ать Саддама Хусейна". Международные эксперты подтвердили такую оценку. Москва - город специфический, тут вам не Рим: из базуки по машинам особо не постреляешь. (Господи! Кто из них тогда мог подумать, что в девяносто пятом среди бела дня шарахнут из гранатомета по американскому посольству и этого народного умельца даже не станут толком искать?) А убирать Курдюмова с ближней дистанции не позволит лучшая в мире охрана, пожалуй, действительно лучшая на тот момент. Вот тогда Дедушка и предложил: пойдет лично Малин. С целью переговоров. В КГБ абсолютно все знали: Малин никогда не убивает. А значит, и в аппарате ЦК знали. За Малина поручится, к примеру, лично Крючков, сидевший тогда в тюрьме, или еще кто-нибудь из уважаемых стариков Лубянки. Пойдет Сергей Николаевич, разумеется, без оружия, с одной только улыбочкой на лице, ну а дальше - дело техники: шею ломать его еще в Анголе научили. Ясень согласился не сразу. Он взял тайм-аут на час. --Ты думал о том, что будет, если откажешься? - спросила я. - Конечно. Я много о чем думал в тот долгий-долгий час в "Белом доме" на Краснопресненской набережной. Если бы я отказался, кто-нибудь из новоявленных демократов от КГБ (они почему-то хуже всех соображали) убил бы меня, а Дедушка убил бы их вместе со всем российским руководством, вместе с Ельциным; верные российскому президенту войска решили бы, что это Курдюмов, и, очевидно, все-таки долбанули бы ракетно-бомбовым ударом по центру Москвы, оставшиеся люди Курдюмова решили бы, что это Горбачев, и на всякий случай убрали бы и его тоже. В общем, к Новому году в России не осталось ни одного серьезного политика, кроме Тополя, а поскольку Тополь - еврей, его убили бы арабы, русский народ поддержал бы это доброе начинание, и в итоге Россия вошла бы в состав великого Ирака, ведомого вождем всех мусульман Хусейном... Но это сейчас я так весело рассказываю, а тогда не до смеха было. Главное, что в случае моего согласия могло бы получиться все то же самое: охранники Курдюмова убивают меня, Дедушка убивает их, так далее, смотри выше. Ясень помолчал. - Шея у него очень легко сломалась. И оставили нас один на один. Но самое противное не это. Самое противное было, когда начальник его охраны пожал мою мужественную руку и, глядя преданными собачьими глазами мне в лицо, как новому хозяину, сказал: "Знаете, наверно, я всю жизнь мечтал убить его. Только сам не догадывался об этом. Точнее, сам себе боялся признаться. Боялся". Они хотели встретить меня как героя, но я вызвал и Платана, тот подкатил на моем "Патроне", и мы просто рванули домой жрать коньяк. В тот день мне не хотелось больше жить и работать в этой стране. Вот видишь, и я теперь стал говорить не "в России", а "в этой стране". - А сейчас? - спросила я. - Ты хочешь работать в России. Ясень задумался. - Сейчас? - Сергей помолчал. - Анекдот про человека в ОВИРе: "Слушайте, вы наконец решите, в какую страну вас оформлять? Вот вам глобус -- выбирайте!" Помнишь, что он ответил после долгих поисков? - Помню, - сказала я. - "Простите, а у вас нет другого глобуса?" Я решила начать как бы с конца. Нормальный ход для нормального сыщика. Бразилиа, столица Бразилии. Город-шедевр, произведение архитектурного гения двадцатого века. Город, где убили Чистяковых. Я уговорила Сергея поехать со мною вместе. Ему - для разрядки, мне -- для поддержки. И действительно, мы неплохо отдохнули. Однако от полученной под занавес информации стало нехорошо. Один из убийц скончался в тюрьме в том же восемьдесят третьем при невыясненных обстоятельствах, а другой был жив до сих пор, но содержался в психушке. Он был абсолютно невменяем с тех пор, как местные бандиты порешили всю его семью. Бразилии тоже разборки бывают лихие. И все-таки я встретилась с сумасшедшим Педро. Зачем? Чем шизоиднее информация, тем больше шансов на успех. Чокнутый мексиканец лопотал целыми днями полную абракадабру, но я не поленилась записать ее и, внимательно прослушав, вычленила несколько навязчиво повторявшихся фраз. Одна из них была такая: iltaliano es la cagada! (Итальянец - говно!) Какой итальянец, почему итальянец? Местная полиция не знала ни бандита с такой кличкой, ни хоть отчасти связанных с Педро граждан Италии. Так появилась в этой истории новая загадка. Следующей точкой моего мистического путешествия в поисках истины стал Неаполь. Сергей снова поехал вместе со мной. Во-первых, он стал элементарно бояться отпускать меня одну, во-вторых, Неаполь был для него не просто городом - велико оказалось искушение поворошить прошлое, а в-третьих, подходил уже конец декабря, мой день рождения и Новый год - грех расставаться в такие дни. В общем, когда в Москве над Кремлем торжественно опускали красный флаг и поднимали трехцветный, в Неаполе по традиции выбрасывали из окон на улицу всякую Дребедень, а мы слушали, как все это со звоном и грохотом