Борис Зубков, Евгений Муслин. Взрыв
-----------------------------------------------------------------------
Авт.сб. "Самозванец Стамп" ("Библиотека советской фантастики").
OCR & spellcheck by HarryFan, 27 September 2000
-----------------------------------------------------------------------
Когда треснула земля и восемьдесят миль труб, шахт, реакторов и
лабораторных коридоров Пайн-Блиффа поглотила пропасть, мисс Брит еще была
жива. В тот момент она думала о дочери. Она пыталась вспомнить запах ее
волос, почувствовать прикосновение ее маленьких рук, увидеть ее улыбку,
услышать звонкий смех. Но видела она только плотные глянцевые листы бумаги
с изображением бело-желтого черепа, в пустых глазницах которого светились
зеленоватым мерцанием два бронзовых жука. Все это она видела и
чувствовала, когда пятисотфунтовая железобетонная балка треснула,
выскочила из покосившейся стены, погнула спинку кровати и коснулась ее
головы. Потом Карен Брит перестала существовать. Но то, что она задумала,
свершилось.
- Мне кажется, дорогая Карен, я нашел для тебя удивительно интересную
проблему. Крепкий орешек! Вернее, целый стручок неразрешимых задач.
Разнимаешь стручок на две половинки, и вот они, зеленые горошины проблем.
Такие кругленькие, лаковые проблемки! Пища для твоей умненькой головки!
Лэквуд был в ударе и веселился. Карен радовало, что он рядом и не
меланхоличен, как обычно.
- Положить тебе варенья, милый? Это простая айва, но я знаю маленький
секрет, в нее обязательно надо добавлять немножко лимонной кислоты. Мне
дала рецепт миссис Фаулер...
- В твоих ручках, дорогая, даже дистиллированная вода превращается в
небесный напиток...
Он говорит иногда удивительно банально. Или она просто придирается к
нему? Ведь и ее сообщение о рецепте миссис Фаулер не блещет
оригинальностью. Да, она просто придирается...
- Так все же об этой удивительной проблеме, Карен. Мы истратили
терпения на миллион долларов, а надежда на скорое решение так мала, что ее
приходится разглядывать через электронный микроскоп. Представь себе
огромный реактор, башню в шестьдесят футов высоты, вокруг которой мы
суетимся каждый день, как толпа ухажеров вокруг богатой невесты. Если бы
ты видела эту проклятую башню! Самое главное, что в любой момент она может
разлететься в клочья.
- И ты так спокойно говоришь об этом!
- Ничего не поделаешь, Карен. Химия! Я выбрал эту особу, зная ее
коварство. Один мой приятель, тоже химик, умер во время обеда. Он с
большим аппетитом лакомился цыпленком по-венски. Но увы! Плохо вымыл руки.
Башня, начиненная сюрпризами, или недостаточно чистые руки - не все ли
равно? Кому повезет, тот и в рисовой каше сломает палец. Но ты можешь нам
помочь! Окажешь огромную услугу, всем и лично мне.
- Удивительно! Фрэнк, я не имею никакого отношения к химическим
заводам.
- Я тоже так думал, пока не увидел твою диссертацию. Признаться, я
читал ее только потому, что она твоя. "Теория и структурные особенности
магнитного поля эритроцитов". Она так называлась?
- У тебя отличная память, Фрэнк, но если ты не попробуешь варенья, я
обижусь.
- Увы, дорогая, отличная память для исследователя - это только невод,
набитый старыми водорослями. А жемчужные раковины поднимают со дна моря
те, кто способен вывернуть наизнанку даже самые тривиальные идеи. Такие,
как ты, Карен!
- Может быть, откроем общество взаимного восхваления?
- Быть пайщиком фирмы под названием "Великолепные Идеи мисс Брит" не
так уж плохо. Ты даже не представляешь, какое значение имеет твоя
диссертация для всей нашей работы.
- Действительно, не представляю. Наверное, потому, что не имею в числе
своих знакомых башню высотой в шестьдесят футов.
- Пойми, Карен, все это очень серьезно. У нас действительно ничего не
получается. Внутри башни царит хаос. Хаос! Он возникает уже через три
минуты после начала работы реактора. Реакция выходит из-под контроля, и
весь процесс приходится гасить в аварийном порядке. Мы все превратились в
каких-то сумасшедших пожарников, которые поджигают собственное пожарное
депо, чтобы тут же приняться за его тушение. От этого можно с ума сойти! И
вдруг я читаю твое исследование - ты находишь причину того, почему
миллионы красных кровяных шариков никогда не сталкиваются друг с другом
внутри артерии! Восхитительно! Миллиард эритроцитов в одном кубическом
сантиметре - и никакой толчеи! Это же то, что нам надо! О бог мой! Да если
бы капли внутри нашей башни не слипались в огромные грозди, а двигались
так, как твои эритроциты! Это было бы просто счастье! Ты, сама того не
понимая, открываешь новый принцип управления реакцией!..
О чем они говорили в тот вечер? О варенье из айвы или о стабилизации
процесса внутри реактора? Не все ли равно. Главное, что Лэквуд ей
нравился. Он рассказывал ей потрепанные армейские анекдоты, она тоже
шутила, иронически посмеиваясь над собой и Лэквудом, старалась
отгородиться от лишних, как ей думалось, переживаний стеной юмора. Но
любовь, древняя, как океан, и юная, как транзисторный приемник, побеждала
юмор.
- Я уверен, - сказал, прощаясь, Лэквуд, - тебе будет хорошо в
Пайн-Блиффе. Если ты сумеешь наладить процесс, фирма прольет над тобой
золотой дождь. Ты наберешь полный зонтик монет, и мы сможем жить
припеваючи до конца дней своих.
Он сказал "мы"! Он сказал "мы"! Это значит - вместе навсегда! Куда же
девалось твое чувство юмора, Карен? В какую банку с вареньем ты его
запрятала?
