ь вода. Когда он вернулся, то был уже спокоен и свеж, лишь небольшая бледность да необъяснимый, но все-таки существующий беспорядок в костюме говорили о ночи. - Стыдно и обидно, Сергей Георгиевич, - признался Петельников и начал подробно, как это может работник уголовного розыска, рассказывать о вечере в ресторане. Рябинин слушал, ни разу не перебив. Да и случай был интересный, детективный. Он был вдвойне интересен тем, что произошел не с гражданином Капличниковым или гражданином Торбой, а с инспектором уголовного розыска. И втройне интересен, что этот самый инспектор пошел ловить ту самую преступницу. Петельников кончил говорить и буркнул: - Спрашивай. - Твое мнение? - Самый натуральный гипноз. Рябинин улыбнулся и даже поежился от удовольствия: - Жуткий случай, а? - Меня не тянет на юмор. - Вот его-то тебе сейчас и не хватает, - серьезно заметил Рябинин. - Пока тебя не потянет на юмор, мы ничего толком не сможем обсудить. Рябинин вскочил и пошел кругами вокруг стола, ероша и без того взбитые природой волосы. Петельников удивленно смотрел на него - следователь ходил и чему-то улыбался. - Тебе же повезло! И мне повезло. Да неужели не надоели эти однообразные дела, стандартные, как кирпичи?! "Будучи в нетрезвом состоянии... из хулиганских побуждений... Муж бьет жену... Ты меня уважаешь... Вынес с фабрики пару ботинок..." А тут? Какая женщина, а? Она же умница. Наконец перед нами достойный противник. Есть над чем поработать, есть с кем сразиться! - У меня болит правый бок, - мрачно вставил Петельников. - Сходи в баню, попарься березовым веничком. Иди сегодня, а завтра надо приступать. - К чему приступать? Рябинин сел на диван рядом с инспектором и уставился в его галстук, на котором серебро и киноварь бегали десятками оттенков. Теперь он видел его вблизи и думал, где это люди берут симпатичные вещи - в магазинах вроде не найдешь, а одеты все красиво. У Рябинина было три галстука: один черный и шершавый, под наждачную бумагу; второй ровно-полосатый вроде старых матрасов; а третий неопределенно-мутного цвета с зеленью, как огуречный рассол в плесени. На последнем был изображен знак, который он считал гербом какого-нибудь нового государства, пока однажды не увидел в нем обыкновенную обезьяну. Рябинин стал подозревать, что все время покупал уцененные галстуки. - Красиво, - заметил он. - Ну так что, Вадим, вся эта история значит? - Серьезно, Сергей Георгиевич, грешу на гипноз. В общем, какая-нибудь телепатия. - В принципе телепатию я не отвергаю. Но ты опять пошел по сложному пути, а я тебе, помнишь, говорил - природа и преступники выбирают самые краткие и экономичные дороги. - Девка-то совсем другая! Ничего общего с той, которую описали ребята... - Что ж, она изменила свой облик? - Я не знаю возможностей телепатии, - пожал плечами Петельников. Рябинин медленно поднял руку и как бы между прочим поднес ее ко рту. Инспектор покосился на следователя, который задумчиво обгрызал ноготь на большом пальце. Петельников не мешал, и в кабинете майора стало тихо, и в вытрезвителе было тихо, потому что утром пьяные не поступают. Инспектор смотрел выпуклыми черными глазами на руку следователя, а тот сосредоточенно разделывался уже с мизинцем. - Их работает двое, - вдруг сказал Петельников. Рябинин отрицательно помотал головой и медленно спросил: - Вадим, на первом курсе всегда рассказывают случай, как во время лекций на юрфаке вошел пьяный и начал приставать к профессору? - Помню, инсценировка. А потом студенты описывают, и каждый по-разному. А-а, вот ты к чему. Но показания наших ребят, в общем-то, совпали. - Совпали, - тягуче подтвердил Рябинин. Он говорил, будто ему страшно не хотелось выталкивать слова изо рта, будто они кончились. Для ясных слов нужна ясная мысль, а его мысль, почти ясную, нужно еще проверять. - Есть величины постоянные, а есть величины переменные. Если, конечно, такие понятия применимы к человеческому облику. Что мы отнесем к постоянным признакам? - Ну, рост, плюс-минус каблуки... Комплекцию, цвет глаз... - перечислил Петельников. - Вот и давай. Твоя Вера какого роста? - Чуть ниже среднего. Не полная, но плотная, с хорошими формами, такими, знаешь... - Инспектор изобразил руками волнистое движение. - Чудесно! Ира-Клава ведь тоже такая. Глаза, взгляд? - Ну, большие... Цвета не рассмотрел, но взгляд вроде задумчивого, смотрит и не спешит. - Прекрасно! Про такой взгляд говорил и Капличников, - обрадовался Рябинин. - Сергей Георгиевич, да не может быть! Черные косы вокруг головы, темные широкие брови, знаешь такие, как их называют... кустистые. - А это, Вадим, величины переменные. В наш век косметики, синтетики, париков, шиньонов и синхрофазотронов из белой стать черной не проблема. Теперь Петельников молчаливо вперился взглядом в следователя, оценивая