а не стал. Все-таки это неполная статистика. Несмотря на весь профессионализм "летучего отряда", какое-то количество немотивированных самоубийств должно было попасть в раздел мотивированных, и наоборот. Трудно расписываться и за психически неполноценных - у них могли быть иные мотивы, отличные от наших. Наконец, некоторое количество самоубийц попросту не удается обнаружить - скажем, не все утопленники всплывают. Следовательно, нужно затребовать полную информацию о пропавших без вести за последние годы. Может, немытым трудоголикам Воронина и академичным экспертам Лебедянского удастся извлечь из нее что-нибудь рациональное. А главное - им не придется впадать в популяризацию, объясняя мне суть своих изысканий. Пусть работают. Толковый администратор не упражняется в опускании директив - он создает условия для того, чтобы его команда выкладывалась в полную меру сил, а сам стоит неподалеку, как нахальный любитель у гроссмейстерской шахматной доски. Правда, в шахматной практике подобных любителей гонят взашей, справедливо опасаясь их "свежего взгляда" и несдержанности языка, - но кто ж выгонит меня? Не я же. 3 - Надеюсь, вы не попытаетесь меня интервьюировать? - спросил Малахов. - Не думайте, что я такая дура, - немедленно отозвалась Ольга. - Во-первых, вы откажетесь, а во-вторых, этого все равно не опубликуют. Только зря потеряю работу. Оказалось, что она не с телевидения, а из газеты, что было совсем уже необычно. Малахов газет не читал с детства, но слышал, что они и теперь выходят. Остались еще любители шуршать на досуге бумагой. Он с удовлетворением отметил, что Ольга, по-видимому, вполне оправилась после гибели своего знакомого - во всяком случае, она казалась спокойной, и умелый макияж (вчера его не было) делал ее еще больше похожей на леди Белсом. Сознательно стремится к портретному сходству? Не исключено. Если, конечно, она тоже любит смотреть старые фильмы, вдобавок бездарные. Затылок молчал... ЧПП с утра не отказывало - в этом Малахов смог убедиться, едва отъехав от Конторы. Кольнуло не сильно, но вполне внятно. И через секунду - еще раз. Он поколесил по столичным улицам и довольно скоро заметил "хвост". Судя по номеру, машина принадлежала Конторе, а значит, в "хвосте" не было ничего детективного - обычная ненавязчивая охрана. Но "демоний" подсказывал, что от нее надо как-то избавиться. Игнорируя разметку, Малахов проскользнул в левый ряд, дал по тормозам так, чтобы машину развернуло, и вырулил на встречную полосу. Не повезло: тотчас противно вякнула сирена, и патрульный автомобиль дорожной полиции притер его к бордюру. ("Документы". "Вот, пожалуйста". "Прошу прощения". "Ничего, капрал, штрафуйте. Это ваша работа".) Расплатившись кредитной карточкой и неслышно выругавшись, он медленно поехал в противоположную сторону. В течение следующих десяти минут он еще дважды попытался сбросить "хвост" - уже без особой надежды. Без сомнения, охрана уразумела, чего он хочет, и висела цепко. Кто мечтает о лишней выволочке от начальства? Последнее покушение на функционера имело место больше двадцати лет назад, но им - плевать. Трудновато тягаться с профессионалами в их родной стихии... В следующие двадцать минут Малахов не делал никаких попыток оторваться. Затем припарковал машину возле магазина электротоваров, не спеша захлопнул дверцу и спокойно вошел в магазин. К счастью, в магазине было людно, иначе бы не уйти. Он проскользнул за прилавок, махнул "пайцзой" перед опешившей продавщицей, проскочил в подсобку и, спотыкаясь о какие-то коробки, выбежал наружу через черный ход. Все это заняло не более десяти секунд, охрана вряд ли успела понять, куда он исчез. Через минуту он уже был в метро и, ссыпавшись по эскалатору вниз, успел запрыгнуть в последнюю дверь хвостового вагона за секунду до того, как она захлопнулась. Оторваться, кажется, удалось. Он вышел на Луховицкой, запер "пайцзу" в бокс камеры хранения и поспел как раз к экспрессу. Поезд был не самым удачным: делал две минутные остановки в Коломне и Раменском, - но затылок промолчал, а значит, неприятностей не предвиделось. После сравнительно тихой столицы Москва в очередной раз неприятно поразила его шумом и сутолокой. Казалось, каждый в этом городе норовит куда-то выпрыгнуть - словно сельдь из спрессованной массы своих сородичей, набитых в чрево трала. Пока он ловил такси, ему дважды отдавили ногу и один раз чувствительно сосчитали ребра острым утлом какой-то клади, попутно облаяв по матери. Доехали, слава богу, довольно быстро, постояв всего в одной пробке. И вот он здесь, в квартире Ольги на улице Талалихина, куда, положа руку на сердце, без подсказки ЧПП ни за что бы не приехал, - а журналисточка вместо доверительной или не очень - как получится - беседы о погибшем дружке пытается крутить вокруг да около. Э нет, так не