звиняешь? Теперь закололо в висках. Нетленные Мощи придвинулся вплотную, сверху вниз заглядывал в лицо. Малахов даже отшатнулся - настолько Нетленные Мощи, он же Иван Рудольфович Домоседов, могущественный человек, походил сейчас на одетый в плащ рослый скелет, туго обтянутый выделанным неизвестным бракоделом пергаментом. Привыкнуть смотреть на него без содрогания удавалось не каждому. И кожа какая-то вся в жилках, едва ли не с прозеленью... Дальше отшатываться было некуда. Дальше был барьер и профессиональный разговор за барьером: "Бомж какой-то... Машину установили - угнанная". - "А второй?" - "А ... его знает. Отскребут - посмотрим". - А я-то думаю: что ты будешь делать, если я не извиню, - фыркнул Малахов. - Считай, извинил. Что это твои гаврики тут роятся? - Сам видишь - происшествие. Малахов пожал плечами. В голове пылало уже по-настоящему. Он даже испугался - такого с ним не случалось давно. Но какой-то черт продолжал тянуть за язык. - Ты-то здесь при чем? Где духовное здоровье, где физическое... - А, - Нетленные Мощи махнул рукой. - Почему бы нет? Кто их указывал, мои границы? Где они? Простой нюх и минное поле. Поди разберись, где подорвался - в границах дозволенного или вне границ. - Он ухмыльнулся. - Сам знаешь, как у нас: либо ты обезвреживаешь мину, либо она обезвреживает тебя. Проигрывает слабейший, как и полагается. - Я это запомню, - сказал Малахов, через силу улыбнувшись. - Позволишь цитировать? Кстати, а если без красивостей? - Бога ради, - Нетленные Мощи откашлялся и простер костистую длань. - Разделительного барьера тут нет, сам видишь. Некий псих выезжает на встречную полосу и шпарит не меньше ста шестидесяти. Три часа назад, выходной, считай еще утро, машин почти нет. Навстречу ему гонит второй псих и тоже по встречной полосе. Скорость не меньше. Что происходит? Вместо того чтобы разминуться, они, завидев друг друга, одновременно выезжают на разделительную линию. Результат... вон валяется. Два трупа. Причем что интересно: столкновение было умышленным. Если бы они хотели разъехаться, уже будучи на разделительной полосе, - разъехались бы, секунды три у них было. Вот тебе и духовное здоровье на блюдечке. Убедил? - Нет, - сказал Малахов. В голове пылал огонь. - Миша! - вдруг с нескрываемой мукой простонал Нетленные Мощи. - Ну не могу я сейчас, Миша! Только не обижайся, вон и машина твоя стоит, шофер уже скандалил... Нет, стой! - он внезапно схватил Малахова за рукав. - Ты погоди. Видишь ли, тут такое дело... Или нет, лучше езжай, ничего я тебе сейчас не скажу, все равно не поверишь... Давай завтра, а? Ты мне очень нужен, без тебя у меня хрен чего... Плохо мне без тебя будет, чую. Завтра заезжай ко мне с утра, лады? Что, нет? С утра не выйдет? Ну пусть не с утра... - Нетленные Мощи торопился, плюясь словами в ухо. - Прямо в Контору, а? Посидим, побеседуем в "берлоге", есть о чем... Миша, я тебя прошу, очень нужно. Приедешь? Малахов кивнул, и тут боль обрушилась лавиной. "Нет! Нет! - отчаянно крикнул он про себя, хватаясь за воздух руками. - Интересно, упаду ли?" - Он еще покивал: приеду, мол, не сомневайся... Вон отсюда! Немедленно!! Бежать!!! И боль в голове исчезла. Сразу. Малахов почувствовал, как его шатнуло. Это было как удар, почти мучительный - вот так, сразу, без боли... - Что с тобой? - участливо спросил Нетленные Мощи. Он снова был самим собой, Ибикусом, торчащим из поднятого ворота плаща, и та странная вспышка отчаяния, что была только что с ним, - была ли? - Ничего, - буркнул Малахов. - На лыжах набегался, воздухом надышался. Слабогрудое городское дитя. Я ж на рекламу твою падок, ты знаешь... x x x В машине было тепло, и ноги мало-помалу отогрелись. Двухсотметровая колокольня недавно возведенного дорожного храма Христа За Пазухой с широчайшими проездными воротами для Третьей Кольцевой автотрассы уже нависла и царапала шпилем небо, когда Малахов вновь обрел способность соображать. Боль делала вид, что ее и не было, таилась за углом с кистенем наготове, подлая спасительная тварь. Что бы все это значило? Хм... опять огненных письмен в небе захотел? Анализировать можно было сколько угодно. И - как угодно. И прийти к каким угодно выводам. Адова мука, давно такой не случалось, - а все-таки не швыряющая наземь, как тогда, под лопнувшим проводом надземки. Значит можно допустить, что прямой угрозы жизни не было. Это важно, это надо запомнить. Зато могла быть угроза здоровью, приказ сматываться немедленно, что и было сделано. Например, от резки металла мог рвануть бак, и какой-нибудь осколок... Вполне возможно, хотя почему-то кажется сомнительным - наверно потому, что соблазнительно просто. Ладно, это мы оставим как вариант. Что еще?.. Угроза карьере? Вот это гораздо ближе к теме, подумал Малахов. Когда ударило по-настоящему? Когда Нетленные Мощи стал зазывать к себе, а я и подумал: "Почему бы нет?"