сказанное. Рябинин, словно перевалив груз на чужие плечи, расслабился, встал с дивана и сел на край стола. Он молчал, давая инспектору время переварить эту мысль. - Ну, Вадим, как? - Не укладывается. - Подумай, поприменяй к ней. Оно и не должно укладываться. Ты был настроен на беленькую девушку, у тебя сложился определенный образ. Ты от нее уходил? - Да, за беленькой. - Ну, вот... Капличников и Торба тоже уходили. - Черт его знает, возможно, - задумчиво произнес Петельников, но было видно - он сейчас не здесь, а там, в шумном ресторане с черной Верой, вспоминает все, что только можно вспомнить. Его грызло битое самолюбие, грызло вместе с ноющим простуженным боком: девчонка разделалась со старшим инспектором уголовного розыска, капитаном милиции, как хоккеист с шайбой. Он пошел ее ловить, а она его ограбила. - Сергей Георгиевич... - начал Петельников, замолчал, согнулся и что-то поднял с пола. - Вот... кнопку нашел. - Вадим, об этом случае никто не узнает, - твердо заверил Рябинин. Петельников ничего не ответил, только глянул на следователя. Они частенько не нуждались в словах. Рябинин знал: человеку словами не выразить и половины того, что в нем есть. Дружба молчалива. Все истинное немногословно. Все сильное и настоящее лаконично. Все умное кратко. - Если ее не поймаю, то уйду из уголовного розыска, - мрачно заявил Петельников. - А я из прокуратуры, - улыбнулся Рябинин и подумал, что теперь уголовное дело в его производстве и провал инспектора - провал следователя. Следствие не началось, а провалы уже есть. Впрочем, он не знал ни одного серьезного дела, в котором не делались бы ошибки. Не было еще в природе штамповочной машины, выбрасывающей на стол прокурора новенькие блестящие дела. - А что с удостоверением? - переспросил Рябинин. - Его век никому не найти. - Очень хорошо, - довольно поежился следователь. - Думаешь, украла бы? - Спугнулась бы наверняка. Теперь мы знаем, где ее искать. Ну, Вадим, спать пойдешь? - Чего мне спать... Выспался, - усмехнулся инспектор. - Тогда поехали ко мне составлять план следственных и оперативных действий. А в баню вечером сходишь... Леопольд Поликарпович Курикин зашел в мебельный магазин, побродил среди диванов и что-то шепнул продавцу. Тот пропал за маленькой дверью и привел лысого, но все-таки удивительно черного человека - даже лысина была темная, словно закоптилась. Курикин отошел с ним в сторону и долго говорил вполголоса. Черный человек округлял большие глаза и раза два ударил себя в грудь. После третьего удара Курикин пожал ему руку и довольный вышел из магазина, - об импортном гарнитуре он договорился. Стоял тихий теплый вечер, который выдается после дневного сильного дождя. Асфальт прохладно сырел под ногами. Из скверов, из дворов, с подоконников пахло зеленью и задышавшей землей. Как-то мягче, по-вечернему, зашуршал городской транспорт, назойливый и неумолчный днем. В такой вечер идти домой не хотелось. Тем более грешно идти домой, если жена с ребенком уехала в отпуск. Курикин бесцельно шел по улице. К центру города все оживлялось: больше бежало троллейбусов, ярче светились рекламы, шире стали проспекты и чаше встречались девушки в брючках. Оказалось, что цель была давно, может быть, уже в час отъезда жены, а может, еще и до отъезда. Курикин вытер для приличия ноги о металлическую решетку и вошел в вестибюль ресторана "Молодежный", отвернувшись от швейцара, чтобы не видеть его приветствия и потом не давать чаевых. В ресторане Курикин решил сначала осмотреться. Не щей поесть пришел, а уж если тут, то программа должна вертеться на полную катушку. В вестибюле свободных "кадров" не было. Он поднялся по лестнице к залу и сразу смекнул, что здесь "клюнет". Одна девица в макси тосковала у зеркала, обиженно посматривая на часы, - эта ждала своего. Вторая, в мини, сидела развалясь и держала в пальцах незажженную сигарету. Курикин повертел головой и прошелся по холлу, как спортсмен перед стартом. Он рассматривал ее фигуру. Дело решили полные крутые бедра, чуть расплющенные сиденьем кресла. Он встал ближе, но девушка сразу спросила: - Спичек не найдется? Курикин элегантно щелкнул зажигалкой. Они перебросились словами, стертыми до бессмысленности. Потом он бросил ей пару слов уже со смыслом. Она откинула с лица метлу каштановых волос и посмотрела на него проникновенно, проникающе. Курикин на этот счет не беспокоился: он знал, что его крупные черты лица женщинам нравятся. - Как сказать, - задумчиво ответила девушка. - Такие мужчины на улице не валяются, - заявил Курикин, имея в виду себя. - Почему ж, - усмехнулась она. - Я у ларьков видела. - Вы меня оскорбили до глубины мозга костей, - шутливо надулся он, и она даже засмеялась: смешно, когда по-детски надувается человек, у которого могучие челюсти. - Чем могу искупить