лся живым. Принес, насколько я понимаю, ценные сведения. Разве не в этом долг офицера и коммуниста? - Слова, Зверев! - Майор посмотрел на стоявшего у окна Скорина, как бы приглашая его принять участие в разговоре. - Я поклонник фактов. С последними у вас слабовато. Пока нет оснований верить вашей версии. - Профессия у вас такая, гражданин майор. Не верить людям тоже уметь надо. Небось не просто дается? Или привыкли? Лицо майора еще больше сморщилось и посерело. Он молча смотрел на Зверева. Даже стоя в стороне, Скорин чувствовал, как неуютно бывшему летчику. - Кончайте вашу психологическую обработку. Спрашивайте, черт вас возьми! - крикнул Зверев, наваливаясь на стол. - Виноват я! Виноват, что жив остался? Майор откинулся на спинку кресла, затем словно нехотя сказал: - Точно подметили, дается не просто Вы на кого кричите? - Он посмотрел на свои руки, усмехнулся. - Я майор государственной безопасности, у меня ромб в петлицах, по общевойсковой иерархии я комбриг. А вы, бывший майор, на меня кричите. Нехорошо. - Я советский офицер, гражданин майор! - Бывший летчик вскочил. - В личном деле написано, что офицер. - Майор разглядывал свои руки. - Характеристику читаешь, шапку перед вами снять надо. А как вспомнишь про службу у немцев, - он поднял голову и посмотрел на летчика, - и начинаешь думать: не ошибся ли ваш командир? Скорин, стоя у окна, с возрастающим интересом следил за происходящим. Летчик нравился, хотя в истории его действительно было много непонятного. - Так почему же абвер поверил вам? - Не знаю, - ответил Зверев, - но я говорю правду, гражданин майор. Мое задание - создать сеть агентов-диверсантов по Транссибирской магистрали. Готовили меня тщательно, все, рассказанное мной, правда. - Давайте сначала, Зверев. Как вы попали в школу для диверсантов? На следующий день утром Скорин встретился с Леной у Никитских ворот. Он немного боялся, что за ночь Лена передумает, откажется от регистрации, поэтому, едва поздоровавшись, начал быстро говорить, не давая ей вставить слова. Так как мысли его неотступно крутились вокруг майора и ночного разговора со Зверевым, Скорин стал в комической форме рассказывать о новом начальнике, подшучивать над его мальчишескими вихрами, над привычкой без всякой надобности вставлять в разговор "извините покорно". Удивляясь разговорчивости Сергея, Лена молча слушала, шла, опираясь на его руку, изредка поглядывая на его бледное, нервное лицо, и, неизвестно в который раз, удивлялась, как мало знает этого человека. Оказывается, Сергей наблюдателен. Она ведь видела Симакова, разговаривала с ним. Сейчас в рассказе Сергея майор ожил, казалось, шел рядом, вместе с ними, подсмеивался над собственной персоной. Скорин заранее разузнал, где расположен районный загс. Они не заметили, как подошли к серому, унылому зданию, редкие целые стекла окон были заклеены крест-накрест бумагой, большинство стекол отсутствовало, вместо них белела фанера. Скорин дернул дверь, она не открылась, он дернул сильнее. Лена обратила внимание на нарисованную на стене углем стрелку и надпись: "Вход со двора", взяла Скорина под руку, кивнула на надпись. - Разведчик, - с грустной улыбкой сказала она. - Кому же это в голову пришло, при твоей-то рассеянности, сделать из тебя разведчика? Скорин смущенно молчал. Во дворе, у самой двери стояла группа мальчишек в возрасте десяти - двенадцати лет. Они с серьезными лицами наблюдали, как их товарищ в огромных кирзовых сапогах, ловко подбрасывая ногой чеканку, считает. - Шестьдесят три... шестьдесят четыре. - Ребята беззвучно шевелили губами. Лена и Скорин остановились, напряжение на ребячьих лицах возрастало, на счете семьдесят парнишка поддал чеканку сильнее, поймав рукой, повернулся к соседу. Тот стоял понуро, медленно полез в карман и достал кусок хлеба. Победитель схватил хлеб и на глазах у товарищей откусил половину. - В таких прохорях я тоже смог бы... - пробормотал проигравший. Скорин отодвинул ребят, открыл дверь и пропустил Лену. За спиной кто-то сказал: - Женатики. - Много понимаешь, видал: лица какие. Хоронят. В полутемном коридоре, заставленном канцелярскими столами и стульями, у первой двери сидели несколько человек. Люди держали в руках бумаги, не разговаривали, не обратили на Лену и Скорина никакого внимания. Скорин посмотрел на приклеенную к двери бумажку и, взяв Лену под локоть, повел ее дальше. У двери с табличкой "Регистрация рождения и браков" никого не было. В комнате молодая женщина, в платке и валенках, что-то варила на электрической плитке, увидев вошедших, она торопливо закрыла кастрюлю. - Война войной, а жизнь жизнью. Женитесь, Значит? - Женимся. - Скорин положил на стол документы. - Что-то невеста невеселая. Сейчас замуж выйти - счастье. - Женщина разбирала бумаги. - Да вы садитесь. Садитесь, молодожены. - В ее голосе слышалась наигранная