о ты искал в квартире Шерил? Это ведь ты туда забрался, не так ли?
- Сказано было все ее фотки выкрасть и документы.
- И ты не смог найти все, потому что какая-то часть попала в полицию, а
потом в больницу... И ты вскрыл там камеру хранения, чтобы выкрасть
оставшуюся часть?
Дима угрюмо кивнул.
- Зачем?
- Не знаю. Мне велели человека убрать и все его следы уничтожить.
Я непонимающе посмотрела на Джонатана. Зачем? Зачем надо было
уничтожать все следы? Но Джонатан в ответ лишь поднял брови.
- А меня... Если бы тебе удалось меня убить, ты мои фотографии и
документы тоже должен был бы выкрасть?
- Я ж тебе говорю: мне инструкции по телефону давали. Сначала велели
убить. А что мне потом бы сказали - не знаю. Может, и твои фотки велели
бы...
- Какие у тебя инструкции насчет Шерил?
- Пока никаких. Сказали - подождем, там видно будет. Вроде как сама
должна окочуриться, а уж если не получится, тогда и поможем...
И снова ухмылка тенью проскользнула по его лицу. Но он быстро
спохватился.
Мне было до такой степени тошно разговаривать с этим
недоумком-недоделкой, что я прилагала неимоверные усилия, собирая всю свою
волю в кулак. Хотелось выйти из этой комнаты, хотелось бежать из этой
квартиры, чтобы не находиться в одном помещении с Димой, присутствие
которого, казалось, загадило саму атмосферу, загустило воздух до зловонного
ядовитого болота. И только горячее колено Джонатана рядом с моим удерживало
меня, как спасательный круг, чтобы не захлебнуться в истерике.
Я помолчала, собираясь духом для последнего вопроса.
- Через дверь стрелял - ты? - проговорила я охрипшим от усталости и
горечи голосом.
Дима, скосив голову набок, словно сожалея о чем-то, спросил:
- Кого я убил-то?
- Мать Шерил.
Дима не ответил, только глаза отвел.
- Что молчишь? Ублюдок ты, - сказала я в сердцах. - У тебя есть мать?
А? Есть, я тебя спрашиваю?.. - уже кричала я.
Мой голос сорвался. Джонатан сжал мою руку.
Дима молчал, глядя в стенку.
Я отвернулась от него и посмотрела на Джонатана.
- Что делать будем? Вызывать полицию?
Джонатан изучал Диму с задумчивым видом.
- Знаешь что... - заговорил он, - пусть этот тип позвонит и скажет
заказчику, что дело сделано.
- Гениально. Это гениально, Джонатан! - Я даже чмокнула его в щеку. -
Вот что, Дима, - обернулась я поверженному противнику, - ты сейчас позвонишь
по тому номеру в Москву и скажешь, что заказ выполнен.
Дима торопливо кивнул. Пай-мальчик, да и только. В глазах почти детское
послушание и готовность вести себя хорошо в обмен на жизнь.
Я набрала под его диктовку московский номер. Он мне был незнаком, но я
его запомнила. Придерживая трубку у уха Димы - руки его были по-прежнему в
наручниках, - я прижалась к ней с обратной стороны, вслушиваясь в голос.
Телефон в московской квартире звонил долго, ее хозяин, видать, был
погружен в сладкие сны, в которых его-то никто не убивал.
Наконец, трубка ожила сонным "Алле?"
- Задание выполнено, - глухо проговорил Дима.
- Не прошло и полгода... - усмехнулась трубка. - Забери все фотографии
и документы. На этот раз, надеюсь, успеешь до прихода полиции.
- Я...
Я усиленно закивала Диме.
- Я уже все забрал.
- Надо же, мозги прорезались! Как там вторая?
- Все так же. Прогноз неблагоприятный.
- Она так еще год пролежит. Займись ею.
Дима посмотрел на меня. Я шепнула: "Там полиция".
- Нужно переждать. Там полно полиции.
- Твои проблемы. Я и так жду слишком долго.
Трубка грохнула и раздались гудки отбоя.
Джонатан посмотрел на меня вопросительно.
- Мне кажется, что это Сережа... Но телефон меняет тембр... И потом,
сонный голос не совсем такой, как обычно, да и слушать с обратной стороны,
сам понимаешь... Одно хорошо: они теперь будут ждать, что эта тварь -
кивнула я в сторону Димы, - займется Шерил, и можно пока считать ее в
безопасности. Потому что эту тварь сейчас увезет полиция. Прежде чем они
поймут, что наемный убийца окончательно пропал, прежде чем сумеют выяснить,
что он арестован - пройдет немало времени, в которое Шерил будет в
безопасности, а мы... Мы сумеем, может быть, что-то предпринять.
Спустя два часа, осмотрев "место происшествия" и записав наши
показания, полицейские увезли Диму. Утречком комиссара будет ждать хороший
подарок от меня.
Мы остались одни.
Джонатан держал меня за плечи, вглядываясь в мое лицо.
- Ты хочешь спать? Или можешь мне рассказать подробно, что случилось?
- Куда там, спать... У меня нет сил ни на что, даже на "спать"... Кати
убили чуть не на моих глазах. Там лужа крови... И это должна была быть я...
И лужа моей крови...
Джонатан сильно сжал мои плечи и притянул меня к себе.
