есть с источников денег не берут. В некоторых случаях деньги брать можно (разговорчивость источника иногда совершенно не зависит от того, спит ли он с проституткой или с искренне влюбившейся в него девушкой), но все-таки это дурной тон - брать деньги с источника, рвачество это, и до добра оно не доведет. С Бернардо мы щебетали как птички. Он говорил сто слов в минуту, и я старалась соответствовать. Это был идеальный вариант разговора для начального прощупывания: много слов ни о чем и два-три наводящих вопроса, опять много слов ни о чем, два-три вопроса по существу, в ответ шутки, недомолвки, каламбуры. Минут через двадцать из всей этой трескотни стало ясно, что денег с него я брать не буду (городок под Неаполем, куда он ездил на работу, неважно кем, был известен любому разведчику), и сердце забилось в радостном предвкушении: попался, попался! Да! еще и потрахаюсь без денег, как приличная девушка., К тому же он был атлет, красавец и явно горячий, темпераментный южный мужчина - ну, прямо Сильвестр Сталлоне! В общем, я тащилась или, как стало модно говорить чуть позднее, отъезжала. Это было то, ради чего я и жила в последнее время. Я искренне считала, что такие случаи компенсируют мне скуку, тоску, боль, омерзение и все остальные прелести моей мучительно нелепой жизни. Цель ведет, цель удерживает на ногах, но что-то ведь должно еще и подпитывать силы. Этот Бернардо был высококалорийным питанием. Даже чуточку более того. Наверно, изумительно вкусный вермут "Мартини бьянко", которого тогда еще не продавали в Новоарбатском гастрономе, ударил мне в голову, потому что я помню промелькнувшую мысль: "А что? Плюнуть на все, выйти замуж и уехать в Италию!" И вот в этот эйфорически-романтический момент кто-то сзади уверенно положил руку мне на плечо. Первым желанием было захватить эту руку и бросить наглеца через стол. Но этого я делать, конечно, не стала - все-таки не Дикий Запад, да и легкость руки бывает обманчивой. Что, если там громила килограмм на сто двадцать? "Мент, - подумала я в следующую секунду. - Прислали новичка и забыли проинструктировать". Настало время оглянуться. Я сделала это спокойно, небрежно и вежливо. Не дай Бог показать свой страх или, того хуже, кинуться качать права. У него было невзрачное (по сравнению с Бернардо), а точнее -- неброское, но удивительно интеллигентное лицо, добрая хорошая улыбка и совершенно потрясающие глаза, глубокие, как два маленьких окошка в другую вселенную, в них было просто опасно смотреть. Вот тебе и мент! Ну и формы на нем, конечно, не было. Обычный костюм. Слишком обычный. "Из наших", - успела подумать я, прежде чем он произнес: - Девушка, можно вас на минутку? - ласково так, неторопливо, словно на танец приглашал. Я все еще смотрела в его глаза, и жуткий холодок пробежал у меня по спине, словно и впрямь я увидела нечто, чего смертным видеть не полагается. - Yeah, yeah, of course,( Да, да, конечно (англ.).) - пробормотала я, забыв перейти на русский, и, торопливо извинившись перед итальянцем, пошла с этим странным типом. Была какая-то чудовищная несообразность во всем его внешнем облике. Ну, как если бы Тэда Нили, игравшего Христа в знаменитой рок-опере и еще не вышедшего из роли, попросили бы, наскоро смазав грим и переодевшись в форму полицейского, поучаствовать в маленькой сценке - арест девушки в ресторане... Собственно, а с чего я решила, что это арест? Последняя мысль отрезвила меня. Мы уже вышли из зала. Я резко остановилась и заявила развязным тоном: - Гражданин начальник, а я никуда не пойду! - А никуда и не надо идти. Постой здесь. Поговорим. - Слушай, отвяжись, а? Ну некогда мне сейчас, - попробовала я давить на жалость. А он заговорил еще более странно: - Нет, Таня, именно сейчас ты все бросишь и уйдешь отсюда. Уйдешь навсегда. Таня Лозова, опомнись! Чем ты занимаешься? Я уже второй месяц ищу тебя, как идиот, а ты, оказывается, в кабаке блядью работаешь. Таня, проснись! "Господи, - подумала я, - неужели сумасшедший поклонник? Вроде вымерли они все". Тон мой переменился - Да ты кто такой?! Иди отсюда, а то сейчас кричать буду. Все. Разговор окончен. И я решительно повернулась. Ловкость, с которой он остановил меня, взяв за локоть аккуратно, но жестко, вновь заставила задуматься о его профессии. Но мне уже надоело задумываться. Я без предупреждений резко с разворота ударила его носком правой ноги под коленную чашечку. Любой другой от такого тычка разжал бы руку и, может быть, даже упал. Этот лишь застонал, стиснув мой локоть еще крепче. - Дуреха, я же из милиции. - Ты?! Из милиции?! А ну-ка ксиву покажи! - озверела я. Он вынул книжечку. Я прочла. Не помню, какое там было звание, но корочки оказались настоящие. Что ж, все прочие возможности были теперь исчерпаны. Свободной рукой я открыла сумочку и выцарапала заветный пропуск, который