- Поговори о дьяволе, и он тут как тут, - процедил сквозь зубы
лаборант.
...Уже второй месяц мисс Брит работала в Пайн-Блиффе. Слова лаборанта
относились к руководителю группы "Д". Фактически всю работу группы
направляла Карен, она была генератором идей и главным исполнителем. Но
связь со службой снабжения и почти недосягаемым директоратом шла через
шефа группы. Карен сразу поняла, что шеф разбирается в биохимии не больше
слушательницы вечерних курсов для акушерок, но все же побаивалась его. Она
прекрасно понимала, что главная задача назойливой суеты этого худого, как
грабли, мужчины - не допускать утечки ценной информации за стены
Пайн-Блиффа.
- Кто не умеет молчать, - часто повторял мистер Грабли, - тот не
сделает ничего великого!
При этих словах его лицо, белое, как лист капусты, вытягивалось и
каменело, приобретая форму восклицательного знака.
Мистером Грабли шефа окрестил лаборант.
- Мисс Брит, рад вас видеть! - отлично натянутая кожа на лице Грабли
попыталась съежиться в улыбку. - Я принес вам кучу благодарностей и
крохотную просьбу. Впрочем, хотелось бы придать нашей просьбе характер
некоторой значимости и вместе с тем... интимности. Мне кажется, что лучше
всего нам потолковать втроем, вместе с одним... э... человеком.
В кабинете шефа их ждал Лэквуд. Это неприятно покоробило Карен. До сих
пор их отношения были тайной для окружающих. Небольшой, но ревниво
хранимой тайной. И вдруг Фрэнк здесь, согласился участвовать в этом, как
выразился Грабли, интимном разговоре. Выглядит как маленькое
предательство, иного определения не подберешь. Карен вздохнула и присела
на кресло, сплетенное из стеклянных нитей. Мужчины медлили начать
разговор.
Фирма, которой теперь по настоянию Франка отдавала все свои силы мисс
Брит, организовалась недавно. Лакированные обложки своих проспектов и
каталогов она украсила стилизованным изображением черепа с двумя
бронзовыми жуками в пустых глазницах. Такой несколько мистический товарный
знак имел своим назначением сообщать "урби эт орби" - "городу и миру", что
фирма намеревается выпускать для блага человечества высококачественные
инсектициды и зооциды - химические средства борьбы с вредными насекомыми и
грызунами.
Когда вас пропускали за ограду Пайн-Блиффа, вам сразу же бросалось в
глаза сооружение в виде белоснежного абсолютно правильного куба, каждая
грань которого простиралась в длину по крайней мере на семьдесят футов.
Ослепительно сияющее под лучами южного солнца здание без единого окна
сразу же наводило на мысль о таинственной и колоссальной научной
аппаратуре, упрятанной внутри куба. Когда же служащий фирмы объяснял вам,
не очень, впрочем-то, охотно, что гигантский куб - это всего-навсего
бункер, в котором хранится запас кормов для лабораторных животных,
священный трепет перед тайнами науки сменялся еще более священным трепетом
перед деловым размахом новорожденной фирмы. Через несколько месяцев вы
узнавали, что весь Пайн-Блифф, на сооружение одной только ограды вокруг
которого пошло двести тысяч мешков цемента марки "Тим", - это всего лишь
экспериментальный участок, небольшой исследовательский отдел. Оставалось
только упасть на колени и вознести хвалу небесам за то, что именно тебе,
этакому счастливчику, выпал жребий работать под вывеской "Два жука и
череп".
Что же касается Карен, то она имела большее, чем кто-либо, основание
гордиться своей работой. Лэквуд не обманул ее. Подписывая контракт, она
увидела цифры, которые внушили ей уважение к самой себе. Правда,
многообещающие нули должны были перекочевать со страниц контракта на ее
текущий счет только в случае успешного завершения ее эксперимента. Правда
и то, что сумма ежемесячного вознаграждения выглядела довольно скромно.
Впрочем, если, сидя в кино, вы наблюдаете, как Рокфеллер зарабатывает
миллион, на вас это производит куда меньшее впечатление, чем если вы
самолично находите на улице потрепанную долларовую бумажку. Карен нашла
первую в своей жизни по-настоящему солидную работу. Сколько заработает
фирма на ее идеях, это, разумеется, ее не касалось, и мысли ее были заняты
совсем другим. Ее радовало все возрастающая нежность и трогательное
внимание Фрэнка.
День, когда Карен первый раз пришла в лабораторию группы "Д", они
отпраздновали вместе, пустили благоразумие на ветер и поплыли на корабле,
уносимом этим ветром, в счастливое и тревожное плавание. Кроме того,
лаборатория требовала наивысшего напряжения всех интеллектуальных и
физических сил.
Фирма не считала, что слишком много поваров могут испортить бульон.
Напротив, Карен поставили в известность, что над решением проблемы
управления реактором работают еще несколько групп. Более того, каждый шаг
вперед повторял неизвестный ей экспериментатор, каждая мысль проверялась
дважды и трижды за стенами ее лаборатории. Ежедневно и ежечасно шло
соревнование с незримым соперником, схватка с призраком. Все это
подстегивало Карен, но отнюдь не уменьшало ее уверенности в успехе. Она
обладала редким даром заставлять людей радоваться чужим удачам, и теперь в
группе "Д" не знали "чужих" успехов, любая удача принадлежала всем, и в
первую очередь дорогой и уважаемой мисс Брит.
- Арчи, - говорила Карен, входя утром в лабораторию, - я видела твою
новую шляпу. И тебя вместе с ней. Если бы иллюстрированный журнал поместил
вас обоих на обложку, девушки всего побережья прислали бы редактору
письма, требуя твой адрес. Рон, почему ты грустишь? Твой отец выздоровеет.