- Поедем ко мне, - прошептал он в мои волосы. - Тебе там будет лучше. К
тому же у меня есть мазь для твоей шишки и коньяк для твоих нервов. Там и
поговорим обо всем. Поехали?
Я ответила кивком и, сдернув шубу с вешалки, вышла за Джонатаном на
лестничную площадку. Тщательно запирая дверь, которую так легко открыл
убийца Дима, я почему-то почувствовала, что я больше никогда в этой квартире
не буду жить.
Расположившись на тахте у Джонатана, на которую он принес специальный
"кроватный" поднос с ножками, где стояли рюмки с коньяком, фрукты и шоколад,
я с наслаждением смаковала ароматный, терпкий, обжигающий горло золотистый
коньяк и неторопливо, хотя и сбивчиво, рассказывала ему все, что случилось,
и все, что я перечувствовала и передумала за последние дни. Джонатан не
перебивал, слушал внимательно и задумчиво. Усталость и расслабляющее
действие коньяка сделали, наконец, свое дело, мой голос окончательно сел и
стал прорываться хрипотцой и грудными басами, а отяжелевшие веки сползали на
глаза.
Кажется, я заснула на середине какой-то фразы. Джонатан легонько
подтолкнул меня и я свалилась на подушку. Он натянул мне на плечи плед.
- Откуда у тебя наручники? - прошептала я сквозь дрему.
- Из секс-магазина, - был ответ.
Не знаю, удивилась я или нет. Я уже спала, свернувшись клубком у плеча
Джонатана. Его рука всю ночь обвивала мои плечи, охраняя меня от кошмарных
снов и от еще более кошмарной реальности.
Блистало солнце. Одиннадцать утра. Джонатан не спал, лежал возле меня
одетый. Ну да, мы же свалились вчера, не раздеваясь. Заметив, что я открыла
глаза, он приподнялся на локте.
- Как спала? - погладил он меня по волосам.
- Без сновидений, к счастью.
- Ты храбрая девочка. Я тобой восхищаюсь.
"А я тобой", - хотела было сказать я, но удержалась: смешно так
обмениваться комплиментами.
- Я чай приготовил. Хочешь?
- Погоди, умоюсь.
Освежившись душем, я устроилась на кухне. Топазный чай в белых чашках
играл на солнце, ароматный дух горячих гренок будоражил нюх.
- Теперь, когда мы сдали убийцу полиции, я боюсь, что в Москву нам не
удастся уехать.
- Почему?
- Откроется следствие. Тебе придется давать показания, они попросят
тебя не покидать Париж... Возможно, тебе домой уже названивает комиссар
Гренье.
- Надо ему позвонить... Я не могу уехать, не сказав ему.
- Позвони, - сказал без выражения Джонатан.
- Но если я позвоню, он вызовет меня к себе.
- Вызовет.
- И тогда он попросит, чтобы я не покидала Париж?
- Возможно. Если они сумеет открыть хоть малейший новый факт - ты
должна быть на месте для дачи показаний. Если они свяжутся с Москвой и
московские власти начнут задавать вопросы - ты должна быть на месте. После
чего все твои передвижения и действия будут под контролем. Возможно, что они
захотят, чтобы ты вернулась в Москву, чтобы вести следствие на месте.
- Это плохо?
- Нет. Теоретически, полиция и должна распутывать подобные дела. А не
мы с тобой, Шерлок Холмс и доктор Ватсон.
- Ватсон - это я?
- Ценю твою сообразительность, - улыбнулся он.
- В твоих словах где-то зарыто "но". Давай, выкладывай.
- Ишь, какой нюх! Может, я тебя даже продвину на роль Холмса...
- Джонатан!
- Московская полиция сможет обеспечить твою охрану? Ведь пока полиция
будет искать заказчика, заказчик пронюхает, что ты жива, что ты в Москве, и
примет меры. Уж если он не поленился искать Шерил в Америке и тебя в Париже,
то, сама понимаешь, в Москве тебе будет так же безопасно, как в пасти у
волка. Там смогут тебя надежно охранять?
- Не знаю. Кажется, у нас больше полагаются на телохранителей...
- Второе. Я читал разные статьи о криминальной ситуации в России. Я
тебя не обижу, если скажу, что московскую полицию легко подкупить?
Что и говорить, слышать мне это было неприятно, но и обижаться было не
на что. Я и сама не раз читала...
- Ну, не всех же, - неуверенно возразила я.
Джонатан смотрел на меня с пониманием.
- Конечно, не всех. Только как бы узнать, что именно те, кто будет
заниматься следствием по твоему делу, окажутся неподкупными?
- Так что, в Москву мне нельзя ехать? - растерялась я.
- Во всяком случае, не в связи со следствием.
Мне показалось, что Джонатан ждет от меня какого-то решения, но я никак
не могла понять, какого именно. Я задумалась, звонко размешивая сахар в
чашке. Джонатан встал, чтобы подлить себе чаю.
- Знаешь, что я сделаю? Я напишу комиссару Гренье письмо. Я ему
расскажу подробно всю ночную сцену, и я ему скажу, что заказчик в Москве
считает меня убитой. И что, пользуясь этой ситуацией, я следую совету
комиссара и хочу исчезнуть. Посему не оставляю своего адреса и направления,
в котором собираюсь уезжать... И что пусть охраняют Шерил получше.
Я посмотрела на Джонатана. Кажется, я попала в точку. Он энергично
закивал.
- Я тоже так думаю.
