Майя взглянула на Гурова неприязненно: - Мою "Волгу" угнали. - Черт побери, - пробормотал Гуров. - Приношу свои... - Кажется, Лев Иванович? - перебил Отари. - У нас к вам несколько вопросов. Зайдите в отделение, скажем, часов в двенадцать. - Майя я не умею утешать, да и бессмысленно. - Гуров перевел взгляд на Отари. - Не знаю где здесь милиция. Если я вам нужен пришлите за мной машину. - Он сделал общий поклон и ушел. "По угону не выезжают бригадой во главе с начальником розыска, - рассуждал Гуров доедая яичницу и прихлебывая теплый прозрачный кофе без вкуса и запаха. - Так почему такой аврал? Не буду гадать, скоро все выяснится". Когда он спустился на первый этаж группа уже уехала. Артеменко прохаживался у гостиницы. Гуров взглянул на его сверкающие туфли безукоризненно отутюженный костюм и спросил: - Владимир Никитович, вы словно сошли с рекламного проспекта, как вам удается быть постоянно в форме? Артеменко вздохнул, оглядел Гурова с головы до ног, не удостоил ответом, спросил: - А что, по каждому угону выезжает такая группа? - А кто его знает. - Конечно вы юрисконсульт и не в курсе милицейских порядков. Артеменко знал, где и кем работает Гуров. Поэтому усмехнулся, а потом не выдержал и рассмеялся. Гуров случайным знакомым представлялся как юрист, либо юрисконсульт по причине простой. Дело в том, что к сотрудникам уголовного розыска люди относятся с нездоровым любопытством и делятся, грубо говоря на две категории. Одни начинают расспрашивать о погонях и перестрелках своими назойливыми вопросами не давая житья. Другие мучают бесконечными рассказами о кошмарных преступлениях, которые произошли "на соседней улице". Несколько раз Гуров срывался и таким знатокам хамил. А с годами решил, простите, мол, мою невинную ложь, но я юрисконсульт дела мои вам абсолютно неинтересны, поговорим о погоде. Артеменко хоть и знал, кем работает Гуров, но все вытекающие отсюда последствия не учел. Его насторожил выезд опергруппы на элементарный угон, он задал Гурову вопрос, рассчитывая, что "юрисконсульт" может проговориться. Тот не проговорился, а вот сам Артеменко сболтнул лишнее. Гуров, поддерживая разговор, согласно кивал, беспечно улыбался и напряженно просчитывал ситуацию. Точнее, не просчитывал лишь выстраивал вопросы, на которые впоследствии он постарается найти ответы. Например, почему Артеменко обратил внимание на количество и состав приехавших сотрудников? Веранда в доме Отари была большая, деревянные столбы обвиты плющом. Хозяин сидел в торце длинного стола, ел яичницу с помидорами и изредка поглядывал на Гурова из-под припухших после дневного сна век Отари не пользовался ни вилкой, ни ложкой. Взяв кусок хлеба, он ловко собирал еду с тарелки и, не уронив ни крошки не пачкая, ни губ, ни своих коротких, толстых пальцев, отправлял еду в рот. Гуров следил за ним заворожено, он и не представлял, что можно есть так аккуратно и аппетитно без помощи привычных приборов. Обнаженный торс Отари бугрился мышцами. В одежде майор производил впечатление нескладного толстого увальня, а обнаженный походил на Геркулеса Он вытер рот и руки полотенцем и сказал: - Как выражаетесь вы русские вот такие пироги. Гурова привезли в дом полчаса назад он, и понятия не имел о "пирогах" тем не менее, согласно кивнул. - Машину нашли в ущелье около трех утра. В лепешку водитель тоже. Семь километров от города, думаю, угнали "Волгу" примерно в два. Лепешка-картошка - Отари потер свою голову, вздохнул. - Не нравится мне все это плохое дело грязное. Воняет. - Он поднес к носу пальцы сложенные щепотью. - Хозяйка машины плохая, мужчина ее плохой все пахнет. Понимаешь? - Нет, не понимаю, - признался Гуров. - Вокруг Майи много мужчин. И я. Отари прервал его жестом. - Перестань. Вы все так. Зелень вокруг мяса. Артеменко. Плохой человек. - Оставим вопрос, кто с кем спит, - Гуров рассердился. - Дороги у вас, известно. Гнал ночью, не вписался в поворот. - Не сказал я тебе главного, Лев Иванович, виноват. Угонщик наш местный ас. Ночью с завязанными глазами самосвал прогонит. Да и сорвался он совсем не в опасном месте. Такие пироги. Облазили мы все, смотрели хорошо. У него переднее колесо отлетело, на дороге осталось. Кто-то ему машину приготовил. Понимаешь? - Пустое, не те люди. - Гуров сорвал с вьюна лист, прикусил и тут же выплюнул. - Кофе свари, хозяин называется. Гостеприимство! Ты почему жуликов в гостинице расплодил? Ты там кофе пил? - Сердитый какой! Нехорошо, товарищ подполковник, на младших по званию так шуметь. - Отари побежал в дальний угол веранды, где стояли газовая плита и кухонные шкафы. - Кто говорил мне Отари я прилечу к тебе если обещаешь, что не будет ни одного застолья. Кто честное слово с меня брал? Я жуликов не развожу, Они сами размножаются. Отари поставил перед Гуровым чашку ароматного кофе и стакан холодной воды. Гуров осторожно