невесть зачем потащила в тот день с собой. - Смотри, мусор! - Я вся кипела. - И передай своему шефу, чтобы точнее согласовывал с нами действия. Чуть вербовку мне не завалил, идиот! -- буркнула я в довесок уже явно лишнее, но вряд ли в тот момент кто-то записывал мои слова. Молодой человек с глазами Христа вздохнул тяжко и извлек из другого кармана еще один документ, говоря при этом: - О, Мадонна миа! Товарищ младший лейтенант Лозова, на льду вы были гораздо красивее. К чему такие грубые слова? Но я его уже не слушала. Я тупо смотрела в его удостоверение, слишком хорошо знакомое мне по форме, и в третий, в пятый, в восемнадцатый раз перечитывала: "Малин Сергей Николаевич, полковник..." - За мной, лейтенант, - скомандовал Малин, - и быстро! - А Бернардо? - спросила я. - Надо же хотя бы попрощаться, объяснить ему что-то. - Не надо, - резко сказал полковник Малин. - Нехорошо как-то, - продолжала хныкать я. - Не люблю я так, не по-людски это... И потом такая вербовка!.. С Кунициньм согласовано? - Я не знаю и не хочу знать, кто такой Куницин, - заявил Малин, уже выходя на улицу. После удара он явно приволакивал ногу, но, несмотря на это, шел быстро и был не очень склонен разговаривать. - Подполковник Куницин - мой начальник из восьмого отдела, -- сообщила я. Мы уже стояли возле машины - роскошного джипа совершенно фантастического вида. Это был "Ниссан", но я тогда еще совсем в них не разбиралась. - Я же работаю на ПГУ, - сочла я необходимым доложить, так как восьмых отделов в нашей конторе могло быть много. - К черту твоего Куницина! К черту восьмой отдел и все ПТУ вместе взятое! Ты больше там не работаешь. Поняла? - Нет, - сказала я. - Садись. Я покорно села рядом с ним, и мы поехали. - Черт! - зашипел он на первом же светофоре. - Ты машину водишь? - Ага. - Тогда садись за руль. После твоих фокусов совершенно невозможно удерживать сцепление. - Но у меня прав с собой нет, - сказала я какую-то явную глупость. Он только улыбнулся и повторил, уже вставая: - Садись. И побыстрее, пожалуйста. Почему я так слушалась этого человека? Почему верила ему? Почему не задавала лишних вопросов? Пиетет по отношению к высокому чину? Да нет, этим я никогда не страдала, ни в ЦСКА, ни в Афгане, ни теперь в ПТУ - чихала я на все их чины. Майор Полушкин был достойнее иных генералов, а Машка -- вообще выше всех. И тут я поняла: в этом моложавом, лет тридцати на вид гэбэшнике было что-то от Машки. Трудно сказать, что именно: этакое неуловимо тонкое, но однозначное сходство во взгляде, мимике, интонациях... И я влюбилась в Малина сразу, наверно, еще там, когда, почувствовав на своем плече его твердую руку, оглянулась и встретила эти глаза. Я влюбилась, но не было на первом плане привычного возбуждения, просыпающейся страсти, не было радостного жела ния потрахаться не за деньги, было что-то совсем новое и незнакомое... Да нет же! Вру. Именно знакомое - чувство локтя, чувство духовной близости, родства душ. Как с Машкой. Бред, подумала я. С Машкой мы прошли бок о бок много лет, счастливых и тяжелых, пропитавшихся потом изнурительных тренировок и залитых слепящим светом софитов, наша дружба была проверена временем и нелегкой борьбой, спортивной злостью и злыми языками, наша дружба была навеки скована белыми озерами ледовых арен и белым саваном того декабрьского снегопада... А этот? При чем здесь этот гэбэшный пижон с полковничьей ксивой? Как он сказал мне: "Таня, проснись"? И я проснулась. Я вспомнила, что все они мне враги. Я же работаю во вражьем стане. В глубоком вражеском тылу. Какие, к черту, вербовки? Какие полковники? Я должна убить их всех: от Куницина до Чебрикова (Малин будет где-то посередине), я должна, и я буду убивать, пока не найду главного - Седого. А потом... Я не знала, что будет потом, я не думала об этом, я просто должна была помнить, что я резидент в страшном враждебном государстве, имя которому КГБ. Вот только чей я резидент? Конечно, я была всего лишь резидентом своей собственной совести и мести, но иногда, задумываясь над этим вопросом, воображала себя агентом Тайного Общества Честных Людей, руководителем которого была Машка. Я верила в эту абстрактную, нелогичную, романтическую чушь, и это вдохновляло меня. И, значит, сегодня я сделала новый важный, шаг на пути к цели. Я сижу в одной машине с загадочным полковником ГБ, явно благоволящим ко мне неизвестно почему, может, просто потому, что я знаменитая фигуристка Татьяна Лозова, а может, еще проще - потому что я красивая баба. Но это и неважно. Важно втереться в доверие. А еще: пусть он станет моим. Нет, не только в постели, хотя и это уже хорошо. Я хочу, чтобы он вообще стал моим, потому что он нужен мне... Господи, какая каша была в голове! А загадочный полковник знай себе говорил: - Здесь налево, теперь прямо, на светофоре направо, еще раз