- Ты мог бы мне сразу это сказать!
- Я не хотел влиять на твое решение. Ведь это на тебя покушались, это
люди с твоей родины и полиция твоей родины... Тебе и решать.
Ну правильно. Джонатан ни в чем не хочет влиять на мои решения: ни в
моей любви, ни в моей жизни...
- У нас есть еще несколько дней до отъезда в Москву... - произнесла я.
- Ты не возражаешь, если я поживу у тебя?
- Я все обдумал, пока ты спала. Мы едем в Англию.
- ?
- Я уже созвонился, пока ты спала, с мамой. В Москву сейчас ехать
нельзя.
- Но ты же только что сказал...
- У меня есть одна мысль, как все устроить наилучшим образом, вернее, с
наименьшим риском.... Но я пока не могу тебе сказать, я не уверен. Мне нужно
встретиться с дядей.
- Который служит в MI5?
- Только он может нам помочь. Если согласится, конечно... Сколько тебе
нужно на сборы?
- А мы надолго поедем?
- Как получится. Но я рассчитываю дня за три-четыре управиться.
- Тогда пару часов. Только мне нужна виза!
- О, черт, я это упустил! Поехали прямо сейчас, бросай все!
Он буквально вытащил у меня изо рта гренку и потащил к дверям,
приговаривая, что консульство в двенадцать закроется и надобно торопиться.
Я СТАНОВЛЮСЬ ФАЛЬШИВКОЙ.
В консульстве Джонатан, забрав мои документы, сразу исчез за какой-то
дверью, предназначенной явно не для просителей виз, и пробыл там примерно
полчаса. То ли его там знали, то ли знали его дядю, но все устроилось, как
нельзя лучше, и утром следующего дня мы уже рулили по направлению к Па Де
Кале.
С того момента, как мы въехали на паром, все закружилось передо мной,
как кадры кинофильма: ровная серая гладь Ла Манша, дороги Англии,
обрамленные полями и домами из красного кирпича; Лондон, который мы
пробурили насквозь в западном направлении, мелькнул своими уютными улицами,
красными телефонными будками, двухэтажными автобусами, знакомыми и
незнакомыми названиями улиц и площадей... У меня было ощущение, что я сижу
перед телевизором и смотрю "Клуб кино-путешественников", а вовсе не торчу в
пробках лондонского центра, не глазею в окно машины, не читаю вывески на
самом натуральном английском языке в столице страны Англии.
Вынырнув из потока машин в спокойные улицы Кенсингтона, мы вздохнули
свободнее. Здесь улицы обрамляли не дома - владения. За оградами
простирались не участки - парки, в глубине которых виднелись замки,
старинные и современные, замки-крепости и замки-шедевры архитектуры. Здесь
было очень красиво и совсем по-другому красиво, нежели в Париже. Париж
величественен по-имперски, королевский блеск лежит на каждом доме,
запечатлен в самом архитектурном стиле, едином для города. Здесь же каждый
дом - сам себе король, воплощение пресловутого английского достоинства. "Мой
дом - моя крепость" - я, кажется, начинала чувствовать эту английскую
поговорку.
Я немножко побаивалась встречи с родителями Джонатана и решила его
расспросить о них. Отец Джонатана, как выяснилось, умер около десяти лет
тому назад, когда Джонатан был еще подростком. Мать его больше не вышла
замуж и воспитывала Джонатана одна. Наверное потому, подумала я, у него
такие тесные отношения с дядей...
Тем более, - испугалась я, - единственный сын у одинокой матери: то-то
мне будет испытание! Представила взгляд: холодный и, одновременно,
придирчиво-ревнивый, - которым она меня окатит при встрече...
Дом, в который привез меня Джонатан, был относительно небольшим,
достаточно современным и невероятно элегантным. Он был похож на огромный
белый корабль, величественно погружающий корму в кроны деревьев парка.
Моложавая женщина в джинсах и блеклой майке распахнула дверь дома, пока
Джонатан ставил машину во дворе. Я даже не сразу сообразила, что это и есть
его мать - настолько она мне показалась молодой и неожиданно веселой.
Темноволосая, с короткой стрижкой и светлыми глазами, высокая и стройная,
она встретила меня легко и любезно, я бы даже сказала: по-свойски; не
задавая никаких вопросов, она просто показала мне комнату, для меня
приготовленную, и удалилась, сообщив, что ужин в семь.
Я все еще оглядывалась вокруг себя, отмечая новые для меня детали
английского интерьера, когда в дверь мою постучал Джонатан.
- Ты готова?
- К чему?
- Мы едем к дяде.
- А что для этого надо?
Джонатан оглядел меня с головы до ног. На мне были черные джинсы,
черные высокие ботинки с тупыми носами и темно-сиреневый пушистый свитер.
- Сойдет. Пошли.
В его голосе сквозило сомнение, сойдет ли. Должно быть, приличная
английская леди одевается как-то иначе. Но я не захотела вникать в их
приличия. Я не английская леди. Я иностранка, в конце концов.
И вообще, я - это я. Как хочу, так и одеваюсь.
Мы ехали недолго, дядя Джонатана жил в том же районе. На этот раз мы
вошли в один из тех самых замков, которые я видела по дороге. Все было, как
положено: мажордом, огромная зала с высоченным потолком, мраморным камином,
сырой холод каменных сводов; ожидание, торжественный выход из бокового
коридора дяди, церемонное рукопожатие: "Уильям, дядя Джонатана" - "Оля"... -
и знакомство увенчал стаканчик шерри.
