Сергей Алиханов. Творчество и есть жизнь. О прозе Рауля Мир-Хайдарова
1.
Творческая биография Рауля Мир-Хайдарова уникальна, и без знания
основных периодов и фактов его жизни невозможно понять тематическое и
стилевое разнообразие его прозы.
Родился Рауль Мир-Хайдаров в поселке Мартук Актюбинской области
(Казахстан) в семье оренбургских татар в 1941 году, когда его отец уже
воевал на фронте. Отец писателя, сражаясь в составе знаменитой Панфиловской
дивизии, погиб в боях под Москвой, так и не увидев своего сына.
Как и все дети военных и послевоенных лет, он сполна хлебнул лиха.
Неустроенность быта, полуголодное существование, изнурительная работа ради
куска хлеба.
Замечательная учительница начальных классов-- Зоя Григорьевна Валянская
и преподаватель литературы Лидия Георгиевна Кутузова привили мальчику любовь
к русскому языку, которым он до школы не владел.
В 1956 году после семилетки он поступил в Актюбинский железнодорожный
техникум. Трудовую деятельность начал прорабом в строительстве --
непрерывный стаж его работы на стройках составляет двадцать лет. Ни о каком
творчестве молодой прораб в те годы и не помышлял. Школьником, как
впоследствии он сам признавался, не зарифмовал и двух строк, хотя читал
много. В характеристике, приложенной к аттестату, даже сочли необходимым
отметить: "Перечитал всю детскую библиотеку района". Рано увлекся музыкой,
живописью, стал заниматься спортом и неоднократно становился чемпионом
Актюбинска по боксу.
В 1961 году Мир-Хайдаров переехал в Ташкент, поступил на заочное
отделение строительного института, окунулся в культурную жизнь столицы. В
круг его общения теперь вошли не только строители, но и художники, артисты,
музыканты. Мир-Хайдаров становится завзятым театралом, завсегдатаем кулис,
общается с творческой элитой столицы. В этой ауре оттачивается прирожденный
художественный вкус будущего писателя -- Мир-Хайдаров дышит искусством,
живет им, вроде бы пока не имея ни к театру, ни к живописи, ни к слову
прямого, точнее, профессионального отношения.
Все изменил случай. На обсуждении фильма признанного режиссера инженер
Мир-Хайдаров с молодой запальчивостью высказал несколько неординарных
замечаний. В ответ обидчивый мэтр полушутливо предложил смелому критику
самому создать что-нибудь путное, уж потом критиковать.
Строитель вызов принял и в течение трех дней написал рассказ --
"Полустанок Самсона". Первый же рассказ инженера, до этого не бравшего в
руки пера, был опубликован в московском альманахе "Родники". Шел 1971 год,
который и стал точкой отсчета в творческой биографии Мир-Хайдарова. Нелишне
заметить, что "Полустанок Самсона" был напечатан с тех пор не менее тридцати
раз, переведен на иностранные языки, по нему неоднократно делались
радиопостановки.
А начинающим автором овладела настоящая лихорадка творчества. С
невероятной быстротой Мир-Хайдаров пишет один рассказ за другим, как бы
торопясь выговориться, выплеснуть все то, что накопилось у него в душе. Быт
простого люда, мир и мысли тружеников оживают под его пером. Контраст между
виртуозным мастерством вязальщиц и жалкой нищетой промерзшей землянки, в
которой они живут, составляет трагическую тему рассказа "Оренбургский
платок". Сам процесс непрерывной, напряженной творческой работы над словом
формирует из инженера писателя. Однако путь молодого автора в литературу
вовсе не был гладким. Вернемся в те недавние годы, которые сейчас называют
"застоем", и посмотрим, что за человек стучался в двери редакций.
Татарин, родившийся в Казахстане, пишущий на русском языке и живущий
Узбекистане. Ни зять, ни сват, ни чин -- пришлый, "без руки", "без спины".
Перспектив, по устоявшемуся мнению, у автора не было никаких. Много лет
спустя в статье "...И временем все, как водой, залито" ("Актюбинский
вестник" от 6 февраля 1997 года) Мир-Хайдаров расскажет, как трудно
приходилось ему в то время, поскольку переход из строительного цеха в
литературный никаким отделом кадров не утверждается: "Каждой публикации
приходилось добиваться многомесячными хождениями по редакциям, ведь журналов
и издательств -- единицы, а писателей -- тысячи".
Однако энергия молодости, прирожденный талант и крепнущее мастерство
преодолевали все преграды -- книги Рауля Мир-Хайдарова начали выходить в
московских и местных издательствах одна за другой: "Полустанок Самсона",
"Такая долгая зима", "Оренбургский платок", "Не забывайте нас", "Дамба". Имя
писателя все чаще появляется в столичных журналах. Отсутствие специального
литературного образования не мешает успеху, поскольку за плечами молодого
прозаика богатейший жизненный опыт - основная составляющая самобытного
литературного таланта. Мир-Хайдаров выпускает книги, а это -- главное в
профессии писателя, которая невозможна без возникновения обратной связи
между писателем и читателями. Эта связь и является сутью литературного
процесса, благодаря которой каждое новое произведение писателя приобретало
все более совершенную форму, а многозначность содержания свидетельствовала о
росте профессионального мастерства. Расширялся тематический диапазон, зорче
становился художнический взгляд, стиль Мир-Хайдарова обретал характерные,
сугубо индивидуальные черты.
Прозе Рауля Мир-Хайдарова присуща доверительная интонация. Раскрывая
любую его книгу, словно встречаешь старого друга, с которым вступаешь в
долгую, неторопливую беседу. Радуешься встрече, вспоминаешь былое, говоришь
о будущем. За чтением незаметно пролетает час, другой. И вдруг появляется
странное впечатление, что не только писатель беседует с тобой, но и ты сам
отвечаешь ему, спрашиваешь о чем-то, -- возникает диалог. Полифоничное,
наполненное простором звучание фраз его прозы напоминает шум волн Илека,
Сыр-Дарьи. А по народной примете день, проведенный у реки, не старит
человека.
Особую силу известному роману "Пешие прогулки", который был издан более
двадцати раз, придает то, что проза перешагнула рамки типографского формата.
Литература Мир-Хайдарова оказалась не театральными подмостками, где
сраженный герой оживает после падения занавеса. Этот роман стал частью всего
круга человеческого бытия -- и жизни и смерти. Из-за литературного
содержания "Пеших прогулок" писателя убивали всерьез, на самом деле! Его
пытались "ликвидировать" за то, что он вместе со своим героем прокурором
Азлархановым боролся за справедливость. Писателю выпала нелегкая доля: за
художественную прозу, за роман он оказался в "заказе" и собственной судьбой
продолжил судьбу своего литературного героя.
Истинность убеждений, художественная достоверность творчества были
оплачены Мир-Хайдаровым по самой высокой ставке -- собственной жизнью и
здоровьем. Покушение на жизнь писателя организовали негодяи, имена которых
уже стерлись из памяти. Писателя пытались "убрать" как настоящего и будущего
свидетеля. Те, кто оплатил это неудавшееся покушение, предчувствовали, что
предперестроечное криминальное обогащение руководящей верхушки -- это только
первый шаг на пути небывалых грабежей и величайших преступлений против
собственных народов, которые свершатся в последующее десятилетие. Этим
монстрам был не нужен бесстрашный и неподкупный очевидец, в чьей власти
находится единственное оружие, которого они еще боятся, -- честный и
свободный голос. Стало очевидно, что власть имущие, в страхе перед правдой,
действуют точно так же, как и криминальные структуры. Покушение на
Мир-Хайдарова было наглядным признаком сращивания уголовных и правящих
кругов, которое началось с перестройкой и продолжается в настоящее время.
Совсем недавно вышла книга воспоминаний бывшего и.о. Генерального
Прокурора России Олега Гайданова, где несколько страниц посвящено Раулю
Мир-Хайдарову. Свою знаменитую тетралогию "Черная знать", которую открывает
роман "Пешие прогулки", писатель начинал в Ташкенте, где в ту пору Олег
Гайданов работал первым замом Прокурора республики. Это были годы
перестройки, когда впервые всерьез попытались бороться с коррупцией. Вот,
что пишет прокурор высочайшего ранга в своих воспоминаниях о выходе в свет
"Пеших прогулок":
"Весной 1988 года, в разгар антикоррупционной компании в Узбекистане,
мне положили на стол письмо главного редактора журнала "Звезда Востока"
Сергея Татура и рукопись романа "Пешие прогулки" , с просьбой дать правовую
оценку, а если говорить открытым текстом, то дать разрешение на публикацию.
То были годы гласности, у всех появились широчайшие права: пиши, что хочешь,
публикуй, что желаешь. Цензура отменена, хотя и в советское время не
Прокуратура решала, что публиковать, а что нет. Но в 1988 году каждый
страховал себя, свое кресло, и прокуратуре пришлось заниматься и
литературой.
В тот же день, поздно вечером, дома, я открыл рукопись и читал до
завтрака. Странно, но фамилия автора мне показалась знакомой. Ничего
подобного я до сих пор не читал и не встречал писателя столь осведомленного
в работе силовых структур, государственного аппарата, спецслужб,
прокуратуры, суда и ...криминального мира, чем автор этого романа. Первым
моим впечатлением было, что это написал мой коллега, прокурор высого ранга,
в годах, с колоссальным опытом работы в коридорах власти, и в перестройку, в
эпоху гласности, решил громко хлопнуть дверью. Позже, один из моих коллег,
следователь по особо важным делам Генеральной Прокуратуры СССР, одолев
роман, тоже в рукописи, по моей просьбе, с печалью и светлой завистью
сказал: "Мне кажется, что это я написал эту книгу". Похвала людей такого
ранга дорогого стоит. Вкратце я бы так охарактеризовал прочитанное:
остросюжетный политический роман с детективной интригой, написанный на
огромном фактическом материале. В нем впервые в нашей истории дан анализ
теневой экономики, впервые столь масштабно показана коррупция в верхних
эшелонах власти, показано сращивание криминала со всеми ветвями власти.
Выход романа и серия заметных газетных публикаций, под названиями
"Заржавели весы у Фемиды" и "Одолеет ли прокурор мафию", яркие выступления
по телевидению сразу сделали Рауля Мир-Хайдарова известным писателем.
Всесоюзное радио тут же записало роман, и он изо дня в день, месяцами,
звучал в эфире. Появились у него не только друзья, почитатели, покровители,
но и враги. Стали поступать анонимные угрозы, шантажировать по телефону,
угнали машину. Появились подметные письма с требованием остановить работу
над новым романом, отрывки из которого уже печатались в газетах. Когда стало
понятным, что автор не остановится, на него было совершено покушение. Опять
же, можно сказать, первое покушение в СССР по политическим мотивам. Тяжелое
покушение, он только чудом оказался жив. О покушении мне сообщили среди
ночи, и уже через час я был в институте травматологии. Началась борьба за
жизнь самого писателя. Нам было понятно, что оставшегося в живых писателя
могут ликвидировать и в самой больнице, и поэтому мы с генералом МВД
Э.Дидоренко выставили круглосуточную охрану у его палаты, а позже часто
меняли этажи и комнаты. Через время мы собрали консилиум врачей из клиник
МВД, КГБ, и военного округа и строжайше запретили лечащим врачам делать
операцию на позвоночнике. Мы не доверяли местным врачам, и большинство
лекарств к писателю доставлялись из названных выше клиник".
Заканчивает воспоминания о ташкентском периоде своей службы прокурор
Гайданов такими признаниями:
"Нигде, ни в какой книге, я не встречал столь обстоятельного
исследования жизни и работы прокуроров, причем прокуроров со знаком плюс и
минус, как в тетралогии "Черная знать". И те, и другие даны столь
убедительно, что одних любишь от души, других так же глубоко презираешь и
ненавидишь.
Я часто перечитываю книги своего друга, и мне кажется, что романы Рауля
Мир-Хайдарова - иллюстрация всей моей жизни, и с высоты своих прожитых лет и
прокурорского опыта я могу повторить, как некогда мой коллега из Генеральной
Прокуратуры СССР - "мне кажется, это я написал тетралогию "Черная знать"".
Да, оценка художественного произведения профессионалом такого уровня,
действительно, дорогого стоит.
Перемены в нашей жизни изменили и литературу. Сошли на нет
утвердившиеся имена, появились многочисленные сочинители книг-однодневок,
прилавки заполонило макулатурное чтиво. Многие еще совсем недавно известные
литераторы пропали с литературного горизонта, словно их и не было никогда.
Настало время горестных перемен в духовной жизни на географическом
пространстве, бывшем когда-то единой страной. И это жестокое в своем
безразличии время одних награждает славой, а других низвергает в небытие.
Может быть, это трагическое разделение народов и породило небывалое изобилие
бульварной литературы. Мало осталось художников слова, устоявших под
ураганным ветром политических и социальных перемен.