пойдет. - Ну вот видите, - сказал Малахов. - К чему тогда ваши вопросы? - Считайте, что я хочу разобраться кое в чем сама. Для себя. - Зачем это вам? - Допустим, простое любопытство. Писать об этом нельзя, но знать-то можно? - Зачем вам знания, которые вы никогда не сможете применить? - спросил Малахов. В затылке кольнуло. - Ну хорошо, давайте поиграем в вопросы и ответы. Сначала задавайте вы, потом буду задавать я. Идет? - Но уговор: полная искренность. Если не можете ответить, признайтесь честно, согласны? Малахов посмотрел на часы. Сколько времени утекло зря с этой поездкой! А сколько еще утечет - неведомо. Возможно, он как раз сейчас позарез нужен в Конторе... Но ЧПП говорит: сиди здесь, не рыпайся, сиди и никуда не уходи, Ольга тебе нужна, и ты должен быть с нею в хороших отношениях, а еще лучше - в близких... Нет укола. А конкретнее? Чисто дружеских отношений достаточно? Укол. Понял... - Согласен, - сказал Малахов. - Начинайте. - Можно вкратце обрисовать, чем занимается ваша Служба? Кроме расстановки санитарных кордонов, разумеется. - Пожалуйста... - Малахов пожал плечами. - Общий микробиологический контроль, включая охрану объектов повышенной биоопасности. Социально-гигиенический мониторинг. Радиологический контроль и мониторинг - совместно со Службой охраны среды. Санитарно-химический контроль. Пограничный биоконтроль. Прогнозирование эпидемических вспышек и превентивные меры. Координирование деятельности ряда научных и лечебных центров. Еще кое-что по мелочам... - Паскудное дело о массовом суициде никак нельзя было отнести к мелочам, но об этом он промолчал. - Вообще-то для неспециалиста это довольно скучная тема... Может быть, поговорим о чем-нибудь другом? - Искренне? - Ну разумеется... - Тогда вот вам вопрос второй: за что вы нас так ненавидите? Малахов приподнял одну бровь. - Некорректно, Оля... "Нас" - это журналистскую братию, я вас правильно понял? А "вы" - это функционеры вообще или только я один? Вообще?.. Понятно. Спасибо и на том. Вы очень сильно ошибаетесь, Оля, функционер не может ненавидеть прессу. Нельзя ненавидеть то, что не приносит вреда, а, напротив, служит социальной терапии. Вот правительство многих из вас ненавидит, я полагаю, совершенно искренне и за дело. Президент, думаю, тоже. Не путайте чиновников с функционерами. Заметьте, я даже не спросил, записывается ли наш разговор. Мне все равно, а у вас при известной неосмотрительности могут быть неприятности. Лучше бы вам выключить запись, право слово. - Она не включена. Я же сказала, что хочу разобраться сама... Надо ли ваши слова понимать так, что Службы стоят над правительством? - Они не над и не под. Они - сбоку. Любая самая расчудесная демократия может существовать только благодаря каждодневному нарушению ее основных принципов, так уж получается. Далее: любая демократия, не нарастившая на себя стальной корсет, обречена опрокинуться от малейшего толчка. И если ее сменит всего лишь авторитаризм или олигархическая власть, это будет еще не самое страшное. Надо доказывать? Простите, Оля, не стану. И вообще это только мое личное мнение. Если исчезнет верховная власть, неподконтрольная животным прихотям толпы, на смену ей придет власть бандита с автоматом или - в лучшем случае - мы быстренько загадим планету так, что на ней станет невозможно жить. Если хотите, Службы существуют для того, чтобы обыватель мог играть в демократию сколько его душе угодно. Вы ведь не возмущаетесь тому, что детские садики обносят заборами? - Подождите... - Нет уж, вы подождите, пожалуйста. Вас ведь свобода волнует, я правильно понял? Найдите мне хоть одного свободного человека, кроме Робинзона, тогда и поговорим. Да и тому береговая линия мешала ощутить себя вполне свободным. Возьмите для примера армию или государственные спецслужбы - тут государство мирится с формами управления, достойными Рамзеса, и вроде бы ничего... Живем и будем жить. Простите за банальность, никакая разумная социальная структура не основывается на такой размытой материи, как свобода или, еще хуже того, справедливость, - непременно поскользнется и наделает грохоту. Критерием полезности структуры является ее жизне- и дееспособность, а уж какой ценой - вопрос десятый и лишний. - Ну и ну, - Ольга извлекла из пачки сигаретку и постучала ею о край пепельницы. - Не ожидала от вас такой откровенности... Впрочем, вы утверждаете, что она для вас безопасна... Кстати, вы курите? - Курю, но только лечебные. Как и вы. - Других-то не достать. Тоже работа вашей Службы? - Тоже, - кивнул Малахов. - Мелочь, конечно... Он дал прикурить ей, прикурил сам и с наслаждением затянулся. Какая же это за сегодня сигарета? Шестая? Больше десяти - во вред, да и "демоний" не позволит. Разговор начинал надоедать. Прямо как с Виталькой: "Тезис первый: человек за два-три