Я говорила с доктором Футом из отдела медицинского обслуживания. Он обещал
достать чудодейственное лекарство. Все будет отлично, Рон!
И молодые лаборанты готовы были следовать за Карен в огонь и воду.
- А теперь, мальчики, займемся нашим Могучим Младенцем...
Могучий Младенец уже ждал их. Он стоял посредине лаборатории на
подставке из букового дерева и каучука. Две недели монтажники пробивали
пневматическими молотками междуэтажные перекрытия, и теперь подставка
опиралась на мощную колонну, пронзающую семнадцать этажей и уходящую в
землю на пятнадцать футов. На специально приспособленном грузовом лифте
доставили свинцовый колпак, облитый медью, чтобы предохранить Младенца от
возможных излучений и радиоволн. Много хлопот доставили сложные и
капризные манипуляторы, проникающие под колпак через гофрированные рукава
из освинцованной резины. Манипуляторы опирались на шарниры, составляющие
единое целое с тремя массивными тумбами. Могучий Младенец требовал
абсолютного покоя и строгой изоляции. Внутри его циркулировала кровь.
Настоящая человеческая кровь. Она сочилась сквозь перегородки из
микропористого тефлона и магнитные фильтры, насыщалась кислородом и
очищалась от невидимых примесей. Ее подогревали и непрерывно
анализировали, подталкивали вперед насосами из нежнейшей резины, которую
заставляли ритмично пульсировать металлические пальцы, бегающие по
гуттаперчевым трубкам, как пальцы пианиста по клавишам инструмента
невиданной сложности.
Но вся эта овеществленная симфония из семи тысяч кварцевых, резиновых,
танталовых, медных и тефлоновых деталей была только прелюдией к основному,
к тому главному, ради чего построили Могучего Младенца. Струйка крови
проходила сквозь узкий кварцевый цилиндр. Здесь ее подстерегали пять
миллионов электродов - металлических нитей, каждая тоньше миллионной доли
миллиметра. И каждая нить отыскивала в красном потоке только одного
эритроцита. Металлический волос, по сравнению с которым усик муравья
выглядел бы телеграфным столбом, улавливал электромагнитное поле
одного-единственного эритроцита. Пять миллионов электродов, пять миллионов
похожих и непохожих друг на друга электрических импульсов, разных как
узоры калейдоскопа. Импульсы направляли в усилители, которые в тысячи и
тысячи раз умножали мощь Младенца, увеличивали электромагнитные поля
красных кровяных телец до ощутимых производственных размеров, и эти мощные
дубликаты полей управляли всеми процессами в гигантской башне реактора.
Причудливый, неповторимый и, главное, надежно выверенный за миллионы лет
эволюции внутренний механизм кровяного потока дублировался в реакторе,
гарантируя бесперебойную его работу. Так в идеале виделся Карен итог
работы группы "Д"...
А сейчас ее привел к себе мистер Грабли, она сидела в кресле из
стеклянных нитей и ждала, когда шеф заговорит. Но первым начал Лэквуд.
- Карен, - Лэквуд коснулся ее руки, - ты на грани большого успеха.
Фирма настолько уверена в блистательном завершении твоих опытов, что
приступила к строительству новых реакторов. Контракты и сроки, сроки и
контракты! Всеми реакторами намечено управлять с помощью аппаратов типа
"Могучий Младенец". Но есть и огорчения. Другим лабораториям не удается
наладить работу своих Младенцев.
- Между тем они в точности копируют вашу схему, - вступил в разговор
Грабли.
- Да, Карен, копируют в точности и получают нулевые результаты.
- Я хотела бы посмотреть на их аппараты.
- Это совершенно излишне, - проскрипел Грабли.
- Почему?
- Нас не устраивают кустарные сооружения, которые действуют только в
присутствии их создателя. Нам нужна стандартная аппаратура, с которой
сможет работать любой. Нам не нужны фокусники и фокусы.
- Но, кажется, причина неудачи найдена?
Своим полувопросом Франк поспешил загладить резкость Грабли.
- Ваша кровь, мисс Брит! - выпалил Грабли. - Вот в чем причина!
- Моя кровь?
- Чья кровь циркулирует в вашем Могучем Младенце? Ваша! Не так ли? Вы
знали, что Могучему Младенцу необходим постоянный состав крови. Иначе все
рушится. Его нельзя перестраивать каждый день или каждый час в зависимости
от того, кровью какого донора он будет заряжаться. Стабильность состава
крови - главное. Вы знали это и каждый день брали у себя несколько унций
крови. Вы мать Младенца, и в его жилах течет Материнская кровь. Он не
терпит другой. Каждому свое! Нельзя надеть на грузовик колесо от детского
велосипеда. Конфигурация электрических полей эритроцитов зависит от
стереоизомеров некоторых сложных соединений. Эти стереоизомеры уникальны.
У каждого человека они свои, неповторимые. К таким выводам пришли наши
биологи, и теперь нам нужна ваша кровь, мисс Брит.
- В разумных и безопасных для здоровья пределах, - вставил Лэквуд.
Как сухо он произнес эти слова.
- Разумеется, в абсолютно безопасных пределах. Ваше здоровье - капитал
фирмы...
Карен вспомнила все: круглые цифры контракта, желание Лэквуда
приобрести домик за Красными озерами и то, что ей уже тридцать два года, а
Могучий Младенец - драгоценный шанс решить все жизненные проблемы одним
ударом. Ей не оставили времени на обдумывание, ее торопили. Почти
машинально она согласилась.
С того дня каждое утро ее ждали в отделе медицинского обслуживания.