... Точно. Так и подумал. Заинтриговал меня Нетленный, это во-первых, а во-вторых, какой же функционер откажется перехватить кусок у своего ближнего? Нонсенс это, никогда такого не бывало, если только не пытаются спихнуть с рук на руки заведомый, очевидный всем "мертвяк". Каждый - сам себе центропупист, и Нетленные Мощи лучше бы завял, чем излагать старые байки про определение границ. Кто их не знает - то есть байки, а не границы. Границы деятельности Контор существуют на бумаге, там им и оставаться навеки, потому что иначе невозможно ни жить, ни работать. Четыре Конторы, и каждая контористей других... Стоп, стоп!.. Малахов с опаской погладил затылок и переменил позу, устраиваясь поудобнее. Что-то тут не то. Объяснения Мощей - истинно детский лепет на лужайке, их и объяснениями назвать срамно. Что он делал на месте заурядного ДТП - вопрос номер раз. Видно, наклюнулось что-то серьезное и притом в удобном месте - интересно было бы посмотреть, как бы он перекрыл на три часа Московский тракт... Впрочем, если подумать, катастрофа как раз не самая заурядная. Лоб в лоб, смерть в смерть, будто заранее сговорились два придурка... Может, конечно, так и было. Не спасли ни гидравлические бамперы, ни ремни безопасности, ни надувные подушки - при скорости соударения свыше двухсот не спасет вообще ничто, если в машине сидит физическое лицо с инерцией, а не бесплотный дух... Кстати, почему вообще произошло столкновение? При неработающем радаре отключится компьютер управления, а при отключенном компьютере не заведется двигатель и машина встанет на тормоза. Допустим, они сумели - обоим пришла в голову одна и та же мысль! - обмануть всю многоступенчатую систему безопасности, хотя мало кто знает, как это делается, я, например, не знаю... К дьяволу, подумал Малахов. Пусть дорожная полиция занимается придурками... Тут же неприятно вспомнился лыжный лихач, поборник кратчайших траекторий. С ума все посходили, точно. Приспичило им: один - в сосну, двое - друг в друга. В такой-то день расчудесный - помирать! Психи. Жить надоело - иди еще выпей и не осложняй окружающим существование. Впрочем, наверняка совпадение, но - любопытное... Чепуха, отмел Малахов. Это потом, это детали. Почему Нетленные Мощи юродствовал и прицепился как банный лист - вопрос номер два. Иван Рудольфович Домоседов, единственный в новейшей истории функционер, успешно завершающий второй трехлетний срок правления своей сатрапией, - и на тебе, риск потери лица, вегетативная нервная на пределе прочности... Интересно знать, зачем ему Малахов Эм Эн? Ничего не понятно. Как ежик в тумане - собственных колючек не видать. Кстати, можно попробовать сразу же отсеять гипотезу об опасности здоровью на месте катастрофы. Значит, так: завтра же встречаюсь с Нетленными Мощами, знакомлюсь с его проблемой и... Тонкий гвоздик в затылке. Раскаленный. Шевелится. Отсеяли... Мазохисту бы такой дар, извращенцу-мазохисту! - В Контору, Михал Николаевич? - спросил шофер у развязки. Машина замедлила ход. Малахов ладонью стер со лба выступивший пот. - Нет, Володя. Домой. И не очень гони. Только легкое покалыванье напоминало о боли. Что ж, получил поделом: не лезь, куда не следует, и не будешь бит, как неразумный хазарин. Отстаньте и не трогайте меня, жалобно подумал Малахов, сегодня я болен. Заползу под одеяло и буду там жить, если только не развалюсь по дороге... Еще через минуту он твердо решил, что ни к каким Нетленным Мощам прикладываться завтра не станет - и сам не поедет, и у себя не примет. Ни за что. Под любым предлогом. 3 - О, привет, пап! - Виталька был дома. - Привет, - сказал я, обстукивая обувь о крыльцо. От грохота каблуков из подвальной отдушины вывалился незнакомый черный кот и, задравши толстый хвост, наметом учесал в кусты боярышника. Кошек я уважаю за то, что они не любят падать с крыш, но уж если падают, то никогда не впадают в истерику и сохраняют достоинство. Рассудительные звери. А этот еще и храбр - чужак, нагло впершийся на чужую территорию. Значит, в самом скором времени на снегу под окнами ожидается побоище за вид на жительство в моем подвале. Музыки будет... - Погоди, я разденусь. - Ага, пап. Ну тогда я пока поиграю. Он улетел обратно в гостиную, откуда тотчас донеслись приглушенные взрывы, пальба и матерная, надо полагать, ругань истребляемых космических монстров на туземном языке. Стало быть, на этот раз что-то безобидное, а коли так - пусть играет. Наше дело не встревать без нужды в естественные процессы. Я затворил входную дверь и содрал с ног лыжные ботинки. Поцарапанные о наст лыжи оказались тут как тут - аккуратненько сохли у стены между нишей для верхней одежды и вон той выступающей паркетиной в углу, которая скрипуче вопит и пугает непосвященных, если на нее наступить. Пусть сохнут. Быстро же они добежали... Я переоделся в домашнее и не отказал себе в удовольствии наступить на паркетину