ти исчерпаны. Продолжение рода - вот главное для представителей ее чудесного племени. "Как и для шаха," - подумал Хамрай. Но если для Балсара он делает все возможное и невозможное, то мимо клетки Саурры проходит ежедневно не глядя в ее сторону. Конечно, можно отвезти ее обратно, там она найдет соплеменника, который зачнет в ней новую жизнь, и пусть перед самой смертью, но она исполнит долг, будет счастлива... Но кто, кроме самого Хамрая, сможет одолеть превратности невероятно долгого и опасного путешествия к горе Каф? Пожалуй, никто. А ему некогда, он не может отлучиться из дворца - вдруг наблюдатель увидит знамение и Хамраю придется отправиться в путь. Хамрай с усилием оторвал взгляд от двух живых изумрудов ее глаз и заметил убогую обстановку клетки. - Я распоряжусь, и завтра же тебе доставят новые ковры и все необходимое, - пообещал он Саурре на прощание и поспешил отойти, пока глаза их вновь не встретились. Быстрым шагом он догнал подходивших к выходу из зверинца шаха и чужестранца. Хамрай старался не глядеть по сторонам, не обращать внимания на рыки, шипения и призывы, он боялся пробудить воспоминания, связанные с каждым невероятным существом и неизбежно вызвать к жизни давно затиснутую в дальние глубины души совесть - вредную старуху, не дающую спокойно заниматься делом. Шах и колдун стояли у последней камеры, и чужеземец с ужасом смотрел на прикованный в ней к стене человечий скелет. Скелет действительно выглядел кошмарно - полустлевший, светящийся тусклой зеленью, с огромными глазницами, которые, казалось, уставились прямо на зрителя. Кандалы сковывали руки и ноги мертвеца - но создавалось впечатление, что приковали его еще живым человеком и очень давно. При виде скелета в голову приходили мысли о бренности всего живого и превращении рано или поздно в подобную кучу жалких, хотя и жутких, костей. Плечи колдуна непроизвольно передернулись, на лице появилось едва заметное выражение отвращения и собственного превосходства над этими останками когда-то сильного и опасного человека. Хамрай усмехнулся. Знал бы иноземец, как страшен этот скелет и сейчас, как трудно справиться с ним - не каждому магу он по плечу. Не было в мире лучших сторожей, и два подобных скелета охраняли несметные, награбленные за двести лет, сокровища шаха. Хамраю удалось тогда пленить и подчинить себе в развалинах древнего, заброшенного еще до Великой Потери Памяти, индусского храма четверых скелетов. Но одного он уничтожил, так как полностью сделать покорным не смог. Этот живой скелет спал вековым сном, но мудрый шах не забывал о нем. Повелитель полумира догадывался, что когда-нибудь в мрачном страже возникнет нужда. - У великого шаха превосходная коллекция, - с несвойственным ему восхищением сказал колдун. - Подобного я не видел даже у могущественного короля Кирсана. Я благодарен великодушному шаху за доставленное удовольствие. Чернобородый опять склонился в земном поклоне. Он был поражен и напуган, шах оказался далеко не так прост, как он полагал. Балсар вновь самодовольно усмехнулся, хотя показ зверинца и не входил в его планы, это получилось случайно. Шах задумался: а не следует ли приводить сюда важных иноземных послов и самоуверенных сатрапов? Для внушения трепета и уважения. По винтовой лестнице они поднялись на третий этаж башни. Здесь Хамрай не жил - просторная зала служила только для проверки действенности очередного колдовства на снятие заклятия. Роскошью эти покои резко отличались от остальных помещений Хамрая, который тяготел к суровой аскетичной обстановке. Хамрай не был особо аккуратным и бросал многочисленные магические предметы где попало. Седобородый Гудэрз смахивал пыль, но перекладывать волшебные причиндалы, таинственные реторты и непонятные диковины не решался. На специальном низком столике сразу у входа стоял золотой поднос с приготовленными иноземцу сокровищами. Бриллиантовая диадема играла всеми цветами радуги в ярком освещении. Когда процессия вошла в покои, прекрасная женщина, восседающая на атласных синих подушках, подняла голову. Она находилась в просторной комнате, у которой вместо стен были толстые прутья, как в в клетках зверинца. С боку в комнату вела прочная дверь, которая запиралась на огромный засов, но сейчас была открыта. Недалеко от двери возвышался излучающий свет столб из несметного количества крупных магических кристаллов. Старый Гудэрз поклонился вошедшим и вышел - все приготовлено, на сегодня он больше не нужен. Хамрай закрыл за ним дверь. Телохранители расположились у выхода по обе стороны - клинки наготове, потушенные факела оставлены за дверью. Хамрай не отрываясь смотрел на колдуна. Тот отвел взгляд от подноса с золотом и огляделся. Чужестранец едва заметно вздохнул при виде нагой красавицы (живой, из плоти и крови, не магической). Но заметив столб из магических кристаллов он вздрогнул и испугался по-настоящему, румянец сполз с холеного лица чернобородого. И Хамраю стало все постыло, обрыдло, безнадежно... Он вспомнил девять девушек, еще девочек - испуганных и