вину? - поинтересовалась она. - Выпить со мной рюмочку коньяка. - Только одну, - предупредила девушка, рассматривая его томно отрешенным взглядом. - И лучше водки, терпеть не могу коньяк. - С вами готов хоть рыбий жир, - подхватил ее под руку Курикин и подумал, что с женой так складно не говорилось. Они вошли в зал. Перед ними тут же вырос, как джинн из дыма, корректный метрдотель в очках, с белой пенистой бородкой. - Прошу вот сюда, прекрасное место, - повлек их метр к столику на четверых. - Лучше туда, - не согласилась она и показала в углу столик на троих. Метр пожал плечами, удивленный, что пренебрегли его советом. Они сели. Их стол оказался на отшибе. Третий стул Курикин потихоньку задвинул в угол. Пожилой официант сменил скатерть и начал ставить приборы. Курикин ждал молча. Но тут официант как-то перекинул неудачно руку и трехпредметный прибор с солью, перцем и горчицей, словно его долбанули снизу, подскочил и грохнулся на стол, обдав Курикина легкой темно-вишневой пыльцой. Курикин три раза оглушительно чихнул, опять взбив воздухом облако перца. Он чуть было не чихнул и в четвертый, но утерпел, вытер слезу и сказал официанту: - Это хамство, а не обслуживание! Метрдотель с бородкой уже стоял рядом: - Ради бога, извините его. Сейчас все будет сделано. Он повернулся к официанту и отчеканил: - Немедленно уйдите из зала, я вас отстраняю от работы. - Но у меня еще столики, - виновато возразил официант. - Закончите их обслуживать и уходите. Новых заказов не брать. Метр помахал рукой. Откуда-то из двери выскочил молодой рыжий официант, гибкий и энергичный, как гончая. - Саша, обслужи этот столик. Пожилой официант ушел к другим столикам. Метр тоже уплыл в зал, зорко поглядывая по сторонам. Рыжий парень сгреб скатерть, быстро все убрал, поставил новые приборы. Потом выдернул из кармана книжечку и склонился, как трактирный половой. Курикин сделал небольшой заказ, глянул на девушку и добавил, чтобы не посчитала скупым: - Пока. Для разгона. Она сидела молча, но когда рыжий парень хотел уходить, подняла руку. - Слушаю, - сказал он с придыханием на манер "слушаю-с!" - А ведь ты не официант, - вдруг сказала она. - Почему... не официант? - взвился рыжий, уставившись на нее нахальными желтыми глазами. - Скатерть не так постелил... Прибор не туда поставил... Пишут заказ не так... Да и манеры не те, киношные. - Извините, - смутился парень, - ученик я, на практике. - Учись-учись, только не обсчитывай, - засмеялся Курикин. Девушка тоже улыбнулась, кивнула головой, как бы разрешая официанту выполнять заказ. Парень сорвался с места и ринулся между столами - только рыжие длинные волосы заструились. Курикин шевельнул телом, ощутил боком мебельную пятисотрублевую пачку денег, лежавшую в таком кармане, каких ни у кого не было, и спросил: - Ну, как тебя зовут? Рябинин считал, что у следователя в производстве должно быть одно уголовное дело; мысль с волей должны сфокусироваться в одном преступлении. Во всем остальном он любил многоделие, чтобы его ждали разные начатые работы, как голодные дети по углам. Ему нравилось что-нибудь поделать и перейти к другой работе и в другое место. Он и книг читал сразу несколько. В восемь часов Рябинин пришел домой. Лиды не было - уехала в командировку. Наскоро выпив чаю и минут десять попыхтев с гантелями, он сел за письменный стол. По просьбе журнала "Следственная практика" Рябинин третий день писал статью о своем старом деле: расследование убийства при отсутствии трупа. Интересно устроена память следователя. У него она была в общем-то плохая: забывал адреса, фамилии людей, мог заблудиться где-нибудь в микрорайоне... Но когда он вел следствие - месяц, полгода ли, - то абсолютно все держал в голове; помнил всех свидетелей, будь их хоть сотня; все показания, даже путаные, каждую деталь - пятно крови на асфальте или слезу на допросе; и уж никогда не забывал места происшествий. Вот и сейчас писал статью по памяти, даже не заглядывая в старые записи. Зазвонил телефон. Рябинин сегодня не дежурил, да мало ли кто мог позвонить вечером? - Начинаем, - услышал он глуховато севший голос Петельникова. - Она здесь и взяла клиента. - Точно она? Не ошибся? - Теперь ее лицо до смерти буду помнить, - усмехнулся в трубку инспектор. - Осторожно, Вадим. Смотри, не покажись ей. - Все идет в норме. Я буду позванивать. - Обязательно. Задержание с понятыми проведу сам как и договорились. Может, мне уже выехать? - Я тогда позвоню. Петельников положил трубку. Наверное, звонил из кабинета директора ресторана. Рябинин отодвинул статью. Он не волновался, но пропало то спокойствие, которое необходимо для творчества. Сразу по-другому обернулся тихий домашний вечер - пропала уютность, иначе засветила большая бронзовая лампа, иначе затускнели книжные корешки на стенах и совсем лишним