и исторгнуть из нее визг. Вот так. Соблюдя ритуал и обозначив таким образом свое присутствие, я отправился в душ, а оттуда в гостиную - халат, тапочки, мокрые волосы (есть еще чему намокать!) и никакой головной боли. Я люблю свой дом. Прежде чем перейти к Конторе, он был виллой, отобранной у какого-то мафиозо, исчезнувшего приблизительно во времена возобладания гуманизма над практицизмом, когда подобных ему перестали привязывать к авиабомбам и начали просто сажать. (Недавно приходил один старец с замашками матерого лагерника, надоедал охране, просил впустить. Я впустил, и он, осмотрев и повздыхав ностальгически, впал вдруг в истерику при виде перестроек в доме, так что пришлось вежливо попросить его восвояси.) Уж не знаю, кто жил в этом доме между мафиозо и мной, да и не хочу знать. Зачем? Мне здесь нравится, и почти ничего не пришлось менять, ну разве что для Виталькиных игр, когда он наезжает, я повесил в гостиной тканый коврик-компьютер с веселеньким узорчиком, а на противоположной стене - громадный коврище с моей коллекцией боевых топоров. В ней есть почти все: от японского масакири-кай до франкской обоюдоострой франциски (реконструкция, конечно, середина прошлого века) и еще много чего между развешенными по краям чуть наклонно изящной испанской алебардой XVI века и нашенским простоватым бердышом. Виталька давно на коллекцию зубы точит. Это он зря. Только после моей скоропостижной и безвременной, а раньше - шиш... Перед малым ковриком страхолюдное голоизображение искромсанного в винегрет инопланетного монстра внезапно произнесло по-русски: "Козлы вы все!" и захлебнулось инопланетной кровью. Виталька заржал. - Как мама? - спросил я. - Хорошо. Велела привет тебе передать. Дежурный вопрос, дежурный ответ. Чего тебе еще нужно? Ничего... Так зачем ты лезешь в то, что давно перестало быть твоей жизнью, а? Зачем, зачем... Наверно, затем лишь, что, кроме контейнера мишурных условностей, в каждом из нас прячется что-то такое - то ли комплекс вины (а за что?), то ли комплекс главы семьи (очухался!), то ли... Стоп, хватит. Проехали. Остаточный затихающий вихрь воздуха за последним вагоном... - А как в гимназии? - Нормально. - Да? - Правда, нормально, пап. - Виталька посмотрел на меня обиженно: еще, мол, сомневаешься. Глубокая царапина шла через его скулу вниз и наискось. Сегодняшняя. - Дрался? - спросил я. - Не. Дуэлировал. - Ясно... С "болваном"? - И без ограничений, - похвастался сын. Вот как. Резиновый "болван" - здоровенная орясина с тупой рожей, управляемая компьютером. Лазерные сканнеры игрового комплекта "Поединок" отслеживают перемещение живого противника, "болван" парирует и наносит неконтактные удары - треск, звон, и беги вон. Летит с потолка известка, сыплются на пол антикварные мамины вазы. Развлечение для несовершеннолетних. (Извечная ошибка отцов заключается в том, что они без всяких оснований считают своих чад умнее, чем те есть.) А без ограничений - это уже внове. Справились, значит. Довели до ума прекрасную игрушку для отвода от окружающей среды природной агрессивности юного поколения! У Домоседова будут неприятности - он, помнится, горячо рекомендовал "Поединок" к широкому распространению. - Кто колол защиту, не знаешь? - спросил я без особой надежды, внутренне кипя и не показывая виду. Жаль, неосуществима идея: создать сеть ЛТП для больных дурным программизмом и упечь туда особо злостных хакеров - пусть дорожки мостят и кусты стригут в рамках приведения планеты в порядок. Сын замотал головой. - Не знаю, пап. - На чем дрался-то? Рапиры? - Тесак и дага. - Ладно, что не булава. Ближний бой, значит? И - кто кого?.. Впрочем, уже вижу. - Да ничего подобного! - Виталька даже подскочил. - Посмотрел бы ты, как я его!.. Искрошить в винегрет "болвана" невозможно - не инопланетный виртуальный монстр. У него под резиновой шкурой гибкая ажурная броня из чего-то высоколегированного. Но падает, корчится и вопит он весьма натурально. - Я думал, ты уже не мальчишка. Сын промолчал. - Глупо получать раны, - сказал я. - Да еще от "болвана". Он тебе голову мог снести. - Не снес же, - резонно возразил сын. - А шрам на лице - украшение мужчины, ты сам говорил. По-моему, ничего получилось, почти как я хотел... - Он потрогал царапину и вовремя среагировал, когда я попытался треснуть его по рукам. - Да мыл я руки, отец, мыл! - Шрам на роже, шрам на роже для меня всего дороже, - сказал я, остывая. - Не выдумывай чего не было. Когда это я говорил тебе такую глупость? - У всех настоящих ребят шрамы, почему у меня не должно быть? Я махнул рукой. Вечно равняю Витальку с собой, а напрасно: я в пятнадцать лет был кадетом Школы, какие уж тут игрушки со шрамами. Настоящие шрамы всегда внутри. Нет, это хорошо, что он как сын функционера не имеет доступа в Школу даже теоретически. Счастливее будет. Что еще нужно родителям, как не счастье детей? На