красивых, не успевших ничего узнать в своей короткой жизни. Вспомнил о надругательстве колдуна над их невинными телами, напрасно загубленные души. Вспомнил расширенные, полные чистых слез глаза... Посмотрел на сидящую в ожидании темноокую красавицу из гарема шаха - пышнотелую, мужчиной не тронутую... Хамрай знал: через это придется пройти, шах не отступит... - Мое задача исполнена, - прервал тягостное молчание колдун. - Глаз великого Алгола снял заклятие с благородного шаха. Против воли глаза колдуна стрельнули в сторону столба из магических кристаллов, но он тут же взял себя в руки. Он не понимал предназначения столба, не понимал, хотя мог догадываться, предназначения решетки, но почувствовал, что столкнулся с силой, гораздо превосходящей собственную. - Шах Балсар всегда держит обещания. Это принадлежит тебе, - произнес повелитель, делая широкий жест рукой. Халат распахнулся, показав обнаженную грудь, виднелись покрытые жестким черным волосом ноги, наспех обутые в сапоги, но вид его все равно был преисполнен величия и мужской красоты. Не мешкая, чернобородый раскрыл зев объемистого мешка и осторожно, чтобы не разронять, ссыпал монеты туда. "Цепочки-то во дворе забыл, - подумал Хамрай, и тут же злорадно констатировал: - Хотя вряд ли они ему еще понадобятся". Колдун на секунду замер, подумал и сунул в мешок и золотой поднос. Не спеша затянул веревку на горловине мешка. - Я премного благодарен щедрейшему шаху, но обстоятельства вынуждают меня откланяться. Меня ждет служба королю Кирсану. - Ты не задержишься поглядеть на результаты колдовства? Шах приподнял смоляную бровь и указал на три кресла у решетки. Перед креслами стоял стол, заставленный фруктами, посреди возвышался хрустальный графин с янтарным игристым вином, которое доставлялось во дворец специально для Хамрая и его гостей из далеких северных стран. Колдун кинул быстрый взгляд на дверь. Невозмутимые телохранители едва заметно приподняли кончики клинков. Колдун поклонился и сказал с чуть слышной хрипотцой: - Я счастлив принять предложение высокомудрого шаха. Нилпег подошел к столику, сделав приглашающий жест рукой. Пока колдун шел к креслу, не выпуская из рук отяжелевший мешок, Нилпег налил ему в узкий серебряный кубок вина. Колдун сел в кресло, ожидая дальнейших действий шаха, ничего хорошего ему, по всей видимости, не суливших. Чуть поклонившись чужестранцу с уверенной неприятной улыбкой, Нилпег взял со стола красное яблоко и подкинул вверх. Свистнул клинок в стремительном неуловимом движении и Нилпег протянул гостю две аккуратные половинки сочного плода. Тот кивком поблагодарил. Хамраю уже не было необходимости скрывать от колдуна магическую силу, но и выпячивать напоказ не желал, не в его характере. Он подошел к магическому столбу - своей тайной гордости, изобретению, без которого шах давным-давно бы погиб. Фаррух Аль Балсар хорошо это знал. Ему тоже была тягостна предстоящая процедура, он понимал, что она неизбежна. Шах снял перевязь с мечом, бережно передал одному из воинов, приблизился к столбу и встал у стены, так что столб как раз оказался между ним и распахнутой дверью в комнату обнаженной женщины. У выхода на лестницу остался один воин, двое по знаку Хамрая подошли к дверям комнаты красавицы и встали по обе стороны, отлично зная, что им надлежит делать. Хамрай постарался избежать внешних эффектов, рассчитанных на публику, желая подчеркнуть иноземцу всю пропасть между их методами и, соответственно, достигаемыми результатами. Столб засветился на пределе необходимого; невесомый, но густой розовый туман окутал фигуру шаха. Туман уплотнялся и стороннему наблюдателю показалось бы, что он впитывается в столб. Через какое-то время из магического столба в противоположную сторону начал сочиться такой же туман. Он перетекал в комнату, и сразу за порогом клубился, сгущаясь. Наконец Хамрай произнес заклинание, туман полыхнул мириадами искр и исчез во мгновение ока. За порогом стояла точная копия шаха, его полный двойник. Двое воинов мгновенно захлопнули прочную дверь и заперли на тяжелый засов. Настоящий шах, шах-первый, тяжело вздохнул и направился к центральному креслу - он мог теперь лишь смотреть, больше от него ничего не требовалось. Как и от Хамрая, впрочем, тоже. Чернобородому же самозванцу из северных земель оставалось только уповать на чудо - на то, что колдовство все же возымело желаемый результат. Шах-второй бросился к несокрушимой двери, стукнул в бессильной ярости кулаками в равнодушное кованое железо, контрастирующее с изысканным убранством комнаты. Двойник ничем не отличался от оригинала - ни внешностью, ни мыслями. За исключением того, что шах-первый будет и дальше править страной, наслаждаясь жизнью, а двойнику придется погибнуть во благо первого. Погибнуть в любом случае, ибо даже если испытание пройдет успешно и заклятие Алвисида окажется снято, то многомудрый повелитель не допустит существования ничем не отличающегося от него человека. И двойник великолепно знал, зачем в подлокотнике центрального кресла торчит