Кресло на шарнирах, штатив, с которого свисали дрожащие стеклянные трубки,
шланг с иглой - жало стеклянного паука. Жало вонзалось в руку, и свернутый
жгутом пластикатовый мешочек разворачивался, разбухал, наливаясь ее
кровью. Очень удобный мешочек, удобнее обычной ампулы, из него легко
выжать лишний воздух или порцию содержимого. Но мешочек прикрывали плотной
белоснежной салфеткой, и Карен не могла точно определить, сколько крови у
нее брали. Пять унций? Шесть, семь? Карен пыталась прикинуть на глаз
диаметр шланга и скорость движения по нему струйки крови, но из ее
расчетов почти ничего не получалось. Спрашивать она не пыталась. Если шеф
сказал, что в Пайн-Блиффе соорудили еще несколько Могучих Младенцев,
значит, так оно и есть. Она их мать, и она должна питать их частицей своей
плоти. В разумных и безопасных пределах. Так получилось. Она должна. Ей
хотелось крикнуть в лицо надвигающейся беде: "Не надо! Не хочу!" Но беда
не имела лица, она надвигалась вкрадчиво, темная и бесформенная.
И каждое утро после визита в отдел медицинского обслуживания Карен шла
в свою лабораторию. Голова сладко кружилась, она не имела сил обратиться,
как прежде, к своим мальчикам с шуткой и приветом. Как сквозь сон, слышала
слова Рона. Тот говорил, что отцу его лучше и он благодарит мисс Брит. Но
Карен это было почти безразлично, ее отделяла от людей серая завеса тоски.
Потом слабость отступала, лихорадочный ритм работы оживлял и подстегивал.
Однако с каждым днем становилось все труднее втягиваться в этот ритм, как
будто нужно вскочить в поезд на ходу, мелькают подножки и нет сил оторвать
ноги от земли, прыгнуть и вцепиться в поручни.
Конечно, можно перенастроить Могучего Младенца на другую кровь, на
любую. Но это потребует много времени. Слишком много. Практически пришлось
бы начать с нуля. Новые расчеты конфигурации электрических полей, новые
системы электродов, новое распределение их внутри аппарата. Пять миллионов
электродов - это возможность пяти миллионов ошибок, это ювелирный
эксперимент, повторенный пять миллионов раз. Если хотя бы один электрод не
займет точно рассчитанное место, сдвинется в сторону на тысячную долю
микрона, все пойдет прахом. Только теперь Карен осознала, какую
колоссальную, виртуозную, почти неповторимую работу она сумела выполнить.
Вдохновляемая любовью к Фрэнку, в порыве вдохновения, внушенном острой
новизной проблемы, она сумела сделать все на одном дыхании, залпом. Второе
дыхание не наступит, неоткуда его взять. И Фрэнк уже не тот, что был.
Ей не удастся перестроить Могучего Младенца. Правда, есть надежда, что
это сделают другие. Если чудо или случай помогут им и ей. Все, что она
может, - это довести Могучего Младенца до совершенства, до безотказной
работы, требующей каждый день порцию ее крови. Да, перестроить Младенца не
удастся!
Но есть и другой выход.
Она все же избавится от ежедневных визитов в отдел медицинского
обслуживания. Она заставит Младенца утолять свою жажду другой кровью,
другого донора или многих доноров. Разве ее кровь так уникальна и
неповторима? Ничего подобного. Можно найти донора, у которого эритроциты
содержат именно тот стереоизомер, что нужен Могучему Младенцу.
А честно ли это?
Она привяжет к Младенцу другого человека... Подло, грязно!..
Но если найдется второй человек с нужным стереоизомером, значит,
найдется и третий, и шестой, и пятидесятый. Пятьдесят разложат ношу,
которую она тащит одна. Так справедливо, вполне справедливо. Она не сможет
ни в чем упрекнуть себя, и фирма будет довольна. Надо только найти таких
доноров. Шеф не посмеет отказать ей в помощи...
Не посмеет!
- Вполне разумно, мисс Брит, абсолютно разумно, - сказал мистер Грабли.
- Но, видите ли, медики до сих пор не интересовались стереоизомерией
соединений, входящих в состав эритроцитов. Не доходили руки. Мы не знаем,
сколько доноров придется перебрать, чтобы найти именно этот стереоизомер.
Сколько? Тысячу или миллиард?
- Я тоже не знаю. Попробуйте связаться с Национальным центром
переливания крови. Они дадут пробы крови любого количества доноров. У них
есть картотека резервных доноров...
- Национальный центр не занимается благотворительностью. Вызов доноров,
их обследование, взятие проб, укупорка, транспортировка... Кропотливое и
трудное дело. Речь идет не о сотне образцов пуговиц, а о тысячах, может
быть, миллионах доз крови. Один бутерброд с сыром может приготовить даже
однорукий сумасшедший, приготовить миллион бутербродов - для этого надо
нанять инженеров и вооружиться машинами. Экс нихиле нихиль - из ничего
ничего не получается, мисс Брит. Нескончаемые затраты! Ради чего?
- Ради сохранения моего здоровья. Когда сегодня утром у меня брали
кровь, я заметила - она желтоватого цвета. Так бывает при крайнем
истощении...
Мистер Грабли поежился, и лицо его, обычно белое, как капустный лист,
покраснело.
- Мы страдаем во имя науки, мисс Брит, во имя науки! Но, разумеется, я
не протестую против анализов ряда проб крови, я просто рассуждал вслух, не
более. Я доложу директорату в самой благоприятной для вас форме...
Он успокоительно журчал еще минут двадцать.
Заверения мистера Грабли неожиданно для Карен приобрели осязаемую
форму. В лабораторию группы "Д" стали поступать сотни крохотных ампул,
заключающих в себе пробы крови и надежду. Могучий Младенец тем временем
обрастал новыми деталями и приборами, словно выбивался в самостоятельный
организм, и все меньше и меньше нуждался в услугах той, которая его
породила. Теперь вокруг Младенца суетились, сидели на высоких табуретах
или лежали на пенопластовых матрацах незнакомые Карен сотрудники. Она и
Рон были рады, что их невольно или преднамеренно отстранили от Младенца.