падает, и смотрели по телевизору, конечно же, московскую программу, и Миша Задорнов поздравлял с наступающим обалдевший от неожиданности, замерший в растерянности советский народ, и все это было ужас как символично. А потом в шикарном отеле вдруг отключили горячую воду (может, кто-то по случаю Нового года решил выбросить старый водопровод, "сработанный еще рабами Рима"), и мы, уже выпив по бутылке роскошного чимпанского, хохотали в голос, складываясь пополам який раз, когда входил вызванный нами коридорный, чувствующий лично себя безмерно виноватым в случившейся аварии, и когда с присущей только итальянцам эксрессией перед нами многословно и яростно извинялись по телефону. Мы говорили друг другу: "Вот видишь, не только красные отключают горячую воду!" И снова хохотали, и Сергей предполагал: "А может, это происки "Красных бригад"?" Потом мы отправились на городской пляж (все равно горячей воды нет, а в море приятнее, чем под душем) и на потеху местной публике искупались в ледяных волнах Неаполитанского залива, разумеется, без всяких плавок и купальников. Потом, растеревшись полотенцами и накинув пуховые куртки, мы тут же на берегу пили чинзано, которым нас угостили местные рыбаки, и граппу, любезно предоставленную нам для согреву докерами. Здорово было. А на утро я наконец получила телефон некоего Четриоло, знавшего Бернардо Фелоцци не только как Джинго, но и как Бернардо Фелоцци, позвонила ему и договорилась о встрече. Похоже было, что Четриоло (по-нашему "огурец") -- это просто кличка. Ну что ж, каждый волен представляться, как хочет. Было часов одиннадцать, не меньше, но Сергей еще спал и правильно делал. Ведь это я ждала важного звонка и была им разбужена, и вообще это я приехала в Неаполь работать, а Ясень хотел просто отдохнуть. Однако все-таки пришлось его растолкать. - Сережа, вставай, мне надо срочно с тобой поговорить. Он сладко зевнул, потер глаза и попросил: - У нас там граппа осталась. Налей, пожалуйста. - А без этого ты не можешь обойтись? - Могу. Но не хочу. - Ладно, - сказала я, доставая недопитую бутылку, - только при одном условии. Ты будешь совершенно серьезно отвечать на все мои вопросы. - Годится. Он хлебнул, я тоже - совсем чуть-чуть, за компанию, и мы начали. - Существует ли архив службы ИКС? - Разумеется. - Ты имеешь к нему доступ? - Очень ограниченный. Неограниченный имеют только три человека: Базотти, Спрингер и Кумахира. Возможно, еще Сиропулос. Ну и, наверно, есть личный архив Дедушки, к которому вообще никто доступа не имеет. - А Ковальский? - Анжей знает гораздо меньше, чем ты думаешь. Ему это все просто не нужно. Он далек от политики и интриг. - Откуда взялся Кумахира? - Кумахира - один из, говоря по-нашему, паханов якудзы, контрразведчик высочайшего класса и редкий интеллектуал. Дедушка искал такого человека долго и методично. Сегодня Кумахира - это реальный контроль над Японией и Китаем как минимум. - Доверять ему можно? - Нет, конечно. Доверять никому нельзя. - И Дедушке? Ясень сделал паузу и налил себе еще капельку по поводу такого вопроса. - Это отдельная тема, - сказал он. - Если у нас сегодня обзорный брифинг, давай углубленное изучение проблем отложим на следующий раз. --Давай, - согласилась я. - Это был не вопрос, а подколка. Поехали дальше. Кому ты звонил в Неаполь из Ясенева в ту ночь, когда мы познакомились? - Роберто Пьяцци, одному из ведущих агентов Дедушки здесь, в Италии. - С ним можно сейчас связаться? - Разумеется. О чем ты хочешь его просить? - Я хочу узнать все о Бернардо Фелоцци. О Джинго. Кстати, как его настоящее имя? - Паоло Ферито. - Забавная фамилия. Ferito по-итальянски означает "раненый". - Его убили? - решила я уточнить. - Да, местные мафиози. Ему нельзя было возвращаться в Италию. - Почему же он вернулся? - Видишь ли, мы, конечно, были друзьями детства, но эту сокровенную тайну Бернардо мне не доверил. - Я же просила серьезно. Сейчас граппу отниму. - Отнимай, мне уже не надо. Я действительно ничего больше не знаю об этом итальянце. Тогда я навел о нем справки в самом общем виде и не для дела, а просто по привычке. - Хорошо. Знал ли Дедушка Чистякова? - Ничего себе перескок! Полагаю, что нет. Чистяков был резидентом в Португалии в те времена, когда Базотти еще только раскручивался, а уже в шестьдесят третьем году Анатолия Геннадиевича перевели в центральный аппарат, и до самого восемьдесят второго он сидел в Москве, если не считать нескольких краткосрочных командировок. - Куда? - Бразилия, Ангола, Германия, кажется, точно я не помню. - Но это можно уточнить? - Конечно, можно. - Отлично. Встречался ли Дедушка с Андроповым? - Да. В начале восемьдесят второго года. То есть это я считаю, что встречался. Ни документов, ни живых свидетелей этой встречи не существует. - Ты хочешь сказать, что есть мертвые свидетели? - Именно. С Дедушкой были два его лучших