направо, прямо до набережной, теперь до моста, на мост не надо, здесь направо, опять направо... Мы ехали очень странно, колесили по самому центру, по Кремлевской набережной, по бульварам, по кривым московским переулкам, и, когда во второй раз попали на Арбатскую площадь, я наконец поняла, что Малин просто водит кого-то кругами. - От "хвоста" отрываемся? - спросила я деловито, прибавляя газу на пустеющем к вечеру Суворовском бульваре. - Товарищ младший лейтенант, - укоризненно произнес Малин, - чему вас учат в вашем ПТУ? Разве так отрываются от "хвоста"? С помощью кругового движения "хвост" только выявляют. Отрываться нам пока не нужно. Сейчас поедем домой. Остались позади Никитские ворота, у Пушкинской пришлось постоять в небольшой пробке. Малин все время смотрел в боковое правое зеркальце, и я только теперь заметила, что повернул он его под собственный взгляд. - Так есть за нами "хвост"? - поинтересовалась я. - Есть, - сказал Малин удовлетворенно. - И где же он? - Тормозни у Петровки на зеленый и внимательно посмотри назад. Я тормознула довольно резко, включила моргалку направо и тут же, словно испугавшись своей ошибки, выключила. - Молодец, - похвалил Малин. И я увидела, как сзади черная "Волга" с нейтральным служебным номером, плавно, очень плавно тормозя, накатом подкрадывается к зеленому светофору, из последних сил стараясь не перестроиться, но уже мигая так же судорожно, как и я. - А теперь на желтый - вперед. И как можно резче. Педаль в пол, -- скомандовал Малин. На столь мощной машине, как "Ниссан-Патроль", я никогда раньше не ездила, и ощущение было такое, будто мы взлетаем. "Волга", разумеется, перестав идиотически подмигивать, ворвалась на Петровский бульвар уже на красный. Малин, довольный, рассмеялся. - Кто они? - спросила я. - Не знаю пока, до дома доедем - будем разбираться. И мы доехали до его дома. Остановив машину в чудесном тихом переулке у Покровских ворот возле шестиэтажного здания начала века, вошли в роскошный прохладный подъезд и пешком поднялись на второй этаж. Малин открыл дверь ключом и пропустил меня вперед. - Прошу. Располагайся. Гостиная налево. А я сейчас. Ничего особенного в доме Малина я не отметила. - Обычная пижонская хата в центре, с четырехметровыми потолками и прекрасным паркетом. Бывшая коммуналка, перепланированная под отдельную после капремонта. Красивая мебель, японский "ящик", видюшник, музыкальный центр, радиотелефон "Панасоник" с автоответчиком - нормальный уровень для полковника ГБ или крупного авантюриста. Он вошел и спросил: - Что будешь пить? - "Мартини бьянко", - сказала я нагло. - Недопила с иностранцем? Понятно, - проговорил Малин, и я с известной долей восхищения отметила его профессиональную наблюдательность. -- Бьянко нет - есть россо. Сойдет? - Сойдет, - улыбнулась я. - Ну и прекрасно. А я предпочту "Хэннеси". - Это еще что такое? - Лучший французский коньяк. Для меня, во всяком случае. - Неужели лучший? - усомнилась я. - Почему я про него никогда не слыхала? - А ты еще много о чем не слыхала, - резонно заметил он и, подойдя к окну (не вплотную), осторожно поглядел на улицу сквозь тюлевые занавески. -- Хочешь посмотреть? Я поднялась из кресла, пересекла комнату и проследила за взглядом Малина, спрятавшись за его спиной, словно опасалась выстрела. По ту сторону переулка припарковалась давешняя "Волга", а возле нее у открытой дверцы стоял, покуривая, молодой человек кавказского вида в хорошем костюме. Время от времени он обводил взглядом окна нашего дома, а правую руку постоянно держал в кармане. - Да, - сказал Малин глубокомысленно, - пить придется немножко позже. Сначала решим формальные вопросы. Он взял трубку "Панасоника", нажал на аппарате подряд несколько кнопок непонятного мне назначения, после чего непрерывный гудок стал очень громким, и набрал номер. - Дежурный лейтенант Шурша слушает, - провозгласил телефон, и я догадалась, что это Малин включил селекгорный режим. Специально для меня? - Лейтенант Шурша, с вами говорит полковник Малин. Соедините меня, пожалуйста, с майором Еремеевым. После недолгого гудения и щелчков раздался новый голос: - Майор Еремеев на проводе. - Привет, Петр, есть интересная работа для твоих ребят. У меня перед подъездом маячат какие-то типы на черной "Волге". Записывай номер... Они меня вели от самого "Интуриста", но я их не знаю, не жду, и вообще они мне даром не нужны, однако очень интересно узнать, откуда такие идиоты берутся. Все. Действуй, Петр. Только еще одна маленькая просьба. Соедини меня сейчас с руководством ПТУ. - Вопрос какой? - Вопрос кадровый. - Хорошо. Подожди, сейчас будешь говорить с полковником Ивановским Алексеем Власовичем. А я полетел. - Счастливо, Петр... Але! Алексей Власович? - Товарищ полковник, Иваневский на совещании. Что ему передать? - Ничего. Соедините меня тогда с Трегубовым. Он