Рауль Мир-Хайдаров -- один из них, писатель, добившийся заслуженного
признания у себя на родине и далеко за ее пределами. Литературное имя
Мир-Хайдаров приобрел, создав серию социально-политических романов, в
которых современный мир предстает перед читателями в правдивом и даже
шокирующем отражении. Богатейший фактический материал предопределил
богатство содержания, а безукоризненная достоверность стала основой его
романов. Сила художественных полотен Рауля Мир-Хайдарова -- в значительности
социальных обобщений, хотя автора нельзя назвать просто фактографом или
хроникером. Мир-Хайдаров умеет вылепить не только впечатляющих монстров
"пиковой масти", но и героев, борющихся с ними, профессионалов,
оправдывающих высокое предназначение Человека с большой буквы. Писателю
чуждо спокойное созерцание социальных катаклизмов. На страницах его
произведений читатель ощущает взрывную силу эмоций автора, страстное слово
которого органично вплетается в текст, придавая ему высокую степень
одушевленности.
Немаловажное достоинство романов заключается в точно выверенной
архитектонике. Острый криминальный сюжет позволяет раскрыть суть явлений и
подлинные причины событий. Романы Мир-Хайдарова несут значительный
провидческий потенциал, благодаря которому его знаменитая тетралогия не
только не устарела, но, напротив, за прошедшее десятилетие со дня первого
опубликования (в течение которого на постсоветском пространстве изменилась
сама социальная формация!) стала еще более актуальной. Это означает, что
романы писателя отражают глубинную сущность нашего общества. Культурный
атташе одного из западных посольств в столице Узбекистана как-то признался,
что персонал посольства изучает романы Мир-Хайдарова с целью проникновения в
народный характер, в психологию власть имущих. И по сей день творчество
писателя служит ключом к пониманию всего того, что и сегодня творится в
коридорах власти и в среде сплетенного с ней в неразрывный клубок криминала.
2.
Вызывают удивление необычайно высокие темпы творческой работы
Мир-Хайдарова. Начиная с 1988 года романы писателя выходят в свет с
интервалом в один-два года. Шесть многоплановых романов, созданных за столь
короткое время, -- феномен, еще ждущий своего исследования. Несомненно, что
эта удивительная плодотворность подготовлена всем жизненным опытом автора.
Вершинные произведения писателя предопределены всем его предшествующим
творчеством. Более того, многие идеи и образы романов станут вполне поняты и
по достоинству оценены лишь при последовательном знакомстве со всеми
произведениями писателя.
Прошли годы, закончилась пресловутая Перестройка, и самому "построению
капитализма" в России пришла пора подводить первые итоги. Настал если не
срок давности, то срок памяти. Замяты, забыты старые уголовные дела, исчезли
факты и забылись свидетельства. Меняется -- наконец-то! -- уголовный кодекс,
и "социалистические" преступления перестали даже быть нарушениями закона. За
прошедшие годы стало очевидно, что разоблачительные романы Мир-Хайдарова
оказались несмываемыми отпечатками и следами той относительно еще
благополучной жизни. Однако романы эти актуальны и сейчас! Подлинная
литература оказалась живее и долговечнее отраженной ею действительности.
Время "дележки" проходит. Общество опять надолго расслаивается, вернее, уже
расслоилось, на сей раз не по интересам и профессиям, а, как и в других
"развитых" странах, по уровню дохода. Первыми отделили себя от остальных --
заборами и охраной -- те, кто преуспел. Ни в каком интервью они уже не
расскажут, как заработали свои миллионы долларов. Более того, они и сами уже
не помнят этого. И вовсе не потому, что у богатых людей такая слабая память,
а потому, что и способность человека запоминать, и способность забывать --
все направлено к одной цели: выживанию. Через двадцать -- двадцать пять лет
новое поколение воспримет как данность все то, что произошло с нами сегодня.
И забвение сомкнется и над ходом событий, и над нашими судьбами,
сформировавшими текущую действительность, подобно океанской воде.
А художественный текст романов Мир-Хайдарова уже стал самой историей.
Проза автора -- это воплощение реальности, безвозвратно канувшей за
горизонтом кризисов и дефолтов. Несомненно, крушение социализма и
перманентный кризис капитализма в России будут предметом многих
исследований. Но действительная атмосфера недавних лет нашей жизни
сохранится в живой ткани романов Рауля Мир-Хайдарова навсегда.
Сейчас очевидно: писателя потому пытались "убрать", что первым "новым
русским" инстинктивно не хотелось оставаться на страницах его книг, а
значит, и в памяти и в истории. Оставаться навсегда такими, какими они были
на самом деле. Убийцам и расхитителям всегда хочется выглядеть
благодетелями, реформаторами, прогрессистами, учителями и благотворителями.
Но перо Мир-Хайдарова запечатлело их по-другому: без румяного оживляющего
грима, без предэфирного макияжа. Хотя за последние годы электронные средства
массовой информации показали нам безграничные возможности воздействия на
население, все-таки и у них обнаружился существенный недостаток --
результаты их пропагандистской кухни живут недолго. Пролетели волны в эфире
и улетели, сгинули и забылись.
А книги Рауля Мир-Хайдарова остались на полках.
Пришло запоздалое понимание, что доельцинские и догорбачевские времена,
по нынешним криминальным меркам, в сущности были безвинны, а истинный размах
казнокрадов проявился только сейчас. Масштаб экономических преступлений,
размывший фундамент относительно благополучной народной жизни, становится
виден на расстоянии -- уж очень много украдено. Торопливые теле- и
фоторепортажи, газетные статейки и экстренные сообщения о том, что очередной
господин Вор задержан, попал на пару недель в американскую тюрьму,
непрерывным мельтешением и удручающей повторяемостью только сбивают с толку
народ.
Смысл происходящего становится ясен и более очевиден только при чтении
романов писателя, стоящих на полках и спокойно дожидающихся, когда мы опять
раскроем их страницы, исполненные мудрости и прозрения.
Рауль Мир-Хайдаров по-прежнему убежден, что нельзя перестраивать жизнь
по нелепым рецептам полуграмотных, жадных, властолюбивых и в то же время до
удивления легкомысленных глупцов, побывавших проездом в американском
супермаркете, но так ни разу и не поинтересовавшихся, как на самом деле
работает западная экономика (за последнее десять лет ни один крупный
чиновник не затребовал ни одной справки в Институте США и Канады).
Писатель говорит: "Требует изменения и большего соответствия
изначальному Божьему замыслу сам человек и его душа. Житейский уровень
должен быть достаточным, а не чрезмерным, и им не следует кичиться. Труд
должен быть ежедневным, и самоценность жизни -- в труде. И только результаты
труда и творчества есть мерило достоинства человека и памяти о нем. Зависть
же и алчность вовсе не двигатели прогресса, а лапы дьявола, которыми он
подталкивает корыстолюбцев в ад".
Массовому российскому читателю еще совсем недавно казалось, что Адылов
и "адыловщина", послужившие ситуационными прообразами романов Мир-Хайдарова,
-- это где-то там, в Средней Азии, далеко. Подспудные причины распада
Советского Союза крылись и в желании отделить себя от рабской поденщины
декхан на хлопковых плантациях, за которую потерявшие совесть басмачи с
партийными билетами не платили зарплату бесправным труженикам. И всем очень
хотелось очутиться подальше от коррупции, разъевшей периферийные
пространства рушащейся империи. Мерещилось, что для того, чтобы "примкнуть"
к благословенной Европе, зажить счастливо и богато, нужно совсем немного, --
рецепт быстрого благоденствия виделся простым: отсоединиться от азиатов,
отстраниться от полного бесправия жителей горных аулов и степных кишлаков,
отгородиться еще несколькими границами от следов собственных преступлений на
афганском плоскогорье.
В романах же писателя четко прослеживается, что раковая опухоль
коррупции находится там, где находилась всегда, -- в центре Москвы. На
периферии -- только холуйские метастазы. Причина разложения государственного
организма всегда одна и та же -- продажность власть имущих. Рабский труд без
зарплаты бывает не только на хлопковых плантациях, и сейчас достаточно
включить телевизор, чтобы увидеть изможденные лица голодающих шахтеров и
учителей, ученых и врачей и с горечью и опозданием убедиться в правоте и
силе предвидения Рауля Мир-Хайдарова.
3.
В творчестве Мир-Хайдарова следует выделить два периода.
Начальный -- с 1971 года, охватывающий примерно полтора десятилетия,
когда были написаны рассказы и повести. Второй -- это преимущественно
романное творчество. Дело тут не столько в объемности, сколько в качестве
прозы. Малые формы спокойны по тематике, сюжет в них зачастую весьма
условен. Читателю требуется особая зоркость, чтобы отличить героев рассказов
и повестей от едва приметных и мало чем разнящихся обитателей человеческого,
а главным образом социалистического, "муравейника", -- герои раннего
Мир-Хайдарова слиты с фоном общественного бытия.
Но уже в ту пору один из его ранних рассказов "Уходящие чайханы"
заканчивается провидческими мыслями, которые мы поняли лишь сейчас, разрушив
свою страну, свой дом. "Новое нужно строить так, чтобы оно не вызывало
грусти и сожаления о прошлом". Какие мудрые слова, если оглянуться вокруг!
Напряженные и насыщенные сюжеты романов Мир-Хайдарова охватывают совсем
иные масштабы. Здесь вступают в действие "наполеоны" современности: мафиози,
каталы, теневики, политики всех масштабов. Архитектоника прозы становится
иной: появляются концепция, полифоничность звучания, жанровый синтез. Но
уголовный сюжет важен для писателя не сам по себе, а как способ
проникновения в суть жизни, во все ее немыслимые противоречия и перипетии.
Романное развитие определяется не только усложнением сюжета, а
расширяющимися творческими возможностями писателя. Ранняя проза для
Мир-Хайдарова была одновременно и периодом плодотворного ученичества --
работая над текстами, писатель оттачивал свое мастерство. Открывшиеся новые
творческие возможности предопределили естественный переход автора от простых
"рабочих" тем к сложному социальному и политическому анализу общества. При
единстве образов, типов поведения и главенствующих сюжетных моделей переход
от рассказов и повестей к романам стал для Рауля Мир-Хайдарова как для
художника слова качественным прорывом в иное творческое пространство.
Рассказы и повести, наподобие ручейков, слившись, превратились в могучие
реки романов.
В 1975 году Рауль Мир-Хайдаров был участником VI Всесоюзного совещания
молодых писателей в Москве в семинаре Николая Елисеевича Шундика. Кроме него
семинар вели: Лазарь Карелин, Майя Ганина и известный в ту пору критик Иосиф
Гринберг. Майя Анатольевна приходившая на семинар только в те дни, когда
обсуждалось творчество ее протеже, молодой писательницы из Риги, кстати, не
оправдавшей в будущем больших надежд своей покровительницы, сказала о
Мир-Хайдарове, как бы в укор: "У него слишком дистиллированный язык". Однако
она согласилась с коллегами, что у Мир-Хайдарова острый социальный взгляд,
твердая рука. Нелишне сказать, что в дни семинара, а он шел две недели, в
"Литературной России" был опубликован рассказ Мир-Хайдарова "Такая долгая
зима". Чуть позже, в числе тридцати авторов из 426-ти участников совещания,
он попал в итоговый альманах "Мы - молодые", а издательство "Молодая
гвардия" выпустила его первую книгу в Москве "Оренбургский платок".
В том же семинаре участвовала юная Нина Садур, позже ставшая
известнейшим драматургом, чьи пьесы много лет не сходили с московских и
европейских сцен, ей тоже досталось тогда от Майи Ганиной. Эта история
вспомнилась автору этих строк, только потому, что недавно ему в руки попал
увесистый фолиант "Толковый словарь ненормативной лексики", включающий в
себя 16 000 слов и 4000 фразеологизмов, издательство "Астрель" 2003 год,
автор Д.И.Квесилевич. В этом словаре Рауль Мир-Хайдаров щедро представлен
своим словотворчеством. Впрочем, сам автор и тогда, и сейчас, через 30 лет,
не считает "дистиллированный русский язык" большим грехом для писателя,
скорее наоборот.
Однако вернемся к началу 80-х годов, когда в первых сборниках рассказов
писателя выстроилась целая галерея социальных типов, весьма характерных для
того времени. Одним из самых интересных, является образ Жорика Стаина
("Седовласый с розой в петлице"), человека талантливого, с незаурядными
способностями, неожиданно оказавшегося на обочине жизни. Развращенный
нетребовательностью провинциальной среды захолустья, Жорик Стаин из
многообещающего молодого эрудита незаметно превратился в мелкого пакостника,
повсюду сеющего растление и зло. Писателем достаточно убедительно
прослеживается процесс раздвоения личности, вскрываются внешние и внутренние
факторы, повлиявшие на психологию человека, переставшего быть самим собой.
