Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     Origin: Электронная библиотека Алексея Снежинского
---------------------------------------------------------------

     В  дежурной части Петровки, 38  комната  для сотрудников, выезжающих на
происшествия,  имеет  вид казенный,  но  в  ней  есть  все, что  дает  людям
возможность прилечь  отдохнуть  или чем-то заняться между  выездами.  Дело к
вечеру. Знаменский и Томин скучают, Кибрит что-то вяжет на спицах.
     -- Давненько мы  не  дежурили втроем, -- говорит Пал  Палыч, откладывая
газету.
     -- Если  мне  не  изменяет  память, ровно  два  с половиной месяца,  --
доносится с дивана, где расположился Томин.
     -- Тебе никогда не изменяет память, Шурик.
     -- И чувство юмора, Зинуля, чувство юмора!
     --  Ну,  сегодня  с десяти утра ты  пытался  шутить всего раза  три, не
больше.
     --  Да  и  то  неудачно,  -- лениво  подковыривает  Знаменский.  --  Мы
улыбались только из вежливости.
     -- Большое  мерси,  я  вам  это  припомню...  Может, ты наконец бросишь
считать свои петли?
     -- Тогда я собьюсь с узора!
     --  Кошмарная  перспектива!..  Паша, ты бы поверил,  что она увлекается
такой ерундой?
     -- С трудом.
     -- Почему ерундой?
     -- Потому что ты, Зинаида, интеллектуальная женщина...
     -- Шурик, надоедает быть интеллектуальной. Хочется иногда побыть просто
женщиной.
     -- И что себе вяжет "просто женщина"? -- интересуется Пал Палыч.
     -- Шапочку.
     -- Шапочку... -- Томин морщится. -- Как трогательно!
     Из динамика раздается каркающий голос:
     --  Дежурная  группа:  эксперт  Кибрит,  инспектор Томин,  следо╜ватель
Знаменский  --  на  выезд.  Разбойное  нападение  на  кварти╜ру.  Отравление
потерпевших газом. Сыромятническая, 34...
     -- В моем доме? -- ахает Томин.
     -- ...подъезд второй, квартира шестнадцать.
     -- Невероятно...  Это  же Петуховы! Чета пенсионеров, их  квар╜тира под
нами...  -- удивляется Томин, вместе со всеми  быстро собираясь. --  Они еще
все требовали, чтобы я ходил в мягких тапочках!

     * * *

     В прихожей двухкомнатной квартиры Петуховых теснятся Знаменский, Томин,
Кибрит,  участковый уполномоченный,  по╜нятые  и  фотограф.  Отсюда частично
виден  разгром  внутри: распахнутые шкафы, разбросанные по полу вещи, ящики,
вынутые из комода. Половик в коридоре сбит комком и сдвинут к стене,  на нем
валяется шляпа. Некстати громко звучит веселая музыка -- включен приемник.
     Фотограф щелкает аппаратом, взглянув под ноги, немного ступает вперед и
снова щелкает. Кибрит в резиновых перчатках поднимает шляпу, оглядев, кладет
на стул.  Осторожно  разворачивает и осматривает половик. Томин и Знаменский
разговаривают с участковым.
     -- Что сказал врач?
     --  Врач  сказал   --  надежда  есть,  товарищ  старший  инспектор,  --
участковый старается говорить официально, но то и дело сбивает╜ся на бытовой
тон. -- Потерпевших оглушили  ударом по  голове, но не сильно.  Однако потом
они наглотались газу... От всего этого сердечные припадки у обоих.
     -- Они были в сознании?
     -- Какое там...
     -- Расскажите, пожалуйста, по порядку, -- просит Знаменский.
     -- Есть, товарищ майор. От  граждан  из  квартиры  пятнадцать  поступил
сигнал  об  утечке  газа.  Аварийная  установила,  что  газ проникает  через
вентиляционное  отверстие  в  кухне, видимо,  из  соседней  квартиры... этой
самой, значит, потому что вытяжной ход у них общий.
     --  Ясно.  Минуточку, --  прерывает  Томин.  --  Зина,  нельзя  ли  нам
выключить эту музыку?
     --  Чтобы  добраться  до приемника, надо отработать вход. По воздуху  я
порхать не умею.
     -- Извини. Продолжайте, пожалуйста.
     --  Когда на звонки  и  стук в  данную квартиру никто не отозвал╜ся,  а
соседка сказала, что Петуховых дома нет, вызвали меня и вскрыли дверь.
     -- Кто сюда входил?
     -- Только  я, потому  как  сразу оценил  обстановку... Прошел на кухню,
перекрыл  газ  и вызвал  "скорую". Ну,  а потом,  конечно, врач с
санитарами. Но я следил, чтобы ни за что не хватались.
     Музыка  наконец  смолкает:  "Можете  войти!" -- разрешает  Кибрит.  Все
направляются  к  двери   первой  комнаты,   приостанав╜ливаются  на  пороге.
Подсвечивая себе специальной лампой, Кибрит разглядывает  разбитый цветочный
горшок, шкаф.
     -- Следов слишком много. Боюсь, все хозяйские.
     -- Типичная  картина ограбления  без точного наводчика, -- констатирует
Пал Палыч.
     -- Да что у  них было взять-то? Товарищ инспектор,  вот вы как  человек
здешний...
     --  Деньги. Сын  много лет работает на Севере,  высылал  им,  собирался
купить машину, -- прихватив носовым платком, Томин поднимает с пола семейную
фотографию. -- Снялись года два назад, в последний его приезд...
     -- Ты хорошо его знаешь? -- вглядывается Знаменский в фото╜графию.
     -- Одно время родители с ним  намаялись... нет, без уголовщи╜ны, просто
стойко бездельничал. Потом взялся за ум.

     * * *

     Тот,  о  ком  речь,  находится  за   тысячи  километров.  В  просторной
бревенчатой избе в компании троих  мужчин рабочего вида Борис Петухов играет
в преферанс.
     -- Кто не рискует, тот шампанского не пьет! -- объявляет он, делая ход.
     -- Под игрока -- с симака!
     -- Без одной.
     -- Без двух.
     -- С тобой, Петухов, только в дочки-матери играть, -- сердится партнер.
     -- Ну уж, -- ворчит Петухов, сам чувствуя, что сплоховал.
     -- Где тебя прошлое воскресенье носило?
     -- А он, братцы, клюкву собирал!  Ей-бо!  С болота еще и снег путем  не
сошел, а он целое воскресенье на коленках ползал!
     -- Ну и что? -- ощетинивается Петухов.
     -- Да на что тебе клюква, чудак человек?
     -- Он папаше с мамашей отправит!
     -- Ну и что? Витамины. Пусть кисель варят, вам жалко?
     --  Клюкву твой папаша и в Москве добудет,  тем более -- без пяти минут
академик.
     -- Охота при таких родителях за Полярным кругом торчать!

     * * *

     Осмотр переместился в кухню.  Здесь тоже кавардак,  следы беспорядочных
поисков.
     --  Вот  так  лежали  потерпевшие.  Рядом.  --  Участковый  очерчи╜вает
пространство над полом.
     -- Фрамугу открыли вы?
     -- Да, товарищ майор, необходимо  было проветрить. Газ пере╜крыл краном
на трубе, а плиту оставил как есть, -- он указывает на кастрюлю со сбежавшим
молоком, горелка под которой открыта до отказа.
     Кибрит трогает ладонью кастрюлю.
     -- Скажите, когда вы вошли, над молоком поднимался пар?
     -- Н-нет...  -- отвечает участковый. -- Я думаю, молоко давно сбежало и
загасило горелку, тут уж было не продохнуть.
     Кибрит заглядывает  под  кастрюлю --  на  конфорку, снова прик╜ладывает
руку к кастрюле.
     -- Совсем холодная... Томин, мне нужна от нее крышка.
     -- Момент!  --  Он осматривает кухню, ни к чему не прикасаясь.  --  Вот
она! Дать? -- Отведя занавеску, показывает крышку на подоконнике.
     --  Нет-нет,   сама!  --   Кибрит   осторожно  берет  крышку  за  края,
поворачивает  к свету. -- Ею пользовались...  изнутри энергично  осаживались
пары.
     -- И на подоконнике влажный круг. -- Томин наклоняется.
     -- Пал Палыч! Взгляни, под другой конфоркой тоже шлепки молочной пены.
     -- Да. --  Оборачивается к понятым. -- Для протокола  важно,  чтобы  вы
себе уяснили: кран, потеки на кастрюле, на конфорке подгоревшее молоко...
     -- Мы все запомнили, не беспокойтесь!
     --  Тогда можете пока побыть  в  коридоре. Ну? -- спрашивает  у Кибрит,
когда понятые выходят.
     --  По-моему,  дело  было  так. Молоко  побежало,  кто-то из  Петуховых
поскорей  сдвинул  его  на  свободную  конфорку.  Здесь  оно успело  немного
перелиться  через  край.  Горелку,  конечно,  выклю╜чили,  кастрюлю  накрыли
крышкой.
     --  А  потом тот, кому это понадобилось, поставил ее на старое  место и
отвернул газ?
     Участковый чешет в затылке.
     --  Получается, преступник  использовал маскировку?  Что  без  мокрухи?
Дескать, горелку залило, а я ни при чем?
     --   Предусмотрительный   гражданин,  --   вступает   Томин.   --   Для
правдоподобия даже крышку опять снял. Под крышкой ведь молоко не кипятят.
     -- Но ни одна  хозяйка  не положит ее на пыльное окно вот так, изнанкой
вниз. И не запустит огонь на всю катушку.
     -- И все это в моем доме! -- крутит головой Томин. -- Обойду соседей.
     Кибрит опыляет порошком ручки кастрюли, затем крышку и всматривается
     -- Пал Палыч, вообще никаких отпечатков! Стерты.

     * * *

     В этом доме Томин живет со школьных лет, хотя мать упорно называет  его
родиной  Киев,  где  он провел  детство. Естественно, все тут так или  иначе
знакомы и, тычась из квартиры в квартиру, представляться Томину не надо.
     --  На  этих днях к Петуховым не  ходили посторонние? -- спра╜шивает он
соседа по лестничной площадке.  --  Может быть, с телефонной станции или там
мышей морить?
     -- Не замечал,  Александр Николаевич... Я  их утром видел. Спускаюсь за
почтой, а они навстречу, и оба такие оживленные. Вот жизнь!..
     --  Петуховы?  -- переспрашивает  женщина  ниже  этажом.  -- Старенькие
неразлучники?
     -- Вы не слыхали у них шума?
     -- Мы минут десять как вошли... А что такое?
     -- Извините, рассказывать некогда.
     -- Александр Николаевич, погодите! Объясните же!..
     Набегавшись  впустую  по  лестнице,  Томин заглядывает и  в собственную
квартиру.
     --  Ой,  Сашко!  -- восклицает мать. --  У  нас  тут  ужас что,  ты  не
представляешь!
     --  Представляю, мама,  я уже  полтора  часа  в  доме.  Дай чего-нибудь
попить.
     -- Молока?
     -- С молоком гадкие  ассоциации. Компота  не осталось?..  Вот  спасибо.
Скажи, часов  около трех-четырех снизу не доносились  какие-нибудь необычные
звуки?
     -- Теперь мне мерещится все на  свете: и грохот, и стоны. Но я сама так
грохотала сковородками...
     -- В честь чего?
     -- Да получила письмо из Киева... неважно. Что Петуховы?
     -- Пока гадательно. У них есть родня?
     -- Анну  Ивановну иногда навещала сестра. Она живет  где-то недалеко, в
Дубровках. Зовут, кажется... да, Надежда Ивановна.
     -- Фамилии, случаем, не знаешь?
     -- Нет. Единственно знаю, что замужем не была.
     -- И то шерсти клок. Пошел, пока.
     -- Когда вернешься-то?
     -- Забегу утром поспать часа два.
     В квартире  Петуховых работа продолжается: осмотр места происшествия --
мероприятие многочасовое. Томин разговаривает по телефону с отделом:
     -- От слова "петух", Петухова. Записал? Выясни девичью фамилию. Под той
же  фамилией  в Дубровках проживает  ее сестра,  Надежда  Ивановна. Надо  ее
разыскать. Все. -- Он кладет трубку и спрашивает Кибрит,  которая присела на
минутку отдохнуть:
     -- Что, Зинаида, никаких концов?
     -- Во всяком случае,  действовали не в одиночку, --  слишком трудоемкое
дело устроить такой разгром...
     -- Похоже, тетя Катя вернулась.
     Тетя  Катя,  очень пожилая и тучная, живет дверь  в дверь с Петуховыми.
Пыхтя и  отдуваясь после  подъема  по лестнице, она раздевает двоих  внуков,
приведенных из детсада. Томин начинает помогать.
     -- Тетя Катя, это вы сказали участковому, что Петуховых нет дома?
     -- Я, милок, я.
     -- Почему?
     -- Да собирались они куда-то. Не зазря же машину вызывали?
     -- Что за машину?
     --  Ну,  стало  быть, подтирала  я в прихожей  пол. Слышу, по  лестнице
кто-то топает... мужицким шагом.  У  Петуховой  двери  стал.  А у  их  радио
играет. Видать, он позвонился, да те не услыха╜ли. Тогда стукнул три раза. И
спрашивает  здоровенным  таким  голосом:  "Такси заказывали?..  А  чего  же,
говорит, не выходите? Выходите скорей, мне стоять некогда!"
     -- А кто из квартиры ответил?
     -- Не знаю,  Сашенька...  Мне бы,  дура, прислушаться, да город, всякое
любопытство отшибает. Ну ты  подумай: рядом людей чуть не убили,  а мне даже
рассказать нечего!