у себя? - Да, но... - Никаких "но". Передайте, что это срочно. - Малин? - ворвался в комнату голос генерал-лейтенанта Трегубова, и я почувствовала себя героиней детективного фильма. Я никогда не видела Трегубова и даже голоса его не слышала, но слишком хорошо знала, кто это такой. Это был заместитель начальника нашего Первого главного управления КГБ СССР, действительно главного, действительно первого, самого большого по численности и самого престижного. - Малин! - прогремел Трегубов. - Что у тебя там сегодня на ночь глядя? - Иван Николаевич, мне нужно срочно перевести одного человечка из вашего управления в мое. Оформить можно завтра, но в известность я вас ставлю именно сегодня, сейчас, потому что я снял сотрудника с задания и перебросил в силу необходимости и под свою ответственность на другой объект. - Фамилия? - осведомился Трегубов. - Лозова Татьяна... - Вячеславовна, - подсказала я быстро и шепотом. - ...Вячеславовна. - Минуточку. Возникла пауза. Боже! Трегубов лично наводил обо мне справки. - Забирай, - сказал он наконец. - Я у себя пометил. Проблем не будет. Это все? - Пока да, - многозначительно ответил Малин и отключился. Смотал пленку на автоответчике, вынул кассету, убрал в коробочку и, сделав наклейку, аккуратно надписал. Положил в ящик стола. И только после этого повернулся ко мне и сказал: - Ну? - Ну и ну, - откликнулась я растерянно и, честно говоря, еле переводя дух от всего услышанного. - Ты кто такой, Малин? - Видишь ли, Таня, я и сам иногда не понимаю. Но сейчас мне еще важнее узнать, кто ты такая. Давай наконец выпьем. Кажется, рабочий день все-таки кончился. - А эти? - кивнула я в сторону улицы. - А это уже не наша работа. - Правда? - переспросила я с сомнением. И тут за окном послышался шум: визг тормозов, стук автомобильных дверей, крики, топот и, кажется, даже щелканье затворов. Малин взглянул на часы и торжествующе поднял вверх палец: - Вот так надо работать! - Потом добавил: - К окну не подходи. Чуть позже. Я, правда, думаю, стрельбы не будет, но Бог их знает, что это за птицы. А впрочем, еремеевские ребята стрелять им не дадут. И, махнув рукой, он сам подошел к окну. Смотреть там было уже особо не на что. Пресловутых кавказцев растаскивали по двум прибывшим машинам завернув за спины руки, а их арестованную "Волгу" споро обыскивали еще двое из группы быстрого реагирования очевидно на предмет поисков оружия. Потом все уехали - Почему ты не вышел туда? - спросила я. - Зачем? Покрасоваться перед поверженным противником? Детский сад. А главное - никогда не надо лишний раз светиться. Что, если они вообще преследовали не меня? - А кого же? - не поняла я. - Да кого угодно: мою машину по указанному номеру, другого человека, с которым меня спутали, тебя, наконец. - Да брось ты! Меня-то зачем? - Ах, девочка!.. Тогда он первый раз назвал меня девочкой, и мне вдруг стало удивительно приятно почувствовать себя не младшим лейтенантом, не шлюхой, даже не мастером спорта, а девочкой, просто девочкой. - И ты работаешь в ПГУ! Да уж, не зря я тебя оттуда уволил. Тебе учиться надо. (Господи, опять учиться. В который раз мне это говорят?) Ну ладно, сейчас сделаем по глоточку, и ты расскажешь о себе. --А почему, собственно, я должна рассказывать о себе? -- поинтересовалась я, когда мы уже сделали по глоточку и я оценила тонкий и терпкий вкус красного мартини. - А потому, девочка, что я беру тебя на работу. - В другое управление КГБ? - Да. - В какое? - В Двадцать первое главное управление. Для штатного офицера КГБ в восемьдесят седьмом году это звучало примерно как выражение "на кудыкину гору". - Такого нет, - сказала я жестко. - Какая осведомленность! - Так ведь, поди, не со школьницей разговариваешь. - Ну вот что, нешкольница, слушай меня внимательно. Даже самую малую толику закрытой информации ть сможешь получить лишь после того, как вопрос о твоем приеме на работу будет решен окончательно и положительным образом. - Понятно, - процедила я, закипая. - Анкету я уже дала. Теперь надо душу вывернуть. А если я не хочу? Если я откажусь работать в вашем управлении и вообще в сраном КГБ?! - Нет.