Невысокий, с круглой лысой головой, дядя Уильям ничем не напоминал мать
Джонатана, приходившуюся ему сестрой, кроме светло-голубых глаз, таких же
пронзительных, как и у Джонатана. Но разглядела я это не сразу. Его глазки,
прикрытые нависшими веками, прятавшиеся в лучиках морщинок, были
добродушно-хитрыми, и лишь иногда, в какие-то недолгие мгновения это
выражение вдруг пропадало, словно соскользнувшая маска, и тогда взгляд его
наливался ледяной голубизной, становился жестким и цепко-проницательным.
Именно так посмотрел он на меня, когда, покончив со "стаканчиком", он
предложил пройти в библиотеку.
Книги от пола до потолка, - что нормально, библиотека, как-никак;
огромных размеров письменный стол из темного дерева с прямоугольной кожаной
вставкой в центре; диван и два кресла обтянуты темно-зеленой кожей, перед
ними низкий столик из стекла: стопочка писем и костяной нож для разрезания
бумаги... Пахло кожей и книгами.
Дядя Уильям предложил нам сесть и коротко распорядился:
"Рассказывайте".
- Начинай, Оля, - предложил Джонатан. - Я дополню.
Мы разговаривали до вечера. Сэр Уильям задавал вопросы, думал,
записывал что-то, набрасывал какую-то схему со стрелочками. Дворецкий
приносил нам чай прямо в библиотеку и Джонатан шепнул мне, что это большое
исключение в дядиных привычках - он пьет чай всегда в столовой - вызванное
серьезностью нашего дела.
Ну исключение, так исключение. Лично я не вижу никаких причин, чтобы не
пить чай там, где тебе это удобно.
Покончив с моими приключениями, дядя перешел к пристрастному расспросу
о всех людях, которые были связаны по работе с Игорем.
Было почти семь часов, когда дядя поднялся:
- Завтра скажу тебе, Джонатан, что я об этом думаю.
Мы заторопились, чтобы не опоздать к ужину. У них тут какой-то
ритуальный образ жизни. Удивительно, как им не скучно? Почему нужно есть
тогда, когда пробили часы, а не тогда, когда ты голоден? Почему нужно сидеть
за огромным столом, где не помешала бы рация для переговоров из конца в
конец, а не на уютной кухне за маленьким столиком, где все и все рядом?
Впрочем, не буду покушаться на чужие традиции. Прожили они со своими
причудами несколько веков, и еще проживут.
Все повторилось на следующий день почти в точности, но только в
библиотеку дядя пошел сначала с Джонатаном, оставив меня одну в гостиной. Я
ждала долго, больше получаса, рассеяно разглядывая в высокое стрельчатое
окно бесконечный зеленый газон. Наконец, в гостиной появился Джонатан и
пригласил меня присоединиться к ним в библиотеке.
- Значит так, - сказал дядя Уильям, когда я устроилась на зеленом
прохладном диване. - Ситуация для тебя, Оля, крайне неблагоприятная.
Спасибо, я бы сама не догадалась!
- ... Тебя ищут, чтобы убить. В этом замешан близкий тебе человек,
которого зовут, - дядя сверился с записями, - Игорь. Из чего следует, что в
России у тебя крайне мало шансов на то, чтобы остаться в живых. Близкие люди
опасны тем, что знают о нас слишком много... Тот факт, что Игорь пропал -
плохой знак. Либо он тебя полностью предал, либо он уже не владеет
ситуацией. Во всех случаях тебе в России не спрятаться - и следовательно, не
выжить...
- А кто ею владеет?
- Я не могу этого знать.
- Но ведь ясно, что это кто-то, кому Шерил помешала своей экологической
деятельностью! И мы знаем, что у "Чистой Планеты" была разработана целая
программа по борьбе с вывозом радиоактивных отходов! Джонатан считает, что
мы могли бы в Москве доискаться до ...
Глаза дяди снова утонули в морщинках и веках. Он печально покачал лысой
головой.
- Мимо, мисс. Не исключая, впрочем, подобной возможности, я советую:
ищи разгадку в тайне вашего сходства. Вы ведь не только друг на друга
похожи. Вы еще похожи на кого-то из своих родителей... Убийца должен был
выкрасть все ваши фотографии: ты понимаешь, почему? От вашего существования
не должно было даже остаться следов! И именно из-за того, что вы на кого-то
похожи!
"О, Боже!" - прошептала я. Джонатан резко перекинул ногу на ногу и
посмотрел на меня. Я ответила ему вымученным взглядом: этого еще только не
хватало!
Нервно потеребив сигареты в сумочке, я осмелилась попросить разрешения
закурить. Дядя Уильям, явно наслаждаясь эффектом своих слов, милостиво
разрешил и сам достал из ящика сигару. Обрезав кончик, он попыхтел,
прикуривая, и, устроившись поудобнее в кресле, принялся объяснять:
- Вы с Шерил не знаете своих родителей, но имеется крупный шанс, что
это - русские, и причем - москвичи. История вашего рождения - тайна, но
кто-то боится ее разоблачения. И тот, кто боится - и есть заказчик.
Некоторое время мы молчали.
- Но... - робко заговорила я, - Как-то это уж очень неправдоподобно...