     * * *

     Эта  единственная ниточка, потянувшаяся с места  преступле╜ния, привела
Томина в Центральную диспетчерскую такси.
     Длинный  зал  заставлен  столами  вдоль   одной  стены.  На  столах  --
телефонные  аппараты;  при вызове на  них  зажигаются  сигнальные  лампочки.
Большой  стенд с подробной схемой  города  сплошь  улеплен кармашками,  куда
складываются бланки заказов в зависимости от места и времени вызова. Чуть на
отшибе  --  место  старшей  по  смене.  В  глубине,  за барьером,  отдельное
помещение  с  застекленными  кабинками  для  работы  радиогруппы.   Позывные
диспетчерской -- "Букет".
     Специфический, никакому иному  учреждению не свойствен╜ный звуковой фон
складывается  из  непрерывных  переговоров  с  клиентами  и  шоферами.  Если
вслушаться в этот четко организованный гомон, то в нем ощущается напряженное
дыхание огром╜ного города...
     Томин,   слегка   оглушенный,  беседует  со   старшей  --  деловитой  и
неторопливой женщиной средних лет.
     -- Заказ на  фамилию "Петухов" я нашла, --  улыбается  она.  --  Принят
накануне. Выполнил его шофер машины 12-20.
     -- Очень интересно, как выполнил.
     -- Шофер на хорошем счету, жалоб не поступало...
     -- Обязан срочно с ним переговорить, Галина Сергеевна.
     -- Пожалуйста, машина с радиотелефоном.
     -- Мой разговор не для эфира.
     Старшая перестает улыбаться.
     -- Придется снимать с линии? Что-то случилось?
     -- Придется снимать...
     ...Томин успел встретиться с шофером и вернуться, а Знаменс╜кий все еще
пишет протокол, и в коридоре подремывают сморив╜шиеся понятые...

     * * *

     Назавтра шофера допрашивает уже  Пал  Палыч.  Показания приходится, что
называется, тянуть клещами: этот человек,  резкий и замкнутый, решительно не
расположен к душевным излияниям.
     -- Вы всегда так разговариваете, Кирпичов?
     -- Я не девушка, и мы с вами не танго танцуем. Чего ради улыбаться?
     -- А чего ради огрызаться?
     --  Вчера  план сорвали,  сегодня  выходной  кошке  под  хвост.  И  еще
любезничай...
     -- Ладно, без любезностей проживаем. А как насчет откровен╜ности?
     -- Да я же все рассказал! Вчера еще! Этому вашему...
     -- Старшему инспектору Томину.
     -- Пусть инспектору. А теперь обратно по новой?
     -- Обратно.
     -- Ладно. Подал машину, сели пассажиры, отвез, куда сказали, поехал  по
следующему адресу.
     -- Сколько было пассажиров?
     -- Двое.
     -- Женщины, мужчины?
     -- Ну мужчины!
     -- Молодые, старые?
     -- Средние.
     -- Багажник не открывали?
     -- Не было у них вещей.
     -- Совсем с пустыми руками?
     -- Какая-то ерундовая корзиночка и шампанское в газете.
     -- Раз в газете, почему думаете, что шампанское?
     -- Не видно, что ли?
     -- Где высадили?
     -- Где-то у метро...
     Пауза. Знаменский задумчиво смотрит на шофера.
     -- Давайте попробуем сначала, -- говорит он.
     -- Опять сначала?!
     --  Обязательно. Итак,  вы подъехали  к дому  и остановились. Пассажиры
вышли к вам сразу?
     -- Сразу выходить сознательности не хватает. Приедешь и торчишь...
     -- Вы не связывались с Петуховыми через "Букет"?
     -- До "Букета" не больно докричишься.
     -- А сами не ходили поторапливать?
     -- Чего ради переться на пятый этаж?
     -- Откуда же вам известно, что квартира на пятом этаже?
     --  Вы меня на пушку не берите? -- раздражается Кирпичов после короткой
заминки. -- А если пассажиры сами помянули про этаж? Допустимо, нет?
     -- О чем они еще говорили?
     -- Не прислушивался.
     -- Странно: запомнили единственную пустячную деталь -- пятый этаж.
     Кирпичов  молчит,  и   Знаменский   внимательно  за   ним   наблю╜дает.
Некрасивое,  но выразительное  и осмысленное  лицо,  боль╜шие трудовые руки,
непритязательный серый  костюм и  единст╜венная,  пожалуй, дань моде во всем
облике -- длинные волосы.
     --  Еще  разговаривали  про  какую-то  клюкву,  --  говорит,  нако╜нец,
Кирпичов.
     -- Вероятно, про развесистую?
     --  Совершенно  точно.   Была,  мол,  клюква   обыкновенная,   а  стала
развестистая.
     --  Нашли место для шуток, Кирпичов! Вы отдаете себе отчет, почему  нас
интересует рейс к Петуховым?
     -- Ну... что-то там стряслось...
     -- Ваш приезд по времени совпал с преступлением в их кварти╜ре.
     -- Ну совпал. И что?.. Я виноват?.. Почему меня таскают?..
     -- Потому, что вы везли не Петуховых, Кирпичов. Вы везли преступников.
     -- У них на  лбу  не написано, кто они есть! Мне сказали фами╜лию  -- я
везу.
     -- Тогда  еще раз сначала. Двое мужчин сели в машину и назвали фамилию,
на которую сделан заказ. Так?
     -- Так.
     --   Диспетчер  помнит,   что   не  смогла  дозвониться   Петуховым   и
предупредить, что машина выслана. Вы  говорите, у них не были. Откуда же  те
двое могли знать, что Петуховы на четыре пятнад╜цать вызвали такси?
     Кирпичов, смешавшись, подыскивает ответ:
     -- Может... может, они у хозяев спросили...
     -- Хозяева были уже неспособны ответить, Кирпичов.
     Тот дрогнул бровями.
     -- Их... насмерть?..
     -- Поднимались вы к Петуховым?
     -- Нет!
     -- У  таксистов  прекрасная профессиональная память.  И  прош╜ли  всего
сутки. Опишите, пожалуйста, внешность ваших пассажи╜ров.
     -- Мое дело следить за проезжей частью, а не пассажирами любоваться.
     -- Если вам их покажут, узнаете?
     -- Покажут? -- На  лице Кирпичова сменяются испуг,  радость, недоверие.
--  Но  разве...  Разве их нашли? Поймали?.. -- Верх  берет осторожность. --
Нет, не узнаю.

     * * *

     -- Значит, и тебе врет? -- спрашивает Томин, когда  тройка собирается у
Знаменского.
     -- Врет. И не вполне ясно, почему.
     --  Но,  Павел, когда человек  знает -- произошло преступление и  он не
причастен, зачем ложь?
     -- Врет -- значит, имеет причину,  -- поддерживает Томин. -- А в  таком
деле иметь причину врать... -- Звонит  телефон, он берет трубку. -- Да... Ну
молодец, вези скорей! Что?.. Ладно, пусть покормит рыбок... Сестру Петуховой
тебе доставят минут через сорок, -- говорит он  Знаменскому.  -- Она  старая
дева и держит три аквариума. Зинаида, что практически дал осмотр?
     -- Очень мало.
     -- Крушили все подряд -- и никаких следов?
     -- Да, вот и так бывает.
     -- Ну, а замок?
     -- Хороший замок. Даже  со специальным  инструментом пово╜зишься,  пока
вскроешь. И в механизме ни малейших царапин. Дверь открыли сами  Петуховы. А
если кто-то снаружи, то идеаль╜но подходящим ключом.
     --  Ваше счастье, что в этом деле  есть  хоть один  правдивый и немного
соображающий  свидетель.  Некто Томин.  Так  вот что  я вам скажу.  Петуховы
никогда не впустили бы незнакомого чело╜века. Звонят однажды: "К нам ломится
подозрительный   мужчи╜на!"   Спускаюсь.   На   площадке    топчется   новый
водопроводчик из ЖЭКа. Немного под мухой, но вполне культурно объясняет, что
явился по  собственному их вызову -- чинить кран. Или: дня два назад я занес
их любимый журнал "Здоровье" --  по ошибке сунули к нам  в ящик. Слышу из-за
двери: "Ах,  Шурик, громадное спасибо!" Но,  прежде  чем  открыть,  накинули
цепочку  -- убедиться, что  действительно  я. Понимаете, у  них это железный
рефлекс. Так  что  надо искать среди знакомых, и  притом  тех, кто  знал про
деньги.
     --  Извини,  перебью,  --  постукивает  карандашом Знаменский.  --  Вот
квитанция  прачечной.  Я  туда  звонил.  Белье  брали  на  дому  и домой  же
привозили.  Как ты просунешь узел в щелку, не  сняв цепочки? То  же  самое с
переводами  от  сына.  Чтобы  получить   деньги,  надо  предъявить  паспорт,
расписаться.
     -- У  Петуховых примитивно стащили  ключ  из  кармана,  -- предполагает
Кибрит.
     -- У-у, какая поднялась бы  паника! И меня непременно призва╜ли бы  для
консультации: что надежней -- сменить замок  или врезать два дополнительных.
Нет уж, тут вы со мной не спорьте. -- Томин достает  исписанный лист. -- Вот
тебе, Паша, список их близких,  соседей и прочее. Судимых,  увы,  нет. А эта
пригласитель╜ная открытка выпала из кармана Петухова в больнице.
     -- Вон  они куда собирались! Банкет  по случаю семидесятиле╜тия друга и
бывшего сослуживца... Бутылка  шампанского?.. -- вспоминает  Знаменский.  --
Гм...
     Томин кружит по кабинету.
     --  Как вы думаете, о  чем Петухов  говорил в  бреду ночь  напро╜лет? О
салате  и  огурцах!  Что сильная  засуха,  и надо их ехать поливать.  Просто
терпения нет:  мы тычемся  в потемках, а  старич╜ки лежат помалкивают и  все
знают... Попытаюсь еще раз прор╜ваться в больницу.
     И  Томин  прорвался-таки к Петуховой,  состояние которой полегче, чем у
мужа.
     Иссиня-бледная,  с  перебинтованной головой  лежит  она  на  больничной
койке.
     -- Анна Ивановна!.. Анна Ивановна, вы меня не узнаете?.. Я  из квартиры
наверху, Томин.
     -- Здравствуйте, Сашенька, -- шепчет Петухова.
     -- Как самочувствие?
     -- Все болит...
     -- Анна Ивановна, одно слово -- кто?
     -- Не видела, Сашенька.
     -- Но как все случилось?
     --  Афанасий  Ильич  пошел  отпирать...  потом  слышу  --  голоса...  Я
выглянула из кухни... а он лежит... И дальше не помню...
     -- Вы кого-нибудь в это время ждали?
     -- Никого.
     -- Анна Ивановна, если хоть малейшее подозрение... Нет?
     Петухова слабо качает головой.
     -- А деньги находились в квартире? Где они были спрятаны?
     Петухова закрывает глаза.
     -- Просто так... лежали, -- и жалко, по-детски всхлипывает.

     * * *

     Надежда Ивановна, сестра Петуховой, до появления на Пет╜ровке ведать не
ведала  о несчастье.  Не ведала она, как выясни╜лось, и о том,  что Петуховы
скопили   за  последние  два-три  года  круглую  сумму.  И  теперь,  сидя  у
Знаменского, Надежда Ивановна нет-нет да и  утрет слезу. Но показания ее "не
деформированы"  волнением   или   обидой.  Пал   Палыч   чувствует,  что  на
объективность этой женщины можно положиться.
     -- Не понимаю, зачем деньги держали дома? -- недоумевает он.
     -- Психология. В сберегательной книжке только цифры, а если дома, можно
и поглядеть  и пощупать. Они небось  в эти  деньги едва верили!.. Символ это
для них был, я так представляю.
     -- Символ обеспеченности?
     -- Нет.  Что Борис  наконец  в  люди вышел. Ведь  столько  лет  никакой
надежды...
     -- А то, что с  чужими  людьми  делились, а родной  сестре -- ни слова,
тоже психология?
     -- Психология, -- вздохнув, подтверждает Надежда  Ивановна.  --  Но это
такое -- вовсе семейное, тут не к месту.
     -- Все-таки рассказали бы, если не секрет.
     -- Да неловко выйдет: сестра в беде,  а я  ее вроде судить  стану... Ну
ладно, расскажу, вы только не передавайте. Брат у нас был, Семен. Женился он
на  вдове, еще и с ребенком. Бабенка, правду сказать, вздорная  попалась. Но
мальчика я привечала -- книжки там разные... когда рубашечку купишь.  Родной
--  не родной, а  все племянник. Особенно, как  Семен умер. Жалко, знаете. А
Петухо╜вы совсем  наоборот:  у  нас,  говорят, теперь  ничего общего,  брось
мальчишку приваживать, накличешь беды.
     -- Какая ж от мальчика беда?
     -- Да правду сказать, непутевый он, Генка... Двадцать два уже,  а все к
делу определиться  не может, мотается из  стороны в  сторону. Иногда  сердце
замирает: ну как с пути собьется!
     -- У Петуховых он бывал?
     -- Зачем ходить, куда не зовут? Раз в год забежит...
     -- И вы связываете их скрытность с вашим отношением к племяннику?
     --  Другого  и придумать  не могу! Наверно,  опасались,  что  на  Генку
просить стану. Но разве я бы стала?! Понимая их психоло╜гию.
     -- А Гене сейчас нужны деньги?
     -- Да  вечно ему  нужны  деньги.  То в  биллиард проиграется, то  вдруг
магнитофон в долг купит. Шалая голова.

     * * *

     Мелькнувшее у Знаменского подозрение тотчас проверено.
     -- Парня уже месяц нет в Москве, -- говорит Томин. -- Он отпадает.
     -- Что ж, отчасти рад. Было бы жаль тетушку: у нее только рыбки да этот
Генка.
     -- Ты себя пожалей. Да и меня не мешает. Спроси,  сколько я спал за эти
трое суток... Кто у тебя на очереди?
     -- Те, что помечены крестиком.
     Томин просматривает список на столе.
     -- Крестики-нолики... А что означают галочки?
     -- Что человек  слышал про деньги. Одна галочка -- от самих  Петуховых,
две  --  из  вторых или  третьих  рук... Мне  не ясен принцип,  по  которому
Петуховы откровенничали. Отчего именно с этими людьми?
     Томин снова читает список.
     --  Да  случайный набор...  может  быть, вот что  --  реванш. Успе╜хами
Бориса козыряли перед теми, кто в прежние времена его презирал.
     -- Может  быть,  если искать логические связи. Если вообще не сработала
цепь случайностей.
     -- Ой, не накличь худший вариант. От цепи случайностей до цепи улик две
пары ботинок сносишь...
     В  дверь  кабинета  постучали,  и на  пороге  появилась  встрево╜женная
пожилая женщина с повесткой в руке.
     -- Здравствуйте. Мне к следователю Знаменскому.
     -- Прошу.
     -- Загляну попозже, -- говорит Томин, выходя.
     -- Садитесь, пожалуйста. Ваша фамилия?..
     -- Буркова.
     --  Я пригласил  вас  побеседовать  по  делу  бывших ваших  соседей  --
Петуховых.
     Соседка не сразу понимает.
     -- По делу Петуховых?.. Ну тут уж ошибка! Петуховы не такие люди! Какое
на них может быть дело, что вы!

