многие другие работники КГБ. Родители его уже умерли, оставив ему в наследство двухкомнатную квартиру в "хрущевском" доме. Мне живо представилась холостяцкая берлога со старой, продавленной мебелью, прокуренные "Партагазом" шторы и классный импортный двухкассетник. Над образом плейбоя наверняка поработал квалифицированный гебистский психолог. Вероятнее всего Джаич готовился для заброски в какие-нибудь каэспэшные структуры, а то и в узкий круг диссидентов. И вовсе не потому, что плейбои особенно ценились в этих кругах, а просто никак не вязался их облик с образами Дзержинского или Штирлица. Разумеется, психолог опирался на природные задатки Джаича, которые могли бы способствовать успешному исполнению подобной роли. Наряду с "бравым парнем, стоящим на страже нашего родимого отечественного спорта", это являлось его еще одним, вспомогательным альтер эго. Я вкратце рассказал о себе. О том, что воспитывала меня мать-одиночка, что умерла она два года назад, а отец, может, где-то еще и коптит небо, но я понятия об этом не имею. О том, что мне как раз сейчас стукнуло тридцать три -- возраст Христа. Но до сих пор я не был женат, и нас, очевидно, это обстоятельство должно роднить, как двух закоренелых холостяков. Пока мы поглощали пиво в "Блудном сыне" и заедали солеными крекерами, я полностью проникся ощущением, что Джаич не имеет никакого опыта сыскной работы. Конечно, чему-то когда-то его учили. Скажем, как вести слежку или, напротив, как от той же слежки избавляться. Но, в целом, в деле сыска он, вероятнее всего, являлся таким же дилетантом, как и я в деле написания детективных романов. Разница заключалась лишь в том, что он спал и видел себя новым Мегрэ, а я детективные романы на нюх не переносил. Естественно, я и понятия не имел, как за подобные штуки берутся. Но хрипы Джо Коккера уже рвались из меня, и я твердо вознамерился не позволить Лили свернуть мне шею. Для начала мне показалась весьма благоразумной идея пригласить своего приятеля Эда Петраноффа провести со мной вечер в том же "Блудном сыне". Вот кто от детективов сходил с ума! Собственно, звали-то его Эдиком Петрановым, но с некоторых пор он совсем уж тронулся на почве детективной литературы и теперь называл себя не иначе как Эд Петранофф -- на американский манер. И все же он был единственным из моих знакомых, кто хоть что-то в этом смыслил. А теперь несколько слов о кафе "Блудный сын". Наиболее примечательным для него было то, что его клиентами являлись исключительно работники "Гвидона". При этом, как ни странно, самому "Гвидону" кафе не принадлежало. Просто всем остальным обитателям округи питаться здесь было явно не по карману. "Блудный сын" славился отличной кухней. Причем прилагательное "отличная" вполне можно было сочетать с прилагательным "экзотическая". В глянцевых меню, разложенных на столах, на обложках которых красовалась репродукция известной картины "Возвращение блудного сына", невозможно было найти шницелей, бифштексов или котлет по-киевски. Зато в изобилии -- блюда французской, голландской и еврейской кухни. Лично я вообще не жалую горячие блюда и предпочитаю обходиться холодными закусками. Побольше холодных закусок, вина -- и все. Лишь иногда забота о желудке вынуждала съесть куриного бульона с кнедликами. Я -- человек полноватый и поесть люблю. Потеря работы в "Гвидоне" сулила вынужденный отказ от "Блудного сына", с чем мой желудок примириться бы никак не смог. И если условием питания в "Блудном сыне" являлось написание детективных романов, то я их напишу! Чего бы это мне ни стоило. Залов в кафе было два -- лиловый и кремовый. Оба -- небольшие и уютные. Изюминкой интерьера являлись приятные настольные лампы с лиловыми или, соответственно, кремовыми абажурами. Из другого освещения имелось лишь несколько бра на трех стенах из четырех. А на четвертой -- большое панно из осколков разноцветных зеркал, загадочно мерцавшее в полумраке. Поскольку наши заведения, если можно так выразиться, дружили коллективами, все мы знали друг друга по имени. За каждым клиентом был закреплен собственный официант и, естественно, столик. Мой столик находился в Лиловом зале в углу, а обслуживала меня официантка, которую все любовно именовали Барсик. В ней действительно угадывалось нечто мягкое, кошачье. Она была полновата, невысокого роста, с весьма приятными чертами лица. Однажды я даже позволил себе переспать с ней, после чего Малышка очень долго на меня дулась. Но эта контактная, выражаясь языком каратэ, связь не помешали нам в дальнейшем сохранить нормальные человеческие отношения. Я усадил Эда Петраноффа за свой столик, сделал заказ, и мы, как и положено старым приятелям, которые не виделись целую вечность, принялись пялиться друг на друга. Я бросил ему через стол сигареты и зажигалку, а он, закурив, бросил их мне назад. -- Мальборо! -- с благоговением выдохнул он. -- Это единственные сигареты, которые признает моя собака. Он расхохотался: -- Я думал, ты скажешь -- жена. -- У меня нет жены. -- У меня тоже. Вообще-то я курю крайне редко -- в среднем пару сигарет в день, -- но сейчас тоже закурил, сквозь струйки дыма продолжая его рассматривать. В юности Эдик был круглолицым, теперь же, когда он почти полностью полысел, форма головы стала и вовсе дынеподобной, как у Чиполлино... Впрочем, Чиполлино ведь луковица, а не дыня... Но все же они были удивительно похожи: те же улыбчивость, юный задор и оптимизм. Когда он услышал, за что теперь я буду получать деньги, лысина его сделалась малиновой. -- Да