Оставаясь холодным эгоистом, Жорик Стаин то принимает облик кумира
спортивных болельщиков, то образ святоши, заучившего евангельские тексты, то
становится неотразимым дамским угодником. Мельтеша и суетясь, он скатывается
на дно, оказывается в подворотне, где соображают на троих. Видимость
интеллектуальной жизни, имитация высококультурно общения только ускоряют
распад личности. Двойственность становится причиной деградации. Но писатель
останавливает своего героя у роковой черты нравственного небытия.
Образы мятущихся людей в переходные периоды жизни, когда одни устои
обрушились, а другие еще не обретены, особенно удаются Мир-Хайдарову.
Сказано: душа обязана трудиться! А легковерные и, значит, духовно ленивые
люди зачастую принимают собственные мечты и иллюзии за действительность. Вот
стареющий нотариус Акрам-абзы из затерявшегося в оренбургских степях села,
овдовев, решил подыскать себе новую подругу жизни... Такова завязка повести
"Знакомство по брачному объявлению". На ловко составленное брачное
объявление, как бабочки на яркий свет, слетаются невесты. У бедного
нотариуса голова идет кругом. История забавна и трогательна, но именно
беспочвенная мечтательность порождает драматические коллизии и даже приводит
к фатальному исходу. А случается, что истинное и прекрасное люди принимают
за обман и отвергают. Подобная чрезмерная предосторожность, граничащая со
слепотой, тоже характеризует леность души и отнюдь не есть нравственность. В
повести "Жар-птица" Ленечка Солнцев набрел на "чудо", встретил саму любовь.
Но Ленечка не верит своим глазам, потому что глаза его были устремлены в
себя. Вертопрах Солнцев упускает свое счастье... Надо сказать, что сюжет
"Жар-птицы" в творчестве Мир-Хайдарова стал сквозным. Двойственность
характеров, предопределяющая жизненные неудачи героев ранней прозы
Мир-Хайдарова, порождается их поверхностным отношением к жизни и
сознательным, нарочито-блаженным неведением того, что в ней поистине ценно.
В повести "Чти отца своего" писатель убеждает, что в душе каждого должен
звучать внутренний камертон, по которому необходимо проводить постоянную
выверку своих нравственных ориентиров -- иначе бытие распадется, а личность
деградирует и исчезнет.
Основные темы и образы первых лет творческой работы писателя нашли
своеобразное преломление и развитие в романе "Ранняя печаль", законченном в
1991 году и вышедшем отдельным изданием пять лет спустя. Жанр этого
произведения -- беллетризированное воспоминание. Форма чрезвычайно трудная,
в которой читательский интерес поддерживается не перипетиями сюжета, а
чередой самых обыденных реалий, подробностями бытия, лишенными внешних
эффектов. Предвосхищая опыты А. Битова, воплощенные в книге "Неизбежность
ненаписанного" (М., "Вагриус", 1998), Мир-Хайдаров в романе "Ранняя печаль"
использует метод коллажа -- включает в текст фрагменты из других своих
произведений, тематически и эмоционально созвучных этому поразительному
роману. Оригинальный прием автора активизирует читательское восприятие,
связывая в единый узел тематические нити всего творчества писателя.
Возникает целостный и самодостаточный мир. "Ячеистая" структура
повествования позволяет обстоятельно обрисовать судьбы людей, совершенно
разных по характерам, социальному статусу, а главное -- по итогам жизненного
пути. Мне, в силу личных симпатий к прозе писателя и дружеских отношений с
автором, к тому же оказавшись биографом Рауля Мир-Хайдарова, известны все
его литературные пристрастия, его любимые поэты и прозаики. Еще не ступив на
литературную стезю, его кумиром стал И.А.Бунин, и одолел он его прозу в юные
годы, когда все ложится на сердце крепко и навсегда. Переболел он и западной
литературой, что было характерно для молодежи 60х-70х годов - Фицджеральдом,
Томасом Вулфом, Голсуорси, Дзюмпеем Гомикавой - романистами, тяготевшими к
социальным проблемам, а главное, к емкой, образной фразе.
Позже, уже сложившимся писателем, издавшим десятки книг, Рауль
Мир-Хайдаров открыл для себя Валентина Катаева, обязательно надо добавить,
позднего Катаева. И Катаев, лично знавший Бунина с юных лет и всю жизнь
считавший его учителем, стал для Рауля Мир-Хайдарова вровень с великим
Буниным.
Поздний Катаев, на взгляд писателя, никак не уступает по музыкальности
фразы, по стилистике, по ярчайшим неожиданным, эпитетам и сравнениям
кудеснику слова - Бунину. А по форме, по построению сюжета дает большую фору
традиционалисту Бунину. Впрочем, как считает Рауль Мир-Хайдаров, и в мировой
литературе не так уж много писателей, виртуозно владеющих формой, как
Катаев. Такое трепетное отношение к своим кумирам, не шапочное знакомство с
их творчеством, не могло не сказаться на манере, стилистике писателя. Он так
же, как и его кумиры, тяготеет к предложениям на треть и на полстраницы,
умеет описать вещь, обстановку, интерьер, застолье, что невольно видишь
описываемое перед собой, как на экране. Писатель всегда сетовал, что открыл
для себя Катаева поздно, хотя понимал, что лучшие свои произведения тот
написал на излете своей жизни. Рауль Мир-Хайдаров завидовал молодым, идущим
вслед ему писателям, для которых был уже написан и издан весь поздний
Катаев. Еще больше жалел Рауль Мир-Хайдаров , что Катаев не успел показать
Бунину свои лучшие вещи, настоящего Катаева, оправдавшего, да что
оправдавшего, далеко превзошедшего ожидания своего учителя, великого Бунина.
Иван Алексеевич оценил бы и форму и содержание книг юноши, когда-то в
далеком 1918 году, пришедшем к нему на дачу с первыми своими стихами. До
слез обидно, что Бунину не удалось прочитать "Траву забвения" - воспоминания
о нем самом. Новая форма и новое содержание пришли к Катаеву через 15 лет
после смерти кумира юности.
Но, Катаев, все-таки повлиял на Рауля Мир-Хайдарова, повлиял на его
главный роман "Ранняя печаль", хотя автор, может быть, пришел к такой форме
неосознанно, интуитивно. Недавно, перечитывая Катаева, опять же, по
настоянию Рауля Мир-Хайдарова, в "Траве забвения" я наткнулся на авторское
рассуждение Катаева. Привожу текст дословно: "...я ищу... чего-то что не
походило бы на роман. Отсутствие интриги для меня недостаточно. Я хотел бы,
чтобы сама структура была другой, чтобы эта книга носила характер мемуаров
одного лица, написанного другим..."
И меня тут же пронзила мысль, что именно по этому рецепту скроен роман
"Ранняя печаль" . Автобиографический роман Рауля Мир-Хайдарова, написанный
от имени вымышленного Рушана Дасаева. И я тут же связался с автором и
зачитал катаевские строки, и высказал свои соображения. Странно, не однажды
одолевший "Траву забвения" Мир-Хайдаров не помнил этих строк, и бросился
листать томик Катаева, который у него всегда на письменном столе. Через
минуту он радостно сообщил мне, что только теперь он разгадал мучавшую его
тайну, откуда родилась блестящая форма самой любимой его катаевской вещи
"Юношеский роман". Еще мгновения ему оказалось достаточно, чтобы соотнести
рецепт Катаева с "Ранней печалью" - и он с грустью сказал: "Как жаль, что
Валентина Петровича нет уже почти 20 лет, а то я сейчас бы поставил эти
слова, как эпиграф, и отнес любимому писателю". Вот так: Катаев не успел к
Бунину, Мир-Хайдаров к Катаеву. В таких горестных утратах, когда ученик не
успевает отчитаться перед учителем, и рождается литература, и по-настоящему
что-то создается только на излете жизни. Найдя столь прямую связь творчества
Рауля Мир-Хайдарова с его любимым писателем, я понял, что еще одно качество,
безусловно, роднит его с Катаевым, я имею ввиду - силу воображения. Эта
грань таланта у Рауля Мир-Хайдарова наиболее очевидна. Но, однако, вернемся
к самому роману, где кроме катаевского рецепта построения сюжета, много и
собственных рецептов и открытий автора.
В романе, наряду с вымышленными персонажами, действуют и реальные люди
(некоторые даже под собственными фамилиями), и географически достоверные
города и поселки. Степное, Скудное, Хлебодаровка, Мартук -- все это синонимы
населенного пункта, откуда писатель родом. Этот затерянный в степи поселок,
расположенный у самой границы между Европой и Азией, для Мир-Хайдарова не
только "малая родина", а нечто большее -- особый мир, в котором жили и живут
многие герои писателя или оттуда они родом. Подобное уже встречалось в
мировой литературе: в мифическом округе Йокнапатофа происходит действие
большинства романов Уильяма Фолкнера. Перефразируя слова братьев Гонкуров,
Мир-Хайдаров однажды сказал: "То место, о котором не осталось литературных
памятников... обречено на выпадение из истории, на безвестность". Высшей для
себя честью писатель считает не дифирамбы критиков, а слова мартучанина о
себе: "Я из Мартука, описанного в известном романе..."
Размышляя о прошедшей эпохе, автор не скатывается на нигилистические
позиции огульного очернения. Он не уподобляет людей "манкуртам" или "совкам"
в угоду текущей политической конъюнктуре. Мир-Хайдаров не льстит ушедшему
времени, но и не обрушивает на него ушаты грязи, как это делают
многочисленные радетели "минутной истины". Герои "Ранней печали" --
люди-созидатели, которые убеждены, что "только делом утверждается человек на
земле". Книга получилась пронзительно грустная. Преодолевая льдистые барьеры
людской разобщенности, Мир-Хайдаров подходит к широкой общечеловеческой
теме, осмысливая жизнь как драгоценный дар Божий. Как бы ни скупилось время
на радости, люди остаются людьми, они созидают счастье и живут в той
реальности, которую им предоставили судьба и история. Рушан Дасаев, герой
романа, не может похвастаться ни шикарной квартирой, ни особым
благополучием, и автомобиля у него нет. Но он молод, его жизнь насыщенна и
полна интересов. Любимая работа, музыка, литература, спорт -- все входит в
эту орбиту. Рушан открывает новых для себя писателей: Казакова и Распутина,
Трифонова и Каледина. Трогательно гордится тем, что раньше всех в своем
окружении прочел и оценил Фицджеральда и Дзюнпея Гомикаву. Прелесть жизни,
ее очарование -- вот основной мотив "Ранней печали". Оптимистическое
восприятие рождается вовсе не от обладания дорогими и престижными вещами.
Радость не имеет стоимостного выражения, и это тем более важно, что
явственно и неумолимо ощущаемый фон романа -- это трагическая суть бытия.
Жестокость и крушение привычных устоев, словно мельничные жернова,
перемалывают человеческие судьбы. Особое внимание автора привлекают
неудачники, чья жизнь не состоялась не потому, что они сплоховали, а в силу
враждебных обстоятельств. Сердце чуткого и восприимчивого читателя
наполняется жалостью к героям, наделенным достоинствами, но обманутым
бездушным временем.
Герой романа Рушан сожалеет не столько о том, что его поколение уходит,
сколько о том, что оно уходит, не оставив достойного следа в духовной жизни
исчезнувшей с мировой карты страны. Рушану нет еще и пятидесяти, а "он стал
свидетелем крушения надежд, судеб, и не только людских. На его памяти
исчезали города, кварталы, любимые здания и вокзалы, казахские аулы и
русские селения". Жившие люди и существовавшая действительность исчезают с
легкостью миража в пустыне. За текстом романа возникает мотив
фантастичности, иррациональности бытия. Кафе-стекляшка под названием "Лотос"
-- последнее прибежище "элиты среди пьющих" -- на самом деле становится
дальним берегом реки забвения, уже размытым дымкой времени. В такой ситуации
и трагично, и несколько смешно выглядят люди с их неписаными правилами и
манерой общения. Всем своим поведением они пытаются убедить себя, что еще на
плаву, "оттого и галстук, и учтивые разговоры, и неестественная галантность,
давно ушедшая из общения нормальных людей, и тщательные проборы в давно
немытых, посеченных волосах, и кокетливый платочек в кармане затертого
пиджака". Невостребованность человека обществом -- это мировая современная
проблема, которую не решить усилиями одних психологов. Не тривиальная
безработица, а фатальная ненужность и, как ее следствие, невовлеченность в
жизнь порождают внутреннее чувство никчемности и мучительные духовные
коллизии.
Писатель тем самым предвосхитил проблемы, которые появились только
сейчас, в связи с глобализацией экономики. В иных случаях это приводит к
жизненной катастрофе, как у знаменитого когда-то форварда столичной
футбольной команды Камила, которого восторженные поклонники сравнивали с
Пеле. Подчас к жизненной неудаче проводит уверенность в собственном обаянии
-- как у Тамары Давыдычевой из "Жар-птицы", Светланы Резниковой из "Ранней
печали". Они мечтали о большой любви -- казалось, все было рядом, только
поверни голову, протяни руку, но...