пригубил горячий кофе запил водой. Он знал, что у Отари трое сыновей и спросил: - Семья где? На курорт отдыхать уехали? - Гуров улыбнулся, пытаясь шуткой развеселить хмурого хозяина. - У отца в горах работают. - Отари оглядел пустую веранду, словно прислушиваясь к тишине пустого дома и ударил кулаком по столу: - Я им устрою отдых! Гуров понял, что коснулся больной темы, вида не подал, кивнул, отхлебнул кофе и обжегся. - Человек что ищет то находит. Ты думал, как люди живут в нашем городе? Тысячи и тысячи приезжают сюда отдыхать год работают три недели отдыхают. Ты Лев Иванович заметил, что для тебя рубль в Москве есть рубль, а здесь? - Отари дунул на открытую ладонь. - Наш город завален дешевыми деньгами. Нет, вы их честно заработали, но здесь они теряют цену. Дед, отец и я этот дом построили. Зачем? Чтобы мальчики в нашем доме выросли уродами? Отари говорил путано, сбиваясь, но Гуров понимал. Проблема соблазнов в больших городах давно признана, а проблема курортного городка? - Родственники их друзья, соседи друзей знакомые соседей! - Отари снова хлопнул по столу. Здесь дом - не турбаза! Я жене сказал, второй раз повторил! Утром пьют, днем опохмеляются, вечером опять пьют! Деньги ползут, бегут, летят, все отравили, девки голые ходят. Я взял шланг из которого сад поливаю, здесь встал и как пожарник! - Отари махнул рукой. Гуров даже пригнулся представив, как Отари поливает веранду смывая со стола посуду захлебывающихся гостей. Сам выпил воды и серьезно спросил. - Наверное, шумно было? - Шумно! - согласился Отари. - Семья на трудовом воспитании, дом пустой, я один. - Он вздохнул. - Ты меня, Лев Иванович, не отвлекай. Начинай думать работать тебе надо. - Мне? - удивился Гуров. - Перестань? - Отари широко взмахнул рукой. - Ты мужчина! Гордый! Отказаться не можешь! Шары-мары, слова-молва брось пожалуйста! - Да, Отари ты не дипломат. - С врагом или с чужим я могу крутить. - Отари толстыми пальцами повернул невидимый шар. - Я о тебе много знаю Лев Иванович, уважаю обижать не могу. - Черт бы тебя побрал! - Гуров допил кофе. - Одевайся поедем в твою контору, мне надо поговорить с Москвой. - Зачем Москва? - Отари нахмурился. - Товарищ майор, старшим вопросы не задают. Отари пригласил Гурова в кабинет якобы для беседы и, дав ознакомиться с материалами, вышел. Эксперт, осматривавший разбившуюся машину не сомневался: гайки крепления правого переднего колеса были ослаблены, свинчены до последнего витка. Следовательно, катастрофу подготовили. Кто? И для кого? В показаниях Артеменко и Майи Степановой существовали противоречия. Артеменко утверждал, что утром он собирался ехать в совхоз за бараниной. Майя дала показания, что Артеменко от этой поездки отказался, они поссорились, и она сама хотела днем, одна (было подчеркнуто) ехать в санатории, где отдыхает ее подруга. В каком санатории, как зовут подругу, следователь не уточнил. "Необходимо выяснить думал Гуров. - Но как? Если произошел угон и несчастный случаи, такой вопрос покажется странным" Угонщик находился в средней степени опьянения. В машине обнаружены бутылка коньяка и букет цветов. Коньяк еще как-то понятен, хотя угонять машину пьяным, с запасом спиртного? Ну, а цветы? Гуров позвонил следователю. - Где техпаспорт? - У хозяйки естественно. - Следователя раздражало, что к работе привлекли чужака. Гуров, почувствовав недовольство следователя, сказал. - Если свободны, зайдите, - и положил трубку. Логика следователя Гурову была известна. Произошел угон и несчастный случаи. Завинчены гайки, не завинчены - гори они голубым огнем. Работы хватает. А что, брошенный с горы камень, если его не остановить, может вызвать лавину ему плевать. И вообще, пусть думает начальство мы люди маленькие прикажут - выполним. В кабинет зашел Отари, посмотрел на Гурова виновато. Лев Иванович прошу, не звони этому. - Он кивнул на дверь. - Совсем плохой, уже жалуется. Не могу понять, слушай! Начальник меня голосом давит. Я тебя что? Сараи в моем саду попросил сделать? Виноград подвязать попросил? А? - Честь мундира, - улыбнулся Гуров. - Значит техпаспорт у Майи. - Может они правы! - Отари вновь кивнул на дверь. - Бумаги в папку, папку в архив и все! Парень что разбился неплохой был, но время от времени попадал к нам - то да се, по-вашему, двести шестая. У него дядя - он указал толстым пальцем в потолок. - Нам указание, мол, просто шалит мальчик, а наше общество гуманное. Теперь дядя успокоится. Как и кто с кем договаривался кто гайки крутил? Мне надо? Тебе надо? - Отари дед и отец у тебя в торговле работают, а ты милиционер. Почему? - Из упрямства, - Отари нахмурился. - Извини. - Гуров закрыл папку с документами, отодвинул. - Сговор между владельцем и угонщиком я отметаю. - Он провел ладонью по столу. - Коньяк цветы, отсутствие техпаспорта. В случае сговора Майя бы заявила, что техпаспорт