этой банальности меня на время зациклило, и я некоторое время смотрел на сына с некоторым, боюсь, умилением, чего категорически не рекомендуют ни лженаука педагогика, ни простой родительский здравый смысл. Хороший у меня парень, ей-ей. Ростом, правда, не дотянул, мне едва-едва по плечо, а девочки дылд любят, вот ему и понадобился шрам, как бушменке. Для привлекательности. Вообще-то еще год или два, чтобы вытянуться, у него есть, это только девчонки вымахивают под стандарт одновременно с половозрелостью, так что отчаиваться рановато. Хуже то, что ему не передался мой дар ЧПП, не выпала удача в генной лотерее. Тюкнуло бы его слегка в темечко - пять раз поразмыслил бы, прежде чем лезть, размахивая тесаком, на свихнутого резинового дебила. Нет, в том, что Виталька мой сын, я никогда не сомневался, но он и сын Юлии, вот в чем дело. Без сомнения, и мои родители не обладали ЧПП, иначе просто не сели бы в одну машину с водилой-леваком, накурившимся анаши... Столько лет познаю сам себя, а так и не познал. И уже, видно, не судьба. Ген, вероятно, рецессивный и вообще взявшийся невесть откуда или, допустим, неизвестно как активированный - бывает же изредка у некоторых людей НЕОСОЗНАННОЕ чувство опасности, стопроцентно иррациональное, но верное. Вроде ощущения чужого взгляда на затылке. Как говорится, читайте книги. У Сократа вроде бы имелось что-то такое, что он обзывал словом "демоний", этакий внутренний оберег - по свойствам похоже, но без головной боли. (Удобная штука, комфортная. Однако хотел бы я посмотреть, как он, Сократ, отказался бы вовремя унести ноги из Афин, терпи он то же, что терплю я! Мой личный "демоний" злобен, но дело знает.) Пожалуй, у кого-то из моих бабушек-дедушек мог быть этот ген, трое из четверых прожили достаточно долго и без особых жизненных потрясений, хотя вычислить, у кого, я уже пытался - не вышло. Мать и отец были поздними детьми, так что мои бабушки-дедушки умерли еще до моего рождения; вместо живого родословного древа - десяток фотографий и несколько ничего не значащих минут видеозаписи. На вид, люди как люди. Очень может быть, что я единственный на Земле носитель этого гена, хотя утверждать наверняка трудно: какой же человек в здравом уме станет об этом болтать? Проговорись об этом я - и быть бы мне, пока мужских сил хватит, не функционером, а дипломированным производителем на сдельном жалованье. Я даже приличную базу данных по этому вопросу не составил - побоялся... О чем это я? О Витальке. - Курил сегодня? - Не-а. Я протянул сыну сигареты. - Кури. - Не хочу, пап. - Надо. Во второй природе живешь, ею же и дышишь, как заводной. Медицина рекомендует: не меньше пяти в день. На, полечись. Целебную сигаретку он взял нехотя и так же нехотя зажег - мне еще пришлось уговаривать его затягиваться поглубже и расправлять диафрагму, а парень только морщился. Нет существа, с большей охотой вредящего собственному организму, нежели человек, а в пятнадцать лет - втройне, потому что жизнь сапиенса проста, неинтересна, и не стоит ею всерьез заниматься. - Может, сыграем во что-нить, пап? - Сейчас. Позвоню вот только... - Я переключил свой связник на компьютер-коврик. - Гузя мне... Как дела, Виктор Антонович? Справляетесь? Вид у Гузя был запаренный. - Помалу справляемся, Михаил Николаевич. Вы дома? - Дома. Звоните по "шухеру", если что срочное. - Хорошо, Михаил Николаевич. Я дал отбой и повернулся к Витальке. - В "Сделай сам" хочешь? - М-м... В войнушку, а? Я кивнул. Пусть и в войнушку. Под "Сделай сам" можно бутерброды есть и кофе пить. После лыж в самый раз. - Битву при Лепанто разыграем? Я могу за турок. - Не. Ну их, эти галеры, скучища. Что мы с тобой еще не разыгрывали? Давай Бородино, пап. Только чур я за Наполеона. Ох, бонапартист... Держись, сынку, сейчас умывать буду. - А насморк? - Какой насморк? - Обыкновенный. Насморк в этой игрушке заказывается? У Наполеона в день Бородина насморк был. И нос распухший, красный. - Читай Толстого, пап, - Виталька и здесь был на высоте. - Насморк не в счет. Ну так и быть, буду иногда носом шмыгать. - Идет, - сказал я. - А какое оружие? - Любое, кроме массового поражения. - О! И танки? - И вертолеты. - Тогда поле боя надо увеличить раз в двадцать, - прикинул я. - На этом тесно... Или в сорок? - Давай в двадцать. Но при сохранении пропорций. - Виталька изменил масштаб. - Годится? - Угу... И по ставкам командования тактическими ракетами не лупить. А то знаю я тебя... - Заметано. А по резервам можно? - По резервам можно. Выдвигай из глубины скрытым маршем, тогда, может, и не повыбью. Ты у нас Наполеон Буонапарте, тебе и треуголку на уши. Виталька картинно поправил несуществующий головной убор и запустил ладонь меж пуговиц рубашки. - Похож? - Ты еще почешись там... Сейчас ты у меня будешь похож на маршала Даву после контузии, - грозно пообещал я. - Сейчас от тебя, голубчика, перья