Экранизации литературных произведений и большие деньги, приносимые в
случае удачи, наложили на сегодняшнюю торопливую литературу отпечаток
алчности. Действие, голливудский "экшен" стали главными составляющими
современной прозы. На каждой странице бульварной книжки постоянно должно
что-то происходить. Главную же мысль "модерновый" прозаик приберегает для
сюжетного пика. Энергичный, ослепительно красивый литературный герой, убивая
главного врага или отбирая партию героина, непременно произносит сентенции.
Телевизионное, клиповое восприятие массового потребителя требует непрерывных
развлечений. "Современная литература", к великому сожалению, стала походить
на учительницу математики, которая, чтобы поддерживать видимость дисциплины
в классе, вынуждена одновременно с разъяснением теоремы, проводить возле
доски сеанс стриптиза -- иначе ее ученики ничего не узнают о "пифагоровых
штанах". Тут о понимании и осмыслении жизни не может быть и речи. Тут
сплошная "развлекаловка". Цель подобной стряпни -- помочь уставшему после
работы человеку забыться после тягот дня, расслабиться, приморить глаза
перед сном.
В романе Мир-Хайдарова "Ранняя печаль" никаких "экшен" нет, ничего
остросюжетного не происходит. Никаких развлечений, никто никуда не мчится,
не стреляет, никого не насилуют. Громкий разговор в чайхане, и тот вызывает
замечание старика, пьющего чай: "Уважай других -- будут уважать тебя".
Полутонами, пастельными, неяркими красками писатель рассказывает об ушедшем
и уже не имеющем никакого практического значения человеческом бытие. По сути
этот роман -- история любви инженера Рушана и архитектора Глории. Женский
образ особенно удался писателю. Глория вынуждена уехать на Запад, потому что
в стране, где все здания сооружались из однотипных железобетонных блоков, ее
профессия архитектора оказалась ненужной. Любовь или реализация жизненного
предназначения? -- этот выбор и стал главной темой (так и хочется сказать
"мелодией") романа "Ранняя печаль". Они любили друг друга, любили музыку и
футбол своей молодости... Но Глория предпочла расставание, забрав с собой,
как уезжающая, только четверть печали. Она решила воплотить свой дар в
реальные постройки, добиться, чтобы ее призвание, способности и таланты не
увяли втуне, а были воплощены в сооружения из бетона и кирпича. Глория
выбрала востребованость, а не показной патриотизм. Следуя своему
предназначению, только за границей она смогла осуществить свои ранние
проекты: по ее чертежам возведены дворцы в Кувейте, дома в Германии. Глория
воплотила свои чертежи, а значит, и свои мысли в реальные постройки, у нее
архитектурная мастерская, она признана. Собственное умение и дар оказались
для нее важнее продолжения рода на родной земле. Она предпочла жить в
обществе, которое воспользовалось ее талантом и щедро за это заплатило.
А Рушан остался дома. Он грустит: ведь три четверти печали, судя по
поверию и по тексту романа, действительно достались ему. Рушан тоскует,
вспоминает, грезит. На волнах памяти он поднимается ввысь или опускается...
На этой грустной ноте мы и расстаемся с героем, которому, как и всем нам,
предстоит действовать, добывать хлеб насущный... Но это уже за рамками
романа.
Архитектору Глории было что предложить на Западе. Она дорожит собой и,
пока молода, работоспособна, покидает край, овеянный романтической дымкой
молодости. Начало ее новой жизни -- это достойное продолжение прежней. Оно
оказалось возможным только в обществе взаимных услуг, в обществе "сервиса".
Глория, конечно, тоже тоскует -- Рушан угадывает ее печаль, чувствует ее
грусть между строк письма, пришедшего спустя десять лет после разлуки. Но
как раз за эти десять лет многие проекты Глории были воплощены в жизнь --
построены дворцы и дома.
Здесь, как в зеркалах, расположенных друг против друга, множатся
жизненные пути героев Мир-Хайдарова. В тексте романа ощущается зыбкая
неопределенность, присущая самой жизни.
Вернется ли Глория строить пятизвездочные отели-дворцы, больше похожие
на миражи в пустыне, например в Душанбе? Вряд ли. Поедет ли Рушан в
Германию, чтобы навестить возлюбленную? Это еще менее вероятно. Он хочет
остаться в ее памяти таким, каким она его помнит -- молодым или почти
молодым. И он не поедет к ней, потому что автор советует не возвращаться в
те времена, когда мы были счастливы. Возврата в прошлое нет...
Как то на встрече с читателями Мир-Хайдаров сказал публично: в моих
романах ясно, кого я люблю, что я люблю, кого ненавижу, что ненавижу. Я не
держу кукиш в кармане, не строю ни двусмысленных сюжетов, ни двусмысленных
фраз, столь распространенных сегодня. Я не готовлю плацдармы для
отступления, не стелю соломку, где могу упасть. Впрочем, и без этих слов,
его позиция ясна, я не раз слышал в его адрес высшую похвалу читателей - наш
человек! Но меня все равно часто спрашивают - какой он? Читатель, ведь, в
своем воображение рисует не только любимого героя, но, зачастую, и автора.
Особенно, если книга глубоко его задела.
Наверное, тем, кто прочитал его повесть "Знакомство по брачному
объявлению", кажется, что это человек веселый, с искрометным юмором - ибо
такова повесть. Но это совсем не так, он не весельчак, не балагур, и острит
редко. Я долго не мог ответить даже себе - какой он, пока не увидел его
портрет в кабинете, работы талантливого художника Айдара Шириязданова. Идет
густой снег, а он стоит беззащитный под раскрытым зонтом, в чистом поле,
чуть склонив голову, и глядит вперед, в будущее с глубочайшей печалью и
тревогой. И я тут же вспомнил его персонаж из повести "Не забывайте нас" -
Кашафа, которого он назвал - печальноглазый, наверное, ощущал со своим
героем душевную связь или, как обычно, писал самого себя. Чуть позже мне
попадется на глаза большая статья о творчестве Рауля Мир-Хайдарова
татарского писателя Рафаэля Сибата, к сожалению, рано ушедшего из жизни.
Рафаэль Сибат не меньше меня знавший творчество Рауля Мир-Хайдарова сказал о
нем: "для нас, татар, Рауль Мир-Хайдаров - не открытая Америка, Колумбы
нужны, Колумбы...!" Он же пишет: "у меня есть несколько фотографий Рауля,
разного возраста: юного, зрелого, пожилого, и на всех фотографиях, словно
печать, глубокие печальные глаза, отличающие людей с трагической судьбой, в
них, как бы, отражена жестокая судьба татарского народа." И вот только тогда
я смог кратко охарактеризовать Рауля Мир-Хайдарова - печальный человек, с
железной волей, твердым характером, острым аналитическим умом.
А между тем лиричные звуки музыки на площадке истории стихли. Алчность
и бесстыдство породили диссонансы, под которые не потанцуешь. Человеческие
законы попраны. На балу удачи дирижером стал Сатана... Именно об этом
затянувшемся периоде, которому не видно конца, повествует знаменитая
тетралогия Рауля Мир-Хайдарова "Черная знать".
4. В переломные периоды жизни страны отсчет времени начинается заново
едва ли не с каждым новым экономическим законом или "похмельным" указом.
Стал другим жизненный уклад, изменились, почти исчезнув, нравственные основы
общества. Но детективные сюжеты Мир-Хайдарова, построенные на экономических
преступлениях, совершенных в социалистический период, остались актуальны и
поныне. Дельцы социалистической эпохи, вроде бы канувшей в Лету десять лет
назад, -- например один из персонажей писателя Артур Шубарин -- словно сошли
со страниц романов Мир-Хайдарова в реальную и новую жизнь! Впрочем, так и
должно было случиться. В рыночных условиях "теневики" социализма должны были
стать преуспевающими менеджерами, если, конечно, они за эти годы физически
уцелели. Ведь одной из основных задач преобразователей общества как раз и
было вывести подпольных дельцов на свет, чтобы дать новый стимул
промышленности за счет чувства собственников, которое было лучше всего
развито у "теневиков". Всем тогда казалось: стоит только легализовать
подпольный бизнес, как капитализм схватит нас за уши и вытянет из
социалистического болота. Однако чуда не произошло...
Потуги горе-реформаторов привели лишь к деиндустриализации
промышленности, основой которой были заводы "низких технологий".
Капиталистических отношений между собственниками и наемными рабочими не
возникло, поскольку была угнетена и уничтожена сама производственная среда.
Сейчас в России сложилась уникальная историческая ситуация: есть буржуазия,
но нет капитализма. Пышно расцветший прожорливый чиновничий аппарат,
проевший доходы от скоропалительной, продешевленной приватизации, пустил по
ветру национальное богатство. Отсутствие не только концепции развития, но и
мало-мальски разумного текущего плана привели к полному экономическому краху
новые государственные образования, возникшие на постсоветском пространстве.
Иссякни завтра нефть и газ -- уже послезавтра опустеют прилавки
супермаркетов, пополняемых прямо с колес трейлеров.
На бескрайней, разделенной теперь территории СНГ все предприятия,
независимо от форм собственности, существуют только благодаря двойной,
тройной бухгалтерии. Новые фискальные органы с гауляйтерской заботой
демонтируют экономику, создавая такие условия для работы и бизнеса, при
которых любой действующий предприниматель, а тем более успешный, всегда
виноват перед многочисленными чиновниками. Чтобы выжить, предприниматели
вынуждены укрывать реальные доходы, количество и квалификацию работающих,
набирать псевдоштаты инвалидов, прятать производимую продукцию, шифровать
настоящие адреса поставщиков и покупателей, занижать потребление
электроэнергии, расход газа и т.п. Знаковые термины теневой экономики
социализма опять в чести. Вся отчетная информация, исходящая и от маленького
ларечка на перекрестке, и от гигантской энергетической корпорации, и от
Главного статистического управления, все эти бесчисленные цифры -- сплошная
фикция. Эта вынужденная, а точнее, намеренная путаница лучше всякой
зарубежной конкуренции довела отечественную экономику до банкротства.
Победители в "холодной" войне руками побежденных уничтожили в зародыше
потенциальных экономических противников.
На фоне вакханалии фальши и самообмана наивные подлоги социализма
оказались всего лишь моделью, репетицией, испытательным полигоном. В романах
Мир-Хайдарова "теневики" меняли запятые, подчищая конечные цифры. Сейчас
финансовая информация фальшива вся: от первой буквы до последней точки.
Социальная и экономическая статистика, основанная на этих
псевдо-бухгалтерских и финансовых отчетах -- не что иное, как самообман
правящей бюрократической верхушки, которая насильно прячет наши доверчивые
головы в песок ложной информации. Обманчивое ощущение безопасности страны,
даже временного экономического улучшения основано только на сырьевых
поставках -- это все равно, что, как в одной из сказок "Тысячи и одной
ночи", утолять чувство голода, отрезая и поедая собственную ляжку.
Чиновническая власть утратила контроль как средство управления над
страной и подменила его мздоимством. Коррупция -- это видимость управления,
и реально теперь управляет не чиновник, а тот, кто дает ему взятки, тот кто
"прикормил" его. Продавшееся чиновничество потеряло не только честь и разум,
главное -- оно утратило возможность управлять обществом, потому что само
стало управляемым.
Модель подобного коррумпированного социума была создана
Мир-Хайдарововым в его тетралогии "Черная знать". Наследники Артура Шубарина
вынуждены обходить писаные законы и действовать, как и раньше, по законам
неписаным. Герои Мир-Хайдарова живут и преуспевают в криминальной атмосфере
извращенной действительности.
Эффективность капитализма возможна только при условии прозрачности
каждого бизнеса и бизнесмена перед налоговым ведомством, то есть перед
государством. А у нас "теневики" остались теневиками, и коммерческие тайны
любого предприятия могут быть раскрыты только при "наезде" налоговой
полиции...