Тайна рождения... То есть, она правдоподобна, эта тайна, она существует, но
чтобы из-за нее нас пытались убить!.. С экологической версией куда логичнее:
организация Шерил действительно попыталась сунуться туда, куда ее вовсе не
собираются пускать! Ядерные отходы - это же колоссальные деньги! А где
деньги - там убийства...
- Верно. Эти люди, согласен, крайне опасны. Но в твоей версии мне не
нравятся две вещи. Во-первых, получается слишком много сюжетных линий:
сначала развивается одна интрига, а потом к ней еще приплетается тайна
рождения - так только у Шекспира бывает. В реальной жизни, как правило, как
только нападаешь на странность - тут и надо копать. Во-вторых, тогда я не
вижу, с какой целью хотят убрать еще и тебя.
- Я многое знаю...
- Вот уж не стоит заблуждаться на свой счет! Что ты знаешь, милая
девочка? И какую опасность могут представлять твои знания для кого бы то ни
было? Ну, заявила бы ты в полицию с самого начала, после первого же
покушения, что твой знакомый Игорь знает о существовании Шерил, а твой
знакомый политик хочет денег для своей партии. Да какая из партий в мире не
хочет денег? Что можно интересного вытащить из подобной информации? И даже
этот его помощник, - он снова сверился с записями, - по имени Сер-гей... А
"гей" - это означает?... Дядя глянул на племянника вопросительно. Но я тоже
поняла.
- Нет, - поспешила я заверить его, это просто имя такое, одним словом:
Сергей. Он не "гей".
- Так вот, - кивнул дядя, этот Сер-гей, который, якобы, ездил к Кати -
у тебя против него нет никаких доказательств!
Я смутилась и не ответила. Дядя Уильям некоторое время изучал меня с
любопытством. Мне показалось, что он взвешивает, насколько я глупа, и стоит
ли ему дальше тратить свое драгоценное время на объяснения.
- Мы, однако, отвлеклись, - заговорил он, наконец. - Речь шла о том,
что в Россию тебе возвращаться опасно.
- Да-да... - подхватила я торопливо, желая поскорее сгладить
неловкость. - Вы говорили, что Игорь не владеет ситуацией... То есть, вы
думаете?... Игорь может находиться в опасности?
- Безусловно. Убийца послан был не Игорем и не при его содействии,
иначе бы твой адрес не выясняли через человека в посольстве. Следовательно,
это дело на данном этапе ему неподконтрольно.
- Погодите, но ведь убийцу нанимал Сергей!
- Милая девочка, никто не может быть уверен в своих подчиненных и
коллегах. Я - даже я! - не поручусь, что завтра не обнаружится, что кого-то
из наших сотрудников не подкупила одна из иностранных разведок. Русская,
например...
Дядя, наконец, улыбнулся.
- На этого человека, даже если бы он был другом твоего Игоря, все же
нельзя положиться.
- Нет. Ни в коем случае, - подтвердила я.
- Хорошо, что ты так ответила. Если бы ты сказала "можно", я бы тебе
заявил, что ты ошибаешься. Ни на кого нельзя полагаться, кроме самого себя.
Никого нельзя считать своим другом. Смотря что, впрочем, понимать под словом
"друг". Если это милый человек, с которым ты не делишься секретами, не
работаешь вместе и не даешь взаймы деньги - тогда он тебе друг.
- Тогда он мне - никто.
- Тоже верно, - согласился дядя. - Этот "никто" и есть твой самый
лучший друг. Он-то уж тебе точно не напакостит - почвы нет... Вернемся к
разговору: этот Сер-гей мог, увидев, что Игорь отстранился или отстранен от
дела, переметнуться к другим хозяевам. Как бы то ни было, в Россию ехать
крайне опасно. Возвращаться туда - просто совать голову в петлю. На помощь и
защиту Игоря рассчитывать нельзя. Если он вообще жив. Кто там у тебя еще
есть? Мама? Ты сама понимаешь, что времена, когда мама могла тебя защитить
от всех в мире невзгод, давно прошли...
- Вы считаете, что Игоря могли убить?!
- Могли.
- Но почему?!
- Ну смотри. Тебя хотят убить. Игорь при этом может находиться в одной
из трех возможных ситуаций: либо он ничего не знает об этом деле; либо он
принимает в нем участие; либо он пытается ему воспротивиться. Первое
предположение не подходит: мы знаем, что он осведомлен. Второе предположение
также не подходит, так как явно не он, пусть даже при посредничестве этого
Сер-гея, направил убийцу на твой старый адрес. Нам остается третье
предположение: он попытался помешать чьему-то намерению тебя убить. И его
убрали. Тогда и молчание его объясняется. Во всех трех случаях, он тебе
ничем не поможет.
Арифметические выкладки меня привели в бешенство. Он говорит так об
Игоре так спокойно, словно речь идет о вещи: если вещь убрали, она больше не
послужит!
Дядя Уильям, словно почувствовав мое возмущение, глянул на меня своими
лукавыми глазками исподлобья: "Ты что-то хотела сказать?"
Я покачала головой. Не объяснять же ему!
И не объяснить.
- Поэтому, - закончил он подчеркнуто спокойно фразу, - я предлагаю тебе
остаться в Англии. Попросить политического убежища. Я тебе помогу ради моего
племянника. И ты сможешь затихнуть на какое-то время, спрятаться. А там
видно будет. Будем держать руку на пульсе.
