от звезды... Кто очки снимает У чужой воды, Чтобы отразиться В ужасе своем. Чтобы раствориться В холоде родном. И себя уводит В свой небесный ад Всадник Абадонна - Странной смерти взгляд. И себя без меры В холоде стекла Потерявший веру Выжигал от Зла. Только кучку пепла Поутру нашли У зеркал забытых Света короли. Только пепел плакал. Слезы -- в никуда. И замолк Оракул... ...Родилась звезда... Очень стар-р-рое прор-р-рочество... А теперь-рь идем, я тебя пр-р-ровожу к бр-р-ратьям, если ты не пер-р-редумал! -- Не передумал, -- вздохнул Абадонна. -- Ты ведь вновь угадал и мои мысли, и желания в поступках... Оракулы оказались совершенно такими же, как их себе представлял Ангел Смерти. Два огромных золотых сфинкса разлеглись по обе стороны дороги и дремали, закрыв свои глаза. Но стоило Абадонне приблизиться -- как они открыли глаза, и желтые лучи пересекли путь. И тогда он скинул свои очки и посмотрел сперва на одного, а затем -- на второго. Ничего не изменилось, но теперь глаза Оракулов чуть прищурились, словно разглядывая стоящего перед ними, а затем с высоты их роста прозвучало: -- И зачем тебе нужно зеркало, бессмертный? -- Вы знаете ответ, -- чуть улыбнулся Абадонна. -- Знаем... Но обязаны вопросить. И ты не пожалеешь о содеянном? -- На это и я сам не знаю ответа. Но я знаю -- что я сейчас прав. -- И это верно. Для тебя. Но кто наделил тебя нашим взглядом? -- Ваш старший брат, Пятый Оракул, когда я, гм-м, поспорил с ним о цвете глаз... -- Ответ правдивый. И ты сейчас проходишь к Зеркалу. Зеркало стояло в Зале Зеркал среди вековечных снегов. Ровно сто стекол пялились со стен, но Абадонна видел перед собой лишь одно. То, что заросло ледяными сталактитами и сталагмитами, образовавшими диковинную раму. Да и само стекло -- никакое не стекло, а тончайшая пленка застывшего льда. Зеркало, в котором отражается не подошедший, но сущность его. И, став перед Зеркалом, Абадонна снял очки и уперся своими желтыми лучами в свою сущность, сжигая ее. -- Возьми мою жизнь, -- прохрипел он, -- возьми ее, но верни жизнь тем, у кого я ее отобрал там, на Риадане. Возьми... Крохотный осколок зеркала откололся от ледяной поверхности и попал в глаз. Растаял, впитался вглубь. А в голове прозвучал бесплотный голос: -- Теперь ты сам можешь отдавать свою жизнь, воскрешая. Стоит только подумать, пожелать... ...И многие в толпе почтительно склонились: на мосту стоял их Принц. -- Я, Принц королевства Риадан, вызываю на бой тебя, Принц Мрака! -- Я, Абадонна, Принц Мрака, принимаю твой вызов... А, ч-черт!.. Абадонна чуть заметно улыбнулся уголком рта, глядя на серебряный тополиный листок в синей эмалевой звездочке, украшающий корону Принца. -- Не надо, Тополек, оставь это профессионалу!.. -- Я принц, и я имею право сражаться! Я, Принц королевства Риадан, вызываю на бой тебя, Принц Мрака! -- Ну хорошо, допустим -- ты сразишься. И что дальше? Если я одолею -- то в ответ услышу лишь, что невелика честь победить ребенка. Даже королевской крови и такого храброго, как ты. А если вдруг победишь ты? Не спеши, я понимаю, что для вас это будет блестящей победой над злом. Но подумай, как ты будешь жить дальше, зная, что твои руки обагрились кровью?! Каково это будет тебе, Принц, поклявшийся, что станет самым добрым и справедливым королем в истории... Поверь мне -- это очень тяжело: жить отягощенным чьей-то кровью, вспоминать, как убивал... Так что не спеши рваться в бой, Тополек... Пусть уж это делает тот, кому это положено. Я выбрал в поединщики Энглиона де Батарди. Не забывай, что я Принц Мрака, и на правах Принца имею право выбора. Принц против Принца -- старо для вашего мира, юноша. Однако нынешний бой будет иным, невиданным, -- лицо Абадонны чуть подрагивалось, но это было не от страха, а от нечеловеческого напряжения: надо было успеть до боя воскресить последних из погибших в Армагеддоне, а на ту сторону планеты жизненная сила идет ой как туго... -- Бой будет иным: Рыцарь Серебряного Круга сэр Энглион де Батарди против изменника, предавшего Круг -- Гуона де Бордо. Вы морщитесь, сэр рыцарь, Вам не нравится такой расклад? И Вы не считаете, что сведение счетов с изменником достойно Великой Войны? Похвально. Ну что же, тогда это будет бой между Мастером Мрака Абадонной и Мастером Света Энглионом. А теперь -- приступим к делу, сударь! Свистнули клинки... Бой шел точно так же, только вместо хрупкой фигурки Принца теперь на наклонном мосту возвышался массивный силуэт Энглиона де Батарди. И в руках Абадонны вместо узких сверкающих шпаг -- тусклые мечи холодной стали. И сверкающий огненный клинок у атакующего Энглиона. Звон стали разбил на осколки тишину, и от звона этого очнулось от спазма, пробудилось Огненное Сердце. И Замок вновь стал видеть вокруг и осознавать себя. Замок: Они сражались на моем мосту, и бой этот