ведь это же фантастика! Получать деньги за сочинение детективов! Причем вне зависимости от результата. -- Ну это -- положим... Лили не тот человек, который будет долго мириться с отсутствием результата. Похоже, все закончится тем, что я потеряю одно тепленькое местечко и не сумею закрепиться на другом. -- Однако писать детективы -- что может быть проще! -- А ты пробовал? -- Я хищно уставился на него. -- Нет. Но ведь ты -- литератор. У тебя были такие милые... -- Только не напоминай о моих садистских рассказиках! -- Я горестно пожал плечами. -- Даже не знаю, с какой стороны за это взяться. Никогда не увлекался подобной литературой. -- Не может быть! -- Петранофф уставился на меня, словно на редчайшее ископаемое. -- Допускаю, что в прежние времена, когда хорошего автора было не достать... Но теперь, в эпоху всеобщего детективного бума... Нам принесли салат де шу-флэр -- только такие названия в меню и значились, -- салат д'иль Барбе с крабами и грибами, яйца по-средиземноморски, бутылку вина "Кармел" и две бутылки минеральной воды. -- Что, "Нарзана" нет? -- придирчиво осведомился я. Барсик виновато развела руками. Пришлось сделать королевский жест, удостоверяющий, что я милостиво ее отпускаю. Подобный образ общения тоже как бы составной частью входил в меню. -- Ну, знаешь, старик, огорошил ты меня. -- Эд растерянно уставился на еду. -- Хотя, впрочем... -- Он погрузил вилку в д'иль Барбе. -- Может, оно и к лучшему. -- Это ты о чем? О еде или о детективах? -- Конечно, о детективах. Если ты не читал ничего, то и подражать никому не сможешь. Иначе соблазн был бы велик. Слыхал про Чейза? -- Кто же о нем не слыхал. -- А читал? -- Нет. -- Вот и хорошо. Наверное, хорошо, -- неуверенно добавил он. Я разлил вино по бокалам. -- За встречу? -- За встречу и за будущего Ватсона. -- Эдак ты все тосты в один соберешь. -- Хорошо, за будущего Ватсона выпьем отдельно. Мы чокнулись и выпили. Я принялся за де шу-флэр. -- Попробуй яйца, -- подсказал я Петраноффу. -- Угу, -- кивнул тот с набитым ртом. -- Так ты считаешь, что читать их мне сейчас ни к чему? -- Что? -- Детективные романы. -- Конечно. -- Уф! -- Я облегченно вздохнул. Какое-то время раздавался лишь хруст перемалываемой зубами пищи. -- Все, что нужно, я тебе сейчас расскажу... -- Эд вытер салфеткой губы и потянулся за второй сигаретой. -- Так вот, важно -- решить, полицейский будет роман или нет. Полицейские -- это те, главными персонажами которых являются полицейские. -- Ну, значит, нет, -- отозвался я. -- Откуда в "Гвидоне" возьмутся полицейские? -- Ага, ты ведь говорил, частный сыск. Ну это еще проще. Дюшил-Хюммет-Рюкс-Стаут-Рюймонд-Чандлер-Картер-Браун-- Микки-Спилейн... -- Что? -- не понял я. Мне показалось, будто он неожиданно перешел на английский. -- Это известные авторы, главные персонажи у которых -- частные детективы. Нет ничего проще: ты выдумываешь главного героя -- проницательного, решительного, принципиального, желательно со стальными бицепсами и молниеносной реакцией, -- который неизменно выходит сухим из воды. Впрочем, качества можно разделить. У Рэкса Стаута, к примеру, умный и проницательный -- это импотент Ниро Вульф, а молниеносной реакцией и стальными бицепсами обладает его помощник Арчи Гудвин. -- А импотентом одному из них тоже быть обязательно? -- Конечно, нет. Там, собственно, нигде и не говорится, что он импотент, но в противном случае он -- гомосексуалист. -- Значит, требуется одно из двух, -- уточнил я, -- либо главный герой должен быть импотентом, либо гомосексуалистом? Петранофф заржал. -- Ну ты даешь! Просто Ниро Вульф терпеть не может женщин, во всяком случае, никогда с ними не спит. А это означает, что если он с кем-то и спит, то это либо его помощник Арчи Гудвин, либо повар Фриц. -- Что еще за повар? -- Его личный повар. Барсик как раз принесла две порции Карбонада по-фламандски с пюре из каштанов и к нему салат из апельсинов и сельдерея. Услышав, что речь зашла о чьем-то личном поваре, она навострила уши, но мы замолчали. Я вновь разлил вино и открыл было рот. -- За будущего Ватсона! -- опередил меня Эд. -- О'кэй, -- согласился я. Мы выпили. -- Теперь интрига, -- продолжил Эд, старательно пережевывая пищу. -- Подозреваемых должно быть несколько, причем либо у каждого имеется алиби, либо его нет ни у кого. Часть подозреваемых ведет себя чрезвычайно дерзко и нахально, другие же, напротив, производят впечатление ангельских ягнят. От истинного убийцы желательно подозрение отвести, но предупреждаю: если в отличие от остальных лишь у одного действующего лица будет алиби, то сразу понятно, что именно он убийца и есть. Далее. Хорошо, если действие вписано в приятный интерьер... -- Эд поводил по сторонам вилкой. -- Вроде этого. Но можно и описать какое-нибудь зловещее местечко. Ночь... Ливень... Воет ветер... М-да... Может, возьмешь в соавторы? -- Он захихикал. -- Шучу. -- Принцип ясен, -- неуверенно произнес я. -- Непонятно одно: почему ты сам-то не пишешь? -- Я ведь бездарь... Хорошая еда... Честно говоря, я уже когда-то пробовал, но ничего из этого не вышло. -- Ага! -- Во мне все возмущенно всколыхнулось. -- Но у тебя получится. -- Только не приводи в подтверждение мои садистские рассказики. Появилась Барсик. -- С десертом подождать? -- Тащи, -- распорядился я и разлил остатки вина по бокалам. С Петраноффым все было ясно. Петранофф тут же схватился за свой бокал. -- За будущего Ватсона! -- Иди в задницу! Когда мы уходили, я окинул Лиловый зал прощальным взглядом.