агента. Они убиты в том же январе командой гастролеров из Греции. Дедушка провел расследование и назвал заказчиком одного крупного перуанского торговца кокаином. Перуанец по сей день сидит в нашей далекой тюрьме, но тех двух убийств по-прежнему за собой не признает. И в данном случае я верю перуанцу. Дедушка сам убрал своих агентов. - Ты же уверял меня, что с пятьдесят седьмого года Базотти никого не убивает. - Да, но это было исключение. - А может, было много исключений? - Не думаю. Встреча с Андроповым - абсолютно уникальный случай в биографии Дедушки. Очевидно, в том разговоре он впервые в жизни потерпел фиаско. Может, просто не сумел договориться ни о чем - это уже удар, а может, и того хуже: почувствовал за собеседником непреодолимую силу, испытал давно забытое чувство страха и пусть совсем недолго, но выглядел жалким и слабым. Базотти из тех людей, кто не умеет проигрывать. Никто не должен знать, что он вообще бывает слабым. Вот почему те двое не имели права на жизнь. - А ты когда-нибудь спрашивал Дедушку напрямую? Не о тех двоих, а просто о встрече с Андроповым? - Спрашивал. И он ответил очень странно в не свойственной ему манере: "Сержо, давай ты не будешь больше задавать мне этот вопрос". И я больше не задавал. Я понял потом, что внутри службы ИКС принято считать, будто переговоры с советским лидером планировались, но не состоялись. А подтверждение своей догадки я получил через какое-то время от Нанды. Вот какой диалог состоялся между ним и Базотти в том же восемьдесят втором: "Нехорошо, Фернандо, у тебя повышенный тремор. Руки трясутся". - "Да ну, это что за тремор! Ты бы посмотрел, как они трясутся у Андропова".-- "Я видел". - "Что ты видел? Ты видел на экране, а у русских телевидение хитрое, они большие доки по сокрытию своих недостатков..." Дедушка не мог случайно проговориться, с ним такого не бывает. Значит, что? Проверка Нанды на умение молчать? Странная проверка. Да Ковальский ее и не выдержал. Сказал мне. Возможно, не только мне. А я сказал тебе. Больше похоже на целенаправленную утечку информации. - Почему ты не говорил об этом раньше? - Ты не спрашивала. И потом вся эта история не имеет никакого отношения к твоей проблеме. - Имеет, - сказала я уверенно. - Кто был с Андроповым на той встрече? - Не знаю. Выяснить это практически не представляется возможным. Встреча ведь была строго конспиративной с обеих сторон. - Думаю, выяснить можно и это. Но ты согласен, что во время разговора с настоящим бандитом Андропов предпочел бы иметь при себе не головастого референта-советчика, а в первую очередь хорошо подготовленного кадрового офицера с родной Лубянки? - Пожалуй. - Так вот. С Андроповым в тот день был Анатолий Геннадиевич Чистяков. По-моему, Ясень просто обалдел. Сначала он хотел что-то сказать, но только открыл рот и этим ограничился. Затем поставил бокал на столик, выскочил из-под одеяла пробежался по комнате и заявил: - Кажется, пора наливать по новой. Я терпеливо ждала его серьезной реакции. - Че-пу-ха, - проговорил он, так ничего и не налив. - Чепуха. Чистяков не был так близок к Андропову. - Откуда ты знаешь? - Откуда я знаю! Ты представляешь, сколько там было этих полковников?.. И потом его же убили только через год, а агентов Базотти сразу. - Понятное дело, - сказала я, - до него труднее было добраться. - Кому? Андропову?! - Андропову-то он зачем? Базотти, конечно. - Нет, вот теперь я точно выпью, и не местного пойла, а настоящего "Хэннеси", который у меня с собой, - быстро бормотал Ясень, уже копаясь в чемодане. - И вопросы теперь буду задавать я. Машка тоже присутствовала на той исторической встрече? Да? И Дедушка убрал ее как главного свидетеля своего позора? А за рулем грузовика сидел лично Тимоти Спрингер? - Хватит! - крикнула я. - Кто сидел за рулем грузовика, я буду выяснять, когда вернусь в Москву. Хотя гораздо важнее знать, кто сидел за рулем "Жигулей". А сейчас мне нужно только одно - выяснить, зачем Бернардо, то есть Паоло, пытался наклеить меня в Москве. - Еще раз и, пожалуйста, помедленнее. Кто кого пытался наклеить? - Видишь ли, этот "раненый", без сомнения, профессионал, а профессионалы не роняют бумажников посреди улицы просто так. - Однако! - Ясень уже налил себе коньяка, но, кажется, теперь ему расхотелось пить. - Я как-то не думал об этом. А ты молодец! Но обрати внимание: помогает старая добрая логика. А ваш с Нандой ассоциативно-интуитивный, шизоидно-параноидный метод заведет тебя черт знает куда. - Это мы еще посмотрим, - ответила я с достоин ством. - Наливай. За здоровье всех, кого еще не убили! - Мрачноватый тост. Погоди, а какая связь Бернардо и Машкой? Ну, Дедушку с Чистяковым ты уже увязала. А этих-то как? - Дай срок, - сказала я бодро и, залихватски опрокинув рюмку, добавила: - Одевайся. Времени на завтрак уже не осталось. Я договорилась о встрече с