Леонид Бобров. Нас было тринадцать
---------------------------------------------------------------
Этот файл с книжной полки Несененко Алексея
http://www.geocities.com/SoHo/Exhibit/4256/
---------------------------------------------------------------
Автор этой детективной повести не писатель-профессионал, а ученый,
хорошо известный в научных кругах. По его просьбе подлинная фамилия заменена
здесь псевдонимом.
Нас было тринадцать, нет, тогда еще только двенадцать, сотрудников
физической лаборатории, затерянной в пустынных горах Западного Памира. Зима
наступала, извещая о своем приближении ураганными ветрами, ночными морозами,
внезапными вихрями мокрого снега и града.
Обед только что кончился. В нашей столовой-библиотеке- комнате отдыха
было тепло и уютно. Расходиться не хотелось. Я подошел к столу. Темные тучи
неслись почти над крышей нашего дома. Изредка сквозь разрывы проглядывал
бледно- оранжевый диск солнца. Завыл ветер, и крупные градины забарабанили
по стеклу.
Еще несколько дней, и непролазный снег завалят дорогу. На долгие месяцы
мы будем отрезаны от всего мира.
Где-то далеко, бесконечно далеко - Москва, друзья, Света... А я тут, за
тысячи километров от них. Каждый день одни и те же люди. их лица я буду
видеть днем и вечером. Их, и никого другого.
Вот Олег, мой старый товарищ. С ним мы вместе учились, жили в одной
комнате в общежитии, спорили иногда до рассвета. Уткнулся сейчас близорукими
глазами в книгу и витает где-то... А левая рука машинально теребит ухо.
Сколько мы ни смеялись над этой нелепой привычкой, ничего не помогало!
Рядом - Сергей Петрович. Немолодой, грузный, сидит, зажав по привычке
палку между коленями, положив руки на набалдашник. Задумался Петрович.
Верно, годы войны вспоминает, быть может, семью погибшую в Ленинграде.
Борис Владимирович (или Б, В., как привыкли мы называть его между
собой) и Вера встали из-за стола в направились в свою комнату. Профессор
Борис Владимирович Соболь оставил кафедру, квартиру в Москве и примчался на
Памир исследовать космические лучи. Да еще жену затащил в эту глушь. Ей
здесь особенно тоскливо. У нас хоть работа, а она, врач без больных,
радуется каждому насморку.
На диване уютно устроились и о чем-то шепчутся Марина и Гиви. Прошлой
зимой немало забот нам доставил один сотрудник. Что-то ему не нравилось,
кто-то его обидел. Весной Б. В. посоветовался с Петровичем и предложил
брюзге уехать. Вот вместо него и появился веселый, симпатичный Гиви
Брегвадэе.
В углу дремлет Андрей Филиппович Листопад. Хороший, опытный
экспериментатор, но человек угрюмый, замкнутый... Что заставило его
забраться в горы, где дышать-то трудно, не то что работать?
Кронид Августовнч и Петя засели за шахматы. Положение, видимо,
создалось сложное. Методичный, рассудительный Кронид, попыхивая трубкой,
внимательно смотрит на доску и не спешит сделать ход. А Петя, быстрый,
непоседливый, то и дало оглядывается по сторонам. Очень ему хочется, чтобы
все видели, как он здорово играет.
С началом зимовки Петя становится особо важной персоной. Он - радист.
Через него тянется ниточка, связывающая нас с Большой землей. Все новости и
весточки от родных и друзей приносят Петя.
За партией, поглаживая бороду, наблюдает Алексей Тихонович Харламов -
наш молчаливый, исполнительный лаборант. Он н сейчас воздерживается от
замечаний. Гиви, тот бы уже десяток советов дал каждому из партнеров.
Тетя Лиза, завхоз и повар, присела у стола и что-то подсчитывает. У нее
одно стремление: повкуснее всех накормить. После каждой трапезы она пытливо
на вас смотрит и буквально расцветает, если слышит похвалу.
Пройдут недели, месяцы... Все дни будут похожими, как близнецы:
завтрак, дорога на Альфу, приборы, схемы, измерения, потом обратно на базу.
Обед, снова Альфа. Летом эти прогулки даже приятны. А зимой! Идешь по узкой
дороге, жмешься к скале, подальше от обрыва. Потом карабкаешься по крутой
тропинке. Даже работа стала казаться какой-то скучной, однообразной. Каждый
день то же самое. Измеряем, сколько частиц летит с юга на север, сколько с
запада на восток. Длиннющие таблицы, графики... Вот если б новый эксперимент
удалось поставить! Есть у нас с Олегом одна идея...
Тишину нарушил Протон: огромный, лохматый, он вылез из-под стола,
навострил уши и оглушительно залаял.
- Ребята, Протон что-то почуял! - воскликнул Петя. - Тише, дайте
послушать.
- Едет, Миршаит едет!..
Мы выбежали из дома. Протон носился по площадке и восторженно лаял.
Через минуту из-за поворота показался "газик". Миршаит затормозил у самого
крыльца в ловко выпрыгнул из машины.
- Миршаит, дорогой, вот молодец!
- Мы тебя только во вторник ждали, почему решил в воскресенье приехать?
- Понимаешь, метеосводка на понедельник дает большой снег. Утром я
вытащил из кроватей этих лентяев в Хороге. Ругались, но машину нагрузили.
Вот я и приехал. Наверно, в последний раз в этом сезоне.
- Письма есть?
- Счетчики привез?
- Ладно вам обнимать и тискать, - вмешалась тетя Лиза, - сами, небось,
пообедали, а человек с утра не ел. Пойдем, сынок, я тебя накормлю.
- Спасибо, иду. Только вы меня, тетя Лиза, и цените. Да я же не один
приехал, - сказал Миршаит, указывая в сторону "газика".
Из-за машины вышел высокий, широкоплечий, голубоглазый парень в
щегольской лыжной куртке и яркой вязаной шапочке.
- Бойченко, Виктор. Прислан в штат лаборатории. Могу я видеть
профессора Соболя?
Тетя Лиза увела Миршаита. Бойченко направился к Б. В. Мы быстро
разгрузили "газик" и бросились писать письма. Это была последняя возможность
их отправить. Через час Миршаит уехал.
Вечером, перед ужином, Б. В. представил нам Бойченко:
- Разрешите познакомить вас с новым сотрудником лаборатории - Виктором
Викторовичем Бойченко. Полгода назад он успешно защитил диссертацию, в
которой получил весьма интересные результаты. Мы попросим Виктора
Викторовича сделать доклад на ближайшем семинаре. Работать он пока будет на
Бете с Кронидом Августовичем.
- Борис Владимирович, я захватил с собой две бутылочки... Вы не будете
возражать... По случаю приезда...
- Разве вас в Москве не предупредили, что у нас сухой закон?
- Да, но ведь вино тоже сухое, - сказал, улыбнувшись, Бойченко.
Когда стаканы были наполнены, Бойченко встал:
- Я предлагаю тост за здоровье и успехи всех членов этого небольшого и
дружного коллектива. В первую очередь за милых женщин, с которыми я имел
удовольствие познакомиться еще в Москве.
Тост был традиционный и банальный, как, впрочем, большинство тостов, но
его конец сразу создал какую-то натянутость.
Б. В. недоуменно посмотрел на Веру.
- Боюсь, вы ошиблись, - сказала Вера, пристально глядя на Бойченко, - я
вас не знаю.
Бойченко смутился.
- Позвольте, это было два года назад, да, два года с небольшим. Вы мне
уступили лишний билет в Большой. V меня очень хорошая память на лица.
- Возможно, но с каких пор это называется знакомством?
На помощь Бойченко пришла Марина:
- Зато мы с Виктором действительно старые Друзья. Я очень рада, что ты
приехал, Виктор! - сказала она, приподняв бокал.
Ужин кончился, столовая быстро опустела. Я заглянул к Олегу.
Все наши комнаты были спланированы по одному стандарту - маленькие,
напоминающие пароходные каюты, с тщательно продуманной меблировкой: узкая
кровать, рабочий столик, небольшой стенной шкаф. Тем не менее Олег сумел
придать своей комнате некоторую индивидуальность. На стене висела
репродукция картины Рериха из серии "Гималаи", напоминающая наш памирский
пейзаж. Напротив нее - одна из поздних фотографий Эйнштейна. И, главное,
книги. Ими была забита небольшая полка, они лежали стопками на столе, у
стен, под столом, казалось, что книги заполняют всю комнату.
- Садись, Игорек, закуривай, - сказал Олег, пересаживаясь на кровать и
освобождая единственный стул. - Ну, как новичок? Понравился?
- А что? Парень общительный, видимо, способный...
- Общительный, способный, добавь еще, что красивый, даже слишком, -
сказал с раздражением Олег.
- Почему слишком?
- Потому что таких папы-мамы с детства портят, потом их балуют девушки.
Вот и вырастает самовлюбленный тип, который считает, что Земля вертится
вокруг него.
Я с трудом сдержал улыбку. Узкоплечий, невысокий, близорукий Олег не
пользовался успехом у девушек и очень это переживал.
- Ну, ладно, Олег. Нельзя же подбирать сотрудников по принципу
красивый-некрасивый. Послезавтра семинар. Бойченко докладывает. Если начнет
кукарекать и хлопать крыльями, оповещая весь мир о своих успехах, тогда
действительно дело плохо.
- А ты заметил, как засверкали глаза у Гиви, когда выяснилось, что
Виктор и Марина давно знакомы? Верно, решил, что Бойченко тоже приехал сюда
ради нее. Еще, чего доброго, ревновать станет.
- Слушай, Олег, так нельзя. Почувствовал антипатию к новичку и
цепляешься.
- Ладно, ладно. Буду рад, если ошибаюсь. Но ты комсорг, и на тебе
ответственность. Сам знаешь, как портятся характеры во время зимовки. Каждый
пустяк может превратиться в конфликт.
Ночью налетел буран. Сильнейший ветер завывал, сотрясал дом, швырял в
окна густые массы снега и льдинок.
Зимовка началась.
Жизнь лаборатории текла размеренно и однообразно. Листопад, Марина,
Гиви, Олег и я продолжали опыты на Альфе. Кронид Августович, Бойченко и
Харламов собирали новую экспериментальную установку на Бете. Петрович творил
чудеса в своей маленькой мастерской. Иногда он ходил на Бету и помогал
устанавливать новые приборы.
Долгие зимние вечера сроднили небольшую, отрезанную от мира группу
людей. Случалось, кто-нибудь начинал рассказывать о себе, о семье, о
прошлом. В каждом таком рассказе еще слышались отзвуки войны. Фронтовые
эпизоды, утрата близких, счастье нежданных возвращений, ликование в День
Победы. Все было еще свежо в памяти.
Приезд Бойченко внес новое в наши вечера. Виктор пел вод гитару, читал
стихи, потом надумал учить танцевать рок, который тогда только входил в
моду. Молодежь увлеклась. Даже Олег однажды не выдержал и такое изобразил,
что тетя Лиза, всплеснув руками, воскликнула:
- Это что же за танец смертельный?
Только Гиви не принимал участия в общем веселье, садился в угол и
мрачно оттуда поглядывал.
Однажды кто-то попросил Виктора рассказать о себе. Он неохотно сообщил,
что родился на Украине, в Чернигове. Там его и застала война. Родители
погибли. После прихода наших окончил школу, затем в Москве - университет.
Процедил несколько скупых фраз и тут же начал над кем-то подшучивать.
Парень он был колючий. У всех подмечал недостатки, острил, иронизировал...
Смеялся над мрачным видом Гиви, над Олегом, который, по правде сказать, не
очень удачно пытался приобщиться к современным танцам. Даже лысина Петровича
и бороды Кронида и Харламова не остались без внимания.
Один из вечеров мне особенно запомнился. Виктор поймал по радио
джазовую музыку и с увлечением танцевал то с Верой, то с Мариной.
Я невольно залюбовался нашими женщинами. Вера - смуглая, с удлиненными,
немного монгольскими темными глазами, изящная, как танагрская статуэтка.
Марина - статная, сероглазая, с густыми волосами цвета спелой ржи. Обе,
оживленные, с блестящими глазами, немного раскрасневшиеся от танцев, были
удивительно красивы в тот вечер.
- Откуда это взялись нарядные платья и даже туфельки на высоких
каблуках? - разворчался Олег. - Вот уж не думал, что на Памир берут туалеты.
Танцующие устали н о чем-то говорили, сидя на диване. Затем Марина
встала и захлопала в ладоши.
- Товарищи, внимание! Виктор будет читать стихи.
Бойченко вышел на середину комнаты, легким движением головы откинул
прядь волос, свисавшую на лоб, в начал:
Когда, любовию и негой упоенный,
Безмолвно пред тобой коленопреклоненный,
Я на тебя глядел и думал: ты моя;
Ты знаешь, милая, желал ли славы я...
У Виктора был низкий красивый голос. Читал он, сдержанно, негромко, с
искренним чувством. Вера и Марина не сводили с него глаз.
Кому он читал пушкинское "Желание славы"? Вере? Марине? Или кому-то,
кто остался в Москве, кого он мысленно сейчас видел?.. Увы, впечатления
вечера были испорчены его финалом.
Кронид Августович был глуховат и тщательно это скрывал. Все знали его
недостаток и старались при нем говорить погромче. Виктор же, будто нарочно,
говорил с ним особенно тихо, а в тот вечер сел напротив и стал молча
шевелить губами. Кронид Августович сначала растерялся, а потом все понял и,
ничего не сказав, ушел в свою комнату.
Возмущенный Петрович подошел тогда к Бойченко.
- Что ты ко всем привязываешься? Сам, что ли, без недостатков? И над
тобой посмеяться можно.
- Ну я смейтесь. Один восточный мудрец сказал:
Смех украшает жизнь. Без смеха
Жизнь не нужна, а смерть-утеха.
- Боюсь, что мудрец-это сам Виктор Бойченко, - вмешался в разговор Б.
В. - Однако уместнее вспомнить слова Фирдоуси:
Не обижай людей - придет расплата.
Нам счастья не сулит обида чья-то.
Если же говорить серьезно, то ваша выходка безобразна. Вам здесь жить и
работать. Прошу задуматься над моими словами.
Б. В. был зол. Он даже привстал на цыпочки, как это часто делают
невысокие люди, когда хотят выглядеть более внушительно.
Прошла еще неделя. Однажды за завтраком Кронид Августович обратился к
Б, В.:
- Борис Владимирович, мы закончили монтаж дополнительной группы
счетчиков. Если не возражаете, я еще раз проверю схемы и в двенадцать начну
эксперимент.
- А я, - заметил Бойченко, - сделаю кое-какие предварительные расчеты и
к этому времени приду на установку.
Б. В. был явно доволен.
- Прекрасно. Действуйте. Может быть, и я загляну на Бету.
После завтрака мы с Олегом направились на Альфу. Утро было
великолепным. Чистый, прозрачный воздух. Синее-синее небо. Снег, искрящийся
бесчисленными огоньками. Внизу, под нами, клубились застрявшие в долине
облака. Вдали сверкали белоснежные вершины Шугнанского хребта.
Идти было очень скользко. Тем не менее вскоре мы нагнали Марину и Гиви.
Они о чем-то громко спорили.
Услышав наши шаги, Марина обернулась.
- Полюбуйтесь на этого Отелло, - сказала она с возмущением, - упрекает,
устраивает сцены! Да какое право ты имеешь ревновать, кто дал тебе это
право? - почти выкрикнула она, резко повернувшись к Гиви.
Он посмотрел на нее, затем, ни слова не говоря, ускорил шаг и ушел
вперед.
- Неужели вы не понимаете, что работа еще не все, - продолжала Марина,
- что нельзя только про протоны, мезоны? Приехал интересный, веселый
человек, а вы все насупились, в штыки его встретили. Борис Владимирович и
тот Вере сцены ревности закатывает. Сегодня видели ее? Глаза красные,
заплаканные. Ну, там хоть понятно - двадцать лет разницы. Нарочно жену по
имени-отчеству зовет, чтоб старше казалась. Каренин несчастный!
Мы слушали, с трудом сдерживая смех и вместе с тем чувствуя, что
назревает конфликт, мелкий, незначительный в обычных условиях, но, возможно,
опасный во время зимовки.
- Марина, - сказал Олег, - тут у тебя и Отелло и Каренин. А Петю ты
забыла?
- При чем тут Петя?
- Ну, как же? Петя молод, тайком пишет стихи, посвящая их тете Лизе,
вернее, ее блинчикам. А тут приезжает Бойченко, и все внимание тети Лизы
ему. Юный поэт в отчаянии. Чем не Ленский? Может быть, дуэль устроим? Опять
же Петрович может сойти за статую командора и покарать мерзкого Дон Жуана.
- Да ну тебя, - уже совсем рассердилась Марина, - с тобой серьезно
говорят, а ты балагуришь!
Я хорошо знал Олега. За его шуткой скрывалась тревога. Видимо,
опасения, которые возникли у нас в день приезда Бойченко, начинали
оправдываться.
В то утро на нашей установке не было обычного оживления. Марина
сосредоточенно наблюдала за приборами и время от времени делала записи в
журнале. Угрюмо молчал Гиви. Он долго слонялся по лаборатории, а потом вдруг
оделся и вышел.
Внезапно завыла сирена. Это был условный сигнал тревоги и общего сбора.
Мы быстро спустились по тропинке и поспешили на базу. Вслед за нами с Беты
прибежали Кронид и Харламов.
Б. В. собрал всех в столовой. Он был взволнован.
- Товарищи, между одиннадцатью и двенадцатью часами со стороны дороги
донесся крик. По сигналу тревоги явились все, кроме Бойченко. Его нигде нет.
Скорее всего Бойченко в это время шел по дороге, направляясь на Бету.
Сегодня скользко, он мог сорваться в пропасть. Необходимо организовать
поиск. Назначаю спасательную группу: Листопад, Харламов, Олег. С собой взять
веревки, легкие санки. Пойдете вниз по дороге. У Трех камней повернете
направо. Поиск начнете у подножия обрыва. Выход в тринадцать тридцать.
Будьте осторожны, товарищи, - добавил он после небольшой паузы.
Ровно в назначенное время спасательная группа вышла на поиск. Я не мог
поверить в несчастье. Днем, при ярком свете, при полном отсутствии ветра,
молодой, здоровый парень свалился в пропасть?..
- Послушай, что здесь случилось? - обратился я к Пете. - Кто слышал
крик? Мы вернулись с Альфы по сигналу тревоги и ничего не знаем.
Петя попытался пригладить непокорный хохолок на макушке.
- Я был у себя в радиорубке, как вдруг слышу, кто-то закричал. Окно
было закрыто, крик слабый. Выскочил я из дома, осмотрелся - никого. Потом
вижу - человек бежит по дороге, вот-вот скроется за поворотом. Я за ним.
Первый поворот, другой... Смотрю - впереди уже двое, один за другим бегут.
Догнал я их на дороге, где тропинка на Бету начинается. Первым был Листопад,
за ним Гиви. Они тоже слышали крик. Постояли мы несколько минут,
прислушались, потом вернулись и доложили Б. В. Он сразу же велел запустить
сирену. Вот вроде все.
- А ты уверен, что это был крик человека? Может, горный козел сорвался
со скалы или снежный барс?
- Нет, кричал человек, протяжно, жалобно: "А-а-а..."-Петя попытался
вполголоса воспроизвести крик. - Вот, кажется, так.
Время тянулось томительно. Тетя Лиза предложила обедать, но никому не
хотелось. Наступили сумерки. Наконец вернулась спасательная группа.
- Борис Владимирович, мы дважды прошли подножие обрыва, если снизу
смотреть, то примерно от базы и до тропинки на Бету. Звали, кричали.
Бойченко нигде нет. Стало плохо видно. Решили возвращаться. Завтра снова
пойдем, поищем в другом месте, - доложил Листопад.
Б. В. с сомнением покачал головой.
- В другом месте? Куда он мог пойти? - произнес он, растягивая слова,
как бы размышляя вслух. - В двенадцать начинался эксперимент на Бете.
Бойченко хотел присутствовать. Не пошел же он гулять по горам. И потом кто
же тогда кричал? Ведь крик донесся со стороны дороги. Нет, надо еще раз
осмотреть подножие обрыва. И как можно скорее. Бойченко, возможно, ранен,
потерял сознание, нуждается в помощи. Со мной пойдут Игорь, Кронид
Августович и Вера Львовна. Возьмем с собой Протона.
- Сергей Петрович и Петя, - продолжал Б. В. - Срочно подготовьте два
фонаря. Мы их возьмем с собой. Через час после нашего выхода надо выставить
над обрывом аккумуляторные фары. Так, чтобы свет был виден снизу. Одну у
поворота, где начинается обрыв, вторую дальше, там, где ответвляется
тропинка на Бету.