глянулся мягко-расслабленный диван. Мир изменился в секунду. Даже по Лиде заскучал меньше - обычно без нее места не находил. Рябинин посмотрел на свои вкрадчивые тапочки и понял, что он уже на дежурстве. Время сразу пошло медленнее. Есть у него такое качество, у времени: тягуче плестись, цепляясь стрелкой за стрелку, когда человек ждет не дождется... Вообще останавливаться, когда у человека горе... И нестись, как кванты света, когда выпало человеку счастье. Рябинин решил заняться другой работой. Он собирал все, что попадалось ему по психологии, - уже полка книг стояла. На журнальные статьи писались карточки. Еще завел картотеку на ту психологическую литературу, которой у него не было, но она существовала в других местах. Рябинин вытащил пачку журналов "Наука и жизнь" за прошлый год, при чтении которых выделил статьи и теперь размечал их по карточкам. Работа была кропотливая, но интересная тем, что копила мысли и духовный труд людей. Психология для следователя всегда будет... Звонок телефона оборвал его мысль резко, будто ток разомкнул. Рябинин снял трубку и посмотрел на часы - уже десять... - Они уходят, - тихо сообщил Петельников. - Прекрасно, сейчас я... - Они договорились к ней домой, - перебил инспектор - Он только пьян... - Кто-то ее спугнул, - решил Рябинин. - Некому. Только вот официант... - Кто он? - Инспектор Леденцов. Что будем делать? Они берут такси... - Следите и узнайте адрес. Еще и лучше. Рябинин хотел добавить, но трубка уже пищала. Что-то Ире-Клаве-Вере показалось там подозрительным, но не настолько, чтобы все бросить и уйти. Осторожничала снотворница. И все-таки при всей ее хитрости она действовала рискованно - ходила в один и тот же ресторан, да так часто. Он знал, что это сработал могучий стереотип, всесильный консерватизм: получилось раз-два - и она теперь будет промышлять в "Молодежном", пока не увидит серьезную опасность. Рябинин опять сел за карточки, чтобы вывести четким красивым почерком имя автора, название статьи, номер журнала и год издания. Особенно ему нравилось находить статьи для шифра "СП", что означило "Судебная психология". Теперь телефон зазвонил через полчаса. - Да? - почему-то тихо спросил Рябинин, хотя он мог кричать на всю квартиру. - Все, - сдерживая радость, хрипло сказал Петельников, - птичка в гнездышке. - Ну-у! - Вошли в квартиру. Теперь никуда не денется. - Вадим, надо не только поймать, но и доказать. - Так что? Будем задерживать? - Ни в коем случае! Войдешь ты в квартиру, они сидят, выпивают - и что? Здравствуйте, я насчет обмена? - Ну, а как? - Подождите, пока он выйдет. Тут же его опросить, прямо на улице. Теоретически он должен войти с деньгами, а выйти без них. Вот тогда сразу обыск. - Он может выйти под утро. - Скорее всего, так. А что делать?.. - Ну ладно, Сергей Георгиевич, спать не будешь? - Какой уж тут сон. А спать следовало бы: тот гражданин и верно мог выйти только под утро. С задержанием преступницы Петельников справился бы и без него, но Рябинин думал о доказательствах, которые можно получить сразу в квартире. Оба они делали одно дело, но делали его по-разному. Их работа была похожа на две прямые которые то идут параллельно, то пересекаются. Обычно, люди не отличали работника уголовного розыска от следователя - всех называли следователями. Даже в книгах и телевизионных передачах инспекторов уголовного розыска называли следователями. Все удивлялись, когда узнавали, что инспектор уголовного розыска не имеет права допрашивать - лишь опрашивает. Когда интересовались, чем же отличается инспектор от следователя, Рябинин объяснял на примере: вот человек выхватил у кассира деньги и побежал. За ним бросился инспектор уголовного розыска, задача которого поймать. Догнал, схватил, задержал, но преступник вдруг заявляет - а это не я украл. Вот тут и появляется следователь, который должен разобраться. Теперь, кажется, не прошло и получаса. Рябинин схватил трубку: - Сергей Георгиевич, полный ажур! У Петельникова даже голос изменился, работал на каких-то более высоких частотах. - Ну, давай-давай, не тяни. - Он моментально выкатился... - Это странно, - буркнул Рябинин. - Мы тут же с ним поговорили, - инспектор от радости не обратил внимания на слова Рябинина. - На пятьсот рублей наколола. Этот парень прямо при нас карман и вывернул... - Вадим! Постановление мое у тебя есть. Бери понятых и начинай обыск. А я выезжаю. Петельников позвонил коротко: пусть думает, что вернулся Курикин. Отстранив Леденцова, совсем молодого рыжего оперативника, который рвался вперед, надавил кнопку еще. За дверью зашаркали ленивые шаги. Петельников приготовил ответ, но ничего не спросили - звякнула цепочка и дверь распахнулась широко и свободно. В прихожей стояла невысокая девушка, миловидная, в цветастом зеленовато-белом халатике, с