Они могли, не отвлекаясь больше ничем, искать проклятый и желанный,
ненавистный и благословенный стереоизомер.
Каждое утро она по-прежнему наносит полувынужденный, полудобровольный
визит в отдел медицинского обслуживания. Сегодня, как и вчера, как и
позавчера, Карен выходит из лифта и делает два шага к дверям лаборатории
"Д". Двери распахиваются сами, автоматика в Пайн-Блиффе заслуживает самых
высоких похвал. В дверях стоит Рон. Он улыбается... Неужели?
- Мы нашли, мисс Брит! Да, да, не сомневайтесь, мы нашли...
На ладони, протянутой к ней, лежит крохотная ампула с отломанным
кончиком. На ампуле черные четкие цифры, номер донора, а для нее - номер
счастливого билета. Рука Рона дрожит, он волнуется за нее. Милый
мальчик...
- Не сомневайтесь, мисс Брит, не сомневайтесь... - Вот и все, что он в
силах выговорить.
Карен бросается к поляриметру, она сделает анализ сама, своими глазами
увидит победу или... очередное поражение. Нет, сомнений нет! Рон не
ошибся. В ампуле N_А-17001 находится кровь с необходимым стереоизомером.
Донор N_А-17001 сможет принять на себя часть тяжелой ноши, которую она
несла в горьком одиночестве. Конечно, если донор захочет это сделать.
Впрочем, и это уже не так важно. Если они нашли стереоизомер хотя бы один
раз, значит, они найдут его еще десять или двадцать раз. Находка - не
чудо, самые чудесные находки подчиняются законам математической
статистики... Как легко и приятно так трезво рассуждать, когда волнения и
страх уже позади...
По дороге домой Карен встретила Лэквуда. Каштановая аллея сочилась
сыростью после недавно прошедшего ливня. Фрэнк стоял посредине дорожки, и
похоже было на то, что он находился здесь и во время дождя. Его
светло-зеленый плащ потемнел от влаги, брюки облепили колени, мокрая
одежда сковала тело. Фрэнк стоял неподвижно, как бессмысленная
принадлежность каштановой аллеи. Карен, погруженная в свои думы, почти
наткнулась на него, и только тогда они увидели друг друга.
- Как дела, Карен? - глухо спросил Фрэнк, и слова прозвучали не
вопросом, а набором безжизненных звуков.
- Отлично, дорогой. Мы давно не виделись, но я не виню тебя. Вероятно,
виновата сама. Теперь все пойдет по-другому.
- Я видел Рона, - перебил ее Фрэнк. Он все еще прислушивался только к
своим мыслям.
- Значит, Рон уже все рассказал? Почему же ты так угрюм, Фрэнк? Разве
тебя не радует наша находка? Сейчас я очень слаба, но теперь все позади.
Витамины, небольшой отдых, силы восстановятся. Все отлично!
- Еще до встречи с Роном я знал, что вы найдете стереоизомер. Именно
сегодня найдете. Ампула N_А-17001? Не так ли?
- Тебе сказал Рон?
- Пойми, я знал этот номер еще вчера. Нет, позавчера. Позавчера вечером
я узнал номер ампулы.
- Объясни, Фрэнк.
- Ты была счастлива сегодня?
- Да.
- Целый день счастья. Это все, что я мог тебе подарить.
- Мне всегда было хорошо с тобой.
- Знаю. Именно поэтому я подумал, что лучше будет, если ты узнаешь все
от меня.
- Я слишком устала, Фрэнк. Не могу разгадывать твои загадки.
- Ты не знаешь, чья кровь была в ампуле.
- Донора из Национального центра переливания крови.
- Твоей дочери... Не смотри на меня так, Карен!.. Они все равно сказали
бы...
Дочь... Она скрывала от Фрэнка, что у нее дочь, Внебрачный ребенок.
Фрэнк докопался до ее тайны. Зачем? Ревность или глупость? Она сама
открылась бы ему. Не в том сейчас дело. О каких пустяках она думает... В
ампуле - кровь дочери... Где взять силы перед новым испытанием?
- Ты хочешь, чтобы я заплакала? Негодяй!
Дорого ей стоили эти хладнокровные и грубые слова.
Но они достигли цели.
Фрэнк отпрянул от нее, затем упал на колени и нелепо задвигал руками,
словно искал что-то на гравии дорожки.
- Убей меня, Карен!..
В мокром зеленом плаще, ползающий у ее ног, Лэквуд показался Карен
похожим на ящерицу... "Ящерица, ящерица, высунь свой хвост, я смажу его
патокой, туча прилипнет к хвосту, дождь перестанет..." Наивное детское
заклинание. Сколько раз она повторяла его радостной скороговоркой, прыгая
на одной ноге по лужам, подставляя лицо под серебристые нити летнего
ливня. Далекое, какое далекое детство! А сейчас прыгает под дождем ее
малышка... "Ящерица, ящерица, высунь свой хвост..."
- Зачем тебе моя дочь?!
Карен показалось, что она выкрикнула эти слова так громко, как только
могла, но на самом деле легкий шорох капель, осыпающихся с листьев
каштана, почти заглушил ее шепот.
Фрэнк закрыл лицо руками.
- Я ревновал.
Жалкое оправдание. Ревнивый глупец? Нет, трусливый предатель. Если бы
предательством можно было топить, уголь предлагали бы даром...
- Ты трус!
- Пойми, Карен. Ты ничего не знаешь, ничего не видишь, ты, как слепая,
уткнулась в свои приборы...