- сказал полковник Малин холодно и властно - Отказаться в этой ситуации можем только мы. - Да?! - язвительно переспросила я, вскакивая и едва не принимая одну из стоек карате. - Да? Ты так считаешь? Ты, кажется, звал меня девочкой. Так послушай, мальчик, послушай, Сергунчик, на что способна эта, с позволения сказать, девочка. Знаешь, что я сказала полковнику Генштаба Челобитникову, когда он в восемьдесят пятом в Термезе поздравил нас с победой на Саланге и добавил несколько дежурных фраз из газеты "Правда"? "В рот он ебисъ, ваш интернациональный долг, - сказала я. - Можете у себя в Москве отдавать долги партии и правительству, а мы тут воюем, и афганоидам я ничего не должна. Я просто их всех ненавижу. За то и воюю". Я никого и никогда не боялась, Сергунчик. И вашего ГБ, от которого весь мир содрогается, я тоже не боюсь. Вы считаете, что можете любого заставить работать на вас. Нет, на вас работают только законченные сволочи и трусы. Ваша сила, ваша власть держится на страхе. А с теми, кто не боится, с такими, как Новодворская и Щаранский, вы ничего не можете сделать. Меня вы можете убить. Но я не боюсь cмерти. Давно уже не боюсь. Что еще? Тюрьма, зона? Зону я тоже не боюсь, хоть и не была там. Я найду общий язык с ворами, и мы еще такое устроим, что от вашего живого места не останется. Так что это вы должны меня бояться. Понял? Мальчик Сергунчик... Я села и залпом выпила полстакана вермута. Малин, опустив голову, смотрел в стол - явно прятал от меня глаза тогда и я не понимала, зачем наговорила ему это действительно потеряла контроль над собой? Или в их традициях сознательно нарывалась на, что Малин не тот, за я выдает? Наверно, было всего понемножку. Вот почему я готовилась к любому ответу. И все же он меня удивил. - Отлично! - произнес Малин, поднимая чуть ли не смеющиеся глаза. -- Отлично, девочка! - Что отлично? - не поняла я. Все-таки это было чересчур - такая реакция. То ли пора вызывать автоматчиков за мной, то ли санитаров за ним. - Это был психологический тест, - пояснил Малин. - Конечно, ты можешь отказаться от работы с нами. Но будет жаль: ты нам подходишь идеально. - Вот как?.. - несколько растерялась я от такого поворота. - Зачем же мне рассказывать о себе, если вы там обо мне все уже знаете? - Многое, - поправил Малин, - но не все. - Ну и с чего же начать? - А с чего угодно. В основном меня интересует, как ты дошла до жизни такой. - Понятно. Можно я выпью коньяку? - Можно, - сказал Малин. И мы вместе выпили коньяку. Коньяк был отменный. - Еще один вопросик, прежде чем я начну свой духовный стриптиз. Это очень важно. Правда. Как ты вышел на меня? Почему? - Ну, это очень просто. Я сейчас набираю людей преимущественно из бывших профессиональных спортсменов - такова специфика работы. А среди спортсменов меня интересуют люди с высоким уровнем интеллекта, эрудиции или с какими-то иными выдающимися способностями: уникальная память, редкая профессия, владение языками, мастерство в одном из видов искусства. Сама понимаешь, такое среди спортсменов, даже бывших, встречается не часто. - Ну и что же, - усмехнулась я, - в ежегодном справочнике Всесоюзной федерации фигурного катания за восемьдесят третий год была пометка о моем выдающемся интеллекте? - Нет, - ответил Малин серьезно, - там-то как раз была пометка: "Дура". И подпись: "В.И.Крайнов". - Правда? - Не знаю, правда ли, но на словах он мне так и сказал. Поведал про все твои успехи, про все фокусы. И вообще, когда я объяснил, кого ищу, он сразу назвал мне двоих. - Двоих? - удивилась я. - Да. Тебя и Чистякову. Чистякову даже в первую очередь. Она бы, сказал Крайнев, вам еще лучше подошла, вот была бестия талантливая, все могла, все умела, а знала больше, чем академик. Да жаль, не уберегли девку! Так примерно и сказал. И тогда я решил найти тебя. Вот и вся история. Теперь, когда полковник Малин произнес такие слова о Машке, мне захотелось расцеловать его. И это была уже не влюбленность - это была эйфория и экзальтация, я смотрела на него, как на любимого киноартиста, как на сверхпопулярную рок-звезду... Нет, даже не так. Я смотрела на него, как смотрит католический фанатик на Папу Римского. Теперь я знала, с чего начинать - конечно, с Машки. Нет, я не доверила ему своей главной тайны, и в некоторых местах моей исповеди пришлось хитрить, но в остальном рассказ получился предельно откровенным. А потом наступила очередь Сергея. Его история еще больше напоминала авантюрный роман. Но я поверила, несмотря на весь свой скепсис, озлобленность и нелюбовь к людям. Ледяная корка внутри меня треснула и начала оттаивать. Медленно, очень медленно, но уже заметно. Я почувствовала приятную теплоту, зародившуюся где-то глубоко-глубоко, и заплакала. А он утешал меня. Потом мы опять вспоминали Машку, и я снова плакала, и он снова утешал меня. Мы говорили, и говорили, и говорили, и ничего нам было не надо больше, и целовал он меня в яоб, и в щеки, и в шею, но не так, как целуют до, а так, как целуют после. Как целуют, утешая, давно знакомую женщину, с которой прожито много-много дней и ночей. А я прижималась к его груди, обнимала его, но лишь потому, что искала тепла, защиты, ласки. Может, мы слишком много выпили, может, уже наступило утро и усталость брала свое, а может, мы не были в тот момент мужчиной и женщиной - мы были просто человеками, гражданами беленной, причастными к ее великим тайнам. Наверно, тогда и придумалось это слово --приметные. Помню, как мы стояли обнявшись в темноте, и я спросила: - Сергей, и многих ты успел найти