Он смотрел на меня. Хитренькие глазки сделались ледяными, колкими,
сверлящими. Очевидно, этот человек не испытывал ко мне ни малейшего
сочувствия и, если и предлагал помощь, то просто потому, что считал
необходимым помочь любимому племяннику. Если он вообще способен любить.
Может, это просто ход с его стороны, чтобы затащить Джонатана к нему в
разведку. Ему ведь нужны надежные кадры, за которых он может поручиться...
- Нет, - сказала я. - Спасибо.
- Ты хорошо подумала?
- Я вообще не подумала. Я просто сказала: нет. Другого быть не может.
- Тогда подумай.
Я взорвалась.
- Я прекрасно поняла, что друзья для вас ничего не значат! Но там в
опасности Игорь, и там моя мама! Это-то хоть что-нибудь значит с вашей точки
зрения? Или я должна исчезнуть, не объяснив даже, куда и почему, и мама
будет плакать ночи напролет и глотать валокордин, пока ее сердце не откажет
от горя?
- Этому Игорю, девочка, ты ничем не поможешь. Жив он или нет, - не в
твоих силах что-то изменить в его судьбе - она в руках людей, более
могущественных, чем ты. Что же касается твоей матери... Если она будет
знать, где ты находишься, то тогда не только ты обречена на смерть, но и она
тоже. Подумай об этом.
Странное дело, мысль о том, что Игорь мог находиться в опасности и даже
быть убит, меня волновала как-то вяло, заторможено, словно речь шла о
каком-то знакомом, но не близком человеке. Что-то умерло во мне за месяц его
молчания и догадок о том, что он меня предал... И теперь, даже понимая, что
я могла оказаться не права и Игорь, вовсе наоборот, мог пострадать, пытаясь
спасти меня, - я не находила в своей душе прежних чувств. Это было до
удивления несправедливо, но я ничего не могла с собой поделать. Я знала
только одно: с эмоциями или без них, но я постараюсь ему помочь. Если это
будет в моих силах...
Мысль же о маме, напротив, полоснула меня, как ножом.
- Именно поэтому нужно поскорее во всем разобраться! - воскликнула я. -
Нужно опередить этих людей!
- А каковы шансы, что ты сумеешь?
- Откуда я знаю! Джонатан! Почему ты молчишь? Ты ведь сам сказал, что
надо ехать в Москву!
- Я хочу узнать твое мнение, Оля - запротестовал дядя. - Мнение
Джонатана мне уже известно.
- Я считаю необходимым ехать в Москву, - сказала я твердо. - Мы... Если
Джонатан поедет со мной, конечно...
Я посмотрела на него. Он кивнул легонько мне в ответ.
- Мы примем меры предосторожности! Они меньше всего рассчитывают, что я
вернусь. Они вообще считают меня убитой. Так что...
- Что ж, ты был прав, Джонатан, - вдруг улыбнулся дядя.
Я растерялась. Что это означает?
Джонатан рассмеялся.
- Дядя, пока мы были одни, спросил мое мнение о том, что ты
предпочтешь: спрятаться или поехать в Москву и попытаться разобраться во
всем. Я сказал - в Москву. Дядя мне не поверил. Он действительно считает это
очень опасным...
- Я действительно считаю это крайне опасным мероприятием! - поднял дядя
указательный палец, словно восклицательный знак.
- ... но я был уверен в твоем ответе. Ты мужественная девочка, и я ему
так и сказал.
- Я не мужественная, я страшный трус. Но только есть вещи еще хуже
страха: постоянный страх. Если я не разберусь, если ничего не сумею сделать
и спрячусь, я буду всю жизнь жить в страхе. И еще мама. Я не могу ее вот так
бросить.
- Тогда - сказал дядя, - обсудим детали вашей поездки в Москву.
Новый год застал меня врасплох. Я о нем просто забыла - уж мне было,
честно говоря, совсем не до него. А когда вспомнила, то оказалась, что я в
Англии, а не дома, с Джонатаном, а не с мамой и не с Игорем и не с нашими
друзьями; что праздничный стол, обычно столь тщательно приготовляемый к
этому любимому празднику, не продуман, да и не с кем мне его делить из моих
близких, кроме Джонатана...
Который стал мне за это время дорог, но не стал близок.
Однако, было необходимо задержаться на несколько дней в Англии:
новогодние праздники несколько притормозили наши сборы, и дядя Уильям
сказал, что сумеет подготовить все необходимое к нашему отъезду только после
выходных.
- Как тут у вас встречают Новый год? - спросила я Джонатана.
- Ходят в гости, на дискотеки, в рестораны, - был ответ.
- Я обычно встречаю дома...
- Для нас семейный праздник - Рождество. А Новый год - это выходы,
развлечения.
- А мы куда пойдем?
- Куда хочешь.
Я никуда не хотела. Приедь я в Англию туристкой, я бы, наверное,
восторженно пищала от самобытной красоты этой страны, ее старинных традиций
и оригинальных обитателей. Но я приехала сюда, спасая свою шкуру, и как-то
ничего иного в моем сознании не умещалось.
Никогда еще у меня не было столь грустного новогоднего праздника. Мы
отмечали его в шумном и веслом баре, в котором все пили и все чокались, и
желали друг другу удачи в новом году, но мне никак не удавалось разделить
общее веселье, никак не удавалось прогнать мысль о маме, которая наверняка
ждет моего звонка с новогодними поздравлениями... И не дождется.