Что он бормочет? Предал и оправдывается. Узнал о ее ребенке и,
подавленный хроническим страхом перед шефом, проговорился. Кому-то из них
пришла в голову чудовищная мысль: отправить в лабораторию "Д" кровь
дочери.
- Я не спрашиваю, где моя дочь. Все равно не ответишь, ты опутан
страхом. Но я иду к своему адвокату, мы поднимем на ноги всю полицию...
- Карен! Ты ничего не добьешься! Я же говорю тебе - ты слепая! Здесь
слишком крупная игра, слишком все серьезно. О боже! Почему именно я должен
говорить это? В Пайн-Блиффе делают газ "щекотун". Так его назвали
газетчики, неужели ты не знаешь? И его делают здесь. В башне, которой
управляет Могучий Младенец.
Ящерица... Она наступит на него ногой! Нет, он отбросит хвост и
выскользнет из-под ноги. Какая-то жаркая волна заливает ее, подступает к
самому сердцу, руки бессильно опускаются, сердце обрывается и падает,
падает...
По небу скользит зеленое облако. Теплый ветер гонит его вниз на землю,
отрывает от него огромные пушистые клочья, и клочья превращаются в
деревья. Пухлое облачко зелени на тонкой коричневой ножке. Это деревце,
они только что посадили. Они - Карен и дочь. На ферме дяди Норриса, где ее
ребенок нашел приют шесть лет назад. Из маленькой лейки, что держит
ребенок, серебристым пауком выбрызгиваются струйки, ослепительная радуга
играет в брызгах. Яркие лучи впиваются в глаза, хотя глаза закрыты и она
ничего не видит. Когда жалящий свет становится невыносимым, Карен
открывает глаза. Она лежит почти на полу в круглой комнате. Голубые стены
смыкаются колодцем вокруг широкой и очень низкой кровати. Такие комнаты и
кровати она уже видела в отделе медицинского обслуживания Пайн-Блиффа. В
комнате нет окон, но ярко горит лампа. Почти прожектор. Бьет в глаза.
Карен отворачивается, и тут же где-то за стеной звенит звонок. Пайн-Блифф
через край набит автоматикой. Автоматикой, цепкой, как сторожевая собака,
и быстрой, как укус змеи. Сейчас автоматы отозвались на поворот головы.
Теперь войдут люди. Фрэнк, или Грабли, или просто сестра.
Но никто не отозвался на звонок.
Что это значит? Ее забыли? Какая нелепость! Ведь Могучий Младенец
каждый день требует от нее порцию теплого красного сока. Сок жизни -
кровь. Кто назвал ее так? Гарвей или... Мефистофель? Не все ли равно.
Почему никто не приходит? Могучий Младенец не может существовать без нее.
Пусть приходят, но она должна их встретить не лежа, а стоя на ногах,
выпрямившись во весь рост...
В голубую дверь вделана полоска зеркального стекла. Она видит себя:
бескровные слизистые губы, бледное лицо... даже не бледное, а пожелтевшее,
как желтеет от времени плохой и мутный пластик. Странное лицо, худое и
одутловатое, словно налитое местами тяжелой жидкостью. Сохрани
хладнокровие, Карен, и поставь сама себе диагноз: пернициозная анемия -
гибельное малокровие. Так это называется, если ты еще не забыла все, что
знала. Разве таская ты нужна Фрэнку? А дочери? Ей ты нужна всегда. Ампула
N_А-17001. Сколько таких ампул они сделали? Пять, десять?..
А если тысячу?
Несколько секунд Карен стоит шатаясь, протягивая руки к стене, ей нужна
опора. Но пол комнаты плывет и накреняется. Слабость и отчаяние валят ее с
ног. Она находит в себе силы взобраться на постель, и... все.
...Время не привязано к столбу, как лодка к пристани, оно плывет, и
вместе с ним тяжело плывут мысли. Уже вторые - или третьи? - сутки у нее
не берут кровь. Значит, Могучий Младенец существует за счет другого
донора. Почему она раньше не подумала о том, что уникальный стереоизомер
следует искать в крови ее родственников? Но у нее остался только один
родной ей человек - дочь. Сейчас они поставили перед ней задачу:
догадайся, за счет кого существует и работает без тебя Могучий Младенец.
Догадайся и покорись. Они уверены, что ее ум исследователя быстро решит
эту крошечную проблему. Те, кто придумал кошмарный заговор, думают
обойтись без бурных сцен и мучительных споров. Догадайся сама и реши.
Какая гуманность! Фрэнк тоже был очень добр. Как он сказал: я дал тебе
день счастья... У всякой собаки есть свой день радости. Взрыв гнева почти
лишает ее сознания... Нет, Карен, сейчас только твоя покорность может
спасти дочь. Карен разрывает рукав блузки и, обнажив до плеча руку, кладет
ее поверх одеяла. За ней, конечно, наблюдают, и этот немой знак покорной
готовности быстро и верно поймут.
Действительно, почти сразу открывается дверь и входит санитар из отдела
медицинского обслуживания. Он толкает перед собой штатив, который бесшумно
скользит на четырех резиновых роликах и подъезжает к ее постели.
Пока у нее берут кровь, Карен смотрит на ролики. Они прилажены
тщательно, оси прикрыты никелированными колпачками, резина роликов
рифленая, втулки на осях толстые и тяжелые, поэтому штатив стоит прочно,
солидно, умно. Карен смотрит, на втулки, оси, винты и молчит. Во время
всей процедуры она не произносит ни слова. К чему? Вокруг нее холодные и
умные люди, делающие каждый свое холодное и умное дело. Не надо им мешать.
Бесполезно им мешать. Еще недавно она была с ними и делала свое дело так
же холодно и умно. Она думает о том, что хоть сегодня этот штатив не
привозили туда, где лежит ее дочь. Чувство облегчения проходит слишком
быстро, и новая тяжесть свинцово ложится на ее душу. Что говорил Фрэнк о
газе? Как он его назвал - "щекотун". Смешное название. Так именовали его
газетчики, сказал Фрэнк. Вспомни, Карен, проверь свою память, быть может,
она еще пригодится...