оставила в машине такое случается. Вы работайте, установите куда опаздывал погибший. Предполагаю, что он под этим делом, - Гуров щелкнул пальцем по горлу, - торопился к женщине сел в машину, а угодил в ловушку. - Я так думал потому и прошу помощи. - Отари шумно вздохнул опустил голову. - Если ставят капкан на одного зверя, а убивают другого, то ставят другой капкан. И надо этого охотника взять! Дождь не шел мельчайшими капельками, висел в воздухе, асфальт, листва деревьев блестели, тенты тяжело провисли. Гуров шел по набережной, кроссовки хлюпали, костюм прилипал к плечам и бедрам. Время от времени он ладонью проводил по лицу словно умывался. Если машина была, как выразился Отари капканом, то убийство заранее готовилось. Чтобы найти убийцу следует сначала определить жертву. Ведь за это-то с ней хотят расправиться. И это что-то существует в биографии жертвы. Выбор невелик. Охотятся либо за Майей, либо за Артеменко. Только они могли сесть за руль "Волги". Каждый из них утверждает, что ехать утром собирался именно он. Возможно каждый хочет выглядеть в глазах следствия жертвой? Значит один из них убийца, другой - жертва. Надо определить, кто лжет. Кто лжет, тот и убийца. Сообщники? Существуют ли в подготовке преступления сообщники? Если да, то только в единственном числе. Сообщник. Кандидатуры тоже две: Толик и бухгалтер. Если Кружнев действительно бухгалтер. Что ответит Москва? Стоп! А Татьяна? Прелестная пляжная знакомая? Гуров вспомнил позавчера Татьяна с Майей шли вдвоем и, увидев Гурова, свернули на другую аллею. Возможно, они дружат давно? Знакомство Татьяны с ним Гуровым не что иное, как объяснение своего интереса в гостинице. Девушка знает мое имя и отчество. Есть у нее подруги среди обслуживающего персонала или нет? Обсуждая с Отари очередность необходимых мероприятий, Гуров сказал, что перво- наперво подозреваемых - каждого в отдельности - надо поставить в известность, что машина разбилась не случайно. Но сделать это не напрямую, а якобы по недомыслию. МАЙЯ Она родилась в интеллигентной семье среднего достатка, отец - кандидат технических наук, мать - художник-декоратор. Родители были людьми спокойными, уравновешенными дочь особо не баловали, не требовали непременных пятерок, не заставляли играть на пианино и декламировать стихи, когда собирались гости. Вообще воспитанием ее не мучили, полагая, что в здоровой семье вырастет здоровый ребенок и станет хорошим нравственным человеком. Все к этому и шло. Майя росла девочкой самостоятельной, искренней, в классе ее любили, училась она легко, не надрываясь и числилась хорошисткой. Круглой отличницей она была в спортзале и на стадионе, где превосходила не только подруг, но и мальчишек. Она бегала быстрее всех, прыгала дальше всех, ходила на лыжах, прекрасно плавала. Однажды физрук оставил Майю после урока и спросил: - Ты знаешь, что природа порой бывает несправедлива? - И не ожидая ответа, задумчиво разглядывая девочку, продолжал. - Крайне несправедлива. Тебе она выделила лишнее, кому-то недодала. - Я виновата? - Майя растерялась. - В школе создается спортивный класс. Как ты к этому относишься? - У меня химия и физика хромают, трешки стала получать. - Тебе бегать надо, а с физикой и химией мы договоримся. - А после школы? - рассудительно спросила она. - Все бегать буду? - У меня впечатление, что ты девочка способна убежать очень далеко. Загадывать трудно, жизнь рассудит, все зависит от того, как ты покажешь себя в работе. Сегодня ножками можно на такую высоту подняться, на которую иной физик-химик взглянет - шея переломится. Когда Майя рассказала о предложении физрука дома, отец рассмеялся и сказал: - Бегай, дочка, на то юность человеку дана, только не забывай, аттестат зрелости должен выглядеть достойно. В пятнадцать лет Майя получила первый разряд. В спортобществе, куда ее определил физрук, она не выделялась, часто смотрела соперницам в затылок, не знала, что тренер, который, как говорится, в спорте собаку съел, сразу углядел в ней незаурядные способности и, уберегая от зазнайства и лени, ставил ее на дорожку с мастерами. Однажды тренер задержал Майю после тренировки и сказал. - Кстати, пусть отец на тренировку зайдет. Просто рок какой-то. Как посредственность, так ее предки чуть ли не ночуют на стадионе. А вот твоих я не видел. - Они не придут, если только на соревнования... - Это почему же? - Считают, что я самостоятельной должна расти. В семье Майи к слабостям и недостаткам друг друга и окружающих относились терпимо, не прощалась только ложь. Если отец хотел человека заклеймить, что случалось крайне редко, он говорил сухо и коротко. - Этот человек лгун. Что лгать не то чтобы нехорошо, а просто нельзя, абсолютно недопустимо, Майя усвоила с детства, с молоком матери. - Ты, дочка, коли не можешь или не хочешь сказать правду, молчи, - говорил