доброжелательность. - Горе, горе кругом. А жить все равно надо. - Вдруг она замолчала и усмехнулась: - Елена Ивановна, вижу, у вас и сыночек имеется. Фамилию менять будете? Скорин поднялся, загородил собой Лену, быстро сказал: - Мою возьмет. Еще метрику сына исправьте, пожалуйста. Скорин Олег Сергеевич. Женщина окинула Скорина взглядом, отметила трость, вздохнула и, взяв бумаги, вышла в соседнюю комнату. Там она протянула бумаги сгорбившемуся над столом мужчине в пенсне. - Подпишите, Кирилл Петрович. Мужчина предостерегающе поднял палец, еще дважды щелкнув счетами, подписал, даже не заглянув в документы. - Это же надо, - сказала женщина. - В такое время с сыном замуж ухитрилась выйти. - Безобразие, - думая о своем и продолжая что-то подсчитывать, ответил мужчина, затем спохватился и сказал: - А ты бы, Катюша, на фронт санитаркой пошла. Там женихов хоть отбавляй. Когда они вышли на улицу, Скорин протянул жене конверт: - Документы пусть будут у тебя. - Лена спрятала конверт и впервые посмотрела Скорину в лицо. Он, заполняя надвигающуюся паузу, продолжал говорить. Объяснил, что очень спешит, позвонит завтра, всячески давая понять, что регистрация брака не меняет их отношений, не накладывает на Лену супружеских обязанностей. С одной стороны, Скорин, достаточно самолюбивый и гордый, не хотел брака без любви, союза ради сына, с другой - он не хотел и простых дружеских отношений. Он не мыслил себя в роли брата либо друга детства и решил твердо - без боя эту женщину он не отдаст. Как именно сражаться за любовь, он не знал, ведь реального противника как будто не было. Работа в разведке приучила его неукоснительно выполнять правило: не знаешь, как поступить подожди, не торопись. Ждать он умел. - Поцелуй Олежку. - Скорин взял Лену за руку. - Желаю тебе, Сережа... - Лена высвободила руку и пошла. Скорин долго смотрел ей вслед, затем повернулся и, прихрамывая, зашагал в наркомат. Предстояло ознакомиться с материалами, касающимися личности Шлоссера. Ночью, отпустив Зверева, майор, не возобновляя разговора о дальнейшей работе в разведке, попросил Скорина помочь разобраться в деле Зверева, изучить все имеющиеся материалы о Шлоссере. Деятельность Шлоссера в Москве была короткой, но бурной. Чем больше Скорин знакомился с личностью барона и его работой, тем тверже становилась его уверенность, что Зверев стал шахматной фигурой в руках опытного разведчика. Бывшего летчика использовали, как говорят в разведке, втемную - он не знал своей истиной роли. Выслушав сообщение Скорина о Шлоссере и воздержавшись от каких-либо выводов, майор вновь вызвал Зверева. Симаков предложил ему начертить схему расположения абверкоманды в Таллинне, уточнить некоторые данные. Зверев начертил схему и уверенно объяснял: - Улица Койдула, три - абверкоманда. Начальник фрегатен-капитан Целлариус. В доме шесть, это почти напротив - офицерское казино. Здесь на углу парфюмерный магазин. Майор и Скорин разглядывали нарисованную схему. - Александр Федорович, вы говорите, что вас готовил и инструктировал... - Майор абвера Шлоссер. Барон. Симаков вынул из стола пачку фотографий, протянул Звереву. Зверев, усмехнувшись, стал перебирать фотокарточки, отложил одну, остальные вернул. - Целлариус, Шлоссера здесь нет. Симаков взял фото Целлариуса. - Верно. - Он вынул другую папку. - А здесь? Зверев молча отделил фотографию Шлоссера. - Отдыхайте, Зверев, - сказал. Симаков. - Готовьтесь к встрече с Ведерниковым. Мы должны взять его без шума. Зверев четко повернулся и строевым шагом вышел. Майор взял со стола фотографию Шлоссера, повертел между пальцами, протянул Скорину, погасил в кабинете свет. Отдернув штору, открыл окно. Фотография эта лежала на столе Скорина целый день, тем не менее он взял ее и вновь прочитал на обороте хорошо известные ему сведения: - Георг фон Шлоссер, в 1935-1939 гг. работал в немецком посольстве в Москве, в сороковом попал в опалу. Гитлер считал, что Шлоссер в своих сообщениях завышает советский военный потенциал. Скорин положил фотографию на стол. - Красив барон. Холеный. - Кадровый разведчик, любимец Канариса. - Майор помолчал, взял фотографию, как бы между прочим добавил: - Отец у Шлоссера рейхсверовский генерал. Сейчас в отставке, терпеть нацистов не может. Уже наступило утро, при солнечном свете Скорин увидел, что майор далеко не молод, видимо, за пятьдесят, ночь проработал, держится бодрячком, только щетина на подбородке вылезла. - Зачем Шлоссер забросил к нам Зверева? - спросил майор и раздраженно добавил: - Я не верю, что кадровый разведчик абвера не понял, кто перед ним. Или Зверев врет? - Возможно, просто преувеличивает, - ответил Скорин, - приукрашивает свое поведение в плену, участие в подготовке к побегу. Сначала струсил, стремился выжить, согласился сотрудничать, а оказался среди своих, совесть проснулась... - Нет, Зверев достаточно