среди бывших спортсменов, готовых пойти вместе с тобой? - Пока только одного, - ответил он задумчиво и печально. - И кто же это? - спросила я с любопытством. - Это ты. В ту же секунду теплота, копившаяся внутри меня, хлынула могучим потоком, размывая, растапливая напрочь остатки взломанного льда. И я задохнулась от жгучей любви и страсти, а еще от нестерпимого желания поведать ему свою страшную тайну, чтобы больше уже ничего и никогда не скрывать от этого человека. Конечно, я рассказала бы ему все, но тут внезапно зазвонил телефон. В половине пятого утра. Вряд ли это был закадычный приятель, решивший узнать, как поживает старина Малин. Вряд ли. Глава четвертая Что же ты не звонишь, Малин? - загремел в тишине голос Трегубова. - Изволю почивать, Иван Николаевич, - соврал Сергей. - Что-нибудь случилось? - Да не то чтобы случилось, - как-то странно замялся Трегубов. -- Просто... Где сейчас эта Лозова, которую ты просил перевести? - А почему вы спрашиваете? - ревниво спросил Сергей. --А потому, друг мой, что люди, маячившие перед твоими окнами, знать не знают, кто ты такой, нужен ты им как прошлогодний снег. И вели они не тебя, а Лозову. - Вот как, - только и сказал Сергей, потом, повернувшись ко мне, сделал выразительное движение головой, одновременно поднял брови и округлил глаза, как бы говоря: "Вот видишь". - Ты слушай дальше, - гремел Трегубов. - Эти "кавказцы" оказались сотрудниками итальянской спецслужбы. Но мы не сможем долго задерживать их, будет международный скандал. В общем, мне срочно нужны твои каналы за рубежом. Но это уже во-вторых, а во-первых, где все-таки Лозова? - Лозова здесь, рядом со мной. - Очень хорошо. Что она знает об этих итальянцах? - Она знает только об одном. По имени Бернардо, а фамилия... Иван Николаевич, да она вам сама расскажет. - Естественно. Только не по телефону, пусть сюда приедет. - Вместе со мной, - быстро сказал Малин. - Натурально вместе с тобой. Я же сказал, что ты мне сейчас нужен. - Вы на работе? - спросил на всякий случай Сергей. - Да, - сказал Трегубов и перед тем, как повесить трубку, еще пробормотал: - Нету среди них никакого Бернардо. Машину Сергей повел сам. То ли не болела уже нога, то ли он умел не обращать внимания на такие мелочи. До Ясенева, конечно, расстояние приличное, но по ночному городу правил мы почти никаких не соблюдали, и получилось всей езды не больше получаса. Но езды все-таки напряженной. Поэтому обсудить успели только самое главное. - Что они так переполошились, как ты думаешь? - А что тут думать? - сказал Сергей с уверенностью всезнающего человека. - Сейчас Одиннадцатый главк (по борьбе с терроризмом) совместно с итальянцами начал работу над программой борьбы с мафией. Итальянским спецам мы очень многим обязаны. А программа жуть какая серьезная, курирует ее фактически лично Генсек. Так что на карту поставлено многое. Кстати, итальянские шпионы У нас - это вообще экзотика. А сегодня только конфликта с Италией нам и не хватало. - Ну и что же, ты будешь звонить Дедушке, чтобы все уладить? - Зачем Дедушке? Зачем старика беспокоить из-за ерунды. Буду звонить шефу итальянского ИКСа. Этого вполне достаточно. А уже перед самыми дверьми Сергей вдруг остановился и сказал: - Татьяна, извини ради Бога, но я должен тебя спросить. Ты уверена, что рассказала мне все об этом итальянце и вообще обо всех итальянцах, с которыми когда-либо виделась? - Уверена, Сергей. И не бойся, я не обижаюсь. Я уже достаточно в этом дерьме покрутилась, чтобы ни на что не обижаться. Никаких итальянцев у меня раньше не было. Будем говорить: явных итальянцев. Но ведь все мои контакты, без исключения все, подшиты в восьмом отделе у Куницина, и Трегубов наверняка уже их проверил. - Да, ты права, - сказал Малин, и мы пошли. - Иди первой, - предложил он, - тебе будет приятнее. Я не сразу поняла, но мне действительно было приятно, когда дежурные на всех дверях, на всех этажах, прочитав в пропуске мою фамилию, козыряли и не задавали больше никаких вопросов. Малину такое удовольствие, очевидно, уже приелось. А я вот, между прочим, до сих пор балдею от этой "зеленой улицы" для красной книжечки. Выяснилось все довольно быстро. Трегубов сразу сменил гнев на милость и откровенно заигрывал со мной, шутил, что, если б мы встретились раньше, никогда бы он меня не отпустил из ПГУ, потому что такие миниатюрные красавицы с языками да еще с карате позарез нужны ему для работы "на холоде". Малин непрерывно звонил по телефону. Долго говорил по-итальянски с Римом. Большинство присутствующих, разумеется, ни черта не понимали. Потом был разговор с Неаполем почему-то по-французски. Тут уже у Трегубова появилось осмысленное выражение на лице, но я-то все равно сидела как дура. Потом парой слов Сергей перемолвился с кем-то по-английски: - Привет, старик, где бы мне сейчас найти