короткой светлой челкой - стояла, как березка на обочине. Петельникову в какой-то миг даже показалось, что он попал совсем не туда и надо немедленно извиниться. Но тут же задумчиво-волоокий взгляд не от мира сего уперся ему в глаза. Взгляд был спокоен, будто ничего не случилось и никогда ничего не случится. Она узнала его сразу; он видел, что узнала, хотя у нее и волосинка не дрогнула. - Вам кого? - вежливо спросила она. - Тебя, милая, - ответил Петельников и шагнул в квартиру. За ним гуськом потянулись понятые, участковый инспектор и Леденцов. Все сбились в передней, кроме Петельникова, который для начала быстро обежал квартиру - нет ли кого еще. - Хам, - пожала она плечами. - Так, - сказал Петельников, вернувшись в переднюю. - Товарищи понятые, садитесь и смотрите, что мы будем делать. А вы, гражданка, предъявите свои документы. - Дайте переодеться, - попросила она и шевельнула телом. Сразу все увидели, что халатик на ней детский не детский, но почти все ноги открыты. Петельников взял со стула юбку с кофтой, глянул, нет ли карманов, и протянул ей. Она лениво приняла одежду и пошла на кухню, словно угадав мысль инспектора, который не хотел, чтобы она закрывалась в ванной. На кухне было спокойнее: квартира на пятом этаже, в окно не выскочит и будет на глазах. Инспектор побрел за ней, как верный пес. В кухне она усмехнулась: - Может, отвернешься? Петельников отступил в коридорчик, повернулся к ней спиной и начал рассматривать комнату, кусок которой был ему виден. Квартира удивила инспектора. Он думал, что попадет в проспиртованный притон, но оказался в чистенькой, уютной квартирке в старом доме с четырехметровыми потолками и лепными карнизами. Красивые, со вкусом подобранные обои... Книжные полки, подсвечники... На стене висит "Даная" Рембрандта... На столике пишущая машинка и журналы... И какой-то особенный уют, который бывает только в девичьих комнатах, куда не ступает нога мужчины. Петельников слышал, как она одевается: щелкает резинками, натягивает чулки и вжикает молниями. Он смотрел на букет цветов, который стоял на стеллаже и казалось, был подобран по всем правилам японской икебаны. В такой квартире читать стихи при свечках, а не обыск делать. Она еще пошуршала за спиной и затихла. - Все? - спросил Петельников. Она молчала. Ее можно было оставить на кухне под присмотром Леденцова, но обыск рекомендовалось делать в присутствии подозреваемого. - Ну все? - еще раз спросил инспектор и шелохнулся, показывая что сейчас войдет. Она молчала. Петельников резко обернулся и шагнул в кухню - там никого не было. Он бросился к окну и рванул раму, но та оказалась запертой на шпингалеты - значит, не открывалась. Петельников заглянул в ванную и туалет, хотя знал, что она могла туда пройти только мимо него. Инспектор опять уже вместе с Леденцовым влетел в кухню, непроизвольно дотронулся рукой до пистолета. Ее не было, словно она растворилась в воздухе вместе со своими оригинальными духами, которыми еще пахло. А может, пахнул халатик, брошенный на стул. На второй день Рябинин сидел у себя в кабинете и смотрел в тусклое мутное небо - кусок неба, потому что в городе небо только кусками. Дождя не было, но облака набухли и ползли упорно, набухая все больше. Инспектор ерзал на стуле, хотел сесть поудобнее, и все никак не получалось. Бывают в жизни такие неудобные стулья, на которых ушлые люди долго не сидят. Работники приходили в уголовный розыск и уходили, ошарашенные темпом, стилем и спецификой; уходили, ничего не увидев, кроме мотания по городу и бессонных ночей; уходили в отделы сбыта и кадров, переучивались, устраивались - уходили, как туристы из музея. Оставались прирожденные сыщики. И сидели на этих жестких неудобных стульях, которые они, и сами не зная почему, не променяли ни на какие бы кресла. Но сидеть было неудобно. Стул скрипел, скользил по полу, будто хотел вырваться из-под инспектора. - Да не ломай ты мебель, - ворчливо бросил Рябинин. - Сергей Георгиевич, ну чего ты на меня взъелся!? Отвыкли мы от старых домов и от черных лестниц! Не могу же я все предвидеть... Рябинин словно ждал этих слов - молчавшего ругать труднее. Он вскочил и пробежался по своему трехметровому кабинету. - С вытрезвителем, Вадим, я тебе ни слова не сказал. Там ошибиться мог каждый. Но тут! Уже знал, с кем имеешь дело! Черт с ней, с черной лестницей... Почему оставил одну переодеваться?! - Женщина ведь. - Понятую бы посадил в кухне, дворничиху. А деньги? Мы их не нашли. Значит, взяла с собой. - Кофту и юбку я проверил. - А лифчик ты проверил? А кухню ты проверил, прежде чем пускать ее? Интересно, что тебе сказал начальник уголовного розыска? - Неприличное слово, Сергей Георгиевич, - вздохнул Петельников. Инспектор сидел розовый и чем-то непохожий на себя. Следователь замолчал, пытаясь