     * * *

     Пока  Пал  Палыч  объясняет, каково  "дело Петуховых",  Томину приносят
новости.
     --   Кирпичов  в  прошлом  судим  по  статье  восемьдесят  девятой,  --
рассказывает  сотрудник   угрозыска  Данилов.  --  Приговор  я  читал,  суть
следующая. Работал  шофером  на хладокомбинате, возил мороженое мясо, рыбу и
прочее. Ну  и сколотилась там компания. Сбывали, что поценней, налево. Когда
до них добра╜лись, потянули и Кирпичова. Насколько  он  был причастен, точно
не известно. Вины за собой не признавал, в суде держался вызы╜вающе. Словом,
дали два года...

     * * *

     -- У Петуховых мало кто  бывал-то, -- вспоминает соседка. -- Конечно, я
кого-нибудь могла забыть, пятый год, как мы перееха╜ли.
     -- Значит, кроме тех, кого вы назвали...
     --  Ой,  дай тех называть даже совестно! Нельзя и подумать, чтоб они!..
Прямо  не  верится --  недели не  прошло, как  я Анну  Иванов╜ну  встретила.
Давным-давно не видались, а  тут нос к  носу в магазине...  Но,  извините, я
болтаю, а ваше время, наверно, доро╜го.
     -- Разве  вы болтаете?  -- шутливо  возражает Знаменский. --  Вы  даете
показания. Рассказывайте, пожалуйста.
     -- Что же рассказывать?
     -- Вот хотя бы как вы встретились в магазине.
     -- Да?.. Ну встретились, расцеловались,  и  пошел,  конечно,  разговор.
Пока вместе в кассу стояли, потом к прилавку, все новости успели выложить. В
очереди над нами подшучивали: "Взяли две старушки по одной чекушке". Мы ведь
где столкну╜лись-то? В винном отделе!
     -- Что же Петухова купила?
     -- Шампанское. Кому-то на именины. А я водку брала, меня очередь больше
одобрила.
     -- Говорила Петухова о сыне?
     --  Еще  бы!  Свет  в окне. Курсы какие-то  заочно кончил, работа╜ет на
Севере начальником,  не  помню  чего.  Еще  хвалила, какой заботливый  стал,
посылки шлет: то варежки на  оленьем меху, то рыбу вяленую, а на днях вот со
специальным человеком клюквы корзину отправил.
     -- Клюквы?
     -- Да, я тоже удивилась -- в такую даль!
     -- Не помните дословно: "корзину" или "корзиночку" клюк╜вы?
     -- Пожалуй, среднее -- "корзинку".
     -- Среднее... Простите, что перебил.
     -- Ну еще она как раз про эти несчастные деньги... Борису, дескать, что
рубль, что копейка -- все готов по ветру пустить, поэтому домой переводит, а
мы складываем в заветную шкатулоч╜ку. Говорит, как на машину наберем, так он
возвратится.
     -- Кто-нибудь из окружающих мог это слышать?
     Примолкнув, соседка осмысливает значение вопроса и пугает╜ся:
     -- Бог ты мой!.. Мне бы ее остановить! Конечно, могли слы╜шать!

     * * *

     Разговаривая с Томиным, Данилов подводит итог:
     --  По-моему,  совпадение подозрительное. Мало  того, что  сам Кирпичов
сидел, еще рецидивист Санатюк рядом.
     -- Давно освободился?
     -- Около трех лет. Правда, стар, почти семьдесят. Но такой -- до смерти
волк. Есть слушок, к нему ходят "советоваться". И  подска╜жет, у кого брать,
и механику обмозгует.
     -- Спасибо, Костя, за службу! Интересно, что теперь Кирпичов запоет!
     На Знаменского, однако, новость не произвела большого впе╜чатления.
     --  Боюсь,  Саша, он  запоет  прежнюю песню.  О  судимости  имел  право
умолчать  --  судимость  за  давностью снята. А то, что в одном  дворе живет
матерый  уголовник...  Может,  он  с  ним  не  здоровает╜ся.  --  Пал  Палыч
останавливает Томина,  который  порывается что-то  сказать.  -- Саша,  я  не
зачеркиваю  сделанного! Сделано много, сделано  быстро. Но прежде  чем снова
браться за Кирпичова, мне надо больше.
     -- А конкретно: чего ваша душенька желает, чтобы допросить уже с полным
комфортом? -- сварливо спрашивает Томин.
     -- Ну, слушай, не тебя учить!
     --  А  то поучил  бы!.. Ладно, очень эта  история в  печенках сидит!  И
немудрено,  что сидит в печенках, если  послушать вечерний разговор Томина с
матерью.
     --  Меня  поражает  твоя  беспечность!  Те  гуляют  на  свободе,  а  он
преспокойно собирается в гости!
     -- У Зинаиды день рождения. Чистая рубашка найдется?
     -- В шкафу.
     -- Ты же всегда ворчала, что я слишком много работаю.
     -- В данном случае --  дело  другое, Сашко.  Это  уже  вопрос  семейной
чести!  Я боюсь нос за  дверь  показать: кто-нибудь  встре╜чается и  требует
новостей.
     -- Мама, для меня каждое дело -- вопрос чести.
     -- Ах-ах-ах!.. Воротничок подверни... И Зиночке кланяйся!

     * * *

     -- Мама шлет тебе поклон. -- Томин кланяется.
     -- Спасибо, Шурик, получилось очень грациозно.
     Друзья пришли в числе первых гостей...
     ...А уходят последними.
     Ночная  улица обдает холодком,  но  уже отчетливо  чувствуется в городе
весна.
     -- Что невесел? Недоволен Зининым мужем? -- усмехается Пал Палыч.
     -- Напротив. Решительно  нечего возразить. Умница, спортс╜мен, без пяти
минут  доктор  наук,  приятные  друзья...  Вероятно, слегка завидую семейной
идиллии.
     -- Кто велит ходить бобылем?
     -- Никто. Захочу, будет вагон невест.
     -- На вагоне не женишься, нужна одна.
     -- Одной пока нет.
     Они приближаются к дому Томина.
     --  Ладно,  Саша,  хватит сентиментальностей. Давай решать, что  делать
дальше. Я думаю...
     Тот, глядя вверх, хватает его за руку:
     -- Стой! У Петуховых свет!
     Печати с двери Петуховых сорваны. Знаменский остается на площадке.
     Томин  тихо входит. Видит на вешалке плащ и кепку, которых здесь прежде
не было.
     -- Кто дома?
     В коридоре появляется Борис Петухов.
     -- А-а, здравствуй, Борис! -- и Томин кивает  Пал Палычу: можешь топать
домой.
     -- Здравствуйте... Кто это?.. Сашка!
     -- Что дверь не заперта?
     -- На что ее запрешь? -- Петухов указывает  на дыру от выпи╜ленного для
экспертизы замка. -- Как мои старики, не знаешь?
     --  Мать пошла  на  поправку, отца,  видимо,  тоже  вытащат. Проникнуть
можно? -- Томин накидывает цепочку и делает жест внутрь квартиры.
     -- Валяй... Извини, руку не подаю -- в земле.
     -- А что ты делаешь?
     -- Да вот цветок  сажаю...  мамин самый любимый,  -- смущенно  бормочет
Борис.
     Он проходит с Томиным в комнату и поливает  ткнутый в поллитровую банку
увядший цветок; вытирает чем попало руки, вздыхает.
     -- Загнется, наверно. Ну за каким лешим  было  горшок-то разбивать?!  И
вообще, глянь, что натворили! Сволочи!
     -- Видел, Боря. По линии угрозыска дело веду я.
     -- Вона! Слушай, я только с  самолета.  Звонил тетке, она  и телеграмму
бестолковую прислала и теперь несет ахинею, ничего толком не понял.
     --  Я пока тоже не все понял.  Поэтому, Боря, лучше мне  спраши╜вать --
тебе  отвечать.   Но  давай  перебазируемся  к  нам.  Мать   тебя  накормит,
посидим-потолкуем. Можешь и переночевать.
     -- Ладно, -- он вытаскивает поллитровку. -- Раздавим?
     -- Нет, уволь, только от стола.
     -- Тогда смысла нет ходить.
     Злясь  и вздыхая,  он  подбирает  с пола раскиданные вещи. Томин к нему
приглядывается.
     Петухов широк в плечах,  крепок и  кажется румяно-смуглым от "снежного"
загара. Но в водянистых серых глазах и голосе угады╜вается какая-то душевная
слабина.  То ли  очень  уж выбит  из  колеи случившимся, толи  так и остался
немного "хлюпиком", несмотря на все свои успехи...
     -- Скажи, Боря, родители писали регулярно?
     -- Ну! -- утвердительно произносит Петухов.
     -- В последних письмах не проскальзывали тревожные нотки? Они никого не
опасались?  Не писали что-нибудь вроде: "Часто захаживает такой-то, передает
тебе привет". А?
     -- А старики-то чего говорят?
     --  От матери мало чего узнал,  к отцу еще  не допускают... Денег  ты в
квартире не нашел?
     -- И не искал. До того ли мне сейчас, друг милый!
     -- Ты здорово  переменился.  Уважаю  твои  чувства,  Боря, но...  Какую
шкатулочку мать могла называть "заветной"?
     -- Шкатулка? Одна  всего и есть  -- которую  отец подарил. На  свадьбу,
кажется.
     -- И в ней лежали?..
     -- Ерунда всякая. Вот,  --  поднимает  опрокинутую палехскую  шкатулку,
возле которой рассыпаны вывалившиеся на пол безде╜лушки.
     -- Понимаешь, неясно, нашли деньги или нет.
     Борис смотрит на него хмурясь.
     -- Извини, я слегка не в себе...
     -- Неясно, говорю, нашли ли те деньги, что ты присылал.
     -- Да?.. -- после паузы растерянно произносит Борис.
     -- Ну да. Родители  рассказывали, что держат их дома. Но где? Почему ты
не убедил их положить на сберкнижку?
     -- А... что они еще рассказывали?
     -- Почти накопил на машину. Вернешься -- купишь.
     --  Прямо  так?.. Так  вот и говорили?! Хвастливое  старичье! --  Он  в
крайнем волнении.
     -- Да, накликали.  Но  --  не посетуй на  откровенность -- сколько они,
бывало, и краснели за тебя и челом били в разных инстанци╜ях. Ты ведь был ох
не подарочек!
     -- Ну и что?
     --  Когда-нибудь  людям хочется  наконец  моральной компенса╜ции:  "Вот
каков наш Боря, получше других!"
     -- Ну и заварилась кашка! Первый сорт!
     -- Не знаешь, доехала до них твоя клюква?
     -- Господи, велика разница, доехала -- не доехала... Надо ж, про клюкву
известно!
     -- Сколько ее было?
     -- С полведра примерно. Велел ребятам набрать.
     -- Как ты ее упаковал? Когда и с кем отправил?
     -- Насыпал в лукошко, поверху мешковинкой обвязал. Один  ханурик от нас
увольнялся, с ним и послал. Должен был уж прибыть. Он проездом на юг.
     -- "Ханурик" какого сорта?
     -- Да так...
     -- В доме не нашли ни ягодки, а полведра сразу не съешь.
     -- Чего ты прицепился с клюквой?
     -- Грабители вынесли отсюда корзинку. И тоже обвязанную тряпицей.
     -- Что же, они на клюкву позарились?
     -- Думаю, не тот ли вынес, кто и внес? Чтобы следа не остав╜лять.
     -- Он?!.. -- Борис садится посреди комнаты на стул.
     -- Обрисуй, что за личность, прикинем.
     -- В Хабарове и обрисовывать нечего. Одно слово -- алкаш. Неужели...
     Его прерывает робкий звонок в дверь.
     -- На всякий случай, меня нет, -- говорит Томин  и встает в передней за
вешалку.
     -- Кто там? -- слегка оробев, окликает Борис.
     С  лестницы  доносится   невнятно:  "Откройте,  не  бойтеся!"...  Борис
удивленно  прислушивается,  протягивает   руку,  но  в  послед╜ний   момент,
засомневавшись, не скидывает цепочку, а лишь приотворяет дверь. Теперь голос
звучит  отчетливее:  "Прощения  просим,  что  поздновато, заплутал малость в
Москве...  От  Бориса Афанасьевича  я". Петухов распахивает дверь. На пороге
хмель╜ной низкорослый мужичонка с лукошком в обнимку.
     Томин выступает из-за вешалки.
     -- Свят-свят-свят!.. Кудай-то я прибыл -- туда или обратно? -- хихикает
гость, таращась на Петухова.
     -- Туда, туда, входи.
     --  Нет,  Борис  Афанасьич!  Ить я  поехал,  а  вы осталися. Я  кому же
клюкву-то вез?..
     Борис оборачивается к Томину.
     -- Познакомься с товарищем Хабаровым, -- язвительно кри╜вит он губы. --
Больше у тебя никого на подозрении нет?