Пьетро? Или Роберто. А потом снова Неаполь, и Сергей уже не говорил, а ругался самыми черными итальянскими словами, и это можно было понять без всякого знания языка. Запомнилось часто повторяемое "соно фотгуто!" - с такой интонацией; ну прямо как наше "твою мать!". Я не ошиблась: по смыслу это было почти то же самое. В огромный кабинет Трегубова то и дело заходили разной комплекции и разной степени интеллигентности майоры и полковники, сообщали свежую информацию. Пять телефонов на столе и один на маленьком столике трещали друг за другом почти не переставая, адъютантик-старлей только и успевал трубки сдергивать. В общем, было такое ощущение, что пять утра - самый разгар рабочего дня у разведчиков. В результате всей этой чехарды выяснилось следующее. Глубоко законспирированная команда итальянских "чекистов" прибыла в Советский Союз, абсолютно не имея намерения как-то ущемить интересы великой страны и вообще вмешиваться во внутренние дела СССР. Цель их приезда была одна: захват скрывающегося здесь под именем Бернардо Фелоцци неаполитанского мафиози по кличке Джинго. В "Интуристе" Джинго почувствовал за собой слежку и собирался, очевидно, прикрываться мною, выбирая момент для отрыва. Скорее всего он догадался, кто я, и специально, причем очень изящно, заманивал меня в свои сети, так заманивал, чтобы мне казалось, будто все наоборот. Очевидно, он рассчитывал на поддержку КГБ в ответственный и опасный для него момент. Когда же, вопреки всем расчетам, появился Малин и увел девушку, Джинго мигом сообразил, что линять надо немедленно. Думаю, мы еще разговаривали с Сергеем в фойе, а мафиози уже не было в зале. Следившие за Джинго никак не ожидали такого поворота событий и упустили парня. Поэтому единственной зацепкой для них осталась я. Вот, собственно, и все. Дальнейшие поиски Джинго ни меня, ни Сергея уже не интересовали, хотя комитет активно включился в эту игру. Что ж, сами помешали, сами теперь и поможем поймать вашего бандита. Трегубов даже пожурил итальянцев за то, что они не обратились за помощью сразу. И пра-льно, между прочим, пожурил. Если бы не совместный Проект по борьбе с мафией, сидеть бы этим "карбонариям" в простой советской тюрьме на общих основаниях. Ведь по нашим законам они обыкновенными преступниками получались. Но где ж им, итальянцам, понять наши порядки. А может быть, наоборот, они слишком хорошо знали ситуацию, вот и обнаглели. Но это опять же было совсем не наше дело. Уезжали мы на рассвете. Первые пешеходы, первые машины, милиционеры, дворники... Город просыпался к новому рабочему дню. А мы, словно какой-нибудь загулявший Евгений Онегин, ехали домой спать. - А куда мы, собственно, едем? - спросил вдруг Сергей. - Не знаю. Ты же едешь. Домой, наверное. - Домой-то домой, - не возражал Сергей, - спать хочется ужасно. Но к кому домой? К тебе или ко мне? - Ко мне, разумеется, ближе, - рассудила я, - но, с другой стороны, нелогично. Ты что, меня оставить там хочешь? Мне будет грустно. А тебе наверняка надо быть у телефона. - Ну уж нет, - злорадно сказал Сергей, - никаких телефонов. Хватит с меня на сегодня. И на вчера хватит, и на завтра, - добавил он. - Поставлю на автоответчик, пошли все в баню. Горячий душ и в постель! Разве что выпить еще по рюмке. - Согласна, - сказала я, - только, Сереж, давай сейчас без всякого секса. - Ты меня сильно переоцениваешь, девочка. После этой ночки не очень-то и захочется. А коньяк в таких случаях действует не как возбуждающее, а как снотворное. Я потом вспоминала и думала, какой удивительный получился у нас разговор. Словно мы давно уже муж и жена. И нет у нас никаких проблем интимных или бытовых - только по работе, и от работы мы ужасно устали, как всегда, и едем в свое привычное уютное гнездышко - спать, просто спать, мирно обнявшись под одеялом. Мы действительно так все и сделали: разделись, помылись, махнули по рюмке "Хэннеси" и провалились в сон. Ночной рубашки у меня с собой, конечно, не было, поэтому я спала нагишом, но и это не помешало. Мы уснули, как сурки. Правда, ненадолго. Часа через четыре, наверно, при ярком свете солнца мы вернулись в мир уже разнополыми существами. Первым проснулся он, а точнее, поначалу лишь одна, но очень существенная часть его, и эта часть толкнула меня в бок. Тут же по всему моему телу разлилось мягкое ласковое тепло, словно я растворялась в потоках полуденного солнца. И не надо было никаких слов, ничего уже было не надо, кроме любимого, родного, прекрасного, горячего тела, обнимающего, притягивающего, входящего в меня... Я закрыла глаза, и мир закачался, опрокидываясь, и мы были уже не здесь, мы летели по воздуху, и перед нами распахивались двери в незнакомые роскошные залы, протянувшиеся немыслимой анфиладой в бесконечность, и вдруг последняя дверь открылась в южную ночь, утопающую в сладком дурмане весеннего