был странен. Я видел множество боев, когда по приставным лестницам орды варваров карабкались на мои стены, когда ошалевшие рыцари кидались на фантом дракона, рожденный грудой кварца и железа внутри меня, когда крестьяне с вилами отбивались от налетевших гаргулий (кстати, последних гаргулий на этой планетке...). Но никогда не было такого: целая толпа с одной стороны -- и воин-одиночка с другой. Впрочем, сражалась не толпа, а самый массивный и мощный рыцарь из нее, словно светящийся изнутри Светом Созидания, но Свет этот омрачался жаждой убить противника, убить любой ценой. Неизбежно... Да и толпа кипела тем же: если их ставленник победит -- они взорвутся ревом радости и поздравлений, если же проиграет -- то вопль "Да что же вы смотрите, бейте его!" разобьет каноны дворянского приличия, и вся эта толпа ринется на противника-одиночку. На противника, чей металлический блеск стального лица с зеркалами очков оттеняется чернотой камзола, чьи жизненные силы заведомо больше, чем у людей, но тают с каждой секундой, словно он отдает их кому-то невидимому здесь... И тут я узнал его: Абадонна. Принц, пришедший сюда из Внешних Миров. Именно он построил здесь когда-то Огненное Сердце, а затем уснул в нем на тысячелетия. Века умеют хоронить одинокие здания, даже если те строятся Внешними. И когда сюда пришли первые люди -- они увидели лишь холм, поглотивший Огненное Сердце. И построили на вершине холма, прямо на крыше Замка Мрака, новый замок -- Бэттлгантлет Кэстл. И замки срослись воедино, и так родился я -- Замок. А сейчас мой первосоздатель сражался с прямым потомком создателей Второго Яруса. И что самое странное -- я видел, что он не желает убивать своего рослого противника, не применяет магии, но самое главное -- Абадонна хотел умереть! Он сражался и только и ждал, как бы подставиться под удар, но сделать это правдоподобно, не оскорбив этим Воина Света. Меч рослого рванулся вперед... Энглион де Батарди: Вообще-то нас учили никогда этого не делать: меч -- не шпага, и прямой выпад сделает вас на несколько секунд абсолютно беззащитным. Но интуиция подсказала мне: сейчас. Зеркальноглазый качнул мечами, разводя их, чтобы ударить меня сразу с двух сторон. Логично, черт побери! С двух сторон сразу не уклонишься и не отобьешься, а падать и перекатываться на узеньком мостике -- сущее самоубийство! Оставалось рискнуть. Сейчас. Сейчас... Мой клинок молнией рванулся вперед. Конечно, я понимаю, что незащищенность моего врага -- сущий мираж! Под камзолом у него как минимум стальной панцирь. Или заклинание защитное. Ибо если уж Ингвальд, младший брат мой, защиту вокруг себя держать может, то что ж говорить о таком могучем колдуне, как Принц Мрака. Эх, скользнет сейчас мой меч в сторону... Что это?! Клинок ворвался в грудь врагу, как раскаленный нож в масло! Вошел на половину длины! И тут же волна сияния рванулась от рукояти в грудь Абадонне, и сияющая сталь мгновенно обратилась в прах. Теперь я безоружен! Но Принц Мрака покачнулся, его руки разжались, и оба тусклых клинка с глухим стуком воткнулись в темное дерево моста. Шаг, другой -- и безжизненное тело полетело в бездонный ров, забывший, когда в нем была вода. Глухой стук разбившегося тела. Я невольно усмехаюсь -- "бездонный", ну надо же, на романтические фразы потянуло!.. Просто жутко глубокий... Кевин, даром что священник, приладил ручную лебедку и спускается уже вниз, чтобы поднять тело. Оно и верно, враг или не враг -- а бросать на растерзание воронам негоже, погребение надобно... А то -- как с теми последними гоблинами там, у деревни... А вот и наш Святой Отец! Осторожно ложит на мост изувеченное и изломанное тело в черном камзоле. Осматривает, проводя рукой над головой, сердцем... Как же он называл этот способ осматривания? Слово такое мудреное было... А, вспомнил -- сканирование! Кевин опустил руки. Произнес лишь одно слово: "Мертв!" Ну, это и так видно. Мертвее только каменные истуканы бывают... Рев толпы давит на уши. Кажется, это радуются моей победе. Славят Воина Света. Хм, прилепится теперь еще это прозвище-звание!.. А из толпы несется ко мне, рассыпаясь в комплиментах и поздравлениях, сэр Бертрам из Хонка... О, боги, только не это! Не-е-ет! На небе среди тускнеющих созвездий ослепительной свечой вспыхнула новая Звезда, заливая своим светом встрепенувшийся дремотный и беззаботный мир. Говорят, в нее-то и родился вновь Возлюбивший Мир. Звезда Рождения зажглась на том же самом месте, что и сотни лет назад. Эпилог. Вопрос черного колдуна На одном из обитаемых миров человечества, на окраине большого города жил-был отшельник. Дом его ничем не отличался от тысяч других домов, и город был как город. Никто не знал возраста отшельника, потому что в ту пору каждый был волен принимать тот облик, какой пожелается, а сам отшельник не считал ни