     * * *

     Выбыл из  подозреваемых  племянник  Гена,  выбыл  и  Хабаров.  Корзинка
оказалась в руках преступников просто "паролем":  знали,  на что  сослаться,
чтобы   пустили   в   квартиру.  А   их   осведомленность...  Если  Петухова
откровенничала в магазине,  то могла и еще в десяти местах. Не угадаешь, где
кто слышал.
     --  Снимаем  с  повестки  дня?  --  спрашивает  Томин,  беря  со  стола
Знаменского пустое лукошко из-под клюквы.
     -- Увы.
     --  Кое-что,  Паша,  забрезжило  с другой  стороны.  У этого  Санатюка,
судимого за убийство и квартирные кражи...
     -- И живущего рядом с Кирпичовым... Помню.
     --  У  него племянница работает  в  почтовом  отделении  и  зани╜мается
денежными  переводами  --  обрати  внимание.  А  отделение,  еще  раз обрати
внимание, обслуживает,  в  частности,  наш дом. Факт,  по-моему,  достаточно
увесистый.
     Крутанув  лукошко, Томин запускает  его волчком и торжеству╜юще косится
на Пал Палыча. Любит он нежданные эффекты.
     Но Знаменский, хотя слушает и внимательно, не спешит лико╜вать.
     --  Тебе,  Паша,  все  мало?  Тогда  добавлю,  что  эту   Варю  Санатюк
неоднократно встречали под ручку с Кирпичовым!

     * * *

     В больничной палате несколько коек. На одной из них -- Петухова.  Возле
нее сидит Борис.
     -- Ты сейчас,  главное, не волнуйся, тогда через недельку и встанешь. И
я  вот приехал, и  папе лучше.  Поживете еще... А про деньги эти, которые  в
шкатулке лежали...
     Петухова порывается что-то сказать, но Борис косится на со╜седние койки
-- слушают ли посторонние -- и останавливает мать:
     -- Тсс! Молчи!  Тебе велено поменьше  говорить, вот и  помалки╜вай! Про
деньги забудь! Жалко,  конечно,  да что  поделаешь.  Я и папе сказал:  были,
сплыли, и наплевать. Новые наживем, здо╜ровье дороже. Поняла? -- заглядывает
он ей в глаза. -- Поняла ты меня?
     -- Поняла, сынок... -- шепчет Петухова. -- Спасибо, что не сердишься...
     -- Молчи, молчи! Наговоришься еще вдосталь, когда  допраши╜вать  будут.
Этот Сашка  Томин, как я  представляю,  талантов небольших,  но для  соседей
готов расстараться. Вдруг и поймает наших злодеев. У-у, мне бы их в руки!

     * * *

     "Небольших  талантов"  Томин  находится  в  это  время  у   началь╜ника
районного узла связи.
     -- Лучше об этой проверке не  знать никому,  -- говорит он. -- Дело  не
только в тайне следствия, но и в репутации людей.
     --  Но  какие  от  меня  требуются  шаги?  --  осторожно  интересует╜ся
начальник.
     -- Вот санкция  прокурора на  изъятие  всех  документов, относя╜щихся к
почтовым денежным переводам на фамилию Петуховых. Мне необходимы даты, суммы
переводов и через чьи руки каждый из них проходил.
     -- Мм... трудоемко... Текущую работу тоже не бросишь.
     -- Если мы ограничимся последним годом, то?..
     -- Дня два-три.
     -- Надеюсь на вас. Тут мой  телефон. Не будет меня, звоните по  другому
номеру -- следователю  Знаменскому. И еще  просьба.  Подскажите,  кто  может
беспристрастно   охарактеризовать  одну   из   ваших  сотрудниц  --  Варвару
Владимировну Санатюк?

     * * *

     В  квартире Петуховых на полную мощность включен прием╜ник: на лестнице
ниже этажом ожидает группа мужчин.
     Знаменский дает последние указания тете Кате, соседке Пету╜ховых.
     -- Встаньте, пожалуйста на то же самое место.
     Тетя Катя переступает к порогу.
     -- Тут вот. Только тряпка у меня в руках была, и музыка веселей играла.
     --  Тряпка  --  не  обязательно.  Сейчас  несколько человек  по очереди
поднимутся и произнесут у  двери Петуховых фразу,  кото╜рая вам запомнилась.
Если чей-то голос узнаете, скажите.
     -- Еще б не сказать!
     --  Начинаем! -- командует  Знаменский на лестницу и  плотно прикрывает
дверь. -- Теперь тихо...
     Слышно,  как по ступеням шагает кто-то, потом близко стучит  в  дверь и
говорит после паузы:  "Такси заказывали?..  А чего же не  выходите? Выходите
скорей,  мне  стоять  некогда!"  Тетя  Катя   не  подает  знака.   Процедура
повторяется  со  вторым  голосом. Когда  раздаются шаги  третьего  участника
опознания, женщина насто╜раживается и напряженно дослушивает фразу до конца.
     -- Этот! -- торжествующе заявляет она. -- И хрип его и повад╜ка!
     -- Спасибо. Вольно!
     Музыка смолкает. Знаменский  выходит на  лестницу  и  пригла╜шает  всех
поближе.
     -- Прошу мужчину, участвовавшего в опознании третьим, назвать себя.
     -- Ну я, -- нехотя откликается Кирпичов.
     -- Ваша фамилия?
     -- Будто забыли.
     -- Должны слышать все присутствующие.
     -- Ну Кирпичов.
     -- Признаете ли вы правильность опознания?
     -- Ничего я не признаю.
     Тучная тетя Катя наливается краской.
     -- Он еще и отказывается! Бесстыжие твои глаза! Небось заодно с теми!
     -- Отцепись, бабка.
     -- Ой, взляд-то какой у него нехороший! На все способный! -- обращается
тетя Катя к Знаменскому.

     * * *

     После опознания Кирпичова Пал Палыч привозит его на Петровку.
     -- Ну, Кирпичов, всю дорогу мы молчали. Что надумали?
     -- Да ничего особенного. Считаете, много вы доказали?
     --  По  крайней  мере  одно: к  двери Петуховых вы все-таки подходили и
разговаривали  с  теми,  кто  был  внутри. Хотя прош╜лый  раз  категорически
отрицали это. Почему?
     -- Потому, чтоб не привязывались вы, не впутывали меня в историю!
     -- Человека трудно запутать, если сам не путает.
     -- Ну да! Старуха только голос услышала и  -- готово дело! -- произвела
в грабители.
     -- Угу. Вы ей не понравились.
     -- Может, вам понравился?
     -- Не очень. Но я не уверен, что вы на все способны.
     -- А все-таки допускаете. Ну  что  я такого сделал? Поднялся  на  пятый
этаж. И уже замаран!
     -- Тем, что старались это скрыть. И продолжаете скрывать многое другое.
     -- На вашем стуле сидя, пора бы привыкнуть, что люди  врут, -- замечает
Кирпичов.
     -- Привыкнуть  трудно, да и нельзя. Начнет казаться,  что все врут. Как
тогда добывать правду?
     Кирпичов вызывающе усмехается.
     -- Думать надо!
     -- По дороге сюда я как раз думал.
     -- И что надумали?
     -- Довольно  любопытную,  знаете,  штуку.  Не в  том  ли корень  вашего
вранья, что тех двоих вы высадили у собственного дома?
     Некоторое время Кирпичов молчит, пытаясь подавить панику, затем говорит
с трудом:
     -- Что  за ерунда... еще скажите  --  повел к себе  чай пить... Надо же
выдумать!..
     --  Я  не выдумывал, Кирпичов. Я  думал. Анализировал,  сопос╜тавлял. И
ясно вижу, что не ошибся.
     -- Откуда ж оно ясно?
     -- Из  вашей реакции. В протоколе, конечно, нельзя написать: "Свидетель
побледнел и задрожал всем телом". Но картина была примерно такая.
     -- Когда врасплох такую  глупость...  поневоле челюсть  отвис╜нет...  С
чего вы вообще взяли?
     -- Могу вкратце изложить ход мысли. Желаете?
     -- Отчего ж... интересно.
     -- Так вот. Кирпичов, думал я, изо всех сил открещивается от двух своих
пассажиров, опасаясь угодить в историю. Но он должен понимать, что никто его
не обвинит, если случайные пассажиры  оказались  преступниками. Значит, есть
некое  обстоятельство,  которое  позволяет  заподозрить связь  между  ним  и
грабителями.  Это  обстоятельство  он  и  хочет  утаить!.. Тогда  я принялся
переби╜рать в  уме первый  с ним  разговор. Пока  мы торчали  у светофора на
Сретенке,  отчетливо вспомнился момент, когда  "заискрило".  На вопрос,  где
пассажиры сошли, Кирпичов ответил чуть поспеш╜ней и внутренне весь напрягся.
Видно, тут и была главная ложь.
     -- Да почему непременно ложь?!
     --  Видите  ли, он  утверждал, что  высадил своих нехороших  клиентов у
метро. Глупо, проехав полгорода на такси, высажи╜ваться у метро.
     -- Заметали следы.
     -- Нет, полагаю, такси  их  прельстило как возможность быстро добраться
до определенного места.
     -- И "определенное место" -- мой дом? Железная логика!
     -- Я еще не сделал такого вывода. Кроме лжи  был страх. Кирпичов крепко
боится, думал я. Но кого? Меня?
     -- Чего вас бояться? Не воображайте...
     -- Верно. Когда меня боятся, это неприятно, и я сразу чувствую. Значит,
кого-то  другого. Кого?  Тех пассажиров? Что ж,  Кирпичов  в  прошлом судим,
глаз...
     -- Раскопали!
     -- Я  судимостью  не попрекаю,  но учитываю -- как жизненный опыт.  Так
вот,  глаз  на  уголовников  должен  иметь,  к  тому  ж они  наверняка  были
возбуждены, говорили  о чем-то. Словом, Кирпи╜чов  вполне мог их  раскусить,
понять, что они прямиком "с дела", и струхнуть.
     --  Струхнешь! Под  носом на щитке  и номер  машины и  фами╜лия. Только
ленивый не запомнит.
     --  Да, но тот  Кирпичов, о  котором я  толкую,  не робкого десят╜ка. В
январе  у  него  хулиганы  отказались  платить,  угрожали расп╜равой,  а  он
ухитрился  всех  троих  доставить  в  милицию. И  плевал, что  они запомнили
фамилию...  Конечно, возможен особый вари╜ант: Кирпичов  нарвался на тех,  с
которыми отбывал  срок. Допус╜тим, ему грозили. Допустим, Кирпичов помнит их
как типов жестоких, злобных. И отсюда -- страх.
     -- Вы прямо диссертацию выдаете: "Что такое страх и с чем его едят", --
нервничает Кирпичов.
     --  Уж что на  моем  стуле сидя вырабатывается, так это чутье на ложь и
страх. Я могу точно сказать, что страх  Кирпичова -- сегодняшний.  А сегодня
те  двое  ему  не опасны.  Они  узнают, кто  навел  на  их  след, уже  когда
попадутся, то есть  будут под  замком.  А  потом, через  долгие годы,  вновь
обретенную  свободу, сами знаете, редко тратят на "священную месть"... Итак,
выводы: Кирпичов боится сейчас,  сию  минуту.  Боится не меня и не  их.  Ему
жизненно важно скрыть конечную точку маршрута. Чем все увязать и объ╜яснить?
Одной фамилией: Санатюк. Если Кирпичов узнал, что шеф грабителей Санатюк, --
это для него  реальная,  ежедневная угроза.  Санатюк разом  поставил все  на
место,  и  я  увидел  круг, в котором  мечется Кирпичов, отбиваясь  от  моих
вопросов.
     Повисает долгая пауза.
     -- Коли у вас так ловко устроены мозги, что вы можете все вообразить за
другого человека, тогда вы должны понять... этого Кирпичова.
     -- И оправдать вранье?
     -- Интересы службы не дозволяют?
     -- И службы и самого Кирпичова.
     -- Да?
     --  Да! С  точки  зрения  юридической  вы сейчас на  грани  соучас╜тия.
Продолжая запираться,  подготовите себе до того неблаго╜видную роль на суде,
что...
     -- Доброе у вас сердце, гражданин майор!
     -- А доброе сердце -- это стыдно? Или смешно?
     -- Н-нет. Извините,  гражданин  майор...  Но  вы  говорите  "на  суде".
Одного-то меня судить не будут, а тех еще...
     --  Полагаете,  их  не  задержат  без ваших  показаний?  Уж  как-нибудь
Петровка  без  Кирпичова  не пропадет, будьте спокой╜ны! Загляните чуть-чуть
вперед.  Мы начнем  беспокоить Санатюка, а вы? Приметесь его убеждать,  что,
дескать,  не  по  вашей  вине?  Каким  манером?  Попросите  у меня  справку:
"Удостове╜ряю,  что  гражданин   Кирпичов  на  следствии   лжет.  Дана   для
пред╜ставления по месту жительства". Поразмыслите, что может про╜изойти.
     --  Ничего хорошего в любом  случае, -- угрюмо цедит Кирпи╜чов. -- Хоть
говори, хоть молчи... У вас теперь моим словам все равно веры нет.
     -- Будет искренность -- будет вера. Те крупинки правды, что вы обронили
прошлый раз, и то уже сослужили службу.
     -- Прошлый раз?
     --  Удивлены?  А  ведь нашлась, например,  клюква и  очень оказалась  к
месту. И бутылка шампанского нашлась. Даже знаю, где и когда куплена.
     --  А  если я скажу такую несуразицу, что они  вместо чаевых шестьдесят
копеек по счетчику не доплатили? Поверите?
     --  Оставить шоферу такую памятку...  --  произносит  Знаменс╜кий после
задумчивого молчания. --  А пожалуй, поверю, Кирпи╜чов! И  на все дело тогда
взгляну другими глазами... Но при условии, что Варя Санатюк...
     С  Кирпичовым  происходит  разительная  перемена.  Он  вскаки╜вает,  но
говорит тихо:
     -- Варя? Ах, Варя... Ясненько... Ясно. Мягко  стелете, да жестко спать,
гражданин майор! Не о чем нам больше разговаривать!