Газеты писали, что "щекотун" в сотни раз более ядовит, чем любой другой
отравляющий газ. Он убивает, разрушая холинэстеразу - вещество,
участвующее в передаче нервного возбуждения в мускульную систему.
Достаточно одной крохотной капли, попавшей на кожу... Тем, кто работает
возле башни, выдали маленькие шприцы, обернутые прозрачной пленкой. В
случае какой-либо аварии следовало немедленно сделать инъекцию содержимым
шприца. Немедленно, не тратя времени на освобождение от одежды, протыкая
иглой материю халата или комбинезона. Она случайно узнала, что в шприцах
был атропин. Немедленно ввести атропин в случае какой-либо аварии...
"Щекотун" вызывает резкое сокращение всех мускулов, а это значит -
удушение жизненно важных органов. Действие атропина прямо противоположно
действию "щекотуна". Вот зачем эти шприцы! Когда человек задыхается в
тисках собственных мускулов, атропин приходит на помощь и расслабляет
мышцы. Все ясно, как в справочнике для домашнего врача. Что еще ты знаешь?
Ах, да! Те, кто имеет дело с башней, по окончании смены принимают
последовательно три душа. Их защитные накидки каждый день сжигают. Обычные
меры предосторожности, думала она прежде. Обычные? Как бы не так! Скажи
честно, Карен, на каком еще химическом заводе ты видела, чтобы людей
ежедневно отмывали под тремя душами и чтобы каждый таскал в специальном
карманчике шприц с противоядиями? Но она никогда не давала согласия
участвовать в производстве смертоносных газов. Ее обманули, дважды и
трижды. Фрэнк обманул ее чувства, администраторы Пайн-Блиффа обманули ее
ум и совесть... Башня высотой в шестьдесят футов уже работает. Работает
благодаря стараниям такой энергичной и такой талантливой мисс Брит,
которая думала, что башня выпускает средство против вредных насекомых, и
которой так хотелось купить домик за Красными озерами, чтобы жить там
вместе с тоже энергичным, хотя и не таким талантливым мистером Лэквудом.
Теперь мисс Брит погибает, и благодаря ее энергии и таланту когда-нибудь
погибнут тысячи.
У каждого и каждой из этих тысяч будет дочь.
Или сын.
И каждая дочь или сын, когда льется дождь, прыгает на одной ноге и
выкрикивает смешное заклинание: "Ящерица, ящерица, высунь свой хвост, туча
прилипнет к хвосту, дождь перестанет". А небо разразится мутным дождем из
бело-молочных капель, которые так удачно состряпала в башне мисс Брит, и
детское заклинание оборвется на полуслове.
Она лежала неподвижно - берегла силы, уже зная, что вступает в неравную
борьбу, где пригодятся даже самые ничтожные запасы сил, мужества,
рассудка.
Карен готовилась сражаться в одиночку. Все, кто мог ей помочь, остались
за стенами Пайн-Блиффа. Адвокаты, конференции радикально настроенных
ученых, антивоенные митинги, левые газеты, просто мыслящие люди и добряк
Рон - все находились вне пределов досягаемости. Она была одна, наедине со
своей совестью, разумом... и страхом. Разум требовал действия, страх
пытался парализовать. Кроме того, она была тяжело больна, и болезнь
вносила свою лепту в кладовую тоски. Когда-то психиатр Крихтон-Мюллер
сказал: "Каждый больной болеет своей болезнью плюс страхом". Но и слабость
может обернуться сильным оружием в умелых руках. Странная идея. Кто же
сумеет страх перековать в оружие? Такого еще не было, и никто не сумеет...
Карен уже не считала дни, она мучительно и напряженно размышляла, и
нелепая на первый взгляд мысль - перековать страх в оружие - начинала
казаться ей не такой уж нелепой.
Она мысленно перелистывала страницы толстых монографий и несколько раз
натыкалась на то, что ищет. Монографии утверждали, что множество вариаций
и пестрые фазы душевных болезней - всего лишь хронический самогипноз. Она
не станет бороться с приближающейся потерей рассудка. Наоборот! Она
постарается загипнотизировать себя страхом, сумеет погрузиться в безумный
бред, призовет на помощь искусно вызванные галлюцинации, добровольно
расстанется с разумом. Вот главное! Вот ядро замысла, начало и конец
мести! Ее безумие окажется губительным не только для нее, оно погубит и
Могучего Младенца и проклятую башню. Башня кончит свое существование,
взлетит на воздух...
...Нет, невинные не пострадают, основные лаборатории Пайн-Блиффа стоят
в благоразумном удалении от башни. Около башни лишь небольшая
вспомогательная лаборатория, которой командует Лэквуд. Те, кто работает у
подножия башни, подобны Лэквуду, они участники человеконенавистнического
заговора, шайка отравителей, которой Карен выносит приговор.
Взрыв башни нельзя спрятать в потайной сейф, его увидят и услышат
жители соседнего шахтерского городка, примчатся журналисты, слухи и газеты
разлетятся по всей стране, тайное станет явным. Если люди захотят - они
должны захотеть, они не могут не захотеть, - они задумаются над всем, что
связано с пайн-блиффским взрывом... Большего она сделать не в силах. И так
все это слишком тяжело и громадно для нее.
Пока у человека есть разум, он должен бороться. Но кто и когда
добровольно расставался с рассудком? Безумием победить врага?.. Какую
нелепость ты Задумала, Карен! Ты же ученая, Карен, разве в твоих книгах
говорится о таком? Где? На какой странице? Ты уже безумна... Нет!.. Ты еще
думаешь бороться? Блаженны нищие духом...