неприметный рычажок... Но двойник тоже был шахом и обладал чувством достоинства. Если ничего другого не остается, то нужно с честью исполнить долг. Пораженная увиденным красавица сидела на подушках, поджав под себя ноги и прикрыв руками грудь, словно пытаясь защититься. У Хамрая перед глазами вновь встали испуганные глаза погибших девушек, их острые локотки, прикрывавшие маленькие груди. Шах-второй восстановил дыхание, повернулся к женщине и улыбнулся ей. Подошел, сел рядом, нежно провел ладонью по шелковистым волосам. Она расслабилась, внезапный испуг отпустил ее. Помня свое предназначение в жизни, она ответила ему на ласку... Телохранители, убедившись что запор держит прочно, заняли место у входа в покои. Хамрай неторопливым движением потушил сияние магического столба, провел по нему рукой - кристаллы чуть подрагивали, словно живые, и были теплые. Энергия, бушевавшая в них несколько минут назад, еще не успокоилась. Хамрай прошел в дальний угол зала, где стоял большой сундук, заставленный всякими ненужными предметами, вроде индийских фарфоровых ваз и бронзовых римских подсвечников. Среди них выделялся пожелтевший от времени, но не потерявший остроты режущей кромки, зуб китайского дракона, убитого Хамраем в одно из путешествий в горы Тибета. Хамрай не желал, в отличие от остальных, жадно впитывать глазами то, что происходит в роскошной комнате-клетке. Воины были самыми доверенными и преданными людьми шаха, умевшего ценить молчание - шах не стеснялся того, что они присутствуют при столь откровенной интимной сцене. Давно, когда Хамрай впервые проводил испытание, великому шаху было противно смотреть на себя, жадно занимающегося любовью, со стороны - довольно неприятное зрелище. Тогда шах искренне переживал, что гибнет он сам, его точная копия. Теперь привык к этому. Привык к существованию, пусть и кратковременному, второго такого же как он человека. Постельная сцена близилась к завершению, два слившихся в едином движении тела издавали лишь стоны, переходившие чуть ли не в рычания. Краска пропала с лица настоящего шаха, руки вцепились в подлокотники кресла, пальцы непроизвольно нащупывали заветный рычажок. Двойник забыл про все на свете и самозабвенно предавался любви - шах-первый ждал, развязка приближалась. К чернобородому колдуну возвратилась былая самоуверенность, он считал, что все обошлось - как он полагал, если не случилось сразу, то уже и не случится. Хамрай горько усмехнулся: иноземец не знает как действует заклятие. - Я же говорил, что великому шаху не стоит ничего опасаться, - безаппеляционно заявил наглец. - Богоподобный шах может спокойно наслаждаться любовью с женщинами - глаз Алгола снял заклятие. Эти слова его и погубили... Или, наоборот, сильно облегчили участь, ибо не избежать бы ему иначе остро отточенного кола, обильно смазанного бараньим салом, который мускулистые палачи вонзили бы ему в задний проход... и мучительных дней ожидания избавляющей от страданий смерти. Колдун еще не закончил гордой тирады, как двойник шаха выгнулся дугой в исступлении оргазма, издавая звериное рычание наслаждения. В тот же момент кожа с лица двойника, словно потеряв связующие нити и неимоверно отяжелев, во мгновение ока стекла по сильному телу. Глаза вылетели из орбит и как две лягушки плюхнулись на живот красавицы. Женщина дернулась безумно, помещение заполнил дикий животный крик, холодящий сердце... Наложница билась в умопомрачении, пытаясь вырваться, но перерождающийся двойник, разом огрузневший, сидел на ней верхом, уничтожая возможность для спасения. Пальцы шаха-первого в негодовании соскочили с рычажка, забыв прекратить тягостное и уже ненужное жестокое представление, и щелкнули повелительно в направлении самоуверенного бахвала из северных земель, поклоняющегося ненавистному Алголу. Волосы колдуна зашевелились от увиденного, он не отрываясь смотрел на проявляющегося монстра. Выражение безрассудного ужаса, смешанное с невероятным изумлением, навечно застыло на лице чужеземца - повинуясь жесту властелина Нилпег острейшим клинком отсек голову самозванца. Кровь залила щегольские одежды колдуна, тело враз обмякло, голова покатилась по густому ворсу ковра, оставляя за собой вишневый след. "Опять Гудэрз будет ворчать," - устало подумал Хамрай и бросил взгляд сквозь решетку, откуда несся непрекращающийся вопль прекрасной жертвы, досадуя, что шах медлит нажать рычажок. Волосы на двойнике шаха мгновенно потеряли свой цвет и, словно опаленные внутренним огнем, свернувшись в тончайшие спиральки, рассыпались в разлетевшийся по комнате серый пепел. Обнажившийся череп лопнул, как перезрелая тыква, заляпав ошметками плоти женщину, потерявшую от страха разум. Кожа двойника треснула и слезла, словно кожура с шелушащегося гороха; из туловища вылезла новая голова, еще вся в крови, но уже оформляющаяся в нечто невообразимо мерзкое и безобразное. Из-под отваливающейся кожи появились волдыри перерождающей плоти. Так действует заклятие Алвисида. Много раз видел подобное Хамрай, и каждый раз зрелище вызывало