     * * *

     Кирпичов дома. Он следит за кем-то в окно, затем  направляет╜ся к двери
и впускает Варю Санатюк.
     -- Была у почтенного дядюшки?
     -- Мать просила забежать... раз все равно буду рядом.
     --  Ты   ей   докладываешь,   когда  встречаемся?  По-моему,  тебе   не
шестнадцать!
     --  Я  помню, что тридцать шесть. Поэтому,  идя к тебе, должна провести
хоть полчаса перед зеркалом. Мать, естественно, заме╜чает.
     -- Лучше приходи нечесаная!
     -- Артемушка, ну что ты накинулся с порога? И вообще -- зачем цапаться?
     --  Цапаемся  потому,  что  у нас  идиотские  отношения.  Садись,  надо
серьезно поговорить.
     -- Не хочу серьезно говорить! Посмотрите-ка, у  меня  новая кофточка, и
всего двенадцать рублей...
     -- Кончай этот лепет.
     Пауза. Кирпичов подыскивает слова, но Варя его опережает:
     --  Вы  с матерью  нипочем  не уживетесь!  А ее  не  бросишь --  совсем
старуха...
     -- Сегодня, кстати, я не собирался делать предложение. Разго╜вор не про
то.
     -- Что-нибудь случилось?
     -- Да, кое-что этакое.
     -- Ты так смотришь, будто я виновата...
     --  "Будто"... Из-за того,  что ты  --  не  случайная знакомая, я попал
между двух огней. Надо решать, как быть.
     -- Между двух огней? У тебя другая женщина?!
     -- Дура. Вот не пойму -- ведь любишь меня?
     -- Люблю.
     -- И таскаешься к старому бандиту, от которого меня с души воротит!
     -- Если на то пошло, меня тоже!
     -- Тогда объясни, что вас связывает?
     Варя молчит.
     -- Нет уж, подпер такой момент,  что не  отступлюсь!  Санатюка на бочку
или... чего доброго, Варя, и попрощаемся.
     Стиснув руки, она обводит взглядом  комнату. Попрощаемся? Уйти  отсюда,
где Артем -- ее  позднее счастье? Где  стены увешаны ее фотографиями -- фас,
профиль, три  четверти, -- Артем  так наловчился снимать, что Варя на стенах
кажется рекламной красавицей...  Нет,  расстаться немыслимо!  Варя садится в
уголок дивана, поджав ноги, и решается:
     -- Я  его  помню лет  с шести.  Отец  умер,  мама заболела, меня  взяли
соседи.  И вдруг появился дядя Толя  --  отсидел срок... Он  зачастил к нам.
Меня  звал  "дочкой",  а  маму --  "рыжей телкой". Она  была  малограмотная,
работала  уборщицей  и рвалась  обратно  в  деревню.  Дядя  Толя запретил...
Устраивал скандалы,  если  видел у меня на пятке  дыру. Мама  и  пикнуть  не
смела... Фактически он нас содержал.
     -- А мать соображала, на какие средства?
     -- В то время -- вряд ли. Официально он где-то числился... Через четыре
года  снова  забрали. Это было  горе,  я  все  не верила... Но он  попал под
амнистию,  вернулся,  клялся,  что  невиновен,  и  пошло  по-прежнему...  до
следующего  ареста.  В  этот  раз  он  исчез  надолго,  но  я  знала:  стоит
освободиться, и опять  он  влезет в  нашу жизнь. А  у меня  уже был  Володя.
Хороший парень, футболист... Санатюк свалился как снег на голову, и началось
страшное. Я,  безмозглая,  постеснялась сразу  рассказать Володе,  а Санатюк
как-то очень быстро его опутал, заморочил голову и втянул в уголовщину.
     -- Скотина!
     -- Я не  подозревала, как  он хитер.  Чувствовала опасность,  пробовала
бороться -- по-своему,  по-женски. Пришла к Володе и  осталась с  ним, чтобы
удержать. На третий день утром -- милиция... -- Она умолкает в слезах.
     -- Говори до конца.
     -- Был  ребенок, Артем. Прожил  ровно семь часов.  Санатюк  встречал  у
роддома  и плакал  --  по  этому мальчику. Мать тайком  снова брала  у  него
деньги. Повадилась в церковь, замаливала грехи раба божия Анатолия. Мне было
все равно... Устроилась на работу. Старалась забыть. Но Санатюк вечно маячил
на горизон╜те.
     -- Да чего он, собственно, добивался?
     -- Наверно, каждому человеку, даже  такому, хочется кого-то  любить. Он
любил меня. И сейчас любит -- как умеет...
     Глубоко засунув руки  в карманы, смотрит Кирпичов во двор. Там светится
окошко ненавистного старого сыча.
     -- Вопрос как стоял ребром, так и стоит: чем он тебя на поводке держит?
Или это жалость?
     -- Страх, Артем.
     -- Страх?
     -- Я боюсь, что он озлобится.
     -- И что?
     -- Не знаю... Понимаешь, он не раз меня сватал -- за своих. Он и Володю
погубил не со зла, даже не думал губить, только сделал своим. А теперь ты...
     -- Я не нравлюсь главе семьи? -- цедит Кирпичов.
     -- Ты для него  перебежчик, вроде предателя. Был там, да переметнулся к
честным людям.
     -- Это  я, конечно, подлец... Значит, вот почему нам нельзя жениться. И
здесь чертов Сатанюк поперек дороги! Одно к одно╜му.
     -- Только не связывайся с ним! Он на вид дряхлый и безобид╜ный, но...
     -- Он не безобидный. Потому придется связываться.
     -- Артем, ради Бога!

     * * *

     Первая  растерянность   Бориса   Петухова  прошла;   он  успокоился   и
приободрился. И теперь беседует со Знаменским довольно развязно.
     -- Отец с перепугу даже наружность не разглядел. Только одно и твердит:
"Страшные, ужас какие! Истинные разбойники!"
     -- Мне он тоже описывал их смутно, -- поддакивает Пал Палыч.
     --  А Сашка даже до майора  дослужился? Вот  бы не подумал! Бегал такой
вихрастый  пацанчик, ничего особенного, только надоедный  очень был, во  все
совался. Я даже лупил его, помню.
     -- По-видимому, это сказалось на нем положительно.
     --  Да-а, меняются люди, меняются,  -- охотно посмеивается Борис. -- По
себе знаю. Вам небось донесли, какой я раньше был оболтус?
     -- Тем больше чести вам теперь.
     -- А все Север! Суровая кузница характеров. Кует и перековы╜вает.
     --  Простите за любопытство, дело прошлое,  --  вы  туда отправи╜лись с
сознательным намерением перековаться?
     -- Да нет... честно  говоря -- подальше от родителей. Все воспи╜тывали.
Ну а потом засосало... то есть, хотел сказать, увлекло.
     -- Ясно, ясно.
     Тот, кто знает Пал Палыча, заметил бы, что собеседник  ему не  по душе,
хотя,  казалось бы, имеет право  на сочувствие. И даже сам Борис по временам
чует в интонациях следователя какую-то неопределенность.
     -- Наверно, думаете -- за длинным рублем?
     --  С  точки зрения юридической  длина рубля измерению  не подлежит, --
отшучивается Знаменский.  -- Да без рубля  и не  проживешь. А когда набежала
возможность, отчего не купить ту же машину?
     -- Вообще-то, я больше для стариков старался. -- Борис отки╜дывается на
стуле, нога на ногу  и цитирует Томина: --  Я  рассуждал как?  Надо людям на
старости лет  моральную компенсацию  полу╜чить. Мало,  что  ли, они  за меня
краснели?  Так  пусть теперь любому скажут:  "Вы не верили, что Борис в люди
выйдет, а он -- нате вам, не хуже  прочих". Эх,  человек предполагает, а вор
распо╜лагает. Сколько лет труда...
     -- Погодите крест ставить. Возьмем воров, вернутся и деньги.
     -- Да откуда вы их возьмете?
     -- А откуда мы берем всех, кого задерживаем?
     -- Не знаю... не верится. Да черт с  ними,  с деньгами, лишь бы старики
поправились.
     -- Одно другому  не помеха. Кстати,  вот  образец  искового заяв╜ления.
Напишите прямо сейчас.
     -- И что будет?
     --  Вас признают гражданским  истцом.  --  Знаменский  прячет  в глазах
огонек любопытства.
     -- Не обижайтесь, конечно, но все это -- туфта.
     --  Я  понимаю,  с  точки зрения  бывалого полярного  волка, мы все тут
хлипковаты...
     -- Ну уж, ну  уж... --  перебивает польщенный Борис, не замечая скрытой
иронии.  --  Полярный  волк!  Хотя,  конечно,  хлебнул, чего  в  столице  не
хлебают... Может, и правда махануть заявление?
     -- По закону полагается.
     --  А  если  они  уже  истратили?  Накупили  какие-нибудь золотые часы,
кольца... и упрутся, что вроде не из тех денег?
     -- Все найденные у них  ценности  будут изъяты,  реализованы и пойдут в
возмещение ваших убытков.
     -- Да?.. Ага... -- Он долго читает образец и мнется.
     -- Что вас смущает?
     -- Да вот сумма. Я ведь стариков не  учитывал, они сами распо╜ряжались.
Вдруг  навозу  для  сада  достали  или  еще  чего.  Надо  спросить,  сколько
истратили. Документ все-таки... цифрами и прописью.
     -- Хорошо, спросите.
     -- Тем паче, не к спеху. Надо еще поймать, с кого взыскивать, верно?
     -- Надеюсь, с вашим приездом  это станет легче. Вам, Борис Афанасьевич,
известно многое, чего нам не хватает.
     -- Странные намеки, -- хмурится Борис.
     -- Превратно  меня поняли.  Я  подразумеваю  те сведения, кото╜рым вы и
весу не  придаете.  Вы ведь знаете жизнь родителей, как  никто другой, а для
следствия подчас ничтожная деталь важней важного.
     -- А-а... Нет, за тыщу километров ни черта не видно. Скорей, тетку надо
спрашивать.
     --  С  Надеждой  Ивановной  мы  беседовали.  И  оба удивлялись: от  нее
зачем-то скрывали все, что касалось ваших финансовых дел и планов.
     -- Да?..  Ага-а...  То-то я звоню, а  она чудная...  Не  знаю,  я в  их
стариковские счеты не вдаюсь, скучная материя... Сейчас я бы пошел, а? -- Он
уклоняется от  пристального взгляда Знаменско╜го.  -- Обещал как  раз к ней,
чтоб не обижалась.
     -- Добро, идите.
     -- Понадоблюсь -- всегда под рукой. До скорого!
     Вслед за Петуховым к Знаменскому зашел Томин.
     --  Слушай, что он все-таки за личность, этот Борис?  -- встреча╜ет его
Пал Палыч.
     --  Более насущных  вопросов нет? Следствие успешно  законче╜но,  можно
предаваться праздному любопытству?
     -- Ответь по-человечески.
     --  Был лентяй, был  хвастун.  Во дворе верховодил,  дулся  в картишки,
хулиганил  по  мелочи.  Часто  дрался, но  без злобы. И гордо  носил  кличку
"Петух". Все это  было лет двадцать  назад. Позже он  перестал  занимать мое
воображение. Паша, мы теряем время.
     -- Он действительно поехал к тетке, как считаешь?
     --  У тебя  на Петухове заскок! Пусть едет, куда хочет!  Кирпичова надо
раскачивать, Кирпичова! Долго еще он будет отмалчи╜ваться?
     -- Для его следующего допроса я должен дозреть.
     -- Ты? Дозреть до признаний Кирпичова?
     -- Да. Потому что  может возникнуть дилемма: то  ли ему  верить,  то ли
Петухову.
     -- Нельзя ли подоходчивей?
     -- Пока не рискую... Хабаров еще не отбыл?
     -- А для каких целей нам нынче Хабаров?
     -- Устрой рандеву, ладно?
     Томин  пожал  плечами, но "рандеву" устроил. И, прощаясь с Пал Палычем,
Хабаров говорит, сияя курносым багровым носи╜ком:
     --  Так мы  с  вами обыкновенно  побалакали,  ровно  на  завалин╜ке.  А
сперва-то я заробел: чересчур заведение серьезное. И вины за собой не чуешь,
а все остерегаешься... Ну, счастливо оставать╜ся!
     Проводив его, Знаменский быстро набирает внутренний номер.
     -- Саша? Мне срочно бы Петухова на пару ласковых. Но чтобы до  этого он
не встретился с Хабаровым... --  Пал Палыч кладет трубку и думает: "Если Бог
есть,  он  мне  сей  минут  пошлет Кирпичова!..  Потому что  дилемма  теперь
разрешена".
     Он  запирает  дверь и устраивает  себе  блиц-разминку,  скинув пиджак и
брюки. На  десятом  приседании  звонит  городской аппа╜рат.  Бог  внял:  это
Кирпичов.