понять, чего же не хватает Петельникову... Самоуверенности. Он потерял самоуверенность, которую обычно носил на себе, как значок. И она шла к нему - вот что странно. Рябинин кашлянул, чтобы перейти на другой тон, и сказал уже спокойно: - Чего я злюсь, Вадим... Такой случай больше не представится. Как ее теперь ловить? Жди, когда и где она всплывет... - Теперь мы знаем ее фамилию. Карпинская Любовь Семеновна, двадцать восемь лет... - А что толку? Прописываться она же не будет. Петельников медленно и невкусно закурил. Рябинин ощутил его горечь на своих губах, но все-таки не удержался: - Глаз-то должен быть у тебя зоркий... На кухонной стене висит ковер... Но кто вешает на кухне ковры? - Мало ли... Безвкусица, - вяло возразил Петельников. - Хотя бы вспомнил "Золотой ключик", картину у папы Карло, под которой была дверь. Впрочем, чего я ворчу - у тебя начальник есть. А мне вынь ее да положь. Петельников сунул руку в широкий карман плаща и действительно вынул и положил катушку с магнитофонной пленкой. - Вот, в порядке компенсации. - Где записали? - В такси. Рябинин открыл нижнее отделение сейфа и достал портативный магнитофон. По обыкновению, тот ему не давался, как и всякая техника вообще. Он крутил, щелкал кнопками, чертыхался и делал вид, что тот неисправен. Петельников встал, лениво протянул длинные руки, незримо отстранив следователя. Магнитофон сразу гуднул и дернулся катушками. Сквозь скрип и шум, как из космоса, послышались голоса: "- Понимаешь... Ты мне с первого взгляда пришлась... Один к одному... - Как это: один к одному? - Ну, в смысле, раз на раз не приходится. - Вот теперь понятно. Ты только сиди прямо. - Курикин сидит, стоит, ходит... живет... прямо. У тебя хата приличная? - Для тебя сойдет. - А выпить найдется? - Ты же в ресторане взял. - Ты мне сразу... один к одному... - Понятно: раз на раз. Только не хватай в общественном месте. - Ты Курикина пойми... У меня жена номер четыре... - Ясно. А ты, как в ботинках, гони до сорок третьего номера. - ...Оказалась хуже трех, вместе взятых. - Чего ж так? - На почве семейной неурядицы. Смазливая, но тупая. Живу с ней и чувствую - обрастаю собачьей шерстью. - Дети-то у вас есть? - Двое. Но я с ней ничего общего не имел. - Все вы не имели. - Скажи, ты меня в данный момент уважаешь? - Вылезай, философ..." Что-то заскрежетало, звякнуло, и пошел ровный бессловесный шумок. - Да, маловато, - сказал Рябинин. - Все-таки, - пытался хоть в этом сохранить позиции Петельников. - Это не доказательство. Ты же знаешь, что идентифицировать голоса трудно. Она скажет, что не ее голос - и все. А текст в себе ничего не несет. Кроме одного он пьяный, а она трезвая. - Думаешь, она домой не вернется? - Не считай ее дурнее нас. - Что же придумать?.. Рябинин не знал, что придумать. Он опять повернулся к облакам, которые так и не разразились дождем. А какое было утро - цветное. Высоченное небо, напитанное бездонной синью; густые, непролазно зеленые ветки лип с щемящим запахом; белые и светлые дома с четкими гранями, с прохладными углами в утреннем ненагретом воздухе... Но теперь ничего не было - ни погоды, ни настроения. Рябинин вспомнил последний семинар по криминалистической технике. Прокурор-криминалист, один из тех людей, для которых все новое является откровением, потому что они плохо знают старое, сделал часовой доклад о достижениях современной криминалистики. Эффект был отличный. И все модно: и видеомагнитофоны, и диктофоны, и киносъемка, и силиконовые пасты, и десяток тончайших экспертиз... Но как могла сейчас вся эта кримтехника помочь им найти преступницу? И Рябинин додумал ту мысль, которую вчера дома оборвал телефонный звонок Петельникова... Если обвиняемый не признается, хоть вставай перед ним на колени, как поможет видеомагнитофон? В душу его заглянуть - какая нужна экспертиза?.. В жизни человеческой разобраться - какие отпечатки снимать?.. Причину преступления найти - какую лупу вытащить из портфеля?.. Вот Рябинину нужно хоть на минуту перевоплотиться в преступницу и решить, что же она будет делать дальше, сбежав из дому. А он не мог - не знал ее, даже ни разу не видел, хотя в квартире они сняли, видимо, отпечатки ее пальцев. Главное оружие следователя, которое всегда будет главным, пока существуют преступления, - это психология. Нет психологии - нет следствия. И никакая криминалистическая техника тут не поможет. Но сейчас не помогала и психология. Рябинин полистал протокол допроса Курикина, с которым он говорил в жилконторе сразу после обыска. - Уже немало. Первое: в ресторанах Карпинская больше орудовать не будет. Второе: она обязательно проявит свои криминальные способности в другом месте. Это не та натура, чтобы сидеть в тени. - Да, эта не засидится, - согласился инспектор, - А вот чем бы сейчас заняться