На следующее утро я вновь позвонил Лили и полюбопытствовал, имеются ли указания на ближайшее время. Оказалось, что требуется учить иностранные языки. Ведь работать-то нам, в основном, придется за границей. Можно начать с английского, поскольку немецкий, если она не ошибается, мы изучали в школе, и хоть что-то да должно было задержаться в моей голове. Лили уже сделала соответствующие распоряжения, и в библиотеке "Гвидона" для меня подыскивают нужную литературу. А один из наших переводчиков получил задание угробить на меня уйму своего рабочего времени. Лили проявляла невиданную расточительность. Видимо, у Пью Джефферсона все по-прежнему оставалось на своем месте. Однако обучение языку так и не состоялось. Из Берлина пришел факс с сообщением, что реклама принесла свои плоды, и первый заказ уже получен. Мы снова собрались в кабинете у Лили. На сей раз я, Джаич и Пью Джефферсон. -- Там какая-то темная история с торговцем антиквариатом, -- неопределенно проговорила Лили. -- В факсе не содержится никаких подробностей. Приедете на место, войдете в курс дела. Вылететь нужно через три дня. -- А как же Саймон? -- поинтересовался я. -- Кто? -- не поняла Лили. -- Моя болонка. Хочу напомнить, что в этом мире я одинок, как перст, и у меня никого, кроме него, нет. А у него -- никого, кроме меня. -- Не морочь мне голову со своим Саймоном. Я и так на вас трачу массу драгоценного времени. У меня встреча с корейцами через пятнадцать минут. Мне сейчас только твоего Саймона не доставало. Я мог стерпеть от Лили все, что угодно, но только не нападки на моего пса. -- Я этих корейцев видел в жопе у Поля Робсона, -- заорал я. -- Без Саймона никуда не поеду! Баста! Лили в первый момент даже опешила. Но потом в ее глазах появилась остервенелость, обычно возникающая тогда, когда она -- эта акула империализма -- торговалась с иностранцами по поводу условий какого-нибудь контракта. Нужно сказать, что иностранцы к подобной полублатной остервенелости не приучены и почти всегда дают задний ход. Но я решил держаться до конца. -- Может быть, я люблю Саймона так же, как ты -- Пью Джефферсона, -- крикнул я, предвосхищая удар. И тут открывшая уже было рот Лили закрыла его снова. -- А что все-таки случилось с берлинским торговцем? -- вмешался в разговор Джаич. -- Нет, мы сначала покончим с моим псом, -- вошел я в раж. -- Если ты настаиваешь, мы с ним покончим, -- спокойно произнесла Лили. -- Мне, конечно, нет дела до... причуд чьей-то физиологии, но если это выливается в проблему для "Гвидона"... Читал "Му-му"? Я понял, что сморозил глупость, сравнивая свои чувства к Саймону с теми, которые питала Лили к Пью Джефферсону. Теперь обо мне наверняка поползут всякие нездоровые слухи. Но объясняться сейчас по этому поводу было бы еще хуже. Я молчал. Не знаю, чем бы все закончилось, если бы за меня неожиданно не вступился Пью. Очевидно, они там в Америке более привыкли ко всякого рода человеческим странностям, не знаю. Во всяком случае Лили включила селектор и дала указание руководителю визового отдела решить вопрос с моей собакой. И как можно скорее. -- А что же все-таки за проблема возникла у торговца антиквариатом? -- вновь попытался вклиниться в разговор Джаич. И тут остервенелость, накопившаяся в результате общения с моей скромной персоной, неожиданно вылилась на бывшего сотрудника КГБ. Видимо, пресловутые корейцы уже томились у Лили в приемной.