     * * *

     -- Здравствуйте. -- Кирпичов тяжело садится. -- Я пришел.
     Он молчит. Знаменский ждет.
     -- Я пришел кое-что рассказать.
     -- Кое-что или все?
     -- Да уж, наверно, все.
     -- Тогда готов.
     Пал  Палыч  кладет  на  стол  чистый  бланк  протокола  допроса,  берет
авторучку.
     -- Почему я  петлял, вы угадали: Санатюк.  Я его  зову  Сатанюк, больше
соответствует.  Дураком надо  быть, чтобы его  не бояться! Те, между прочим,
тоже  боялись.  Один  говорит:  "Может,  мотанем  от греха?" А второй:  "Ты,
говорит,  соображаешь,  что сам  подума╜ет?  Не явимся  --  шкуру  спустит!"
Ругались, тряслись, а ехали...
     -- Адрес вам назвали при посадке?
     -- Вообще  не  назвали. Гони, говорят, на Преображенку, там  покажем. И
крутили потом: направо, налево, вперед, назад...
     -- Путали?
     --  Ну  да.  Им  же  неизвестно,  что  я  там  вырос,  каждый  переулок
наизусть...  Потом остановились  в  тупичке.  "Все, -- говорят, этот  дом  с
балконами". Вылезли и вроде закуривают,  а сами  смотрят, чтобы я отваливал,
потому что дом совсем  не этот. Этот  новост╜ройка, а Сатанюк -- в старом...
Вы спросите, как я их засек, если уехал? Так я не уехал, а вертанул за  угол
вокруг  квартала. Меж  двух  корпусов  встал,  а там палатка  такая:  "Прием
стеклотары". Прита╜ился за ящиками -- нужный подъезд  как на  ладони. Минуты
через  три -- рысят. Кепочки надвинули  и  прямиком, куда я и ждал. Лестница
застекленная, видно, если наверх подымаются. Они не подымались. А  на первом
этаже,  кроме  Сатанюка, все  нормаль╜ные  люди, даже  сомневаться нечего!..
Теперь, значит, почему я за ними пошел и откуда вообще  понял, кто он  есть,
-- этот "сам". Да?
     -- Вы отлично ведете собственный допрос.
     -- Насчет Сатанюка  я понял случайно. "Надо, --  это они говорят,  -- с
нашим  любителем  леденцов  перемолвиться". И вдруг  меня как  обухом!  Варя
как-то  поминала,  что старик все  леденечки сосет, целый день причмокивает.
Ну,  думаю,  судьба!  Вляпался! И,  главное,  Варя меж  нами  --  вроде  как
связывает,  а  тут  я их прямо с дела  к нему  везу. Кто поверит, что  такое
совпадение?
     -- Вы их можете описать?
     -- Который сзади сидел -- не  больно заметный. Рыжеватый, сухой, ростом
с меня, уши топорщатся. А второй -- толстый, мордастый, нос задранный, как у
моськи. Глаза круглые, бровей  почти нет. С виду  добродушный, сидит-пыхтит,
шею скребет, словно год не мылся.
     -- Как они друг к другу обращались?
     -- Никак. "Ты" да "ты".
     -- Чью-нибудь кличку, фамилию, город -- ничего не упомина╜ли?
     -- Нет...
     Входит Томин и Борис Петухов.
     -- Сами или по вызову? -- проницательно спрашивает Томин Кирпичова.
     -- Сам.
     Знаменский протягивает протокол.
     -- Читается  с увлечением, -- удовлетворенно заключает То╜мин, пробежав
записи.  -- Приметы-приметы...  Ребята  подготови╜ли  кое-какие материалы по
связям Санатюка. Собралась неболь╜шая портретная галерея. Попробуем?
     Томин уводит  Кирпичова  со  словами: "Пойдемте, покажу  вам  несколько
персонажей".
     Петухов слегка "под градусом".
     -- Сашка на меня прямо как по компасу вышел. Ловок!
     -- Вы тоже ловки, Борис Афанасьевич.
     -- Все вы мне комплименты...
     -- Это не комплимент. Это обвинение.
     -- Обвинение?.. -- моргает Петухов водянистыми глазами. -- То есть... в
чем же?
     -- Во лжи.
     -- Простите... Пал Палыч, кажется?
     -- Да, Пал Палыч. И, кстати, -- не Сашка, а Александр Николаевич Томин.
По крайней мере в этих стенах.
     -- Не понимаю я, про что речь?
     -- Ох, понимаете, Петухов, преотлично понимаете...
     Трещит телефон. Знаменский с досадой снимает трубку.
     Звонит ему начальник узла связи.
     --  Меня посетил ваш сотрудник, -- говорит он, -- и попросил  проверить
некоторые... Ага, вы в курсе. Так вот я счел нужным сообщить предварительные
данные. Возможно, этого окажется достаточно...
     Пал Палыч  слушает, записывает  столбиком несколько чисел  и складывает
листок пополам.
     -- Вы правы, этого достаточно. Огромное спасибо!
     Курит Пал Палыч мало -- с усталости иногда или, как сейчас, чтобы унять
возбуждение.  До  чего же кстати пришлись "предва╜рительные данные"  из узла
связи!
     --  Как  родители,  Борис  Афанасьевич?  --  любезно  обращается  он  к
Петухову.
     -- Слава богу, оживают!
     -- Придется их допрашивать в ближайшие дни.
     -- Я подготовил, -- вздыхает Борис.
     -- Догадываюсь. А искового заявления, часом, не написали?
     -- Вообще-то,  написал. Не знаю,  все  ли  по  форме...  -- Он  достает
заявление.
     Знаменский кладет его на стол между собой и Борисом.
     -- Даже так... -- усмехается он.
     Борис беспокойно ерзает.
     -- Будем подшивать в дело? Смотрите, подшить недолго. Когда нас прервал
телефонный звонок, мы беседовали о лжи.
     -- Да,  что-то  странное... Вероятно,  вы  истолковали  в  каком-нибудь
смысле, какую-нибудь фразу...
     --  Хотите,  чтобы  я  назвал вещи своими именами?  Прозвучит  довольно
грубо.
     -- До чего вы ко мне  переменились, -- в смятении бормочет  Петухов. --
Вот хоть заявление -- то сами велели, а сейчас...
     Петухов  тоже  хватается за  сигарету,  выкуривает в несколько затяжек,
комкает заявление и сует в карман.
     -- И что же теперь будет? -- едва слышно спрашивает он.
     -- Надеюсь, вполне банально: преступники будут задержаны и изобличены.
     -- Что... уже на след напали?
     --  До  чего на  вас похоже!  То  строчите  филькину грамоту -- авось у
грабителей что  обнаружат и отдадут вам. То рады, чтобы их не  поймали, лишь
бы избежать огласки. Да, напали на след.
     -- И на суде все выплывет?..
     Он вздрагивает от скрипа двери: возвращаются Томин с Кирпичовым.
     --  Что  посеешь,  то  и  пожнешь,  Борис Афанасьевич.  Ложь дает  злые
всходы... Извините, должен закончить допрос.
     Поняв,  что  ему   предлагают  уйти,  Борис   поднимается,   медлит   в
нерешительности, потом бредет к выходу.
     -- Ну, Саша!
     --  Один  есть!  --  словно  козырную  карту,  Томин  шлепает  на  стол
фотографию.
     -- Который сзади сидел, -- говорит Кирпичов.
     Знаменский жестом предлагает ему  стул и тихо разговаривает с Томиным в
стороне.
     -- Кличут просто и скромно: Николай Петров, -- сообщает Томин. -- Около
года как из заключения, прописан в Туле.
     -- Чем славен?
     --  Квартирные  кражи.  Сейчас наши звонят  в  Тулу.  А  что это  Борис
поплелся на ватных ногах?
     -- Отдельный разговор, -- Знаменский подсаживается к столу. -- Давайте,
Кирпичов, еще раз,  но  уже подряд и  с  самого  начала. Тут всякое  лыко  в
строку.
     Кирпичов собирается с мыслями:
     --  Ну, значит,  получил я  заказ.  Пришло время  подавать, свя╜зался с
диспетчером,  она  отвечает:  "Не  могу   дозвониться  пасса╜жирам,  занято.
Пожалуйста,  говорит,  поезжайте  так,  люди  ста╜рые,  очень   просили   не
подводить..."  Я  считаю, те двое  нарочно  трубку сняли,  чтобы трезвон  не
мешал. Ну,  значит,  являюсь. Около  дома никто не  ждет. Пошел  в квартиру.
Звоню  раз,  звоню  второй -- не  открывают. Наверно,  думаю  за музыкой  не
слышат. Постучал  кулаком.  Стою. И  чудится, кто-то по ту сторону  есть, но
молчит  себе, посапывает... Эх, тянуло меня от той двери прочь! Уйти бы -- и
порядок.
     -- Когда они наконец отозвались, Артем Степанович?
     -- Когда  я про такси  сказал.  Сообразили,  что  человек посторон╜ний,
хозяев не знает, можно голос подать. "Не кричи, говорят, шеф. Сейчас решим".
"Гур-гур, -- по-тихому, а потом мне. -- Валяй в машину,  спускаемся". Видно,
все главное они уже... обтяпали.
     -- Вы с ними по пути разговаривали?
     --  Вначале немного  пособачился.  "Гони  на  Преображенку".  А у  меня
спаренный  заказ: "Петуховых  доставить  на  Арбат  и рядом,  со Смоленской,
забрать следующих пассажиров. На Преображен╜ку, говорю, не с руки. Задний на
дыбы: "А ну, трогай!" -- и обложил, конечно. Вот, говорю, история! А обещали
тихих  ста╜ричков.   Тут  толстый  ухмыльнулся:  "Приболели,  говорит,  наши
старички,  пусть  полежат".  Погано так сказал...  Короче,  едем, и зло меня
берет.  Везу блатных  лбов, времени в  обрез, заказ на Смолен╜ской  горит. И
подпер момент -- понял, что дело не чисто.
     -- Почему поняли?
     --  Не  знаю.  Что  помню  --  все ваше. Сочинять мне  теперь...  -- он
разводит руками.
     --  Хорошо.  Поняли,  смекнули,  уловили.  Важно, что  уловили  правду.
Дальше?
     --  Дальше  махнул  на  красный  свет.  Жду  свистка  --  свистка  нет.
Проворонил  начальник.  Превышаю  скорость  --  опять  ничего.   Качусь  как
заколдованный.
     Томин хмыкает.
     -- Знаю, что  непохоже. Но  так.  Попробовал сунуться под знак, который
недавно повесили...
     -- Вы хотели, чтобы вас задержали?
     -- Ну да. Выложу свои сомнения, пусть решают. А толстый вдруг уставился
на меня: "Чего ты, говорит, шеф, вытворяешь? Так  недолго прав лишиться!"  И
все  мои нарушения перечел по пальцам. Выходит, между собой перебранивались,
а  тем  временем  все  до тонкости  замечал.  Шофер он! Простой  пассажир не
заме╜тит.
     -- Отлично, Кирпичов! -- оживляется Пал Палыч. -- Это пригодится!
     -- А в чем заключалась суть перебранки! Можете дословно?
     -- Суть -- этажей побольше.
     -- Не бывает чистого мата без примеси информации! -- воскли╜цает Томин.
     Кирпичов прикрывает глаза, стараясь вспомнить.
     -- Пожалуй, разбирались, кто виноват: они или сам.
     -- В чем виноват?
     -- Похоже, не все там вышло, как Сатанюк велел... но не ручаюсь...
     -- А что же? Что не вышло?
     -- Потом, Саша, -- останавливает Пал Палыч. --  Я знаю. Так, полагаете,
шофер? Собственник?
     --  Скорей -- профессионал. Выражения некоторые... не  люби╜тельские, в
общем...
     -- Продолжайте, пожалуйста.
     -- Да, кажется, все.
     -- Нет-нет, Кирпичов,  не  ставьте точку!  -- вскидывается  То╜мин.  --
Что-нибудь еще да промелькнуло!
     Знаменский поддерживает:
     --  Например,  слова,  которые  вас напугали:  "Надо  перемолвить╜ся  с
любителем леденцов". Они же шли в определенном контек╜сте?
     -- Да, верно... погодите... о чем  же перемолвиться?.. Сейчас  попробую
по  порядку.  Значит,  стал  я звонить  в  "Букет", чтобы  отдать  заказ  на
Смоленской -- не успевал уже. А  кнопку  вызова заело  -- то контачит, то не
контачит.  Толстый  спрашивает: "Что,  шеф,  будешь  делать,  если  механика
откажет?"  Кнопку,  говорю,  и  сам  починю. "Ну,  а  если,  говорит, трубку
разобьешь, тогда  обязан на ремонт ехать?" В общем, начал чего-то рассуждать
про нашу работу...
     --  А  что  вы  ответили на  вопрос о  трубке?  -- повинуясь  какому-то
импульсу, любопытствует Пал Палыч.
     --  Что,  мол,  смотря  по обстоятельствам.  Могу  и  без  рации  смену
доработать,  главное  --  план... Да,  так вот где-то  здесь  они Сатанюка и
помянули. Я только кончил с "Букетом" -- дозвонился  все-таки --  и как  раз
слышу: "Надо на этот счет с любителем леденцов перемолвиться,  идейка ничего
себе". Но какая идейка -- прослу╜шал...