отец. - Все зло на земле от лжи, мягкой, удобной и многоликой. В семнадцать Майя стала кандидатом, в восемнадцать - мастером спорта. После школы она поступила в инфизкульт, но ей не понравилось, и Майя, не окончив даже первого курса, ушла, решила готовиться в университет на филфак. Основные соперницы выступали за рубежом, Майя выиграла первенство Москвы, завоевала серебро на первенстве Союза. О ней заговорили серьезно, включили в списки предолимпийской подготовки. Теперь она имела собственные деньги, а в перерывах между сборами талоны на питание плюс дорогостоящее спортивное обмундирование. С ростом результатов взаимоотношения с подругами-соперницами усложнялись и портились. Она давно уже не бегала по дорожке, а работала, или, как выражаются в спорте, "пахала". Составленный тренером и утвержденный индивидуальный план подготовки требовал от нее порой невозможного. - Девочка, тебе придется принять кое-какие таблетки, - сказал однажды тренер. - При таких нагрузках организм требует. - Допинг? - спросила Майя. - Ты что, рехнулась? - Глаза тренера округлились, изображая возмущение. - Подколем тебе витаминчики, таблеточек тонизирующих покушаешь. - Не надо песен на болоте, - Майя рассмеялась. - Вы подколете мне мужской гормон, и голос у меня будет, как у мужика оттягивать в хрип. Никогда! - Дело твое. - Он пожал плечами и отвернулся. - Впереди Европа. В соревнованиях на первенство Европы Майя была третьей. Руководитель, бывший комсомольский работник, человек лет сорока с лишним, в легкой атлетике разбирался, знал, что бегать надо быстрее, прыгать дальше и выше, что золотая медаль хорошо, а бронзовая значительно хуже. Когда Майя закончила дистанцию, он, страдая одышкой, подбежал, обнял за мокрые плечи, полез целоваться. - Молодец! Но! - Он поднял пухлый палец - Надеюсь, понимаешь? На Олимпиаде бронза нам не нужна. А так молодец! У Майи кружилась голова, ноги мелко дрожали, она бездумно кивала, вяло отпихивая навалившегося на нее руководителя. Майе исполнилось двадцать два, она утвердилась в первом резерве сборной. Мужчины в ее жизни, не как начальники, а как существа другого пола, значили крайне мало. Они улыбались, заискивали, ухаживали, с одним она время от времени нехотя ложилась в постель. До Олимпиады оставалось два года. Майя хотела быть золотой - какие уж тут мужики, успеется. Это ее первая и последняя Олимпиада. Майе дали однокомнатную квартиру, отношения с родителями разладились, "старики" не понимали, почему она не учится. Сборы, поездки на соревнования, каждодневные тренировки, после которых не то, что учиться, жить не хочется. Подруги по команде недолюбливали ее, сторонились. Во-первых, конечно, мужики, которые вертелись вокруг "бронзовой" красотки, вызывали у соперниц здоровое чувство зависти. Потом, находясь за рубежом, Майя не очень экономила скудную валюту, вещи покупала только себе и родителям, а не для продажи, в общем, не как люди. Странная жизнь шла своим чередом Майя "пахала" не за страх, время показывала не рекордное, но на уровне, взаимоотношения с тренером нормализовались. Он даже с гордостью поговаривал за ее спиной, мол, иные, некоторые, со своими ученицами химичат, а его девочка чисто бронзовая, не подкопаешься, в любой стране, при любом контроле свои секунды обеспечит. Уже составлялся план непосредственной подготовки, когда разразился скандал. Отвечая на вопросы иностранных журналистов, Майя сказала, что сейчас не работает и не учится, лишь тренируется. Сенсационного сообщения, появившегося в зарубежной газете, Майя не видела. Запыхавшийся тренер не дал ей переодеться, прямо в тренировочном костюме усадил в машину и привез в кабинет. Начальник, которого Майя никогда не видела, возможно, его перебросили на спорт за ошибки, допущенные на другой руководящей работе, тыкая пальцем в иностранную газету, спросил. - Что ты говоришь? Ты понимаешь, что говоришь? Ты что, профессиональная спортсменка? Миллионы занимаются спортом, а ты одна профессионалка? - А кто же я? - Майя понимала, что подходит к краю, и сейчас шагнет в пустоту, только остановиться не могла. - Во-первых, разговаривайте со мной на "вы"! Я сказала, как есть, меня с детства учили говорить правду! - Спокойно, Майечка, спокойно, - быстро заговорил тренер, - не надо волноваться, пригласим журналистов, ты расскажешь, как училась в инфизкульте, сейчас готовишься поступать в университет, и про все остальное в том же духе, хорошо? - Вот вы собирайте журналистов, а я скажу! - Майя вышла из кабинета. Когда она перешагнула порог здания и вышла на улицу, то оказалась в безвоздушном пространстве. Она еще бегала, даже выступала, тренер порой подходил, говорил равнодушные слова... На очередной сбор ее не взяли, как не берут в дорогу ненужный чемодан. - А чего ты ждала? - спросил тренер. - Характер хорош на дорожке, а в кабинете?.. - Он