглядываясь в прошлое, я и сам удивляюсь, -- признался альв. -- Первые несколько месяцев я действительно жил отшельником, но в конце концов меня так одолела тоска, что я решил вернуться к своим, а там будь что будет. Я был готов к тому, что подвергнусь обструкции, я понимал, что меня будут считать предателем -- но оказалось, что обо мне никто ничего не знает. Все мои соплеменники, с которыми я находился в лагере Тихо, погибли. Ты ведь слышал об этом? -- Да, слышал. Транспорт, доставлявший их на родину, прибыл в систему Бетельгейзе в самый неудачный момент, как раз во время атаки габбаров, и был уничтожен. Погибли и альвы -- военнопленные, и люди -- члены команды корабля. -- Если бы не великодушие Лайфа, в их числе был бы и я, -- добавил Шелестов, -- А так я остался в живых, притом с незапятнанной репутацией. Я не стал повторять своих прежних ошибок и уже не пытался втолковать нынешним альвам, что своим статусом космической цивилизации мы целиком и полностью обязаны людям. Я избрал другую тактику и отстаивал чисто прагматическую точку зрения, что война с человечеством изначально была большой глупостью. Она не принесла нашему народу ни малейшей выгоды, а ее плодами воспользовались главным образом габбары и отчасти пятидесятники. Это правда, чистая правда, но современные альвы боялись посмотреть ей в глаза, не хотели признать, что их прадеды совершили непростительную ошибку, ввязавшись в эту проклятую войну. То, что произошло семь лет назад, и то, что продолжается сейчас, заставило многих прозреть и согласиться со мной. Таких альвов становится все больше и больше, они по-прежнему не любят людей, однако не исключают возможности диалога между нашими расами. Еще лет пять или десять -- и мы сможем начать переговоры о мире. -- Нет, Григорий, не сможем, -- мрачно ответил я. -- Сейчас человечество не готово к этому и еще не скоро будет готово. Галлийцы поголовно заражены ксенофобией, они не считают Иных за равных себе существ -- так их воспитывали, это было необходимо для их выживания. Люди с других планет ожесточены против вас, ими руководит страх и ненависть, они никогда не простят вам своего рабского прошлого. Нужно, чтобы выросли новые поколения свободных людей; нужно, чтобы нашу нынешнюю слепую озлобленность и исступленную ненависть к вам сменила здоровая ярость -- только тогда можно будет вести речь о каких-либо переговорах. А пока... -- Я бессильно развел руками. -- Наш политический истеблишмент, военная верхушка и интеллектуальная элита, пожалуй, готовы к переговорам, но подавляющее большинство рядовых граждан -- нет. Для них приемлема только война, война до победного конца, до полного истребления всех других рас. Шелестов кивнул: -- Да, я понимаю вас. Вы, люди, пережили кошмарное столетие. Вам будет трудно, невыносимо трудно простить нас за все то зло, что мы вам причинили. Но вы сумеете, вы всегда умели прощать. И переговоры начнутся раньше, чем ты думаешь. Но, конечно, не сейчас и не через год. Именно поэтому я отказывался встречаться с вашими здешними агентами. Это не были бы переговоры, это была бы банальная вербовка. А уже сказал, что не собираюсь становиться предателем. Да, я за людей -- но вместе с альвами. -- Однако ты согласился на встречу со мной. -- С тобой случай особый. Как и с Лайфом. К тому же я догадываюсь, зачем тебя прислали. Все дело в кварковой бомбе, которую мы применили против габбаров. Вы обеспокоены этим, да? -- Совершенно верно, Григорий. Мы обеспокоены, но не совсем так, как ты думаешь. Мы не опасаемся, что вы используете это оружие против нас, потому что знаем, как оно действует. Мы называем его странглетным запалом. Альв недоверчиво уставился на меня: -- Вы знаете? Вы его тоже изобрели? -- Да, и давно. А чтобы ты не считал мои слова блефом, я расскажу тебе о принципе его действия и объясню, почему ваше правительство применило его против Джейханны, находящейся в Большом Магеллановом Облаке, за пределами Галактической Спирали. И я поведал ему все, что знал о странглетном запале, в том числе и о порождаемой им цепной реакции взрывов Сверхновых. Выслушав меня, Шелестов целую минуту потрясенно молчал, затем вытер мохнатой рукой испарину с носа и хрипло произнес: -- Это... это просто ужас! Такого оружия не должно существовать в природе... Христа ради, друг-Стефан, скажи, что ты преувеличиваешь! -- Нет, я не преувеличиваю. Все это чистая правда. Вы обладаете оружием огромной разрушительной мощи, такой огромной, что его невозможно использовать в войне. Это все равно, что подпиливать сук, на котором сам сидишь. Вы подорвали солнце Джейханны, обрекли на уничтожение Большое Магелланово Облако со всеми находящимися в нем габбарскими мирами. И все, точка -- это максимум, что вы могли сделать. Сейчас ваши враги и союзники трепещут перед вами, но правда рано или поздно всплывет наружу. Вас по-прежнему будут бояться, но уже не как грозного противника, а как террориста, который сидит на термоядерной бомбе с активированным взрывателем и угрожает уничтожением всему городу. Только вот из города можно убежать, а из Галактики -- некуда. -- Значит, ты хочешь, чтобы я предупредил наше правительство об опасности? -- Это уже сделано без меня. А ваше руководство ответило в духе "не учи ученного" и любезно сообщило, что предварительное испытание странглетного запала было произведено в шаровом скоплении IC 4499, так что опасности распространения цепной реакции на всю Галактику нет. -- Так в чем же тогда дело? -- спросил альв. -- Зачем тебя прислали ко мне? -- Затем, чтобы ты спас свою расу от уничтожения. -- В каком смысле? -- В самом прямом. У тебя есть два месяца на то, чтобы выяснить, кто из людей выдал вам секрет странглетного запала -- или кварковой бомбы, как вы ее называете. В противном случае наши войска атакуют все ваши системы, и на каждую планету будет сброшена глюонная бомба. Мы уничтожим вас, Григорий, а заодно уничтожим и все остальные расы. Нас не остановит даже то, что вы держите в заложниках наших братьев; мы пожертвуем ими ради спасения всего остального человечества. Люди напуганы, пойми это. Нас слишком мало, чтобы воевать с вами по правилам, придерживаясь принципов гуманизма, когда в ваших руках находится такое страшное оружие. Как раз перед моим отлетом стало известно о созыве внеочередного заседания обеих палат Национального Собрания Терры-Галлии, а на повестку дня вынесен один единственный вопрос -- принятие резолюции, обязывающей правительство принять адекватные меры. Объяснять тебе, что означает выражение "адекватные меры", думаю, нет необходимости. Можно не сомневаться, что парламенты остальных планет примут аналогичные решения. Снова воцарилось молчание. Шелестов переваривал мой ультиматум. Вернее, ультиматум нашего руководства. -- Ты хочешь сказать, что секрет кварковой бомбы мы получили от одного из ваших? -- наконец произнес он. -- Ты даже мысли не допускаешь, что ее изобрели наши ученые? Откуда у тебя такая уверенность? -- В этом уверен не я, а те, кто послал меня, кто знает больше, чем я. Эти люди изложили мне свои аргументы, и я счел их весьма весомыми. Они уполномочили меня рассказать все тебе, чтобы и ты мог убедиться. -- Я слушаю тебя, друг-Стефан. -- Итак, -- начал я, стараясь слово в слово вспомнить то, что говорил мне адмирал Дюбарри, -- более столетия назад, еще в начале войны, галлийские ученые сделали одно фундаментальное открытие. Это открытие было случайным, на много веков, а может, и тысячелетий, опережающим развитие современной науки. Из этого открытия следовали частности -- технология управления каналами, способ производства кваркового вещества для странглетных запалов, принцип генерации квазиглюонов, что впоследствии позволило создать глюонную бомбу, и многое, многое другое. Если бы альвийские ученые сделали такое же открытие, то ваше правительство ни за что не пошло бы на применение странглетного запала. -- Почему? Не понимаю. -- Потому что ваши лидеры совсем не дураки, они бы не стали показывать людям, что альвы обладают такими знаниями. Знаниями, которые в скором времени позволили бы вам овладеть средством сжатия каналов и защитить все свои системы от вторжения извне. Знания, которые дали бы вам множество совершеннейших технологий, что и не снились другим расам. Учитывая численность вашего народа, это сделало бы вас бесспорными властелинами Галактики, а мы, люди, снова оказались бы на положении парий. -- Я покачал головой. -- Нет-нет, будь это так, вы не применяли бы странглетный запал, а ограничились бы ядерной бомбардировкой нескольких менее значительных габбарских миров. Вы бы втайне занимались созданием сжимающих излучателей, чтобы в один прекрасный день остальные расы с ужасом обнаружили, что все ваши дром-зоны надежно заблокированы. Вот тогда бы вы задали жару и габбарам, и людям. Первых вы задавили бы своим техническим превосходством, а нас -- своей численностью. -- Ну а если предположить, что мы все-таки сделали это открытие, -- сказал Шелестов. -- Предположим, что наше правительство просто погорячилось с атакой на Джейханну. -- Нет, и еще раз нет. Подумай немного -- и ты сам все поймешь. Зная то, что я тебе сообщил, разве трудно наперед просчитать реакцию людей? Она очевидна, она напрашивается сама собой -- немедленно уничтожить всех альвов, пока они еще уязвимы, пока они не научились закрывать свои дром-зоны и не изобрели глюонной бомбы. И то, что твое правительство (в котором, повторяю, сидят вовсе не дураки) не предвидело такой резкой реакции, свидетельствует об одном: вы не сделали этого открытия, вам вообще неизвестно, что странглетный запал напрямую связан со всеми прочими нашими разработками. Альв задумался. -- Что ж, в твоих словах есть резон. Но ты не учел одного. -- Чего же? -- Ты сам говорил о террористе, сидящем на термоядерной бомбе. Допустим, вы начнете уничтожать нас. А мы в ответ заявим: остановитесь, иначе мы взорвем к дьяволу всю Галактику. -- Ну и взрывайте, черт с вами. Вы все погибнете, а мы спасемся. Мы убежим так далеко, что вам нас никак не достать. Мы начнем новую жизнь в других галактиках. -- В других галактиках?! -- ошеломленно переспросил Шелестов. -- Да, друг мой альв, именно так. Если бы вы сделали это открытие, то знали бы, что в перспективе оно позволяет достичь соседних галактик. Не сразу, не в ближайшие годы, но со временем. И ваше руководство прекрасно понимало бы, что шантаж не сработает, что мы, если сложится критическая ситуация, сами пойдем на уничтожение