сообразителен, чтобы придумать более правдоподобную историю. Явка у Зверева с радистом сегодня в семь? С помощью Зверева мы возьмем этого радиста. - Следовательно, он говорит правду. - Скорин больше не сомневался в этом. - Да, думаю, он говорит правду, но не знает, что абвер использует его в своих целях. Шлоссер раскусил нехитрую игру летчика, его желание во что бы то ни стало вернуться на родину и забросил с "ответственным" заданием. Шлоссер предвидел явку Зверева к нам. Второй диверсант - умышленная жертва, чтобы мы поверили Звереву. Абверкоманда, Шлоссер, офицерское казино существуют. Шлоссер рассуждал примерно так: НКВД поверит Звереву, заинтересовавшись полученными данными, пошлет в Таллинн своего человека, чтобы приобрести агентуру в абвер команде. Этот человек очень нужен... очень нужен майору абвера барону Шлоссеру. Вот только зачем? Абверкоманда? - Майор задумался. - Подготовка агентуры на долгое оседание? Диверсия на Транссибирской магистрали? Георг фон Шлоссер ждет, что я клюну на абверкоманду и пошлю нашего человека в Таллинн. - Майор сел за стол, тяжело вздохнув, как человек, закончивший трудную работу. Он почти не сомневался в согласии Скорина. Работая с ним эти дни, майор видел, как Скорин меняется, увлекаясь делом. Майор не сомневался, что мысли разведчика обращены к Таллинну. С официальным ответом Скорин не спешил, хотя принял решение еще днем. Стоит сказать слово, и вновь немецкий мундир, немецкая речь, кругом враги. Но решающим фактором для Скорина явились конкретность и острота задания. Одно дело проситься на фронт, совсем иное - отказываться от важного, главное, очень опасного задания. Это уже пахнет дезертирством. Если в Таллинн не поедет он, Скорин, туда все равно поедет кто-нибудь из его друзей. - Давайте готовить легенду. - Проговорив эти слова, Скорин почувствовал, как, взревев моторами, оторвался от земли самолет. Ни остановить его, ни выпрыгнуть самому нельзя. Все родное осталось позади: Лена, незнакомый и родной Олежка, даже этот новый начальник показался вдруг дорогим и близким. - Легенда уже готова. Немецкий офицер получил после ранения отпуск. - Симаков достал из сейфа конверт, вынимая из него документы, передавал Скорину. - Офицерская книжка, отпускное удостоверение. Скорин посмотрел на свою фотографию. Майор все приготовил заранее, значит, не сомневался в нем. - Письма вашей невесты. - Симаков положил перед Скориным пачку перевязанных ленточкой писем и фото. - Грета Таар, ваша невеста, из-за нее вы приехали в Таллинн. - Майор одну за другой передавал фотографии. - Дом, где она жила. Полицай из городской управы - наш человек. У него вы можете получить рацию. Цветочница, торгует цветами у вокзала, также связана с местным подпольем. У нее для вас есть запасная рация. - Значит, Георг фон Шлоссер меня ждет и я еду? - сам не понимая зачем, спросил Скорин. - Значит, так, - ответил майор. Разговор продолжался долго. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Скорин, чуть прихрамывая, опираясь на трость, неторопливо шел по старому Таллинну. Видавшая виды шинель вермахта с капитанскими погонами, начищенные, но далеко не новые сапоги и надвинутая на лоб фуражка выдавали в нем боевого офицера. При встречах с коллегами он приветствовал их вежливо, но с какой-то ленивой усталостью, словно рука в потертой кожаной перчатке была тяжела. Франтоватый майор на секунду задержался, хотел было остановить "ленивого" капитана, но Скорин остановился сам, остановился у разбитого бомбой дома, опираясь на трость, смотрел не на развалины, а на собственные сапоги. Щеголеватый майор пошел своей дорогой. По соседству у двери маленького магазинчика с подводы сгружали товар. Пожилой хозяин зябко ежился, что-то писал в блокноте, пересчитывая ящики и бочонки. - Подойдите сюда, - не громко, но отчетливо сказал Скорин и, когда хозяин оглянулся, поднял указательный палец. - Что желает господин офицер? - Хозяин подбежал трусцой. - Вы знали живших здесь людей? - Конечно, господин капитан. Семья Таар, мы все их очень любили. - Живы? - О, да! Не беспокойтесь, господин капитан, - хозяин покосился на повозку с товаром, - теперь уехали, правда, я не знаю куда, старый Иоганнес был человек замкнутый... Скорин кивнул, оглядев развалины, сдержал вздох, шаг его стал чуть тяжелее, а хромота явственнее. Скорин не разыгрывал комедию, он неукоснительно придерживался своей главной заповеди: приступая к заданию, стань тем человеком, за которого себя выдаешь. Капитан Пауль Кригер выписался из госпиталя, получив отпуск для поправки здоровья, приехал в Таллинн, чтобы разузнать о своей невесте, от которой третий месяц не получал писем. Оставив чемодан в камере хранения вокзала, он пришел сюда. В случае проверки хозяина магазинчика, безусловно, найдут, он подтвердит, что герр капитан был здесь и спрашивал о семье