в нем неудержимую тошноту, ужас и отвращение. Хамраю не терпелось прекратить жуткое действие заклятия Алвисида, заставить умолкнуть раздирающий душу предсмертный вопль красавицы, смешанный с ревом рождающегося в муках монстра. Словно услышав мысли Хамрая, шах наконец-то нажал на рычаг - огромная многотонная каменная плита, скрытая в потолке, стремглав рухнула на бьющихся в судорогах наложницу, потерявшую всю привлекательность в отчаянных попытках вырваться, и отвратительного монстра, который вскоре был бы в состоянии переломить крепкие прутья решетки, словно тонкие лучины. В зале воцарилась оглушающая тишина. Все кончилось. Шах, без кровинки в лице, встал и молча направился к дверям. К глубокому разочарованию, что заклятие так и не удалось снять, примешивалась досада - как и Хамрай, шах не любил напрасных человеческих жертв, особенно когда гибнут желанные и запретные для него прекрасные женщины. Один из телохранителей торопливо вышел на лестницу зажечь факела. Хамрай остался один. Он прошел к креслу, сел, налил в кубок вина, задумчиво отхлебнул. - Вот так вот, всесильный колдун, не помог тебе твой Алгол, - обратился он к обезглавленному самозванцу. - Теперь твоя участь - стать пищей любимцу Гудэрза. - Он вздохнул, сделал еще глоток терпкого вина и произнес: - Все гораздо проще, чем полагал ты, и бесконечно сложнее, чем когда-то полагал я. Сколько он просидел задумчиво глядя на каменную плиту, похоронившую красавицу и чудовище, Хамрай не знал. В ушах звенел предсмертный крик обезумевшей женщины, перед глазами стояли худенькие девичьи руки, прикрывающие в испуге едва прорезавшиеся грудки... Хрустальный графин опустел наполовину, кровь на одежде поверженного колдуна запеклась и побуровела. Прервал оцепенение Хамрая ворвавшийся в комнату седовласый Гудэрз. - Хозяин! - Старый слуга остановился на пороге и схватился рукой за левую половину груди, пытаясь унять одышку. - Хозяин, там... там, наверху... Знамение! Знамение! Хамрай вскочил. Охватившее волнение заставило задрожать. Наконец-то! Как долго он его ждал, уже потерял веру, что когда-нибудь оно будет еще раз. Это - настоящее. Не какой-то там чернобородый бахвал, подобно сотням предшественников, бесславно закончивший свое шутовское представление. Знамение - это надежда. Хамрай обогнал медлительного старика и словно молодой орел взлетел по лестнице на крышу башни. Там стоял, облокотившись о камень перил, дежурный наблюдатель и глядел в высь, широко раскрыв рот. В черном бархатном небе, на фоне бесчисленных искорок звезд разворачивалась огромная зеленая спираль - змея Алвисида, сомнений быть не могло. На внутреннем конце светящейся спирали было утолщение и в нем разливалась ослепительная кроваво-алая точка, словно глаз змеи. Один из потомков Алвисида, но всего третий за полтора столетия, обладающий пусть и скрытой, скованной, требующей освобождения силой, родился. Третий - магическое число. Он должен исполнить предсказание. К сожалению, сам наследник не может снять заклятие. Но он может вывести из небытия своего поверженного божественного предка. Только Алвисид, как сказано в пророчестве, освободит шаха Балсара и его преданного слугу от опостылевшего воздержания. Четверо богов не могли убить бессмертного брата - они расчленили поверженного Алвисида и разбросали по миру девять частей его, чтобы никто не смог оживить сына бога. Но Алвисид словно догадывался об этом перед гибелью... Первого наследника Алвисида Хамрай ждал более ста лет и узнал о нем случайно. Он разыскал его в Британии, когда тот уже принял священный сан. Наследник оказался истинным христианином, и никакие уговоры не смогли заставить его покинуть родную епархию. Магические чары, подчиняющие волю бессильны против наследников бога. Второй, родившийся в Карфагене, согласился помогать, соблазненный обещаниями и посулами Хамрая. В огненной пустыне он добыл при помощи Хамрая голову Алвисида и Хамрай говорил с поверженным богом. Но наследник погиб в следующем путешествии за торсом Алвисида в угрюмых колдовских тевтонских лесах. Погиб глупо и бездарно, по собственной оплошности. Хамрай запоздало клял себя, что не предостерег от соблазнов и опасностей, что не уберег. Даже алголиане, желавшие возродить своего бога, не сумели помешать гибели наследника Алвисида... И вот - третья возможность. Не составило никакого труда узнать, что его и шаха надежда, возможно последняя, - мальчик. Родился в далекой Британии (опять Британия, уже хорошо знакомая Хамраю!), за тысячи миль отсюда. Не ранее как полчаса назад, и сейчас, наверно, истошно орет на руках матери. Или кормилицы: это выяснится чуть позднее. Огромная змея в небе дружески подмигнула Хамраю кровавым глазом и растворилась в бескрайнем небе. Пора собираться в дорогу - до Британии путь не близкий!  * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ПЛОТЬ АЛГОЛА *  "Когда ты зорок, как всегда, взгляни: Не видишь разве их кивков ужасных И как зубами лязгают они?" Данте "Божественная комедия" Глава первая. ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ, МЕНЯЮЩЕЕ ЖИЗНЬ "Нельзя любить и уважать Других, как собственное я, Или чужую мысль признать Гораздо большей, чем своя." Уильям Блейк Лес плотно подступал к дороге - словно едешь по узкому и невероятно длинному коридору. Стволы вековых деревьев взметнулись к небу, оставляя для жарких солнечных лучей лишь неширокую щель. В глубине дороги, казалось, тупик - все те же поросшие мхом и лишайником неохватные стволы. Случайный путник неуютно чувствовал бы себя проезжая здесь, за каждым деревом мерещился свирепый разбойник - милосердия не ведающий, с зазубренным о черепа предыдущих жертв топором в волосатых руках. Но на красивом лице сэра Отлака Сидморта, графа Маридунского, не было и намека на какое-либо подобие страха. Он ехал по своей земле, он здесь хозяин - ему ли боятся лесных духов либо мерзких разбойников, шайка которых, предводительствуемая его бывшим вассалом, ошивалась в дремучих лесах? Да если бы и по чужой территории продвигался он - так что же? Разве он не опытный бесстрашный рыцарь? Разве не едет сейчас с ним старший сын, благородный рыцарь сэр Педивер, оруженосцем у которого третий сын - Морианс. Разве сэр Отлак не во главе отряда из отборных, закаленных битвами бойцов? Нет, не опасность негаданных нападений беспокоила сэра Отлака, а приближающаяся встреча с королем Пенландрисом Сегонтиумским - ближайшим соседом. Король тоже отправляется в Камелот на Совет верховного короля и рыцарский турнир. Несколько дней назад Пенландрис просил руки средней дочери сэра Отлака для своего наследника, принца Селиванта. Ох, если бы речь шла о младшем сыне короля Сегонтиумского - Ламораке, сэр Отлак ни мгновения не сомневался бы. Но Селивант беспробудный пьяница и буян - такого счастья для любимицы благородный сэр Отлак не желал. Но и портить отношения с королем Пенландрисом в момент, когда решаются судьбы родной земли, когда все силы надо сосредоточить для приближающейся решающей войны с ненавистными саксами, захватившими большую часть Британии, было крайне нежелательно. Государственные интересы превыше личных. До тупика лесного коридора оставалось совсем немного, мерное цоканье копыт трех десятков лошадей за спиной успокаивало, но решения граф до сих пор не принял. На самом деле дорогу не преграждала сплошная стена деревьев - за резким поворотом лес кончался. Там на перекрестке сходились дороги ведущие из Маридунума и из Сегонтиума. Там два знатных рыцаря должны встретиться сегодня в полдень, чтобы в столицу, к верховному королю бриттов Эдвину Пендрагону ехать вместе. Надо принимать решение - согласиться на предложение и сделать любимую дочь красавицу Лионесс несчастной, либо отказать и заиметь в лице могучего соседа непримиримого врага в то время, когда сам Бог велит им выступить вместе против иноземных захватчиков, когда победа как никогда реальна и близка... Сэр Отлак тяжело вздохнул, не зная ответа. Из-за поворота стремительно показались три всадника и сэр Отлак вздохнул еще раз. Первыми скакали на резвых жеребцах его четвертый сын Уррий - четырнадцатилетний сорванец, которого пора отдавать в оруженосцы, и приемный сын сэра Отлака, сверстник Уррия, Эмрис. Полчаса назад мальчишки решили посоревноваться чья лошадь быстрей, и сэр Отлак кивнул, разрешая забаву. Третьим был младший сын короля Пенландриса - принц Ламорак. Значит, многоуважаемый сосед уже дожидается у перекрестка. И хотя род сэра Отлака не менее древний и уважаемый, (первые упоминания о Сидмортах появляются в летописях задолго до Великой Потери Памяти), а слово Отлака в Совете верховного короля ценится выше слова Пенландриса, негоже заставлять ждать короля. Но и выказывать спешку недостойно благородному рыцарю. Ламорак обогнал приятелей, резко остановил коня пред сэром Отлаком. Склонился в низком поклоне. - Рад приветствовать вас, сэр Отлак, от имени отца. Он ждет вас, чтобы разделить совместно тяготы пути в столицу. Тяготы пути - это совместная пирушка в таверне у переправы и бесконечные разговоры о подвигах вместо ночлега... Под веселый перепев арфы и с молоденькими вертихвостками на коленях. Сэр Отлак улыбнулся. Все-таки король Пенландрис бесстрашный рыцарь, веселый собутыльник и отменный товарищ. Неблагородно отказывать ему в желании породниться. И неразумно. - Я прошу разрешения сэра Отлака пожить в вашем замке до возвращения отца, - попросил Ламорак. - Конечно, - ответил граф, потрепав коня по загривку. - В моем замке всегда рады тебя видеть. Ламорак поклонился, довольный блеск сверкнул в озорных голубых глазах. Лица Уррия и Эмриса тоже посветлели - это хоть как-то скрашивало разочарование от того, что их не берут на рыцарский турнир, хотя возраст уже позволяет и обязывает. Но вот и Ламорака, оказывается, король Пенландрис тоже не взял с собой. Ламорак с семи лет жил в Рэдвэлле, родовом замке графов Маридунских, на воспитании у сэра Отлака и совсем недавно возвратился в отчий дом. Принц крепко подружился с Уррием и Эмрисом, которых граф, против принятых обычаев, воспитывал сам - и потому, что на