Я все перебирала разные варианты, как можно связаться с мамой, чтобы
при этом не рассказать ей, что меня хотят убить, но зато объяснить ей, что о
моем звонке не должна знать ни одна живая душа?
Я так и не придумала.
Я так и не позвонила.
Только всю новогоднюю ночь думала о маме...
Пять дней спустя в аэропорту Хитроу садилась на самолет, отлетающий в
Москву, высокая стройная шатенка с голубыми глазами, красиво обрамленными
темными ресницами (надежно окрашенными на ближайшие пару месяцев у
косметички), в сопровождении стройного высокого шатена с голубыми глазами,
красиво обрамленными темными ресницами (натуральными). В паспорте у шатенки
значилось: "Мэри Сандерс, гражданка Королевства Великобритании". В паспорте
у ее спутника значилось: "Джонатан Сандерс, гражданин Королевства
Великобритании". Некоторая схожесть в их внешности позволяла думать, что они
приходятся друг другу братом и сестрой. Юные искатели приключений, отпрыски
из богатой семьи, о чем можно было бы судить по их одежде и дорогим
саквояжам, надумали развлечься на Новый год и слетать в морозную столицу
загадочной России.
Усталая стюардесса Аэрофлота, раздававшая пассажирам напитки, подумала,
глядя с завистью на их красивые, холеные, беспечные лица,: "Хорошо быть
богатым. И почему одним все достается, стоит только родиться на свет, а
другим - ничего, хоть всю жизнь паши?"
- Что вы будете пить? - ее любезность отдавала фальшью.
- Воудка! - воскликнула девица и засмеялась.
Стюардесса, с трудом сдерживая раздражение, подала два пластиковых
стаканчика с двумя маленькими бутылочками.
- Эта карашо! - девица ловко открутила пробочку, плеснула себе и брату
водки, подняла свой пластиковый стаканчик. - Рашн воудка! - Она отпила
маленький глоток и не удержалась, поморщилась, но сразу же заулыбалась. -
Шапка! - продолжала веселиться девица. Она наклонилась к сумке, вытащила из
нее шапку-ушанку из чернобурки, показала ее стюардессе, которая в ответ
натянуто улыбнулась, и нахлобучила на голову своего брата. Тот хохотал и
отбивался. - Я хочу купить матриешка, - заявила девица, бросив шапку себе
под ноги, и радостно рассмеялась, довольная своим русским.
Стюардесса глянула на англо-русский разговорник, раскрытый у нее на
коленях. Эх, ей бы их заботы!...
- Через десять минут, - объяснила она по-английски, - мы начнем
продавать сувениры. Так что будет вам матрешка...
МОСКВА.
РУССКАЯ МАМА.
Сердце мое екнуло, когда в Шереметьево я подавала свой фальшивый
паспорт. Я не знала, кем был изготовлен этот документик: специалистами в
таинственных недрах английской спецслужбы или - как знать? - подпольными
умельцами, подконтрольными органам безопасности, но дядя Уильям не подвел -
паспорт был сработан на славу. В лице молодого пограничника ничто не
дрогнуло. Лениво просмотрев паспорт, он с любопытством окинул меня, но его
взгляд выражал чисто мужской, а вовсе не служебный интерес к моей персоне.
Таксист, заломивший такую безбожную цену, что я чуть не начала
торговаться по-русски, отвез нас в гостиницу "Космос", в которой Джонатан,
по моему совету, зарезервировал нам номера из Лондона. Я ее выбрала скорее
интуитивно, путем отсева. Совершенно не зная московских гостиниц - мне-то ни
к чему, я жила у себя дома, - я все же припомнила, что у "Интуриста"
постоянно крутятся проститутки и их сутенеры; что в "России" много кавказцев
и все время происходят сомнительные разборки; что в "Украине", где мы как-то
сидели на банкете с Игорем, ресторан был забит нуворишами, то бишь "новыми
русскими". Перебрав все это, я решила, что про "Космос", по крайней мере,
мне ничего подобного не известно.
Оказалось, что и эта гостиница носит отпечаток времени: то же
мельтешение лиц и странных, озабоченных типов, меньше всего похожих на
мирных иностранных обитателей отеля - эти люди все больше крутились в районе
холла, ресторана и каких-то других дверей, ведущих неизвестно куда, рядом с
которыми как бы невзначай прогуливались крепкие парни с зоркими глазами.
Впрочем, нам было все равно.
Мы с Джонатаном поднялись в свои номера. Не знаю, каковы сейчас правила
и могли ли нас, "брата с сестрой", поселить в один номер, но Джонатан, не
спросив меня, заказал два отдельных.
Я распаковала два огромных роскошных чемодана, развесила свои платья и
костюмы, любуясь - все это, по настоянию Джонатана и его дяди, я выбрала
сама в магазинах, а Джонатан только подсказал мне хорошие марки и оплатил
мои покупки. Таких красивых вещей, хоть Игорь никогда ничего не жалел для
меня, у меня все же никогда не было. А женщине это, что ни говори, всегда
приятно...
Вот тут и напала на меня истерика. Упав на кровать посреди кучи
потрясающего белья, сиявшего атласом и кружевами, я рыдала, и тушь текла по
щекам черными ручьями. Я приехала домой, как чужая! Я приехала на родину,
где не могу говорить на своем языке! Я живу в гостинице, тогда как у меня
есть дом, даже целых два, и ни в один я не могу придти, как все нормальные
люди приходят к себе домой! Почему я не могу повидаться со своей собственной
мамой? За что?!!! Почему именно я?!!!