каким-то. Огурцом или Огурцовым, в общем, Четриоло, который видел нашего Ферито в восемьдесят седьмом, аккурат за два дня до его смерти. По-моему, интересный персонаж. Поболтаем с ним, а уж потом с твоим Роберто. Ясень тяжко задумался. - Давай я все-таки позвоню Роберто. Пусть на всякий случай пришлет своих ребят. Во сколько нас ждет твой овощной приятель? - В половине первого. Ты думаешь, это может быть ловушкой? - Ничего я не думаю, просто соблюдаю элементарные меры предосторожности. Потом я назвала Ясеню адрес, и он пошел в другую комнату звонить. Конечно, он был прав. Как всегда. Но что-то ужасно не нравилось мне во всей этой ситуации. Мы подъехали к месту встречи почти минута в минуту и сразу узнали друг друга по описаниям: у нас - красный "Феррари", взятый накануне в прокате, у него - фиолетовый пиджак, темные очки и газета в правой руке. Мы вышли из машины, и он махнул нам этой газетой от дверей пиццерии. - Вот сейчас заодно и позавтракаем, - сказала я. Но позавтракать нам в этот день не удалось вовсе. Мы еще переходили улицу, когда аккурат между нами и Четриоло остановился черный джип с непрозрачными стеклами. Гулкая автоматная очередь разорвала полусонную тишину январского дня, джип взревел, буквально прыгая с места, а мы уже упали на асфальт и быстро перекатывались в сторону человека в фиолетовом пиджаке, оставшегося лежать на каменных плитах тротуара. Упали мы время: вторая очередь не очень прицельно, но все же была выпущена в нашу сторону. Ясень даже пытался стрелять по колесам отъезжающего джипа из вполне удобного положения лежа, а я на карачках подскочила к Четриоло. Весь в крови, от горла и до брючного ремня, он был еще жив каким-то чудом. - Держитесь, сейчас приедет врач, - произнесла я обычные для такого случая слова, хотя у этого тела, почти разорванного в клочья, не было никаких шансов доехать до больницы. - Вы что-то хотели сказать мне, Четриоло? --Да-да, Джинго... знал... самого Базотти... - просвистел и пробулькал этот живой труп. Потом затих, два раза попросил: "Воды, воды", и тут кровь пошла у него изо рта. Когда подошел Ясень, разговаривать было уже не с кем. Вторыми к пиццерии подъехали карабинеры. И только третьими - наши доблестные ребята из службы ИКС. Кто такой Четриоло, они не знали. Паоло Ферито, правда, вспомнили и обещали дать максимум информации. Но для меня это было уже лишнее. Я могла теперь думать только об одном - о том, что Джинго знал самого Базотти. И еще о том, что Ясень не слышал этих слов. А значит, скажет (или, во всяком случае, подумает), что их и не было. Не многовато ли совпадений для одного человека? Ведь со своими мистическими наклонностями я, пожалуй, скоро начну слышать голоса давно умерших людей и видеть в небесах знамения. Конечный результат известен: белые стены, смирительная рубашка и аминозин под лопатку. Впрочем, о чем это я? У нас же теперь демократия... Дедушке мы звонили из офиса Пьяцци со спецаппарата, гарантированного от прослушивания. Ясень поливал Роберто, который опоздал на встречу, что едва не стоило нам жизни, а Дедушка рвал и метал в наш адрес, называя обоих без различения половых признаков рогоносцами и педерастами. Высшее руководство советского филиала службы ИКС влезает в мелкие разборки неаполитанских мафиози! Позор! Бардак! Мудизмо! (Именно так он и произнес это русское слово.) Если подобное будет продолжаться, мы скоро растеряем лучших своих людей. Потом он немного остыл, и мы поговорили о последних словах убитого. Ясень, кстати, поверил мне, а вот Дедушка начал смеяться. Да-да, именно смеяться. Оказывается, одним из крестных отцов Неаполя восьмидесятых был некто Джулио Пассотти. Дедушка ни секунды не сомневался, что Четриоло в предсмертной фразе имел в виду именно его. Я потом навела справки. Был такой Джулио Пассотти. Крупный авторитет. Поговорить бы с ним! Так вот ведь незадача какая: и его полгода назад зарезали. Базотти, Пассотти... Похоже? Ну конечно, похоже, особенно когда уже кровь горлом идет, но я-то точно помню, что он сказал, буквально слышу эти слова. Во второй раз тогда я не поверила Дедушке и во второй раз не сказала об этом Ясеню. Мы улетали из Рима в тот же день, договорившись, что всю информацию получим шифровкой по электронной почте. Глава девятая В Москве было очень холодно. Или просто так показалось. Уже в аэропорту я начала дрожать, а дома и вовсе расчихалась и раскашлялась. Ясень посмотрел на меня как на идиотку. - Ты чего это? Не можешь преодолеть свое состояние? Раньше вроде умела. - Могу, - огрызнулась я, - но не хочу. - А-а-а, - протянул Ясень понимающе. Из дома я не выходила два дня, испытывая патологическое удовольствие от простуды. Впрочем, уже на второй день сделала кучу звонков, а на третий с самого утра поехала в городскую прокуратуру на Новокузнецкой, оттуда - в Ленинградский районный суд, оттуда -- в РУВД, на