службе сэра Отлака вот уж десять лет состоял престарелый сэр Бан, лучший воин Британии, равного которому во владении мечами нет во всем христианском мире, и потому, что Маридунское аббатство одно из самых прославленных в королевстве - монахи обучали мальчиков манерам, истории и грамоте, хотя последнему и без особых успехов. Но в историю друзья были просто влюблены и часами могли рассказывать о подвигах короля Артура и его славных рыцарей. И в боевых искусствах все трое были самыми прилежными учениками, что не могло не вызывать одобрения стареющего сэра Отлака. Особенно графа радовали успехи Уррия, которому вскоре предстояла самостоятельная жизнь вдали от родового гнезда, и Эмриса - тайной гордости и постоянной заботы, стоящей сэру Отлаку многих седых волос. - Возвращайтесь в замок, - твердо сказал граф сыновьям, - вы и так доехали до границ владений. Он поймал умоляюще-тоскливый взгляд Уррия и суровое отцовское сердце на миг защемило. "Знаю, знаю, о чем хотите просить меня, - подумал граф. - И по возрасту должны ехать со мной, но не могу вас взять." Вопрос о сыне будет обсуждаться на Совете, и сэр Отлак догадывался какое решение примет верховный король накануне решающей битвы. Поэтому добавил, хотя не собирался: - Но я обещаю, в походе против саксов вы, Уррий и Эмрис, будете со мной. Сэр Отлак видел какую внутреннюю бурю чувств вызвали его слова в душах юных воинов и порадовался - иначе и не могли отреагировать будущие рыцари. - Доброго пути, отец, - сказал Уррий. - Доброго пути, братья. Сэр Отлак кивнул и тронул поводья. - Доброго пути, сэр Отлак, - по очереди сказали Ламорак и Эмрис, уступая дорогу графу и его спутникам. - Счастливо оставаться, братья, - проезжая мимо юношей, насмешливо сказал Морианс. Старший брат Педивер тепло улыбнулся им, а Морианс, всего лишь оруженосец и сам впервые едет на турнир, поддразнивает. На полтора года старше Уррия и Эмриса, а нос задирает. Уррий многозначительно потер у себя под левым глазом. Морианс смутился и отвернулся от троих друзей, незаслуженно оставляемых с женщинами, когда мужчины едут на турнир. Под левым глазом Морианса желтел огромный синяк, уже поблекший. Морианс решил поучить тренирующихся младших братьев владению мечом, пусть и деревянным. Вот теперь и едет под взгляды столичных красавиц с непристойно подбитым глазом. Друзья весело расхохотались, провожая Морианса взглядами. Вскоре кавалькада скрылась за поворотом. Юноши неторопливо поехали домой. До замка больше трех часов быстрой езды, но день только приближался к полудню. С Ламораком сводные братья не виделись с самой зимы и им было о чем поговорить. От удаляющегося отряда отделился всадник на каурой кобыле и, не приближаясь к друзьям, поехал за ними. Это был немой Триан - то ли слуга, то ли телохранитель Уррия и Эмриса. Он всегда держался на некотором удалении, готовый в любой момент придти на помощь. Сводные братья привыкли к нему, как к собственной тени. Впрочем, они не всегда проводили время вместе, и тогда Триан сопровождал одного из них, чаще Эмриса, а второго - кто-либо из воинов замка. x x x Новости сыпались из соскучившихся друг по другу юношей, как зерна из прохудившегося мешка. Между прочим Ламорак сообщил: - У меня сын родился полмесяца назад. Уррий от потрясения подпрыгнул в седле, и чтоб не свалиться на дорогу вцепился в густую гриву коня. Вот это да! А ведь Ламорак на полгода младше их с Эмрисом! И тут же другая мысль пришла ему в голову: - Ламорак, у тебя же нет супруги! Услышав эти слова, Эмрис обидно хмыкнул. - Разве для этого нужна жена? - удивился Ламорак. - Вон сколько смазливых служанок во дворце. У вас же не меньше! - Тут Ламорак тоже остановил коня и посмотрел на друга. - А ты что еще с женщинами не... Уррий смутился. Непонятное страстное желание жгло ночами тело, но он гнал от себя срамные мысли, повторяя, что прежде всего необходимо стать рыцарем, а уж потом... Пронзительно-зовущие взгляды служанок, в особенности черноволосой Сарлузы, одаривающей его восхитительными улыбками, иногда возбуждали желание отвести красотку в укромное место, но рыцарское воспитание не позволяло ему так относится к прекрасному полу. У Уррия еще не было дамы сердца, и он полагал, что эту награду надо заслужить. К тому же, он боялся: вдруг неправильно расценивает взгляды черноволосой служанки, ее призывные движения пышных форм. И она опозорит его отказом, осмелься Уррий предложить ей... Вот если бы она сама прямо сказала, чего хочет! - А я-то думал, ты давно милуешься с этой, как ее, служанкой, что в наших комнатах убирает... а, Сарлузой, - произнес Эмрис. - Я сам с ней хотел, да потом заметил, как вы друг на друга смотрите... - Ты... Хотел... - Уррий справился со смущением и выпрямился в седле. - Ты уже знаешь женщин? - Конечно, - пожал плечами Эмрис. - Я думал, ты тоже... - Нет, - честно и даже гордо заявил Уррий. - Без благословения отца и Бога я... - Ну и дурак, - оборвал Ламорак. Отношения между друзьями были простые - в случае чего подерутся на кулаках, к вечеру вновь будут