Таар. Грета Таар - синеглазая блондинка с пушистой косой - жила где-то в Германии и не подозревала, что служит прикрытием для советского разведчика в Таллинне. Не знала, что он бережно хранит ее фотографию и пачку писем, написанных ею. Дотошность Скорина при изучении легенды была истинно немецкой. Он хотел знать буквально все. Когда в Москве ему не смогли сказать, какие цветы и духи предпочитала Грета Таар, Скорин лишь пожал плечами и сказал, что он в таком случае не жених, а вероятный клиент гестапо. Капитан Кригер замедлил шаг, решая, куда теперь направиться. Искать квартиру? Нет, сначала в комендатуру. Порядок есть порядок. Офицер городской комендатуры взял положенные Скориным на угол стола документы, быстро пролистал их. Сев за пишущую машинку, он стал перепечатывать имеющиеся в документах данные и сам себе диктовал: - Капитан Пауль Кригер... так... отпуск после ранения. На какой срок, господин капитан? Скорин неопределенно пожал плечами: - Вы не подскажете, лейтенант, где можно снять приличную, но недорогую комнату? - Койдула, шесть. Хороший пансионат, господин капитан. Рядом офицерское казино. Очень удобно. - Спасибо. - Пряча документы, Скорин вынул из кармана пачку писем и несколько фотографий. - А где навести справку о жителях города? - В городской управе. В нашем же здании, но вход с другой стороны. Скорин обогнул старинное, из тяжелого серого камня здание и вошел в городскую управу. Изложив свою просьбу, он снова, словно случайно, выложил на стол пачку писем и фотографию "невесты". Миловидная девушка сделала в регистрационной книге какую-то запись. - Постараемся вам помочь, господин капитан. Зайдите через несколько дней, - вежливо улыбаясь, проговорила она и нагнулась, стараясь рассмотреть фотокарточку. Заметив ее желание, он молча протянул фото. - Марта, ты взгляни, какая прелестная невеста у господина капитана! - воскликнула девица. Сидевшая за соседним столом Марта встала, и они стали обсуждать портрет. Скорин, перевязав ленточкой письма, безразлично смотрел на расхаживающего по коридору толстого полицая, фотографию которого показал ему в Москве Симаков. Подпольщик понравился своим спокойным равнодушием. Скорин раскланялся с девушками, на толстого полицая больше не взглянул и вышел из управы. Теперь очередь за квартирой. Пансионат на улице Койдула? Скорин помнил о нем из сообщения Зверева. Рядом офицерское казино, рядом же абверкоманда. Целлариус. Шлоссер. Все под боком. Удобно. Слишком удобно. Прежде чем искать квартиру, необходимо выпить чашку кофе, собраться с мыслями. Через несколько минут он уже сидел в маленьком уютном кафе, хотел было окликнуть официантку, вовремя спохватился, чисто немецким жестом щелкнул пальцами. Когда девушка обвела присутствующих взглядом, он поднял указательный палец, подождал, пока официантка подойдет, медленно произнес: - Кофе, - после паузы добавил: - пожалуйста. - Одну минуту, господин капитан. - Официантка взяла со стула пустую тарелку, быстро взглянув на Скорина, пошла на кухню. Он почувствовал ее взгляд, но не повернулся, не посмотрел на девушку. Что-то он сделал не так? Нужно ли говорить эстонцам "пожалуйста"? Обычно немцы, обращаясь с просьбой, добавляют это слово, но как они ведут себя здесь, в оккупированном Таллинне? Возможно, он допустил ошибку, и девушка удивилась. Скорин достал сигареты, зажигалку. Все он делал медленно и сосредоточенно. Для немца чашка кофе - ритуал, не следует забывать... Не разминать сигарету, проверять сдачу, не мять деньги, не класть их в карман, стряхивая пепел, не щелкать по сигарете указательным пальцем... Плохо, очень плохо... О подробных мелочах не следует думать, они должны прийти сами собой. Скорин вздохнул, вынул из пачки сигарету, не размял, аккуратно прикурил. Он приехал в Таллинн из Финляндии, куда был заброшен неделю назад. Документы настоящие, выданы в тридцать девятом году в Берлине взамен утерянных, остались с прошлого задания. Справка из госпиталя и отпускное удостоверение липовые, ранение зато настоящее. Не было бы счастья, да несчастье помогло. И заживает рана плохо, нарочно хромать не приходится. Крест и нашивка о ранении - неплохое прикрытие, а вот палка, наверное, лишняя. Ходить, конечно, удобно, но броская деталь. Капитанов, разгуливающих по Таллинну с тростью, немного. Скорин кивнул официантке, которая поставила перед ним чашку кофе, опираясь на трость, встал - в кафе вошел полковник. - Сидите, капитан. - Полковник снял фуражку, сел за соседний столик. - Где получили ранение? - Под Харьковом, господин полковник. - Скорин опустился на стул, вытянул больную ногу. - Отпуск? - Так точно, господин полковник. - Почему не на родине? - Полковник, роняя вопросы, изучал меню, не смотрел на почтительно склонившуюся официантку. - Кофе, коньяк, пожалуйста. "Пожалуйста". - Скорин улыбнулся и передвинул стул, чтобы