Сначала я собирался приобрести новую дорожную сумку: все-таки отправляюсь на Запад. Он хоть и дикий, а люди там ходят прилично одетые, с солидного вида портфелями и сумками. Но, поразмыслив, решил взять самый старый фибровый чемодан: лучше сохранить свой естественный "совковый" стиль и нести народам элементы собственной культуры. Во всяком случае это будет выглядеть не столь смешно, как если бы я пыжился и стремился строить из себя закоренелого западника. Саймона я помыл, и он благоухал теперь отменным французским шампунем. Чтобы везти его в самолете, пришлось купить за свой счет специальный ящик. -- А как же мы? -- поинтересовался Тролль. -- Кто это мы?! -- с яростью уставился я на него. -- О'кэй, -- согласился Тролль. -- В конце концов, своя рубашка ближе к телу. Я хотел сказать, как же я? Я ведь так обожаю детективные истории. -- Останешься дома. Мало ты мне здесь докучаешь, чтобы я еще терпел тебя за границей. -- Но ведь нам не нужны ни визы, ни отдельные места в самолете! -- в отчаянии воскликнул Тролль. -- Нам не нужны даже ящики! Ты не можешь с нами так поступить! -- С кем это с нами?! -- Со мной и с Малышкой, параноик ты этакий. Я требую равноправия! Да, я -- фантом, но это еще не значит, что всякий неудавшийся бухгалтеришка безнаказанно может меня обижать. Тут я схватил со стола кружку с водой и окатил его с головы до ног. Он повалился на пол и захрипел. Постепенно хрипы затихли, и оскал его застыл. Я знал, что через некоторое время он оклемается, но это являлось хотя бы небольшой передышкой. -- Бедненький, -- проговорила Малышка. -- Ты о ком? -- уточнил я, тяжело дыша. -- Конечно, о тебе, Миша. Что Троллю сделается? С него все, как с гуся вода. -- Она поцеловала меня в щеку. -- Нельзя же так нервничать. Я ловко поймал ее губы и на минуту забылся в глубоком поцелуе. -- Останешься здесь, детка. Я не хочу таскать тебя по всяким там гостиницам и ночлежкам. -- Хорошо, если так для тебя будет лучше. -- Не знаю, будет ли лучше для меня, но у тебя появится шанс по-настоящему навести порядок в доме. -- О, да! -- Подобные доводы ее всегда убеждали. Я пошел на кухню, чтобы сварить себе и фантомам кофе. Через некоторое время в проеме двери показалась тщедушная фигурка Тролля. -- Мокрушник, -- укоризненно бросил он. -- Если не нравится, можешь проваливать на все четыре стороны. -- Фига с два! -- Тогда заткнись, ты мне мешаешь сосредоточиться на деле. -- Ну, разумеется! У тебя -- дела, а у нас -- делишки. Я направился к кухонному крану с твердым намерением открутить его до предела. Тролль тут же догадался, что его ожидает, и с мольбой воздел руки к небу: -- Дай хотя бы сначала кофе попить! -- Говорю в последний раз: никуда ты со мной не поедешь! -- Ну и дурак. Тебе же хуже будет. Тебе будет нас так недоставать. И он был прав, этот чертов Тролль. Я отправлялся в полную неизвестность, к какому-то неведомому торговцу антиквариатом, у которого возникли загадочные проблемы, настолько серьезные, что даже Лили Лидок предпочла о них умолчать. Возможно, ему угрожает мафия, быть может, за ним охотится Интерпол, или он попал в поле зрения какого-нибудь маньяка-убийцы. И с этими мафией-Интерполом-маньяком-убийцей вынужден буду выяснять отношения я! Я! Миша Крайский! Такой домашний, уютный, безобидный. Такой душка. Да у меня никогда в жизни еще ни на кого рука не поднималась, если не считать тараканов! Без сомнения, мне будет тяжко. А когда человеку тяжко, у него всегда возникает потребность в сопереживании близких ему существ. Даже если эти существа -- фантомы...