- Борис Владимирович, разрешите я с вами пойду? Покажу, где мы искали,
- предложил Харламов.
- Нет, оставайтесь, вы устали.
Когда мы вышли, было уже совсем темно. Фонари бросали на дорогу
причудливые пятна света. Тьма неохотно расступалась и тотчас смыкалась
позади нас. Мы шли гуськом, обвязавшись веревкой. Впереди Б. В., ведя на
поводке Протона, за ним Вера, Кронид. Я шел последним, волоча санки. Дорога
была скользкая, и мы жались к скалам, стараясь идти подальше от края
пропасти.
До Трех камней, расположенных примерно на высоте подножия обрыва, шли
почти час. Там немного отдохнули, оставили санки и повернули направо. Дальше
не было ни дороги, ни тропинки. Мы вязли в рыхлом снегу, перебирались через
обледеневшие обломки скал, помогая друг другу. Б. В. поскользнулся, сильно
ушиб плечо.
Наконец, наверху замелькала фара. Слабый ветер слегка раскачивал ее, и
свет то появлялся, то исчезал. Поиск начался. Мы медленно продвигались вдоль
подножия обрыва, останавливались, внимательно осматривали каждый метр.
Кричали, прислушивались, слова кричали. Никто не отзывался. Прошли до
светового пяти от второй фары. Виктора нигде не было.
- Надо отдохнуть и подумать, что делать дальше, - сказал Б. В., -
хорошо бы разжечь костер.
Сухие ветки арчи легко разгорелись, и вскоре мы сидели вокруг пылавшего
костра, протягивай к огню озябшие руки и ноги.
Прошло с полчаса. Костер начал гаснуть. Кронид направился к кустарнику,
чтобы наломать еще веток.
- Пожалуй, хватит, - остановил его Б. В. - Кажется, все отдохнули.
Пройдем еще раз подножие. Надо окончательно убедиться, что Бойченко здесь
нет.
- Борис Владимирович, отпустите Протона с поводка. Пусть он сам поищет,
- предложил я.
Мы шли вдоль подножия и обратном направлении. Шли медленно, по-прежнему
осматривая каждый шаг, оглядываясь вокруг, почти уже не надеясь найти
Виктора. Вдруг раздался лай, а затем вой Протона. Жалобный, протяжный вой.
Кронид приподнял фонарь. В стороне от подножия сидел на снегу Протон и,
задрав большую голову к звездам, выл. Мы бросились к нему. В небольшом
углублении за обломком скалы лежал Виктор. Лежал лицом вниз, без шапки,
неестественно откинув левую руку.
Должно быть, несколько секунд мы стояли в оцепенении.
- Да помогите же мне, что вы стоите, как столбы каменные! - услышал я
голос Веры.
Виктора положили на спину. Вера приложила ухо к его груди, прощупала
пульс, кажется, еще что-то проделала. Потом села на снег и закрыла лицо
руками.
- Вера Львовна, Вера, что с ним? - нетерпеливо спросил Б. В.
- Он мертв, - почти беззвучно прошептала она.
Мы стояли вокруг, ошеломленные несчастьем, не в силах поверить в
случившееся. У головы Виктора расплылось темное пятно. Белокурые волосы
слиплись и потемнели. Лицо было искажено болью. Свет фонаря метался,
выхватывая из тьмы то оленей на его свитере, то Веру, сидевшую на снегу.
Кто-то толкнул меня в ногу. Я обернулся: Протон держал в зубах куртку
Виктора. Сегодня днем было тепло, и Виктор но дороге на Бету, вероятно, ее
снял. Кронид осмотрелся и, отойдя на несколько шагов, нашел шапку.
- Бедный парень! Какая нелепая смерть! - сказал еле слышно Б. В.
Обратный путь был долгим и мучительным. Кронид и я с трудом несли
Виктора. Временами к нам присоединялся Б. В., но из-за ушибленного плеча он
мало чем мог помочь. Вероятно, мы до утра не выбрались бы из нагромождения
камней и обломков скал, если б не Протон. Каким-то инстинктом, должно быть,
унаследованным от предков - памнрских собак, он находил в этом лабиринте
наиболее легкий путь н в конце концов вывел нас к Трем камням. Мы отыскали
санки, положили на них Виктора и двинулись вверх по дороге.
Потрясение, усталость и высота давали себя чувствовать. Трудно было
дышать. Мы часто останавливались и отдыхали. На базу вернулись поздно ночью,
подавленные, разбитые, ошеломленные несчастьем.
- Хватит спать, проснись!
Кто-то тряс меня, тщетно пытаясь разбудить. Я открыл глаза и увидел
Олега.
- Одевайся быстрее, Б. В. тебя ждет.
Все тело болело, как будто меня избили палками.
- А что стряслось?
Я задал этот вопрос, и тут же передо мной возник Виктор, лежащий у
обломка скалы, его искаженное болью лицо, слипшиеся, потемневшие волосы...
Б. В. сидел за столом и что-то писал. Лицо у пего было измученное.
Худые щеки совсем ввалились.
У окна сидели Вера и Харламов.
- Товарищи, - Б. В. снял очки в повертел их в руках, - надо составить
акт о гибели Бойченко, сопроводив его подробным описанием непосредственных
причин смерти. Словом, нужна медицинская экспертиза, Вера Львовна, прошу
срочно этим заняться. Игорь, вам придется сделать необходимые фотографии по
указанию Веры Львовны.
- Я это не смогу, - запротестовала Вера. - Мне трудно, нужен
специалист- эксперт...
- Возьми себя в руки, слышишь? Специалистов здесь нет. Ты врач.
Приступайте! - почти скомандовал Б. В.
Не знаю, может быть, у судебно-медицинских экспертов притуплены
чувства, возможно, действует привычка, но мне было жутко.
На столе лежал Виктор. Еще вчера он, веселый, здоровый, жизнерадостный,
обсуждал какие-то научные дела, шутил, смеялся, а сейчас...
Вера, бледная, с синевой под глазами, глухо диктовала Харламову:
- ...правая височная кость и часть лобной раздроблены... перелом
основания черепа...
...сломаны правая ключица, шестое и седьмое ребра...
...на левом бедре на пять сантиметров выше колена гематома, круглой
формы, диаметром около трех сантиметров...
...в области поясницы скопление из шестнадцати, нет, семнадцати
маленьких, правильно расположенных гематом...
- ...Смерть наступила в результате травмы головного мозга, вызванной
ударом...
Харламов писал, а я фотографировал голову, ключицу, грудную клетку,
гематомы, с трудом сдерживая дрожь и мечтая только о том, чтобы все это
скорей кончилось.
К вечеру акт был написан, фотопленка проявлена.
Б. В. ждал у себя.
- Вера Львовна, зачитайте акт.
- ...раздроблена... сломана... гематомы... - читала прерывающимся
голосом Вера.
- Я вас не понимаю, - прервал ее Б. В., - если не ошибаюсь, гематома -
это, попросту говоря, синяк. Зачем писать о синяках, если смерть наступила
от тяжелейшего удара головой о камень? Зачем эти излишние детали? Может
быть, вычеркнем про гематомы?
- Нельзя. Существует строгая регламентация формы и содержания таких
актов.
- Но ведь весной из Хорога приедет милиция. Чем проще, чем короче акт,
тем меньше будут копаться и мешать работать. Сергей Петрович, что вы
скажете?
Петрович сидел в углу, глубоко задумавшись, зажав по привычке палку
между коленями. Его кустистые брови совсем нависли над глазами. Подробности
акта его мало интересовали. Человек погиб, а что прервало его жизнь, чем он
ударился, виском или затылком, - это казалось ему не столь уж важным.
- Трудно мне советовать, доктору виднее, - уклонился он от ответа.
- Акт должен быть написан с соблюдением всех правил, всех
формальностей. Ничего менять и вычеркивать я не буду, - решительно сказала
Вера.
- Ну, что ж, пусть так, - неохотно согласился Б, В. Затем он посмотрел
на часы. - Пойдемте в столовую, нас уже ждут.
Б. В. занял свое обычное место во главе стола. Все затихли. Наконец Б.
В. заговорил:
- Товарищи! Сегодня днем я связался по радио с областным управлением
милиции. Вам должно быть известно, что обычно, если человек гибнет от
несчастного случая, милиция проводит расследование и лишь после этого дает
разрешение на похороны.
Наша лаборатория отрезана от ближайшего отделения милиции и будет
отрезана еще месяцев шесть. Никакой возможности добраться до нас сейчас нет.
- А вертолет? - живо отреагировал Петя.
- Здесь вертолетов еще нет. Учитывая особые обстоятельства, нам
разрешили похоронить Виктора Бойченко с условием, что будет составлен
подробный акт о его гибели. В этом акте надо дать описание несчастного
случая, указать причину смерти. Акт Вера Львовна уже подготовила. Теперь мне
нужна ваша помощь. Весной милиция ознакомится с нашими документами и
выполнит необходимые формальности. Другого выхода нет.
- В чем конкретно должна состоять наша помощь? - спросил Листопад.
- Нам надо составить подробное описание несчастного случая. Ну,
например: как обычно, в половине девятого все собрались на завтрак. Затем
разошлись по рабочим местам. Кто-то отправился на Альфу, кто-то дальше, на
Бету. Я немного поработал у себя в комнате, потом вышел из дома. Хотелось не
спеша кое-что обдумать. Затем раздался крик, и так далее. Все это надо
последовательно изложить. Итак, начнем. Кто видел Бойченко после завтрака?
- По-видимому, никто, - продолжал Б. В. спустя минуту. - А кто слышал
крик?
Первым встал Петя: Немного смущаясь, он разгладил хохолок на макушке,
помолчал, не зная, с чего начать, но потом довольно четко повторил примерно
то же, что рассказал вчера, когда мы ждали возвращения первой поисковой
группы.
Затем поднялся Гиви. Обычно аккуратный, подтянутый, сегодня он был
небрит и как-то взъерошен.
- Меня очень интересует новый эксперимент. Хотел посмотреть, что
получится у Кронида. Кажется, в половине двенадцатого, да, примерно в
половине двенадцатого, я пошел на Бету...
- В двадцать минут двенадцатого, - перебила Марина, - ты спросил,
который час, и сразу же ушел.
- Хорошо, пусть двадцать минут двенадцатого, - продолжал Гиви, - когда
я спускался по тропинке, услышал крик. Ну, конечно, заторопился. Увидел, как
пробежал по дороге Андрей Филиппович и поспешил за ним. Остальное вы знаете.
Петя сейчас рассказал.
Листопад сообщил, что в тот день была его очередь дежурить по дому. Он
колол дрова, немного отдохнул у себя в комнате, затем вышел, чтобы принести
дрова на кухню, и услышал крик. Подумал, что это крик о помощи, и побежал по
дороге! Вскоре его догнал Гиви.
- Откуда донесся крик? - спросил Б. В.
- С дороги. Как мы ходим на Альфу, с той стороны.
- Мы с Кронидом Августовичем слышали крик, но как-то не придали ему
значения, - сказал Харламов, - потом раздалась сирена, и мы поспешили на
базу.
Б. В. медленно обвел глазами присутствующих.
- Кто хочет что-либо добавить? - спросил он. Потом, немного подумав,
сказал: - Ну, что ж, картина более или менее ясная. Бойченко в своей комнате
занимался расчетами. К двенадцати часам, когда Кронид Августович собирался
начать эксперимент, Бойченко хотел быть на Бете. В этот день было скользко.
Очевидно, он поторопился, поскользнулся и упал в пропасть. Это и придется
записать. У товарищей из милиции возникла мысль о самоубийстве. Мы с Сергеем
Петровичем были в комнате Бойченко. Записки он не оставил, да и сама мысль о
самоубийстве вроде нелепа. Не вяжется она ни с характером, ни с поведением
Бойченко. Видимо, он поскользнулся.
Хоронили мы Виктора на следующий день. Собрались у небольшой расселины
в скале и опустили в нее кое-как сколоченный гроб. Б. В. произнес несколько
прощальных слов. Марина расплакалась. По изборожденному морщинами лицу тети
Лизы тоже текли слезы.
Крупные хлопья снега медленно опускались на землю, покрывая щебень и
камни, которыми мы завалили могилу.
Лаборатория жила под гнетом трагического события.
Б. В. чувствовал общее настроение, старался отвлечь нас от мрачных
мыслей: загружал работой, устраивал частые обсуждения хода эксперимента.
Петрович созвал партийно-комсомольское собрание, посвященное задачам
лаборатории. Обсудили мы и вопросы безопасности с тем, чтобы впредь
исключить возможность несчастных случаев.
Все это было правильным и необходимым. Я пытался включиться в работу,
проводил измерения, пробовал обрабатывать старые результаты, что-то
вычислял, но все мои мысли неизменно были связаны с гибелью Бойченко. Я
представлял себе яркий солнечный день, Виктор, улыбающийся, довольный,
торопится на Бету. Установка собрана. В двенадцать начнется эксперимент. И
тут неловкое движение, неверный шаг... Он падает, крик отчаяния... Какая
ужасная, бессмысленная гибель!
Но как, каким образом Виктор мог очутиться так далеко от основания
скалы? Ведь если он поскользнулся, оступился, то должен был падать почти
вертикально. Какая же сила перенесла его метров на десять от подножия
обрыва? Я не мог найти ответа на этот вопрос, и он мучил меня и днем и
ночью.
Может быть, он упал у подножия и потом, раненый, прополз эти метры?
Нет. Вера установила, что смерть наступила мгновенно. Но если даже
допустить, что Вера ошиблась и Виктор прополз несколько шагов, то на снегу
осталась бы борозда. Когда мы шли вдоль подножия, то тщательно осматривали
каждый метр и никаких следов Виктора не обнаружили. Снег в тот день не шел и
занести след не могло. Значит, он действительно падал по кривой. Сильный
ветер?! Нет, день был безветренный.
Я думал о падении Виктора, следя за приборами на Альфе, думал вечером,
думал, просыпаясь ночью. Вновь и вновь я решал школьную задачку о падении
тела. "Тело падает с высоты..." Увы, не абстрактное тело, а Виктор. Почти
150 метров летел он вниз. Если пренебречь сопротивлением воздуха, то падение
должно длиться пять-шесть секунд. Чтобы за это же время пролететь в
горизонтальном направлении десять метров, надо иметь начальную
горизонтальную скорость около двух метров в секунду. Каким образом могла
возникнуть такая скорость?
Кажется, на восьмой или девятый день после гибели Бойченко я кликнул
Протона и пошел на место падения. На этот раз дорога не показалась столь
тяжелой. Протон меня прямо привел к обломку скалы, за которым он отыскал
тело Виктора. Да, Бойченко пролетел по горизонтали почти двенадцать метров.
Я присел на камень, задумался. "Может быть, Виктор, падая, ударился о выступ
обрыва и отлетел в сторону?" Выступа не было. Наоборот, скала по мере
удаления от верхней кромки даже немного уходила вглубь. Откуда же взялась
начальная скорость?
Вечером я зашел к Олегу. Он понял меня с полуслова.
- Как же я сам не обратил внимания, что Виктор лежал в стороне от
подножия? - сказал он задумчиво. - Но откуда же могла появиться
горизонтальная скорость? Что он - разбежался и прыгнул? Но это же нелепость!
Действительно, большую нелепость трудно было себе представить. Виктор -
молодой, жизнелюбивый, полный сил человек, которому все удается, - кончает
жизнь самоубийством? Абсурд, полнейший абсурд!
- Может быть, - продолжал Олег, - он испугался. Ну, скажем, барс
появился на дороге.
Нет, если бы Виктор в испуге попятился и упал с обрыва, он оказался бы
у его подножия. Ничего мало-мальски правдоподобного не приходило в голову.
- Да перестань ты теребить свое ухо! - сказал я раздраженно. -
Отрастишь украшение, как у идолов с острова Пасхи.
- Ладно тебе беспокоиться о моей наружности. Больше ухо, меньше, в
киногерои я все равно не гожусь. Ты мне лучше скажи, как вообще Виктор мог
поскользнуться? Он что, нарушил приказ Б. В., вышел из дома в ботинках без
шипов? Помнишь, в то утро Б. В. всех предупредил, что дорога скользкая.
- Шипы были. Это-то я хорошо помню. Даже синяки мне набили, когда мы с
Кронидом несли Виктора.
И тут новая мысль пронзила мое сознание. Шипы, синяки... Нет, этого не
может быть, это чудовищно!..
Я добрел до своей комнаты, выпил воды. Потом потушил свет, лег,
закурил. Виктор пролетел по горизонтали двенадцать метров. Прыжок с разбега
отметаем. Тогда толчок? Кто-то толкнул его, притом очень сильно? Рукой и
даже руками такой толчок не дашь, да н к тому же толчок руками пришелся бы в
верхнюю часть спины. Толчок ногой в поясницу? Ногой, обутой в горный ботинок
с шипами, с триконями, как их называют альпинисты?
Я пошарил под кроватью и вытащил свой ботинок. Свет луны осветил хищные
зубы триконей, рассеянные по подошве и каблуку. Если ногой в таком ботинке
сильно ударить в поясницу, то появятся синяки, правильные ряды синяков,
вроде тех, что были на теле Виктора. Вера их назвала скоплением небольших
гематом. Я их сам фотографировал. Правда, на пояснице у Виктора гематом было
меньше, чем триконей на ботинке, но ведь сила удара не обязательно должна
равномерно распределиться между всеми шипами. Часть из них могла и не
оставить следов. Куртку Виктор тогда снял. Остался бы в куртке, возможно, не
было бы синяков.
Значит, гибель Виктора не случайность? Кто-то столкнул его в пропасть?!
Мне стало страшно. Много раз я повторял свои рассуждения, искал в них
ошибку. Я сел за стол. Снова решил задачу, учел сопротивление воздуха, -
результат практически не изменился. Два метра в секунду. Не слишком ли
большая скорость? Нет, она лишь немногим больше скорости быстро идущего
пешехода. Сильным ударом ноги ее, бесспорно, можно сообщить кому или
чему-нибудь. Где же ошибка? Я загнал себя в тупик и выхода из него не видел.
Было часа три ночи, когда я пошел будить Олега.
Он проснулся почти мгновенно, вскочил и стал поспешно одеваться.
- Что случилось? Тревога?
- Ничего не случилось. Выслушай меня...
Олег выругался и потом чуть спокойнее добавил:
- А до утра ты не мог потерпеть?
- Не сердись. Это очень важно. Выслушай меня.
И я изложил ему весь ход своих рассуждений.
Олег молчал. Наверное, он испытывал такой же психологический шок, как и
я несколько часов назад, когда мысль об убийстве впервые промелькнула в моем
сознании.
- А расположение синяков соответствует триконям? - спросил наконец
Олег.
- Насколько я могу судить, соответствует. Но, может быть, я в чем-то
ошибаюсь? Как ты думаешь?
Олег вновь задумался. Поискал спички, закурил.
- Давай рассуждать спокойно. Есть два факта, на которые ты обратил
внимание: первый-отдаленность места падения от подножия обрыва, второй - эти
самые правильно расположенные синяки.
Ты предлагаешь одну гипотезу, которая объясняет оба факта. Подчеркиваю
- одна гипотеза объясняет оба факта сразу. Это очень важно, и здесь логика
работает на тебя. Но посмотрим на все с другой стороны. Кто? Кто из
двенадцати сотрудников лаборатории, включая тебя и меня, мог желать смерти
Виктора? Ведь это же абсурд!
- Согласен. Полностью согласен. Но как объяснить те два факта, которые
ты сам только что так четко сформулировал? Найди правдоподобную версию. Не
обязательно одну, объясняющую оба факта. Пусть даже они будут не связаны
друг с другом. Найди объяснение каждого в отдельности, лишь бы, черт возьми,
не нарушались элементарные законы физики, законы Ньютона. Только не
предполагай, что Виктор в ночь перед гибелью спал, положив себе под поясницу
ботинок триконями вверх.
- Ну, а мотивы убийства? Ты можешь найти хоть один? - возразил Олег.
- Мотивы убийства... - задумчиво повторил я. - Нет, не могу.
- Ну, вот видишь. И тут тупик.
Мы проспорили почта до утра, так и не придя ни к чему определенному.
Настало утро. Виктора убили?! Я не мог отделаться от этой мысли. Я
отталкивал ее, строил самые невероятные предположения, но тут же снова
появлялись двенадцать метров, синяки на пояснице... Что было делать?