присвистнул. - Потом, тебе уже двадцать три. Какие у тебя перспективы? Со сборной тебе придется расстаться, а в спортобществе поговорим, как-то поддержим - молодая, здоровая, у тебя вся жизнь впереди. Она пришла домой, к папе с мамой, все рассказала и, не обратив внимания, что отец лицом осунулся и взглядом посуровел, начала философствовать: - Цапля голову под крыло прячет, думает, ее вообще не видно. Любители, профессионалы - все чушь непроходимая. Солист Большого театра в свободное от репетиции и спектаклей время где-то еще работает? Мать рассмеялась, отец тоже не сдержал улыбку. - Кого обманывают и ради чего? - Майя повысила голос. - Почему они противопоставляют чемпиону мира значкиста ГТО? Почему нельзя все сделать по- человечески, честно? - И что же ты решила? - спросил отец. - Решили за меня, я лишь правду сказала. - Ты почему не училась? Большинство же учится. - Ну, не нашла себя! - вспылила Майя. - Упорства, силенок не хватило. Свое-то дело я делала честно! А теперь меня на помойку? - Дочка, тебе только двадцать три, - вмешалась в разговор мать. - Мне опять к вам на шею? А если бы у меня вас не было? Ты думаешь, прежде чем отчислить, меня спросили, какая семья, кто содержать будет? И за что отчислили? За правду! - Да. - Отец снял очки, потер переносицу. - Значит, ты так все и сказала? - В принципе, конечно, долго мне говорить не дали. - И что же, ты и в будущем будешь такую правду начальству выкладывать? - Отец, ты же сам мне всегда внушал. И потом, правда - она что, разная бывает? - Ты дура! Мать, мы вырастили идиотку! Иисус Христос за правду на крест пошел, так ему уже два тысячелетия свечки ставят. Да, правда правде рознь! Это ты здесь, - он постучал пальцем по столу, - должна говорить правду. А там следует говорить то, что от тебя хотят услышать. Играть по установленным правилам. Ты что же думаешь, я директору института могу правду на совете сказать? Неожиданно ноги у Майи ослабли и задрожали, ее начало тошнить, словно она только закончила дистанцию. Девушка смотрела на отца и не узнавала. - Ты всегда меня учил... - Она с трудом, совершенно больная, поднялась со стула, пошла к двери. - Дочка! - Мать вскочила. - Сиди, - хлопнул отец по столу. - Жрать захочет - придет! Правдолюбка! Тренироваться Майя перестала, гимнастику по утрам делала автоматически, по привычке. Подруги звонили несколько раз, затем разъехались по сборам и соревнованиям. Через два месяца деньги кончились, она продала японскую радиоаппаратуру. Спустя полгода опять осталась без денег. Майю никто не совращал, не спаивал, не втягивал, она начала заниматься древнейшей профессией добровольно и осознанно, все просчитав и взвесив. "Ты, папочка, хочешь, чтобы я жила по правилам, согласна, только я буду жить по своим правилам". Она завела палехскую шкатулку, куда бросала визитные карточки тяжело вздыхающих мужиков, отбирая, с ее точки зрения, денежных. "Я не стану сидеть в баре и ловить иностранцев, установим простой порядок: один основной и двое на скамейке запасных. Для поддержания спортивной формы им будет разрешено делать подарки, вывозить меня в свет и никаких глупостей". И мужчины соглашались, строптивых из команды исключали. С родителями Майя встречалась редко, рассказывала, что работает в "Интуристе" гидом. Через год она стала своих попечителей недолюбливать, через два - не выносить. Встретив Артеменко, она возненавидела его с первого взгляда. "Гладкий, ухоженный, самодовольный победитель, ты мне заплатишь за все", - решила Майя, почувствовав, что платить этому человеку есть чем. Она долго не понимала причину своей ненависти. Спустя полгода догадалась. Артеменко ассоциировался с тем спортивным боссом, который вышвырнул ее из жизни. Однажды Майя услышала по телефону девичий возмущенный голос: - Майя Борисовна? Говорит секретарь комсомольской организации. Вам надлежит немедленно погасить задолженности по взносам и сняться с учета. - Девочка торопилась, боялась, что перебьют, и она запутается, не договорит. - В противном случае мы вынуждены будем исключить вас из наших рядов. - Вы кто такая? - бархатным голосом спросила Майя. - Чем занимаетесь? Бегаете, прыгаете? - Я кандидат в мастера... - Понятно, - перебила Майя. - Ты, милочка, бегай и прыгай, занятых людей не беспокой. Раньше надо было звонить, значительно раньше. Мастер спорта международного класса Майя Степанова померла. РАЗГОВОР В КАБИНЕТЕ Первой в кабинете Отари появилась Майя. Она села, непринужденно закинула ногу за ногу, взглянула с любопытством. - Я вас слушаю, товарищ майор. Я не ошиблась, вы майор? - Майя Борисовна, меня зовут Отари Георгиевич. - Он наклонился над столом и быстро продолжал: - Беспокою вас, стыдно. Хотел приехать, но телефон здесь держит. - Короче, пожалуйста. - Майя вынула из сумочки сигареты, но не закуривала. - Короче. Быстрее. Москва. - Отари умышленно