Самолет приземлился в аэропорту Тегель. Благополучно миновав таможню, мы окунулись в суету зала ожидания, разноликость и разноязыкость которого дополнялась мелькавшими на табло и терминалах буквами и цифрами, и наконец вышли к опоясывающему весь аэропорт сквозному проходу, где застали шофера нашего берлинского представительства в состоянии явного нетерпения. Нужно сказать, что только я проникся сочувствием к тому, как бездарно расходуется его драгоценное время, поскольку Джаичу в принципе было на все начхать, а Пью, хоть и питал уважение к человеческой личности, но все же был свято уверен, что в течение рабочего дня шоферу не положено проявлять подобных эмоций. Он лишь бесстрастно сообщил, что придется еще немного подождать, поскольку с минуты на минуту здесь должны появиться остальные "голые пистолеты". Но минуты бежали, мы стояли не шелохнувшись посреди всеобщего гвалта, а "пистолетами" и не пахло. Наблюдая за шофером, какое-то время мы еще могли наслаждаться богатством мимики его лица и выразительностью жеста, Однако постепенно он начал доходить до состояния белого каления. При этом бросал недружелюбные взгляды на Саймона, словно именно тот был повинен в непунктуальности писателей детективных романов. С вопрошающим выражением я повернулся к Пью Джефферсону. Тот уставился на часы. -- Гоу, -- наконец решил он. Шофер тут же устремился вперед, ухватив наиболее тяжелые чемоданы, один из которых -- мой фибровый. На стоянке был припаркован новенький БМВ. Довольно лихо затолкав нашу поклажу в багажник и с трудом дождавшись, пока все усядутся, он стартовал на грани фола. Наверное, излишне упоминать, что в подобных условиях Берлин разглядеть мне не удалось. Представительство "Гвидона" находилось на Фридрихштрассе, неподалеку от Дома русско-немецкой дружбы. Когда мы подкатили, шофер сообщил, что по пути за нами увязался голубой "Вольво" и что нам не без труда удалось от него оторваться. Будьте любезны! Не успели мы появиться, как за нами уже началась охота! При этом Пью Джефферсон улыбался. Видимо, ему подобная катавасия приходилась по вкусу. Нас встретил руководитель представительства Горбанюк -- лысоватый мужчина лет сорока в темных брюках, белой рубашке с коротким рукавом и аляповатом галстуке. Он чуть ли не насильно всучил каждому по бутылке кока-колы. Весь его кабинет был заставлен компьютерами, ксероксами, факсами и автоответчиками. Факсы и компьютерные принтеры безостановочно стрекотали. -- К нам обратилась госпожа Евгения Сосланд, -- принялся вводить нас в курс дела Горбанюк. Для Пью Джефферсона он пригласил переводчика, и тот сейчас тоже стрекотал, соперничая со средствами коммуникаций. -- Ее сын владеет антикварной лавкой в центре Западного Берлина. И вот с некоторых пор туда повадился некий господин Х. Причем является он, очевидно, по ночам, когда в лавке никого нет, поливает антиквариат из аэрозольных красителей и исчезает. Замки и сигнализация для него не помеха. -- И ничего с собой не берет? -- вырвалось у меня. -- Пока, вроде бы, нет, но краска, хоть и легко смываемая, все же наносит определенный ущерб предметам старины. Покрытые лаком иконы и всевозможные статуэтки -- еще куда ни шло. Но с живописью, рисунками, графикой, предметами ткачества приходится потом здорово повозиться. -- М-м-м... А на чем же все-таки он специализируется, на антиквариате или произведениях искусства? -- Как-то неудобно было центр тяжести разговора переносить на себя, но я чувствовал, что от Джаича подобного вопроса не дождешься. Впрочем, допускаю, что в данном случае это практического значения и не имело. -- Не думаю, чтобы в его коллекцию входили какие-нибудь замечательные полотна или что-то в этом роде. Так что, скорее, это все же антиквариат. Хотя определенную цену он, конечно, имеет. И отнюдь не малую. Впрочем, я -- не искусствовед. По образованию я -- юрист. -- Это хорошо, -- подал голос Джаич, -- это то, что нам вполне может пригодиться. Забыл упомянуть, что на протяжении всего путешествия Джаич не вынимал изо рта жевательной резинки, без устали вонзаясь в нее зубами и время от времени пуская пузыри, которые лопались с громким звуком. Думаю, к его челюстям можно было с успехом подключить генератор энергии и снабжать, к примеру, питанием всю аппаратуру нашего берлинского представительства. -- Надеюсь, что до этого не дойдет, -- осторожно проговорил Горбанюк. -- Задачка-то несложная: застукать на месте и уличить хулигана. К тому же я -- юрисконсульт, специализируюсь на международном деловом праве, а не на уголовном. -- Ну вот, уже заплакал, -- вызывающе бросил Джаич. Мысленно я ему зааплодировал. Ради решения несложной задачки нас бы вряд ли сюда прислали. Видимо, Горбанюка смутило столь откровенное хамство. -- Все же кое-какие советы я дать могу, -- с чувством собственного достоинства проговорил он. -- Как уже упоминалось, официальным заказчиком является Сосланд, Евгения, мать хозяина лавки. Рекомендую взять у нее .. вы записывайте, -- требовательно произнес он. -- Крайский, это по твоей части, -- повернулся ко мне Джаич. Как-то незаметно ему удалось перехватить инициативу в разговоре. Я