     * * *

     Допрос  Кирпичова окончен.  Знаменский  и  Томин  выжали  из  него  все
"досуха".
     С  полчаса  назад  "шестым  чувством" ощутив перелом в  деле, к друзьям
присоединилась Кибрит.
     Кирпичов собирается уходить. Он  выговорился -- и поник, осунулся, руки
мнут кепку.
     --  Напрасно  вы  так  тревожитесь,  --  успокаивает Томин. -- Ведь они
понятия не имеют, что вы  их подозреваете, что видели, куда они пошли. Разве
нет?
     -- Если черепушка варит, то  нет...  Ошибку я  допустил. Сунули рубль с
мелочью. Я их -- в карман, будто  так и надо. Одно было на уме --  успеть их
выследить.  Но  они-то  могут  сообразить:  недопла╜тили  шоферу  шестьдесят
копеек,  а  он  смолчал,  -- что  за  притча!..  Боюсь,  обойдутся  мне  эти
шестьдесят копеек...
     -- Мы будем спешить, Артем Степанович, -- обещает Знамен╜ский.
     Кирпичов  обводит всех  взглядом  и уходит,  сутулясь. Некоторое  время
друзья молчат.
     -- И все-таки есть в его показаниях... -- произносит Томин.
     -- Знаю,  что  тебя смущает.  Хорошо,  что  Зина  забежала,  помоз╜гуем
вместе.  Вводится  новое  условие задачи: у  Петуховых ожида╜емых  тысяч  не
нашли...
     -- Нет?
     -- Нет. Их и не было.
     -- Вообще не было?!
     -- Да, Зиночка, вообще. Потому Кирпичову и недодали шесть╜десят копеек.
Вы  заметили,  что в  юридических  документах  не  встречается  формулировка
"общеизвестно".  Пишется иначе: "По  делу установлено".  А по делу Петуховых
существование денег не было установлено. О них было "известно"!
     -- Паша... наверняка?
     -- Абсолютно. Петухов тут уже корчился.  Вот подтверждение -- звонили с
почты насчет знаменитых переводов. Полюбуйся.
     -- Ну и ну... -- поражается Томин. -- Стыдобушка!
     Кибрит берет у него листок, читает вслух:
     -- Двадцать рублей, пятнадцать, двадцать пять...
     -- Угу. Любимым родителям на мороженое.
     --  Удивляюсь,  Саша, как  ты их  не  раскусил!  Все  поддались гипнозу
"общеизвестного". Не живи ты в том же  доме,  я над  каждым бы словом ставил
вопросительный  знак.  А так  принял на веру миф  о  деньгах,  о  машине,  о
Петухове, большом  полярном начальнике. Хабаров мне утром расчудесно  описал
тамошнее   житье-бытье  Бориса   Афанасьевича.  Мелкая  сошка,   к  тому  же
неудачливый картежник.
     Кибрит крутит на тонком пальце обручальное кольцо.
     -- Эта парочка -- толстый и рыжеватый -- с пустыми руками. Вы охотились
на сытых волков, когда надо охотиться на голодных. А голодные  волки -- что,
Шурик?..
     --  Рыщут  за добычей,  моя  радость.  И  хотя, конечно, я  болван,  но
ловить-то их мне!
     Звонит внутренний телефон.
     -- Да?.. Здесь. -- Знаменский передает трубку Томину.
     Тот слушает короткое донесение.
     --  Подтвердилось: Николай  Петров две недели  назад покинул  Тулу,  --
сообщает он.
     -- Кто это -- Петров? -- спрашивает Кибрит.
     -- Один из грабителей, Кирпичов опознал его по фотографии. Но о  втором
сведений с мизинец. Вероятно, шофер. Круглоли╜цый, курносый. Глаза навыкате,
склонен к одышке...
     --  Странный интерес  к  радиотелефону,  -- добавляет  Знаменс╜кий.  --
Пустобрех или с прицелом?
     --  Какой  же прицел, Пал Палыч,  -- недоумевает Кибрит.  --  На  волне
"Букета" сообщать друг другу о злодейский замыслах?
     -- Помолчите-ка немножко. -- Томин уходит в себя и повторя╜ет медленно,
как  заклинание. --  Лет сорока пяти, толстый,  призе╜мистый... смахивает на
мопса...  шофер...  Шофер   лет  сорока  пяти,   лицо   круглое,   курносое,
добродушное... толстый... одышливый... Толстый шофер... Кажется, ты, Зинуля,
утверждала, что мне никогда не изменяет память?
     -- Кажется, да.
     -- Изменила. Что-то  зудит в  голове, а что?.. Толстый шофер... толстый
шофер...
     --  Толстый шофер, похожий  на мопса.  --  Кибрит очень  хочется, чтобы
Томин вспомнил.
     -- Еще раз.
     -- Толстый шофер, похожий на мопса... интерес к радиотелефо╜ну.
     -- Погоди  с телефоном. -- Томин обхватывает голову руками и шепчет. --
Толстый... шофер,  похожий...  на мопса...  Интерес к радиотелефону!  --  Он
вдруг  срывается  звонить по внутреннему. -- Степан Ильич, Томин... Спасибо,
помаленьку. Вопрос  такой. Месяца  четыре  назад  нам  передали  материал по
поводу   одного  проходим╜ца,   работавшего  под  таксиста...  Да-да,  потом
заглохло. Мне необ╜ходимы его приметы... Очень срочно, Степан Ильич! Жду. --
Прикрыв трубку ладонью, он наспех рассказывает. -- Люди зака╜зывали  машину,
чтобы ехать на вокзал или в аэропорт. Минут за пятнадцать до срока появлялся
человек и сообщал, что такси попало в аварию, а водитель --  его приятель --
уговорил  подбро╜сить  клиентов   на  своей  машине.  Клиенты,  естественно,
рассыпа╜лись  в  благодарности,  быстро  грузили  вещи и отбывали. А  следом
являлось заказанное  такси,  целое и  невредимое. -- Его  прерывает голос  в
трубке. -- Да?.. Хорошо, зовите Володю. --  Снова обращается к Знаменскому и
Кибрит.  --  С  пассажирами  наши позже беседовали, номер  машины  никто  не
помнил, но,  по-моему,  говорили, что  не  московский. Расплачивались с этим
ловкачом, накидывая, естественно, "за любезность".
     -- Но как удавалось перехватывать заказы? -- спрашивает Кибрит.
     --  Предполагали  наводчика  среди  таксистов...  Если  тот ловкач  был
толстым  мопсом  и  если  решил  вернуться  к  прежнему  промыс╜лу...  Тогда
действительно интерес к радиотелефону...  Алло, Воло╜дя? --  встрепенувшись,
кричит Томин. -- Тебе объяснили, в чем... Слушаю... Та-ак... Знакомые черты,
очень рад... А что такое? -- Он долго слушает, мрачнея. -- Понял.
     -- Шурик, он?
     -- Приметы совпадают.
     -- Отчего ж ты скис?
     --  Есть   неприятное   обстоятельство.   Володя  тогда   опросил  всех
пассажиров,  кроме одной пары. Пожилые люди,  которым по  состоянию здоровья
была рекомендована  Прибалтика.  Продали  дом  с  садом  в  Крыму,  в Москве
останавливались  у   дальних  родст╜венников.  Ехали  наудачу:  "Осмотримся,
выберем себе тихое мес╜течко, обязательно напишем..."
     -- И не написали, -- понимает Знаменский.
     --  Нет.  И на  них подобные случаи  прекратились.  Пара  общи╜тельная,
одинокая, денежная... Идеальная пара для исчезнове╜ния!
     -- И никакого следа?
     --  Володя  до сих пор ищет,  но неизвестно, улетели  они четыре месяца
назад  или  нет. Стояла  мерзкая  погода, рейсы отменялись,  переносились...
трудно докопаться.
     --  Давайте сядем и подумаем, --  говорит Знаменский. -- Петров из Тулы
воровал, мопс "калымил" за баранкой. Потом был пе╜рейден роковой рубеж: если
не в истории  с  крымской парой,  то в квартире Петуховых. Теперь "калымить"
уже не тянет.  Сделана ставка на большой куш. Шесть дней назад куш сорвался.
Шесть дней они на свободе, первый страх  схлынул, а  обманутый  аппетит пуще
разгорелся. Что им предпринять?
     -- Угнать такси с рацией. Перехватить несколько выгодных пассажиров. Из
них выбрать такого, которого можно посадить и не довезти.
     -- Сколько у них будет безопасного времени, Саша?
     -- До конца  смены никто всерьез не хватится. Плюс часа два-три верных:
машине  случается  застрять  вне  зоны  слышимости  или  еще  что-нибудь.  А
переставят номер -- могут кататься и дольше.
     -- Только, Саша, не поддаться бы единственной версии.
     -- Все прочие меры остаются в силе. А этой версией я займусь сам.

     * * *

     Зал диспетчерской такси.
     Тот же напряженный ритм, то же ощущение биения пульса  города,  что и в
первый  приход сюда  Томина. Но  на  столе у  старшей прибавилось динамиков.
Когда они включены, слышны перего╜воры диспетчеров с шоферами.
     Кроме обычной смены "Букета" здесь работает сейчас группа угрозыска.
     Старшая говорит в микрофон, читая по бумажке:
     --  "Букет" вызывает  всех водителей  на линии:  "Букет" вызыва╜ет всех
водителей  на  линии.  Товарищи,  управление  городского  хозяйства проводит
статистический учет  перевозок,  производимых  радиофицированными  машинами.
Убедительная  просьба сообщать  в  диспетчерскую  дальность поездок, а также
количество  пассажиров  и  наличие багажа.  Водители,  временно  не  имеющие
заказов,  должны  при каждой посадке  извещать  нас о предстоя╜щем маршруте.
Данному  мероприятию придается  важное значе╜ние... -- и кончает "от  себя",
домашним голосом: -- Вы уж отнеси╜тесь серьезно и не подводите.
     Она выключает микрофон, поднимает глаза на Томина.
     -- Периодически повторяйте, -- говорит он.
     -- Александр  Николаевич,  но если они  попытаются  захватить машину...
шофер может пострадать?
     -- Может, Галина Сергеевна.
     --  Ужасно!.. Одного из наших покалечили, до  сих  пор  в  больни╜це. И
взяли-то  неполную  выручку...  Александр  Николаевич,  а  нельзя  водителям
объяснить, описать приметы?
     -- Никак нельзя. Постараемся обеспечить безопасность лю╜дей.
     -- Саша, а я бы рискнул, -- говорит подошедший Данилов.
     -- У этой истории  есть предыстория... --  тихо отвечает  Томин. -- И в
предыстории, возможно, замешан кто-то из здешних так╜систов. Усек?
     -- Простите, что я снова, -- беспокоится старшая, -- но  как обеспечить
безопасность?
     Томин кивает:
     -- Пойдемте, объясню.
     Все  трое  подходят  к  щиту,  где  рассортированы бланки-заказы. Томин
вынимает наугад несколько листочков.
     -- Читаем.  Подача  в  восемнадцать часов,  гостиница "Ленинг╜радская",
место назначения  -- площадь Ногина. Реально на по╜добном маршруте завладеть
машиной?
     -- Центр, часы пик -- нет.
     -- Верно, Галина Сергеевна. Дальше Черемушки -- Малый театр.
     -- Отпадает.
     -- Коломенское -- Востряково. Двадцать два тридцать.
     -- Нехорошая поездка.
     -- В  вас проклевывается детективная жилка. Рейс взят на контроль. Все,
что  здесь, --  он  указывает на  щит, --  как видите,  проходит через  руки
Самойлова.
     Самойлов   сидит  за  отдельным  столиком,  изучая  бланки;  перед  ним
расстелена карта.
     --  Теперь  давайте порассуждаем,  --  продолжает  Томин. -- Звонить  и
заказывать из  чужой  квартиры  -- недолго и  влипнуть.  Что для  них  самое
спокойное, а для нас, следовательно, самое тревожное?
     -- Поймать свободную машину, -- подсказывает Данилов.
     -- Да, случайная посадка. Подозрительные ездки мы будем подстраховывать
патрульными машинами ГАИ. Ну и еще кое-чем. Повторим-ка наше воззвание.
     Старшая включает переговорное устройство.
     -- "Букет" вызывает все машины на линии...

     * * *

     Трое  суток  посменно  отдежурили  муровцы  в  "Букете".  Кирпичов  все
нерабочее  время тоже проводил там,  там и спал на диванчике, чтобы быть под
рукой для опознания грабителей. Все пока безрезультатно.
     Невесело   возвращается   Томин  домой.  Навстречу   ему  по  лест╜нице
спускается  Борис   Петухов,  за  спиной  рюкзак.  При  виде  Томина  делает
испуганное движение назад, но прятаться поздно.
     -- Та-ак. Карету мне, карету?
     -- Да я... знакомая пригласила, немного проветриться...
     -- Когда поезд?
     -- Десять сорок пять, -- автоматически отвечает Борис.
     -- Ту-ту -- и прощай неприятности. Блистательный ход!
     -- Саш, ну слушай... ну можно с тобой как с человеком?
     -- Я и есть человек. Незаметно?
     -- Заметно, заметно!  -- заводится  Борис. -- Под  милицейским мундиром
бьется благородное сердце! Не то что у некоторых, да?
     Томин  молча  смотрит на  него усталыми  глазами.  Сейчас бы поесть  да
завалиться спать...
     -- Я тут уже восемь дней! За каким чертом мне здесь сидеть?
     -- А родители?
     --  Может, так даже лучше, Саш. Скажут, вызвали срочной телеграммой, --
и меньше разговоров.
     -- Отец с матерью на ладан дышат, впереди  следственные процедуры, суд.
Пусть все тянут одни?.. Давай билет!
     -- Нету билета. Рассчитывал на вокзале схватить.
     -- А и есть -- пусть пропадает. Заворачивай обратно.
     -- Не имеешь права! -- слабо артачится Борис.
     -- Имею. Не юридическое, так моральное. -- Он берет Петухова за локоть.
-- Когда-нибудь сам спасибо скажешь.
     Дождавшись, пока  тот  войдет в квартиру, Томин направился было дальше,
но засомневался...
     А Борис стоит  в передней, не  снимая  с  плеч  рюкзака.  Прислу╜шался,
тихонько приоткрыл дверь... и оказался лицом к лицу с Томиным.
     -- Гражданин, вы задержаны  при  попытке к бегству!  -- Томин старается
взять добродушный тон.
     -- Может, я под домашним арестом?!
     -- Не шуми.
     Борис в сердцах  скидывает  рюкзак  на пол  и уходит  в комнату. Томин,
улыбаясь, двигается следом.
     -- Поймал и радуется! Тоже мне, великий сыщик! Ловил бы кого положено!
     --  Гляди-ка,  замок  новый   вставил,  прибрал,  даже  пол  подмел.  А
цветочек-то не завял.
     -- Зря ты меня не  пускаешь, --  впадает Борис в  страдающий тон. --  Я
ведь тут... ну прямо по уши в навозе! Старики чего-то наплели, пойдут теперь
насмешки...
     --  Ты  тоже  сочинял. Отец у тебя не  отставной бухгалтер,  а  большой
ученый, вместо домика на восьми сотках -- загородная вилла.
     -- Откуда?! -- отшатывается Борис.
     -- Пал Палыч у Хабарова выспросил.
     -- Этот Пал Палыч меня возненавидел с первой минуты!
     -- Он тебе просто не поверил с первой минуты.
     --  Нет, не просто! Как он меня обхаживал! То лестью, то хитростью. Все
испытывал... Ты знаешь, я иск написал, -- говорит он упавшим голосом. -- Вот
до чего довел... Может, за мной есть грехи, но на чужое я не зарился. Да еще
на чье!..
     -- Иск в дело не подшит.
     -- Но ты ведь знаешь. И я знаю.  Главное, что обидно -- не нужны мне те
деньги!  Все вот тянутся, жилы  рвут, чего-то там достигают. Кому должность,
кому  магнитофон какой-нибудь сумасшедший нужен или еще что. А я что потопал
-- то и полопал... Лег -- свернулся, встал -- встряхнулся.
     Томин садится верхом на стул и смотрит на Бориса вниматель╜но.
     -- Хочешь  верь -- хочешь нет. Старики, между  прочим,  тоже на  деньги
были не жадные. Пошлешь четвертак, мать накупит дребе╜дени и обратно шлет. У
меня одних галстуков штук тридцать.
     -- Значит, честолюбием не мучаешься? А зачем приукрашивал свой портрет?
Именитые родственники, невесты-красавицы?
     -- Что я думаю и как себя внутри ценю, это личное дело. Но  люди должны
меня уважать. Тут уж извини!
     -- Боря, если сам себя не уважаешь, другие не будут.
     -- Слушай, ну нельзя же признаться, что я весь тут, и больше ничего! --
Прижав  обе  руки к груди,  он с  обидой взирает на  Томина:  простых  вещей
человек не хочет понимать!
     -- А почему,  собственно, нельзя? Давай  разберемся. Ты не воруешь?  Не
спекулируешь?
     -- Иди ты!
     -- По меркам Хабарова почти непьющий. От работы бегаешь?
     -- Куда от нее убежишь?
     -- Правильно.  Получаешь во  всяком случае, больше  моего. Может, какой
талант в землю зарыл? -- отвлекает Томин от наболевшей темы.
     --  Там зароешь,  --  хмыкает Борис.  --  Ты  пробовал  вечную мерзлоту
копать?
     -- Так. Подведем  итоги.  Ты  не академик. Не герой. Не мореп╜лаватель.
Примерно, плотник.
     -- Хм... -- кривится Борис. -- Припечатал, так припечатал. Дальше?
     --  Дальше:  плотник  ты  честный,  трудишься  в  сложных  услови╜ях  и
приносишь обществу посильную пользу.
     --  Пионерским  собранием  запахло.  Если  будешь  перевоспиты╜вать,  я
ушибить могу, имей в виду!
     --  Нет,  мы,  что  называется,   беседуем  за  жизнь.  Ты   высказался
откровенно?  Высказался.  Дай   мне...  Раньше  на  базарах  стояли  смешные
фотографы. У них был ящик гармошкой на треноге, помнишь?
     -- Ну!
     --  И обычно  была  картина: например,  джигит с  саблей, но  без лица,
вместо лица -- дырка. Клиент сунет в нее голову -- и готово дело, на коне.
     -- Ну?
     -- Сняться  так,  Боря,  можно. Но каждый день эту бутафорию таскать --
шею свернешь. И зачем? Помогал тебе папаша профессор и вилла?
     -- Ну...
     --  Мешали,  Боря!  Кто-нибудь позавидует мельком  и  забудет.  Зато ты
непрерывно помни... чтоб не споткнулся бутафорский конь. Прав? Нет?
     Борис угрюмо отвернулся, даже "нукать" перестал.
     -- А закадычные друзья у тебя есть? -- донимает Томин. -- Наверно, нет.
Сближаешься  с людьми до определенной  черты, пока  можно в душу не пускать.
Откуда дружба?  Или любовь?  Допустим,  женишься.  На какую виллу повезешь в
отпуск жену?
     -- Да иди ты, хватит уж...
     --  Нет,  ну  почему  тебе  не  быть  самим  собой?!  В  открытую,  без
похвальбушек? Чего зазорного! Высот не достиг? Но ведь и не рвался. Прими ты
себя  таким, как есть!  И  другие  примут. Погляди в  зеркало --  нормальный
мужик. Здоровый, видный. Чего надо?
     Борис  щурится  и  поводит  широкими плечами,  будто  примеря╜ет  новую
одежду.
     -- Саш, это в пользу бедных или начистоту?
     Во весь рот, со стоном Томин зевает:
     -- Для дипломатии слишком  устал. Скажем  так:  ты  моих вос╜торгов  не
вызываешь. А уважать -- я бы тебя уважал. Если б не вранье, я б тебя вот так
уважал!