Рассказать Б. В.? Реакцию предвидеть было нетрудно. Скрыть? Имею ли я на это
право? А может быть, я где-то допустил глупейшую ошибку? Б. В. рассердится,
но зато все объяснит.
Вначале Б. В. слушал не очень внимательно и даже косил глазами в
журнал, который читал перед моим приходом. Потом откинулся на спинку стула,
пристально на меня посмотрел, хотел прервать. Но я с решимостью отчаяния
продолжал говорить, пока не дошел до конца.
Таким я шефа еще никогда не видел. Он побагровел, резко отодвинул стул,
сделал несколько быстрых шагов по комнате. Потом остановился и, опираясь
рукой о стол, навис надо мной как коршун.
- Вы отдаете себе отчет в том, что говорите? Обвиняете своих товарищей
в убийстве? Это чудовищно!
- Я не обвиняю. Я только обращаю ваше внимание на два факта, связанные
с гибелью Бойченко, которые не могу объяснить.
Кажется, я волновался не меньше, чем Б. В., говорить убедительно и
последовательно мне удавалось с трудом.
- Но, позвольте, это же лицемерие! Приходите ко мне, говорите, что
Бойченко кто- то столкнул в пропасть ударом ноги, и утверждаете, что никого
не обвиняете. Да как вы могли додуматься до такого? Мало ли что могло
случиться. Какая-нибудь случайность...
- Какая случайность? Законы физики... - промямлил я, - я пытался их
учесть.
- Не знаю, не хочу думать об этом! В нашем коллективе убийц нет. Я
прошу, требую, наконец, чтобы вы оставили свои домыслы при себе! Вы
дезорганизуете работу лаборатории. Не забывайте, что вы комсорг, на вас
лежит ответственность. Надеюсь, вы ни с кем еще не успели поделиться своими
фантазиями?
- С Олегом...
- Черт знает что! Сотрудник лаборатории погиб, а теперь благодаря вашей
милости люди, чего доброго, начнут подозревать друг друга.
Б. В. сел, сиял очки, протер их. Видимо, первая вспышка гнева стала
ослабевать.
- Может быть, кто-то посторонний столкнул Бойченко? Проходил мимо,
скрывался, не хотел, чтобы его видели... - сказал Б. В. с сомнением в
голосе.
Как я сам не подумал о такой возможности? Если Виктор убит, то, конечно
же, не сотрудником лаборатории, а кем-то чужим.
- Борис Владимирович, но если это посторонний, то тогда надо срочно
сообщить в Хорог. Ведь до границы не более ста километров.
- Сообщить в Хорог? - переспросил Б. В. - А что я им скажу?
Доказательства? Следы? Приметы? Где они? Только ваши домыслы. Мне надо
подумать, посоветоваться. Попросите зайти сюда парторга.
Минут через пять появился Петрович. Грузный, тяжело опираясь на палку,
он прошел к креслу.
- Ну, что тут у вас стряслось?
Я снова рассказал обо всем, что меня мучило. Петрович сидел в своей
обычной позе, зажав палку между коленями, и внимательно слушал.
- Как вам это нравится? - сказал Б. В., когда я кончил. - Еще не
хватало нам, чтобы сотрудники стали подозревать друг друга в убийстве.
- Борис Владимирович, вы же сами сказали о постороннем...
- Да подождите вы с посторонним! Надо вопрос решать радикально. В
первую очередь прекратить все разговоры об убийстве. И от комсорга этого
следует потребовать в первую очередь. Не так ли, Сергей Петрович?
Петрович с сомнением покачал головой.
- Прекратить разговори едва ли возможно.
- Почему? - перебил Б. В.
- Трое уже знают...
- Четверо. Игорь успел выболтать Олегу.
- Тем более, через день-другой будут знать и остальные восемь. Когда
люди живут, как мы, одной семьей, такие секреты носятся в воздухе. Может
быть, уже сейчас Олег с кем-либо обсуждает это дело.
- Что же вы предлагаете?
- Подождите, Борис Владимирович, не торопите меня. Давайте лучше
подумаем, что будет весной. Приедет милиция, следователь...
- Вот именно. Начнут разбирать, мешать работать. Я не хочу
неприятностей. Понимаете, не хочу неприятностей! Я отвечаю за лабораторию.
Зачем нас сюда послали? Я спрашиваю, зачем нас сюда послали?
- Борис Владимирович, успокойтесь, дайте договорить. Весной приедут
профессионалы, специалисты. Ознакомятся с нашими документами. Что для Игоря
открытие, то для них обыденная работа. Неужели вы полагаете, что специалист
не обратит внимания и на отдаленность места падения и на синяки? Не знаю,
прав ли Игорь в своих выводах. Может, все иначе можно объяснить. Но весной
разбираться в этом придется, а ведь многое позабудется, сотрется из памяти.
Нет, надо теперь же, не откладывая, уточнить обстоятельства гибели Бойченко.
- Но ведь мы это уже сделали, - сказал Б. В.
- Сделали, да не так, как надо для следственных органов. Что мы
записали? Бойченко поскользнулся и сорвался в пропасть где-то между
одиннадцатью и двенадцатью часами. В это время кто-то был здесь, кто-то там.
Так ведь за час всю нашу территорию можно пять раз обойти. Вот если б время
можно было уточнить. Доказать, что наших там не могло быть...
Б. В. внимательно посмотрел на Петровича.
- Подождите, подождите, одну минуточку, - сказал он, растягивая слова,
- дайте подумать.
Затем встал, прошел в угол комнаты, открыл небольшой сейф и вынул из
него часы. Минуты две Б. В. на них смотрел, затем несколько неуверенно
сказал:
- Время, кажется, уточнить можно. Ну, конечно. Вот часы Бойченко. Я
сложил в сейф его документы и ценные вещи. Погиб он между одиннадцатью и
двенадцатью. Посмотрите, на них одиннадцать тридцать пять. Столько же они
показывали, когда мы нашли Виктора. Часы остановились от удара во время
падения. Если так, то все произошло именно в эту минуту.
Мы посмотрели на циферблат. Это были дорогие часы, какой-то иностранной
фирмы, с центральной секундной стрелкой и календарем-маленьким окошком, в
которое было видно число. Часы остановились в одиннадцать тридцать пять.
- Пожалуй, я согласен, - сказал Петрович, - давайте соберем всех
сотрудников и уточним, кто где был именно в это время. Кто дома, кто на
Альфе или на Бете. И, самое главное, кто кого видел. Кажется, это называется
алиби, когда свидетели подтверждают, что подозреваемый в момент преступления
находился где-то совсем в другом месте. Вот это будет убедительно. Правда,
нелегко нам придется. Ребята могут обидеться.
- Но не обязательно же излагать домыслы Игоря. Можно все представить,
как попытку уточнения акта о гибели Бойченко, который, как все знают, мы
составляли.
Петрович с сомнением покачал головой.
- Попробуйте, Борис Владимирович, но едва ли это получится.
После ужина Б. В. попросил никого не расходиться.
- Товарищи, - сказал он, - мы с вами обсуждали обстоятельства гибели
Бойченко и составили надлежащий акт. Однако в нем есть дефект. Время гибели
было указано весьма приблизительно и в связи с этим невозможно было
установить, кто где находился в момент трагического происшествия.
За несколько часов, которые прошли после нашей утренней беседы, Б. В.
немного успокоился и сейчас говорил в своей обычной манере, немного
напоминающей речь лектора.
- Сейчас положение изменилось, - продолжал Б. В., - мы обратили
внимание на показания часов Бойченко, остановившихся, очевидно, в момент
падения. Часы показывают одиннадцать тридцать пять. Хотелось бы установить
точное местопребывание каждого именно в это время.
Неожиданно вскочил Гиви. Он был бледен и явно нервничал.
- Не нравится мне это. Очень не нравится! Вы же сами сказали, Бойченко
поскользнулся я упал. Тогда зачем выяснять, кто в эту минуту там был, а кто
здесь? Такие вещи делают, когда думают, что было преступление. Если вы так
думаете, надо прямо говорить: начинаем следствие. Весной приедет милиция,
прочитает бумагу: вот эти сотрудники были вместе, а эти подозрительные. Нас
начнут таскать, допрашивать.
- Почему именно вас? - перебил Б. В.
- Как почему? Я уже сказал, что слышал крик, когда спускался по
тропинке. Я один там был. Нет, следствие тоже надо уметь вести. Иначе все
запутаете и невинные люди будут страдать. Зачем, если человек поскользнулся,
следствие открывать?
Б. В. укоризненно посмотрел на меня и нарочито сдержанным тоном сообщил
все, с чем я явился к нему утром.
- В итоге Игорь пришел к выводу, что кто-то ударил Бойченко ногой в
спину.
При этих словах все, как по команде, посмотрели в мою сторону. Не знаю,
чего было больше во взглядах товарищей - недоумения или гнева. Я сидел,
опустив голову, чувствуя, как краснеют лицо, уши.
- Товарищи, поймите меня правильно. Я уверен, что это мог сделать
только кто- нибудь посторонний, может быть, преступник, который пробирается
к границе. - Мой голос прозвучал жалко и беспомощно.
- Борис Владимирович, разрешите мне несколько слов, - сказал, вставая,
Петрович. - Мне кажется, товарищи могут неправильно понять Игоря. Обратил он
внимание на два обстоятельства, пытался их объяснить и так и этак, но ничего
не получалось. Что ему оставалось делать? Молчать? Так ведь весной любой
следователь заинтересуется этими фактами, не упустит их. Не сомневаюсь, что
Игорь так же, как и все мы, уверен, что преступника среди нас нет. Может,
действительно забрел к нам какой-то лиходей. Скорее всего так. Но никаких
следов постороннего мы не нашли. Как доказать, что он был? Не знаю. Я сейчас
вижу только одно: надо доказать, что никто из нас к гибели Бойченко не имеет
отношения. Доказать так, чтобы и тени сомнения не осталось. Я предлагаю
перейти к делу. Вера Львовна, может быть, вы начнете и расскажете, где вы
были и что делали в момент гибели Бойченко, в одиннадцать тридцать пять.
- Ну, что ж? Я готова, хотя считаю, что вся эта затея совершенно
неуместна. С утра я разбирала и приходовала медикаменты, которые привез
последним рейсом Миршаит. Как-то руки не доходили закончить эту работу
раньше. Около одиннадцати часов пошла на кухню к тете Лизе - обещала ей
помочь. Мы были там вместе до сигнала тревоги.
- Вот видите, как все просто. У Веры Львовны и тети Лизы уже есть
твердое алиби, - заметил Б. В.
Затем встал Харламов:
- Я уже раньше все сказал. Кронид Августович и я с утра готовили новый
эксперимент на Бете. Услышали крик, но про несчастье и мысли не было. По
сигналу тревога прибежали на базу. Так, Кронид Августович?
- Да, да, это так было, - подтвердил Кронид.
Потом Олег рассказал, что Марина, я и он были на Альфе вплоть до
сигнала тревоги. После него Петя, Гиви и Листопад повторили примерно то же,
что и при первом обсуждении.
- Ну что ж, - попытался подвести итог Б. В., - некоторая ясность
появилась. У Игоря, Олега и Марины чистое алиби. Тут никакой следователь не
придерется. То же у Веры Львовны и тети Лизы, а также у Кронида Августовича
и Алексея Тихоновича... Нет полной ясности с Листопадом, Петей и Брегвадзе.
Сергея Петровича мы, разумеется, исключаем.
Тут вновь вскочил Гиви.
- Почему исключаем? Ви что, дэлите нас на честных и подозрительных? На
тэх, кто может убит и нэ может? А гдэ Петя бил? Гдэ ваше алиби, Борис
Владимирович? Кто знает, что ви дэлали в это время? Так нелзя, здес все
одинаковые люди.
Гиви стал совсем красным, усы топорщились. Он усиленно жестикулировал.
Голос дрожал и срывался. От волнения появился сильный грузинский акцент.
Наступила гробовая тишина. Б. В. снял очки и растерянно вертел их в
руках. Тяжело опираясь на палку, встал Петрович.
- Товарищи, исключать, конечно, никого не будем. Но сейчас я предлагаю
на этом кончить. Надо успокоиться, вспомнить каждую мелочь и все как следует
обдумать. Утро вечера мудренее.
Должно быть, я первым выскочил из столовой. В голове творилось нечто
невообразимое. Отрывочные мысли скакали вне всякой логики. Гиви, Петя,
Листопад, Петрович, Б. В., их лица мелькали передо мной, и каждый смотрел на
меня укоризненно, обиженно, гневно. Ведь на каждого из них я бросил тень
подозрения. Да что там тень - обвинил в убийстве товарища. Как доказать их
непричастность? Может быть, где-то нелепая ошибка? Но где? Я представил себе
Виктора, лежащего на снегу за обломком скалы, темное пятно у его головы...
Как он мог сюда попасть? А синяки на пояснице, ботинки с триконями?.. Кто,
кто мог это сделать?
Посторонний, чужой? Как доказать, что этот чужой вообще существовал?
Прошло десять дней. Следов никаких. Кто поверит? И опять Листопад, Петя,
Гиви, Б. В., Петрович. Вновь и вновь я перебирал имена, факты... Поздно
ночью я забылся тяжелым, беспокойным сном.
Проснулся я поздно. Голова сильно болела. "Наши уже завтракают...".
Идти в столовую, вновь ощущать осуждающие взгляды товарищей было выше моих
сил. На Альфе я появился около десяти. Поздоровался, но Марина и Гиви не
посмотрели в мою сторону.
Работа не ладилась. Я оделся, вышел из лаборатории и сел неподалеку на
какой-то ящик. Шел небольшой снежок. Кажется, было не очень холодно, во
всяком случае, я холода не чувствовал.
Прискакал заяц - смешной, желто-серый, с мелким пестрым рисунком шкурки
и маленьким хвостиком с черной отметиной на кончике. Совсем непохожий на
наших равнинных зайцев. Присел на задние лапки, посмотрел внимательно на
меня, пожевал былинку и ускакал.
Мы с Олегом приехали, когда Альфа еще не была достроена. Б. В. привел
нас сюда в первый же день. Его идеи, научные планы были близки к реализации,
и он с нескрываемым удовлетворением и даже с гордостью показывал свое
хозяйство.
- Посмотрите, какой великолепный круговой обзор! Альфа стоит на
изолированной вершине. Ничто не мешает исследовать влияние магнитного поля,
азимутальную асимметрию. Самое страшное на Памире - ветры. Наш дом надежно
защищен скалами, а Альфа и Бета строятся в виде маленьких куполов. Они
выдержат любые ураганы.
Потом мы помогали доделывать крышу, электропроводку, монтировали
приборы...
Первое время я с каждой почтой получал по нескольку писем от мамы. В
каждом она спрашивала, как я питаюсь...
Вон на том склоне я впервые увидел архаров. Вожак-рогач стоял на скале,
огромный, величественный, оглядывался по сторонам, охраняя свое племя. Потом
что-то его встревожило. Архар вздрогнул, замер, и уже через мгновение все
стадо гигантскими прыжками устремилось в горы.
Света... Неужели она совсем меня забыла? В прошлом году я получил
несколько писем. Были они сухие, вымученные, равнодушные...
Кажется, я довольно долго так просидел, не замечая холода и снега, не
заметив и появившегося за спиной Олега.
- Ну, что сидишь, как истукан, Шерлок Холмс доморощенный, - сказал он,
тряся меня за плечо. - Смотри, тебя совсем снегом замело.
- Оставь, пожалуйста, свои шутки, Шерлок Холмс за преступниками
гонялся. При чем тут я?
- Послушай, Игорь. Может, все же сообщить в Хорог?
- Опять ты об этом. Что сообщить?
Что кто-то столкнул Бойченко в пропасть? Неизвестный прохожий? И
милиция поверит?
Я умолк. Олег о чем-то думал. У меня начали мерзнуть ноги.
- Пойдем походим маленько, - предложил я.
Через несколько минут Олег возобновил разговор.
- Что собираешься делать?
- Видишь ли, нас всего двенадцать. Семь человек имеют алиби, к ним не
придерешься. Остаются пять. Уверен, что любой чист, но надо найти
доказательства их невиновности. Они существуют, эти доказательства. Их
только надо найти.
Не просто это. Нужна профессиональная подготовка.
- Кто спорит? А что прикажешь делать? Ждать полгода? Представляешь
обстановку в лаборатории. Нервозность, раздражение. Любая мелочь вырастает в
конфликт. Нет, ждать нельзя. Мы должны доказать абсолютную непричастность
каждого из нас. Доказать безусловно и как можно скорее.
- Согласен. Но как?
- Попробуем рассуждать вместе. Гиви, Листопад и Петя почти одновременно
прибежали на место гибели Виктора. Мог ли один из них столкнуть Виктора? Да
нет, ты меня не понял, - воскликнул я, заметив протестующий жест Олега, -
допустим, что речь идет о трех неизвестных. Мог ли одни из них это сделать
так, чтобы двое других не заметили. Вот смотри. - Я подобрал ветку арчи и
толстым концом начал рисовать на снегу.
- Здесь за скалой - база. От нее дорога. Вот тропинка на Альфу, а
немного дальше -на Бету. От базы до начала тропинки на Альфу - метров
четыреста. До тропинки на Бету - еще метров сто. Где-то здесь, на этой сотне
метров, Виктор упал в пропасть. Дорога извилистая, просматривается плохо.
Олег слушал меня очень внимательно, и я с возрастающей уверенностью
продолжал:
- Предположим, преступник рассчитывал незаметно появиться на базе или,
скажем, на Альфе. Когда раздался крик, он спрятался за камнем, что ли,
подождал, не прибежит ли кто. А увидев бегущего, побежал вслед за ним. Или
иначе: услышав, что кто-то бежит, он появился перед ним первым, так чтобы
второй видел, как он прибежал. Или подождал, пока прибегут двое. Любой из
вариантов возможен. Дорогу ты хорошо знаешь, спрятаться там есть где. Могут
быть и другие варианты. Например, преступник бросился к базе. Хотел сделать
вид, что все время находился там. Увидев, что кто-то вышел из дома, повернул
и побежал обратно.
- Ну, что ж, теоретически так могло быть, с ходу опровергнуть не
берусь. Может быть, потом...
- Ладно, потом еще раз все продумаем. Теперь остальные двое - Петрович
и Б. В.
- Послушай, Игорь, во это же чистой воды глупость - подозревать
Петровича. Ну, какие у него могут быть причины, побуждения, что ли, убивать
Виктора? Чушь, самая настоящая чушь, даже слушать противно.
- Согласен. Но почему чушь? Потому что мы знаем Петровича и Б. В. А
если б не знали? Я хочу доказать, что о них и речи быть не может. Так
доказать, чтобы любому это было ясно, а не только нам с тобой, понял,
наконец?
Олег пожал плечами.
- Ну, что ж, доказывай.
- Итак, Петрович и Б. В. С ними, кажется, все будет просто. Оба должны
успеть вернуться на базу до того, как там появятся Гиви, Петя и Листопад и
сообщат о крике.
Начнем с Петровича. Он, как ты знаешь, прихрамывает, бегать не может.
Если б он спрятался, то не успел бы вернуться на базу, опередив Гиви и
остальных. Если хочешь, это можно проверить по часам.
- Да нет, это очевидно.
- Теперь Б. В. Вернувшись на базу, Гиви, Листопад и Петя застали его в
кабинете. Как он успел бы там оказаться, если находился на месте гибели в
тот момент, когда раздался крик? Побежал в сторону тропинки к Бете, немного
поднялся и окружным путем вернулся в свой кабинет? Нет, это слишком долго,
не успеть.
- Подожди, Игорь, не спеши. Есть другой путь, покороче. Вовсе не надо
идти в сторону Беты. Пойдем, я покажу.
Мы вышли на дорогу, отыскали примерно место, с которого упал Виктор,
заметили время и устремились к базе. Но не по дороге, а выше над нею,
пожалуй, действительно самым близким из всех путей. Прошло восемь минут,
когда мы, спустившись по крутой тропинке, оказались у задней стены дома.
- Восемь минут, - подтвердил Олег, также посмотрев на часы.
Восьми минут было и достаточно и мало. Все зависело от того, сколько
минут простояли на дороге Гиви, Листопад и Петя, когда, услышав крик,
прибежали к обрыву. Минуту? Три? Четыре? Каким шагом они возвращались домой?
Все было на пределе.
- Может быть, мы слишком быстро бежали, Б. В. так не смог бы?
- Много тут не выгадаешь, минуту-другую, не больше. Вот если б часы
показали минут двенадцать, тогда не было б вопроса, - с сожалением произнес
Олег. - Ну, ладно, надо еще что-нибудь придумать. Хорошо, что хоть с
Петровичем ясно.