вынул из кармана ручку и записную книжку и приготовился фиксировать каждое слово. Пью Джефферсон сделал то же самое. -- Рекомендую заручиться официально заверенной у нотариуса доверенностью на право действовать от имени заказчицы и в ее интересах по данному делу, -- словно робот принялся извергать Горбанюк. -- Рекомендую обратить внимание на следующие положения: -- слежка за каким-либо физическим лицом является вторжением в личную жизнь данного физического лица и карается по закону; -- наведение справок о каком-либо физическом лице равно как и сбор информации о нем является вторжением в личную жизнь данного физического лица и карается по закону; -- подслушивание телефонных разговоров какого-либо физического лица является вторжением в личную жизнь данного физического лица и карается по закону; -- фотографирование без согласия... -- перлюстрации... Затем последовали вещи, очевидно, относящиеся к более серьезным статьям германского уголовного права: шантаж, угроза насилием, насилие... -- А находиться на одном гектаре с подозреваемым физическим лицом тоже вторжение в его драгоценную личную жизнь? -- поинтересовался Джаич. -- И чем это карается? Электрическим стулом? -- Напрасно иронизируете, -- отозвался Горбанюк. -- Все это действительно может иметь самые серьезные последствия. Хотя Германия -- не Америка. Смертной казни здесь нет. -- Я уже испытываю громадное облегчение, -- съязвил Джаич. -- А кто составит текст доверенности? -- О'кэй, мы составим. Сразу на русском и немецком языках. -- Когда? -- Может быть, завтра. -- Не "может быть", а именно завтра это и надлежит сделать. По-моему, последними словами Джаич перегнул палку. Все же Горбанюк играл с нами в одной команде. Все же, по-видимому, он был неплохим парнем. Угостил нас кока-колой, хотели мы этого или нет. И, наконец, не он был повинен в массовом исходе спортсменов из страны. -- Осмелюсь напомнить, -- вновь заговорил, поджав губы, Горбанюк, -- что передо мной и моими коллегами поставлены несколько иные задачи. Каждый должен заниматься своим делом. Вы -- ловить хулигана, которому почему-то возомнилось, что он -- художник-абстракционист. Мы -- заключать новые контракты для нашей фирмы и следить за выполнением старых. -- Разумеется, -- неожиданно легко согласился Джаич. -- Но это ведь не исключает возможности сотрудничества. Или вы отказываетесь сотрудничать? -- Я этого не говорил, -- запротестовал Горбанюк. -- Я готов сотрудничать, но при условии соблюдения субординации и правил хорошего тона. -- Само собой, -- кивнул Джаич. -- Как вас по батюшке? -- Игорь Артемьевич. -- Уважаемый Игорь Артемьевич, голубчик... -- Как вам нравится этот хамелеон? -- Мы испытываем настоятельную потребность в том, чтобы все наши просьбы прорабатывались вашим ведомством как можно более оперативно. Это не прихоть, этого требует специфика нашей работы. -- Конечно, я понимаю, -- с энтузиазмом закивал в ответ Горбанюк. -- Я ведь сказал, что текст доверенности вы сможете получить уже завтра. -- Вот и славно! И еще одна мелочь. Видите ли, я не исключаю, что на определенном этапе следствия нам может понадобиться оружие. -- Гм... -- Горбанюк озадаченно потер подбородок. -- Вы думаете, оно может понадобиться? Но ведь налицо обычное хулиганство. -- Как взглянуть, Игорь Артемьевич, как взглянуть.. Обычные хулиганы не справляются с замками и сигнализацией со столь поразительной легкостью. А вдруг у парня, кроме аэрозольного баллона, окажется с собой пушка? Кроме того, могу сообщить, что не успели мы появиться в Берлине, как за нами тут же увязался загадочный голубой "Вольво". Горбанюк тяжело вздохнул и с неодобрением посмотрел на Саймона. А должен был бы -- на Пью Джефферсона. Ведь именно он заварил всю эту кашу. -- Хорошо, -- делая над собой усилие, проговорил Горбанюк. -- Если вы придете к выводу, что оружие необходимо, что-нибудь придумаем. -- Замечательно! -- Вот вам телефон фрау Сосланд. -- Он протянул Джаичу визитную карточку голубого цвета, на которой жирным готическим шрифтом было написано: Фрау Еугениа Сосланд, а затем мелкими буквами -- адрес и номер телефона. -- Можете связаться с ней уже сегодня. Но хочу предупредить. Лично у меня сложилось впечатление, будто она... того... немного с приветом. -- Она говорит по-русски? -- И очень прилично. По-моему, с немецким у нее гораздо больше проблем... Еще колы? Все отказались и дружно встали. -- Пива? Джаич снова сел. Думаю, догадайся Горбанюк сразу же начать с пива, весь разговор пошел бы по значительно более приятному руслу.