лет своих, ни даже дней. Друзей у него было немного, да и те не могли поручиться, что хоть что-то знают о нем наверняка. Сколько времени жил он такой жизнью -- никому не известно, и каждый новый день в этой жизни, как две капли воды, походил на предыдущий. Однажды утром к отшельнику пожаловал гость -- необычный гость, потому что он был первым, кто постучал в дверь, а не позвонил. Темно-серая мантия была на нем, похожая на одеяние странствующего монаха; в руке он сжимал большой -- в человеческий рост -- посох, увитый сложным узором. -- Я ищу Ингвальда де Соронса, -- сказал он вместо приветствия, и голос его, не тихий и не громкий, завораживал слушателя. -- Дорога вывела меня сюда. -- Меня зовут Ингвальд. Ингвальд Соронсон, -- помедлив, ответил отшельник. -- Только один человек звал меня Ингвальдом де Соронса, и это... -- И это Рыцарь Серебряного Круга Энглион де Батарди. -- Но вы -- не он. -- Нет. Человеку не дано летать меж звезд. Это можете только вы, боги, да мы, призраки. -- Я не бог, я землянин... -- Но ведь не риаданец... Вот это я и имею в виду. -- И что же нужно от меня странствующему духу? -- Я здесь, ибо послан Серебряным Кругом. И я пришел за тобой. Беда пришла в Риадан, и рыцарю скоро потребуется его оруженосец. -- Сколько времени прошло... -- Полтора года прошло в Риадане. Сейчас там начало лета, и если сил Круга не хватит, то новую весну встречать будет некому. -- Но почему ты решил, что я поверю твоим словам и последую за тобой? Скрытое вечной тенью лицо чуть усмехнулось, и в тишине замершего на миг города оглушительным громом прозвучал шепот Странника: -- Из Круга не выходят... Те же слова, что годы назад сказал на прощание Энглион. Так значит... А голос тем временем продолжал: -- Готов ли ты по первому зову спешить на борьбу со злом, в каком бы обличье оно ни выступало? -- Да, -- ответил отшельник. Никто не видел, когда и куда они ушли. А если бы кто-то заглянул в комнату отшельника, он увидел бы, что со стены исчезли лук, колчан со стрелами и короткий меч в простых ножнах. * * * Сидя за столом, Энглион машинально царапал его кончиком охотничьего ножа, зажатого в кулаке. Судя по количеству царапин на дубовой доске, занимался он этим с самого утра. Энглиону было не по себе -- впервые на его памяти Магистр Ирлан отдавал такой туманный приказ: "Сиди дома. Жди." И все! И вот он ждет уже полдня, и сколько еще ждать -- непонятно. Есть, правда, смутное подозрение, что приказ этот как-то связан с проклятием Мальдена. Тоже не бог весть что. Весь последний месяц Магистры Круга только о нем и говорят, и ведь не зря говорят... Началось все... да, где-то полтора года назад. Тогда полчища странных тварей наводнили Риадан, вооруженные непонятным, но смертельно опасным оружием. Их можно было бы принять за орков, если бы последний из гоблинов не погиб бы еще год назад, во время Армагеддона. С гор спускались тролли, ведомые не только обычным голодом, но и жаждой разрушения. Мороки сделали практически непроходимыми заболоченные местности к северу от столицы, отрезав друг от друга деревни и мелкие городки. Даже горные драконы, обычно равнодушные к делам людей, начали оставлять свои сокровищницы ради воздушных рейдов на поселки. После таких налетов не оставалось ничего, кроме пепла и спекшейся земли, на которой и по сей день ничего не росло. Усилия Рыцарей Круга только тормозили продвижение врага, но не могли его остановить. В городах собиралось ополчение, кузнецы ковали только оружие. Этого тоже не хватало. Тогда пришло известие от Гильдии Магов, подтвердившее подозрения многих: враги действуют сообща, объединенные твердым руководством. Нашлись очевидцы, говорившие, что на захваченных землях видели странного человека лет сорока, одетого в черную кожаную одежду. Оружия у него не было, но такая власть ощущалась в нем, что ни у кого не хватало смелости выпустить стрелу или приблизиться для удара мечом. И еще месяц Круг собирал силы, прежде чем объединенное войско Риадана смогло навязать противнику решающую битву -- и победить. Мир и спокойствие вернулись на израненные земли, но не в души Магистров Круга, потому что никто не видел смерти черного колдуна -- в том, что это колдун, сомнений не было -- и тело его не было найдено на поле битвы. Почти год все было тихо, пока месяц назад не обрушилось проклятие Мальдена. В тот день небо затянуло мрачными грозовыми тучами, к полудню сложившимися в рисунок человеческого лица -- печально известного лица черного колдуна. Хотя тучи висели низко, лицо видели во всем Риадане, в правильном ракурсе, независимо от того, как стоял смотревший. Сверкая молниями, лицо усмехнулось, и громом прокатились сказанные им слова: "Вы оказались сильнее, чем я думал. Но какая польза от вашей силы? Что толку в вашей жизни? Кому вы нужны, кроме таких же бесполезных