Мисс Брит, напишите руководство "Как стать безумной". Я в восторге от
вашего предложения. Вам нужны лаборанты и оборудование? Благодарю вас, я
постараюсь уместить лабораторию у себя в голове. Ваше желание - закон для
нас, мисс Брит. С чего вы начнете? Я загипнотизирую себя страхом, он в
избытке у меня под рукой. Приступайте, мисс Брит, желаем удачи...
Что привело ее в голубую комнату? Наверное, последний разговор с
Фрэнком. Надо вспомнить его еще раз. Они стояли под дождем, потом Фрэнк
упал в лужу и ползал у ее ног. Ничего не видно за серой стеной ливня. Это
ничего, хуже когда с неба падают мутные белые капли. Такие, как в моей
башне. Иди сюда, Фрэнк, ближе, ближе. Какая у тебя бугристая голова,
ящерица...
Ты пришел навестить меня, Фрэнк?
У меня есть новые идеи! "Лапка лягушки дергается, если ее мышцы
раздражать электрическим током" - учебник биологии Мура и Лариссона.
Полезно возвращаться к элементарным истинам. Ты знаешь, Фрэнк, у меня
теперь хорошая работа, я питаю красным соком жизни башню высотой в
шестьдесят футов. Но у меня еще остались мышцы, которые можно раздражать
электрическим током. Проложите к башне бронзовые трубы со множеством
кранов. К этим кранам нужно привязать живые мускулы с белыми оголенными
нервами. Замечательная идея, Фрэнк! Простой выключатель управляет мышцами.
Как приятно щекочет ток обнаженные нервы! Щелчок выключателя, и мускулы
поворачивают кран. Поворот влево, поворот вправо - по трубам потечет
молочно-белая жидкость. Как просто, дорогой, не правда ли?
...Куда ты спрятал мою дочь?
Не смотри на меня, я не люблю теперь твои глаза. Они чужие. Ты принес
мне букет? Мы едем в церковь венчаться. Какую религию ты исповедуешь? Я не
хотела бы быть женой католика, мои родители - протестанты.
Разве это букет? Разве ты не видишь, что в руке у тебя на тонких медных
пружинах качаются глаза? Зачем ты принес такой букет? Ах, да! Ты тоже
читал Мура и Лариссона. "Натренированный глаз различает пять тысяч
оттенков красного цвета". Новая идея, мистер Лэквуд? Ты прав, постарайся
укрепить глаза на рычаге, делающем шесть оборотов в минуту. Глаза движутся
вокруг прозрачного сосуда, они прикованы к нему и никогда не смыкают веки,
различают пять тысяч оттенков реагирующих жидкостей, им очень удобно, они
любят качаться на пружинках... Сколько стоит глаз по каталогу фирмы?
Иллюстрированный каталог слизистых оболочек, зрительных нервов и ушей.
Не забудем про уши.
Патентованные слизистые оболочки различают семь миллионов запахов...
Сколько оттенков шороха различают уши? Отсоедините от башни Могучего
Младенца, отпустите меня, пусть уши слушают шелест молекул и управляют
башней. Ты сделаешь это для меня, Фрэнк? Как много ты принес ушей, где ты
их нашел? Ты хорошо приладил провода к слуховым нервам? Это очень важно,
чтобы был хороший контакт.
А из этого уха ты забыл вынуть сережку, ничего не поделаешь, в
Пайн-Блиффе все очень торопятся, сроки и контракты, сроки и контракты...
Все еще идет дождь. Свинцовый тяжелый дождь. Смотри, дорогой, дождь
сорвал листья с каштанов и обнажил ветки. Коричневые обрубленные ветки.
Словно кресты. К ним прикованы люди. Нет, это нейлоновые манекены. Браво,
браво, мистер Грабли, вы превосходно украсили Пайн-Блифф нейлоновыми
скульптурами, они почти как живые. Но почему нейлоновые теребят цепи,
которыми они прикованы? Разве они живые? Лапка лягушки дергается, если ее
раздражать электрическим током... Почему ты опять превращается в ящерицу?
Ты не боишься, что к твоему хвосту прилипнет туча?
"Ящерица, ящерица, высунь свой хвост..." Если небо упадет, мы будем
ловить жаворонков...
Карен добилась того, чего хотела.
Когда треснула земля и восемьдесят миль труб, шахт, реакторов и
лабораторных коридоров того, что в Пайн-Блиффе называли "башня", поглотила
пропасть, мисс Брит еще была жива. В тот момент она пыталась припомнить
что-то очень хорошее, хотя и давно прошедшее, но видела только
лакированные обложки проспектов фирмы, где она имела высокую честь
работать. Обложки были украшены изображениями черепа с двумя бронзовыми
жуками в пустых глазницах. Потом пятисотфунтовая железобетонная балка
треснула, выскочила из покосившейся стены, погнула спинку кровати и
коснулась ее головы. Карен Брит перестала существовать, но то, что она
задумала, свершилось: при сумасшествии меняется химический состав крови -
в этом скрывалось ядро ее замысла, начало и конец ее мести. С отравителями
колодцев Карен решила бороться их же оружием. Яд против яда! Обезумевший
мозг вызвал перестройку всей химической жизни ее организма, и чуть новая
по составу кровь оказалась смертельно ядовитой для Могучего Младенца. В
чутком механизме Младенца сфальшивили, быть может, только два или три
электрода из пяти миллионов. Ничего не подозревающие автоматы усилили
фальшивую ноту в миллиарды раз и нанесли тем самым удар кинжалом в систему
регулировки. Башня взлетела на воздух...
"Est modus in rebus" - "всему есть предел", любил говаривать мистер
Грабли, погибший при взрыве рядом с Лэквудом.
Last-modified: Wed, 04 Oct 2000 06:41:39 GMT