- С Петровичем, - произнес я задумчиво, - Олег, с Петровичем ошибка.
Кто захочет придраться, скажет, что он мог пропустить Гиви и других,
спрятавшись за камнем, затем вернуться на базу, раздеться в своей комнате и
войти в столовую после сигнала тревоги, когда почти все уже были в сборе.
Я стоял растерянный, смущенный...
Олег даже покраснел от злости.
- Ну, знаешь, Игорь, хватит! Любители хороши только в спорте. Будь на
твоем месте самый рядовой следователь, он бы давно во всем разобрался.
Нечего браться не за свое дело. А я еще как дурень за тобой по горам бегаю,
минуты считаю...
Олег круто повернулся и ушел.
"Какой следователь? Где его тут взять? Чем я виноват, что никто не
обратил внимания на обстоятельства гибели Виктора".
Голова сильно болела. "Попросить у Веры тройчатку?". Тут я вспомнил,
что со вчерашнего дня ничего не ел, и пошел на кухню.
- А, явился герой. Натворил дел, поди, сам не рад. Заходи, чего стоишь
в дверях? Небось, с голоду помираешь? Садись, сейчас тебя покормлю, чаек еще
горячий, только что Петровича угощала.
Тетя Лиза, полная и румяная, сновала по кухне, доставая посуду, хлеб,
остатки завтрака.
- Как похолодало, так повадился старик каждый день ко мне захаживать,
чайком баловаться.
- Каждый день? - переспросил я. - А вы не помните: в тот день, когда
погиб Бойченко, Петрович не заходил на кухню?
Я задал этот вопрос без особой надежды. Ну, предположим, ответит тетя
Лиза утвердительно. Скажет, заходил. Этого же мало. Важно, когда заходил.
Едва ли спустя десять дней она сможет назвать точное время. Однако ответ
оказался неожиданным:
- Как же, заходил. Посидел минут десять, а тут машина ваша как завоет!
Петрович вскочил, будто змея его ужалила, и, хоть и толстый, а убежал не
помня себя. Еще стакан с чаем перевернул.
- Тетя Лиза, что же вы раньше, вчера не сказали, что Петрович у вас в
тот день на кухне сидел? Почему Вера молчала?
- Так он же недолго, минут десять, не больше тут пробыл, и разговора о
нем вчера не было. Да нас и не спрашивали. Спросили, я бы сказала.
Никогда завтрак не казался мне таким вкусным. Да, с Петровичем теперь
все ясно. Вернуться домой за десять минут до сирены он явно не мог. Надо
действовать дальше. Беседа с тетей Лизой меня кое-чему научила. Я слишком
увлекся расчетами времени. Надо поговорить с товарищами. Всплывет
какая-нибудь деталь, на первый взгляд незначительная, а по существу очень
важная. Но как вести эти разговоры? Я представил себе, что прихожу к Б. В. и
спрашиваю: "Что вы делали в тот день с одиннадцати до двенадцати часов?"
Хороша будет беседа! Нет, конечно, в первую очередь надо побеседовать с
теми, у кого твердое алиби. С ними легче. Они не воспримут такой разговор,
как допрос. Но Олег и Марина знают столько же, сколько и я: с утра до
сигнала-тревоги мы были вместе. Кронид и Харламов знают не больше. Остаются
тетя Лиза, с которой уже был разговор, Петрович и Вера.
Я вышел из кухни. По коридору навстречу мне шла Вера. Ее лицо, обычно
милое и приветливое, было озабоченным и, как мне показалось, даже злым.
- Простите, Вера Львовна, почему вы вчера не упомянули, что Петрович
был вместе с вами на кухне, когда прозвучал сигнал тревоги?
- Я полагаю, что Сергей Петрович, так же, как и Борис Владимирович,
находятся вне подозрений, - сказала она холодно, - удивляюсь только, почему
вчера никто не счел нужным пресечь наглую выходку Брегвадзе.
- Позвольте, речь идет не о подозрениях...
Вера не стала меня слушать и прошла в медпункт, захлопнув дверь перед
моим носом.
Петровича я застал в мастерской.
- А, комсорг, очень кстати пришел. Садись, разговор есть. В Москве,
когда сюда собирались, допекли нас инструкциями. Все хотели предусмотреть.
Даже если какое чрезвычайное происшествие случится. Не очень внимательно я
тогда слушал, а зря.
Петрович задумался, потом набил трубку, не спеша раскурил ее и
продолжал:
- Помню говорили, если ЧП случится зимой, когда из Хорога приехать не
смогут, то сам начальник зимовки должен провести дознание или поручить кому.
Он долго и внимательно смотрел на меня, потом твердо сказал.
- Вот и придется тебе, Игорь, этим заняться. С тобой все ясно: был с
Олегом и Мариной на Альфе. Разберись с остальными. Поговори с людьми.
Докажи, что никто из наших не имеет отношения к гибели Виктора. Считай, что
тебе это дело поручено. С Борисом Владимировичем я согласую. Если
понадобится, заходи ко мне, не стесняйся. Только не вздумай следователя
изображать. Веди себя мягко, людей не обижай, чтобы еще хуже не получилось.
Слова Петровича и обрадовали и испугали меня. Я чувствовал себя
невольным виновником напряженности, которая возникла в лаборатории за
последние дни, и считал своим долгом выправить положение. Но, с другой
стороны, лишь теперь я почувствовал всю тяжесть ответственности. Обстановка
в лаборатории, климат, наконец, судьбы людей зависели от меня.
- Сделаю все, что смогу, Сергей Петрович, - ответил я необычным для
себя, тихим голосом. И потом, уже более уверенно: - А может быть, не теряя
времени, и начнем. Попытайтесь вспомнить, не заметили ли вы в тот день,
примерно за час до гибели Виктора, что-нибудь необычное - кого видели,
словом, как вы сами провели этот час?
- Этот час? Работал в мастерской, ремонтировал клапан камеры Вильсона.
Потом пошел на кухню, чайку захотелось. Там были Елизавета Ивановна и Вера
Львовна. Собирались вместе что-то испечь. Просидел я на кухне недолго, пока
сирена не завыла. Вот вроде и все.
- А сколько примерно?
- Минут десять, может, чуть больше... Да, еще вспомнил. Когда я шел на
кухню, меня Петя чуть с ног не сбил - наткнулся на меня у самой лестницы.
- Сергей Петрович! Вот здорово. Если Петька за десять - двенадцать
минут до сирены еще в доме был, значит, с ним полный порядок. Спасибо...
Петю я нашел в пристройке, где было сосредоточено электрохозяйство. В
замасленном комбинезоне, который висел на тощем теле, как на вешалке, он
стоял у динамо-машины и протирал графитовые щетки. Встретил он меня
неприветливо:
- Ну, чего пришел? Видишь, я занят. Я сел на табуретку, закурил. Как
начать разговор? Как сломать стену неприязни, даже враждебности, которая
почти на глазах выросла между нами?
- Послушай, Петя. Ты парень разумный. Давай начистоту. Ну, предположим,
мы решим разговоры о смерти Виктора прекратить, обо всем забыть, взяться за
работу. Не получится ведь. Будем думать, гадать, сомневаться... Кто-то
кого-то будет подозревать, кто-то переживать, что его подозревают...
- Сам виноват.
- Что сделано - сделано, назад не повернешь. А выход искать надо. Нам
жить и работать вместе. До весны далеко.
- Что же ты предлагаешь?
- Б. В. и Петрович уверены, что Виктора столкнул кто-то чужой. И я так
думаю. Но надо это доказать, доказать так, чтобы ни у кого не могло быть
никаких сомнений. Нельзя ждать до весны. Надо сейчас все распутать.
Я продолжал говорить в том же духе. Была в моих словах и внутренняя
убежденность и, как мне кажется, логика. Петя слушал все более внимательно.
- Ну, и как же ты собираешься распутывать? - спросил он.
- Один я ничего не добьюсь. Нужна помощь. Подключись к этому делу.
Помоги мне.
Глаза у Пети заблестели. Он был большой любитель детективной
литературы. Попросив его о помощи, я затронул чувствительную струнку.
- Помочь? А что я должен делать?
- Для начала вспомни, как ты провел тот день, вернее первую половину,
кого видел? Вспомни каждую мелочь, каждую подробность. Потом подумаем, что
делать дальше.
- Ну, что ж, попробую, - произнес задумчиво Петя. - После завтрака я
пошел к себе в радиорубку. В одиннадцать начиналось наше время для связи с
Москвой, а у меня приемник барахлил. Провозился я довольно долго, еле успел
к началу сеанса. Помехи в тот день были сильные. Наконец, удалось связаться.
Передал, принял, что следовало, закончил сеанс, тут крик и раздался. А что
было дальше, ты знаешь. Я уже раньше подробно рассказывал.
- А после сеанса ты долго оставался в рубке?
- Да минуты две-три, не больше.
- Понял. А теперь вспомни. Когда, услышав крик, ты выскочил из дома,
никого не встретил?
Петя задумался.
- Да, да вспомнил. В коридоре о палку Петровича споткнулся, чуть с ног
его не сбил.
Все стало ясным, все сходилось.
- Эх, Петька, садовая голова! - воскликнул я. - Не понимаешь, какие
важные вещи ты вспомнил! Теперь не только к тебе, но и к Петровичу ни один
черт не прицепится.
Петя стоял довольный, сияющий. На его лице расплылась широкая улыбка,
хотя, кажется, он и не очень понимал, что, собственно, столь важное было им
сказано.
Я направился к двери.
- Игорь, постой. А дальше-то что делать?
- Не спеши, подумать надо, - бросил я на ходу.
Настроение у меня было приподнятое. Все шло успешно. Из пяти оставались
только трое - Б. В., Листопад и Гиви.
Утром меня разбудил Олег:
- Вставай, смотри, какое утро. Пошли делать зарядку на свежем воздухе.
Мы немного побегали, потом побоксировали, потом перешли к упражнениям
для ног.
- Ну и лентяй. Почему ноги так низко поднимаешь? Смотри, - сказал я,
взмахнув ногой почти перед носом Олега.
- Хвастай больше! Был бы моего роста, не выше меня поднимал бы.
- Минуточку, - остановил я Олега, - до какого места моей спины ты
можешь достать ногой? Попробуй.
- Да зачем тебе?
- Попробуй, потом скажу.
Я повернулся спиной к Олегу, и вслед за этим его нога коснулась моей
спины чуть пониже лопаток.
- Нет, не так. Отойди шага на два-три и ударь ногой в спину, как можно
выше и сильней.
- Ты серьезно? Сильно ударить? Ну, если ты просишь, отказать не могу.
Через минуту, получив сильный удар пониже спины, я лежал, зарывшись
головой в сугроб. Встревоженный Олег бросился меня поднимать. Я встал очень
довольный.
- Покажи, как бил.
Олег сделал большой шаг левой ногой, одновременно согнул правую в
колене, прижал бедро к животу и с силой выбросил ногу вперед.
- А чем ударил? - спросил я.
- Всей подошвой кедов.
- Почему выше не ударил? В поясницу. Ведь я просил как можно выше. В
первый раз ты почти до лопаток достал.
- Но тогда сильного удара не будет. Ты же просил сильно. Можешь наконец
объяснить, что за странные упражнения придумал?
- Могу. Б. В. примерно одного роста с тобой. А Виктор был чуть выше
меня. Вот, теперь ясно, что Б. В. физически не мог нанести Бойченко сильный
удар в поясницу.
- Ах, вот оно что, - проводим следственный эксперимент! Кажется, так
это называется. Тогда давай подумаем, нельзя ли его использовать для
остальных? Кто еще у нас высокий?
- Гиви примерно такого же роста, как был Виктор. Листопад лишь немного
пониже. Оба они достаточно крепкие, сильный удар нанести могут. Ну, еще
Петя, Харламов, Кронид высокие...
- При чем тут Петя и Харламов. С ними все ясно. Ты бы еще себя
вспомнил, тоже высокий. А вот что придумать для Гиви в Листопада...
День прошел без особых происшествии. Ничего путного в голову не
приходило. Тем не менее определенный успех был, и я решил обрадовать
товарищей первыми результатами.
Ужин проходил в угрюмом молчании. Место Гиви пустовало: он был
нездоров. Когда тетя Лиза подала чай, я встал и попросил меня выслушать.
- Товарищи, я понимаю ваше настроение и даже ваше... ваше отношение ко
мне. Не буду сейчас оправдываться. Поверьте, мною руководят самые добрые
намерения. Важно другое. В течение вчерашнего дня и сегодняшнего утра мне
удалось многое выяснить и хотелось бы сейчас с вами поделиться.
Я кратко изложил содержание своих бесед с тетей Лизой, Петровичем и
Петей. Потом рассказал про утренний эксперимент.
- Итак, - закончил я, - теперь остается доказать непричастность Гиви и
Андрея Филипповича. Я уверен, что и здесь все будет хорошо. Тогда станет
окончательно ясным, что в гибели Бойченко виновен кто-то посторонний.
Реакция на мои слова была совсем не такой, как я ожидал. Никто не
проявил радости, не подбодрил меня. Увлеченный успехом, я в тот момент не
понимал, что чем шире круг лиц с твердыми доказательствами непричастности к
гибели Виктора, тем более сгущаются тучи над остальными. Но Листопад,
по-видимому, понимал это предельно четко. Он сидел за столом угрюмый,
неподвижный, опустив голову на руки. Затем откинулся на спинку стула и
каким-то злобным голосом сказал:
- Понял, все понял. Прикрыли заведующего и парторга. Потом и Брегвадзе
прикроете. Все свалите на Листопада, нашли козла отпущения.
Он встал и, как-то сгорбившись, направился к двери.
- Андрей Филиппович, вы не встречались ранее, лет пять назад, с
Бойченко? - неожиданно спросил его Олег. Листопад только махнул рукой и
вышел из столовой.
Я с удивлением посмотрел на Олега. У него было необычное выражение
лица. Казалось, что под маской равнодушия он что-то скрывает. Олег
перехватил мой взгляд и чуть заметным движением головы предложил выйти.
- С чего ты это? Разве они раньше встречались? - кинулся я к Олегу, как
только мы оказались одни.
- Потерпи. Сначала хочу рассказать некую историю.
- Какую историю? При чем тут истории? Я тебя про Листопада спрашиваю.
- Молчи и слушай. Лет пять назад в повестке дня очередного заседания
ученого совета одного московского НИИ, - с некоторой торжественностью начал
Олег, - значилась защита кандидатской диссертации. Об этой диссертации
говорили во всех лабораториях института и даже в других организациях. Ходили
слухи, что диссертант сделал открытие, обнаружил новый эффект, что ему
собираются сразу присвоить доктора наук.
К началу заседания ученого совета конференц-зал был переполнен. Все шло
как положено. Ученый секретарь совета огласил характеристику и основные
биографические данные диссертанта. Затем тот кратко изложил содержание
работы, методику эксперимента, подчеркнул новизну результатов.
Было много вопросов. Диссертант отвечал спокойно и обстоятельно. Затем
выступили оппоненты.
- ...Разработан новый экспериментальный метод... высокая
чувствительность... обнаружен новый эффект... трудно переоценить...
результаты работы вполне соответствуют требованиям, предъявляемым к
докторским диссертациям... И далее в таком же духе.
- К черту диссертанта я оппонентов, - не выдержал я, но Олег
невозмутимо продолжал:
- В обсуждении диссертации приняли участие члены совета: академик и
профессор, фамилии которых я не помню. Оба дали ей весьма высокую оценку.
Словом, не защита, а триумф.
- Есть ли еще желающие выступить? - обратился председатель к
присутствующим.
- Есть, - сказал кто-то из зала.
Председатель поморщился: - Ну, если вы настаиваете, то пожалуйста.
Только прошу сосредоточиться на недостатках работы. Комплиментов мы сегодня
наслышались предостаточно.
И, представляешь, на трибуну вышел парень лет двадцати с небольшим,
белобрысый, в ковбойке, подождал, пока в зале установится тишина, и, слегка
заикаясь от волнения, заявил, что в действительности никакого эффекта нет,
что диссертант фальсифицировал результаты эксперимента...
- Я проходил преддипломную практику в лаборатории, где выполнялась
работа, - сказал он. - Диссертант произвольно смещал некоторые
экспериментальные точки вниз, другие вверх, в результате чего и родился
"новый эффект". В журнале, где велись записи результатов измерений, имеются
подчистки...
Что началось, передать не могу. Председатель тщетно пытался установить
тишину. Наконец, когда шум несколько стих, встал один из членов совета.
- Разрешите задать вопрос диссертанту. Надо полагать, что ваша
экспериментальная установка в полном порядке и при желании можно легко
опровергнуть странное заявление, которое мы только что слышали. Не так ли?
Диссертант сидел, уставившись в одну точку, и молчал.
- Вам задан вопрос, прошу ответить, - обратился к нему председатель.
Диссертант встал. Он был бледен.
- Установка сейчас не совсем в порядке, - начал он прерывающимся
голосом. - Я хотел повысить точность... разобрал... хотел
усовершенствовать... Но эффект существует. Я уверен...
Наступила зловещая тишина. Председатель растерянно смотрел то на
одного, то на другого члена совета. Кто-то предложил отложить защиту и
создать комиссию для проверки поступившего заявления.
- Не знаю, каковы оказались конкретные результаты деятельности
комиссии, - продолжал Олег, - но повторная защита не состоялась. Через
некоторое время диссертант уволился по собственному желанию и куда-то уехал.
Олег рассказывал очень образно, чуть ли не в лицах изображая
диссертанта, председателя, оппонентов.
- Все это очень интересно, - сказал я, глядя на Олега с недоумением, -
и рассказываешь ты, как будто сам присутствовал на защите, но какое это
имеет отношение к нашим делам?
- Я действительно случайно оказался на защите и был свидетелем
скандала. К нам эта история имеет некоторое отношение. Фамилия диссертанта -
Листопад, да, Андрей Филиппович Листопад. А разоблачил его Виктор Бойченко.
Олег смотрел на меня с любопытством, слегка прищурив глаза, наклонив
немного голову набок. Ему, видимо, было интересно, как я прореагирую на
фамилии Бойченко и Листопада, которые он произнес нарочито спокойным тоном.
А на меня эти фамилии подействовали, как удар электрического тока.
Листопад и Бойченко!.. Так вот что между ними произошло! И тут же я начал
сомневаться.
- Но, позволь, позволь, Олег. Как Листопад мог на такое решиться?
Неужели он не знал, что результаты любой работы, а уж тем более открытие
нового эффекта проверяются в десятках лабораторий и у нас и за рубежом.
Любая фальсификация обречена на провал и притом очень скорый, физика знает
несколько таких случаев, и все они окончились позором. Разоблачение
фальсификаций неизбежно.
- Я сам об этом думал, - ответил Олег. - Дело в том, что года за два до
защиты в одном малораспространенном журнале появилась теоретическая статья,
в которой предсказывалось существование нового эффекта. Листопад, видимо,
прочел эту статью и поверил в нее, не заметив грубой ошибки. Думаю, что свои
измерения он обрабатывал как бы под гипнозом этой статьи. Обрабатывал
необъективно, так, чтобы эффект получился, веря, что он действительно
существует.
- Хорошо, это еще можно допустить. Но есть другой вопрос. Почему
Виктор, когда заметил подлог, подтасовку вольную или невольную, все равно,
не сказал об этом сразу, до защиты?
- Вот тут и проявилась полностью его "милая" натура. Просто сказать -
неинтересно. Куда привлекательнее выступить на ученом совете, оказаться в
центре внимания академиков, профессоров... Упустить такую возможность
Бойченко не мог.
- Вот так история, - сказал я растерянно.
Прошло несколько минут. Я не мог собраться с мыслями. История с защитой
меня потрясла. Фальсификация, подтасовка результатов эксперимента... Какая
мерзость!
- Олег, почему же ты раньше об этом не рассказал?
- Понимаешь, вначале, когда Бойченко приехал, я не хотел осложнять
отношения в лаборатории. Потом, когда Виктор погиб, рассказать - означало
обвинить Листопада...
- А сейчас? Что изменилось? Олег, давай начистоту, ты... ты допускаешь,
что Листопад мог это сделать?
- Сейчас? Сейчас доказано, что все, кроме Листопада и Брегвадзе,
непричастны к гибели Виктора. А ведь у Листопада были все основания
ненавидеть Бойченко. Тот его опозорил, всю жизнь ему сломал. Листопад уже
нежился в лучах славы, видел себя доктором наук...
Я сидел потрясенный, а Олег продолжал говорить медленно,
останавливаясь, как бы размышляя вслух.