людишек?" Слова эти слышали даже глухие, и запомнили их даже страдающие склерозом старцы. И все запомнили то, что было сказано после: "А кто найдет ответ -- пусть приходит в мой замок, Кэр Мальден, что стоит на поле последней битвы. Я подожду." Тучи рассеялись, но не рассеялась тяжесть вопроса. С того дня жизнь замерла в Риадане. Проклятый вопрос -- проклятие Мальдена, как его назвали -- жил своей жизнью в уме каждого человека, и его нельзя было прогнать, как обычный приступ тоски, нельзя было утопить в вине или заглушить музыкой. Никто не грабил и не жег города, но торговля и ремесла замерли, потому что немногим хватало силы воли, чтобы продолжать повседневные дела, и даже у них все получалось кое-как. А те, чья воля была слабее, искали покоя в смерти, но кто знает, что они там нашли? И некому было прийти с ответом в Кэр Мальден, потому что никто из людей не нашел ответа. Была слабая надежда, что проклятие рассеется со смертью колдуна -- мало кто называл его Мальденом, боясь накликать беду, хотя что могло быть хуже проклятия? Многие Рыцари Круга отправились в Кэр Мальден, и никто не вернулся назад, потому что врагов замок встречал многочисленными ловушками, и не все можно было заметить заранее. До центрального зала, где сидел колдун, не добрался еще никто, но каждый Рыцарь, прежде чем погибнуть, разведывал очередной участок пути; и теперь у Круга почти не было Рыцарей, но был план замка, на котором недоставало только последнего перехода к залу. Следующим должен был идти Энглион, но вдруг пришел приказ ждать... Так он и ждал неизвестно чего, царапая стол кончиком охотничьего ножа. От размышлений его отвлек скрип двери. На пороге стоял юноша, на полголовы выше Энглиона; его темные прямые волосы были схвачены кожаным ремешком, на поясе висел короткий меч, а из-за плеча выглядывал лук. -- Что вам угодно, сударь? -- спросил Энглион, приподнимаясь из-за стола -- и замер на полпути, встретив взгляд ясных, странно знакомых глаз... -- Я вернулся, Старший, -- тихо сказал юноша. -- Джино... -- Да, Старший. На рассвете двое всадников покинули город, направляясь к полю последней битвы. * * * -- А теперь объясни толком, как тебе удалось так вырасти за полтора года, -- сказал Энглион, взглянув на едущего рядом Джино. -- Ты же мне по пояс был, я точно помню. Или секрет? День клонился к закату, первый день их путешествия. Уставшие кони шли шагом, и всадники их не торопили -- до цели было три дня пути, а к прибытию еще нужно было подготовиться. Заходящее солнце подсвечивало оранжевым цветом белые кучевые облака на горизонте; дорога, спускаясь с холма, огибала мелкое озерцо, кусочек чистого неба среди зеленых лугов. Было тихо. Слишком тихо. Ни одного человека на невозделанных полях, поселок вдали будто вымер... Джино качнул головой, отгоняя назойливую мысль, и ответил: -- Да нет, какой тут секрет... Просто в разных мирах время идет по-разному, здесь -- медленнее, там -- быстрее, а где-то и вовсе вбок. Так что для меня не полтора года прошло, а все шесть. Ну, примерно, точно я не считал. -- Невестой, небось, обзавелся. Ингвальд вспомнил горящие обломки транслайнера, на котором летела Натали. Сколько случайностей, нелепых и непоправимых: полетела с ним вместе на лайнере, потому что он так и не научился прыгать в пространстве; безотказная навигационная система вдруг отказала над самой посадочной полосой; врожденная защита, стальным коконом полей окружающая человека от малейшей угрозы, исчезла именно в этот момент, и у нее у одной; скорая опоздала на считанные минуты... Натали умирала на руках Джино, а он не в силах был ничем ей помочь... И осталось уединиться со своей печалью. Видимо -- на роду написано ему терять: сперва -- Герда, затем -- Натали... Но стоит ли выливать эти несчастья на бедную голову Энглиона? Ему и так нелегко. И поэтому Ингвальд лишь чуть улыбнулся рыцарю и ответил: -- Не успел обзавестись. Не сложилось... Да ты не волнуйся, Старший, я даром время не терял. И фехтовать теперь умею, и еще много чего... Энглион поймал себя на том, что слушает не столько слова Джино, сколько его голос. Да, подрос братишка, возмужал... Как же теперь к нему относиться? Как в сказке, право слово -- пригрел оборванца, а он принцем оказался, из далекого королевства, из богатого королевства... Счастливого королевства... А характер все такой же. И фехтовать выучился, не забывал, значит. Прямо на душе легче, не так давит тоска эта черная... Стоп. Кто это там, впереди на дороге? -- Видишь его, Джино? -- Вижу, Старший, -- Джино прищурился. -- Только не его, а ее. Одежда, вроде, крестьянская, а точнее не разглядеть -- далеко. Навстречу идет. -- Навстречу? С чего бы... До города день езды, а она одна и пешком. А через час совсем стемнеет. Неладно это. И, пришпорив коней, они устремились вниз по