не сидеть к полковнику боком. - Хотя ведь полковнику за пятьдесят, молодежь может разговаривать грубее". Скорин поклонился полковнику и ответил: - Ищу невесту, господин полковник. Война, Грета перестала писать, и я решил... - Молодец. - Полковник вынул из кармана газету. Скорин понял, что разговор окончен, отвернулся. Хотя все пока складывалось отлично, чувствовал он себя в Таллинне неуютно. Значит, надо быть медлительнее, флегматичнее, при такой манере больше времени для обдумывания. Он докурил сигарету, подвинул чашку кофе, обмакнул кусочек рафинада, положил его в рот. Выпить бы сейчас две, даже три чашки, и послаще, но немцы кофе смакуют и считают, что первая чашка действует как лекарство, вторая же - как яд. Есть, пить, платить деньги, брать сдачу, курить - в общем, жить как немец, но главное - думать и даже чувствовать. Это рыжая официантка не несчастная, забитая девушка, а существо низший породы. Ей незаслуженно повезло, она обслуживает офицеров великого рейха. Она счастлива получить предложение на вечер, ее отказ удивит, даже оскорбит господина капитана. Да... не "да", а "О, да!". О, да, она счастлива! Ей повезло. Саморежиссура не помогла! Скорин видел опущенную рыжую голову, чуть поднятые, как бы ожидающие удара плечи. А ведь в кафе все вежливы, очень вежливы. Он встретился с официанткой взглядом, чуть наклонил голову. Девушка тотчас подошла. - Еще чашку кофе, стакан холодной воды, счет, - произнес он скучным голосом, чуть было не объяснил, что давно не пил кофе и очень соскучился. Девушка, повторив заказ, ушла. В таллиннском подполье никто не знает о приезде Скорина. Он имеет три явки, в двух может получить передатчик. Необходимо выбрать одну из двух. За осторожность Скорина, случалось, обвиняли в перестраховке, излишней подозрительности. Он никогда не спорил, но работал по-своему. В сороковом в Берлине он неделю следил за человеком, не шел к нему на связь, случайно увидел, как предполагаемый связной встретился взглядом с гестаповцем, оставил на скамейке газету и ушел, а гестаповец газету подобрал. Скорин не страдал излишней подозрительностью, но не любил зависеть от других людей. Не любил иметь партнеров, при любой возможности старался работать один. Человек может не предать, а ошибиться, ничего не подозревая, привести за собой "хвост". Толстый полицай в управе понравился Скорину спокойными манерами, уверенной походкой. Видно, спокойный человек. Хорошо, когда партнер спокойный. Надо за ним понаблюдать. Познакомиться с цветочницей у вокзала, тоже понаблюдать, сравнить, только тогда выбрать и идти на связь. За человеком из управы слежки быть не должно, но лучше подождать, проверить. С рацией торопиться нечего, сведений нет, подходов к абверкоманде тоже нет. Искать Грету Та-ар, завести знакомства, что называется, акклиматизироваться. Надо бы посмотреть, как выглядит майор абвера Георг фон Шлоссер. На фотографии у него приятное интеллигентное лицо. Он где-то здесь, этот барон, любимчик Канариса. Где его квартира? Скорин не сомневался, что Шлоссер в Таллинне. После того как в Москве был арестован Ведерников, разведчик полностью поверил бывшему майору авиации. Агентура в Таллинне подтвердила, что дом три по улице Койдула усиленно охраняется, по соседству действительно находится офицерское казино. Видимо, Зверев говорил правду, и Шлоссер приехал в Таллинн со специальным заданием. - Ваш счет, господин капитан. Скорин бросил взгляд на бедра подошедшей официантки, подвинул счет ближе, внимательно его проверил, вынул кошелек, отсчитал требуемую сумму, помедлив, добавил десять пфеннигов. - Как вас зовут, фрейлейн? - Эвелина, господин капитан. - Благодарю вас, фрейлейн Эвелина, надеюсь, еще увидимся. - Скорин надел плащ и фуражку, козырнув полковнику, вышел. Георг фон Шлоссер, стоя в своем кабинете у окна, сосал потухшую сигару. Скучно. Чувство ожидания, вначале волновавшее, даже не дававшее нормально спать, постепенно теряло свою остроту, а затем и совсем пропало. Он перестал смотреть на серую улицу, вымощенную блестящим от дождя булыжником, вынул из сейфа пять черных папок с грифом "Совершенно секретно", бросил их на стол. Содержимое он знал наизусть. Через тридцать минут поступит новая информация, может, она нарушит однообразие последних дней? Шлоссер раскурил сигару, открыл первую папку. На титульном листе надпись: "Тандем". Радиограммы от Ведерникова - Зверева: "Приземлился нормально, иду по маршруту. Макс", Первая радиограмма Ведерникова. Он идет в Москву, где его встретит Зверев. "Пригороды полны техникой и войсками. Мои документы в порядке. Остановился по вашему адресу. Макс". Шлоссер усмехнулся, перелистнул страницу. Ценный агент: "пригороды полны..." На следующий день Ведерников должен встретиться со Зверевым. "Брата встретил благополучно. Объявляю перерыв в связи. Готовимся к выполнению