Но вернемся к тетралогии. Артур Шубарин, один из "сквозных" героев
романов, приобретает репутацию человека, для которого "нет невыполнимых
задач". Возросший уровень преступности требует и соответствующей
образованности, "повышения квалификации". Поэтому Шубарин изучает право и
банковское дело, осваивая их как "науку насилия". Писатель показывает, что
знание само по себе нейтрально: оно может быть применено и во благо, и во
вред обществу. Все зависит от вектора -- положительного или отрицательного,
под действием которого находится личность, обладающая информацией и умеющая
ею воспользоваться. Знание само по себе -- не добро и не зло, все зависит от
того, кто и как его применяет. "Отрицательное обаяние" -- вот ключ к образу
Артура Шубарина. Читатель испытывает к его богатой и неординарной натуре
даже некоторую симпатию. Шубарин обязателен, надежен, деловит, в нем развиты
качества современного менеджера. Но проявляет он эти качества в общении и
служении кровавым негодяям. Это противоречие в конце концов приводит к
кризису личности. После долгой и мучительной борьбы с самим собой Шубарин
решается на разрыв с заправилами преступного мира. Действительные перемены в
жизни общества открывают перед ним широкое поле деятельности, к которому, по
сути, он и готовился в "теневом предпринимательстве" социализма. Он вынужден
был находиться на нелегальном положении бизнесмена, и его тогдашнее общение
и сближение с уголовным миром было предопределено нелепым социальным
устройством общества. Автор подводит своего героя к глубокому и
принципиальному нравственному перевороту: в Шубарине возникает чувство
ответственности, поскольку он владеет инструментами управления, может
организовать производство, знает дорогу к процветанию. Его способ достижения
цели, еще недавно каравшийся статьей уголовного кодекса, оказался
единственным, способным вывести общество из тупика.
Преступный мир, состоящий в основном из закостеневшего в пороках и
вседозволенности клана бюрократов, уничтожает и менеджеров. В романе "Судить
буду я" жертвой изуверов становится и сам Шубарин, прошедший сложную
эволюцию от одного из лидеров теневого бизнеса до смертельного врага
клановой экономики. Фигура Шубарина противоречива и многосложна. Когда-то
удачливый "теневик" сам принес западный дух предпринимательства в
патриархальный многоукладный мир восточной республики. Но оказалось, что тем
самым он посеял зерно распада, которое проросло, и народное бытие стало
задыхаться, вырождаться и гибнуть. Западный характер взаимоотношений
оказался не свойственным, чуждым местным традициям и укладу. В судьбе
Шубарина, как в призме, преломился процесс, о котором еще Пушкин заметил: "В
нем правду древнего Востока лукавый Запад омрачил..." Гибель Шубарина -- это
возмездие за ту тлетворность, которая длинным шлейфом тянулась за ним долгие
годы везде, где бы он ни появлялся. В только что закончившемся веке вектор
этого "шубаринского" влияния был направлен именно с Запада на Восток. Романы
Мир-Хайдарова показывают, как идеи теневого предпринимательства породили
пышный расцвет мафии, дальнейшая деятельность которой извратила
первоначальную идею и уничтожила самих "шубариных", первичных носителей этой
идеи. Этот сложный противоречивый процесс, несомненно, будет иметь
продолжение и в двадцать первом веке.
Смею предположить, что в дальнейшем творчестве Мир-Хайдарова ответ
Востока на вызов Запада будет иметь достойное романное воплощение. Писатель
предвидел, что коммунистическая диктатура сменится не свободным рынком,
который, саморегулируясь, выберет наиболее эффективные пути развития, а
склеротической формацией, у которой еще нет ни ясного определения, ни
идентификации. Теперь можно определенно сказать, что коррупция и стала новым
общественным строем. При повальном упадке всего и вся полнокровными
оказались лишь вшитые западными "хирургами" вены, по которым, покидая
обессилевающий общественный организм, уходят на тот же Запад и сырье, и
ресурсы, и валюта. Разлагающийся, гибнущий социализм, отраженный в
тетралогии Рауля Мир-Хайдарова, не преобразился в новую экономическую
формацию. Мы и сейчас так же далеки до свободного рынка, как и при товарище
Черненко. Наш псевдокапитализм не есть форма экономических взаимоотношений
между собственниками и наемными рабочими. В возникшей действительности,
словно сошедшей со страниц романов Мир-Хайдарова, определяющим фактором
стали отношения между чиновниками и новыми собственниками неработающих
производств.
В образе Шубарина есть нечто драматичное: его жизненный путь не стал
следствием малодушных уступок. Его судьба вовсе не результат имманентно
присущих ему преступных качеств, а порождение глубокого социального и
политического кризиса 70-80-х годов, который, по сути, продолжается до сих
пор. Главное достоинство романов Мир-Хайдарова не в изображении хода и
перспектив борьбы правоохранительных органов с мафией, а в том, что
писатель, дав точный психологический портрет явления, не преуменьшает
опасность, которую представляют для общества преступники, но и не впадает в
пессимизм.
"Оглянись, если уже не в радости, так в гневе, на дом свой. Так ли
полагается жить человеку в собственном доме, на своей земле, в одной
единственной жизни, отпущенной судьбой и природой?!" -- эти слова наиболее
полно выражают суть романа "Пешие прогулки". Последовавшие за тем романы
"Двойник китайского императора" (1989), "Масть пиковая" (1990), "Судить буду
я" (1992) развивают основную тему творчества писателя -- коррумпированная
власть, криминальная камарилья и рыцари-одиночки, вступающие в схватку.
Главный акцент Мир-Хайдаров делает не на приключенческой стороне, а на
жизненности описываемого противоборства. Занимательность не самоцель, а
производная от сюжета и мастерства писателя.
Судьба основных персонажей, единая стилистика превращают тетралогию в
художественную хронику труднейшего переходного периода в жизни общества.
Мир-Хайдаров отнюдь не летописец преступного мира, а скорее его
исследователь. Во многих рецензиях на романы, опубликованных в юридических
изданиях, отмечалось, что автор -- прекрасный знаток уголовной и среды
правовых вопросов. Следует добавить, что Мир-Хайдаров в первую очередь --
социальный аналитик.
Власть должна прежде всего направлять свои усилия во благо тем, над кем
она вершится. Власть -- это управление, которое под влиянием алчности
становится деконструктивным, вредоносным по отношению к гражданам. Как
только появляются негласные "титулы" ханов, баев, баши, властелинов,
олигархов, смело можно считать, что имеют место двойные стандарты. Власть в
странах с вечно переходной экономикой, как бы она ни называлась --
"народной", "коммунистической", "демократической", работает только на себя,
на собственное благополучие.
Примечательной особенностью творчества Мир-Хайдарова является
абсолютное исключение фантастических мотивов и образов. Это вовсе не
приземленность, не бедность творческого воображения. Реальные жизненные
факты, действительные документы, введенные в повествование, куда невероятнее
любых сюрреалистических экскурсов. То, что подметил в реальной жизни зоркий
взгляд художника, действует на читателя посильнее любого вымысла.
Хозяин области, по площади равной Германии и Франции, вместе взятым,
Анвар Тилляходжаев стремится походить на китайского императора, владыку
полумира. Колоритна сцена, когда Анвар, присвоивший казну бухарского эмира,
"поруководив" народом и устав от дел, высыпает у себя в обкоме золотые
монеты из хурджина на ковер: "...ничего не делал, просто лежал рядом с
золотом, осыпая себя дождем из монет, пересыпал их с одного места на другое,
строил из червонцев башни, даже выстелил золотую дорожку посреди ковра --
удивительно приятное занятие..."
Судебная система, показанная Мир-Хайдаровым, так же неотличима от
сегодняшних судебной и правовой систем (исключая отчаянных оперативников,
борющихся голыми руками против вооруженных автоматами уголовников). Эта
парадоксальная ситуация предугадана и убедительно показана Мир-Хайдаровым в
романах "Масть пиковая", "Судить буду я". Прав становится тот, кто первым
дотянулся до больших денег, а значит, может подкупить, устранить конкурента
и поменять просто безбедное существование на роскошное. Кардинально лишь
одно изменение -- легкость перекачки любого количества денег в любое
"банановое" государство. Теперь пачки купюр не надо, таясь, везти в ручном
багаже -- через границу дензнаки летят сами, в форме кодированных
электронных межбанковских сообщений. И "новому русскому", в отличие от
социалистического "теневика", не составляет проблем и самому навсегда
"слинять" в края вечной весны, вслед за наворованными капиталами. Стоило ли
из-за этого огород городить?
Увы, перемены не привели к благоденствию. Выбраться из очередного
экономического тупика нашему обществу оказалось не под силу.
Изменились названия, форма, обряды, символы; даже стратегические
союзники вроде бы изменились. Суть же общественной жизни осталась
нетронутой. Добавилось гротеска, стало больше нелепой роскоши, сгустилась
несуразная психологическая атмосфера, ближе подступила нищета. Но текущее
время, сегодняшний день легко узнаваемы во всех романах писателя, написанных
за последние два десятилетия. Это соответствие, это творческое предвиденье
-- счастье для прозаика. И несчастье для его образов, для его прототипов, то
есть для всех нас.
В паноптикуме хапуг, сочно нарисованных писателем, появляется и
аксайский хан Акмаль Арипов, "восточный Распутин". Официальный статус
Арипова (двойник печально знаменитого Адылова и прововестника нынешних
"баши") -- председатель агропромышленного объединения. В действительности же
Арипов является полноправным владыкой собственного ханства. Даже глава
республики -- "отец" всех кланов -- побаивается Арипова-Адылова, который
панибратски называет его "Шуриком".
По своей сути Арипов -- пионер начавшегося еще тогда процесса
приватизации государства государством, или самопожирания. На присвоенной
этим вампиром территории, в приватизированной (казнокрадство удачно
замаскировано этим иностранным словечком) области "денно и нощно дежурили на
сторожевых вышках люди в милицейских фуражках, хотя им вполне могли бы
подойти басмаческие тюрбаны". Писатель даже в подобных мелочах оказался
провидцем: тюрбаны действительно не замедлили вскорости появиться.
Непомерное богатство, награбленное у народа, сочеталось у осторожных и
тогда еще чего-то побаивающихся ханов со сбором объемного компромата.
Криминальные элементы первыми сообразили, что информация это и есть власть.
Писатель показывает, как театрализованное, помпезное проявление этой власти
накладывается на забитость подданных. И современные, и средневековые методы
управления и подавления -- все идет в ход: "Хан любил путать следы, чтобы
держать свой народ в вечном страхе. Говорят, иной раз в поселке появлялся
его двойник, подолгу сиживал на айване, перебирая четки, вроде напоминал: я
здесь, я все вижу! Хотя сам Арипов в это время находился в Москве или уезжал
к своему другу "Шурику". А черные "Волги" с одинаковыми номерами постоянно
шныряли вдоль полей и строек, внушая страх. Машина время от времени
останавливалась, и из нее выходил хан Акмаль с настоящей кожаной камчой, и
горе тому, кто попадался на его пути без лопаты или кетменя". Навыки
жестокого плантатора странно сочетаются в Акмале с утонченными вкусами.
Ландшафтная архитектура его парка сравнима, пожалуй, с садами царицы
Семирамиды. Коневодство -- страсть хана, и в его конюшнях "кони содержались
куда лучше людей". Это сочетание звериной жестокости к людям и так
называемого эстетства -- нелепо и оттого еще более страшно.
Криминальный мир изображен писателем с учетом разительных перемен,
произошедших за последнее десятилетие. Типичный уголовник 60-х годов, с
наколками и с жеваной беломориной в углу рта, сегодня воспринимается даже с
некоторой ностальгией, как персонаж сказки для детей среднего возраста.
"Новые" бандиты -- обаятельные, с иголочки одетые -- отнюдь не похожи на
громил, но гораздо беспощаднее и страшнее. Никаких отпечатков на теле жертвы
или на орудиях убийства они не оставляют, однако грабят и убивают сотни и
тысячи людей. А их добыча традиционному уголовнику покажется фантастической
мечтой. Поразительно точен портрет мафиози Сухроба Акрамходжаева в романе
"Масть пиковая". Его кличка "Сенатор" подчеркивает двойственность жизни
этого человека, приобретшей причудливую форму амбивалентности: "Он часто
забывал, кто он есть на самом деле, путался, ощущая себя сыщиком и вором
одновременно, боялся одного, чтобы на каком-нибудь совещании... не брякнуть
чего-нибудь такое, что явно выдало бы его с головой".
Шустрый бес Петр Верховенский из романа Достоевского, заявивший о себе:
"...я мошенник, а не социалист", мог бы позавидовать энергии и ловкости, с
которой Сенатор осуществляет свои далеко идущие замыслы. Мастер на все руки,
он присваивает и вещи и чужие идеи, убивает и грабит, философствует и
властвует, а полная безнаказанность только поощряет его на дальнейшие
деяния. А как же иначе, ведь его подельник Салим Хашимов по кличке "Миршаб",
что означает "Владыка ночи", возглавляет Верховный суд республики! Прокурор
Рустамов, надзирающий за исправительными учреждениями, -- заядлый картежник.
Он деградирует сам и олицетворяет деградацию правоохранительных органов.
Ради наживы Рустамов оказывает услуги преступникам, которые уже оказались за
решеткой. Рустамову -- вместо звезд на погоны -- уголовники присвоили
"кликуху" -- Почтальон, тем самым сделав его своим агентом в
правоохранительной системе.
Хочется еще раз отметить, как похож литературный вымысел Мир-Хайдарова
на события, происходящие в последние годы. Прокуроры и депутаты, сутенеры и
банкиры, политики и предприниматели сплелись в единый змеиный клубок, где
все непрерывно кусают друг друга на экранах телевизоров и продолжают за
кадром свои черные дела.