срочным... - Ждать. Попробуй посмотри связи по месту жительства. Но это ничего не даст, не такой она человек: чтобы наследить. А я пока дело приостановлю. Петельников ждать не любил - он мог только выжидать. А теперь, когда второй раз упустил эту Карпинскую, ждать не хватало сил. - Я буду искать. Должны быть родственники, приятели, прежняя работа... Имя-то ее известно. - Ищи, на то ты и сыщик, - вяло улыбнулся Рябинин и предложил: - А поехали-ка со мной на ее квартиру... Рябинин решил провести повторный обыск, хотя деньги она наверняка вынесла. Прошлой ночью, расстроенные, они в квартире покопались кое-как. И теперь он хотел осмотреть внимательно и спокойно, надеясь на какую-нибудь улику. Лицо, одежда, манеры говорили о человеке много, но квартира рассказывала все. Она не могла утаивать, потому что была многолика. Квартира сообщала о характере, вкусе, привычках, здоровье и, самое главное, о стиле. О работе квартира иногда рассказывала больше, чем рабочее место. Рябинин стоял посреди комнаты, медленно обводя взглядом стены и не зная, с чего начать. Начал с книг. Три полки, сделаны хорошо и со вкусом, но художественных книг мало и собраны случайно, наспех. Паустовский стоит новенький, зато Конан-Дойль заметно потрепан. Некоторые книги томятся в желтых картонках, чего он терпеть не мог. Рябинин взял толстый коричневый том - "Кристаллография". Рядом оказалось "Геологическое картирование". Он перешел к столу с пишущей машинкой. "Геохимия"... Большой кристалл флюорита - дымчато-лилового, как сирень во льду. Иероглифические студенческие конспекты... Пачка чистой бумаги... Выходило, что за этим столом работали. На другом столике, маленьком и круглом, как поднос, стояли цветы. Он скользнул взглядом по вазе между прочим, но что-то заставило на ней задержаться. Это "что-то" Рябинин понял не сразу - красивый букет был собран из самых простых полевых цветов: даже лютики желтели, даже был какой-то красный колючий цветок, который вроде бы назывался чертополохом... По краям ваза зеленела листьями мать-и-мачехи. Видеть вещи, квартиру без хозяина всегда грустно - даже при обыске. Рябинин поднял голову от букета - на стене, над цветами, висела миниатюрная полочка с несколькими томиками стихов. Между книгами, в узких проемах, как на витрине сувенирного магазина, кучками сбились разные жирафы, мартышки, негритята... И дань моде - свеженькая икона, веселая, как натюрморт. Он опять направился к столу, выдвинул нижний ящик и начал разбирать кипу бумаг. Петельников их ночью перелопатил, искал деньги, но Рябинин искал сведения о личности. Он разглаживал справки, разворачивал листки, раскатывал рулоны и разлеплял конверты. Сомнений быть не могло - она работала или работает в Геологическом тресте, который он хорошо знал. Шумно вернулся из жилконторы Петельников и подсел к ящику. - Вадим, вполне очевидно, где она работает. - Я тоже установил: ездит в экспедицию. С самого низа ящика инспектор вытянул громадный альбом и несколько пакетов с фотографиями. Теперь он рассматривал каждую карточку - искал знакомое лицо. Следователь пошел на кухню, кивнул понятым, которые направились вслед. Халат Карпинской по-прежнему лежал на стуле. Видимо, у Рябинина сработала ассоциация: дома, когда тоска без жены доходила до предела, он шел в ванную и нюхал Лидин халат, словно утыкался в ее грудь. И теперь у него сразу мелькнула мысль об одорологии - хоть здесь обратиться к криминалистике. Рябинин шагнул и понюхал халат. - Странные духи, - буркнул он и достал из портфеля полиэтиленовый мешок. В нормальных температурных условиях запах держался часов двадцать. Халат, который одевался почти на голое тело, держал запах дольше. Рябинин достал из портфеля большой пинцет и на глазах удивленных понятых затолкнул халат в мешок, как пойманную кобру, - руками его трогать не рекомендовалось, чтобы не привнести свой запах. Упаковав халат, он вернулся в комнату. Петельников досматривал фотографии. Кроме недоумения на лице инспектора ничего не было. Рябинин его сразу понял. - Не нашел? - Не нашел, - ответил он и швырнул в стол последний пакет. - Может, не узнал? Фотография ведь... - Ничего похожего! Лиц много, а ее нет. Выходит спрятала она фотографии? - Чего ж ты удивляешься, - спокойно сказал Рябинин. - Меня другое удивляет. Человек с высшим образованием, геолог, а по совместительству воровка и мошенница. Как это понять? У тебя такие преступники были? Петельников отрицательно качнул головой. - Вот и у меня не было, - вздохнул Рябинин и сел писать протокол. Изымал он только один халат. Парики, бутылка коньяка и отпечатки пальцев были изъяты ночью. - Может быть, Сергей Георгиевич, она преступница века? - мрачно предположил инспектор. Неужели она, преступница века, образованный человек, не понимала, что ей некуда деваться? Квартиры