-- Ну, как я его уломал? -- похвастался Джаич, стоило нам выйти на улицу. -- В органах у нас был специальный семинар на тему, как нужно обрабатывать интеллигенцию. Мне тут же захотелось вцепиться ему когтями в глотку. Я открыл было рот для оказания достойной отповеди: дескать, у нас в "Гвидоне", в отличие от КГБ, к интеллигенции относятся уважительно; но тут мы одновременно увидели голубой "Вольво". В нем сидели двое молодых парней и нагло пялились на нас. -- Мы их не замечаем, -- сквозь зубы проговорил Джаич. Зато парни из "Вольво" совершенно не думали скрывать своего интереса. Они выбрались из машины и направились в нашу сторону. Я поставил Саймона на землю. Нас, включая шофера, было четверо, их -- двое, и, судя по тому, как спокойно и уверенно они приближались, можно было предположить, что у них с собой огнестрельное оружие. Меня бросило в дрожь. И, действительно, в какой-то мере они сами оказались оружием. -- "Голые пистолеты"! -- представил их Джефферсон, церемонно взмахнув рукой. Мы облегченно вздохнули. Одного из них звали Курт Трахтенберг, другого -- Жан Дюруа. -- Ну, как мы вас выследили, -- на ломаном русском языке похвастался Трахтенберг. Он был высоким и белобрысым, как и положено немцу. Вылитая белокурая бестия. Француз же Жан Дюруа был мулатом. -- И все же вынужден заметить, что пунктуальность не входит в число ваших добродетелей, -- проговорил я. Никто этой фразы не понял. В том числе и русскоязычные Джаич с шофером. -- Куда вас отвезти? -- нетерпеливо поинтересовался последний. -- Вы знаете, где находится Паризэ штрассе? -- Это снова был Трахтенберг. -- Нет. -- О'кэй, тогда мы на "Вольво" поедем впереди, а вы следуйте за нами. Пью Джефферсон предпочел общество "голых пистолетов", мы же с Джаичем и Саймоном снова оказались в БМВ. Будучи писателем еще неопытным, я совершенно забыл упомянуть, что стояло лето. Солнце щедро одаривало все вокруг своей бесплатной энергией, и от подобной расточительности и предметы, и люди доходили до состояния белого каления. В нашем БМВ, очевидно, имелся кондиционер, но жмот-шофер не пожелал его включить. Вместо этого он открыл окошко со своей стороны и наслаждался бьющим оттуда горячим потоком воздуха. Я тоже было нажал кнопку на двери и опустил стекло, но ощущение было такое, словно я подставился под аппарат для сушки рук. Бедняга Саймон совсем скис. Лучше всего было Джаичу. С такой худобой подобные превратности судьбы переносились с куда большей легкостью, нежели с моим жирком или с шерстью Саймона, пусть даже стриженой. Грянь морозы, тогда бы мы еще посмотрели... Мы обогнули какую-то живописную церковь и остановились у дома, напротив которого располагался продовольственный магазин с математическим названием "Плюс". Шофер с отвращением вышвырнул наши вещи из багажника, глянул на часы и собрался было улизнуть. -- Чуть позже я позвоню Горбанюку и сообщу, когда ты нам завтра понадобишься, -- бросил ему вдогонку Джаич. Слова настигли того, словно камень, пущенный из пращи. Он замер, повернулся, и на губах его заиграла нехорошая улыбка. -- Может, вам еще и "Ролс-Ройс" подать? Теперь настала очередь Джаича улыбнуться. Причем улыбка его выглядела куда более искренней и дружелюбной. Сверкая этой обаятельнейшей из улыбок, он приблизился к шоферу вплотную и сделал неуловимый жест рукой. Вроде ничего особенного и не произошло, просто оба одновременно перестали улыбаться. Зубы Джаича снова вонзились в жевательную резинку, а нижняя челюсть шофера отвисла, и он всем телом навалился на Джаича. -- Если нужно будет, ты и "Ролс-Ройс" подашь, -- с любовью заверил его тот. -- И не только "Ролс-Ройс", но и "Феррари", и "Ламборджини". В лепешку расшибешься, но подашь. Затем Джаич бережно усадил его в машину и повернулся в нашу сторону. -- Пробелы в воспитании, -- словно бы извиняясь, проговорил он. -- Его гувернер, очевидно, был пьяницей Тут только я заметил, что все "голые пистолеты" будто по команде что-то лихорадочно строчат в записных книжках. Героические действия Джаича тиражировались сразу же на трех языках. И ни малейшей жалости по отношению к шоферу: из живого человека он уже превратился в литературный персонаж. Первым утолил свой писательский зуд Курт Трахтенберг и с уважением посмотрел на нас. -- Вот в этом доме вы будете жить. Мы помогли "Гвидону" подыскать для вас подходящую квартирку. -- Угу, -- откликнулись мы одновременно. -- А наша ставка будет у меня в доме на Зэксише штрассе. Вот моя визитная карточка. -- На Сэксише штрассе? -- удивленно переспросил Джаич. Курт рассмеялся. -- На Зэксише. По-русски -- Саксонская улица. -- Так ведь Саксонская, а не Заксонская. -- Ну, это долго объяснять. Тут послышался оглушительный визг рессор. Это БМВ, сорвавшись с места, словно ненормальный понесся прочь. Мы проводили машину взглядом, подхватили вещи и вошли в дом. Квартира оказалась на последнем этаже, так что я несколько раз врезал углом своего фибрового чемодана по стене, прежде, чем мы поднялись. Когда Курт, пошуровав в замке ключом, пригласил нас войти, я обомлел: квартира практически полностью копировала мою родимую берлогу. Те же кухня, ванная, совмещенная с туалетом, квадратная комната. И вторая, совсем маленькая, которую я использовал под чуланчик, тоже точно такая же. Разница заключалась лишь в том, что в оригинале имелось центральное отопление, а здесь были установлены печи. Впрочем, как я уже упоминал, стояло лето. Саймон, видимо, тоже подметил сходство, поскольку тут же, не раздумывая, забрался на свое любимое место под кухонным столом. -- Располагайтесь, -- произнес Трахтенберг. -- Можете принять душ, здесь есть газовая колонка. -- А более внушительные апартаменты госпожа Сосланд не могла оплатить? -- поинтересовался