- ...Заранее обдуманное убийство? Нет, это я отвергаю. Но Листопад мог
встретить Бойченко на дороге. Нахлынули воспоминания, вспыхнула старая
ненависть. Он импульсивно, не думая, ударил ногой...
- Нет, не верю, он не мог это сделать!
- Правда, отношения Брегвадзе и Бойченко, - продолжал Олег, - также
оставляли желать лучшего...
- Чепуха! Ты имеешь в виду ревность? Может быть, ты и Гиви
подозреваешь?
- Гиви? - переспросил Олег. - Давай рассуждать вместе. Гиви по уши
влюблен в Марину. Ради нее он бросил в Москве интересную, перспективную
работу. Приехал сюда в горы. Работает здесь не по специальности, по
существу, лаборантом. И тут появляется Бойченко - красивый, остроумный,
веселый. Оказывается, Марина с ним давно знакома, они на "ты". На глазах у
Гиви Марина кокетничает с Виктором, бродит с ним по горам. Гиви обижен,
оскорблен в лучших чувствах. Если думать в этом направлении, то легко себе
представить, как Виктор и Гиви встретились на дороге, повздорили. Гиви
вспыльчивый, горячий... Конечно, это не было заранее обдумано...
Олег умолк.
- Нет, не хочу, не могу поверить, что Листопад или Гиви могли это
сделать, - сказал я немного погодя.
- Мне тоже не верится, - ответил Олег, - но "верю - не верю" - плохие
аргументы. Ты не веришь, я не верю, а кто-то третий возьмет и поверит. Как
ты будешь ему возражать? Что ты скажешь? Что знаешь Листопада полтора года,
а Брегвадзе я того меньше - полгода. Скажешь, что оба добросовестно
относились к своим обязанностям, не совершали за это время аморальных
поступков? Напишешь каждому положительную характеристику? Олег помолчал с
минуту, потом встал.
- Уже поздно, спать пора. Пойду-ка я к себе.
- Погоди, успеешь. У меня еще один вопрос. Почему ты именно сегодня
спросил Листопада, не встречался ли он раньше с Бойченко? Ведь если он
действительно виновен, то твой вопрос мог только насторожить его.
- Не совсем так. Допустим, что завтра или через несколько дней
выяснится какое- нибудь обстоятельство, которое снимет все подозрения с
Гиви, и останется один Листопад. Но это еще не доказательство его вины.
Будут только подозрения - есть мотив преступления, нет другой версии, но все
это еще не доказательство. Свидетелей не было. Доказательств преступления
нет и не будет. Что тогда делать?
- Ну, а что может дать твой вопрос?
- Не торопись. Если Листопад и виновен, то он тем не менее не является
опытным преступником. Человек он слабый, нервы шалят. Вспомни, как он вел
себя сегодня после ужина - настоящую истерику закатил. Вопрос, который я
задал, показал, что его прошлые взаимоотношения с Бойченко известны. Тем
самым он попадает в центр внимания, все вот-вот должно открыться. В этой
ситуации нервы могут не выдержать, и он совершит какой-нибудь необдуманный
поступок, выдаст себя или, может быть, попросту признается. Вот на это я и
надеялся, да и сейчас еще надеюсь.
- Олег, я тебя не понимаю. Только что ты говорил, что не веришь в
виновность Листопада, а сам пытаешься его уличить. Да еще как! Задать такой
вопрос теперь! Ты подвергаешь его пытке. Предположи, что он невиновен, как
звучит тогда твой вопрос? Как ты мог?
Олег смотрел на меня, не говоря ни слова, и только дрожание руки,
державшей папиросу, выдавало его волнение. Потом он тихо сказал:
- Ты бы видел выражение лица Листопада на защите, в конце, когда
разразился скандал. Я тогда впервые понял, что такое ненависть.
Я остался один. Неужели Листопад? Пусть Виктор его опозорил, сломал
карьеру, испортил жизнь. Но убить, убить человека! Я не мог примириться с
этой мыслью. Надо было найти доказательства невиновности Листопада. Найти во
что бы то ни стало.
Прошло два дня. Они не принесли ничего существенно нового. Вопрос,
заданный Листопаду: "Вы не встречались ранее, лет пять назад, с Бойченко?" -
вызвал определенные последствия, но совсем не те, на которые рассчитывал
Олег.
Б. В. знал историю с защитой диссертации, но о роли Бойченко он не
подозревал. Олегу пришлось рассказать. Естественно, что Б. В. поделился
новостью с Петровичем и, по-видимому, с Верой. Так или иначе, но среди
сотрудников лаборатории пошли разговоры. Одни делали поспешные выводы,
другие сомневались. Как-то вечером Харламов подошел ко мне с вопросом:
"Правда ли, что Бойченко завалил Листопада на защите диссертации?"
Листопад чувствовал, что вокруг него образовалась пустота, и еще более
замкнулся. Атмосфера в лаборатории становилась все более гнетущей.
Я по-прежнему не допускал мысли о виновности Листопада и тем более
Гиви. Но как доказать? Целыми днями я думал об этом, но не находил ниточку,
за которую можно было размотать клубок.
В то утро я проснулся очень рано. Было еще совсем темно. В доме стояла
полная тишина.
Итак, Листопад и Брегвадзе. Начнем с Листопада. Допустим, он ненавидел
Бойченко, не мог простить своего провала, позора. Но если даже предположить,
что в его смятенном сознании укоренилась мысль о мести, как могло произойти
убийство?
В тот день Листопад дежурил, должен был помогать тете Лизе. Увидел, что
Виктор направился по дороге в сторону Беты. Пошел за ним. Ускорил шаг и
догнал его на дороге, где-то между началами тропинок на Альфу и на Бету.
Отвлек внимание и неожиданно ударил ногой. Или Виктор остановился,
пораженный красотой заснеженных горных хребтов, а Листопад в припадке
ненависти ударил его каблуком, подошвой тяжелых торных ботинок с триконями.
Нет, нет, здесь что-то не так! Если все произошло случайно, непреднамеренно,
то почему Листопад пошел за Бойченко? И почему на нем были ботинки с
триконями? Дежурный весь день находится на базе и в триконях не нуждается.
Да надевал ли в тот день Листопад горные ботинки? Тут я даже свистнул: "Ну и
болван же ты, Игорь". Если на Листопаде были обычные ботинки, без триконей,
не было бы и синяков. Итак, все сходится на триконях. Они решают вопрос.
Если триконей не было, то Листопад чист, как агнец.
Но, с другой стороны, если трикони были, то не проходит предположение
Олега:
"Встреча Листопада с Бойченко произошла случайно. Листопад столкнул
Виктора под влиянием внезапной вспышки ненависти". Тогда остается одно -
Листопад, зная, что Бойченко к двенадцати пойдет на Бету - Виктор об этом
громко сказал за завтраком, - заранее все обдумал. Чтобы не скользить по
дороге, он надел ботинки с триконями, дождался у дома, когда Виктор выйдет в
направится на Бету, пошел за ним, догнал у обрыва и... Итак, были трикони
или нет? Как это выяснять? Кто мог обратить внимание на такую мелочь и
помнить о ней столько дней спустя?
После завтрака я зашел на кухню.
- Тетя Лиза, не помните ли, какие ботинки были на Андрее Филипповиче в
тот день, когда погиб Виктор, с шипами или без них? - спросил я. - Он тогда
дежурил, помогал вам.
- Сам знаешь, что не пускаю я вас разгуливать по дому на гвоздях.
Пусти, так весь пол щербатым станет.
- Да, знаю. Но именно в тот день, перед тем как раздалась сирена?
Андреи Филиппович заходил к вам в это время? Может, дрова приносил?
- Дрова приносил. А какие ботинки? - Тетя Лиза задумалась. - Нет, не
было гвоздей. Были б, так я бы ему показала.
- А за сколько минут примерно до сирены он заходил?
- Да что ты меня про минуты спрашиваешь? Что я, на часы глядела, что
ли? Больше мне делать нечего, как на часы глядеть, - разозлилась тетя Лиза.
Разговор с тетей Лизой мало что дал. Возможно, ботинки с триконями
действительно не остались бы незамеченными, но могло быть и так: часов в
одиннадцать Листопад приносит дрова, и обувь на нем обычная, затем он меняет
ботинки и поджидает Бойченко.
Петю я застал в радиорубке.
- Ну, Игорь, здорово у тебя вчера получилось. Сразу трех человек
обелил. Как я сам не догадался! Ведь все факты знал, а сложить их вместе не
сообразил.
- Да, получилось неплохо. Но остались двое - Гиви и Листопад. Давай
попробуем еще вместе поработать.
- А как? Что будем делать?
- Постарайся вспомнить, какие ботинки были на Листопаде, когда в тот
день вы собрались на дороге? С триконями или обыкновенные?
Петя задумался.
- Нет, не могу, не помню, - ответил он через минуту.
- Петя, ну, расскажи еще раз, подробно, как все было в тот день. Вот ты
услышал крик, вышел из дома, увидел бегущего человека... Что было дальше?
- Так я уже все рассказывал.
- Ну расскажи еще раз, постарайся вспомнить каждую мелочь. Кто за кем
бежал? Как вы шли обратно?.. Это очень важно.
- Да чего рассказывать! Увидел - бежит человек. Я за ним. Он тут же
скрылся за поворотом. Когда я догнал, то бежали двое, первый Листопад, за
ним Гиви. Так ты все это уже знаешь.
- Ну, а дальше как было? Только подробнее, - попросил я.
- Дальше... встретились, постояли минуту-две. Листопад сказал, что
слышал крик. Гиви предположил, что это горный козел киик сорвался в
пропасть. Я сказал, что хоть н плохо слышал, но вроде кричал человек. Прошли
намного дальше по дороге, потом вернулись-доложили Б. В.
- А как обратно шли? Кто первый, кто второй? Или рядом? - Я задавал
вопросы, не имея определенной цели, просто, чтоб поддержать рассказ.
- Обратно первым шел Листопад, Гиви - за мной. Это я прекрасно помню -
Листопад поскользнулся и чуть не упал, хорошо успел за меня схватиться.
- Поскользнулся! Ты это хорошо помнишь? Твердо?
- А что? Он потом, кажется, еще раз поскользнулся.
- А то, что в ботинках с триконями обычно не скользят. Эх, Петька, вот
ты и вспомнил важную вещь, - воскликнул я, взъерошив его вихрастую голову.
Лицо Пети выражало полное недоумение.
- Не понимаешь? Если на Листопаде были обычные ботинки, без триконей,
то Виктора столкнул не он.
Я вышел из дома и быстрым шагом направился на Альфу.
Протон непостижимой собачьей интуицией почувствовал мое настроение и с
веселым лаем кинулся ко мне. Он радостно носился по площадке, внезапно
останавливался, приседал на все четыре лапы и в конце концов, подпрыгнув,
лизнул меня в лицо своим влажным, шершавым языком.
- Ну, хватит, хватит, Протон. Сейчас надо Андрея Филипповича
обрадовать. Пошли на Альфу.
Протон знал, где находится Альфа, в побежал впереди меня, весело
помахивая хвостом.
- Где вы пропадаете? - спросил Б. В., как только я вошел в помещение
лаборатории. - Рабочий день начинается в девять. Сейчас почти одиннадцать.
Никто вас не освобождал от ваших обязанностей.
Б. В. еще минут пять продолжал в том же духе. Что я мог ему ответить?
Рассказать, чем я занимался, что выяснил сегодня утром, рассказать здесь, в
присутствии Листопада и Гиви? Оправдать одного и тем самым усилить обвинение
другого?
Гиви сидел в углу, настраивая, или, скорее, делая вид, что настраивает
какой-то прибор. Мрачный, молчаливый Гиви, столь непохожий на веселого,
говорливого шутника, к которому мы так привыкли за несколько месяцев.
Я молча пошел на свое рабочее место, рядом с Олегом.
Б. В. вскоре ушел.
- Что нового? - спросил Олег шепотом.
- Листопад в тот день не надевал горных ботинок. Триконей не было.
С нетерпением я ждал перерыва на обед. Марина и Гиви ушли первыми. За
ними Олег, которому я шепнул, что задержусь. Листопад возился с прибором.
После вчерашнего вечера он стал еще более сторониться товарищей.
- Андрей Филиппович, - спросил я его, когда мы остались вдвоем, - ведь
в тот день на вас не было ботинок с триконями, почему вы не сказали?
Листопад обернулся и посмотрел на меня удивленно в радостно.
- Как вы узнали об этом? - воскликнул он. А потом тихим голосом, в
котором чувствовалась горечь и безнадежность, добавил: - А кто бы поверил?
Вы ведь знаете, почему...
Обедать мы пошли вдвоем. Андрей Филиппович по-прежнему был молчалив.
Он, видимо, измучился за последние дни и не сразу приходил в себя.
Когда мы были уже у базы. Листопад спросил:
- Но вы скажете, всем скажете насчет ботинок? Это надо сделать. Боже,
что они думают обо мне!
- Конечно, скажу, - ответил я. - Только не сейчас, не при Гиви. Скажу
всем сегодня же.
Несмотря на взбучку, полученную от Б. В., после обеда я не пошел на
Альфу. Заставить себя работать или хотя бы создать видимость работы было
выше моих сил. Физика, космические лучи-все это отошло от меня куда-то...
Я заперся в своей комнате и продолжал думать.
Итак, остался один Гиви...
Как могли развиваться события? Гиви, как и все остальные, знал, что
Виктор около двенадцати должен был пройти по дороге, направляясь с базы на
Бету. В одиннадцать двадцать Гиви вышел из Альфы. Крик Виктора раздался в
одиннадцать тридцать пять. Гиви утверждает, что услышал крик, когда
спускался по тропинке. Но весь спуск от Альфы до дороги занимает минуты три,
от силы - четыре.
Где был Гиви двенадцать минут? Можно себе представить, что по пути он
на несколько минут задержался. Но не на двенадцать же!
Предположим, что Гиви быстро спустился к дороге и стал ждать Бойченко.
Когда Виктор прошел мимо тропинки, Гиви направился следом за ним и... Дальше
при желании все было легко додумать. Но ведь это ужасно. Все рассчитано,
продумано.
А если иначе... Гиви спустился па дорогу, встретил Виктора. Быть может,
он действительно искал этой встречи - хотел объясниться, поговорить о
Марине. Или, возможно, встреча произошла случайно. Минут пять-семь они
говорили. Страсти накалились. Дело дошло до драки...
Несколько раз я продумывал все возможные варианты, и каждый раз
неумолимая логика приводила меня к одному и тому же вопросу: где был Гиви
двенадцать минут? Менялись оттенки, но суть оставалась прежней.
Я взял с полки книгу, попытался читать. Но слова и строчки скользили
мимо моего сознания. Виктор... Гиви... Удар ногой...
Наступил вечер, а с ним и время ужина. Я поплелся в столовую, сел на
свое место и, ни на кого не глядя, ковырял что-то в тарелке. Впрочем,
кажется, все вели себя примерно так же.
После ужина столовая быстро опустела. Только Кронид Августович и Петя
сели за шахматы. Я попробовал последить немного за игрой, но так и не понял,
что происходит на доске, и отправился к севе.
Дверь в комнату Гиви была закрыта неплотно, и до меня донесся
приглушенный шепот Марины:
- Гиви, родной мой! Я люблю тебя. Я верю тебе.
Я понимал, что подслушиваю чужой, сугубо личный разговор, чувствовал,
что краска заливает мне лицо, но уйти не мог. Какая-то сила не давала уйти.
А Марина продолжала:
- Ну, Гиви, почему же ты молчишь? Скажи что-нибудь. Поругай меня как
следует! Да, я дура, я кокетничала, флиртовала, но он мне не был нужен. Ты
ходил мрачный, злой, ревновал, а я говорила себе: "Гиви меня любит". Только
ты, только ты один существуешь для меня. Ну, почему ты молчишь? Скажи
что-нибудь. Я люблю тебя. Мы будем всю жизнь вместе.
- Эх, Маринэ, Маринэ, что ты наделала. - В тихих словах Гиви прозвучали
и горечь, и тоска, и безнадежность.
Чьи-то шаги послышались в конце коридора. Я опомнился и быстро ушел в
свою комнату.
Долго я лежал в темноте, не зная, что теперь делать. Снова заняться,
холодными логическими выкладками: "Гиви был тут, Виктор шел там?.. Где был
Гиви двенадцать минут?"
- Ты что в темноте? - сказал Олег, входя в комнату и пытаясь ощупью
найти выключатель.
Олег сел, закурил.
- Как тебе удалось разобраться с ботинками Листопада? - спросил он.
Я рассказал о беседах с тетей Лизой и Петей.
- Не было триконей, этим все решается, - закончил я.
- Да, если это действительно так. Но у меня сомнения. Прежде всего
поскользнуться можно и в ботинках с триконями, если ступить на чистый
твердый лед. Маловероятно, но можно. Поэтому свидетельство Пети не вполне
убедительно.
- Но ведь тетя Лиза утверждает то же, что и Петя.
- Это я понял, - продолжал Олег. - Но и тетя Лиза едва ли твердо
помнит, в какой обуви был Листопад. Сейчас поясню. Когда речь шла о
Петровиче, она рассказала, что при звуке сирены он вскочил и опрокинул
стакан с чаем. Это мелочь, но мелочь, которая оставляет след в памяти. В
случае с Листопадом такой яркой, запоминающейся детали не было, поэтому тетя
Лиза могла ошибиться.
- Хватит. Ты уже решил, что Листопад виновен, и слышать ничего не
хочешь. Факты - ты их не видишь. Но Листопад был без шипов, понимаешь - без
шипов. Откуда синяки?
- Не кипятись, Игорь. С фактами, конечно, не спорят. Но, повторяю,
поскользнуться можно и в ботинках с триконями. А тетя Лиза... Постой, разве
не мог Листопад принести на кухню дрова, и лишь потом переобуться?
Видимо, Олег находился под сильным впечатлением истории с защитой
диссертации. Возможно, он примирился с мыслью о виновности Листопада и
недоверчиво воспринимал все то, что ей противоречит. Я же не хотел
расстаться с сегодняшним успехом. Разговор с тетей Лизой я в особенности с
Петей убедил меня в невиновности Листопада. Мне казалось, что остается
сделать один шаг - снять возможные подозрения с Гиви и этим исчерпать дело.
Сомнения, высказанные Олегом, отбрасывали меня назад.
Стук в дверь прервал наш спор. Вошла Марина.
У нее были покрасневшие, заплаканные глаза. Густые, длинные волосы
цвета спелой ржи причесаны наспех. На лице - следы пудры.
Марина молчала, не зная, с чего начать разговор. Ее пальцы нервно
теребили край кофточки. Потом она закурила, тут же с непривычки закашлялась
и с отвращением потушила папиросу.
Наконец Марина заговорила:
- Мальчики, происходит что-то ужасное. Гиви в отчаянии. У всех алиби,
вы его подозреваете, но...
- Почему, - перебил Марину Олег, - почему его, а не Листопада?
Марина посмотрела на Олега, потом на меня. У нее был измученный взгляд.
- Но Андрей Филиппович в тот день был в ботинках без триконей, -
сказала она.
- Откуда ты знаешь? - спросили мы почти в один голос.
- Гиви мне сказал. Он это хорошо помнит.
Мы с Олегом переглянулись. Кажется, одна и та же мысль мелькнула у нас.
"Уж Гиви в этом вопросе верить можно. Листопад - вне подозрений. Но
тогда..."
- Мальчики, послушайте, - продолжала Марина. - Гиви не мог это сделать.
Вы его совсем не знаете. Он не мог... Мы знакомы почтя три года. Он смелый,
честный, благородный. Он не мог ударить ногой, подкрасться и ударить сзади,
в спину... Понимаете, не мог!..
Марина зарыдала.
Мы пытались ее успокоить, говорили, что тоже не верим в виновность
Гиви, дали ей воды. Марина сделала несколько глотков, ее зубы стучали о край
стакана...
- Но если это так, - продолжала Марина, несколько успокоившись, - то
сделайте что-нибудь. Докажите, что он невиновен. Подумайте, вы же умные, вы
можете. Я прошу вас.
Кажется, она считала, что алиби - это любое доказательство
невиновности.
Марина посидела еще несколько минут и ушла.
- Я действительно не могу поверить в виновность Гиви, - нарушил
молчание Олег. - Он мог встретиться с Виктором, вспылить, подраться,
наконец, если хочешь, вызвать его на дуэль, как ни смешно это звучит в наше
время. Но он не мог его ударить в спину... Удар сзади? Нет, это не Гиви!
- Но как это доказать? Как доказать?! - воскликнул я. - Марина влюблена
в Гиви, ее слова никого не убедят, а твои рассуждения о характере Гиви, о
дуэли - подавно...