     * * *

     Наскучив вести  пустые  допросы  (десятистепенные  знакомые Петуховых),
Знаменский под  вечер тоже заявился в "Букет". Вживается в  эфирный  галдеж,
где  кроме переговоров с  диспетчерами  слышны  и посторонние  реплики: "Как
дела?", "Когда кон╜чаешь?", "План у меня дымится". Это водители между собой,
хотя и не полагается засорять волну.
     Час минул. Полтора. Все чем-то заняты, а Пал Палыч слоняет╜ся без дела.
Присел возле Томина, который делает пометки в бланках-заказах. Из динамика:
     -- Коль, слышишь?
     -- Слышу. После смены -- как договорились?
     -- Само собой. Как ты?
     -- А загораю на куличках. Возил каких-то шизиков.
     Томин наощупь прибавляет звук.
     -- А чего они?
     -- Сели -- будто в  Щелково, больную мамашу проведать, и все  "гони" да
"гони". Я говорю, машина завтра в капиталку  идет, забарахлить может. Тогда,
говорят, нас не устраивает. Вылезли -- и в метро.
     -- Володя, Данилова сюда быстро! -- окликает Томин Самойло╜ва.
     -- Загораю теперь на Щелковской... Ладно, значит, после сме╜ны?..
     Подходят Данилов и Самойлов.
     -- Други,  у Щелковского  метро  стоит такси,  которое  два "шизонутых"
нанимали до Щелкова, но раздумали -- машина старая.
     -- Да ну?
     -- Свяжитесь, пусть шофер позвонит старшей из автомата, не по рации.
     Все напряженно ждут. Наконец телефон на столе старшей звонит.
     --  Диспетчерская...  Десять-сорок?..  Передаю  трубку,  с  вами  будут
говорить.
     --  Угрозыск.  Быстро  опишите  своих  пассажиров... --  Слушая,  Томин
расцветает.  --  Та-ак...  Вы  видели,  что  действительно они направились в
метро?..  Сколько  прошло времени?..  Ни  с  кем пока  не  обсуждайте  своих
впечатлений.
     -- Вынырнули? -- ахает Знаменский.
     И  только  теперь  все  ощущают,  как   сильно,  себе  не  признаваясь,
волновались за успех операции.

     * * *

     Ждали  повторения попытки. Больше  всех маялась старшая по смене. Томин
посоветовал Знаменскому:
     -- Побеседуй с Галиной Сергеевной, она нервничает.
     -- Еще бы не нервничать! С тех пор, как несчастье с Мишей Ермолаевым...
я уже рассказывала Александру Николаевичу.
     -- Преступников тогда задержали? -- поддерживает беседу Пал Палыч.
     -- Их-то поймали через день, а он до сих пор в больнице и...
     -- Саша, включи тридцать второй! -- кричит через зал Дани╜лов.
     Томин щелкнул кнопкой динамика, звучит разговор диспетче╜ра с шофером:
     -- На Первомайской, на Первомайской я. Еду  в Щелково. Пассажиров двое,
багажа нет.
     --  Тринадцать-тринадцать,  мы  в  городе  завалены заказами,  а  вы  в
Щелково!
     -- "Букетик", мужикам очень нужно, оплатят оба конца.
     -- Минуточку, решу.
     Возле девушки-диспетчера Данилов, он ей подсказывает.
     -- Хорошо, тринадцать-тринадцать, поезжайте. Я с вами свя╜жусь.
     Через несколько минут эстафету приняли  посты ГАИ. Им  надлежало  взять
под строгий контроль выезды на Щелковское шоссе.  Такси с указанным номером,
а  также  с номерами, забрызганными  грязью и  плохо  различимыми подвергать
проверке, чтобы выявить пассажиров с известными приметами.
     Опять ждали. Почему-то возникло  общее убеждение, что пас╜сажиры  -- те
самые, и  одолевал  зуд  поговорить с шофером. Но  понимали, что без  повода
нельзя -- мужики могут насторожить╜ся.
     -- Придумайте повод, Галина Сергеевна -- не выдерживает Томин.
     -- Я? Ой... Если предложить поездку из Щелкова во Внуково...
     -- Мечта таксиста!
     Старшая бежит в радиокабину.
     -- Соня,  скажи  тринадцатому, что есть заказ из  Щелкова во Внуковский
аэропорт. Весело, поняла?
     Девушка вызывает водителя, предлагает соблазнительный заказ.
     -- Смотря на какое время, -- отзывается шофер.
     -- А через сколько вы там будете?
     -- Да не скажу пока, у пассажиров заезд тут в городе.
     -- Да?..  -- Девушка на  секунду теряется.  --  Тогда свяжитесь со мной
попозже, может, все-таки успеете...
     -- Куда их понесло? -- хмурится Знаменский.
     -- Решили что-то  переиграть...  Эх,  как бы чистенько  мы  их взяли на
Щелковском шоссе!
     -- Александр  Николаевич,  Арутюнова-то,  водителя, предупре╜дить бы...
хоть намекнуть, чтоб остерегался! -- умоляет старшая.
     --  Любой намек они поймут раньше него. Теперь уже спросить, где именно
он едет, и то небезопасно.
     -- Саша, выход должен быть! Думай!
     Томин шагает из стороны в сторону.
     Думай... думай... думай... -- Останавливается. -- Он из какого парка?
     -- Из первого.
     --  Данилов, зови Кирпичова! Галина Сергеевна, они сейчас поговорят,  а
вы прервите, будто Кирпичов  на линии. Арутюнова  из своего парка знаете? --
встречает он вопросом входящего Кирпичова.
     -- Знаю.
     -- История с Ермолаевым ему известна?
     -- Всем известна.
     -- И то, что он из больницы еще не выписан?
     -- Само собой.
     -- Идемте,  переброситесь с ним парой  фраз.  Его надо предупре╜дить об
опасности.
     Кирпичову все ясно.
     -- Эй, Гошка! -- зовет он в микрофон. -- Две чертовы дюжины!
     -- Кто еще зовет?
     -- Это я,  Артем. Новость есть. Просили передать, что  у тебя все шансы
сегодня встретиться с одним человеком -- с Мишей Ермо╜лаевым.
     -- Шутки шутишь?
     --  Не  шутки, а точно. Ты не  перебивай,  некогда.  Тебе с Ермола╜евым
встречаться вовсе не к чему, верно я говорю? Сообрази хорошенько!
     Арутюнов отвечает после паузы словно бы спокойно, но очень медленно.
     -- Ага. Что-нибудь соображу.
     --  Товарищи  водители!  --  строго прерывает  старшая.  -- Прек╜ратите
посторонние  разговоры,  мешаете  работать!..  "Букет"  вы╜зывает  свободные
машины в районе  Проспекта Мира,  Шаболов╜ки, Парка культуры... -- имитирует
она диспетчерскую рутину.
     -- Похоже, понял, -- облегченно вздыхает Данилов.
     -- Но что один против двух!.. -- качает головой старшая.
     -- Если не растеряется, сможет, -- уверен Кирпичов.
     Они ждут несколько минут, давая шоферу время для размыш╜ления. И снова:
     -- Вызываю тринадцать-тринадцать. Ответьте "Букету"!
     -- Слушаю.
     -- Заказ из Щелкова в аэропорт снимать с вас или нет? Люди нервничают.
     -- Жалко мне этот заказ, "Букетик",  да,  видно, не  судьба.  Мимо меня
сейчас девятнадцать-двадцать восемь проскочил, пустой. Отдайте ему.
     Сумел-таки Арутюнов дать зацепку!
     -- Вызываю девятнадцать-двадцать восемь. Вызываю девят╜надцать-двадцать
восемь, -- поспешно выкликает девушка.
     -- Девятнадцать-двадцать восемь на приеме.
     -- Где вы находитесь?
     -- В Сокольниках. Оленьи пруды.
     Томин мгновенно кидается звонить в ГАИ:
     --  Автомашина  тринадцать-тринадцать изменила маршрут:  Сокольники, на
трассах, расходящихся от Оленьих прудов!

     * * *

     На аллеях Сокольников разыгрывается короткая погоня.
     Такси тринадцать-тринадцать  засекли патрульные  машины,  но  Арутюнов,
повинуясь, видимо, приказу пассажиров, вынужден уходить от преследования.
     И  только  когда  милицейская  машина   вылетает  из  боковой  аллеи  и
останавливается поперек дороги, а сзади несется вторая, такси тормозит...

     * * *

     Наутро Тамара Георгиевна Томина с облегчением отправится по  магазинам,
не опасаясь встреч с соседями. А сам Томин недели полторы будет пользоваться
в доме исключительной популяр╜ностью.
     Но  другая победа останется ему  неизвестной, потому  что не увидит он,
как Петухов предпринимает первые шаги на новой стезе.
     -- Вот так, -- говорит он за чаем у тетки. -- Не академик, не герой, не
мореплаватель и не плотник, да! Бригадир грузчиков! Это, между  прочим, не в
конторе сидеть. Ящики сами не бегают.
     У Надежды Ивановны голова кругом.
     -- Как сейчас вижу тебя маленького... -- бормочет она. -- Закутан в три
шарфа... носик красный...
     -- Ну! Теперь, если надо, и собачью упряжку снаряжу и обед сварю. Одним
словом, работаю, хлеб задаром не ем. Чего мне стыдиться?
     --  Бог  с  тобой,  Боренька, стыдиться  тут нечего! Но Аня... так  она
гордилась, что ты вышел в люди!..
     -- Надо заведовать Северным полюсом, чтобы считаться чело╜веком, да?
     -- Да нет же! Я говорю, для Ани удар и для отца.
     -- Да  что они, не знали, что ли?  Наивная ты душа! Они  на этом спокон
веку  помешаны:  мы,  мол,  не  добились, но  перед  тобой  любые  дороги  и
возможности!.. То к какой-то немке  в группу  пристроили,  до сих пор помню:
"Анна унд Марта баден",  в смысле -- моются. То  кинулись музыке учить, хоть
мне медведь оба уха отдавил... Все им мерещилось что-нибудь особенное, и все
для  показухи, понимаешь? Я,  может, со  зла и куролесил.  А когда  из  дома
смылся, они принялись сочинять  похвальбушки... Вот  ты, тетя Надя,  старуха
трезвая, ты скажи: такого, какой я есть, обыкновенного -- ты уважаешь?..



Last-modified: Thu, 13 Sep 2001 15:24:15 GMT

Оцените этот текст: