л я врать не стану. Так что и не вызывайте, не трожьте меня. Ночью, когда машину угнали, Леонид у меня был, мы с ним любовью занимались. Он до утра никуда не выходил. Вот и весь сказ! - Не понимаю, - сказала Таня, глядя вслед удаляющейся подруге. - Здесь что-то не так. - Здесь все как надо, Таня, - ответил Гуров. - Они нас оперативнее, и методы их порой действеннее. - Не понимаю, - растерялась Таня. - Случается, извини. - Гуров поклонился и пошел назад в гостиницу. У следователя прокуратуры работы было немного, осмотр места происшествия, несколько коротких формальных допросов. Эксперт установил, что в изъятом у Артеменко шкалике с коньяком находился яд, но данный факт уже значения не имел. Предположение, что Артеменко отравился сам, отпадало. У него был разорван ворот рубашки, имелся свежий кровоподтек на голени правой ноги и вырван клок волос. Можно было почти с полной уверенностью сказать, что преступник напал сзади, одной рукой схватил Артеменко за волосы, ногой подсек его и второй рукой вложил в рот капсулу с ядом. Возможно, последовательность действий была несколько иная, но факт насильственной смерти сомнения не вызывал. Лебедев и Кружнев в тот момент находились под охраной, Зинич, что не вызывало никаких сомнений, был в санатории. Следователь, закончив оформление документов, все пытался поговорить с Гуровым, который вел себя странно, непрестанно зевал, со всем, что ему говорили, соглашался, смотрел все время куда-то в сторону, в общем, недвусмысленно давал понять, что все ему изрядно надоели и он просит оставить его в покое. - Ты уезжаешь? - спросил следователь, в третий раз зайдя в номер к Гурову. - В данный момент я лежу, извини, - Гуров вытянулся на кровати, заложил руки за голову. - Очень люблю бездельничать. Многие люди, оказавшись одни, скучают, ищут компании, придумывают развлечения, мне же интересно со Львом Ивановичем Гуровым. Он мне чего-то говорит, я ему возражаю, мы долго спорим, пока не заснем. - Я не уйду. - Следователь положил свой портфель на стол, развалился в кресле, вытянув ноги, и вздохнул - Понимаешь, дорогой. - Стоп! - резко перебил Гуров - В виде личного одолжения не называй меня "дорогой". Мой начальник любит употреблять слово "коллега". - Хорошо, коллега, не знаю, как начать. - Не начинай, - снова перебил Гуров. - Если можешь молчать, всегда надо молчать. - И молчать не могу. Я не хочу, чтобы ты плохо о нас думал. Я никого не оправдываю, я просто хочу, чтобы ты понял. - Я понимаю, жизнь сложна, и его кто-то на чем-то взял за горло. - Гуров не назвал имени, не смог произнести. - Предатели во все времена пытались оправдаться, но оставались предателями. - Выслушай меня. - Зачем? - Хочу, чтобы ты понял и стал добрым. - Я добрый. - Нет, коллега. Ты не добрый. И я тебе это говорю безотносительно к происшедшему. - Что понимать? Я все знаю. Кроме меня, только один человек держал в руках все нити дела, и он их все перерубил. Меня не интересует, как заставили Отари Антадзе стать предателем. Он предал тебя, меня, людей, дело, которому служил. Во все времена любовь оправдывала все, но Андрей Бульба - предатель, и никакая страсть к паненке его не оправдала. Его осудил великий писатель и убил руками отца. И если бы я мог доказать вину Антадзе, то привел бы мерзавца в наручниках к тебе в кабинет. Гуров сел и посмотрел на следователя с неприязнью. - И если бы ты, человек, все пытающийся понять, начал в следствии крутить и путать, я бы обратился в Прокуратуру СССР и посадил бы в тюрьму и тебя. Да, я недобрый. - Плохо. Причем плохо в первую очередь для тебя. - Следователь посмотрел на часы. - Ты можешь несколько минут меня не перебивать? - Мне нужен билет на первый утренний рейс, - Гуров снова лег. - Ты, наверное, любишь футбол, - начал следователь, - и не удивляешься, что люди гоняют мяч ногами, хотя схватить его руками удобнее. Ты понимаешь, люди договорились, и руками мяч не трогают. Тебя это не удивляет и не раздражает, ты даже с интересом смотришь, как у них порой ловко получается. Человек может привыкнуть к самому несуразному, даже преступному, если он знает, что таковы правила, люди так договорились. Здесь десятилетиями играли по определенным правилам. Человек ценился по занимаемой должности и насколько точно он соблюдал установленные правила. Я соблюдал, - следователь кивнул. - И ты соблюдал, но об этом позже у нас нет понятия "взятка", есть слово "отблагодарить". Каждый хочет жить хорошо, живи и дай жить другому. В общем, как мы здесь жили, ты знаешь. Люди привыкли, всосали с молоком матери, что проситель не приходит с пустыми руками. Миллионы, миллиарды рублей к нам привозят со всех концов страны, деньги оседают и обесцениваются. Короче, Отари Антадзе был честным человеком, жил честно, выполнял свой долг, такие тоже были нужны, он не нарушал установленные правила. Но иногда, редко, ему говорили не надо, и он отступал, понимая: если его заменят, что сделать очень просто, людям станет хуже. Однажды весной объявили, что старые правила отменили и надо жить по новым. Отари все происходящее касалось мало, уголовники никому не нужны, они мешают жить и старым, и новым. Еще короче, человек, который сейчас сидит и ждет суда, борется за жизнь. Он признает лишь то, что абсолютно доказано, но держит в своих руках десятки, не знаю, может, сотни судеб. Ему наплевать на этих людей, он молчит, пытаясь сохранить собственную жизнь. Как только Рубикон будет перейден и высшая мера наказания станет неотвратимой, человек потопит всех. И поверь мне, следователю прокуратуры, потонут виновные, почти невиновные и многие невинные тоже потонут. Слишком велика засасывающая воронка, уже не имеет значения, кто в центре, а кто с самого края. Окажись Артеменко в руках прокуратуры, участь главного преступника была бы решена. Люди, оставшиеся на свободе, не могли допустить этого. И ты прав, Отари Антадзе взяли за горло. Если бы это касалось лично его, Отари бы умер, но не стал предателем. Уверен. Посмотри мне в глаза. Я уверен Отец Антадзе и дед Антадзе поступали, как все, жили по старым правилам. Уверен, старики и не догадываются, что поступали плохо и преступно, и сегодня погубили сына и внука. Неужели жизнь преступника Артеменко могла остановить Отари? Я не оправдываю его, пытаюсь понять, хочу, чтобы и ты понял. Ты мне скажи, в принципе это не имеет значения, но я хочу знать. Отари убил собственноручно? - Нет, он выпустил Кружнева. У Антадзе не было яда, Антадзе не схватил бы за волосы, ударил бы кулаком по шее и вложил капсулу в открытый рот. Он убил не собственноручно, тебе легче? - Что с людьми делает ложь? Ты, коллега, понимаешь, любого человека, тебя, меня можно превратить в нечеловека. Только не говори мне, что ты никогда ни при каких обстоятельствах... Ты человек с богатейшей фантазией, лучше меня можешь придумать обстоятельства, при которых Лев Иванович Гуров возьмет в руки молоток и размозжит затылок ближнему своему. Гуров почти не слушал следователя, думал, реконструировал события, которые произошли в последние часы. "В отдел милиции поступила телефонограмма об этапировании Артеменко в прокуратуру. И об этом сразу узнали люди, которые играли по старым правилам. Наверняка ход с дедом и отцом Антадзе был приготовлен заранее, наверное, завели папочку, подшили соответствующие документы, и когда Отари расписался в получении телефонограммы, его поставили перед выбором: либо Артеменко перестанет существовать, либо отец и дед пойдут в тюрьму. Точно в одиннадцать утра Антадзе пропал, я не мог его найти, а когда он появился, это был другой человек. Он принял решение и начал готовиться. Он не изьял капсулу у Кружнева, решив его использовать. Он не хотел допрашивать горничную Иванову, ведь Кружневу надо было обещать свободу. Но Антадзе, - Гуров даже про себя не называл его ни по имени, ни по званию, - боялся меня насторожить. Я мешал, он меня возненавидел. Дальше все было сравнительно просто. Он переговорил с Лебедевым. Инструктировать Кружнева пришлось дольше, но и тот, в конце концов, сообразил. Горничную Иванову инструктировал не Антадзе, кто-то другой. Она - слабое звено, женщину можно было бы заставить рассказать правду, но на Антадзе она не выведет, ее показания ничего существенного не дадут. Кружнев и Лебедев замазаны в деле по самые уши, но сейчас, почувствовав силу, они не скажут ничего. Тот редчайший случай, все известно и ничего не доказуемо". - Думаешь, загородные особняки, закрытые зоны личных владений появились в нашем районе в один день? - Меня это не интересует! - Почему? Ты же психолог, как же это может тебя не интересовать? Бытие определяет сознание. Если можно одному, то можно и другому. И ложь, ложь, ложь! Она стала естественной формой существования. Развратить можно всех и каждого. История нас учит - вседозволенность приводит к фашизму. - Ашот, прекрати, я не мальчик, не объясняй мне таблицу умножения. Но следователь был неумолим. - Думаешь, сейчас все в порядке? Мы победили? Ложь выживает почти в любых условиях. Мамонты вымерли, а клопы остались и сосут нашу кровь. Простой пример. Смотрю недавно телевизор. В передаче обсуждается положение на ВАЗе и жизнь в городе Тольятти. Среди участников - солидный мужчина лет шестидесяти, ответственный работник. Какой-то юноша задал ему прямой вопрос: "А вы лично верите, что наш завод к двухтысячному году станет законодателем мод в Европе?" "Верю", - ответил ответственный работник. Я выключил телевизор. Я никогда не был на ВАЗе, но на "Жигулях" ездил. Машина хорошая, однако образца шестидесятых годов. Ясно, что завод, отстающий на четверть века, за тринадцать лет никого не опередит. И руководящий товарищ это отлично знает, и парнишка знает, что начальник знает. Порочный круг замкнулся, одна ложь способна убить большую правду, заставить человека потерять веру. И он уже не поверит ничему. Раз врут в одном, значит, врут во всем. Отари Антадзе убил проходимца и спас от тюрьмы ни в чем не повинных отца и деда. А этот, ответственный товарищ, охраняя свой спецпокой, убил веру в десятках тысяч молодых душ? - Ты демагог. - Гуров встал. - Существование одного преступления не оправдывает существования другого. Я прожил тридцать семь лет, пятнадцать работаю в розыске, никогда не совершал... - Не совершал, - перебил следователь. - Ты молчал, и я молчал. И поэтому ты - подполковник, а я - старший следователь прокуратуры, мы соблюдали правила. И если бы три года назад ты эти правила нарушал, где бы ты сейчас был? Гуров молча смотрел на следователя, сдерживав себя, не видя смысла в этом тяжелом разговоре. - Не смотри на меня, как удав на кролика. - Не знаешь, где сейчас Антадзе? - Уехал в горы к отцу и деду. Болезнь отца, конечно, "липа". Уверен, через месяц-другой и Антадзе, и его начальник уволятся, они работать больше не будут. - Жаль, что не удастся пожать столь мужественную руку. Ты мне билет на утро закажешь? - Сейчас займусь. - Вот и займись, провожать не надо, а теперь оставь меня. - Когда увидимся? - Следователь протянул руку. - Будешь в Москве, звони. Сюда в обозримом будущем не прилечу. И еще - Гуров придержал руку следователя. - Не знаю, где и как, но я достану материал и докажу вину и Лебедева, и Кружнева. Они убийцы, и они ответят. Следователь смотрел на Гурова и думал, что подполковник несколько напоминает робота, которого запрограммировали на решение задачи, и он будет биться над ней, пока не решит, либо у него сгорят предохранители. Они молча вышли из гостиницы кивнули друг другу и разошлись в разные стороны. Гурова знобило, ему было стыдно