склону холма, навстречу темной фигурке, бредущей по дороге. Джино не ошибся -- это была девушка. Судя по виду, в пути она была давным-давно. Длинные рыжие волосы спутались и закрывали лицо, босые ноги в пыли, следы пота на спине; поклажи с ней не было. Вряд ли она осознавала, где находится, и едва ли заметила двоих всадников, спешившихся в пяти шагах перед ней -- так бы и прошла мимо, если бы Энглион не коснулся ее плеча. -- Герда! -- не веря своим глазам, выкрикнул Джино. Сбившись с шага, девушка начала падать, и рыцарь еле успел подхватить ее. -- Что с ней? -- спросил Джино. -- Спит, -- ответил Энглион, прислушавшись к дыханию девушки. -- Ну что ты будешь делать... Привал, братишка, ночуем здесь. Сойдя с дороги, они развели костер и принялись устраиваться на ночлег. Еду готовить не стали, обойдясь сухим пайком; девушке же сон был явно нужнее еды -- когда ей к губам поднесли флягу с водой, она сделала несколько глотков, но так и не проснулась. Ночь прошла тихо. Слишком тихо... * * * Менестрелю было, как всегда, скучно. И виной тут не проклятье Мальдена. Не менее скучно было и на родной Земле. Там, в прилизанном мире-цветнике, так похожем на клумбу, его точил дух бунтарства, а здесь, на диком еще Риадане... Сперва было даже чуть-чуть интересно, но затем... Местные обычаи, хоть и более дикие, нежели земные, оказались не менее ску-у-ушными, а возня земных детишек в этом рыцарском мире все более и более смахивала на традиционные для его родины Хоббитские Игрища. Но оставалась еще природа. Дикая, почти нетронутая, не оскверненная еще дыханием прогресса. Вот здесь жило истинное наслаждение. Из самых потаенных уголков души рождалась мелодия, распирала легкие, мчалась ввысь горлом и вырывалась под высокий шатер леса сквозь отверстия бамбуковой флейты, прижатой к губам. Пальцы ласкали отверстия полированного годами инструмента, и птицы вторили отроку в черном пажеском одеянии с кружевами широкого воротника. Так было всегда. Но сегодня скука прорвалась и в песню. Или -- тоска ожидания, предчувствие чего-то, что неизбежно случится, хотя -- еще и не началось... Флейта пела, и в мозгу в такт мелодии рождались слова: В сердце нет тоски по Валинору, И души не надрывает чаек стон... Без смятенья я смотрю на волны моря. Но откуда же безумный этот сон? Зелен сумрак Золотого леса И о чем-то вновь грустит свирель. Снова слышу нелюдскую песню, Снова птицы леса вторят ей. Эльфы, эльфы -- воины и дети... На делонях -- песни, шутки, смех... Только я -- чужой на этом свете, Что за дело мне до них до всех. Моя песня -- это стон назгала, Света в сердце нет -- и не ищи... Но опять -- шелка рассвета алы, Голос эльфа вновь в лесной тиши. Голос эльфа вновь в лесной тиши. Те же песни слышу от друзей я... Не свирель -- гитара здесь звучит. Век тревожный, нашей грани эльфы. Я болею Средиземьем... В чем тут дело? Почему зовет куда-то голос флейт? Боль в душе -- гитара только зазвенела... Может, просто неродившийся я эльф... Видно, просто неродившийся я эльф... Словно отзвуком на слова песни из сумрака листвы возникли двое большеглазых обитателей леса и замерли в паре шагов от валяющегося на траве флейтиста. Старший -- на вид лет двенадцать, но Менестрель знал, как обманчива внешность этого народца -- поправил свою медно-рыжую прическу и обратился к лежащему: -- Встань! Очнись от музыки! Мы идем в замок Мальдена и зовем тебя с собою! -- Интересно! -- Менестрель вложил в свой голос весь сарказм, на который только был способен: -- С какой это стати ты, бессмертный эльф, зовешь с собою меня, простого смертного, человека?! Однако столь спесивый ранее советник Короля ответил вдруг с какой-то непонятной досадой: -- А что ж поделать, если среди музыкантов не осталось больше эльфов? -- А что поделать, -- в тон ему прозвучал и ответ, -- если среди добровольцев, желающих отправляться в замок Мальдена, не осталось меня? -- Как жаль... Менестрель еще раз внимательно с ног до головы оглядел посланцев, и взгляд его задержался на сверкающих широких шпажных клинках с витыми узорами чаш. В бою, пожалуй, такое оружие может спасти жизнь своему владельцу. Разумеется, если тот не станет размахивать им, словно мечом. Но против колдуна... -- Вы идете воевать с Мальденом? -- Тогда бы мы искали б воинов, а не музыкантов. Мы несем ему ответ! -- И что же, вы решили идти к нему с этими зубочистками? В гневе оба эльфа схватились за рукояти клинков, но почти тут же ярость сменилась каким-то тупым безразличием, словно новая волна Проклятия настигла их. И советник только буркнул в ответ: -- С оружием нам спокойнее. Надежнее. -- Совсем еще дети! Я бы на вашем месте аккуратно оставил бы это оружие здесь, на травке... И шел бы без него. -- Мы-то оставим, -- подчиняясь силе слов землянина, ответствовал молчавший до этого черноволосый