не было, работы не было, под своей фамилией жить нельзя - только временное существование под фальшивым именем. - Вадим, - сказал Рябинин, защелкивая портфель, - пожалуй, ее квартира больше вопросов поставила, чем разрешила. - Странная девка, - согласился Петельников. - Сейчас поеду в трест. Рябинин подошел к шкафу, открыл его, начал рассматривать платья, кофты, пальто... И вдруг невероятное подозрение шевельнулось в нем, как зверь в норе. Рябинин усмехнулся, но у подозрения есть свойство засесть в голове намертво и его оттуда уже ничем не вышибешь - только доказательствами. Петельникову он решил пока не говорить. Инспектор склонился к нему и полушепотом, словно обнаружил Карпинскую под кроватью, сказал: - Пойдем выпьем по бутылочке пивка. - Пойдем, - вздохнул Рябинин. Он не сказал ему о том, что увидел в шкафу. Часть вторая На другой день Рябинин загорелся надеждой от простой мысли: если ее ухажеры теряли сознание, то кто же платил? Видимо, она. Но тогда ее должны запомнить официанты. И вот сейчас он кончил допрос трех работников ресторана, которых ему мгновенно доставил Петельников. Один официант помнил, как расплачивалась девушка, но внешность ее забыл. Второй рассказал, что она повела пьяного парня и вообще не уплатила. А третий ничего не помнил - частенько девушки выводили подвыпивших ребят... От надежды ничего не осталось. Выговор Рябинину за эксгумацию объявили. В приказе говорилось: "... за халатность, допущенную при захоронении". О гробе не упоминалось, поэтому весь день ему звонили из других районных прокуратур и спрашивали - куда он дел покойничка. Рябинин удивился самому себе: он не очень расстроился, будто и не ему взыскание. Подумав, понял, почему - наказан не за плохое следствие, а за случай. Он перебрал в памяти все свои взыскания и благодарности и высчитал, что взысканий было побольше. И все за случаи. Поэтому Рябинин не боялся закономерностей - их можно предусмотреть. Но в работе следователя случаев немало, как и в жизни. Мысль Рябинина уже перескочила с выговора на другое - побежала по свободному руслу... Казалось бы, общие законы, впитавшие мудрость жизни, можно применять безбоязненно. Законов было много: криминалистика, уголовное право и уголовный процесс, кодексы, инструкции, приказы, где деятельность следователя расписана, как движение поездов. Были люди, которые основательно усваивали их и применяли универсально; применяли легко, часто и бездумно, словно бросали в автомат двухкопеечные монеты. Этих людей опасно было учить законам, как опасно давать ребенку заряженное ружье. На простой исполнительской работе они были на месте. Но, получив дипломы, эти люди допускались к творческой деятельности. И творили, не понимая, что в общественной жизни нет общих решений, а есть только конкретные. Следователь чаще других оказывается в ситуациях, на которые нет ответов. Уголовное дело - это всегда частный случай. - Привет наказанным, - сказал Юрков, входя в кабинет. - Как, переживаем? - Да, пожалуй, не очень, - ответил он и вдруг понял, что все-таки переживает. - Ничего, переживешь, ты еще молодой, - успокоил Юрков и ушел: проведал. Юрков часто говорил, что Рябинин молод, хотя разница у них была всего лет в шесть. Или хотел подчеркнуть свой опыт, или шаблонно упрекал в молодости как в мелком грешке. Рябинин действительно выглядел моложе своих лет. Из "молодого человека" он не выходил. И вообще - у него не было той формы, которая заставляет людей почтительно сторониться или хотя бы взглянуть с интересом. Ни габаритов, ни яркой внешности, ни бородки. Ему даже казалось, что вызванный человек отвечает, говорит и доказывает ему, только как следователю. А работай он, Рябинин, на производстве - повернулся бы этот человек и ушел. Дверь кабинета открылась - к нему сегодня ходили, как к больному. Пришла помощник прокурора по общему надзору Базалова. - Ну что, гробокопатель, переживаешь? - Есть чуть-чуть. - Береги лучше нервы. Обидно, конечно, за пустяк иметь выговорешник. Господи, как хорошо, что я ушла со следствия! Лет пять назад Базалова перевелась на общий надзор и до сих пор не могла нарадоваться. Они были одногодки, но у нее, как она говорила, семеро по лавкам - трое детей. Базалова всегда куда-то спешила, и уже никто не мог понять, бежит ли она на предприятие проверять законность или в магазин за кефиром. - Как детишки? - спросил Рябинин. - Едят много, - сообщила она и тут же встала. - Ну, понеслась, у меня три жалобы не рассмотрены. А ты не переживай, перемелется. Она стремительно ушла. Рябинин подумал, что следователю иметь троих детей нельзя - и детей не воспитаешь, и работу завалишь. Следователь Демидова. Следователь Демидова вошла в кабинет, будто подслушала его мысль за дверью. Небольшая, коренастая, грубоватое крупное лицо, короткие с