тянул, говорил лишнее, наблюдал. Женщина не изображала спокойствие, была действительно абсолютно спокойна. - Кто сегодня утром должен был сесть за руль вашей "Волги"? - Уже спрашивали. И какое это имеет значение? Раздразнить, вывести из равновесия, решил Отари и, причмокивая полными губами, слащавым голосом уличного приставалы, растягивая гласные, сказал: - Красавица. Дорогая моя, договоримся. Я спрашиваю - ты отвечаешь. Потом ты спрашиваешь - я отвечаю. Договорились? Майя не отреагировала ни на "ты", ни на "дорогую", глядя перед собой, почти без паузы, ответила: - В десять утра я собиралась ехать в санаторий к подруге. - Имя, фамилия, адрес. - Вас это не касается, к делу отношения не имеет. - Я знаю: ты не знаешь. Прошу ответить. - Отари чуть хлопнул ладонью по столу. - Я сейчас встану и уйду. - Почему твой мужчина говорит, что ехать должен был он? - Тяжелый случай. - Майя поднялась со стула, сунула сигареты в сумочку. - Майя Борисовна, дорогая, зачем так? - Отари растопырил руки, преграждая дорогу. - Мне это надо? Не могу вам говорить. Должность. Поверьте, о вас беспокоюсь! Мне что! Машину - нашли, угонщик погиб. Бумажки сложили, убрали, забыли! О вас беспокоюсь. Имею маленький секрет. Равнодушие с лица Майи исчезло, взглянула заинтересованно. - Ехать собиралась я, почему Владимир Никитович утверждает обратное, не знаю. - Не допрос - беседа. - Отари погладил лысину, выглянул из кабинета, сказал: - Товарищ Артеменко. Он вошел, как всегда элегантный, благородная седина в тон с серыми, чуть насмешливыми глазами. - Слышал, слышал, - рассмеялся Артеменко. - Как вы работаете, товарищ майор, если у вас в коридоре слышно каждое произнесенное здесь слово? Данный факт Отари был, конечно, известен и учитывался. Уплотнить стену и дверь намечалось каждый год. Не хватало то материалов, то рабочих. А пока недостатки строителей и хозяйственников. Отари использовал в своих оперативных целях. - О чем идет спор? - поддернув брючину, Артеменко сел на диван. - Майя, ты вчера сказала, что хочешь настоящих шашлыков. Давала мне ключи, мол, съезди за бараниной? - Ты отказался. - Верно. А вечером, в ресторане, я согласился. Желания женщины. - Артеменко улыбнулся, подмигнул Отари. - Не было этого, - Майя на мужчин не смотрела. - Согласен, - Артеменко рассмеялся. - Вечер выпал довольно хмельной, может, хотел сказать, да забыл. Что вас смущает, товарищ майор? - Вы мужчина, должны понимать, дорогой, - Отари похлопал себя по широкой груди. - Мы, оперативники, свои секреты имеем. Все не могу сказать, - он шумно вздохнул и пустился в пространные рассуждения. - Почему машина с шоссе вниз упала? Зачем упала? Непонятно. - Дороги у вас, сами знаете, - сказал Артеменко. - Угонщик, я слышал, пьяный был. - Я знаю, вы знаете, он знал наши дороги, дорогой, все знают. Ночью ехал, никто не мешал, зачем упал? Отари нагнулся, вынул из-под стола загодя приготовленный баллонный ключ, вертел в руке, разглядывал. Майя никак не реагировала, ждала, скучая, когда бессмысленный разговор окончится. Артеменко взглянул с любопытством, хотел задать вопрос, Отари жестом остановил его, спросил: - Майя Борисовна, скажите, что это такое? - и протянул ключ. Майя ключ не взяла, пожала плечами. - Железка. - И вы ее раньше никогда не видели? Возьмите, посмотрите. Майя на ключ не смотрела, разглядывала свои холеные руки. - Я устала от вас. Скажите, у меня угнали машину или я угнала? - Понимаете, такая железка есть в багажнике каждой машины. Каждой! А в багажнике вашей машины ее не оказалось. - Не может быть, - быстро сказал Артеменко, - две недели назад я менял у машины колесо. - Две недели? - Отари причмокнул. - Вы приехали шесть дней назад. Майя встала, вынула сигареты, прикурила от протянутой Артеменко зажигалки, - Мы знакомы давно, любовники. Идите оба к черту! - Она вышла из кабинета. - Странно, что баллонного ключа не оказалось, - Артеменко помолчал. - Очень странно. С колесами у "Волги" был непорядок? - Красивая у вас женщина. Очень. Много хлопот, нервов, денег много. Ничего не давать, ничего не иметь. Жизнь одна! - Не крутите со мной, майор, - Артеменко разозлился. - Я не мальчик. Какое значение имеет, кто сегодня утром должен был ехать? Что вы размахиваете баллонным ключом? - Я не размахиваю. - Отари убрал ключ, сунув его под стол. - Простите, Отари Георгиевич. - Артеменко обаятельно улыбнулся. - Нервы. Годы сказываются. Женщина у меня молодая, красивая, с характером. - Да, дорогой. Как русские говорят жизнь прожить - не поле перейти. Верно? - Верно, Отари, верно. Стареть не хочется, дорогой. Очень. Отари понял, что Артеменко открылся, говорит правду. - Любишь? Артеменко махнул рукой, подошел к окну. Во дворе Кружнев с милицейским сержантом менял у машины колесо. "А они нашего бухгалтера проверяют. Ох, не простые работают ребята. Гуров - подполковник