полетят... Начали? - От кого полетят, а от кого и не очень... Бумкнула первая пушка. Свистнул и улетел куда-то голографический снаряд. Утренний туман висел над полем, стекал с холмов, копясь в низинах. Только что взошедшее светило с подозрением взирало на происходящее, решая, принять ли участие во всем этом безобразии или закатиться обратно. Это было мудрое и осторожное светило, я его понимал. Почему-то я ждал, что Виталька первым делом двинет вперед мотопехоту Нея и танки Даву, нацеливаясь на прорыв укрепрайона "Флеши", но он, не желая буквально повторять тактику своего героя, пока ограничился артподготовкой, сосредоточив на моем левом фланге огонь четырех полков самоходной артиллерии и шести дивизионов установок залпового огня. Меня только радовало, что я не Багратион и не обязан торчать там на виду для поднятия боевого духа. "Черные береты" Дельзонна попытались форсировать Колочу, в двадцатикратно увеличенном масштабе - вполне серьезную водную преграду, мосты через которую я, солидаризуясь с Барклаем, тут же и подорвал заранее заложенными в быки радиоуправляемыми фугасами. Образовалась заминка. Плавающие танки Груши ударили южнее, морская пехота захватила плацдарм на восточном берегу и принялась расширять его к северу. Под прикрытием авиации инженерные части "французов" довольно быстро навели понтонные переправы. Я дал им закончить работу, после чего бросил на истребители противника полк Су-217, и пока в небе шел воздушный бой, две волны моих штурмовиков без суеты мешали понтоны с карасями, водорослями и донным аллювием. Так Буонапарте сопливому и надо - прикрывай переправу основательнее! Выпустив ракеты по понтонам и потеряв всего одну машину, штурмовики сделали круг и выжгли полплацдарма напалмовым "ковром". Знай наших. Остатки переправившихся частей были сброшены в реку мотопехотой Милорадовича. Я специально выбросил перед Виталькиным носом крупный масштаб и молча ткнул пальцем в берег, заваленный черными куклами в классических скорченных позах сгоревших заживо. - Не надо, пап... - Ладно. Что ни говорите мне, а гениальный человек выдумал эту игрушку. Люблю сослагательное наклонение вне реальности! Будь я на месте Нетленных Мощей - непременно добился бы обязательного введения "Сделай сам" в гимназиях и раз в неделю на 45 минут выгонял бы всех и всяческих учителей к чертовой бабушке - пусть юные циники посмотрят сами, без назидательных подсказок, им будет полезно... вот и Виталька поскучнел, не выйдет из него Буонапарте, а чего еще умному родителю от чада надо? Какого рожна? Это я-то умный родитель? Гм... Проехали. Я послал те же штурмовики утюжить изготовившийся к взлому моей обороны бронированный кулак Даву, Нея и Жюно, и напрасно сделал: здесь Виталька держал очень серьезные средства ПВО, и мои штурмовики гробились почем зря, не причиняя противнику существенного урона. Внезапный артналет тоже получился жиденьким: на левом фланге от моей обороны уже почти ничего не осталось, кроме минных полей, и эти-то поля эскадра Виталькиных "Миражей" просеивала в мелкую муку кассетными бомбами. Грохотало и выло так, что затыкай уши. Ну ладно... По перепаханному на метр в глубину грунту как танки Даву, так и БМП Мюрата пойдут не слишком шибко, что мне и надо, так что до Семеновского оврага (в нашем масштабе - каньона) под перекрестным огнем и ударами с воздуха дойдет едва ли половина бронированной армады, где и упрется, а в обход мне ее надлежит не пущать до тех пор, пока спецназ Платова и десантники Уварова не проведут отвлекающую диверсию на правом фланге... - Забавно, - сказал Виталька, когда его наступление начало выдыхаться, а я выбросил десант у него в тылу. - Почти как в двенадцатом году, разве что масштабы другие. Только ты поторопился, пап. Кутузов послал Платова и Уварова позже - я еще твой центр почти не атаковал. А вообще - соответствует. Та же самая тактика и у Наполеона, и у меня. Собственно, тут само напрашивается. Вот если я попытаюсь обойти твой левый фланг - ты что сделаешь? Бросишь резервы. И получится у нас встречная танковая мясорубка, как под Прохоровкой... - Много ты понимаешь, - сказал я. - Наполеон вовсе не собирался всерьез атаковать левый русский фланг, сказки это. Ему пришлось пойти на вариант, который он с самого начала считал запасным. А знаешь почему? - Почему? - Потому что русскими войсками командовал Кутузов, а не я. Наполеон умел прорывать боевые порядки, а наш лукавый царедворец никогда не мешал противнику сполна пожать плоды своих заблуждений. Вот посмотри на первоначальное боевое расположение русской армии - ну не бездарно ли? А между тем для французов были приготовлены две ловушки, и только по чистой случайности ни одна из них не сработала. - Это какие же, пап? - сын, конечно, не поверил. В его возрасте ничему не верят. А если ловушка с приманкой не захлопывается, она называется кормушкой. Все