задания. Джон". Шлоссер перечитал радиограмму дважды. Здесь сомнений нет. Зверев не испугался и явился в НКВД. Принявший радиограмму радист отметил, что почерк передающего изменился. На радиограмме дали подпись Зверева, видимо, Ведерников сесть за ключ отказался. Первая часть операции прошла безукоризненно. Зверев сдался и сдал напарника. Москва уже знает об абверкоманде, о подготовке Шлоссером агентуры на длительное оседание. Неужели он переоценил русских? Они не заинтересовались полученной информацией? Не послали в Таллинн своего человека? А если послали группу боевиков, чтобы убрать Шлоссера и взорвать абверкоманду? Смысл? Будет не Шлоссер, а другой... Он взял следующую папку, где находились списки лиц, прибывших в Таллинн. Списки ежедневно обрабатывались, вычеркивались имена выбывших, отмечалось, кто собирался пробыть в городе длительное время. Шлоссер подвинул к себе папку с фотографиями людей, проходивших по улице Койдула мимо здания абверкоманды. Местные жители, офицеры абвера и СД. Возможно, русский не приедет в Таллинн, а давно проживает здесь? Получит приказ из Центра, расконсервируется и начнет действовать? Но он все равно должен искать подход к абверкоманде и прийти на улицу Койдула. В пансионате, организованном по приказу Шлоссера, останавливаются командированные офицеры, но на два-три дня. Поживут и уедут, а русский должен остановиться надолго. Наверно, он должен поселиться напротив объекта, раз есть такая возможность. Шлоссер открыл сразу две папки, которые имели наименования: "Пьяница" и "Игрок". Офицеры абвера и гестапо с удовольствием взялись за порученное задание. Действительно, не очень хлопотно, манкируя служебными обязанностями, торчать во вновь открытом офицерском казино, пить водку и играть в карты. Все за казенный счет. Шлоссер сам побывал в казино, поиграл и выпил, рассказал пару анекдотов. Пьяница и Игрок ему понравились, они не бросались в глаза, вели себя в меру спокойно, исполняли роли не навязчиво, даже стеснялись своих "пороков". Все же, появись русский в клубе, он обязательно заметил бы обоих. Профессионал отмечает таких людей автоматически. Сообщения от Пьяницы и Игрока поступали ежедневно, но ничего, заслуживающего внимания, не содержали. Общества их никто не искал. Даже, наоборот, стали сторониться; к Шлоссеру поступило уже несколько сообщений об их подозрительном образе жизни. Шлоссер сложил папки, подошел к сейфу, вынул еще одну. Она предназначалась для перехваченных радиограмм. Пеленгаторы за последний месяц не засекли в городе ни одной новой рации. Но если русский прибыл, он должен сообщить об этом Центру. Шлоссер, хлопнув стальной дверцей, вернулся к столу. Неужели русские не воспользуются такой блестящей возможностью? Переоценил их умственное развитие? Неужели "ефрейтор" прав, и только немцы способны глубоко и логично мыслить? Ерунда. Достоевский, Толстой, Чехов... Коммунисты... Ленин, Дзержинский... Всех не перечислишь. Могло не повезти: попал Зверев в руки недоверчивого дурака, и поставили бывшего летчика к стене. Громыхнул винтовочный залп, и агент закончил свое существование в глухом полутемном подвале. Крикнул какой-нибудь лозунг и умер, не зная, что на него была возложена важная миссия. Шлоссер усмехнулся, поймав себя на мысли, что ему жалко смелого русского парня, жалко - как продукт собственного творчества. Хлопнув дверью, в кабинет быстро вошел гауптштурмфюрер Маггиль. - Добрый день, Георг, - громко сказал он, бросил на стол папку, - принес тебе сводку наблюдения. Ничего интересного, твой русский не появляется. - Он снял плащ и фуражку, бросил их на диван и, потирая руки, стал расхаживать по кабинету. - Довольно мерзкая погода, Георг. - Косо взглянув на Шлоссера, он неожиданно объявил: - Мне необходимо с тобой поговорить. Шлоссер закрыл принесенную Маггилем папку, отложил ее в сторону. - Слушаю вас, гауптштурмфюрер. - Что за привычка переходить на официальный язык? Мы знакомы столько лет... - В официальных разговорах форма должна быть официальной, господин гауптштурмфюрер. Садитесь, пожалуйста, я вас слушаю. - Как хочешь, Георг. - Маггиль пожал плечами, сел. - Возможно, так и лучше. - Он замялся, кашлянул и продолжал: - Шлоссер, я получил приказ не оказывать вам помощи... - Если не трудно, то - фон Шлоссер. - Шлоссер, не торопясь, поправил белоснежный манжет, внимательно посмотрел на собеседника. - Курите, гауптштурмфюрер, не стесняйтесь. Вы перестаете мне помогать и принесли последнюю документацию. - Он похлопал по папке. - Я не могу вас осудить, вы немецкий офицер... - Мне чертовски неприятно, Георг... - Приказы не обсуждаются. Я понимаю, гауптштурмфюрер. Хотел бы вас проинформировать. - Шлоссер поднял руку, остановил пытавшегося возразить Маггиля. - В Берлине, перед самым моим отъездом в Таллинн, Канарис и я имели довольно длинный разговор с