за свои напыщенные слова. Следователь беседовал сам с собой и время от времени пожимал плечами. Фанатик. Наказание должно быть неотвратимым? Справедливо и красиво сказано, но сегодня это лишь лозунг, слова. Однако Лебедеву и Кружневу не позавидуешь. Гуров не хотел думать о происшедшем, он сейчас слишком был взвинчен, а поиск решения требовал холодного, спокойного расчета. Гуров пытался отвлечься, думать о завтрашнем дне, Москве, о встрече с женой, пытался представить себе насмешливое лицо полковника Орлова и его первую фразу, когда Гуров войдет в кабинет, - но ничего не получалось. Когда Гуров вошел в кабинет начальника, Петр Николаевич Орлов взглянул не насмешливо-иронически, а очень серьезно. - Здравствуй, - ответил он на приветствие Гурова, убрал документы в сейф, пошел к дверям, кивком пригласив следовать за собой. У генерала Турилина была новая секретарша, она посмотрела на вошедших офицеров безразлично и сказала: - Проходите. Кабинет был все такой же большой и холодный. Генерал вышел из-за стола, пожал Орлову и Гурову руки, предложил сесть за стол для совещаний. Три человека за большим полированным столом смотрелись одиноко и неуютно. Гуров знал Константина Константиновича с первого дня своей работы в розыске, когда Турилин еще не был генералом, а он, Лева, в милиции еще вообще был никем. Константин Константинович на работе никогда ничего не делал просто так, и раз они втроем сели за стол для совещаний, значит, никаких тебе обращений по имени отчеству, воспоминаний и дружеских улыбок. "Да не пугайте меня, товарищ генерал, - хотел сказать Гуров. - Может, для вас я все еще щенок, на самом деле у меня уже шкура дубленая, картечью не прошибешь". - Ознакомьтесь, товарищ подполковник. - Генерал положил на стол конверт, подтолкнул кончиками пальцев. Пришедшая на Гурова "телега" скользнула по полированному столу. Генерал и полковник вполголоса беседовали, а Лев Иванович Гуров знакомился с содержанием послания. Он знал, что ударят, но чтобы так нагло шарахнули, не ожидал. "...Находясь в отпуске, козырял своим служебным положением и захватил "люкс" в интуристовской гостинице... Поддерживал постоянную связь с преступным элементом, круглосуточно пьянствовал... Вступил в интимные отношения с сотрудницей уголовного розыска. Самовольно вмешался в ход расследования... Подмял своим авторитетом местных товарищей, вынудив их совершить ряд ошибок... Которые повлекли за собой смерть трех человек... В исторический период перестройки, гласности и полного обновления нашего общества считаем своим долгом..." Бумага была не анонимная, под ней красовалась подпись начальника отдела, полковника, которого Гуров в глаза не видел. Внизу четким, острым почерком Турилина было написано "Тов. Кривенко, провести служебное расследование. Доложить". Хотя Гуров и не пытался встать, генерал сказал. - Сидите, я вас не отпускал. У вас есть тридцать минут, рассказывайте. Гуров говорил медленно, тщательно взвешивая каждое слово, избегал оценок, собственных выводов, строго придерживаясь фактов и хронологии событий. Он закончил свой рассказ через двадцать восемь минут. - Ты и сейчас считаешь себя очень умным и опытным? - спросил Турилин. - Не считаю, товарищ генерал! - Гуров встал. - Но если я второй раз попаду в схожую ситуацию, буду вести себя примерно так же. Турилин повернулся к Орлову и спросил: - Петр Николаевич, вам ясно? Этого человека, офицера и коммуниста, воспитали вы и я. Сопроводите его в Управление кадров, проследите, чтобы Лева не наломал дров. Свободны. Они шли длинными коридорами молча, неторопливо, в ногу. Гуров отлично понимал, что генерал Турилин сделал все возможное: ознакомил с обвинением, дал в помощь Орлова. - Ну, жизнь покажет, - прошептал Гуров. - Что ты бормочешь? - Орлов положил руку ему на плечо. - Я сказал, что еще не вечер! - ответил Гуров.