правильно. - Во-первых, корпус Тучкова. Это была меньшая из двух ловушек и всем известная. А главная - батарея Раевского, как ни странно. Как ты думаешь, почему из шестисот с лишним русских орудий центр позиции защищало всего восемнадцать? Что за махровое дуроломство, если не вредительство, а? Кто и почему отвел пехотное прикрытие? - Ну? - спросил Виталька. - Батарея должна была геройски погибнуть максимум на втором часу сражения. Что должно было произойти дальше? Ну, я слушаю. Сын пожал плечами. - Ежику понятно, пап. Наполеон должен был ввести в прорыв ударные части, чтобы развить успех и рассечь армию противника надвое, одновременно сковав боем фланги - сил для этого у него было достаточно. - Правильно мыслишь, - похвалил я. - Мысли дальше, дело хорошее. Предположим, так и произошло. Теперь ты Кутузов. Твои действия как полководца русской армии? - Ну, - наморщил лоб Виталька, - я попытался бы подтянуть резервы... особенно артиллерийские. И - прямой наводкой! Сражения бы не выиграл, но от полного разгрома армию, может, и спас бы. - А если резервы разместить заранее? - То есть? Погоди, ты хочешь сказать... - Именно. Вот здесь, - я эффектно обвел пальцем полукруг, - у Кутузова стоял мощнейший артиллерийский резерв и - одновременно - артзасада. Худо бы пришлось Буонапарте, прямо скажем... А не захлопнулась ловушка по одной простой причине: батарея Раевского продержалась впятеро дольше ожидаемого, произошел редкий случай, когда героизм солдат послужил помехой замыслам полководца. Приказ защитникам отступить в начале сражения был бы дик, а потом стал невозможен: вся армия смотрела на геройскую батарею, как на знамя, а Кутузов всегда адекватно оценивал моральный фактор... Короче говоря, он понял, что ничего изменить нельзя, и приказал убрать засаду. Вот так-то подлая реальность гробит администрирование. Еще и хуже бывает, только реже. Пока Виталька, морща лоб, переваривал, сражение застыло. Окутанная сизым дымом установка "Ливень" как присела набок после залпа с двухсот направляющих, так и забыла выпрямиться. По виртуальному небу перед Виталькиным носом со скоростью амебы в тихом пруду плыл крупнотоннажный реактивный "чемодан" с кассетной головкой, и отшелушивалась с его сопла обгоревшая краска. - Правда так было, пап? Я развел руками. - За что купил, за то и продаю. Поговорку о том, что все тайное становится явным, придумали идиоты для самоуспокоения. Убедительная версия, и только. А ты не замечал: чем дальше от времени события, тем больше версий, причем каждая убедительнее предыдущей? - Ну, пап! - Виталька развеселился. - Этак что угодно можно как угодно... - Можно и нужно, а ты думай. Полезное занятие для умных людей. События на поле сражения перестали соответствовать каким бы то ни было историческим параллелям, когда я увидел флотилию бронекатеров на воздушной подушке, крадущуюся по Колоче в кильватер. Сами по себе они ничто, но вот как поддержка при форсировании... Очевидно, Виталька готовился к выдвижению крупных сил с последующей попыткой прорыва моего центра. Ну, это он зря. Кстати, насчет бронекатеров, равно как эсминцев, авианосцев, ракетоносных субмарин и прочих флотских посудин, мы не договаривались, и коль скоро Виталька играет на грани фола, то можно и мне... Моя диверсионная группа как раз перекрыла створы водосбросов скоренько возведенной в тылу противника плотины, чтобы, накопив водички, в нужный момент вызвать хорошее цунами по всему дефиле в речной долине, когда тихонько и неслышно для Витальки вякнул вызов "шухера". Ага, то-то я чувствовал, что не следовало мне сегодня чересчур увлекаться активным досугом. Так и есть. - Поиграй пока без меня, лады? - А ты куда, пап? - Позвонить надо. Я быстро. 4 Ясно было видно, что Виталька побывал и тут, наверху. Наверно, пытался оживить аппаратуру, чтобы узнать, в какие такие игрушки играет отец. Малахов хрюкнул. Как же, оживил один такой... - Малахов слушает! - сказал он, падая в кресло. - Виктор Антонович, ты? - Простите, Михаил Николаевич, - тон у Гузя был виноватый. - Есть тут одно дельце. Разряд "Периферия", спешное. Я мог бы и сам, но подумал: может быть, вы лично... Малахов прислушался к ощущениям. Затылок не хулиганил. - Сам не решаешься, значит? - благодушно сказал он. - Так и быть, давай сюда свое дельце, а сам отключись. Проверю. - Обижаете, Михаил Николаевич... Гузь исчез, а вместо него в экран попало широкоскулое, коричневое от загара лицо в пятнистом кепи - пол-лица наискось срезано тенью козырька. Лицо вроде бы знакомое. А резкое же у них солнце, подумал Малахов, - этак и рак кожи заработать недолго, а мазаться озоновым кремом и блестеть, как надраенный сапог, - это увольте, это не для нас, у нас гордость имеется. Военная каста, оголубевшая кровь... Ага, узнал. То-то меня поразило в прошлый раз в этом полковнике: форма спецназовская, кокарда пограничная, а