Джаич. Он мне снова понравился. По крайней мере, он вполне сносно представлял себе порядок движения денежной массы. Трахтенберг сконфужено улыбнулся. -- Но это ведь ненадолго, -- мягко произнес он. -- Пью вкратце уже изложил нам суть дела... -- О'кэй, все в порядке, -- поспешил успокоить его Джаич. -- К тому же я не думаю, что нам придется тут часто ночевать. -- А где же? -- удивился Курт. Я тоже удивился, но предпочел не подавать вида. -- В лавке у сына этой скареды госпожи Сосланд, -- гласил ответ. Рука Трахтенберга снова метнулась в направлении нагрудного кармана, где находилась записная книжка. Но на этот раз ему все же удалось с собой совладать и воздержаться от немедленной фиксации данного глубокомысленного изречения. Последовал лишь устный перевод его на английский. -- Завтра мы ожидаем ваше первое сообщение, -- сказал Курт Трахтенберг, поворачиваясь ко мне. Я кивнул. Они пожали нам руки и удалились. -- Кто будет первым принимать душ? -- тут же поинтересовался я. -- Ты, -- сказал Джаич. -- Охотно. Я принялся распаковывать чемодан в поисках халата и мыльных принадлежностей, а Джаич тем временем отправился в "Плюс" и вскоре припер оттуда ящик пива, несколько упаковок жевательной резинки и большую коробку с пиццей. За время его отсутствия я чуть было не взорвал квартиру, разбираясь с газовой колонкой. Потом пришлось отремонтировать душ, почти все отверстия которого оказались забиты какой-то гадостью. Я стоял голый, полумокрый и остервенело орудовал булавкой. Наконец, с наслаждением подставил свое в меру упитанное (как у Карлсона) тело под освежающие струи воды. Когда я входил в комнату, на ходу причесываясь, Джаич с усердием прыгал через скакалку. Он был в одних плавках. Журнальный столик и кресла оказались сдвинутыми в угол. -- Ну что, разобрался с душем? -- поинтересовался он. Я утвердительно кивнул. -- К сожалению, они оставили нам только один ключ, и я оставил его у себя. -- Почему? -- Потому что ты первый воспользовался возможностью освежиться с дороги. -- А... -- вырвалось у меня. Здорово же он меня купил! -- Идем, -- сказал Джаич, -- покажешь, как функционирует колонка.

Чуть позже мы сидели на кухне и пили пиво. Перед Саймоном на блюдце лежал кусок сырой пиццы. -- Где-то поблизости живет Сергей Бубка, -- мрачно заметил Джаич. -- Расползлись, как тараканы... Мать твою! -- По-моему, это -- не нашего ума дело? -- Не нашего? На честь страны им начхать! Вообще-то, вместо "начхать" Джаич употребил другое слово, более похабное, но, очевидно, по природе я -- чистоплюй, поскольку у меня не поворачивается рука написать его в литературном тексте. -- Они ведь не отказываются защищать цвета страны, -- возразил ему я. -- Ну что ты тявкаешь! -- набросился на меня Джаич. -- Не отказываются! Это они пока не отказываются. А понабирают гражданств... -- Во-первых, я не тявкаю. А, во-вторых, где жить и чьим гражданином быть -- каждый сам должен решать за себя. -- Нет, ты тявкаешь, -- стоял на своем Джаич. -- А произошло то, что на боксерском языке называется подставился. Наша страна подставилась, и Запад тут же послал ее в глубокий нокаут. Такой глубокий, что она еще долго будет сидеть на заднице и обалдело вертеть головой. -- Она сама себя послала в нокаут. Джаич с жадностью присосался к банке с пивом. Затем вытащил из сумки блок "Партагаза". -- Даже если и сама, то это из-за таких, как они. -- Палец в окно. -- И таких, как ты. -- Палец в меня. -- Ну, конечно, -- отозвался я. -- Песни не новы. Виноваты все вокруг, только не такие, как ты. От манипуляций собственным указательным пальцем я решил воздержаться. -- Бухгалтеришка чертов! -- Кагебешник хренов! -- Графоманишка... -- Джаич вплотную придвинулся ко мне. Зазвонил телефон и вовремя. Иначе не миновать нам столкновения. Джаич положил руку на трубку и сделал глубокий вдох. -- Алло, -- сказал он, отхлебнув пива. Какое-то время молча слушал, затем повернулся ко мне. -- Ты что-нибудь понимаешь по-китайски? Я не ответил. Тогда он вытянул трубку в моем направлении. Женский голос мурлыкал что-то на совершенно незнакомом языке. Только, на мой взгляд, это был датский или норвежский. Джаич нажал на рычажок. -- Китаянка права. Пора и нам сделать несколько звонков. "Датчанка или норвежка", -- поправил я про себя. Первой собеседницей оказалась фрау Сосланд. Я приблизился к телефону вплотную, чтобы получше расслышать. -- Ну? -- с выражением проговорила та, стоило Джаичу произнести два слова. -- Это говорит... -- Я поняла, кто это говорит.. Ну? -- Мы приехали... -- Меня не интересует, когда вы приехали, на чем приехали и прочая ерунда. Что вы намерены предпринять? Думаю, Джаич не был готов к подобному напору. -- Хорошо бы встретиться, -- пробормотал он. -- Да? А это обязательно? -- По крайней мере, весьма желательно -- Тогда не возражаю. А где? -- Неважно... -- Для меня это очень даже важно. -- Хотя бы у вас, -- предложил Джаич. -- Вы с ума сошли! За моим домом могут следить! -- Полагаете, что дело настолько серьезно? -- Дело настолько серьезно, что я даже готова потратить уйму денег на ваше детективное бюро. -- Предлагайте тогда вы. --