цветения, потом накатил густой запах июльских луговых трав, а за ним терпкий, горьковатый аромат прелой листвы и мокрых осенних деревьев, потом пахнуло пронзительной свежестью студеного моря и сосен, и ледяные волны накатывали на берег, поднимались в неистовом, каждый раз последнем порыве и падали, разбиваясь о камни на мириады сверкающих звезд, а звезды гасли и загорались вновь, галактики закручивались в спирали, рождались и гибли целые миры, Вселенная вспухала и вновь ужималась в точку, и это длилось, длилось, длилось, и было так невыносимо прекрасно, так немыслимо жарко среди льда и звезд, что мне захотелось кричать, чтобы все, все слышали, как мне хорошо, и я закричала, но не услышала собственного крика, ничего не услышала, просто вдруг откуда-то сверху упала огромная темнота и тишина... Сергей сидел рядом, курил и блаженно улыбался. - Что со мной было? - спросила я испуганно. - Я потеряла сознание? - Да, - сказал он. - Ненадолго. А ты всегда так кричишь? - Как? - Очень громко. - Не знаю, я не слышала. - Понятно, что не слышала, - сказал Сергей. - А я даже испугался, пытался закрыть тебе рот поцелуем. - Слушай, но это вообще... - Я тяжело дышала, как после хорошего бега. - У меня так еще ни разу не было. Правда. - У меня тоже. Просто мы нашли друг друга. Вот и все. - Значит, ты первый у меня настоящий, - сказала я шепотом, а потом еще тише, но старательно, четко, как фразу из букваря: - Я тебя люблю. - Татьяна, - он тоже перешел на шепот, - ты знаешь... мне кажется... Я чувствую, правда. Ты не поверишь, но это... это больше, чем любовь. - Что ты хочешь сказать? - Не знаю, я только чувствую пока. Сказать трудно. Понимаешь, вот я сливаюсь с тобой, и мне кажется, я сливаюсь со всей Вселенной. Бред, я знаю, что бред, но так я чувствую: дыхание природы, океан, звезды, галактики, я улетаю с тобой в вечность... Я ошарашенно молчала. Чудо свершилось. Мы видели одни и те же образы. Мы читали мысли друг друга. - Нет, - проговорила я, - это как раз и есть любовь. Я тоже все это сейчас видела: море, звезды, Вселенную. Это любовь, Сережа. Нету ничего больше и выше любви. Нету. - Есть, - сказал он упрямо. - И я докажу тебе. Только не сейчас. - Хорошо, - улыбнулась я. - Дай мне зажигалку. Знаешь, что отвечает французская женщина на вопрос о трех самых приятных вещах на свете? Коньяк -- до, сигарета - после. Ну, так ты дашь мне наконец зажигалку? Весь тот день мы провели в полной прострации, фланируя из душа в койку и обратно. Два раза завтракали (может быть, один из них был обедом), два раза включали телевизор ("А вдруг мы сидим здесь уже много дней? Ты ощущаешь время?" - "Нет. Я даже готова поверить, что прошло уже много лет..."), один раз включали видюшник (какую-то эротику смотрели), много раз включали и выключали музыку. И ни разу не включали телефон. До семи вечера примерно. Потом Сергей прослушал десяток записей на автоответчике, выбрал из них две, которые требовали отзвониться срочно, но не успел набрать номер, как телефон зазвонил сам. Праздник кончился, начались будни. Мне тоже надо было позвонить, пока лишь одному человеку - Юре. Сам-то Хвастовский был теперь решительно не нужен, но встреча с мэтром... не хотелось совсем забывать о ней. И в то же время трудно было представить себе, как я снова появлюсь в полиграфе, на лекциях и семинарах, ведь это какая-то совсем другая жизнь. А та жизнь, из которой возник Сергей, теперь бесповоротно кончилась. Неужели мне больше не нужно будет спать с потными похотливыми толстяками из Кувейта и Ирака, с хамами-европейцами, считающими меня человеком второго сорта, с туповатыми офицерами всех дружественных и недружественных армий? Неужели не надо будет строчить доносов гнусному бледному Куницину и мечтать о новых звездочках на погонах для более свободного доступа к заветной информации? Неужели это ушло навсегда? Свыкнуться с такой мыслью было непросто. А про новую свою жизнь, какую-то уже совсем третью, я пока могла только догадываться. Сергей не успел рассказать ничего, и теперь, когда уже через час он должен был встретиться с кем-то на Октябрьской, затевать разговор на серьезную тему казалось неуместно. Он просто попросил: - Посиди дома. И уехал. А я просто легла спать, потому что опять ощутила жуткую усталость и страшное нежелание что-либо делать и о чем бы то ни было думать. На следующий день я перевезла к нему с "Академической" на "семерке" все самые необходимые свои вещи. Через неделю на "Ниссане" мы вывезли остальное, и я вернула хозяевам ключи, рассчитавшись с ними по конец месяца. А еще через неделю мы с Сережей отправились в загс. Свадьбу закатили в "Праге". Но народу было немного. С моей стороны вообще всех гостей удалось бы пересчитать по пальцам: подруга Лизка - свидетельница, Машкин брат Стас с девушкой Аней, Юра Хвастовский с женой, из