петлицы ПВОшные - без двух минут воннегутовский воздушный десант морской лыжной пехоты... Бывает. Увидев Малахова, полковник слегка дернул щекой и козырнул - с заметным пренебрежением к настырному стрюцкому, сующемуся не в свое дело: - Полковник Юрченко. - Слушаю вас, полковник. Что на этот раз? Опять воздушный нарушитель? Позади полковника Юрченко низовой ветер трепал колючие кусты на солончаке и суматошно катились, обгоняя друг друга, потрепанные шары перекати-поля. Один, особенно крупный и неуклюжий, попав в стоячий вихрь, все время забавно подпрыгивал, то появляясь над погоном полковника, то исчезая. - Точно так. Самолет типа "Майский жук", скорость около трехсот, идет ущельями, общее направление движения север-северо-запад. Шесть минут над нашей территорией, - он посмотрел на часы. - Простите, уже семь... Ведем надежно, дублируем слежение через спутник. - Он чуть заметно покривил губы, но справился с собой. - Разрешите действовать? - Подождите, полковник... - сказал Малахов. - Просветите неуча: что это за "Майский жук" такой? Полковник Юрченко вздохнул. - Малый грузовоз на три с половиной тонны груза максимум. Широкофюзеляжный, с кормовой и носовой аппарелями. Экипаж два человека. В штатном варианте не вооружен. Почти беззвучен - два ванкеля с хорошими глушителями. Ближайший аналог по летным характеристикам и назначению - старый немецкий Арадо-232. Хорошо механизированное крыло, весьма низкая посадочная скорость плюс нетребовательность к площадке. Гусеничное шасси с активной подвеской. При необходимости это дерьмо может сесть на заболоченный луг (полковник покосился через плечо на изглоданный ветром солончак и подпрыгивающие мячики перекати-поля) или, например, на лесную вырубку. При необходимости сядет аварийно и на курумник, только оттуда уже не взлетит... - Благодарю вас, понял. Ваши соображения о цели полета? - Ущельем им лететь еще минут девять, далее путь только на запад. Там дрянное нагорье: холмы, горушки, сухие балки. При сверхнизком полете есть где укрыться от радарного контакта, и они это знают. В каком-либо из местных кишлаков у них наверняка перевалочная база. - А спутниковое слежение? - Через пятнадцать минут спутник уйдет за горизонт. - Только один спутник?! - Это вопрос ко мне? - осведомился полковник. Он был прав. - Вы полагаете, у них может получиться? - В позапрошлом году получилось, - буркнул полковник. - Простите, я неточно выразился, - сказал Малахов. - Меня прежде всего интересует не маршрут, а характер груза. Наркотики? - Весьма вероятно. - Может быть, оружие? - Тоже возможно. - Или террористическая группа? - Не могу полностью исключить и этого. - А если беженцы? - Крайне маловероятно. - Он сделал пренебрежительный жест. - Эти обычно идут пешком. - Мне бы вашу уверенность, полковник. Что вы намерены предпринять в отношении этого самолета? - Сбить, как только он выйдет из ущелья. Так и есть, подумал Малахов. Спасибо Гузю - не пустил дело на самотек. Значит, сбить... И собирать обломки в радиусе двух километров, а вернее всего - выжигать эллипс разброса подчистую. И то нет гарантии даже на девяносто процентов. Суслики. Байбаки. Мыши. Упорная жизнь, способная пересидеть в норах какой угодно катаклизм. Недоставало нам нового природного очага на своей территории. Будто мало существующих. Малахов откашлялся. - Сбивать самолет запрещаю. Вы слышите меня, полковник? Полковник Юрченко снял кепи и вытер лоб. На сожженной, в мелких морщинах коже резко обозначилась белая полоса от козырька. И поздней осенью нет у них в природе услады. Бьющее наотмашь азиатское солнце. Азиатский упорный ветер, как нескончаемый, сводящий с ума напев. Азиатская сушь. Одну секунду полковник Юрченко глядел в экран и думал. А потом он сделал то, чего Малахов никак не ожидал от хорошо выдрессированного голубокрового военного. Он был изумлен, и он спросил: - Почему? - Вы в курсе, что он летит из чумного района? - Тем более - сбить. - Интересно, полковник, - иронически сказал Малахов, - зачем вы вообще связались со Службой, если и сами все знаете? Полковник Юрченко демонстративно вздохнул. - У меня есть приказ сотрудничать с вами. Малахов тоже вздохнул. - Насколько мне известно, у вас имеется не ограниченный сроком действия приказ о безоговорочном выполнении указаний Санитарной Службы, исходящих с уровня не ниже моего заместителя. Окружному отделению Службы вы, конечно, не подчиняетесь, хотя лично я думаю, что это неправильно... Все верно или я что-то перепутал? На коричневом лице перекатились желваки. - Все верно. - Итак, полковник, - сказал Малахов. - Слушайте внимательно и попробуйте только отключиться. Сбивать самолет категорически запрещаю. Приказываю посадить его неповрежденным где-нибудь подальше от населенных пунктов, колодцев и троп. Место выберите сами. Я свяжусь с Мошковым, вы его знаете? Очень хорошо. Он перебросит к вам