МУРа. Они успели с ним переговорить. Возможно, в этом кабинете театр. И меня этот бритоголовый сыщик просто разматывает. Зачем? Почему? За всем этим стоит мощный талантливый режиссер вот так, спонтанно, не разобраться. Не показать, что догадываюсь, уйти интеллигентно, и думать, думать..." Отари знал, что именно видит Артеменко во дворе. Если ты, москвич, в деле замазан, то догадаешься и испугаешься. А испугаешься - начнешь защищаться, действовать. Ты только человек, можешь и ошибиться. Отари рассуждал правильно, но не знал, что подполковник Гуров известен, открыт, и факт этот сильно менял позицию, соотношение сил. - Отари Георгиевич, пойду я, не торопясь, в гостиницу, - сказал Артеменко. - Поразмыслю дорогой, как Майю умилостивить. - Если бы вы знали, Владимир Никитович, как много в моем кабинете врут. - В чем я вру? - искренне удивился Артеменко. - Скажу. - Отари взял Артеменко за локоть, подвел к двери. - Тебе не надо улаживать с этой женщиной. Она из твоих рук ест и пьет. Скажи, у нее деньги на билет до Москвы есть? Скажи. Быстро скажи. Артеменко, поморщившись, освободил затекшую под железными пальцами майора руку. - Ты упрощаешь, Отари. Я не знаю, сколько у Майи денег. Если она позвонит в Москву, то через несколько часов у нее будут деньги, и серьезные. - Значит, умеешь говорить правду? Хорошо. А вчера вечером, в ресторане? - Я сказал. - Не знаю. Верю, не верю, не знаю. Но ты на всякий случай береги себя, дорогой. Гостиница. Ресторан. Набережная. В горы не ходи, там и сорваться можно. Случается. А сейчас попроси своего бухгалтера подняться. Он гайки крутить умеет, мы видели. - До встречи. - Артеменко поклонился и вышел. "Прав Гуров. Я тоже прав. - Отари вернулся к столу. - Плохо. Пахнет совсем плохо. Смертью. Кто? И кого? Пустяка не знаем. Главного пустяка. Если бы этот человек был чистый, никогда бы не разрешил разговаривать с собой на "ты". Никогда". Когда Кружнев. тихо постучав, вошел, Отари вяло сказал: - Садитесь, пожалуйста. Спасибо, что пришли, Леонид Тимофеевич, - он потер свою голову. - Ох, так зачем же я вас пригласил? Кружнев взглянул виновато, пожал плечами, еще больше ссутулился. - Не знаю, но я чем могу. - Так, дорогой. - Отари сосредоточился. - Вы вчера ужинали в ресторане гостиницы. Кто находился за столом? - Ужинали. - Кружнев виновато кивнул. - За столом? Майя, был, естественно, и Владимир Никитович, ну и Толик, куда от него денешься. - А Лев Иванович? - Отсутствовали. - А что он за человек, этот Лев Иванович? Куда подавался дорогой? Все вместе были, а вчера пропал? - Этого не знаю. - Кружнев смущенно улыбнулся, старался не рассмеяться, так как тоже знал, где и кем работает Лев Иванович Гуров. Вчера вечером Артеменко, слегка захмелев, рассказывал о Гурове, его профессии и непонятной конспирации. Отари об этом не догадывался, но почувствовал, что начал беседу неправильно, и круто свернул. - Между Майей и Артеменко был разговор, мол, утром вместе ехать на машине? - Вместе? Нет. Днем они о какой-то поездке спорили. А вечером Владимир Никитович сказал, мол, утром поеду, привезу все в лучшем виде. - Точно? - Абсолютно. - Значит, ехать должен был Артеменко? - Он хотел ехать, а поехал бы я, - ответил Кружнев. - Понимаете, чуть позже Майя пригласила меня танцевать. Я смутился, она красавица, высокая, статная, а я вот, - он повел плечами, для большей убедительности встал. - Понимаете? Танцуем, она мне шепчет "Ленечка, миленький... - она так меня порой называет, - давай этого самодовольного типа разыграем. Я тебе дам ключи от машины и деньги, смотайся на базар, купи огромный букет роз". Отари поднес к лицу растопыренную пятерню и сказал. - Вах! - И почему-то добавил: - Мама мия! КРУЖНЕВ Леонид Тимофеевич Когда первого сентября Леню Кружнева привели к празднично украшенной школе, его не хотели пускать. - Мамаша, не морочьте мне голову, мальчику от силы пять лет, - шипела директорша, одновременно улыбаясь другим детям и родителям. - Все желают вырастить вундеркиндов, не калечьте ребенка! - Но мы же подали документы, прошли собеседование, - шептала Ленина мама. Тщедушный Леня, придавленный огромным ранцем, крутил стриженой головой, уши у него торчали прозрачными розовыми лопухами. - Не знаю, кто у вас принял документы! Мамаша, отойдите! Здравствуйте, ребята, поздравляю... - Мама! - тонким звенящим голосом сказал Леня. - За мной не приходи, я вернусь сам! - Он подошел к директрисе, запрокинул голову так, что затылок уперся в ранец: - Мне восемь лет, я умею читать и писать! Вы не имеете права... - и прошел мимо растерявшейся руководительницы. Дети, как известно, бывают жестоки, и одноклассники попытались над Леней подшучивать и издеваться. Но быстро отказались от своей затеи. Леня был мал и тщедушен, но отважен и неукротим, как дикий звереныш. Стоило ему почувствовать опасность, он бросался