миллиона лет эволюции еще не вполне произошел от своего обезьяньего предка и в существующем виде не может с полным на то основанием считаться человеком разумным, ты не согласен? Достаточно поверхностного знания истории, хотя бы новейшей... Ах, согласен? Ты умнее, чем я думал. Нет, это не констатация факта - ишь расцвел! - это комплимент. Человек и вправду велик, хотя обычно склонен преувеличивать свои достижения; он звучит так-то и так-то, он преобразовал все, до чего смог дотянуться, он отравил почву и выращивает на ней вполне съедобную морковку, он слетал на Марс и Меркурий, засеял облака Венеры серобактериями и топит в Солнце ракеты с ядерными отходами. Верно? Одновременно это одно из самых хищных и безжалостных созданий, существовавших на Земле с Мелового периода, порождение крокодилов, как было сказано, хотя я думаю, что не следует зря обижать ни в чем не повинных рептилий сравнением с хомо сапиенс. Это самое хитрое, мелочное и эгоистичное существо, победившее в эволюционной борьбе и, по-видимому, остановившееся в своем развитии. Так? Я вижу, ты следишь за ходом вполне банальной мысли. Тезис второй: ты, я и еще двенадцать миллиардов людей на планете Земля сравнительно мало интересуемся тем, кто мы такие и откуда взялись, зато живо озабочены тем, что станет с нами завтра. Причем слово "завтра" я употребляю в самом буквальном смысле: завтра значит именно завтра, а не через пятьдесят лет. Двенадцать миллиардов людей хотят выжить сегодня, выжить завтра, а когда завтрашний день станет сегодняшним, они будут желать того же самого, и послезавтра, кстати, они тоже будут желать того же самого, что вполне объяснимо и естественно, - короче говоря, нынешнее поколение весьма склонного к самоистреблению человечества желает выжить на этой планете и плавно перетечь своим потомством в следующее поколение, которое будет озабочено той же основной проблемой. Отсюда и третий тезис, вытекающий из первых двух и вопроса "как быть?". До сих пор единственная во Вселенной земная популяция вида хомо сапиенс демонстрировала трогательное следование законам развития любой крупной животной популяции, и нет никаких признаков того, что такое положение когда-нибудь радикально изменится. Эрго: до тех пор, пока каждая - непременно каждая! - человеческая особь не начнет думать и вести себя иначе, что само по себе сомнительно, - до тех пор место человека, как и любого другого животного, в зоопарке, с той лишь разницей, что клетку для себя человек должен соорудить сам, ибо больше некому. По сути, в зародыше это уже сделано: любая политическая система изначально есть клетка, разница между ними лишь в размерах и в том, у кого хранятся ключи от дверцы, ты усек?.." Иначе уже нельзя. Спорить не о чем. Иначе мы вымрем. Окончательно отравим воздух и воду, выхлебаем из земли последние капли нефти, начнем драться за битуминозные пески... Сожрем планету. Жрать - это мы умеем лучше всего. В Витальку почему-то влезало с трудом то, что для Малахова было очевидным. Он помнил, как в детстве, когда еще только-только начал соображать, смотрел по TV на этих скотов - крепких, лоснящихся, алчных, невероятно цепких и живучих, типичных какократов, вознесенных наверх, как капелька гноя в кратере чирья, сдавленного невидимыми сальными пальцами, легко швыряющих себе под ноги целые поколения, - и с мучительным ожесточением думал: "Ну неужели... _Неужели не найдется никого, кто бы избавил от них страну?!_" Ольга, конечно же, их не помнит, подумал Малахов. Зато наверняка слышала истории про людей в бомболюках и негодует. Не возражаю. Хотя ненависть _той_ силы она и представить себе не может, как и почти вся нынешняя молодежь, - значит, работаем не зря... - Кстати, о справедливости, - сказал Малахов. - В свое время по параметру РНС - он так и, назывался: "равнение на справедливость", меня едва не отчислили из Школы. Потом, правда, оставили. - Изменились правила? - Нет, пришлось измениться мне. Правда, не слишком сильно - ровно настолько, чтобы психологи решили, что мой индекс социальной ответственности все же выше тяги к справедливости... У вас есть еще вопросы, Оля? - Да. Сколько всего функционеров действует единовременно? - Четверо. По числу Служб. - Вот как? Мне почему-то казалось, что ежегодный выпуск Школы - десять человек, а то и пятнадцать. - Остальные - чиновники. - Совсем интересно. В чем же их отличие от функционеров? Кроме занимаемой должности, разумеется. - Функционер - от слова функционировать, что он и делает. Если хотите, как винтик, хотя мне было бы приятнее думать, что как мозг. Отказавшую деталь выбрасывают на помойку, и правильно делают. Так же и функционер отвечает собой за свои просчеты. Вообще-то нечто подобное уже имело место у нас в стране лет сто назад. Разница в том, что функционер не может сдать своего подчиненного, он может только его уволить. Настоящую ответственность несет только один человек. - Перед кем? Малахов пожал плечами: - Перед населением, разумеется... Ольга вспыхнула: - Перестаньте сорить словами, вы прекрасно меня поняли. Кто тот человек, который для вас олицетворяет население? - А вот этого я вам не скажу, Оля. - Хорошо, я задам вопрос иначе. Произошло нечто - скажем, катастрофа, которую вы не смогли предотвратить. Кто определяет, виновны вы или нет? - Суд чести. Вообще-то я не очень хочу развивать эту тему. - Больная мозоль? - Если хотите, да. - Простите. Я просто не понимаю, как можно не подсидеть функционера. По-моему, это само напрашивается. Только не говорите мне, что никакой подчиненный не мечтает занять место начальника из-за боязни, что кто-нибудь с ним поступит точно так же. Не поверю. - И не надо. Сразу видно, что вы не кончали нашу Школу, Оля. Мне будет трудно вам это объяснить. Ну а кроме того, каждый функционер сам подбирает себе команду. Кому нужен функционер, не умеющий разбираться в людях? - Понятно. - Она затушила сигарету и откинулась в кресле. - Вы ко всему еще и психолог? Тогда скажите, что, по-вашему, представляю собой я. За две секунды Малахов перебрал с десяток вариантов ответов и каждый раз получал укол в мозг. - Вы для меня загадка, Оля, - нашел он наконец. И улыбнулся, не получив укола. "Охмуреж?.. Чистейшей воды. Что-то дальше будет..." Она усмехнулась. - Подите вы с вашими комплиментами... Еще один вопрос можно? Последний. Насколько я вас поняла, вы убеждены, что цель оправдывает средства, а ваша цель состоит в уменьшении человеческих потерь. Скажите, могли бы вы лично, своими руками убить человека, чтобы спасти сотню? Малахов выпустил кольцо дыма и решительно воткнул окурок в пепельницу. - Наверное, мог бы. Не пробовал. Зачем же лично, подумал он. Вопрос его развлек. Однако, ну и представления о жизни у этих журналистов - наивнее, чем у Витальки, ей-богу! - Черт знает, как мы докатились до такой жизни! Бардак какой-то людоедский... Малахов улыбнулся: - Знаете, Оля, в подготовительном интернате у нас был учитель истории - его потом выгнали, - так вот он, когда не знал ответа на вопрос, любил повторять: "Так исторически сложилось". А я добавлю: могло быть хуже. Вы что же, хотели, чтобы тот кошмар, что был в начале века, продолжался до сих пор? Про социальные катаклизмы я и вспоминать не хочу, а вот представьте себе такой совсем мелкий штришок: вы смотрите хороший фильм, и вдруг его прерывают, чтобы сообщить, что такая-то и такая-то, простите, гигиеническая прокладка - лучшее средство восстановить кислотно-щелочной баланс после мякоти кокоса. Вы вряд ли это помните, а я еще застал. Оглуплять людей очень просто, вы попробуйте сделать наоборот... Кстати, именно Службы привили нашему обществу чуточку пуританства, благодаря чему удалось приостановить распространение ВИЧ-инфекций. Либо терпеть Службы, либо идти к пропасти, альтернативы не вижу. О том, чтобы страну опять не подбили на взлете, пусть думают другие - наша задача не позволить ей запутаться в собственных крыльях. Всему свое время, Оля; глухонемому прежде логопеда нужен отоларинголог... Не настолько я туп, чтобы вообразить, что благодаря Службам воцарится сплошная благодать и над миром что-нибудь да воссияет. Бардак - пока да, пожалуй. Вынужден согласиться. Только он не людоедский, тут я должен вас поправить. Он - людоохранный... Она неожиданно прыснула и на миг потеряла всякое сходство с леди Белсом. - А покорявее словцо вы не могли подыскать? Ладно, я кое-что поняла. Теперь ваша очередь задавать вопросы. Пока он собирался с мыслями, она, положив ногу на ногу, смотрела на него молча и загадочно. "А не дура ли она?" - обеспокоено подумал Малахов. Пожалуй, нет. Хочет произвести впечатление - что ж, разрешается. И на "Олю" ничего не возразила. Он пошевелился, проверяя, не выпал ли из кармана табельный мозгокрут, пока выключенный, ждущий, заранее настроенный на "безудержную страсть". Нет, не выпал. А может, и без мозгокрута обойдется. Девочка-то, кажется, не против... Позвонить прямо сейчас в ближайший супермаркет, заказать с доставкой ледяное шампанское, икру, шоколад, а контрацептивы у этой куклы наверняка свои найдутся. Не с браслета позвонить, конечно, разговор сразу засекут, а с ее телефона, вон он стоит... Затылок не болел, хоть тресни. А если чуть попозже?.. Нет возражений? Вот и хорошо. А если у меня ничего не получится?! Не хочу же... Никакого эффекта. Значит, получится. Да и как может не получиться - вон какая красивая женщина... Против воли стиснулись зубы до хруста. Прррре-лестница! Малахов откашлялся. - Я хотел бы знать, Оля, что собой представлял ваш приятель. Начните с анкетных данных. Ну и вообще... Рассказ получился не таким сбивчивым, как он опасался, - чувствовалась журналистская выучка. Трощук Андрей Андреевич, двадцати девяти лет, среднее, здоров, не привлекался, не состоял, ограниченно занятый, Зеленоград, родители живы. Последнее место работы: техник на конвейере каких-то тканых микроплат, нажимал какие-то кнопки... Пять лет знакомства, совместные поездки, турпоходы, автостоп... да отличный парень, что говорить, всем бы быть такими... Угу, некстати подумал Малахов, всем бы быть бородатыми и краснорожими... Интересно, кем я им казался в тот момент, когда кинулся, расталкивая? Ненормальным? Очень может быть. Бандитом с психодавом в кармане? Вряд ли. Что взять с попрыгунчиков? Наверное, все-таки практикующим врачом, но только не случайным лыжником с толикой здравого смысла в голове... Забавно. - Простите за вопрос... Он жил с вами? Она усмехнулась. - Вам это так необходимо знать? Хорошо, скажу: последнюю неделю нет. Мы расстались. Если вы думаете, что он из-за этого... Вообще-то инициатива расстаться была его, я только согласилась с ним. И потом, мы остались друзьями. Не думайте, что тут была какая-то душевная травма. - Я ничего не думаю, Оля, я просто собираю факты. Последнее время за ним не замечалось каких-либо странностей? - Нет, пожалуй. Разве что в тот самый день... Понимаете, компания у нас хорошая, мы, пока ехали на надземке, веселились вовсю. А он был какой-то странный - тоже ржал со всеми, но как-то... механически, что ли. Мы так и подумали, что у него неприятности, даже спросили. Он отшутился как-то неудачно, я уже не помню как... - Что вы делали дальше? - Побегали по лыжне - около часа, не больше. Потом решили покататься с горы... - Поездку именно в то место предложил он? - Нет. Точно, нет. - Больше ничего не было странного? - Нет. Погодите-ка... Недели три назад у нас была попойка. Здесь, у меня. Так вот, я заметила, что он подходил к окну и смотрел. Я же говорила вам, как он боялся высоты... правда, у меня всего восьмой этаж. Но раньше он никогда так не делал. Я еще подумала, что он здорово напился, пьяному океан - лужа... Это уже кое-что, подумал Малахов, Собрать показания о поведении жертв за несколько недель до самоубийства... Адова работа, но будет странно, если Нетленные Мощи не проделал ее хотя бы частично. Любопытно знать, что он накопал. - Значит, вы уверены, что ваш друг сам покончил с собой? - попытался уточнить Малахов. - Я уверена, что кто-то довел его до самоубийства, - решительно сказала Ольга. - И я хочу знать, кто и зачем. - И вы убеждены, что я помогу вам? - спросил Малахов. Она улыбнулась. - Тащились же вы для чего-то из Зарайска. В логике ей было не отказать. "А если у меня с ней не получится". "Демоний" не уколол - легонько царапнул острием иглы. Подталкивал: начинай скорее, зануда, не тяни. - Сделаем так, Оля, - сказал Малахов, "включив" одну из своих наиболее обаятельных улыбок, какую иногда "включал" лишь для Фаечки. - Это дело я возьму на контроль. Теперь о вас. Очень может быть, что вам в скором времени придется ответить на множество вопросов о вашем друге, причем очень хорошему следователю. Прошу вас, отвечайте честно. И еще одно: о том, что я был у вас, не должен знать никто, абсолютно ни один человек. Только при этом условии я гарантирую вам успешное расследование, Можно считать, что мы с вами договорились? - Можно. Держать улыбку уже не было сил. - Последний вопрос, Оля, - сказал Малахов с трудом, от души надеясь, что его мучения будут приняты за лестную женщине робость мужчины. - Как вы посмотрите на то, если я немного задержусь у вас просто так, без всякого дела? ...Уже глубокой ночью, в постели, после шампанского, икры и шоколада, когда два торопливых акта соития остались позади и назревал третий, Малахов вдруг вспомнил о голодном брошенном Бомже, запертом в пустом доме, и был наказан жестоким уколом в мозг. Исправляя ошибку, следующие пять минут он ни о чем не думал, исполняя акт механически, словно колол дрова. Бомж был не нужен ему - кому вообще нужны бомжи? А Ольга была для чего-то нужна. Глава 4 Повесть о лейтенанте Пипеткине Коль скоро вы вкусили от древа познания, вы вряд ли сможете поступить по-иному, чем идти дальше с этим знанием. Норберт Винер ...Шуршат по асфальту. Выбоин на такой скорости не увидишь, они чувствуются только по тряске машины. Не надо быть провидцем, чтобы понимать: при сумасшедшей гонке по дрянному шоссе рано или поздно полетит подвеска. А! Какую бы скорость я ни выжал, сигнал спецназовской связи все равно летит быстрее. В угнанной машине можно чувствовать себя в безопасности только первые несколько минут, и то если угнано "чисто". Мне же повезло угнать эту колымагу буквально из-под носа группы захвата, так что о какой тут безопасности может идти речь. Минута или две, самое большее три - вот и все, что мне отпущено. Не густо. Таков мой временной люфт, как обожают выражаться профессионалы из не очень афиширующих себя заведений. Кольнуло... Пока чуть-чуть - предупреждающе. Бросить машину? Нет, снова укол: пешкодрал не проходит... Господи, боже ты мой, как же надоели мне эти подленькие приемчики: всегда точно знаешь что делать не надо, и поди догадайся, что сделать нужно! Хитер "демоний", не позволяет себе тянуть меня на веревке, как барана, заботится о том, чтобы я мыслил, гад! Мозгокрут - в режим защиты?.. Точно. Со второго раза попал. Нет тут никакого мышления - откуда ему взяться? - одни отработанные рефлексы, как у павловской собаки с фистулой под брюхом. Если мне понадобится быстро принять правильное решение, единственное из многих ошибочных, я могу и оплошать. Хорошо, что _они_ об этом не знают - зауважали меня профессионалы, никак не возьмут в толк, почему я который раз от них ускользаю, подозревают в гениальности... Дурачье. Впрочем, логически такой вывод с их стороны неизбежен, и заметно, что теперь они действуют куда осторожнее, тщательно продумывая и просчитывая каждый шаг, что по идее увеличивает мои шансы. Сам себе не верю: петляю третий месяц, а все еще на свободе. Только бы дотянуть до лета. Петлять, петлять... Летом проще исчезнуть: пристану к какой-нибудь группе попрыгунчиков, представившись потерявшим снаряжение туристом-одиночкой, буду компанейским парнем и комариным кормом и заберусь с ними в самый дальний медвежий угол с плотностью сыскарей полторы человеко-единицы на сто тысяч квадратных верст... Пусть-ка там попробуют меня вычислить! Так и надо: сидеть не высовываясь, пока не спугнут. А я что делаю, спрашивается? Развилка. Налево или направо? Налево. Тут шоссе еще хуже. Надо же, какой удался вираж - такому, пожалуй, позавидует и раллист, а толку много ли? Когда надо мною повиснет вертолет, путь мне преградит развернутый поперек дороги трейлер, либо меня просто-напросто догонят и зажмут, мне будет не до радости от мелких удач. Удивительно, что еще не догнали, машина попалась дохлая, так ведь за неимением гербовой пишут и на наждачной... Ага, замысел "демония" становится прозрачен; впереди "кирпич", деревянные барьеры со светоотражателями, а местность напоминает стройплощадку после легкой бомбежки, безлюдную по причине субботнего дня. Валяются бетонные блоки, дремлют бульдозеры, автокран задрал стрелу над штабелем плит, дорога разворочена, всюду грудами щебень - впереди чинят мост над неведомой мне речушкой, и я очень удивлюсь, если поблизости в нее не выходит что-нибудь вроде коллекторного стока. Как раз для меня. Если очень поднатужиться, я смогу вообразить, будто всю сознательную жизнь мечтал стать диггером и лазать по крысиным норам. Так. Утопить машину, это собьет их с толку хотя бы на минуту... Уйду. Поздно! В зеркале заднего вида стремительно увеличиваются преследующие меня автомобили. Два... нет, три. Подсказку мне, подсказку!.. Нет ее. Давлю на газ, машина в брызги разносит кучу гравия, прыгает сумасшедшим козлом, выношусь на мост, только здесь становится видно, что центральный пролет отсутствует, - по тормозам! - последние метры иду юзом, и начинается плавный и бесшумный _свободный полет..._ x x x Представление на Малахова Михаила Николаевича, 2001 г. рождения, кадета Школы 2-й экземпляр - а архив Школы (База данных "Порода") 3-й экземпляр - в личное дело Малахова М. Н. Малахов М.Н., 17 лет, в поле зрения наблюдательного совета с 2007 г., в интернате с 2011 г. (зимний набор), в 2013 г. переведен в основной состав учащихся, в 2014 г. допущен к изучению дисциплин второго цикла. Стандартные отсевочные тесты второго уровня: прошел. Спецтесты D-G: прошел. Спецтест H: прошел с лучшим результатом по группе. Спецтесты J1-J9: прошел. Контакты вне Школы: допустимые. Физическое здоровье: соответствует требованиям. Психика: устойчивая. РНС: 50,4 ед. ИСО: 117.0 ед. Интеллектуальный уровень: соответствует требованиям. Логические способности: ниже средних по группе Интуитивные способности: исключительно высокие. Примечание: ряд наблюдавшихся фактов занесен в Базу данных "Редкие земли". Общая субъективная оценка: положительная. Результаты голосования по кандидатуре: За: 6. Против: 3 Наблюдательный совет Школы считает возможным допустить кандидата Малахова М.Н. к изучению дисциплин третьего цикла. Примечание: особое мнение д-ра Косенчук и д-ра Абишева передано в Базу данных "Аларм". Особое мнение д-ра Терещенко и члена комиссии Щукина передано в Базу данных "Редкие земли". 03.12.2018 1 Если какой-нибудь умник начнет уверять вас, будто безумно трудно устроить ребенка в Школу, можете с чистой совестью плюнуть ему в глаза. Это вранье. Я ни разу не слышал, чтобы кому-нибудь было отказано в собеседовании, и по меньшей мере каждое пятое из приведенных родителями чад успешно проходит приемные испытания. Иное дело, что почти никто из приведенных за ручку абитуриентов не заканчивает полный курс; исключения единичны. Мне говорили, в чем тут дело, аргументацию я забыл, а вывод запомнил: регулярные контакты с семьей мешают формированию функционера. Так что если бы мои родители не погибли в автокатастрофе, не окончить бы мне Школу ни за что. Нет худа без худа. Шучу. Как ни странно, о детдоме у меня сохранилось мало воспоминаний, и те какие-то казенные: казенная одежда от зимних курток до трусов включительно, вечно хмурые, как бы тоже казенные воспитатели, редкие и почти всегда чем-нибудь испорченные праздники, несколько клинических подлецов, несколько клинических же воров с врожденными криминальными задатками, пара-тройка дебилов, "темные" по случаю, драки за то, кому быть паханом над всеми, - словом, нормальное обезьянье стадо. Серый фон. С Сашкой Кисселем и Димкой Долговым, пришедшими вместе со мной в Школу и продержавшимися до выпуска, мы подружились позднее, уж никак не в интернате. Хотя подружились - громко сказано, пожалуй. Дружить в Школе некогда. Не желали друг другу зла, это точнее. Одно воспоминание, впрочем, осталось... Совершенно точно установлено, что детеныши обезьян, все равно высших или низших, рано отнятые у матери, изолированные от стада и искусственно вскормленные, то есть те детеныши, которые никогда не хватались за теплую материнскую шерсть, вырастают во вполне здоровых особей с тем же примерно процентом физических и психических отклонений, что и в контрольной группе. Мало того, они так же успешно производят на свет здоровое потомство. Есть только одно отличие: обезьяны, не испытавшие в младенчестве материнской ласки, почти все, за редчайшими исключениями, отказываются от заботы о своем потомстве, когда приходит их черед стать родителями. Собственные детеныши становятся им не нужны. Начисто лишенные родительских чувств обезьяны как бы мстят ни в чем не повинным детенышам за свое погубленное детство. И если детеныша не подсадить в стаю, где о нем позаботятся, или не выкормить искусственно, такой детеныш неминуемо погибнет. Не знаю, что из этого в конце концов вышло, но у нас в младшей группе стояла - вернее, сидела - вечная Няня, большая толстая женщина из мягкой резины и пластика. Она была добрая. Легонько покачиваясь в кресле, мурлыча нескончаемые песенки, она умела и погладить прильнувшего к ней счастливого малыша, и успокоить хнычущего. От нее исходило тепло. Без сомнения, создатели Няни начитались Брэдбери - про электронную бабушку. Это был эрзац живого человека, и малыши прекрасно понимали, что Няня не живая, но все равно висели на ней гроздьями. Я смеялся: мне это было не нужно. У меня были отец и мать - погибли, но были же! - и я твердо знал, что не глупые толстые роботы, а живые руки мамы укачивали меня в младенчестве. В интернате я оказался года в четыре. Мне повезло больше, чем другим, цепляющимся ручонками за резиновую куклу, и мой смех был смехом превосходства над ними, существами с виду такими же, как я, но все же низшей касты. Стыдно, конечно, об этом вспоминать, но кого прикажете винить в том, что дети устроены так, а не иначе? Психически дефективную человекообразную обезьяну, которая пять - семь миллионов лет назад свалилась с пальмы и поленилась вскарабкаться обратно? Странно, но меня никогда не тянуло подержать на руках маленького Витальку. Юлия обижалась: "Это же твое! Твое! Какой ты отец!" Я пожимал плечами и брал в руки кричащий сверток. Ребенок не успокаивался, и Юлия выходила из себя. Тошно и вспомнить наши скандалы. Может быть, дело было в том, что по настоянию Юлии я присутствовал при родах. Я совершенно точно знаю, что из меня не получился бы ни акушер, ни педиатр. Роды и сами по себе не самое приятное в мире зрелище, а уж когда видишь, как из любимой тобой и обезображенной _им_ женщины, раздвигая и разрывая ее лоно, с какой-то садистской неуклонностью выползает нечто новое и совсем не нужное, которое пока молчит, поглощенное борьбой с материнским телом, но, оказавшись снаружи, обязательно взовьется криком, претендуя на место в мире и на часть того, что прежде было только моим, - разве можно тогда испытать добрые чувства? Я знал, что их испытывают другие отцы. Я не испытал. Даже когда я увидел, как сияющая Юлия кормит грудью нашего сына, я только и смог, что не выдать сразу своей неприязни к этому чмокающему куску розового мяса, который отнимает - уже отнял! - у меня мою Юлию. Отцовские чувства проснулись во мне много позже, когда я разглядел в Витальке задатки человека. И вторая странность: я никогда не умилялся успехам сына. Одобрял - да. Гордился - тоже бывало. Но не умилялся. Может быть, моя мама мало держала меня на руках? Лет в десять меня и еще нескольких пацанов из разных групп вызвали к директору и предложили быстренько