руководителями вашего ведомства, не буду называть фамилии. Нам удалось убедить данных господ в необходимости тесного сотрудничества абвера и СД в операции "Троянский конь". Видимо, тот факт, что операция затягивается, натолкнул ваших руководителей на мысль, что приказ фюрера выполнен не будет. Теперь они хотят отмежеваться, свалить всю вину на абвер. Спорить не приходится. Но, кроме огромного вреда, который принесет несогласованность наших действий, я не вижу других результатов принятого решения. Чтобы вы поняли, что я преследовал своей целью только благо Германии, предупреждаю, господин гауптштурмфюрер: в случае удачи проводимой операции ее успех будет разделен нами поровну. - Шлоссер встал, вышел из-за стола. - При неудаче я несу ответственность единолично. Все. - Вздохнув, он подошел к Маггилю. Маггиль встал, хмуря брови, морщился, чуть ли не кряхтел, так трудно ему было уследить за ходом мысли Шлоссера. Что задумал хитрый аристократ? - Мне чертовски неприятно, Георг. Но приказ... Не правда ли? - выдавил он, пытаясь казаться глупее, чем был на самом деле. - Пустое, Франц. Только не снимай своего парня из казино. - Шлоссер заметил, что Маггиль опустил голову, и пояснил: - Быстро не снимай. Убери аккуратно, не сразу. - Хорошо. Ты не сердишься? - Не будем больше говорить об этом. Все кажется великолепным и простым, пока не берешься за воплощение замысла в жизнь. Шекспир сказал: "Если бы делать было так же легко, как знать, что надо делать, то часовни стали бы храмами, а бедные хижины царскими дворцами". - Георг, я тебя прошу, не поминай мертвецов. Я начинаю мучиться мыслью, что сегодня или вчера повесил какого-нибудь великого мыслителя. - Маггиль захохотал. - Ты мучаешься мыслями, Франц? - спросил Шлоссер. - Не наговаривай на себя, старина. Ты принадлежишь к счастливой категории людей, которым чужды сомнения. Минут пятнадцать Шлоссер и гауптштурмфюрер разговаривали о пустяках, после чего представитель СД, сославшись на дела, ушел. Шлоссер просмотрел принесенную Маггилем сводку наблюдения, которое вела за улицей Койдула служба безопасности, и сообщение офицера под псевдонимом Игрок. Ни то, ни другое оперативного интереса не представляло. Шлоссер спрятал документы в сейф. Значит, скоро останутся лишь пансион и человек Целлариуса в казино. Чем вызвано указание Кальтенбруннера? Шлоссер снял телефонную трубку и попросил соединить с Берлином. - С добрым утром, господин адмирал, - сказал Шлоссер, услышав чуть хриплый голос Канариса. - Как вы себя чувствуете, господин адмирал? Нет, у меня без изменений. Услышав по радио, что в Берлине предстоят дожди, решил справиться о здоровье. Отличная погода? О нашей этого не скажешь. Мой сосед сидит дома, боится ветра. Сегодня утром подуло с моря, дождь и ветер. - Шлоссер вежливо рассмеялся. - Спасибо. Я тоже жду хорошую погоду, господин адмирал. Вам кланяется фрегатен-капитан Александр Целлариус, он как истинный моряк не покидает судно ни в какой шторм. Спасибо, господин адмирал, спасибо. Поклон и наилучшие пожелания семье. Хорошо, буду звонить ежедневно. Хайль Гитлер! - Он повесил трубку. Шлоссер подошел к зеркалу, оглядел себя, неодобрительно покачал головой. Необходимо отвыкать от штатского костюма. Сейчас в Таллинне немец в штатском, точнее, в костюме, сшитом у лучшего берлинского портного, слишком обращает на себя внимание. Он переоделся в общевойсковой мундир с майорскими погонами, решил пройтись по городу, заглянуть в офицерское казино, проверить, исправно ли работает "фотоателье" на улице Койдула. Когда Шлоссер отправился проверять свои ловушки, Скорин в расстегнутом мундире стоял у окна, а хозяин комнаты, которую только что снял капитан вермахта, пятился к двери и, подобострастно улыбаясь, говорил: - Желаю хорошего отдыха, господин капитан. - Он споткнулся о стоявший у двери чемодан, еще раз поклонился и вышел. Скорин несколько секунд смотрел в окно, затем распаковал чемодан, переоделся в респектабельный, неброский штатский костюм, добротный плащ и шляпу. В маленький чемоданчик он уложил седой парик, вылинявший плащ и шляпу с потрепанными обвислыми полями, с сожалением поставил трость в угол и, взяв чемоданчик, вышел на улицу. Пройдя несколько кварталов, Скорин - энергичный преуспевающий коммерсант средней руки - отыскал объявление о сдаче квартиры и вскоре уже в сопровождении хозяина осматривал небольшую уютную квартирку в районе Пелгулин. - Подходит, - решительно сказал он, вынимая бумажник. - Я уеду на несколько дней, получите, милейший, аванс. Я буду много ездить, мало здесь жить. Вы получили выгодного жильца, - говорил он быстро, держался развязно, совсем не походил на молчаливого и медлительного капитана Кригера. - Время - деньги, дорогой хозяин. Война заставляет нас шевелиться. Выгодная сделка сегодня - завтра может обернуться сплошным убытком. - Но, господин... - Хозяин