Было уже поздно, Олег поднялся, чтобы идти к себе.
Неожиданно появился Петрович.
- Не спите, ребята? Так я и думая. Хочу с вами посоветоваться, - сказал
он, тяжело опускаясь на стул.
- Плохо идут дела у нас в лаборатории. Погиб человек, наш товарищ. Это
кого хочешь выбьет из колеи. А тут еще выясняется, что погиб он не случайно.
Вот и получилось - работа стоит, коллектив распался. Кто-то с недоверием
смотрит на Брегвадзе, кто-то на Листопада".
- С Листопадом все прояснилось, - перебил я и рассказал то, что удалось
узнать в течение дня.
- Только непонятно, почему Гиви, зная, что Листопад в тот день не
надевал ботинок с триконями, ничего об этом не сказал.
Петрович задумался.
- Видишь ли, Игорь, - сказал он немного спустя. - Слишком прямо ты
судишь о людях. Если знаешь, то скажи... А люди посложнее будут. Ты
сопоставляешь факты, время, устанавливаешь, кто где был, кто кого видел.
Короче - ты ведешь дознание. Может быть, надо было громко сказать, что тебе
это поручено, но этого мы вовремя не сделали. Брегвадзе считает, что ты сам
прыть проявляешь. Для пего помочь тебе - значит признать твою правоту. Вот
он и молчит.
- Так мне кажется, - добавил он после небольшого раздумья. - Но
вернемся к главному. Я лично уверен, что если Бойченко кто н столкнул, так
только какой- нибудь чужак. Никто из наших этого сделать не мог. Думаю, и вы
со мной согласны.
- Но что же вы предлагаете? - спросил Олег.
- Положение сложное. Конечно, хорошо бы доказать, что и Брегвадзе
совершенно чист, но как это сделать - подсказать не берусь. А в остальном -
с дознанием пора кончать. Что могли - сделали. Теперь же надо в лаборатории
порядок налаживать. Спрашиваете как? О гибели Бойченко постараться не
вспоминать. Со всеми, включая Брегвадзе, восстановить нормальные отношения.
Учтите, он не виноват, никто не доказал его вину. Хватит с этим. Надо делом
заниматься. Вспомните, как было раньше. Работа кипела. Новые идеи
предлагались. Спорили до хрипоты. А сейчас... Нет, с этим пора кончать. И
вы, ребята, должны показать пример.
Петрович попрощался и вышел. Его неровные шаги постепенно затихли в
конце коридора.
- А как же Гиви? - почти одновременно сказали Олег и я.
Действительно, все будут спать спокойно, а он - с тревогой ждать весны,
милиции, следствия. Если сейчас, по горячим следам, ничего не выяснить, то
что можно будет сделать через полгода?
Рано утром налетел ураган. Дом содрогался и скрипел под ударами бешеных
порывов ветра. Временами доносился грохот снежных лавин. Я проснулся. Опять
те же мысли. Виктор! Какая ужасная, бессмысленная смерть! Гиви? Как доказать
его невиновность? Как это сделать, прекратив разговоры о гибели Виктора в не
получая новой информации?
Когда я вышел к завтраку, почти все уже были на своих местах. Мне
показалось, что климат лаборатории чуть-чуть потеплел. Возможно, это было
следствием усилии Б. В. и Петровича. Быть может, разбушевавшаяся природа
сблизила небольшую группу людей, затерянных в диких, пустынных горах. За
столом шел не очень оживленный, но все же общий разговор об ураганах на
Памире, о снежных лавинах - словом, безобидный разговор о погоде. И это уже
было достижением по сравнению с предшествующими днями. Листопад, вероятно,
знал, что вопрос о триконях на его ботинках теперь для всех ясен. Обычно
молчаливый, в это утро он был оживлен и даже пытался шутить. Гиви же
по-прежнему был угрюм и мрачен.
Тетя Лиза подошла к нему, придвинула перец. Потом принесла из кухни
кусок пирога, оставшийся со вчерашнего ужина, и положила на тарелку Гиви.
- С вареньем. Попробуй, какой вкусный.
Кажется, тетя Лиза подавала пример, как нужно себя вести.
После завтрака я подошел к Гиви и спросил об усилителе, который он
должен был отремонтировать.
Трудно было рассчитывать на вполне дружелюбный разговор, но того, что
произошло, я не ожидал.
Гиви покраснел, его глаза стали совсем круглыми, усы топорщились.
- Тебе зачем усилитель? Ты разве про усилители думаешь? - воскликнул
он, все более повышая голос и энергично жестикулируя. - Если хочешь
спрашивать, где я бил, что дэлал, сразу говори. Зачем притворяешься? Ты
угадал - это я, я, Гиви Брегвадзе, подкрался к Бойченко сзади и ударил его!
Теперь ты доволен, да?
Гиви оттолкнул Олега, который во избежание худшего хотел встать между
нами, и выскочил из столовой.
Начало вашего разговора осталось незамеченным. Но возбужденный голос
Гиви в жестикуляция привлекли к вам общее внимание. Последние слова "я, Гиви
Брегвадзе, подкрался к Бойченко сзади и ударил его" слышали все.
- Выходит, товарищ признался, - нарушил молчание Харламов.
Эти слова, неожиданно прозвучавшие среди полной тишины, поразили всех,
как удар грома. Вера и Б. В. недоуменно переглядывались. Петя смотрел на
меня в ждал, что я скажу. Марина закрыла лицо руками.
- Ничего он не признался, - громко сказал Петрович, - понимать надо
человека. Да если б и признался, то надо еще доказать, что он и впрямь
виноват.
В этот день из-за урагана Б. В. запретил выходить из лаборатории.
Работы на Альфе и Бете были отменены, и я поплелся в свою комнату.
Мои невеселые мысли были прерваны появлением Пети. Он был возбужден,
глаза блестели, на щеках розовел румянец.
- Игорь! Я придумал. Надо проверить след.
- Какой след? Сколько дней прошло. Давно все следы снегом замело.
- Ты не повял. След на спине, синяки. Ведь ты фотографировал. Надо
посмотреть, подходит ботинок Гиви или нет.
Я представил себе все трудности. Пленка заперта в сейфе. Как ее
получить? Потом надо увеличить изображение до натуральных размеров,
раздобыть ботинки Гиви, сравнить... И тем не менее это была идея. Идея,
которая имела хоть какую-то перспективу.
Через несколько минут я был у Б. В.
- Борис Владимирович, я, кажется, недостаточно тщательно обработал
пленку с фотографиями. Понимаете, волновался, торопился. Боюсь, что к весне
она станет некачественной, покроется пятнами. Хорошо бы сейчас сделать
увеличенные изображения. Тогда к нам не будет претензий.
Я говорил нарочито спокойным, деловым тоном, стараясь не выдать своих
истинных планов.
Б. В. с сомнением посмотрел на меня, потом, после недолгого колебания,
все же пленку достал.
- Только будьте предельно внимательны и аккуратны. Пленку вернете лично
мне.
Вскоре мы с Петей заперлись в фотокомнате, установили на столе
увеличитель и заложили в него пленку.
- Включаем? - спросил я.
- Чего тянешь, включай.
Раздался щелчок тумблера, и перед нами появилось негативное
изображение: на темном фоне группа светлых пятен. Я отрегулировал
фокусировку, начал менять увеличение. Изображение росло и сжималось, пятна
расходились и сходились. Как получить изображение в натуральную величину?
Если б я звал, что эти пятна так важны, то, фотографируя, положил бы рядом с
ними линейку или хотя бы спичечную коробку.
- Ничего не выйдет, - сказал я упавшим голосом, - нет масштаба.
- Почему не выйдет? Постарайся.
- Пойми, пятна расплывчатые. Меняя увеличение, я могу подогнать
изображение почти под любой ботинок. Могу под ботинок Гиви, могу под твой
или свой.
Вновь я был один в своей комнате в снова думал.
Все неприятное, связанное с Гиви, концентрировалось вокруг двух отметок
времени: в одиннадцать двадцать он вышел из лаборатории; в одиннадцать
тридцать пять кто-то столкнул Виктора. Где находился Гиви в течение этого
промежутка?
- Ну, что ж, - продолжал я думать. - Как поступают физики в таких
случаях? Если экспериментальные данные приводят к сомнительным выводам, то
эти данные снова и снова проверяют. Значит, и мне надо перепроверить время.
Одиннадцать двадцать - это было указано по часам Марины. Олег, как он
потом мне сказал, в тот момент также посмотрел на часы. Значит, это время не
вызывает сомнений.
Необходимо, следовательно, проверить цифру - одиннадцать тридцать пять.
Это время показывали часы Виктора, остановившиеся, как мы решили, от удара
при падении. А что если часы, испортившись при ударе, продолжали идти,
например, минут десять и лишь потом остановились?
В часовых механизмах среди нас разбирался только Петрович. Меня он
понял с полуслова.
- Сам думал об этом. Нет, у Бойченко часы были высшего класса, с
противоударным механизмом. Если такие часы портятся от удара, то, значит,
поломка серьезная, скажем, кончик оси сломался, тогда они чуть покачаются и
станут. Десять минут они ходить не будут. Если сразу не стали, значит, будут
продолжать нормально ходить.
Какая-то смутная мысль родилась в моей голове. Она постепенно росла,
крепла, расталкивала другие соображения, выходила на первый план...
- И долго они будут идти? - спросил я, хотя ответ мне был уже известен.
- Долго ли? Пока завод не кончится, - ответил Петрович, пожав плечами.
- Но послушайте, Сергей Петрович! Завод мог кончиться ночью. Часы
показывали одиннадцать тридцать пять ночи! Мы нашли Виктора после полуночи.
Часы могли остановиться за час до нашего прихода. Как я раньше не
сообразил?! Эти одиннадцать тридцать пять никакого отношения к моменту
гибели Виктора не имеют! Надо сейчас же посмотреть, сломаны часы или нет,
надо их вскрыть...
Я говорил быстро, волнуясь, чувствуя, что появился какой-то проблеск,
выход из тупика.
- Погоди, не горячись. Говоришь, ночью остановились? Кончался завод, и
остановились?
Петрович растерянно улыбнулся. Видимо, ему было неловко, что он сам
упустил такую возможность.
- Но вскрывать часы не хотелось бы, - продолжал он, - да и Борис
Владимирович не разрешит. Скажет, что трогать нельзя, вещественное
доказательство, весной, мол, приедут специалисты, тогда и разберутся.
- Но, Петрович, простите, Сергей Петрович, ведь нельзя оставлять до
весны лабораторию в таком состоянии. Если часы Виктора спокойно шли почти до
полуночи, то с Гиви снимается самое тяжелое.
- Кажется, есть выход, - сказал Петрович минуту спустя. Можно, конечно,
попробовать завести часы и посмотреть - пойдут ли? Но это не лучший способ.
Во- первых, могут сказать: "Зачем крутили завод? Почему не оставили часы,
как они были?". Во-вторых, пусть пойдут часы. Что это докажет? Когда они
остановились, ночью или днем? Не ясно. Может, Виктор забыл их с вечера
завести. А выход вот такой: помнишь, часы Виктора с календарем, через
маленькое окошечко число показывают. Часовая стрелка за сутки два раза
проходит циферблат, а число меняется только один раз - около двенадцати
ночи. Что если, не вскрывая часов, чуть двинуть стрелки? Сдвинется число,
значит, наверняка часы ночью остановились. Останется на месте - значит,
днем. Потом стрелки можно вернуть в старое положение.
Я готов был расцеловать Петровича. Через несколько минут мы уже были у
Б. В., и я, волнуясь и немного путаясь, изложил ему суть дела.
Б. В. выслушал меня, нахмурив брови, с явно недовольным видом пытался
возражать, но в конце концов сдался. Он открыл сейф, достал часы. Мы подошли
к окну. Б. В. выдвинул головку часов и начал медленно ее поворачивать.
Минутная стрелка сдвинулась, а немного спустя дрогнуло - и сменилось число в
окошечке. Часы остановились ночью! Никакого отношения к смерти Виктора их
показания не имели.
- Не понимаю, как можно было забыть, что часы дважды в сутки показывают
одно и то же время, - сказал Б. В. - Такая элементарщина. Откуда вообще
взялась идея определить момент гибели Бойченко по его часам?
С совершенно невинным видом я заметил:
- Но это же ваша идея, Борис Владимирович.
Б. В. растерянно посмотрел на меня, потом на Петровича.
Воспользовавшись замешательством, я выскользнул из комнаты.
После "опыта" с часами момент гибели Бойченко вновь стал
неопределенным. Предположим, что преступление произошло примерно в
одиннадцать двадцать пять. Тогда никто не сможет утверждать, что Гиви ждал
Виктора на дороге. В это время он попросту спускался по тропинке. Но если
допустить, что Виктор погиб в одиннадцать тридцать пять или, скажем, сорок,
то вновь возникает старый вопрос: где был Брегвадзе, что он делал в течение
десяти - пятнадцати минут? Когда же погиб Виктор?.. Крик слышали несколько
человек. Неужели никто не взглянул на часы? Да, конечно, никто! Чепуха!
Зачем смотреть на часы, когда слышишь крик человека?
Вечером я заглянул в радиорубку. Петя был за Своим любимым делом. Он
часами просиживал у приемника, почти непрерывно меняя настройку, переходя от
одного диапазона к другому. Поймать какую-нибудь дальнюю экзотическую
станцию - вот что его прельщало!
- Игорь, а я только что Бразилию поймал. Сначала музыка, а потом диктор
сказал, вроде "иси радио Бразивиль".
- Наверное, Браззавиль. Это не Бразилия, это Конго, Африка.
- Конго? Ты уверен?
Петя взял со стола тетрадку и что-то в ней исправил.
- Смотри, - сказал он, протягивая тетрадь, - вчера вот Эквадор поймал.
Тут уж без ошибок. Так и сказал диктор: "Радио Эквадор". Вот, смотри,
записано: Эквадор, частота - 7,24 мегагерц, время - 22 часа 48 минут. Тут уж
я не ошибся. Южная Америка, вот здорово!
Я с любопытством листал тетрадь. Каждая страница была аккуратно
разграфлена вертикальными линиями. Без труда можно было установить, какого
числа, в какое время, на какой частоте Петя слушал ту или иную станцию.
- Зачем ты такую бухгалтерию завел?
- У нас, у радистов, закон: как установил с кем связь, так немедленно
все запиши: когда начал, когда кончил, частоту, словом - все подробности.
- А когда с Москвой или Хорогом связываешься, тоже все записываешь? -
спросил я с интересом.
- Конечно. Тут уж я обязан. Специальный журнал есть.
- Покажи. Любопытно взглянуть.
Петя протянул мне журнал. Я быстро перелистал страницы. В день гибели
Виктора сеанс связи с Москвой начался в одиннадцать часов и кончился в
одиннадцать тридцать три.
Я смотрел на эту запись, не веря своим глазам. Петя слышал крик Виктора
минуты через две после окончания сеанса. Значит все-таки Виктор погиб в
одиннадцать тридцать пять?! Неужели круг замкнулся и все возвратилось к
исходному положению? Снова проблема Гиви. Снова вопрос: где он был
двенадцать минут? Я чувствовал себя как человек, который попал в глубокую
яму, пытался выкарабкаться, почти достиг края и снова свалился на дно.
- По каким часам ты определил время окончания сеанса? Часы были верные?
Может быть, они спешили или отставали?
Петя указал на большие часы, которые стояли на шкафу и весело тикали,
как бы посмеиваясь надо мной.
- Часы правильные, я их каждый день по московскому радио проверяю.
Делать было нечего. Я вышел из радиорубки, не зная, что предпринять
дальше. Какое удивительное совпадение! Часы Бойченко остановились ночью.
Между их показанием и моментом его гибели никакой связи нет. И тем не менее
часы показывают одиннадцать тридцать пять. Неужели они остановились ровно
через двенадцать часов после падения, с точностью до минуты?! Нет, что-то
здесь не так. Я вернулся в радиорубку.
- Петя, послушай, ты действительно определил время окончания сеанса по
своим часам?
- А почему ты сомневаешься? Ведь вы же сами установили, что Бойченко
погиб в одиннадцать тридцать пять, а сеанс я закончил минуты за две до того,
как услышал крик. Вот и в журнале записано одиннадцать тридцать три.
Что-то неестественное послышалось в голосе Пети. Я внимательно
посмотрел на него.
- Но тогда непонятно, почему ты никому не сказал о своей записи? Хотя
бы тогда, когда мы еще не выяснили, что ты столкнулся с Петровичем. Покажи
ты тогда журнал, и сразу было бы очевидно, что за две минуты до гибели
Бойченко ты находился в своей радиорубке?
- Мне бы не поверили. Могли сказать, что я подогнал время, сделал
запись потом, вечером, на следующий день...
- Что за чепуха! Ведь ты всегда можешь связаться с Москвой и попросить
подтвердить твою запись. Раз есть правило вести журнал, то московский радист
также записал, когда кончил с тобой говорить. Не так ли?
Петя молчал, растерянно поглаживая хохолок на затылке.
- Молчишь? - продолжал я. - Тогда слушай. Время гибели Виктора -
одиннадцать тридцать пять - было определено неверно, произошла ошибка.
Виктор погиб раньше. Выходит, что ты кончил сеанс связи после того, как
услышал крик и побежал на дорогу. Как ты это объяснишь?
"Виктор погиб раньше". Почему я так сказал? Не было никаких объективных
данных. Но я не сомневался в невиновности Гиви, верил ему. А если так, то
крик Виктора раздался через минуту-другую после ухода Гиви с Альфы. Не
позже.
- Ошибка? - Петя был явно смущен. - Ладно, Игорь, скажу по честному,
все как было. Я забыл тогда записать время окончания сеанса, понимаешь?
Принял последнее сообщение и попросил московского радиста позвонить моим,
домой. А потом и задумался - вспомнил мать, сестренку... Услышал крик,
выбежал... Дальше все знаешь. Остался у меня пропуск в журнале. Нельзя так:
это - нарушение. Когда вы установили, что крик Бойченко раздался в
одиннадцать тридцать пять, я отсчитал две минуты и написал в журнале
одиннадцать тридцать три. Виноват я, сам понимаю.
Петя стоял красный и пристыженный, как школьник, которого педагог
уличил в неблаговидном поступке. А я не мог сдержать радость. Разгадка была
близка. Я встал, подошел к смущенному парню, хлопнул его по плечу.
- Ладно, подними нос. Свяжись побыстрее с Москвой и запроси; когда
окончился тот сеанс.
- Можно только завтра, в одиннадцать.
- Ну, завтра, так завтра. И как узнаешь, сразу мне сообщи.
На следующее утро время тянулось невероятно медленно. Я сидел за своей
установкой на Альфе, делая вид, что готовлю опыт, а в действительности чуть
ли не каждую минуту поглядывал на часы. Наконец появился Петя. Он с
таинственным видом подошел ко мне и зашептал на ухо:
- Одиннадцать двадцать. Москвич ручается. Точная запись в журнале.
Я почти предугадывал этот ответ и все же почувствовал огромное
облегчение, будто гора с плеч свалилась. Собрался с мыслями, потом подозвал
Олега и Марину и все им рассказал. Собственно, рассказывать было не так уж
много: Виктор погиб в одиннадцать часов двадцать две, двадцать три минуты.
Гиви в это время, уйдя с Альфы и нигде не задерживаясь, спокойно спускался
по тропинке.
Марина сначала смотрела на меня, ничего не понимая. После переживаний
последних дней до нее с трудом доходило, что все кончилось, что неприятности
уже позади. Потом она расплакалась, неожиданно поцеловала меня, Петю,
потянулась было к Олегу. Затем бросилась к Гиви, обняла его и, одновременно
плача и смеясь, стала что-то сбивчиво объяснять.
Наконец и до Гиви дошла суть дела. Он подошел ко мне, обнял и
взволнованно сказал:
- Спасибо, друг. Прости, я неправильно тебя понимал.
Через несколько минут, когда возбуждение немного улеглось, Марина
захлопала в ладоши:
- Мальчики, идея. Предлагаю устроить сюрприз. Скоро обед. Вначале
никому ни слова. После обеда Гиви подойдет к Игорю, обнимет его. Они сядут
рядышком на диване и будут мирно беседовать. Представляете эффект!
К началу обеда мы с невозмутимыми лицами сидели на своих местах. Однако
деланное безразличие нам не удалось. Б. В. посмотрел на меня, затем на Гиви
с Мариной, улыбнулся и сказал:
- Ну, Игорь, видимо, кое-кому вы уже сообщили про "опыт" с часами.