Молох криминала утвердился во всех сферах общества и безжалостно
сокрушает тех, кто встает на его пути. Примечателен жизненный путь Пулата
Махмудова, героя романа "Двойник китайского императора", человека
даровитого, но слабого духом. Махмудов, все время пребывающий "в сомнениях,
страхах, надеждах, раскаяниях и колебаниях", стал пособником криминала, но,
ужаснувшись содеянному, пытался порвать с преступным сообществом. Однако
вход рубль, а выход -- два, и Пулат Махмудов поплатился за это жизнью...
События, подобные сюжетам романов Рауля Мир-Хайдарова, кочуют по
ежедневным газетам, а криминальная хроника стала основным содержанием
телепередач. Похоже, в нашей стране произведения писателя еще очень долго, а
может быть и всегда, будут современными.
В финале романа "Судить буду я", а по сути в финале всей тетралогии,
прокурор Камалов учиняет расправу, ничем не отличающуюся от
террористического акта. Эпизод сильный, но вызывающий некоторое смущение:
как же так, беззаконие творит человек, который и по служебному положению, и
по совести призван свято блюсти законы? Двумя реактивными снарядами Камалов
буквально стирает с лица земли огромный особняк, где предаются разгулу
заправилы мафии. Перед этим Камалов предлагает преступникам "помолиться
перед смертью" и произносит страшные слова: " Я вас всех приговариваю к
высшей мере".
Почему же автор прибегает к эффектной, но сомнительной в
идейно-нравственном плане развязке?
Микеланджело сказал: "Не знаю, что лучше -- зло ли, приносящее пользу,
или добро, приносящее вред". Думается, писатель в необычайном по
художественному решению финале тетралогии следует главному принципу своего
творчества -- быть верным правде жизни. Не склоняются ли сейчас к самосуду
те, кто не может найти суда праведного?
Мир-Хайдаров внес заметную лепту в отображение Востока как бесконечно
сложного и многообразного уклада человеческого бытия.
Обстоятельное, со знанием мельчайших подробностей изображение нравов и
обычаев местных жителей, быта, истории придает романам глубину, обогащает их
содержание. Но главное, у читателя возникает ощущение, что злокачественная
опухоль криминального беспредела возникла не в социальном вакууме, а -- к
великому сожалению! -- в лоне народной жизни. И что самое страшное --
деятельность мафии грозит гибелью всему народу. Это основная мысль романов
Мир-Хайдарова, стержень всей его тетралогии.
5. Еще совсем недавно творческая интеллигенция была привилегированным
социальным слоем, даже классом -- именно благодаря своей многочисленности. К
интеллигенции, точно так же как к рабочим и колхозникам, были обращены
первомайские и октябрьские призывы руководителей партии и государства.
Интеллигенция заселяла целые районы престижных новостроек. Заботливо
пестовалась пресловутая творческая зрелость этого класса, точнее касты. И
вдруг эти избалованные властью люди, со своими никчемными соцреалистическими
наработками, приятными привычками к литфондовским путевкам, с персональными
дачами, с многонедельными загранкомандировками, с праздничными пайками и
прочими привилегиями, оказались не у дел. Писатели, бережно лелеемые
"заботливой партией", жившие в течение десятилетий во взвешенном социальном
состоянии, оберегаемые пиететом сталинской традиции заботы о писателях,
вдруг оказались перед фактом: чтобы просто прожить, им надо продавать ту
стряпню, которая ранее печаталась и издавалась за счет государства.
Творческая интеллигенция оказалась наименее приспособленной к
катастрофическим изменениям общества.
Сейчас забавно вспомнить, как многие из особо "продвинутых" писателей
усердно подрывали своими демократическими рыльцами корни социального дуба,
желудями с которого они так сладко питались. "Толстопишущие" вальяжные
господа вдруг стали не нужны. Не за миллионы лет, а за одно десятилетие они
бесследно исчезли, как динозавры.
За великий грех лицемерия и продажности, за то, что слишком долго
кривили душой, из огромной коллективной собственности, доставшейся писателям
еще со времен учреждения Российского, потом Советского и снова Российского
Литературного фонда, они проворонили все. В условиях книжного рынка
творческая интеллигенция перестала существовать, как класс. Аморфная
писательская масса оказалась не готовой к волчьей борьбе за собственность и
за существование. Единственное, что теперь у них осталось после всех утрат и
потрясений, -- исконное, пушкинское право продать рукопись.
Но предложить свои рукописи они могут теперь только тем, кто уже
приватизировал издательства. Новые же "хозяева литературы" озабочены отнюдь
не писательским благополучием. Они прекрасно понимают, что, издавая ту или
иную книгу, рискуют своими деньгами.
А тут еще совершенно неожиданно выяснилось, что в течение работы над
книгой писателю надо просто жить, кормить себя и семью, сводить концы с
концами. Итог оказался плачевным: большинство советских тепличных писателей
в новой жесткой ситуации вообще перестали писать. Условия, когда все, в том
числе и художественный текст, превратилось в товар, оказались для советских
писателей необоримыми.
Владельцы журналов, газет, издательств сами стоят перед выбором:
напечатать рассказ, стишок или дать рекламу. В этом нехитром противоборстве
художественное произведение может победить только в том случае, если его
появление на страницах издания поднимает тираж, повышает доход издателя.
Тепличных условий для защищенного государством творчества больше нет и
никогда не будет.
Утвердилась единственная положительная истина: если писателю не на что
писать, значит, ему, как правило, и не о чем писать. В жизни этот бывший
писатель, по словам Маяковского, оказался не "мастак".
Еще совсем недавно пишущих оттесняла "в литературу" разве что
журналистика. Журналисты информировали о текущих событиях, а писатели
обобщали, анализировали и поучали, заботились, так сказать, о вечном. Теперь
же, стоит только писателю ввести в текст произведения реальную ситуацию или
настоящие имена, он рискует быть привлеченным к суду. Если в художественном
произведении действующее политическое лицо вдруг узнает себя в отрицательном
персонаже и самому себе не понравится, писателю солоно придется.
Тема несправедливой эксплуатации человека закрыта, поскольку совсем
недавно окончательно выяснилось, что рабочие как раз и должны
эксплуатироваться. Бедолаги сами теперь требуют, например те же шахтеры,
чтобы кто-то за них взялся как следует, поэксплуатировал их и хоть
что-нибудь им заплатил. Но работы нет, и не предвидится. Производственная
тема исчерпана, -- оказавшись на обочине постиндустриального общества, мы с
ужасом убедились, что все уже сделано. Потребительские товары в достаточном
количестве и для всего мира производятся и без наших устаревших заводов и
фабрик. Видеокамеры, видеомагнитофоны, стиральные машины, телевизоры и в
дальнейшем будут производиться только там, где тепло круглый год и стоимость
производства не состоит на одну треть из стоимости отопления
производственных помещений. (Перевозка и таможенная пошлина куда дешевле
расходов на отопление.)
Для бывшего писателя-"производственника", стало быть, остается только
тема продажи и маркетинга. Но это -- ареал рекламных агентств, а отнюдь не
литературы. Если писатель осмелится "поднять тему" продажи и маркетинга --
ему туда не пробиться. Спустившись с творческого Олимпа, писатель окажется в
самом конце бойкой очереди, состоящей из рекламных агентов. Многомудрым
"деревенщикам" больше не придется поучать читательскую аудиторию, как
выращивать озимую пшеницу или раннюю клубнику. Никому теперь не интересны
конфликты между болеющим за урожай председателем передового колхоза и
алкоголиком-агрономом. Это не цензура, а запрет самой жизни. Как только
какая-нибудь компания "Дженерал фудс" (название условное -- ведь могут
привлечь!) купит землю где-нибудь на Брянщине и начнет на ней промышленное
производство той же клубники, с этой минуты клубничное производство станет
для писателей "табу".
За каждое неловкое и не разрешенное упоминание, понижающее объем продаж
клубники, "Дженерал фудс" засудит писателя -- и совершенно справедливо.
Дурак-агроном с унылыми рассуждениями возле ржавого плуга в сарае с
прохудившейся крышей -- не тема для творчества, а проблема менеджмента. И
поостерегитесь мешать менеджменту, особенно с российским уголовным уклоном.
"Деревенщику", который осмелится написать "острый" очерк о производстве
молока отечественной компанией "Вимм-Билль-Данн", придется худо. Писателя в
цеха компании просто не пустят. Точно так же, как и на завод, производящий
любой другой напиток, скажем, кока-колу. Там нужны остроумные и находчивые
рекламщики, а не сочинители с протрезвевшим -- от безденежья -- взглядом и
язвительным умом.
Темы закрываются, господа "деревенщики"! О клубнике как теме, едва
наладится ее промышленное производство, придется забыть! Конечно, можете ее
кушать, если будет на что купить.
Бред Стивена Кинга и подобных ему сочинителей -- от писательской
безысходности. Может быть, современный западный прозаик и написал бы с
большим удовольствием о пароходах на Миссисипи, но предварительно он должен
согласовать полеты своей фантазии с транспортными речными компаниями.
Впрочем, весьма возможно, при наших горе-реформаторах отечественное
сельское хозяйство, как и производство видеомагнитофонов "Электроника", не
только исчезнет как тема, но и вообще перестанет существовать.
Рынок не делает никакой разницы между потребительскими товарами. Товары
или покупаются, или нет. И книги тоже стали товаром. Рауль Мир-Хайдаров
черпает свои темы в реальной жизни. Его произведения в условиях свободной
конкуренции частные издательства покупают. Рискуют. Не обманываются сами и
не подводят читателей.
Раньше степень известности писателя определяли литературные чиновники,
придворные критики и те, кто стоял у руля журналов, газет, издательств. И не
мудрено, что самыми популярными, а значит, и издаваемыми оказывались
руководители этих ведомств. В первую очередь, рынок разрушил этот пьедестал,
казавшийся незыблемым, вечным. Теперь спор о том, кого читают, кого не
читают, кого знают или не знают, имеет под собой реальную основу, я имею
ввиду - Интернет. И речь, вовсе, не идет о тех, кого сегодня постоянно
издают и не о личных сайтах модных писателей, или тех, кого усиленно
продвигают крупные масс-медиа, разговор может идти и о писателях, чьи книги
в рыночное время не изданы ни разу.
Появились тысячи, сотни тысяч частных сайтов, созданных читателями,
книголюбами, почитателями того или иного писателя - явление новое, но
набирающее силу. У Рауля Мир-Хайдарова нет личного сайта писателя, у него,
как у известного коллекционера, есть сайт живописи: www.mraul.nm.ru, который
он создал сам. Но он широко, объемно представлен в Интернете силами своих
почитателей. Стоит открыть Рэмблер или другую поисковую систему и набрать
его имя, оно тут же вспыхнет на сотнях сайтах. Можно будет найти абсолютно
все его произведения - от ранних рассказов и знаменитой тетралогии "Черная
знать", до интервью для крупных европейских газет и многочисленных рецензий,
монографий по его творчеству. В городе Фергана действует фэн-клуб
почитателей таланта Рауля Мир-Хайдарова. Счастливая судьба у писателя,
достучавшегося до сердец своих читателей.
6. Романы Мир-Хайдарова запечатлели драматическое состояние общества, в
котором, говоря словами толстовского героя, "все переворотилось и еще только
укладывается". К словосочетанию "искусство жить" уместно присоединить сейчас
эпитеты не "прекрасное", "достойное", а "кровавое", как у поэта-философа
Николая Заболоцкого -- "кровавое искусство жить".
Подобное определение вполне отвечает сути завершающего век десятилетия.
Последний роман писателя "За все -- наличными" удивляет молодой
способностью Мир-Хайдарова, отталкиваясь от достигнутого, подниматься на
новые ступени мастерства. Расширился творческий диапазон, а вслед за ним и
художественное пространство. Действие романа происходит на Северном Кавказе,
в Москве, в городах Европы. Усложнилась и структура романа, состоящего
теперь из нескольких сквозных сюжетов. Но роман -- не хроникерский слепок
действительности, задача писателя -- осмыслить бытие, проникнуть в
сокровенные тайны жизни. Мир-Хайдарову удается сопоставить несопоставимое --
найти эстетическое отражение текущей действительности, другими словами
художественно препарировать "злобу дня". Писатель делает это неторопливо и
обстоятельно. Прежде чем включить "четвертую скорость" сюжета, он вдумчиво
растолковывает ситуацию, обрисовывает местность, интерьер и пространство
романа, в котором живут и действуют его герои. "За все -- наличными"
произведение захватывающее, в нем действие набирает стремительный темп с
первой же страницы.