пересчитал полученные купюры. - Здесь только... - Верно, шельма! - Скорин рассмеялся, хлопнул хозяина по животу. - Ты хотел меня обмануть? Прячь деньги, пока я не передумал. - Он взял хозяина под руку, вывел из квартиры, заперев ее, положил ключ в карман. Итак, проблема жилья решена. В скромной комнате поселится капитан Кригер, в изолированной квартире станет жить преуспевающий коммерсант Келлерман. Здесь же будет храниться рация разведчика Скорина. Высокая стройная блондинка, торговавшая цветами в киоске напротив вокзала, явно пользовалась успехом у проходивших мимо офицеров. Скорин долго выбирал маленький букетик ландышей, затем долго рылся в карманах в поисках мелочи, смотрел на девушку холодно, без улыбки. Заплатив за цветы, спросил: - До какого часа мадемуазель торгует? - До десяти, - с дежурной улыбкой ответила девушка. Скорин отошел от киоска. Молоденький лейтенант-танкист занял его место и начал беседовать с цветочницей, как со старой знакомой. Скорин оглядел многолюдную площадь, нюхая букетик, не торопясь пошел в сторону городской управы. Когда часы на площади начали бить пять, двери управы распахнулись, служащие стали торопливо выходить на улицу. Скривив широкое лицо в гримасу недоверия и брезгливости, с потрепанным портфелем в руке появился толстяк полицай. Не оглядываясь, не обращая ни на кого внимания, он терпеливо дождался трамвая. Так же терпеливо трясся в нем несколько остановок. В нескольких шагах от полицая, погруженный в свои мысли, ехал Скорин. На полицая он даже не смотрел, хотя думал только о нем. Мужчина или женщина? К кому идти на связь? Больше доверия вызывал мужчина, но цветочница удобнее для дальнейшей работы. К ней легко подойти, не вызывая ни у кого подозрения. В который раз Скорину предстоял выбор, от правильности которого зависели судьба операции, его жизнь. Наконец полицай вышел, поднял воротник форменной шинели и тяжело зашагал по узкой улочке. Навстречу ему шла пожилая женщина с кошелкой. Увидев полицая, она перешла на другую сторону и, когда он уже не мог ее видеть, посмотрев ему вслед, беззвучно выругалась. У изгороди, огораживающей маленький покосившийся домик, полицай долго возился с ключами и гремел засовами, прошел во двор, и вскоре одно из окон распахнулось. Ничто не говорило об опасности. Окинув взглядом безлюдный переулок, Скорин пошел от домика, от окна с белыми занавесками. Все спокойно, но цветочница удобнее. Пожалуй, лучше обратиться к ней. Сначала, конечно, проверить. Через три квартала Скорин оказался на широкой улице, по которой с лязгом и грохотом двигалась колонна танков. Немногочисленные прохожие теснились к стенам домов, понуро опустив головы. Вид этих людей диссонировал с бравурным маршем, доносившимся из репродуктора. Скорин тоже остановился, оглядел "зрителей". Лишь некоторые из них приветствовали танковую колонну. Какой-то мужчина случайно встретился взглядом с немецким офицером, тотчас робко махнул рукой, изображая приветствие, но сосед, стоявший к Скорину спиной, сердито толкнув этого мужчину, ударил его по руке. ГЛАВА ПЯТАЯ Скорин выжидал. Шлоссер в Таллинне, Симаков в Москве ждали его позывных. Трудно было сказать, кто из них больше нервничал. Над Шлоссером сгущались тучи недоверия, которые вот-вот могли разразиться карающими приказами. Симаков, хотя и знал уже осторожный характер разведчика, не ожидал, что первая шифровка так задержится. Они не обусловливали точных сроков. Скорин должен действовать, исходя из ситуации. Но при нормальном течении событий Скорин должен был уже получить рацию, следовательно, сообщить в Центр о прибытии. Майор госбезопасности терпеливо ждал, думая о разведчике, волнуясь за него. В тот вечер, когда Скорин "провожал" полицая, в Москве шел дождь. Симаков, стоя у окна, провел ладонью по мокрому стеклу, но капель, естественно, не стер. По Лубянке шли озабоченные люди. Хотя бомбежки заметно сократились и сирена лишь изредка подавала свой загробный голос, люди, изредка поглядывая на небо, убыстряли шаг. - Разрешите, товарищ майор? - В дверях появился шифровальщик, пересек кабинет и протянул Симакову скромную конторскую папку. Майор быстро подошел к столу, мельком взглянул на стенные часы, которые показывали без одной минуты десять, и стал просматривать полученные телеграммы. Шифровальщик негромко сказал: - Из Таллинна ничего. Майор не ответил, но движения его стали медленнее, а лицо равнодушнее. Он расписался в принесенной шифровальщиком книге, кивнул - мол, можешь идти, закрыл папку и задумчиво посмотрел на темное мокрое окно. Что в Таллинне? Оставалось только ждать. Скорин не думал о начальстве, забыл даже о жене и сыне. Предстояло сделать очень серьезный шаг в операции. Он не мог решить, в какую сторону этот шаг сделать. Понимая, что имеет дело с подпольщиками, а не с профессионалами, он боялся поста