вместе смеяться. - А вот твой сын, - спросил Уррий Ламорака, - как же он? - Какое мое дело? - пожал плечами Ламорак. - Мало ли бастардов бегает? Эмрис побледнел, правая рука непроизвольно потянулась к месту, где у доблестного рыцаря висит меч. Но он тут же взял себя в руки и, ни слова не сказав, одернул куртку из оленьей кожи и пустил коня шагом. Приятели медленно двинулись следом. - Твой отец знает о ребенке? - продолжал допытывать Ламорака Уррий. - Зачем? Служанка - сирота, мало ли с кем загуляла. Вот если бы у нее был отец и прознал бы, тогда, может быть, пришлось бы как-то откупаться... Эй, Эмрис, что с тобой? - Нет, ничего, - ответил тот. И добавил задумчиво: - Я тоже не знаю своего отца. Ламорак хлопнул себя по лбу рукой. - Забыл совсем! - воскликнул он. - Если ты обиделся, Эмрис, извини. Но тебя-то это не касается. Кажется, я знаю чей ты сын! - Чей? - в один голос воскликнули Уррий и Эмрис. Этот вопрос все время терзал Эмриса и Уррий искренне переживал за сводного брата. Он даже осмелился как-то спросить отца, но тот нахмурил брови и сказал, что когда придет время они узнают. - Ты только не падай с коня, - весело произнес Ламорак. - Твой отец - верховный король Британии, а ты - наследник короны! - Кто тебе сказал? - стараясь говорить спокойно, поинтересовался Эмрис. - Разве такую тайну кто расскажет? - пожал плечами Ламорак. - Сам догадался. - Ну... - разочарованно протянул Уррий. - Так можно заявить, что он - сын Божий... - Действительно, - пробормотал Эмрис, но вспыхнувшая безумная искра веры в слова Ламорака не давала покоя. - Но почему ты так решил? Ламорак сделал серьезный вид и принялся объяснять. И Уррий и Эмрис внимали с неподдельной заинтересованностью, оба хотели верить в неожиданное заявление Ламорака, и оба желали, чтобы он их убедил. Обтянутый тугой материей соблазнительный зад черноволосой служанки, стоящий перед глазами Уррия последние минуты, испарился словно пух от жара костра. - Верховные короли Британии, - говорил Ламорак, - со времен короля Артура следуют традиции, сами знаете - помните отец Свер рассказывал? Первенец верховного короля, объявленный законным наследником, всегда тайно отдается на воспитание какому-нибудь знатному рыцарю. И только этот рыцарь, да тайный опекун-хранитель, назначенный королем и Богом, знают тайну. - Помним-помним, - нетерпеливо перебил Эмрис, - но почему ты решил, что именно я наследник? Может я просто незаконный сын сэра Отлака? - Так все сходится! - удивленный непонимаем друзей воскликнул Ламорак. - Пока ничего не сходится, - сказал Уррий. - Ну смотрите, - вздохнул Ламорак, - о наследнике короля Пендрагона объявили четырнадцать лет назад, значит в любом случае, он сверстник Эмриса, этого-то отрицать не будете? Потом, все наследники со времен Артура, до коронации носят имя Эмрис! Ламорак торжествующе посмотрел на друзей. - Это не доказательство, - резонно решил Эмрис. - В нашем замке с десяток Эмрисов, очень распространенное имя. - Хорошо, - согласился Ламорак, - а почему у тебя белый конь? Ты его себе сам выбирал? - Нет, сэр Отлак сказал, что я буду ездить на нем, вот и все. - Сэр Отлак! - с видом победителя повторил Ламорак. - А белый пес Кабаль, с которым ты охотишься, откуда он, кто придумал ему имя? - Сэр Отлак, - снова признался Эмрис, - он подарил мне и Уррию по щенку, они уже были с кличками... К чему ты это? - Я специально интересовался у настоятеля нашего монастыря и он сказал, что белые цвета - цвета короля Артура, у него был белый конь в отрочестве и белый пес Кабаль! Уррий присвистнул. Это серьезно, такие совпадения вряд ли случайны. - А кто же тогда, если допустить, что ты прав, тайный опекун Эмриса? - спросил он. Ламорак не растерялся: - В преданиях говорится, что Мерлин, бывший опекуном юного Артура, жил под видом отшельника в часовне. На землях сэра Отлака аж три часовни - выбирай любого отшельника, все подходят под роль опекуна. Тут он был прав. На землях графа Маридунского находились три часовни - Белая на Холме Великана, Красная у Трехозерья и на западной окраине - часовня Медленного Времени. Почему последняя так называлась никто не знал, ребята любили ее обитателя, чернобородого гиганта Бэлмора, и не понимали, почему он решил уединиться в густом лесу. - Если ты прав, то я бы хотел, чтобы опекуном оказался Бэлмор, - сказал Эмрис. - Хотя и отшельник Белой часовни вполне подходит... Они никогда не отказываются разговаривать с нами, рассказывают много интересного. На нас с тобой, Ламорак, только Фракс ворчит, лишь Уррий его чем-то очаровал. А Бэлмор действительно мог бы оказаться тайным опекуном - относится к нам очень хорошо. Но это потому, что Уррий - сын сэра Отлака, и мы возим им провизию. Ты не убедил. Он сказал таким тоном, что и Уррий, и Ламорак поняли - убедил. Эмрис поверил, хотя не желал примерять на себя сломя голову роль наследника верховного короля, чтобы не разочаровываться потом. Ему требовались еще доказательства. - К тому же почему десять лет назад в ваши края переехал лучший боец сэр Бан? Да