Стук в дверь застал меня врасплох. Узнав голос Джонатана, я поплелась
открывать. Окинув взглядом мои щеки в черных потеках, мой покрасневший
сопливый нос и распухшие губы, он лишь покачал головой.
- Могу попозже зайти, если хочешь.
Какая деликатность, черт побери! Он предполагает, что я предпочитаю
побыть в одиночестве, чтобы еще подольше пострадать и помучаться, и не хочет
мешать осуществлению моего демократического права сходить с ума от тоски!
- Я когда-нибудь сдохну от твоей британской вежливости! - заорала я. -
Когда человеку плохо, ему надо помогать, а не спрашивать, не хочет ли он,
чтобы ему было еще хуже! Какого хрена ты меня все время спрашиваешь, чего я
хочу или не хочу? Какого черта ты все время заставляешь меня принимать
решения, мне непосильные, вместо того, чтобы взять, как полагается мужику,
подобные вещи на свои плечи! Ну, что ты на меня уставился? Истерики не
видел?
- А у тебя истерика? - спокойно осведомился Джонатан, отодвинув меня
плечом и проходя в комнату. - Не видел, - сообщил он, расположившись на
стуле. - Не довелось.
- Ну и иди к чертовой матери, не смотри. Побереги свои нервы. Не
возмущай свое британское спокойствие!
- Раздевайся.
Я подумала: ослышалась.
- Что?... стихла я.
- Раздевайся.
- Зачем это? - насупилась я. Слезы мгновенно высохли на моих щеках.
- Я тебе сделаю массаж. Это улучшит твое физическое и моральное
состояние.
- Да, но я...
- Раздевайся.
Мне не хотелось показать ему, что я так быстро сменила гнев на милость
и вообще, что массаж, да еще руками Джонатана, мне был бы очень кстати. Я
демонстративно достала свою косметичку и стала вытирать потеки туши. Когда я
обернулась, Джонатана не было в комнате. Пока я пыталась сообразить, куда он
мог подеваться, Джонатан вышел из ванной, вытирая руки и, аккуратно
подворачивая рукава рубашки, спросил удивленно: "Ты еще не готова?"
Он подошел ко мне, ловко выпростал меня из черного длинного пиджака,
расстегнул мои черные джинсы и спустил их до полу:
- Ну, давай, шагни.
Я выбралась из штанин. Ему осталось только избавить меня от шелковой
кремовой рубашки, что он и сделал с молниеносной быстротой.
- Ложись на живот, - деловито распорядился он. - Нет, постой!
Он протянул ко мне руки. Я подумала было, что он хочет обнять меня. Но
я ошиблась. Он просто завел руки мне за спину, расстегнул застежку лифчика,
снял бретельки с плеч и отошел:
- Теперь ложись.
Я растянулась на широкой кровати, чувствуя, что мышцы мои одервенели от
напряжения. Джонатан встал надо мной на колени так, что мои бедра
приходились между его колен и положил горячие руки мне на плечи, помедлил и
осторожно, но крепко прихватив в щепоть мою кожу, стал ее переминать и
перекатывать в руках.
Первое же его прикосновение меня обожгло. Такой резвости от своего тела
я не ожидала и была просто ошарашена тем бешенным водоворотом, который
закрутился внизу моего живота, расплескивая кипящие волны желания. Я
застонала.
- Больно? - наклонился ко мне Джонатан.
- Н-нет... То есть да... Немного, - соврала я.
Он слегка ослабил хватку и теперь его пальцы нежно вытанцовывали
точечные па вдоль моего позвоночника. Наверное, это был китайский массаж.
Точки, словно клавиши, отзывались неслышным звуком, каждая своей нотой,
своим голосом; некоторые перекликались с другими, будто в акапелле вступали
в хор все новые и новые голоса, не сливаясь в один, но порождая невероятный
гармоничный ансамбль... Тело мое жило какой-то своей, неведомой и
неподвластной мне жизнью, оно говорило с Джонатаном, оно ему подчинялось,
как дирижеру, оно к нему рвалось, как преданный раб к повелителю...
Острое и неуемной желание, охватившее меня поначалу, утихло,
превратилось в томное наслаждение, сладостную негу, которая, тепло
растекаясь по телу, расслабляла и кружила голову хмелем. Казалось, что я
сплю и легкое эротическое сновидение пьянит сознание и тело...
Руки его теперь оглаживали мою спину, и я уже не знала, массаж ли это,
похожий на ласку, или ласка под видом массажа? Мне хотелось обернуться и
встретить его взгляд, уловить его выражение... Но я, конечно, не решилась. Я
тихо лежала, уткнувшись носом в подушку, предоставив мое тело в распоряжение
его рук.
Вдруг он ловко завернул резинку моих белых трусиков и стал растирать
мои бока чуть пониже поясницы, прихватывая верх ягодиц. И снова все вскипело
внутри меня, захлестнуло с головой, я едва переводила дыхание в подушку,
боясь показать, как возбуждает меня его прикосновение, - тогда как он,
насколько я могла ощущать спиной, был абсолютно невозмутим и совершенно
спокоен. Я представила себе его глаза в обрамлении черных ресниц и ясно
увидела в них легкую насмешку, как и в прош