Лубянку, в спецбольницу, снова в РУВД, снова на Лубянку и наконец еще по нескольким частным адресам. Все это заняло целый день, а рулить по Москве, да еще зимой - удовольствие ниже среднего, даже на "Террано". Словом, я не пожалела, что за баранку посадила Лешку Ивлева, начальника нашей с Ясенем личной охраны. Теперь в новой, сильно переделанной лубянской структуре нам полагалось и такое. Вообще-то на охране настоял Тополь и был, очевидно, прав. В Италии мы это уже ощутили на собственной шкуре. А в тот суетный зимний день я выяснила немало. Собственно, как раз тогда я и узнала все самое главное. Узнала, что Алексей Коротков - это Ринат Гинатуллин, узнала, что он жив, узнала его адрес в Питере и окончательно выяснила, что сознательный убийца - именно он, а не водитель грузовика старшина Толстиков. По следам старшины я топталась добрую неделю и почти зря. Во-первых, в тот трагический вечер он тоже сел за руль пьяным. Во-вторых, ему был строго определен маршрут и время движения, а про встречные "Жигули" Толстиков знать не знал и тем более не догадывался, кто в них сидит. В-третьих, старшина в этой поездке исполнял обязанности комвзвода -- очень странное сочетание с функциями водителя. Наконец, в-четвертых, Толстиков в Подмосковье прослужил год, приехал вообще с Алтая и улицы в районе Речного знал так себе. Направляясь из Бескудникова в Химки, сам бы он, глядя на карту, предпочел двигаться по Фестивальной, но приказали ехать именно по Флотской, и опаздывать было нельзя. В общем, Толстиков подумал, что на фестивальной просто перекрыто движение по техническим причинам, и приказ командира роты выполнил точно. Командир роты получил его от командира части, ну а командир части, разумеется, тоже был проинструктирован. Кем? Я и это выяснила. Заместителем начальника своего штаба, офицером Третьего управления КГБ Вербиловым. С майором Вербиловым пообщаться не удалось, потому что он умер в восемьдесят пятом, и в Третьем главке мне не очень помогли - только туману напустили, поведав, что Вербилов был еще и сотрудником ГРУ. Сердечный приступ ему как раз оттуда устроили. Беседовать с грушниками, я знала, дело практически бесполезное, так что по этой линии расследование можно было считать закрытым. А вот с информацией Гинатуллина все оказалось на много интереснее. Лейтенант Гусев из Седьмого управления, тот, что инструктировал и запугивал убийцу, оказался переведен в ПГУ и в настоящее время работал нелегалом в Танзании. Справку предоставил отдел кадров Лубянки. Непосредственные начальники Гусева, по всем прямым и косвенным данным, получались абсолютно не замазаны в операции двенадцатого декабря. Ясное дело: задание ему выдавало совсем другое управление - обычная, кстати, практика при разработке тайных операций. И в отсутствие единой информационной базы мне оставалось только ехать в Африку, а там уже держать пальцы на шее Гусева. Но только это могло и не получиться без посторонней помощи: все-таки профессиональный разведчик - это вам не стукач-самоучка. К тому же, чтобы встретиться с нелегалом, необходимо заручиться поддержкой руководства ПГУ. Или как оно там теперь называлось - СВР, что ли? Я занялась этим, и один из замов Примакова доверительно сообщил мне, что никакого Гусева в Ганзании давно нет, убили его там местные африканы еще в восемьдесят шестом, но информация эта была строго засекреченной вплоть до прихода Бакатина, а почему - черт его разберет, особенно теперь... Так что в Танзанию я не поехала, просто связалась с представителем службы ИКС в Дар-эс-Саламе и попросила прислать мне тамошние газеты за апрель восемьдесят шестого. Интересные оказались газеты. Капитана Гусева, ну то есть по газетам гражданина США Дэвида Олберти убили "случайно": он почему-то сидел на работе в воскресенье, когда произошел взрыв в американском торгпредстве. Ответственность за террористический акт взяли на себя итальянские "Красные бригады". Подумать только - где Занбар и где Рим?! И потом: только один убитый, взрыв в Сходной день, торгпредство США - как это все не по-краснонобригадовски! Короче, я снова подняла итальянский архив, запросила все, что было известно службе ИКС о Фаснобригадовцах, потом копнула сведения из открытой печати об этой организации, перелопатила данные итальянской контрразведки, КГБ, ЦРУ, БНД и, наконец, Моссада. На это угробилось еще недели три. Но я нашла что искала. Ма-а-аленькое недостающее звенышко. Растрелянный на наших глазах Четриоло оказался краснобригадовцем, и весной восемьдесят шестого именно он по заданию вышестоящих товарищей выезжал куда-то в Африку. В Моссаде не знали, куда именно. Зато теперь это отлично знала я. Возле моста у выезда с Нагорной случилась очень неприятная авария: грузовик, кажется, сто тридцать первый "ЗИЛ", въехал в троллейбус, рогатого развернуло аж на встречную полосу, и с полдесятка легковушек, пытаясь не таранить муниципальный транспорт, помяли друг друга. Движение перегородили капитально, я простояла в пробке минут сорок, а вдобавок еще хлестал дождь, не по-весеннему проливной, - в общем, все двадцать четыре удовольствия. У меня появилось дополнительное время, чтобы подумать, о чем говорить Сергею, а о чем лучше помолчать, о чем советоваться с Дедушкой, а что оставить при себе и ни с кем не делиться. Разве что Нандой. Ведь картинка-то нарисовалась забавная. Седой, как выяснялось теперь, стоял не только за спиной КГБ, но и за спиной "Красных бригад". Если, конечно, не предположить, что "Красные бригады" - это просто спецподразделение КГБ, что-то вроде легендарного управления "В" в составе ПГУ, из которого бежал в семьдесят первом любимец западных журналистов Олег Лялин. Так вот, получалось, что человек, заправляющий всем террором в Италии и России, упорно охотится на юных, а также не совсем юных бывших фигуристок, словно какой-нибудь сексуальный маньяк. Сначала он гробит Машку, затем выходит на меня, но тут ему мешает Ясень. Совершенно случайно. Или... Нет-нет, это уже слишком. Почему Седой убивает Анатолия Геннадиевича и его жену? Потому что тот знает, кто убил Машку. Почему он охотится за мной? Потому что я слышала их разговор? Он не может этого знать, ну, не может! Не дьявол же он, в конце концов, - просто человек. Проверить всех, кто был тогда в квартире на поминках? Глупость. И потом, я уже проверяла этих людей - ближайших друзей и родственников. Конечно, там было несколько кадровых гэбэшников, но они не занимались в тот вечер слежкой за мной, я просто уверена, что не занимались. Конечно, повсюду в квартире могли быть натыканы "жуки", но камеры следящее -- это уж слишком! Таким образом, тайна моя - до сих пор тайна. Для всех, кому я ее не поведала. И Бернардо хотел убрать меня через пять лет не как свидетеля. А вообще хотел ли? Очевидно, нет. Что, если Седой планировал вербовать меня? Я была ему интересна или... Я не знала, что "или", но чувствовала: есть еще какой-то нюанс. Дождь затихал, но пробка рассасывалась медленно. На промокшего до нитки гаишника, пытающегося урезонить ополоумевших водителей, больно было смотреть. Теперь о роли Дедушки во всей этой истории, продолжала рассуждать я. Делом Чистяковых он не хочет заниматься, полагая его рутинным политическим убийством эпохи Андропова, а в дело Фелоцци-Ферито не собирается вникать, так как считает его тривиальной мафиозной разборкой времен разгула "Красных бригад" и премьера... а, черт, никогда не помню этих фамилий, уж больно часто у них премьеры меняются. Да, так почему Дедушка во все это не влезает? Вариант номер раз: Дедушка прав. Все так и есть, а я просто дура больная с буйной фантазией. Вариант номер два: Дедушка работает на Седого. Все очень складно и убедительно. По фактам. А по сути это такой сюр, что, если в него поверить, дальше ничего невозможного уже не останется. Президент Клинтон может оказаться мальчиком на побегушках, а президент Ельцин -- провинциальным статистом, говорящим "кушать подано". Нет, Дедушка, конечно, ни на кого не работает, Дедушка - это Дедушка. "Высшая инстанция. Апеллировать некому". На столе у Эйзенхауэра стояла, по слухам, такая кличка. Итак, вариант номер три: Седой играет против Дедушки, но не в оборонительной манере, как все якудзы, наркосиндикаты международные, а в наступательной, причем тайной и подлой. Работает Седой широко, с размахом и предельно хитро. Денег таких, как у Дедушки у него очевидно, нет, да они ему и не нужны. У Седого другие козыри: он пользуется всей агентурной сетью бывшего СССР, которая - надо же это понимать - никуда не пропала, даже с приходом Бакатина. У Седого на вооружении два старых чекистских принципа -- безграничная ложь и беспредельная жестокость. И еще третий, дополнительный -- не считаться ни с какими потерями при выполнении задачи. Кто гибнет: свои, чужие - без разницы! Чужие - это враги, свои - просто человеческий материал, и тех, и других можно и нужно пускать в расход. Собственно, это творчески переработанный тезис небезызвестного Игнатия Лойолы. Итак, коммунистическая идеология, иезуитская мораль и профессиональная военная подготовка - вот тот безумный коктейль, против которого даже Дедушка со всеми его деньгами и хитростью оказывается бессилен. Против лома нет приема. Ну и, конечно, люди Седого есть в службе ИКС, более того, они со всей очевидностью внедрены в ближайшее окружение Базотти. Иначе отчего Дедушка иногда так странно отвечает на некоторые наши вопросы? Например, по поводу полковника Чистякова. Или по поводу Андропова. Или по поводу Ферито. Седой хитрее Дедушки и показывает свои уши только в самых крайних случаях, то есть когда дело вдруг касается лично его. Тут-то и появляется ненавязчивый добрый советчик. А в остальное время все его агенты работают себе тихо, незаметно и выжидают удобного момента для атаки. И только тех, кто им явно мешает, они отстреливают - так же потихонечку, так же незаметненько, чужими руками. Почему-то им мешал Чистяков. Теперь мешаем мы с Ясенем, и нам об этом уже намекнули. Господи, какой апокалипсис я тут насочиняла! Крошечными тычками, сдвигаясь каждый раз на два-три метра, я уже добралась до следующего светофора на Зеленых горах, у стадиона, и дальше как будто бы можно стало ехать, а не ползти. Ну а если все действительно так, решила я вроде подвести черту, тогда на что надеяться, чего ради трепыхаться? Машку уже не вернуть, Машеньку -- тоже. Изменить этот мир к лучшему явно не удастся, хотя, кажется, именно этим занимаются Дедушка и Сергей. Значит, смысл один - отомстить. Но кому? Что, если того Седого уже действительно нет в живых? Андропов это или не Андропов, молоденьким он быть никак не мог. Уже тогда, а прошло еще девять лет. В кого я буду палить из "магнума", то бишь из "тауруса"? В тайный иезуитский орден? Во всю многотысячную агентуру? Да будьте вы прокляты! Такая вдруг тоска навалилась! И зачем только я Лешку домой отпустила! Как плохо сейчас одной в этой машине, в этом сумасшедшем потоке, в этом ужасном городе!.. А возле самого дома неожиданно выяснилось, что пока еще есть в кого палить из "магнума". Тоска улетучилась, не до нее как-то стало. В переулке, перегородив одну полосу движения, стояли две милицейские машины и три черные "Волги". Много весьма обеспокоенных людей очень специального вида толклись около подъезда. Тротуар аккурат под окнами нашей квартиры был обильно усыпан битым стеклом, но я еще не успела поднять голову, чтобы уточнить, у нас ли вылетели стекла, когда меня увидел Рома из группы Ивлева и чуть не закричал: --Татьяна! Ну, слава Богу! Сергей Николаевич уже чуть Лешку не уволил. А мы вам звонили. Вы что, отключили в машине связь? - Да. Мне надо было подумать, чтобы никто не отвлекал. - Вы так не делайте больше. - Да что, что случилось-то?! - Кто-то бросил гранату в вашу квартиру. "Лимонку". Его видели... тут же напротив отделение милиции... на машине... на другой стороне улицы... дверь сломали... под нашим контролем... обошлось без пожара... - Без чего обошлось? - переспросила я. Я его очень плохо слышала. - Пожар не начался, слава Богу. --А-а-а... На меня вдруг накатило. Очень серьезно. Бывало и раньше. После Афгана это у многих бывает. Глюки. Но так как в тот раз, случилось впервые. Видела я все вокруг довольно четко, но это была четкость утреннего сна за какие-нибудь секунды до пробуждения. Глаза не открываешь, не хочется, а звуки реального мира настойчиво входят в твой сон и вытесняют его, выдавливают. Рома разговаривал со мной, но был уже где-то далеко, голос его звучал все тише, все отрывочнее, а вот нарастающий гул тяжелого бомбардировщика был здесь, рядом, почти над головой, и эхо близких разрывов осатанело металось между скал, а еще был крик человека, долго-долго падающего с уступа горы в пропасть. Наверно, что-то не совсем обычное отразилось у меня на лице, потому что Роман взял меня под руку и быстро повел наверх. Я понимала, куда он ведет меня, но это была глупость, я знала, что все равно не успею увидеть взорванную квартиру. Да и кому это нужно - смотреть такой неприятный сон? Бомбардировщик впечатался в скалу, звук немыслимой силы ударил по ушам, на какую-то секунду сделалось абсолютно тихо, и в этой жуткой тишине я успела открыть глаза и увидеть не только черно-оранжевые клубы и потоки каменного крошева, но и человека, который как раз долетел до дна ущелья и лег там кучкой грязного тряпья на острых обломках... Все. Потом был Ясень. Напряженный, нервный, готовый взорваться в любую минуту. - Милицию можете сразу отпустить. Расследованием будет заниматься наш соответствующий отдел. Если я решу, что надо заниматься. - Не получится, Сергей Николаевич, они уже протокол составили. - Да? Ну, тогда пусть ко мне зайдет начальник. Пусть лично ко мне зайдет. Только не сейчас, а минут через двадцать. И еще, Леша, телефон принеси, пожалуйста, с кухни, здесь же ни черта не работает. После этого все, кроме Татьяны, временно свободны. Мы закрылись в непострадавшей... ну, скажем так, почти не пострадавшей комнате, и Ясень быстро набрал номер по памяти. - Кислый! - почти зарычал он. - Кто там хватает трубку?! Позовите Кислого. Это Малин. Кислый, ты что творишь, сволочь?! - Это не я. Это Щеголь. Я встала совсем близко и могда теперь слышать все ответы с той стороны. - Какой, блядь, Щеголь?! - орал Сергей. - Это твой человек? - Да, но он, конечно, брус шпановый и всегда чумовой был, любил бузу затереть. Второй раз, сученок, с папой не посоветовался. Мы тут еще кумекали над твоей ксивой, а он, падла, решил замастырить по-своему, "апельсин" тебе в очко залепил. Но мы же беспредела не потерпим, ты же нас знаешь, Малин. Так что, извини, конечно, но Щеголь потянул локш. Его закрыли уже, ну, то есть башку проломили. - Да ты что! Куда так торопитесь? - Закон, Малин. Закон уважать надо. В общем, отдыхает он в той же брике на Сретенке, во дворе за церковкой, между Печатниковым и бульваром. Понял, где, да? Расскажи мусорам, они его мигом срисуют. Все, Малин, дело не крути, ради Бога не крути - большая буза может начаться. Ты понял? А с меня причитается. Я слушала это все, совершенно ошалев от неожиданности. Последний месяц мы с Сергеем занимались слишком разными делами, я знала, конечно, что у него там какие-то шуры-муры с ворами в законе, но от подробностей этих разработок была далека. - Кто это? - выдохнула я наконец. - Кислый? Вор в законе, уважаемый человек, очень крупный авторитет в Москве, мы с ним прекрасно друг друга понимаем. Но вот случаются накладки. - Накладки? Ни хера себе! А при следующей неувязочке наш дом просто накроют ракетным ударом? - Перестань. Он же знал, что меня нет в квартире. Это обычное бандитское запугивание. - А то, что я стою в пробке на Варшавке, твой Щеголь тоже знал?! Я же должна была приехать на сорок минут Раньше. Ясень помолчал, вытер пот со лба, потом не слишком уверенно проговорил: - Да нет, он бы убедился сначала, что в квартире пусто. . - Кто?! Этот шизнугый? Шпана брусовая? - Брус шпановый, - автоматически поправил Ясень означает "молодой, подающий надежды вор"... То есть ты опять хочешь мне сказать, что ты заговоренная? Думаешь опять повезло? - Да вовсе я так не думаю! - начала было я, но вдруг почувствовала, что совершенно не хочу рассказывать ему о чем я думаю на самом деле. Потому что на самом деле я знала: и Щеголь, и Кислый были исполнителями. Заказчиком опять выступал Седой. Вон как он быстро убрал этого гранатобросателя. Кто теперь что расскажет? От "уважаемого человека" двух слов в простоте не дождешься, будет своей феней и воровским законом голову морочить, к тому же он, вероятно, и не в курсе, кто управлял сегодня этим подающим надежды, даже наверняка Кислый не в курсе. А ведь все так прозрачно! Из-за переговоров с блатным миром "лимонками" средь бела дня не кидаются, а вот то, что я именно сегодня кое-что новенькое узнала и поняла о Седом, - это намного важнее всех кислых и сладких. По этому поводу можно и совсем квартиру спалить. Так что, рыжая, говори спасибо, ты сегодня дешево отделалась. Ну а убивать меня он, конечно, не собирался. Убивать ему не интересно -- это ж как дважды два. Вот Седой-то прекрасно знал, где я, в какой пробке стою и куда еду. Седой - это же не авторитет какой-нибудь, это же Седой... Но ничего подобного Сергей от меня не услышал. - Кончилось мое везение! - крикнула я. - Хватит об этом! Мне все, все надоело! И я заплакала, упав ему на грудь. Натурально заплакала. От безнадежности. От страха. От одиночества. Если вам в квартиру никогда не бросали гранату "Ф-1" называемую в народе "лимонкой", а на фене, стало быть, "апельсином", очень трудно себе представить, как выглядит комната после взрыва. Некоторым, наверно, кажется необычайно интересным описать такое зрелище, но только не мне. Осталось ли что-нибудь неповрежденным? ну разумеется, кое-что осталось. Одно могу сказать наверняка: развлечения нам хватило надолго. Раскапывание ценных вещей и бумаг, ремонт, выбор обоев, покупка мебели, люстры, всей техники... да! - замена окон, естественно, включая рамы... Вот в такой суете и закончилась весна девяносто второго. Странная получилась весна. В эту пору все расцветать должно, просыпаться, тянуться к свету. А во мне как раз тогда все, что еще оставалось живого и теплого, свернулось в клубочек, сжалось, забилось глубоко-глубоко и умерло. Трудно сказать, что подействовало сильнее: собственные выводы, сделанные под дождем в той безумной пробке, или разорвавшаяся граната-предупреждение, но я прекратила погоню за зловещей тенью Седого. Испугалась? Да нет, я как бы перестала понимать, зачем это нужно. Цель исчезла. Уже во второй раз и, мне казалось, в последний. Конечно, я ошибалась. Но вместе с целью странным образом исчез интерес к работе, к политике, к литературе, к живописи, к друзьям, вообще к людям. Наконец я с грустью обнаружила, что исчезла и любовь к Сергею. Жить вместе с ним стало привычкой - вот и все. А зачем, ради чего? Опять непонятно. Сергей работал как проклятый, лично мотался по тюрьмам и зонам - в общем, совершенно задвинулся на своих ворах в законе. - Погоди, воры еще будут сидеть у нас в правительстве, как минимум, в парламенте, - говорил он, бывало, с непонятной интонацией: то ли восторгаясь этим, то ли приходя в ужас. А мне и про воров, и про парламент было как-то совсем неинтересно. - Может, вы с Дедушкой меня уволите? - спросила я однажды. - Дурочка, из Причастных не увольняют, - ласково обьяснил Сергей. - А что же делаю