Вероятно, это всем интересно...
Я встал и рассказал об ошибке с часами Виктора.
- Вот н хорошо, - прервал меня Б. В. - Теперь все обстоятельства
полностью прояснились. Никто из нас не может быть в чем-либо заподозрен.
Но успех сегодняшнего дня, видимо, подстегнул сидевшего во мне чертика.
- Я не вполне согласен. Если часы Бойченко не указывают, когда он
погиб, то вопрос этот не снимается, отпадает лишь первый, ошибочный ответ. А
вопрос ведь крайне важен, - сказал я спокойным голосом.
Б. В. хотел было меня перебить, но в ярости не находил слов.
- Вы что, снова... - только и сумел он произнести.
- Борис Владимирович, мне кажется, что Игорь не кончил, пусть
договаривает до конца, - вмешался Петрович.
Вот тут дошла очередь до записи в радиожурнале и до запроса в Москву.
- Теперь все действительно ясно. Гиви вышел из Альфы чуть позже
одиннадцати двадцати. Спустя примерно минуту, когда раздался крик, он
спускался по тропинке. Никаких вопросов к нему быть не может. Что касается
остальных, то новое время гибели Виктора для них ничего не меняет. Они
по-прежнему вне подозрений, - кончил я.
Кажется, все вздохнули с облегчением, когда я кончил свои рассказ. Б.
В. успокоился, вышел из-за стола и крепко пожал мне руку. Потом он вернулся
на свое место, постоял с минуту, собираясь с мыслями, и попросил внимательно
его выслушать.
Он говорил о трагической гибели Виктора, о трудных днях лаборатории, о
необходимости полностью включиться в работу и наверстать упущенное.
- Нет сомнения, что Виктора столкнул в пропасть какой-то неизвестный,
который пробирался в горах, боясь быть замеченным. Завтра я свяжусь с
Хорогом и сообщу обо всем милиции. Пусть принимают меры. Вас, Игорь, прошу
возможно быстрее подготовить подробное и последовательное изложение всех
фактов, всей аргументации.
Вечером я сел писать. Надо было дать сжатое, последовательное и
беспристрастное изложение фактов и доказательств. Вместо этого на бумаге
появлялись обрывки рассуждений, сомнений, переживаний. Я начинал писать,
зачеркивал, рвал написанное, снова писал и снова зачеркивал.
Из столовой впервые за последние недели слышались оживленные голоса. Я
направился туда и в коридоре столкнулся с Гиви.
- Игорь, зайди ко мне. Маринэ хочет тебе кое-что рассказать.
Мы зашли.
- Маринэ, расскажи Игорю, что ты хотела...
- Может быть, не стоит, - сказала нерешительно Марина, - ведь все уже
уладилось.
- Нет, нет, расскажи, не надо скрывать.
Я с недоумением смотрел то на Гиви, то на Марину. Что может она
скрывать? О чем речь?
- Понимаешь, Игорь, Виктора я знаю, то есть знала, давно. Еще когда я
училась, он встречался с моей подругой. Ирка - чудесная девчонка, добрая,
отзывчивая. Мы жили с ней в одной комнате и...
- Маринэ, ты разве про Иру хочешь рассказать?
- Да, то есть нет, не про Ирку. Но я хотела сказать, что мы с Виктором
дружили и, когда он совсем неожиданно приехал, я очень обрадовалась. Ведь
здесь очень тоскливо, в особенности когда начинается зимовка. Чувствуешь
себя оторванной от всего мира. А Виктор такой веселый, остроумный.
Марина виновато посмотрела на Гиви и продолжала:
- За два дня до его гибели мы гуляли. Виктор рассказывал о Москве, об
общих друзьях. Потом я его спросила, как ему нравится у нас - природа,
работа, товарищи, А он как-то странно ответил, что нравится, но не все люди
хорошие.
- Это все? - спросил я. - А что, собственно, скрывать? Кто-то Виктору
больше нравился, а кое-кто меньше. Это естественно. Вероятно, он Гиви
невзлюбил. Ну и что?
- Нет, - покачал головой Гиви. - Виктор не про меня говорил. Пусть
Марииэ подробно расскажет.
- Ну, слушайте. Я спросила, как ему у нас нравится. Помню, что сказала:
"Правда, какие хорошие люди здесь собрались?" А Виктор стал серьезным,
помрачнел в так задумчиво ответил: "Хорошие, да не все..."
Я тоже сначала подумала, что он Гиви имеет в виду, в разозлилась: "Тебе
что, Гиви не по душе?" А он в ответ: "При чем тут твой Гиви? Не о нем речь,
о другом... Только я не вполне уверен". Потом помолчал и добавил: "Давай не
будем больше об этом. Не было этого разговора".
Марина умолкла. Молчали и мы. Потом я спросил Гиви:
- Почему ты попросил Марину рассказать об этой беседе? Ты связываешь
слова Виктора с его гибелью? И почему сейчас, а не раньше?
- Ничего я не связываю. Не мое дело связывать. Но такие вещи скрывать
не надо. Зачем только мы про этот разговор должны знать? А почему раньше
просил не рассказывать? Не понимаешь? Вы могли подумать, что Маринэ хочет
меня чистым сделать, на другого тень бросить.
В словах Гиви была известная логика, но от этого легче не становилось.
- Мне кажется, что придавать особое значение словам Виктора не надо, -
сказал я, подумав. - Кто-то ему не понравился. Ну и что? Может быть, он имел
в виду Листопада? Во всяком случае, к его гибели они отношения не имеют.
Из столовой доносились громкие голоса и смех.
- Пойдемте, там что-то веселое происходит, - предложила Марина.
Мы направились в столовую. В углу в кресле сидел Петрович. Его глаза
оживленно поблескивали из-под кустистых бровей. Он читал, нет, не читал, а
скорее рассказывал о Теркине:
Только взял боец трехрядку,
Сразу видно - гармонист.
Для началу, для порядку
Кинул пальцы сверху вниз.
...............
Но в моих ушах звучали другие слова "Хорошие люди, да не все... Только
я не уверен..." Кого имел в виду Виктор? Листопада? Я невольно поискал его
глазами. Он стоял, прислонись к стене, и с явным удовольствием слушал стихи.
Встретив Листопада, Виктор, естественно, вспомнил злополучную защиту.
Хорошим человеком он Листопада считать не мог. Но в чем он сомневался? В чем
он не был уверен? Что Листопад - тот самый Листопад? Нет, не о Листопаде он
думал, когда говорил с Мариной.
И от той гармошки старой,
Что осталась сиротой,
Как-то вдруг теплее стало
На дороге фронтовой.
Тетя Лиза сидела против Петровича. Она наклонилась вперед, как бы боясь
пропустить строчку и даже слово. За нею, облокотясь о спинку стула, стояла
Вера.
"Хорошие люди, да не все..." Петрович, Вера, тетя Лиза - они тогда были
на кухне.
Плясуны на пару пара
С места кинулися вдруг.
Задышал морозным паром,
Разогрелся темный круг.
Петя стоял у окна. Он так увлекся, слушая Петровича, что двигал руками,
как будто сам играл на гармони. А когда пошел пляс, то он начал притоптывать
ногами. Казалось, он сам вот-вот затанцует. Б. В., посмотрев на Петю, не
смог удержать улыбки и что-то шепнул Вере.
"Хорошие люди, да не все... Только я не уверен..." Петя был на базе. Б.
В. небольшого роста. Отпадают.
Петрович умолк. Раздались бурные аплодисменты.
- Сергей Петрович, еще что-нибудь.
- Еще отрывок...
Неслось со всех сторон.
- Петрович, давай про переправу, - попросил Харламов.
- Про медаль, про медаль, - требовал Листопад.
"Хорошие люди, да не все..."
Харламов и Кронид были вместе на Бете.
Олег подошел к Гиви и что-то ему сказал. Олег в тот день был со мной на
Альфе. Гиви? Но тогда зачем он настаивал, чтобы Марина мне передала разговор
с Виктором. Теперь, когда уже все улеглось.
Нет, все это чепуха, явная чепуха.
Скорее всего Марина, сама того не желая, исказила разговор с Виктором.
Когда тучи над Гиви стали сгущаться, она непроизвольно придала словам
Виктора такой оттенок, такой смысл, который защищал любимого человека.
И все же слова "Хорошие люди, да не все... Только я не уверен..."
вопреки всякой логике продолжали звучать. Слова, сказанные за день до
гибели, почти последние слова Виктора.
Дверь в комнату Виктора была заперта, но Олег легко открыл ее своим
ключом.
Затхлый воздух, пыль. Очевидно, после похорон сюда никто не входил. На
крючке сиротливо висела модная лыжная куртка и рядом - яркая вязаная
шапочка.
Как давно это было - последний приезд Миршаита, Виктор, стоящий у
"газика" в этой куртке и в этой шапке. Потом песни под гитару, стихи...
На столе были разбросаны листы исписанной бумаги. Я стал перебирать
страницу за страницей. Формулы, выкладки, расчеты и почти никаких слов.
Местами попадались рисунки - женские головки, кораблики. Пошла серия мужских
лиц с бородой и усами. Видимо, у Виктора была привычка рисовать в минуты
раздумья.
- Посмотри, что за странная идея разрисовывать самого себя, - сказал
Олег, протягивая полоску неразрезанных фотографий.
На одной из них Виктор пририсовал себе бороду и усы.
- Действительно, чудно. Может быть, собирался отпустить бороду и хотел
посмотреть, как будет выглядеть? Никогда не думал, что борода так меняет
человека, - добавил я, разглядывая фотографии.
Мы просмотрели исписанные листы, порылись в ящиках стола, перебрали
книги на столе. Ничего интересного. Ничего, что можно было бы связать с
последними словами Виктора.
Я вернулся к себе.
"Хорошие люди, да не все..." Нет, к черту. Надо сесть писать. Все
выяснено, все. И время гибели точно установлено, и непричастность каждого из
нас доказана. Я мысленно перебрал все доводы, аргументы. Лишь одна маленькая
деталь, мелочь, оставалась непонятной. Стоит ли придавать ей значение? Не
слишком ли я педантичен? А если...?
Утром я посоветовался с Олегом, потом извинился перед Б. В., сказав,
что не успел написать, что мне нужен еще день.
После обеда, снова все обдумав, я вышел из дома. Протон лежал у крыльца
и возился с большой обглоданной костью. Увидев меня, он заурчал и в то же
время энергично замахал хвостом, показывая, что урчание не надо принимать
всерьез.
- Протон, пошли гулять!
"Гулять" было любимым словом. Протон оставил кость и побежал передо
мной, поминутно оглядываясь, чтобы убедиться, что я иду следом. Мы дошли до
тропинки, ведущей к Альфе, и пошли дальше по дороге. Я остановился там, где
предположительно погиб Виктор, лег и осторожно подполз к краю дороги.
Хотелось увидеть сверху небольшой обломок скалы, вблизи которого мы нашли
Виктора, и таким способом уточнить место, откуда его столкнули.
Неожиданно Протон зарычал, схватив меня за штанину, стал дергать и
тащить от обрыва. Я встал. По дороге шел Харламов.
- Так и свалиться недолго. Что рассматриваете? - спросил он.
- Да так, ничего особенного, уточняю детали. Ведь Б. В. просил все
описать, - ответил я.
- А, понятно. Уточняйте, уточняйте, чтоб все было ясно. Вот пес чертов.
Вечно рычит на меня, - сказал Харламов и пошел в сторону Беты.
Примерно часа через три и мы с Олегом пришли на Бету.
- Кронид Августович, - начал Олег, - Б. В. придает большое значение
эксперименту, который вы ведете. Он предложил кому-либо из нас, мне или
Игорю, перейти работать на вашу установку. Не могли бы вы рассказать
поподробнее об эксперименте, возможно, одному из нас этот опыт больше
придется по душе.
Как всегда в разговоре с Кронидом, Олег говорил громко, с тем чтобы тот
без труда его слышал.
- Конечно, с удовольствием, - ответил Кронид. - Нам вдвоем с Алексеем
Тихоновичем очень трудно.
Кронид пригладил бороду, закурил трубку. Мы сели и приготовились
слушать. Рассказывал он интересно, с огоньком. Чувствовалось, что сам
увлечен новым экспериментом.
Минут через десять после нашего прихода послышался отчетливый протяжный
крик. Крик человека. Как раз в этот момент Кронид умолк и сделал глубокую
затяжку. Он, видимо, ничего не слышал и, выпустив мощный клуб дыма, как ни в
чем не бывало продолжал излагать основную идею своего эксперимента. Харламов
вздрогнул, посмотрел на нас, но, увидев невозмутимые лица трех человек,
ничего не сказал и продолжал работать.
Минут через пять снова раздался крик. На этот раз значительно громче.
Видимо, кто-то кричал с более близкого расстояния. И снова Кронид не прервал
свой рассказ. Харламов резко повернулся к нам. В его глазах была заметна
полная растерянность. И вновь он увидел спокойные лица.
Кронид кончил. Мы задали несколько вопросов и обещали на следующий день
решить, кто из нас перейдет на Бету.
- Рабочий день, кажется, кончился. Вы собираетесь идти или задержитесь?
- спросил я Кронида, глядя на часы.
- Да задержусь минут на двадцать.
- Если не возражаете, мы подождем вас и по дороге еще поговорим.
Шли мы вместе - Кронид, Олег и я. С нами весело бежал Протон. Немного
отстав, шагал Харламов.
Пока что все шло по намеченному плану, хотя, признаться, результат был
неожиданным. Теперь следовало избежать преждевременных вопросов, в
особенности со стороны Б. В. Но я знал, что Б. В. не будет что-либо
спрашивать в присутствии сотрудников лаборатории, и поэтому пришел в
столовую с опозданием, когда ужин уже начался.
После ужина я встал и попросил меня выслушать.
- Товарищи, извините, что я вновь возвращаю вас к трагической гибели
Виктора Бойченко.
Я заранее продумал каждое слово своего заявления и вопреки обычному
говорил очень последовательно и, кажется, даже немного по-книжному.
- Как вы знаете, Борис Владимирович просил меня подробно изложить в
письменном виде все обстоятельства гибели Виктора. Одна деталь остается для
меня совершенно непонятной.
Петрович хотел что-то сказать, но я протестующе поднял руку.
- Непонятно следующее. Во время гибели Виктора Кронид Августович и
Алексей Тихонович были на Бете и слышали крик. Нам всем известно, что Кронид
Августович плохо слышит. Остается неясным, мог ли Кронид Августович
расслышать крик Виктора?
Тут вмешался Б. В.
- Что вы опять затеяли? Кронид Августович слышит плохо, но он не
абсолютно глух и вполне может услышать крик.
- Минуточку, Борис Владимирович. В физике сомнение решается
экспериментом. Где-то я читал, что эксперименты применяются и в следственной
практике. Так вот, сегодня к концу рабочего дня Олег и я находились на Бете.
В это время раздался крик. Быть может, кто-либо из присутствующих его
слышал. Закричал по нашей просьбе Петя. Кричал он с дороги, с места гибели
Виктора, кричал так же, как в тот день Виктор. Этот крик слышал Олег, слышал
я и, кажется, Алексей Тихонович.
- Ничего я не слышал, - воскликнул Харламов.
- Тем хуже, - бросил реплику Олег.
- Но Кронид Августович, - продолжал я, - не расслышал крика Пети. Более
того, через несколько минут Петя, как мы заранее договорились, подошел
значительно ближе к Бете и снова закричал. На этот раз крик был слышен много
сильнее. И вновь Кронид Августович никак на него не реагировал. Должен
признаться, что мы пошли на этот эксперимент не без колебаний. Крики Пети
могли быть услышаны на базе. Это вызвало бы ненужные волнения. Поэтому я
просил Петю сразу же вернуться на базу и, если понадобится, успокоить
товарищей, сказав, что вечером я все объясню.
- Ну, а теперь, Кронид Августович, разрешите вопрос, - я повернулся к
нему и, кажется, все присутствующие сделали то же. - Как вы могли расслышать
крик Виктора, если сегодня не слышали значительно более громкий крик Пети?
Лицо Кронида покрылось красными пятнами, на виске вздулась и
пульсировала жилка. Он встал, обвел взглядом присутствующих. Все молчали и
напряженно ждали его ответа. Кажется, Харламов хотел что-то сказать, но
Петрович его остановил.
Наконец Кронид заговорил.
- Я должен признаться, что стеснялся, что я глухой. Глупо было,
конечно. Если правду сказать, я и тогда не слышал крик.
- Почему же вы не сказали сразу? Почему? Почему?.. - Эти "почему"
прозвучали со всех сторон.
- Дело было так, - продолжал Кронид - Алексей Тихонович вышел из
лаборатории. Потом пришел обратно. Через несколько минут он послушал и
сказал: "Кто-то кричал! Слышали?"
Я стеснялся признавать, что не слышу и сказал: "Да, слышу. Кто может
кричать?" "Наверно, козел сорвался со скалы", - ответил Алексей Тихонович.
Потом был сигнал тревоги, и мы пошли на базу.
- Никуда я не выходил, это вы отлучались! - воскликнул Харламов,
вскакивая со своего места.
- Что? Я уходил? - Кронид резко повернулся к Харламову.
- Да, уходили, забыли, что ли?
- А потом пришел?
- Ну, пришли.
- А потом Виктор кричал, и вы это услышали?
- Слышал, мы вместе слышали. Сами подтвердили.
- Значит, я был на Бете. - Кронид торжествующе посмотрел на меня, потом
на Б. В. - Все слышали. Харламов сказал, что, когда Виктор кричал, я был на
Бете. Это правда. Правда потому, что я не уходил. Уходил Харламов. Около
двадцати минут он уходил. Только я не понимаю. Когда Харламов сказал: "...вы
слышали крик", - это, кажется, было после одиннадцати тридцати, а Игорь
сказал, что раньше...
- Вы уверены? - мгновенно отреагировал Олег.
- Я не очень уверен, мне показалось...
- Подождите, товарищи, - прервал Кронида Петрович. - Хочу спросить
Алексея Тихоновича. Что же это получается? Кронид Августович утверждает, что
вы отлучились на двадцать минут. Вы отрицаете. Крик Виктора он не слышал.
Как это все понять?
- Никуда я не отлучался, может, вышел на минуту по своим надобностям. И
чего вы не даете людям работать? Устраиваете дознание! Мальчишки следствие
ведут! Черт знает что происходит! Это - безобразие! - почти кричал Харламов,
направляясь к двери.
- Минуточку, Алексей Тихонович, - остановил его Олег. - Один вопрос. Вы
бывали в Чернигове? Во время войны?
Харламов оглянулся, посмотрел на Олега какими-то дикими глазами и,
ничего не ответив, вышел из столовой. Этот последний эпизод, кажется, никто
не понял. При чем тут Чернигов?
- Что за странный вопрос вы задали Харламову? - спросила Олега Вера.
- Да так. Ничего особенного. Просто хотел разрядить атмосферу, и,
кажется, неудачно.
Олег подмигнул мне, мы поднялись и вышли.
Ночь я провел беспокойно. Маленькая деталь, которая меня вчера смущала,
превратилась в большой вопрос. Алиби Кронида и Харламова рухнуло. Что же
произошло? Ошибка, случайность или сознательное искажение событий?
На следующий день было воскресенье. Завтрак начинался на час позже.
Когда мы с Олегом вошли в столовую, почти все уже были в сборе. Вслед за
нами появились Вера и Б. В. Не было только Харламова. Тетя Лиза подошла к Б.
В. и что-то тихо ему сказала. Б. В. удивленно на нее посмотрел. Потом вышел
вместе с нею. Через несколько минут Б. В. вернулся, сел, задумался, потом
сказал:
- Товарищи, прошу внимания. Крайне неприятное происшествие. Кто-то
проник в кладовую и унес несколько банок консервов, колбасу и другие
припасы. В чем дело? Кто мог это сделать?
Мы переглянулись с Олегом и вышли из столовой.
В комнате Харламова царил полнейший беспорядок. Одежда была разбросана,
на полу лежал раскрытый чемодан, повсюду валялись окурки. Кровать была
застелена, но примята так, как если бы на ней лежали поверх одеяла. Теплой
куртки, шапки, горных ботинок нигде не было видно.
Мы стояли, потрясенные случившимся, в глубине души все еще не веря, что
развязка наступила.
- Сбежал. Не выдержали нервы, - сквозь зубы произнес наконец Олег. -
Надо связаться с Хорогом, сообщить в управление милиции.
Нас было тринадцать, потом - двенадцать, и вот теперь - только
одиннадцать.
Обед только что кончился, но никто не хотел уходить. Харламов сбежал.