мобильную группу. Запомните: после посадки ваши люди осуществляют только внешнее прикрытие. С беженцами - если там беженцы - будут иметь контакт только люди Мошкова и ни в коем случае не ваши. Всему участвующему в операции личному составу пользоваться средствами индивидуальной биозащиты. Все. Действуйте. Полковник Юрченко исчез из кадра. Малахов позвонил Мошкову и после краткого разговора с минуту смотрел на пустынный ландшафт. Ничего в нем не было интересного, кроме редких колючек, перекати-поля и одинокого солдата, мучительно пытавшегося свернуть в бухту длинный, волочащийся по земле кабель. Надо было ждать. Малахов отделил пол-экрана и позволил компу выбрать канал телевидения. Там была искусственная метель за окном, и пышнотелая русоволосая секс-дива, по сценическому имени - Воспламеняющая Задом, с улыбкой а-ля Джоконда на румяном лице деловито снимала с себя валенки, ватные штаны и телогрейку. Национальный модный колорит. В куче сброшенной на пол спецодежды глаз невольно искал какой-нибудь ломик или разводной ключ, но, наверно, девушка оставила инструмент за дверью. Помянув недобрым словом Нетленные Мощи и Службу Духовного Здоровья Населения, Малахов вырубил канал. - Через две минуты переключим на изображение с вертолета, э-э... - говоривший, явно не зная, как обращаться к Малахову, немного помычал и, не дождавшись подсказки, умолк. - Понял вас. Хорошо англосаксам, мельком подумал Малахов. У них "сэр" - и точка. Он стал смотреть на Виталькины игрушки, столпившиеся на полке над экраном. Давно пора их выбросить, тоже мне реликвия... Дракона вот оставлю, эта игрушка у сына любимая была, а остальные - на помойку. Механический дракон с ноздрями, похожими на лунные кратеры, вроде бы принюхивался. Он не возражал. И голографический портрет Кардинала, висящий над полкой, тоже не возражал, хотя и не относился к игрушкам сына. Это был умный портрет, он обо всем имел собственное мнение. Малахов вспомнил, как Кардинал, зная о портрете, однажды по-доброму погрозил пальцем. Только один раз. Наверно, понял, что Малахов держит у себя портрет не из сентиментальных чувств, а ради напоминания о возможных последствиях ошибки, и воздержался от отеческого нагоняя. Ради напоминания о последствиях - оно полезно... Затылок вел себя прилично, а значит, все шло как надо. Бесспорно, полковник Юрченко очень хотел бы разобраться с нарушителем по-своему и без лишнего шума, но как раз этого нельзя было допустить. Если хочешь чего-то добиться от много о себе понимающих структур, надо периодически подтягивать поводок, это Малахов знал твердо. Иначе на запросы будешь получать информацию той же степени достоверности, как байка о том, что жареная курица снесла яичко, годное к инкубации, и работать станет невозможно. Малахов попытался прикинуть, откуда может лететь этот самолет, а потом вспомнил слова о том, что "Майскому жуку" не нужен специальный аэродром. Значит, откуда угодно... ну, не совсем откуда угодно, все-таки горы, хотя мест для взлета-посадки и там наверняка хватает. Не суть важно, главное - заразный район, кашмирская кожно-легочная форма чумы, черт бы ее побрал, мерзость редкостная... Конечно, наркотики или оружие куда вероятнее. А если люди? Десятка четыре - или сколько их там? - беженцев, добровольно идущих на страшный риск, чтобы только улететь от войны, от чумы, от голода... Женщины, дети, просто отчаявшиеся люди. Куда угодно, на чем угодно, только подальше от смерти - туда, где людям привычнее жить, чем умирать. За перелет с них могли взять все, что они имели, и еще сверх того. Могли оставить в заложниках брата, сестру, ребенка... На опиумных тропах, да еще во время войны, всегда не хватает носильщиков. Ничего, подумал Малахов. Мошков с ситуацией справится, пусть там даже половина заразных. Карантинный лагерь в пустыне - лучшего места не придумать. Изображение на экране поменялось. Озвученная тонким свистом турбины и дребезжащим рокотом винта, по холмистой пустыне далеко внизу побежала узкая хищная тень вертолета. Пузатый самолет шел ниже, неуклюже пытаясь маневрировать, а по обе стороны от него, догоняя, неслись два Ка-80 - нарушителя брали в "клещи". "Борт три, дай еще одну", - приказал кто-то. Длинно и внятно простучало, трасса прошла выше самолета. - Ага! Уразумел, садится. Пузатый самолет пошел навстречу своей тени, коснулся ее и после короткой пробежки встал. Вертолет, примериваясь, сделал разворот и завис, пустыня набежала снизу, брызнул в сторону вырванный потоком воздуха куст, изображение заволоклось было поднятой пылью, но тотчас отвернулось вбок, и Малахов увидел, что второй вертолет тоже садится. Третий остался в воздухе, облетая по широкому кругу место посадки самолета. Затылок не болел. Ротор приземлившегося вертолета работал на холостом ходу, и в пыльное облако из брюха машины сыпались люди в пятнистом. Разбежались в стороны, беря