...В темную августовскую ночь мужчина в дорогом спортивном костюме
останавливает машину у дороги, ведущей в Грозный. Дерзкий беглец из
чеченского плена оторвался от преследователей, а его тяжелая сумка битком
набита стодолларовыми купюрами. Константин Николаевич Фешин, внук
знаменитого художника, ставший "гравером" - фальшивомонетчиком высочайшей
квалификации, был похищен чеченцами, чтобы наладить выпуск "твердой валюты"
в горах Ичкерии. После нескольких лет каторжной работы он бежит из плена,
прихватив валюту собственного изготовления. Побег удался: Фешин поселяется в
Москве, с шиком обустраивает свою жизнь, восстанавливает старые и обретает
новые криминальные связи. Возле фальшивомонетчика возникает американский
корреспондент Карлен Татлян, прибывший в столицу с секретным заданием ЦРУ.
Карлена "ошеломила Москва -- гигантская, непонятная, безумно дорогая.
Живущая по своим московским законам, которые иностранцу нельзя понять и
предугадать... Жизнь в Москве оказалась куда стремительнее и напряженнее,
чем в Нью-Йорке и в европейских столицах...". Карлен поражен сказочными
возможностями обогащения здесь, на развалинах империи. В России "все
вершилось с русским размахом, молодые и красивые становились богатыми в
результате какой-нибудь одной операции, в крайнем случае -- за месяц-два".
Немыслимая роскошь окружает авантюристов всех мастей. Вот "катала"
Городецкий демонстрирует Фешину свои пятикомнатные апартаменты: "С высоты
почти четырехметрового потолка свисали две многопудовые хрустальные люстры в
виде гигантских виноградных гроздьев. Зеркала, картины, напольные и
настенные светильники, старинные китайские вазы -- бронзовые и фарфоровые;
карликовые деревья "бонсай" на изящных высоких консолях из светлой вишни...
Фешину казалось, что он попал во дворец, где снимают сцену из жизни
голливудских звезд".
Но баснословная роскошь сочетается с полнейшей безвкусицей! Иначе и
быть не может... Крезы, Ротшильды, Гобсеки, рыцари наживы прежних времен!
Стушуйтесь! Скромно отойдите в сторонку и посмотрите "кто к нам пришел!".
Мир-Хайдаров дает точный социальный портрет этого "гостя", с его нелепым
буйством, пантагрюэлевским аппетитом и блатными замашками. Знаменитые "воры
в законе", удачливые бизнесмены, раздувшиеся в одночасье в прямом и
переносном смысле банкиры -- все в одной тусовке, за одним рулеточным
столом. Эти "джинны" на джипах, выпущенные на волю сладкоречивыми
демократами, прямо из реальной жизни попали на страницы романа.
Децентрализованный сюжет позволяет автору выводить на первый план персонажи,
которые на время приобретают статус главных. Почти каждый из них столь
значителен, что вполне мог бы стать героем или антигероем самостоятельного
произведения. В сюжет, наряду с "каталами" и картежными шулерами --
Городецким -- "Аргентинцем", оборотнем -- Германом Кольцовым, по кличке
"Самурай", аттестованным офицером милиции и одновременно главарем бандитской
группировки, писатель удачно вводит и реального киллера Александра Солоника.
Сочинители умилительных газетных легенд представляли неуловимого Солоника
"эдаким бунтарем, санитаром общества, борцом против преступности, убийцей
убийц, карающим мечом...". Солоник и сам был не прочь сочинить о себе нечто
ласкающее демократический слух. Хладнокровному негодяю льстил имидж
новоявленного Робин Гуда. Ограбив Фешина, киллер издевательски заявляет, что
деньги ему нужны для спасения Отечества! Псевдопатриотизм в очередной раз
становится оправданием преступления. Деньги -- вот новый и единственный Бог,
и не только Солоника, а всех тех, кто "проповедует разбой под видом честных
спекуляций". Но только размах у этих "патриотов" иной -- "тюменская нефть,
трубопроводы, три-четыре банка, газеты, телеканал".
Фешин, несколько лет проработавший на чеченском "монетном дворе", давно
не был в Москве. Фальшивомонетчик встречает старых знакомых по отсидкам и с
трудом узнает их -- настолько искусна мимикрия преступников, переделавшихся
или, как говорят сейчас на продвинутом жаргоне, "перекоцавшихся" из
"паханов" в пионеров рыночных отношений. "Власть оказалась насквозь
беспринципной, лживой и коррумпированной от макушки до пят. Братва просто
использовала единственный исторический шанс, выпавший на ее долю". Открылось
небывалое поле деятельности для аферистов всех мастей, вступило в действие
своеобразное разделение труда: "Один ворочает нефтью, другой -- алмазами,
третий -- торгует прямо с армейских складов новейшим оружием, причем плевать
он хотел на эмбарго и конвенции всякие, продает тому, кто больше заплатит,
даже если это оружие завтра повернут против России..."
Золотая лихорадка охватила и большеротую армию чиновников. Карточный
шулер Аргентинец "сожалеет" о неверно выбранном жизненном пути, казнится:
"Надо было по госслужбе двигаться. Только там крутятся настоящие деньги".
Происходит своеобразное взаимовлияние -- точно так, как
профессиональные воры внешне стали походить на респектабельных чиновников,
так и чиновники внутренне стали "воровской масти". Они объединились -- и
русской мафии, практически ставшей правящим режимом, стало тесно в России,
-- обзаведясь иностранными паспортами и гражданствами, старые воры в образе
"новых русских" ринулись покорять мир. И вот они уже привольно чувствуют
себя в Лондоне и Париже, в Тель-Авиве и Амстердаме, в Милане и Женеве. Ни
одной мафии мира не удавалось так тесно переплестись с власть имущими, так
дерзко подмять юридические основы государства, как это сумели сделать
российские плутократы. Прежние стереотипы и узнаваемая воровская атрибутика
не устраивают Мир-Хайдарова. Писатель точно улавливает и описывает
изменившиеся черты и признаки, и опережающую время мимикрию уголовной среды.
Наколки, золотые цепи, и вот уже костюмы от Кардена, газетная нахватанность
с успехом подменили образованность, недавние разборки -- с той же лексикой!
-- превратились в "деловые переговоры". Но взгляд писателя четко определяет
воров под любыми одеждами -- это люди, существующие ради денег, которые они
не зарабатывают, а всевозможными негласными и гласными теперь путями
отнимают у общества, изымают у добропорядочных граждан.
Мир-Хайдаров описывает быт, нравы и манеры воров нового образа, и, по
сути, играет роль биолога, открывающего и представляющего обществу новый вид
опасных и ядовитых членистоногих. Для представителей этого нового
биологического вида "безвкусно одетый человек уже не человек". Воистину так
-- если обратить взгляд на них самих. Потребительский конвейер подхватил и
потащил к мировому прилавку и "святое искусство". Не особенно разбираясь и
не торгуясь, "денежные мешки" засовывают за пазуху и все мало-мальски
ценное. Автор, устами одного из героев, замечает: "Настоящая культура --
достояние лишь богатых людей, и доморощенным российским либералам и
демократам не стоило бы строить на этот счет иллюзий, обещая народу расцвет
искусства. Если капитализм в чисто американском виде воцарится в России, то
народ навсегда будет лишен высокой культуры, ему останется лишь то, что
сегодня демонстрируется по ТВ".
Неистовство личного потребления принимает в романе почти обрядовое
значение. В джунглях Киплинга хищные животные устрашают врага не только
ревом и рыком, но и "блеском меха". У хищников современного общества роль
устрашающего "меха" выполняют сверхдорогие вещи. Пристальное внимание
писателя к исключительным предметам роскоши и фешенебельного быта
обусловлено художественной необходимостью -- Мир-Хайдаров исследует как раз
то, что ближе всего к телу, то есть к душе новой генерации двуногих хищников
-- "свою рубашку". Прекрасные вещи -- в действительности благо, они украшают
нашу жизнь. Но они не должны становиться фетишем, признаком касты.
Однако вернемся к главному герою романа "За все -- наличными"
Константину Фешину, человеку сложному, неординарному. В раскрытии этого
образа постоянно ощущается авторское сочувствие, даже симпатия. Не случайно
Мир-Хайдаров сделал его своим земляком, родина Фешина -- Мартук.
Нетрудно заметить, что образы Фешина и Артура Шубарина сходны, причем
отнюдь не внешне. Оба принадлежат к переходной эпохе, и оба, несмотря на
одаренность, неуемную энергию и предприимчивость, оказались
невостребованными обществом. И тот и другой вынуждены были избрать
криминальный путь. Чтобы выявить историческую обусловленность процесса,
гибельного для одаренных личностей, Мир-Хайдаров вводит в повествование
реальную фигуру -- деда Фешина, художника, академика Николая Ивановича
Фешина. Плодотворная и удивительная судьба этого человека, уехавшего в
Америку в 1922 году и оставившего после себя и на родине и за океаном
множество прекрасных полотен, как бы оттеняет пустоцветную жизнь внука. Даже
отец, представляющий промежуточное военное поколение, не был обделен
талантом и зарабатывал себе на хлеб ремеслом рыночного живописца. А вот внук
Константин Фешин разменял свой талант, полученный по наследству от деда и
отца, на фальшивые купюры собственного изготовления. Спохватившись, герой
романа судорожно пытается реализовать себя как живописец, даже обзаводится
великолепной художественной мастерской. Но поздно. Краски и кисти-то есть,
но душу поглотила криминальная топь. Приобретательская горячка оказалась
посильнее святой и бескорыстной тяги к искусству.
Даже искренняя, страстная любовь Фешина к Наталье выражается лишь в
нескончаемом потоке баснословно дорогих подарков. Может быть, Фешин ошибся в
любви, но сам путь покорения "сердца красавицы" возбуждал у нее скорее
корысть, чем ответную любовь. И вот Фешин, обворовавший своих надсмотрщиков
и рабовладельцев-работодателей на несколько миллионов фальшивых долларов, в
свою очередь, обворован любимой. Крах героя был предопределен и закономерен.
Хотя автор оставляет читателю благую надежду, что редкий природный дар,
может быть, еще позволит Фешину-внуку переменить судьбу.
В своих романах Рауль Мир-Хайдаров, по сути, выступает бескомпромиссным
борцом с преступностью, поскольку раскрывает не только перед читателями, но
и перед правоохранительными органами суть и социальную природу мафии.
Писатель говорит: "Я не разделяю настойчиво навязываемую нам мысль о том,
что мафия бессмертна. Убежден, с ней всерьез не боролись и дня"
("Актюбинский вестник" от 6 февраля 1997 г.).
История художника Фешина послужила Мир-Хайдарову стержневым сюжетом для
создания последнего крупного произведения -- "За все -- наличными". Знаток и
известный коллекционер живописи, Рауль Мир-Хайдаров описывает в романе
старинные способы приготовления красок, влияние картин на судьбу художника,
умело пользуется колоритом для создания соответствующего настроения. Но
все-таки основная тема романа откроется читателю, скорее всего, лишь при
повторном прочтении, когда основное внимание уже не будет обращено на
захватывающий сюжет. Тема эта -- упадок рода Фешиных. Картины деда Фешина
висят в Национальном музее в Вашингтоне. Сын, инвалид Отечественной войны,
потерявший левую руку в бою, все-таки сумел прожить короткую жизнь за счет
своего художественного ремесла, торгуя поделками на послевоенных рынках.
Внук стал фальшивомонетчиком. Печальный итог...
Но как привязан сюжет к сегодняшней действительности!
Фешин-внук в чеченском плену налаживает выпуск стодолларовых купюр.
Известно, что подобное производство "зеленых" было организовано в одной из
ближневосточных стран. Массовое появление поддельных так называемых
супердолларов заставило американцев срочно поменять клише и усложнить
защитные знаки на своих деньгах. Но и фешинские доллары, производимые в
огромном подвале одного из чеченских домов, превосходны, то есть они
неотличимы ни от настоящих американских долларов, ни от "супердолларов". На
доллары собственного изготовления герой романа сначала покупает свободу,
потом одежду, предметы роскоши, фешенебельную квартиру в Москве и даже
пытается купить любовь. И во всей этой истории Фешин-внук -- со своими
фальшивыми долларами -- делает абсолютно то же самое, что сотворили те, кто
завез военно-транспортной авиацией из Вашингтона в Россию сотни тонн
настоящих стодолларовых купюр. Фальшивомонетчики и настоящие монетчики,
пардон монетаристы, различимы только количеством. Фешин-внук напечатал
долларов в миллион раз меньше, чем их прислали из-за океана нашим
реформаторам. А прислали миллиарды и миллиарды наличных долларов, почти
столько же, сколько находится в обращении в самих США!
И фешинские, и вашингтонские дензнаки, и "супердоллары" иракского
производства принимаются в магазинах, в казино, в гостиницах, в обменных
пунктах. И на те, и на другие можно купить все -- недвижимость, мебель,
авто, совесть. На доллары (неважно, фальшивые или настоящие -- они уже
перемешались и стали неотличимы друг от друга) скуплены средства
производства, горнообогатительные комбинаты, нефтяные месторождения, каналы
ТВ и даже бывшие "почтовые ящики".