собрать вещички. Помню, как директор, даже не пытаясь скрыть удивление, впервые рассматривал нас с некоторым вниманием, и еще помню незнакомого мужчину, по-видимому, очень спешащего, приехавшего, как мы сразу поняли, специально за нами. Я сразу заявил, что никуда не поеду. Надо сказать, в детстве я был довольно упрям и заранее соглашался на возможные кары. Плевать. Пусть других берут, а я останусь, мне и тут неплохо живется, ясно вам?.. Спешащий мужчина нетерпеливо посмотрел на часы, а директор побагровел и рявкнул, что вопрос решен. Я только-только открыл рот, чтобы сказать какую-нибудь грубость, как меня довольно сильно ужалило в затылок, так что рот пришлось закрыть. К тому времени я уже начал догадываться, что означают мои внезапные боли. Что мне нравилось в подготовительном интернате, так это его местоположение: лесной массив за Клином - кажется, бывшие охотничьи угодья высокопоставленных рыл, - сосновый воздух, настоящая, хоть и переплюйная речка. В жилой корпус нас набилось столько, что кровати в спальнях пришлось устанавливать в два яруса, как нары. Ни прежде, ни потом я не видел такого количества шкетов в одном месте. Как нам стало известно впоследствии, наш подготовительный интернат был лишь одним из пяти или шести подобных заведений, вдобавок не самым крупным. Любопытно, что детдомовцы в интернате не преобладали. Не знаю, кто пустил такой слух, но многие родители, приведшие своих чад, были свято убеждены в том, что Школа - это что-то вроде новейшей финансовой академии закрытого типа. Никто и не думал их в этом разубеждать. Много позднее один из преподавателей сказал мне в приватной беседе: "Зачем? Человеку абсолютно все равно, откуда его отчислили". Неделю нас не трогали, по крайней мере внешне. Благодать!.. Потом от корпусов интерната один за другим отвалили несколько битком набитых автобусов, и в спальнях стало попросторнее. Мы начали ходить на обычные школьные занятия, но вообще-то обстановка поначалу мало отличалась от детдомовской, разве что воспитатели были чуточку внимательнее к нам. На самом деле мы, не догадываясь о том, были под наблюдением постоянно. Не так уж трудно развесить везде, где только можно, скрытые камеры, тем более если здание строилось с учетом необходимости тотальной слежки. Уж не знаю, какой штат психологов обслуживал интернат, только работу они проделали колоссальную. Недели через три двухэтажные нары в спальнях разобрали за ненадобностью - половина воспитанников без всякого шума вернулась туда, откуда прибыла. И вот тогда-то за нас взялись по-настоящему. Пошли тесты. Я абсолютно убежден, что большей их части мы просто не заметили, меньшую же часть приняли за события случайные, но всегда требующие от нас той или иной реакции. Отсев шел безжалостный. Школа, как я уяснил впоследствии, не воспитывала _особых_ людей и вовсе не ставила перед собой такой задачи. Она всего лишь отсеивала _неособых_. Не мне судить Кардинала, искренне считавшего педагогику худшей разновидностью лженауки, - тем более что я с ним почти согласен. У него была иная задача. В своем любимом детище он применял методы чудовищно расточительные, но зато предельно эффективные. Иногда нас специально оставляли в покое на несколько дней - никаких занятий, минимум внимания воспитателей - и смотрели, какую блажь мы учиним от скуки. Через год нас перевели в другое здание, более соответствующее своими размерами нашим поредевшим рядам, а в большой корпус запустили новую партию шкетов. Через два года нас осталось не более пятнадцати процентов от первоначального числа. И тогда пришла очередь Школы. От нас уже не скрывали, кто мы такие и к чему готовимся. Наоборот, в первый же день в стенах Школы нас собрали вместе и объявили истину во всеуслышание. Помню, до меня тогда только и дошло, что мне, возможно, предстоит со временем стать о-очень большим начальником, и я от гордости аж вспотел. На самом деле и это было психологическим тестом, только в Школе нашу реакцию отслеживали куда тщательнее. Вначале то, что происходило в мои первые дни в интернате, повторилось почти один к одному, с той несущественной разницей, что кровати были все-таки одноярусные. К моему некоторому удивлению, не все абитуриенты вышли из подготовительных интернатов, были ребята и со стороны. Несомненно, Кардинал считал, что в поисках жемчужных зерен не грех перекопать как можно больше навозных куч. Из первых лет обучения в Школе запомнился один эпизод. Знаете, как это бывает: ты высунув язык решаешь задачу, а твой сосед сзади, слывущий самым крутым в группе, многозначительно пинает твой стул или даже, притянув тебя за ухо, шепчет нарочито мерзким голосом, что если ты не решишь задачу и ему, то на ближайшей перемене будешь иметь с ним дело... Помню, я послал "пахана" подальше и заработал на этом очко. Нет