в атаку, не думая о соотношении сил и последствиях, вцеплялся в волосы, впивался в лицо ногтями, хватал зубами, стремясь причинить обидчику боль. Леню не любили и одноклассники, и преподаватели, однако все признавали его незаурядность. И в десятом он походил на семиклассника, но учился, как бог, дрался, как дьявол, первым никого не трогал, на девчонок не обращал внимания, но при необходимости защищал их. Разговаривал с ними сухо, покровительственно, называл всех одинаково "Дульсинеями", будто не знал имен и фамилий. Никто не догадывался, какие страсти бушевали в этом маленьком человеке, о чем он думал, о чем мечтал. С пятого класса Леня ежедневно делал гимнастику. И хотя плечи у него не раздались, но тело стало твердым. В десятом, на уроке физкультуры, признанные богатыри класса затеяли соревнования по подтягиванию на кольцах. Девчонки, естественно, болели, а Леня молча стоял в стороне. Когда чемпиону победно подняли руку, Леня принес табурет - иначе он достать кольца не мог - и подтянулся на одной руке больше, чем чемпион на двух. - Он и весит в два раза меньше меня! - ломающимся голосом воскликнул чемпион. - Элементарно! Закон земного тяготения. Леня пальцем поманил его, сел за стол, упер в него локоть, вызывая на борьбу. - Леня, я тебя и так уважаю, не надо. - Мальчик был великодушен и не хотел унижать товарища. - Ты мне дашь сто очков в математике, физике - тут не надо. Класс притих, Леня сидел и ждал, смотрел на противника, не мигая, черными злыми глазами. Соревнования не получилось. Леня припечатал руку соперника сразу. - Вот так! - Он встал. - Лучше меня ты лижешься с Дульсинеями, все остальное ты делаешь хуже. Он не только унизил парня, но и наплевал в романтические души девчонок, большинство из которых были открыто или тайно влюблены в поверженного кумира. Школу Леня Кружнев окончил с золотой медалью. Считая себя личностью неординарной, подал документы в МГИМО. Он не знал, что соревнования на вступительных экзаменах иногда проходят не между ребятами, а среди их родителей, знания же, как таковые, имеют значение весьма относительное. Леня не готовился со специальными преподавателями, по-английски говорил лучше всех в школе, только здесь говорили на другом английском. Леня не мог соревноваться с оксфордским произношением, тем более с произношением сыновей посла или министра. Его вычеркнули из списков легко, без эксцессов и каких-либо осложнений. Леня пропустил, но не потерял год, усиленно занимался, и следующей весной блестяще сдал экзамены на физмат университета. Он быстро стал лидером в группе, затем и на курсе. Завистники, наверное, существовали, но Леня их не чувствовал. Он стал доброжелательнее к окружающим, разговаривая с девушками, даже шутил, ходил в кино и на вечера. Можно было ожидать счастливого и долгого жизненного пути, но произошел неприятный инцидент, закончившийся в народном суде. Леня влюбился, остановив свой выбор на хрупкой девушке, поглядывавшей на него. Они встречались и, хотя девушка училась на филфаке, часто вместе готовились к экзаменам. Леня уже собирался сделать предложение, когда произошла самая заурядная история, девушке понравился другой. Подобные конфликты - явление обычное, погорюет "потерпевшая сторона", забудет и снова влюбится. Леня был не из таких, к тому же соперник оказался рослым красавцем с бархатным голосом. Самим фактом своего существования он наступил Лене на, казалось бы, зажившую мозоль. Когда Кружнев убедился, что отвергнут окончательно, он на ближайшем студенческом вечере выплеснул в лицо красавца стакан воды и добился, чтобы счастливый соперник ударил первым. На глазах у растерявшихся студентов буквально за несколько секунд Леня этого парня изувечил. Происшествие поначалу хотели спустить на тормозах, мол, молодежь дралась и дерется, пострадал обидчик, Леонид Кружнев - субтильный юноша, лучший студент курса. Но из больницы сообщили в милицию, что доставлен человек с переломом ребер, челюсти и тяжелым сотрясением мозга, да и многие студенты были изумлены, увидев, как Кружнев первым же ударом сбил соперника с ног, а потом добивал уже лежачего. Состоялось следствие и суд, Кружнев получил три года условно, был исключен из комсомола и отчислен из университета. На следствии и суде Леня твердо и последовательно повторял, что ничего не помнит. Его ударили по лицу, он бросился на обидчика, очнулся, когда его держали товарищи. Это и спасло его от тюрьмы. "Дурак и неврастеник, - рассуждал он, вернувшись из суда. - И чего ты добился?" Парня, который лишь недавно вышел из больницы, он не жалел. Просто о нем не думал, а вот комсомольское собрание вспоминал. Где они, комсомольцы-добровольцы, которых показывают в кино? Робкие голоса, прозвучавшие в его защиту, потонули в шквале негодования. Кружнев обнажил свою звериную, антигуманную сущность, чуждую социалистиче