эльф. -- А вот Король наш вряд ли захочет расстаться с оружием. Менестрель только неопределенно пожал плечами: -- Жаль... Но это -- его беда. -- А ты... -- С вами не иду. Мне и тут неплохо... -- Жаль, -- эхом вернулись слова. И два клинка, звякнув, упали в высокую траву поляны. Колыхнулась трава -- и оба посланца исчезли, словно растаяли. Менестрель задумчиво глядел вслед ушедшим, затем медленно поднес к губам флейту. И в тот же момент что-то с силой швырнуло его на землю и зажало рот горячей ладонью. -- Спокойно! -- послышался детский голосок. -- Сейчас я медленно разожму пальцы, а ты без криков, внятно скажешь мне, куда пошли эти двое... Рука ослабила свою хватку, и повернувшийся Менестрель увидел прямо перед собой ухмыляющуюся физиономию Бронеслава, мальчишки из числа недавно явившихся на Риадан любителей рыцарской старины и искателей приключений. -- Куда-куда! В замок к Мальдену! И мог бы не наскакивать, как Тарзан! Даже не поблагодарив, пацан скрылся в лесу. -- Все-то для него приключения... -- скорбно вздохнул Менестрель, вновь укладываясь на траву. Холодная выпуклая чаша эльфийского клинка попала под голову, и отрок отбросил ее от себя, прежде чем поднести к губам инструмент... Тем временем двое эльфов шли по лесу. Они прекрасно слышали, как ломился вслед за ними человеческий детеныш, но считали ниже своего достоинства хоть как-то реагировать на этого искателя собственных неприятностей. Так что беседа не прерывалась. -- Оружие-то мы оставили, -- бурчал черноволосый, -- А вот теперь я думаю -- не напрасно ли? Зачем? -- Кажется, я понял его: Мальден волшебник, и он совладает с любым нашим оружием... А вот без оружия у нас, кажется, появляется шанс... -- И все равно без оружия страшно... -- Страх -- не лучший помощник... при прогулке к Мальдену... Трусишь -- можешь остаться. -- Еще никто не смел упрекнуть меня в трусости! -- вскипел черноволосый. -- За те пятьсот лет, что я... Голоса их терялись среди шума листвы, и вскоре только кукушка отмеряла кому-то неспрошенные года... * * * Новый день принес новые надежды. Вчерашние заботы и тягостные мысли, навеянные усталостью, остались по ту сторону сна; утро выдалось безоблачным. Девушка проснулась, когда первые лучи солнца добрались до ее лица. Поморгав, она откинула легкое одеяло и осторожно села, глядя то на Джино, готовящего завтрак на костре, то на Энглиона, разминающегося с двумя мечами, то на расседланных коней, пасущихся неподалеку, то опять на Джино... Она явно не помнила, как оказалась здесь, но восприняла случившееся спокойно; у Энглиона отлегло от сердца -- он на всякий случай готовился к худшему, вроде истерики или холодной апатии. Умывшись и причесавшись, Рийни -- именно так звали девушку, столь похожую на погибшую в Замке Герду -- помолодела на несколько лет и оказалась ровесницей Джино. Энглион, за последний месяц привыкший к печальным и мрачным лицам, воспринял как должное ее молчаливость и замкнутость, но Джино, все утро шутивший и валявший дурака, сумел-таки разрядить обстановку и втянуть Рийни в разговор. Смеясь вместе со всеми над очередной историей из цикла "а вот однажды..." -- Рийни знала их еще больше, чем Джино -- Энглион поразился, насколько легко и много им удалось узнать о прошлом девушки. Как они и предполагали, Рийни была из крестьянской семьи. Единственная дочь, она жила со своими родителями на ферме, занимаясь обычными домашними делами и время от времени выезжая с отцом или матерью на ярмарки. Размеренная и спокойная жизнь, скучноватая для многих горожан, ее вполне устраивала. Слушая в детстве сказки, она, как и все девчонки, любила представлять себя принцессой, ожидающей своего прекрасного принца -- который, конечно, обязательно находил ее и увозил в свой замок -- или ученицей лесной волшебницы, однажды находящей в лесу израненного богатыря, или... А больше всего ей нравилось, что все сказки кончались хорошо, и уцелевшие после всех приключений главные герои принимались жить-поживать, да добра наживать. Но ее сказка началась без предупреждения и совсем невесело. Избежав набегов тварей и троллей, ферма ее родителей не избежала проклятия Мальдена. В одну ненастную ночь все ездовые драконы, которых с недавних пор стали разводить на ферме, снялись со своих мест и, как один, улетели неведомо куда. Затем разбежались куры и гуси. А на следующую ночь так же бесследно исчезли родители Рийни: погибли или пропали -- это осталось неясным, да и было неважно -- а еще спустя неделю Рийни, чувствуя, что начинает сходить с ума от тоски и непривычного одиночества, вышла на дорогу и отправилась, куда глаза глядят. Она не помнила толком, куда шла, где ночевала и что ела -- пока не проснулась этим утром в лагере рыцаря и его оруженосца. После завтрака Джино уговорил Рийни взять его запасную одежду, и она отправилась к озеру искупаться. Джино и Энглион остались у догорающего костра. -- По-моему, Старший, нам придется взять ее с собой, -- первым нарушил молчание Джино, задумчиво глядя на язычки пламени, почти незаметные в солнечном свете. -- Куда -- с собой? В Кэр Мальден? Да я бы и тебя туда не взял, и сам не поехал, если бы другой выход был... -- Так ведь и сейчас выхода нет. Пригрели, накормили, а дальше что? Иди, милая, дальше по дорогам бродить? И кто мы будем после этого? Энглион ответил не сразу; поднявшись, он принялся седлать коней. -- Знаешь, братишка, -- заметил он, глядя на Джино поверх седла, -- ты сейчас говоришь, как один мой давний знакомый. Как-нибудь расскажу подробнее, если выберемся из этой передряги. А пока учти -- ты теперь за нее в ответе; если какая беда случится, сначала ее выручай, а потом уже обо мне думай. Я-то и сам справлюсь. Понял, оруженосец? -- Понял, рыцарь, -- ответил заметно повеселевший Джино. Поклажу переложили, и Рийни с Джино разместились на одном коне. В одинаковой одежде они были похожи, как брат и сестра, даже волосы уложили одинаково; только Рийни не носила сапог -- босиком ей было удобнее. Так прошли два дня. Погода была хорошая, никаких неприятностей не случилось, и никого больше путники не повстречали. За время путешествия они привыкли друг к другу -- без Рийни с ее легким веселым характером это вряд ли удалось бы -- и Энглиона оставили беспокойные мысли о том, как лучше вести себя с Джино. Все шло само собой, и шло великолепно -- словно какой-то магический щит хранил их. Впервые за последний месяц тяжесть проклятия исчезла, и на душе было легко, несмотря на предстоящее тяжелое задание. Это чувство не рассеялось даже тогда, когда они въехали на поле последней битвы. Когда Энглион видел его в прошлый раз, оно было вытоптано, залито кровью и завалено телами убитых; от дыма было трудно дышать. Но дожди смыли кровь и грязь, павших воинов сожгли на кострах и похоронили в братских могилах, а поле зеленело от молодой травы. Из общей картины выбивалась только черная приземистая громада замка Мальдена; в лиге от нее путники остановились и разбили лагерь, чтобы наутро отправиться в гости к черному колдуну. * * * За день до этого к черной громаде Замка явилась иная процессия. Группа эльфов, единственным оружием которых были гитара и две флейты. Впрочем, идущий во главе Король в сверкающем венке-короне из искусно кованых серебряных дубовых листиков не пожелал расстаться со своим арбалетом, и нервно сжимал в правой руке пучок тяжелых острозаточенных болтов. За Королем безмолвной тенью следовал медноволосый Советник. Впрочем -- не такой уж и безмолвный: глядя то на молчаливую громаду Замка, то на своего повелителя, он чуть ли не умоляюще прошептал: -- Ваше Величество, прошу Вас, оставьте арбалет! -- Я Король! -- последовал надменный ответ. -- И я пришел воевать с Мальденом, а не просить милостыню. -- Я прошу Вас, оставьте... -- Нет! -- он с силой оттолкнул своего верного адъютанта и советника, рывком взвел арбалет и положил кованый болт под пружину фиксатора. Затем, гордо вскинув голову, заорал, обращаясь к громаде стен: -- Мальден! Если ты не трус -- выходи биться один на один! Лишь молчание да вой ветра были ему ответом. Тогда Король горделиво шагнул под арку входа и угрожающе повел из стороны в сторону своим грозным оружием, пробивающим навылет рыцарские доспехи со ста шагов. Никто не успел понять, что случилось. Просто откуда-то из тьмы коридоров вырвался навстречу эльфийскому владыке рваный бело-голубой луч, словно язык пламени. На секунду холодное пламя с головы до ног охватило дерзнувшего потревожить покой черного колдуна, и с треском разлетелось в стороны двумя шипящими шаровыми молниями, мячиками заскакавшими среди обломков камней. На совсем еще детском лице Короля застыло крайнее удивление. Он словно хотел сказать: "Не понял..." Но -- не сказал. Вместо этого ноги владыки эльфов подкосились, и он упал лицом вниз. Звякнув, спустилась от удара о землю тетива, и смертельная стрелка унеслась во тьму прохода. Ни стона, ни звука стали о камень... А Король вдруг начал таять, словно испарялся. И вскоре на камнях под аркой лежали только корона из дубовых листьев, черная, с белыми кружевами, рубашка с коричневым кожаным пояском, ярко-голубые лосины да остроносые сапоги. Да пустая перчатка сжимала разряженный уже арбалет. С яростью глянул медноволосый на тьму пролома, но не склонился к арбалету, лишь крепче сжал гриф гитары. Да, проходя мимо останков своего Владыки во главе отряда, шепнул: -- Я вернусь!.. * * * Они предстали пред взором Мальдена -- кучка взъерошенных эльфов, все, кто шел в колдуну. Все -- кроме своего Короля. И стоящий впереди медноволосый адъютант ударил по серебряным струнам гитары и выкрикнул, словно выдохнул, прямо в лицо хозяину замка: -- Мальден! Я пришел петь, как поют менестрели Риадана!!! И песня сорвалась с его опаленных жаром потери губ: Я видел созвездия, плавил руду, Рассудок и руки привыкли к труду, И все-таки места себе не найду: Кому и зачем это надо? Алхимик смотрел на меня свысока: -- Мне тоже знакома такая тоска. Твой путь -- в пустоту, и минуют века, А ты не узнаешь отрады. -- А ты? -- Доверял золотому лучу. Сейчас квинтэссенцию я получу, - Смотри, вот рецепты! -- и мне по плечу Окажется всякое дело. Мальден со странной какой-то надеждой взглянул на поющего эльфа, вслушиваясь в каждое произнесенное слово. А песня тем временем продолжалась: Входи, я таить ничего не хочу. Алхимик зажег восковую свечу, Железных опилок насыпал в мочу, Добавил толченого мела. Тела саламандр тигелек оплели, И музыка сфер зазвучала вдали: "Как ярко, как яростно месяцы шли, Пока ты меня не оставил! Любили в огне, танцевали в огне..." А истина все же была в стороне, И череп козла на восточной стене Насмешливо зубы оскалил. Пока кипятился в реторте сульфид, Я мчался сквозь воздух за роем сильфид: Превыше привычек, превыше обид Свой храм возводила наука. Изящных теорий готический свод, Витражных узоров свинцовый кроссворд... Но как ни прекрасен органный аккорд - Об истине не было звука. Алхимик огонь в очаге потушил. ...А я над собой хохотал от души: Когда-то в деревню бежать я решил, Я думал, что жизнь моя будет Простой и полезной, как хлеб на столе. Все бросить -- и попросту жить на земле... Но не было золота в серой золе, А истины -- в серости буден. Алхимик в котле кипяченной воды Промыл опаленные комья руды. Так горечь ошибок, прозрений следы Смывала холодная Лета. Металл драгоценный явился на дне, Алхимик остался довольным вполне. А истина все же была в стороне, Как будто к ней подступа нету. ...А жизнь продолжалась -- как вечный вопрос, Все тот же вопрос без ответа. И эхо переливчатым голосом пересыпало по залу осколки: -- А жизнь продолжалась, как вечный вопрос... Все тот же вопрос без ответа... И вновь угас взор Мальдена. И тяжелые складки морщин легли на чело. И голос, полный боли и скорби, проскрежетал: -- Это -- не ответ! Убирайтесь вон! * * * Не все покинули замок Мальдена. Навеки остался под аркою входа упокоившийся Король, да адъютант Короля не покинул стен Замка. Гитару его нес к недалекому уже лесу черноволосый полуэльф, задумчиво пощипывающий струны небесного серебра... * * * -- Безопасный путь отмечен красной линией, -- наверное, в двадцатый раз за время путешествия сказал Энглион, разворачивая план замка. Замок выглядел тем, чем и был на самом деле -- одной большой ловушкой, напичканной сотнями маленьких. Странный вкус архитектора спроектировал его так, что на плане сеть коридоров и переходов сплеталась все в то же изображение лица Мальдена; цель путешествия -- главный зал -- находился на месте левого глаза. Красная линия, начинаясь от ворот замка, петляла по коридорам, спускалась в подвальный этаж, выходила обратно и обрывалась неподалеку от пустой глазницы, белым пятном выделявшейся на плане. Джино уже помнил этот план наизусть, но все равно внимательно смотрел и слушал, пока Энглион вел пальцем вдоль красной линии, объясняя по пути смысл условных значков, которыми были отмечены ловушки. Весь план был усыпан этими значками, отчего лицо колдуна казалось покрытым оспой. То ли Мальдену были присущи некоторые представления о чести, то ли он считал это забавной игрой, но новых ловушек на разведанном пути он не ставил. И на том спасибо. -- Это все вступление, а настоящая работа начнется вот здесь, -- закончил Энглион, дойдя до конца красной линии. Как и Джино, он был в кольчуге, шлеме и при полном вооружении, кроме щита -- щит, как и тяжелые доспехи, в узких коридорах только мешал бы. -- Осталось разведать всего ничего, так что у нас есть верный шанс пройти к колдуну. А если нет... ну что ж, Магистры будут следить за нами, и нанесут новый участок на план. -- Лучше возвращайтесь, -- тихо сказала Рийни, остающаяся в лагере присматривать за лошадьми. Она не продолжила, но продолжение было понятно и так: "...потому что как мне жить дальше, если вы не вернетесь?" -- Мы вернемся. Обязательно, -- уверенно ответил Джино, взяв Рийни за плечи и заглянув ей в глаза. -- Даю тебе слово. Веришь? Рийни молча кивнула, и добавила совсем тихо: -- Я буду ждать вас. Берегите себя... Перед входом в черный замок рыцарь и его оруженосец в последний раз оглянулись. Все, что они увидели -- это светлое небо над бескрайним зеленым лугом, да дымок костра вдали. Джино показалось, что у костра стоит маленькая стройная фигурка, но наверняка сказать было нельзя -- уж очень далеко... * * * На самом входе Энглион замер: в проходе сидел человек. Мальчик. Он склонился над лежащей на полу одеждой, напоминающей упавшего челове