Сомнений больше не было. Среди нас жил преступник, убийца. Первая вспышка
гнева, возмущения сменилась ощущением огромной тяжести, и каждый искал опору
в соседе, в товарище.
- Игорь, вы можете наконец толком объяснить, что произошло, как вам
удалось разоблачить Харламова? - спросил Б. В. - Подумать только, больше
года жили вместе с таким негодяем и не замечали.
- Пусть лучше расскажет Олег, Харламова разоблачил он.
Олег сидел рядом, о чем-то глубоко задумавшись, поглаживая мочку левого
уха. "Никак не может избавиться от нелепой привычки", - подумал я и
подтолкнул его локтем.
Олег вздрогнул и смущенно улыбнулся.
- Право, не знаю, с чего начать, - сказал он. - Прежде всего я не
согласен с Игорем. Он преувеличил мою роль. Главное принадлежит ему.
- Кому принадлежит главное - это не самое главное, - попыталась
пошутить Вера, - может быть, кто-нибудь из вас начнет рассказ - Олег встал.
Он всегда предпочитал говорить стоя, полагая, что так у него более
представительный вид.
- Видите ли, Игорь очень наблюдателен. У него весьма развито логическое
мышление. Сопоставив факты, он пришел к неумолимому выводу: Бойченко погиб
не случайно, он убит. Помню, как Игорь разбудил меня среди ночи, потрясенный
этим открытием, измученный безуспешными попытками найти ошибку в своих
рассуждениях.
Что было делать дальше? Скрыть? Никому ничего не говорить? Здесь могут
быть разные мнения. Я лично считаю, что Игорь не мог, не имел права взять на
себя такую ответственность.
Но, рассказав, надо было сделать и следующий шаг. Было ясно, что весной
приедет следователь, опергруппа милиции. Люди с опытом и профессиональной
подготовкой сразу же обратят внимание на странные обстоятельства гибели
Бойченко. Следствие через полгода после преступления? Я в таких вопросах не
искушен, но думаю, что это сложно и неприятно. Многие мелкие факты были бы
забыты. Ну, например, можно ли через полгода установить, какие ботинки были
на Андрее Филипповиче? Скорее всего нет. Следовательно, надо было сразу же,
не теряя времени, выявить все факты, все детали, даже самые незначительные.
По существу, Игорь вел дознание. Но он не искал среди нас преступника.
Им руководило лишь одно стремление: вывести из-под возможного подозрения
всех сотрудников лаборатории, всех до единого. Многие не понимали Игоря, и
это доставило ему немало горьких минут.
Время шло, а терять его было нельзя. Атмосфера в лаборатории
становилась тяжелой. Я пытался в меру своих сил помочь Игорю, но это мало
что могло дать. Ни опыта, ни подготовки у нас, разумеется, не было. Поэтому
сплошь и рядом допускались грубейшие ошибки и промахи. Вспомните хотя бы
историю с часами Виктора.
Б. Н. слушал очень внимательно и временами в знак согласия даже кивал
головой. Когда Олег упомянул о часах, Б. В. прервал его н с виноватой
улыбкой сказал:
- Должен покаяться: идею с часами выдвинул я.
- Пусть так, Борис Владимирович, но приняли эту идею все. Думаю, что
весной следователь изрядно посмеется и над эпизодом с часами и над другими
нашими промахами. Тем не менее Игорь постепенно продвигался к цели. Настал
день, когда все сотрудники лаборатории, все без исключения, могли быть
спокойны. Строгие доказательства подтверждали непричастность каждого из нас
к гибели Бойченко. Напомню, что основной вывод был таков: в расположении
лаборатории оказался посторонний, который, скрываясь от людей, столкнул
Бойченко в пропасть. Никаких следов его присутствия не было. Вывод
основывался только на безупречности доказательств невиновности каждого из
нас. Подчеркиваю: на безупречности доказательств. И тут Игорь обратил
внимание на то, что в одном пункте имеется слабость. Речь шла об алиби
Кронида Августовича и Харламова. Именно в связи с этим и была задумана
проверка, следственный эксперимент, о котором вы знаете.
Да, совсем забыл, в тот же вечер Марина но настоянию Гиви рассказала о
разговоре с Виктором за день до его гибели. Разговор был странный. Виктор на
вопрос Марины о сотрудниках лаборатории ответил что-то вроде: "...Хорошие
люди, да не все", - н добавил: "...нет, не Гиви, другой, только я не
уверен...".
Марина и Гиви допускали, что эти слова как-то связаны с последовавшей
вскоре гибелью Виктора. Однако Игорь отказался от этой мысли, решив, что
Марина, может быть, неправильно поняла Виктора.
На всякий случай мы побывали в комнате Виктора. Среди его бумаг могла
найтись заметка, фраза, связанная с непонятными словами, которые он произнес
за день до смерти.
Ничего заслуживающего внимания, ничего необычного мы там не нашли, если
не считать его собственной фотографии с пририсованными усами и бородой.
Надо прямо сказать, что тогда ни Игорь, ни я не подозревали Харламова.
Следственный эксперимент, который мы затеяли, имел в виду своего рода
шлифовку выполненной работы. Надо было доказать, что Кронид мог услышать
кряк Виктора. Отложить проверку до весны было нельзя. Весной снег вблизи
Беты стает и акустика изменится. К концу дня мы пошли на Бету. Петю оставили
на дороге, на месте преступления, и попросили минут через пятнадцать
воспроизвести крик Виктора.
Петя слушал Олега буквально с открытым ртом. Еще бы! Преступление,
убийство, разоблачение преступника - и все это на его глазах. Когда же Олег
упомянул о его участии в следственном эксперименте, то Петя просто расцвел.
- Эффект оказался неожиданным, - продолжал Олег. - Кронид Августович
остался невозмутимым, даже когда Петя закричал во второй раз. Он не слышал
или быть может, делал вид, что ни чего не слышит. Харламов же вел себя
крайне странно.
Сейчас я думаю, что, видя безмятежные лица трех человек, Харламов
вначале решил, что крик убитого, крик жертвы ему просто почудился. Кода же
Петя закричал повторно, Харламов явно начал нервничать.
Все это было весьма подозрительно. Невольно вспоминался разговор
Виктора с Мариной. Мы решили не оставлять Кронида Августовича наедине с
Харламовым и все вместе вернулись на базу.
Что произошло потом, всем хорошо известно. Разве что вопрос о
Чернигове, который я задал Харламову, остается непонятным. Попробую
объяснить ход своих мыслей, для чего вернусь немного назад.
Мне казалось, что Игорь подходит к событиям несколько односторонне. Я
пытался ему помочь, дополняя его рассуждения психологическим анализом, что
ли... В этом плане я считал необходимым рассмотреть три рабочие гипотезы,
или, иначе, три версии преступления.
В комнате раздался гул удивленных голосов.
- Нет, нет, товарищи. Вы неправильно меня поняли. Я так же, как и
Игорь, был далек от мысли, что среди нас имеется преступник. Рабочие
гипотезы должны были помочь разобраться в фактах, понять их,
систематизировать.
Итак, первая версия - непреднамеренное, чисто случайное убийство. Ну,
например, кто-то поскользнулся и при этом нечаянно столкнул Виктора.
Это предположение сразу же отпало. Против него говорила прежде всего
отдаленность места падения от подножия обрыва. Толчок должен был быть очень
сильным. Трудно себе представить, чтобы толчок такой силы был нечаянным, я
тем более толчок ногой в поясницу.
Вторая версия - непреднамеренное убийство во время ссоры, драки. Круг
лиц, которые могли быть виновными, согласно этой гипотезе, резко сужался.
Признаюсь, в этом плане я в первую очередь беспокоился о Гиви.
Однако Марина привела превосходный психологический аргумент в защиту
Гиви:
"Он не мог ударить ногой сзади, в спину", насколько я знаю характер
Гиви, такой поступок - удар сзади - действительно исключается. Но человек,
плохо знающий Гиви, мог отбросить этот аргумент. К счастью, Игорь с помощью
Пети установил время гибели Виктора и тем зачеркнул сомнения.
Марина и Гиви сидели рядышком на диване, тесно прижавшись, держа друг
друга за руки. Они почти не слушали Олега и спустились с заоблачных высот,
лишь когда он назвал их имена. Воспользовавшись паузой, Гиви встал и под
общий смех сказал:
- Ничего не понимаю. Зачем так много говорить? Выпить надо. Хороший
стол накрыть надо. Вот тогда я про каждого из вас скажу такие красивые
слова, какие вы в жизни никогда не слышали. А самые красивые слова скажу про
Игоря.
- Выпить действительно было бы кстати, - заметил Олег, - но позвольте
мне все же кончить.
Осталась еще третья возможность - предумышленное, заранее задуманное
убийство.
Такое преступление могли породить только очень серьезные, очень веские
мотивы. Я понимал, что никакие события, происходившие на наших глазах, не
могли служить основанием для убийства. Сцены ревности, которые мы наблюдали,
разумеется, в счет не шли. Следовательно, если разрабатывать третью версию,
надо было искать побудительную причину преступления в прошлом, в прежней
жизни Бойченко и предполагаемого преступника.
Должен покаяться, что в рамках третьей версии я думал о вас, Андрей
Филиппович. Не сердитесь на меня, но обстоятельства вашей неудачи с защитой
диссертации, роль Бойченко в этом прискорбном событии были таковы, что я
имел на то основания.
При последних словах Олега Листопад опустил голову и еле слышно сказал:
- Чего уж там. Сам во всем виноват.
- Когда была установлена непричастность к гибели Виктора всех, за
исключением Гиви и Андрея Филипповича, - продолжал Олег, - я, увы, еще более
укрепился в своих подозрениях. Тогда и был задан вам, Андрей Филиппович,
вопрос о ваших прежних встречах с Бойченко. Зачем я задавал этот вопрос,
если все знал?
Было ясно, что если Андрей Филиппович и виновен, то прямых
доказательств его вины нет в не будет. Будут подозрения, но доказательства и
подозрения вещи весьма разные. Вот я и попытался сыграть на нервах, на
психологии, допуская, что Андрей Филиппович, если, разумеется, он виновен,
не выдержит и выдаст себя или, может быть, просто признается. Но вслед за
тем Игорь точно установил, что в тот день Андрей Филиппович ботинок с
триконями не надевал. Я попытался оспаривать этот вывод, но безуспешно.
Игорь действовал очень четко, и факты были за вас, Андрей Филиппович. Еще
раз прошу меня извинить.
Настал день, когда Игорь, установив точное время гибели Виктора,
защитил от возможных подозрений последнего из нас - Гиви. Преступником мог
быть только посторонний.
Однако сразу же после следственного эксперимента, когда алиби Харламова
и Кронида Августовича явно рухнуло, я вновь задумался.
Предположим, что оба, и Кронид и Харламов, - рассуждал я, - слышали
крики Пети, но лишь сделали вид, что не слышат. Зачем? В чем идея? И к тому
же такое согласованное поведение могло быть лишь результатом предварительной
договоренности между ними. Это отпадало, так как предвидеть нашу проверку
они не могли. С другой стороны, Харламов не мог не слышать криков Пети. Слух
у него нормальный. А если он слышал, то почему не реагировал? Если бы
Харламов был спокоен, если бы у него была чистая совесть, то он, слыша крик
человека, наверняка прервал бы нашу беседу. Однако, нервничая, он мог
допустить ошибку и допустил ее. Делая вид, что ничего не произошло, он, по
существу, выдал себя. Кстати, позже, уже здесь, он свою ошибку повторил.
Игорь, как мы потом выяснили, рассуждал примерно так же.
Но какой мотив преступления мог быть у Харламова? Встречался ли он
ранее с Бойченко, а если да, то при каких обстоятельствах?
Всю дорогу от Беты я думал об этом. Продолжал думать и тогда, когда мы
вернулись. Я перебирал в памяти все, что знал о Харламове и о Бойченко.
Когда и где пересеклись их жизненные пути? Харламов, насколько я знал, был
одинок, работал в Сибири, потом воевал. Бойченко провел юность в Чернигове,
потом учился и работал в Москве. Единственное, что мне пришло в голову, было
связано с Черниговом. Допустим, что Харламов не Харламов, а кто-то другой.
Предположим, что во время войны он совершил в этом городе преступления
против Родины. Учтите, что подобные типы зачастую совершали преступления на
глазах у тысяч советских граждан. Тысячи людей знали их, презирали и
ненавидели. Те немногие, что скрылись от возмездия, забились в щели и живут
в постоянном страхе быть узнанными.
И тут приезжает Бойченко. Выясняется, что Виктор жил в оккупированном
Чернигове. Он сам об этом здесь рассказывал и притом в присутствии
Харламова. Предположим, что Виктор узнал Харламова, ведь у него была
превосходная память на лица. Не так ли, Вера Львовна? И он любил этим
похвастаться. Узнал или почти узнал. Возможно, не был уверен еще до конца,
как сказал Марине. Допускаю, что там, в Чернигове, Харламов не носил бороды
и отрастил ее лишь потом, чтобы изменить внешность. А Виктор сомневался -
тот или не тот. Вот он и рисовал бородатых мужчин, пририсовал усы и бороду к
своей фотографии, пытался себе представить, насколько борода меняет
человека, как выглядел бы Харламов без бороды.
Легко понять состояние Виктора. Сказать? А если ошибка? Виктор
колебался. Вероятно, он попытался прощупать Харламова, задал необдуманный
вопрос. Харламов насторожился. На него надвигалась опасность. Грозило
разоблачение, а за ним и суровая кара. В страхе Харламов мог пойти на
преступление.
Разумеется, было в этом много фантазии. Прошлое Харламова оставалось
неизвестным. Но почему он сделал вид, что не слышит крика Пети? Он же не мог
не слышать! А помните, когда Гиви в гневной запальчивости сказал: "Я
подкрался к Бойченко сзади и ударил". Никто из нас не принял это всерьез и
лишь Харламов поспешил подчеркнуть, что Гиви, дескать, сознался. Конечно,
это деталь, но деталь красноречивая.
Когда Кронид сказал, что Харламов как раз во время гибели Виктора
отлучался, я мгновенно представил себе, как он, зная, что Виктор должен к
двенадцати прийти на Бету, ждет его у обрыва и сильным ударом ноги
сталкивает в пропасть. Харламов достаточно высокий и крепкий, чтобы нанести
мощный удар в поясницу. Затем он быстро возвращается на Бету и, помня о
глухоте Кронида Августовича, создает себе ложное алиби: "Вы слышали крик?",
а крика в этот момент не было. Виктор закричал раньше, когда Харламов
столкнул его в пропасть. Вот почему Крониду показалось, что Харламов услышал
крик Виктора после одиннадцати тридцати. Подняться по крутой тропинке с
дороги на Бету, отдышаться - минут десять на это нужно.
- Но позвольте, - перебил Олега Б. В., - почему вы поверили Крониду
Августовичу, а не Харламову. Каждый из них утверждал, что другой отлучался с
Беты. Где же логика?
- С логикой все в порядке. Судите сами. Предположим, мы верим
Харламову, но что он сказал? Что Кронид уходил, потом вернулся, и лишь тогда
раздался крик Виктора. Значит, в момент гибели Виктора Кронид был на Бете. И
ничего другого Харламов сказать не мог. Он цеплялся за свое алиби и ради
него охранял алиби Кронида. Итак, улики, правда, лишь косвенные, были против
Харламова. И тут я решился задать вопрос о Чернигове. То, что не имело
последствий в случае Андрея Филипповича, у которого совесть была совершенно
чиста, сработало в отношении Харламова. Он понимал, что сфабрикованное алиби
рухнуло. Разоблачение надвигалось.
Остался последний шанс - бежать и постараться скрыться или, быть может,
достичь границы. Нервы у Харламова не выдержали, и он решил этот шанс
использовать. Вот, собственно, и все.
Олег сел, вынул платок и вытер вспотевшее лицо.
- Послушай, Олег, а почему вы решили, что Харламов военный преступник?
- спросил Б. В.
- Как почему? - возмутился Олег. - А сфабрикованное алиби, а поведение
Харламова во время следственного эксперимента, наконец, его бегство после
вопроса о Чернигове.
- Нет, вы меня не поняли. Харламов - преступник, сомнений нет. Но
почему именно военный? Мало ли что могло быть в прошлом у Харламова. А
Бойченко мог встретиться с ним где угодно, в любом городе, в Москве,
наконец. А вы уверены, что Харламов не бывал в Москве? Ваш вопрос о
Чернигове просто вспугнул его, показал, что его прошлым заинтересовались.
Чернигов, военный преступник - это же фантазия. Можно строить гипотезы, но
зачем фантазировать.
- Я догадалась, я вспомнила, - воскликнула Марина, - Виктор был
заседателем, он мог встретить Харламова в суде...
- Подожди, Марина, - вмешался в спор Петрович, - что Харламов
преступник - сомнений у меня нет. Игорь и Олег его разоблачили, и за это им
большое спасибо. А вот что толкнуло его на преступление, догадками не
решить. Тут надо разобраться в прежней жизни и Харламова и Бойченко. Думаю,
через некоторое время и в этом будет ясность. Есть другой вопрос: более года
жили вместе, работали, ели-пили и не разглядели негодяя. Как же так?
Нелегкий это вопрос. У Харламова, видимо, была одна задача - отсидеться
у нас. Вот он и старался - вел себя скромно, трудолюбие показывал, фронтовые
эпизоды сочинял. Не знаю, не вижу сейчас, как его можно было разоблачить...
Ну да ладно. Все это уже позади, и сегодня у нас особый день. Давайте это
отметим и заодно по доброму русскому обычаю помянем Виктора.
- Борис Владимирович, что если на сегодняшний вечер отменить сухой
закон? - закончил он при общем одобрении.
Наступила весна, дорога очистилась от снега, и вскоре приехала
опергруппа милиции. Познакомились они с медицинским актом, описанием гибели
Бойченко и последующих событий, побывали на Альфе и Бете и даже спустились к
подножию обрыва, где мы нашли тело Виктора. Фотографировали, измеряли
расстояния, беседовали с каждым из нас и через два дня отбыли. А в середине
сентября приехал товарищ из областной прокуратуры.
Вечером все сотрудники лаборатории собрались в столовой. Прокурор
сообщил, что летом один альпинист провалился в расселину скалы километрах в
двадцати от нашей базы. Спасательная партия опустилась на дно и обнаружила в
сугробе не растаявшего снега замерзшее тело Харламова. По фотографии из
личного дела и по дактилокарте трупа было установлено, что под этой фамилией
скрывался опасный преступник, который бежал из заключения и вновь совершил
тяжкое преступление.
- Военный преступник? - спросил Б. В., подмигнув Олегу.
- Нет, почему военный? - удивился прокурор. - Уголовник, бандит. Вас,
конечно, интересует, что общего Могло быть у Бойченко с уголовником? Ведь
корни трагедии, которая разыгралась на ваших глазах, действительно уходят в
их прошлое. Так вот, этот вопрос тщательно выяснялся. Никаких связей с
преступным миром у вашего товарища не было. Произошла случайная встреча. Три
года назад человек, которого вы знали под фамилией Харламов, был арестован.
Судебное разбирательство происходило в Москве. В составе суда был народный
заседатель Бойченко.
- Я говорила, я говорила про заседателя, - воскликнула Марина.
- Вот видите, девушка оказалась самой проницательной среди вас, -
пошутил прокурор. - Ну, а дальше все легко себе представить, - продолжал он.
- Бойченко приезжает в лабораторию и среди сотрудников узнает преступника.
Узнает и не верит. Мучается сомнениями. Пытается выяснить и выдает себя.
Возможно, что Харламов первый узнал заседателя. Ведь Бойченко мало изменился
за четыре года. Так или иначе Харламову грозило разоблачение и суровое
наказание. Может быть, самое суровое. Вот он ж решился убрать Бойченко.
Такие, как Харламов, не останавливаются перед новым преступлением. Несколько
слов о правовой основе вашей деятельности. Здесь все в порядке. Транспортные
связи с вашей зимовкой были прерваны до весны. В этих условиях, согласно
уголовио-процессуальному кодексу, вы обязаны были провести самостоятельное
дознание. Тут нет вопроса. Но как вам удалось столь успешно завершить его! Я
поражен. Преступник был опытный, хитрый, ложное алиби себе создал. Право, я
удивлен. Жаль, молодые люди увлечены физикой. А то я бы посоветовал им пойти
на юридический.
Утром прокурор уехал, а мы направились на Альфу, на Бету, к своим
приборам, счетчикам, усилителям.
Так закончилась трагическая история, участником которой я был в дни
своей молодости.
Last-modified: Sat, 20 Mar 1999 15:12:07 GMT