И это важнейшая идея романа: суть не в том, где были напечатаны
бумажные деньги -- в воинственном Ираке, в гордой Чечне или на чинном
Вашингтонском монетном дворе. Доставленные в Шереметьево военно-транспортным
самолетом из американского казначейства или привезенные в багажнике "Волги"
из горного чеченского селения, они "отмываются" на территории России и
обеспечиваются российской собственностью. И в том и в другом случае
появление в России этих долларов является обманом и преступлением. Разница
только в масштабе. Покупка на территории России модных брюк на фешинские
фальшивки или скупка металлургических заводов на вашингтонские доллары
любого качества -- факты одного порядка. Замысел фальшивомонетчика стать
богатым, напечатав дензнаки, и стратегический план какой-нибудь
"Рэнд-корпорейшен", приславшей российским гарварденышам самолеты долларов,
-- по сути такая же экономическая диверсия.
Границы государства существуют еще и для того, чтобы внутри него нельзя
было ничего приобрести на незаработанные деньги.
Фальшивки Наполеона наводнили Россию в период нашествия французов.
Фальшивыми фунтами стерлингов Гитлер нашпиговал Англию перед предполагаемым
ее захватом. Бесноватый ефрейтор мог бы забросать Англию огромным
количеством настоящих немецких марок, если бы немецкие марки имели тогда в
Англии (как сейчас доллары в России) хождение.
И фешинские, и американские, и ближневосточные "грины" стали теперь для
нас настоящими.
Покупая на них, расплачиваясь "за все наличными", введя их в обиход
свой жизни, мы не заметили, как продались сами.
7. Фешин-внук, вырвавшись из Чечни с наштампованными в подвале
миллионами фальшивых долларов, встречает в Ростове неземное создание --
Натали, и решает, как было уже упомянуто, завоевать ее любовь.
Изголодавшийся по женской красоте и ласке, Фешин бросает к ногам красавицы
вначале кожаный, изумительной красоты чемодан, набитый платьями "от кутюр",
вещами каких-то неслыханных фирм, и букеты роз, и рестораны, и
ностальгическую музыку, а потом потрясающую квартиру в Москве, и наконец,
предлагает руку и сердце. Все это Натали принимает с благодарностью и
восторгом. Но потом совершенно неожиданно выясняется, что эта полубогиня
Натали только потому и согласилась быть завоеванной и покоренной, чтобы,
улучив минуту, добраться до святая святых -- до пачек супердолларов, украсть
их у потерявшего бдительность, очарованного ею фальшивомонетчика, а затем
"слинять" с деньгами в вожделенную Европу.
Звериное чутье прожигательницы жизни подсказало ей, что в России
паленым запахло всерьез.
Какие разные мотивы, казалось бы, одинаковых стремлений!
Умница Глория уезжает, чтобы реализовать себя в деле.
Хитрая бестия Натали "нарисовалась" уже здесь, на своей земле,
реализовала себя полностью, обворовав влюбленного в нее нувориша. И умчалась
на пожизненный "заслуженный" отдых.
В этой "галерее женских образов" поневоле чувствуешь себя неуютно. В
чем причина? Почему писатель, эпикурейски живописующий трапезы, с большим
знанием дела и чуть ли не с рекламной привлекательностью описывающий покупку
мужского пальто высшего качества, конструируя женские судьбы своих героинь,
явно старается вызвать определенную дисгармонию в душе читателя?
Мне кажется, что эти первая и вторая ласточки, улетевшие в край вечной
европейской весны, являются носителями раздумий писателя: в чем же смысл
нашего существования?
Неужели взаимный "сервис" -- это как раз то, к чему мы стремились,
мучаясь все эти столетия? Неужели все так просто -- комфортные кресла,
стереозвук, "эркондишен", мгновенная связь с любым пользователем через
интернет? И это все, к чему мы так стремительно двигались, расталкивая и
топча друг друга? Неужели наша главная цель -- это полностью "упаковаться"?
Неужели вилла на огороженной "фазенде", "Мерседес 600", охрана у подъезда,
возможность ежевечерне "оттягиваться" возле рулетки в закрытом клубе -- это
и есть венец нашего развития, вершина достижений человека? Апофеоз нашего
движения по восходящей?
Если мы явились на свет только за этим -- значит, права Натали,
присвоившая миллионодолларовые фальшивые пачки Фешина и получившая
немедленно "свободу" жить как вздумается. Зачем ждать и зарабатывать то, что
можно легко и просто украсть.
Если дополнять, достраивать этот "сервис" своими руками -- то права и
Глория, даровитый архитектор.
Но неужели больше ничего не надо и скоро наступит конец -- полный
"сервис"?
Человек жил и умер в абсолютном сервисе...
А жил ли он?
Что можно совершить, достойного упоминания, находясь во взвешенном
состоянии вечного комфорта? Удачно поставить на скачках и сорвать еще один
куш? Стоило ли ради этого покидать материнскую утробу и возвещать своим
криком о приходе в этот мир? Так что же нам нужно?
Об этом тупике цивилизации Мир-Хайдаров как раз и предупреждает. Аромат
женских духов существенен, но все-таки не жизненно важен. Как не жизненно
судьбоносны все те ценности, которые ныне фетишизировало наше уродливое
время.
Человек должен жить "заботой о своей реке". Поэтому писатель на стороне
Рушана, оставшегося возле мелеющих, но все еще текущих по нашей бедной земле
струй "своей реки".
В романе "Ранняя печаль" есть замечательные слова, которые венчают
личную трагедию Рушана. Благородный, высокий дух прозы Мир-Хайдарова не
только дает силы литературному герою, но и возрождает, наполняет новым
светом души читателей: "...Порою кажется, что жизнь прожита зря. Но когда
через запыленное окно Рушан видит выходящую из дома напротив девочку с
голубыми бантами и нотной папкой в руке, на лицо его набегает улыбка: жизнь
продолжается, несмотря ни на что, потому что есть еще на земле любовь и
память не потускнела. А пока любовь и память -- эти два волшебных крыла...
не перебиты, не сломаны, жизнь не иссякнет, не истает, как дым, как туман на
заре..."
Поразительная, плодотворная, жизнеутверждающая судьба Мир-Хайдарова
неразрывно связана с его замечательным творчеством. Мое стихотворение,
посвященное Мир-Хайдарову, пронизано грустью - путь от трудного детства до
всенародной любви и славы, это один и тот же единственный жизненный путь -
такой долгий и такой краткий...
Раулю Мир-Хайдарову
Взлетает птичка-коноплянка
Там прячется овца-беглянка
В густой траве...
Невелико мое наследство -
Одни воспоминанья детства
В сырой Москве.
А своего - лишь взгляды в спину,
Их передать в наследство сыну,
Как черствый хлеб.
От детства - детство пусть продлиться.
А время режет, как волчица,
Пробравшись в хлев.
Хочется рядом с этими строками поместить и другое стихотворение,
посвященное Раулю Мир-Хайдарову земляком, почитателем его таланта
пенсионером Михаилом Смурыгиным. Такие строки - как апофеоз народной любви к
его творчеству.
Раулю Мир-Хайдарову, писателю и земляку, к его 60-летию
Когда-то Рауль с "Полустанка Самсона",
Печалясь "Что долгая (будет) зима",
Уехал "на запад" на крыше вагона
Но с верою твердой - "Судить буду я".
В ушах молодых грохотало, свистело,
И больно кусался степной ветерок,
Но мысль о "суде" подсознательно грела,
Как щедрый теплом "Оренбургский платок".
В Актюбинск летел он не вихрем железным,
А "Лебедем белым" по небу кружить
Над домом любимой безмолвно и нежно,
Как ангел небесный - понять и простить.
"Налево (поедешь) - коня потеряешь".
Рауль уже сызмальства мудрость познал,
Здоровье теряя, себя обретаешь
Он только коня никогда е терял.
Промчался на нем он и "Мастью пиковой",
И козырем в играх с Большим кошельком,
Умелым судьей, следопытом толковым
"Китайского (даже) царя двойником".
Проехал Ташкентом, Москвой, "Касабланкой",
"Чтя (умственный труд, как) отца своего",
Коня он овсом, а себя лишь овсянкой
Кормил, чтоб изящней садиться в седло.
Дорогой встречались различные лица,
Со всеми почти что Рауль был на "ты".
Знавал "Седовласого с розой в петлице",
Видал "Герострата" в метровой близи.
Хлестали в лицо криминальные ветры,
Мелькали издательства "Дамбы", мосты,
Длиннющие стлались пред ним километры.
Но снился Раулю лишь "Путь в три версты".
И вот, вероятно, устав от ударов,
Подков о булыжник, о рельсы колес,
Читаемый в мире Рауль Мир-Хайдаров
Охотно себя землякам преподнес.
Рауль "Не забыл нас" - и, помня о гулком,
Том поезде, шедшем в Актюбинск зарей,
На свой "Полустанок" он к "Пешим прогулкам"
Вернулся "Жар-птицу" держа над собой.
Ну, что ж, пусть походит, полями подышит,
Взгрустнет, постояв над Илеком-рекой,
Пускай в Мартуке эпопею допишет,
Как в Ясной Поляне великий Толстой.
8. Старое покушение, перелом позвоночника не прошли для писателя даром.
Рауль Мир-Хайдаров часто болеет, у него периодически отнимается левая нога.
Но если он об этом и говорит, то не жалуясь, а просто предупреждая, что его
долго не будет у телефона, потому что придется подлечиться в больнице. У
мусульман чрезмерная забота о собственном здоровье -- тоже грех. И
мужественный писатель никогда не делится своими бедами.
В самом деле, кого сейчас трогает чужое горе, когда и свое волнует не
особенно. На этом поле брани, в которое превратилась наша повседневная
жизнь, сострадание давно себя исчерпало.
Правда, некоторое любопытство еще вызывают вопросы, связанные
исключительно с собственностью: чем ты владеешь, чем он владеет и как ты
вообще относишься к новым удачливым собственникам?! Эти вопросы заменили
теперь пресловутый "кем вы были до 17-го года?!".
Собственностью писателя являются только его книги. Это единственный вид
собственности, который, даже будучи купленным читателями, продолжает
принадлежать писателю -- в силу авторского права. Более того, только это
право и придает книге как товару -- истинную ценность. И приобретая книги
Рауля Мир-Хайдарова, ярко отобразившие хронику смутного времени, крутой
перелом действительности, мы вступаем в совместное владение собственностью.
И хочется попросить писателя -- поставить автограф на развороте его
книг, ставших и нашими.
1998-2001-2005 годы
Сергей Алиханов,
академик Российской академии естественных наук
БИБЛИОГРАФИЧЕСКАЯ СПРАВКА
Романы:
"Пешие прогулки" (1988) - роман (19 изданий)
"Двойник китайского императора" (1989) - роман (15 изданий)
"Масть пиковая" (1990) - роман (13 изданий)
"Судить буду я" (1992) - роман (9 изданий)
"Ранняя печаль" (1996) - роман (6 издания)
"За все - наличными" (1997) - роман (7 изданий)
Повести и рассказы:
"Полустанок Самсона" (1975) - рассказы (2 издания)
"Оренбургский платок" (1978) - рассказы (3 издания)
"Такая долгая зима" (1978) -рассказы (2 издания)
"Путь в три версты" (1979) - рассказы (2 издания)
"Знакомство по брачному объявлению" (1980) - повести (4 издания)
"Жар-птица" (1981) -рассказы (2 издания)
"Дамба" (1984) - повести и рассказы (2 издания)
"Чти отца своего" (1987) - повести и рассказы (4 издания)
"Из Касабланки морем" (1987) - повести и рассказы (2 издания)
"Седовласый с розой в петлице" (1988) - романы и повести (2 издания)
"Налево пойдешь - коня потеряешь" (1990) - романы и повести (3 издания)
Собрания сочинений:
Изд-во "Художественная литература" (Москва, 1990) - однотомник
Изд-во "Голос" (Москва, 1992-1993) - собрание сочинений в 4-х томах
Изд-во "Грампус Эйт" (Харьков, 1995) - собрание сочинений в 3-х томах
Изд-во "Южная Пальмира" (Днепропетровск, 1996) - собрание
сочинений в 4-х томах
На родине писателя есть улица, названная его именем, и литературный
музей. Почти вся проза Р. Мир-Хайдарова, за исключением нескольких ранних
рассказов, имела журнальные публикации и записана на Всесоюзном радио.
Романы "Ранняя печаль", "За все - наличными" и "Масть пиковая" записаны на
аудиокассетах на 81 час звучания.
Общий тираж книг превышает 5 миллионов экземпляров.
Тел: (095)466-7200 e-mail: mraul61@hotmail.com романы: www.lib.ru
Last-modified: Mon, 22 Aug 2005 05:28:40 GMT