чтобы научить своему мастерству принца! И еще. Помнишь, ваша кормилица рассказывала, что тебя похитили то ли в год, то ли в два? Тогда сэр Отлак погнался за похитителем и еле разыскал его, тебя отнял, а разбойника приколол копьем к дубу. Стали бы тебя похищать, если бы ты не был сыном верховного короля, единственным его наследником! - Вот тут ты как раз ошибся! - рассмеялся Уррий. - Похитили тогда меня, а не Эмриса. Непонятно зачем - наверно, чтобы досадить отцу? - Да, - подтвердил Эмрис. - Кормилица и няньки много раз рассказывали, как украли Уррия. - Ну и что? - удивился Ламорак. - Сами же говорите - неизвестно зачем разбойник украл Уррия. Ясно зачем! Просто перепутал вас - попробуй отличить ребенка один от другого! - Действительно, так могло быть, - задумчиво произнес Уррий. - Черт возьми, Ламорак, ты, вполне вероятно, и прав. Тогда понятно, почему нас не взяли на турнир. Эмрис с Ламораком удивленно посмотрели на товарища. - Все очень просто, - пояснил тот. - По традиции наследника представляют верховному королю перед битвой, не говоря наследнику кто он такой. А до этого наследник живет безвылазно у приемного отца. Война еще только готовится, отец поехал на турнир. Но ведь слышали же - он обещал нас взять с собой в боевой поход! - Да, все сходится, - сказал медленно Эмрис и вдруг резко пришпорил белоснежного коня. Уррий и Ламорак направили коней вслед за ним, стараясь не отставать, но и вопросами не донимали. Вероятность того, что Ламорак ошибается все же оставалась. На почтительном расстоянии, но не выпуская юношей из виду, следовал Триан на неказистой, но резвой кобыле. Наконец Эмрис осадил коня. - Ты кому-нибудь рассказывал о своих догадках? - неожиданно спросил он Ламорака. - Да. Когда я сообразил, я рассказал настоятелю нашего монастыря, вы видели его. Это он подсказал мне насчет Кабаля, я бы сам и не вспомнил. А потом меня расспрашивал мой отец, долго крутил ус в раздумьи и отослал прочь. Я случайно подслушал как он разговаривал с Селивантом. Селивант просит руки вашей Лионесс, так они теперь еще хотят женить тебя, Эмрис, на моей сестре. - Вот еще - жениться! - фыркнул Эмрис. - И не подумаю даже. - Так тебя никто и не спросит, - ответил Ламорак. - Тут ты себе сам противоречишь, - вмешался Уррий. - Если Эмрис - сын верховного короля, то без его благословения мой отец ни за что не согласится. А как может верховный король благословить наследника, если он еще не представлен? - Ну, не знаю... А вот о свадьбе Селиванта говорят как о деле решенном. - Отец, наверное, согласится, - кивнул Уррий, - он всегда мечтал породниться с вашим родом. Но если Селивант хоть раз обидит Лионесс, я убью его, несмотря на то, что он твой брат. - Или я, - сказал Эмрис, и Ламорак понял, что они сдержат слово. - Бросьте вы, - поморщился принц. - Селивант, конечно, дурак дураком, но не настолько, чтобы обижать жену. Он ее и видеть-то будет хорошо если раз в месяц - лишь бы детей рожала. Баб у него что ли мало? Я тебя, Уррий, не понимаю. Вот вы о какой-то чернявой говорили, я ее не помню, но все равно. Хочется - бери, как и подобает бесстрашному рыцарю. Рыцарь он ведь не только на поле брани, но и в постели храбр и решителен. - Я еще не рыцарь, - возразил Уррий. - Будешь, - уверенно сказал Ламорак. - Зря что ли мой отец - король, имеет право кого хочешь посвятить. Вот увидишь - вернутся с турнира и Морианс будет посвящен. И вас посвятит. - Для посвящения в рыцари необходим какой-либо подвиг. Они же не на битву отправились, а на турнир. На турнир оруженосцев не допускают. Если только на отца по дороге не нападут... разбойники, скажем... - Не беспокойся, - ответил Ламорак, - нападут разбойники - нехитрое дело. Если Морианс не полный дурак - будет рыцарем в самое ближайше время. Или вот сэр Катифен - какой он подвиг совершил? а ведь давным-давно рыцарь. просто на арфе здорово играет. Вот его отец и посвятил. А уж вас-то тем более посвятит. - Ну, ладно, - Уррию не давала покоя мысль о женщинах. - А как же дама сердца, ради которой и совершает рыцарь свои подвиги? - Дама сердца! - воскликнул Ламорак. - Даме сердца ты посвятишь лучшие порывы души - тело-то здесь причем! Нет, я так считаю: настоящий рыцарь делает то, что хочет. Хочется тебе черноволосую служанку - бери и не спрашивай. А если боишься - так и скажи! - Придумал тоже - боюсь! - выпалил Уррий и почувствовал, как щеки заливает горячая краснота. - Больно она мне нужна, я кого получше себе выберу, если понадобится. Да и старовата она для меня, ей уже, наверное, за двадцать! - Двадцать - самый сок, - со знанием дела щелкнул языком Ламорак. - У меня никого младше двадцати и не было-то! - А у тебя много женщин было? - неожиданно вновь вступил в разговор Эмрис. - Ну, немного - пятеро. Так и мне всего четырнадцать лет - вся жизнь впереди. - Если не убьют в первом же бою, - мрачно добавил Эмрис, думая о своем. - На все воля Божья. Тем более надо торопиться, - не растерялся Ламорак. - А то будешь хранить себя для дамы сердца, так и не успеешь с ней познакомитьс