ого обращения не заслуживает. И очень хорошо, что Марина ее послала: когда она выкрадет колье, сделает точно так же - пошлет Наташку. Пусть ломает голову, куда колье задевала: замки она сменила, Марина не могла его взять! Часы и ручку задевала же куда-то? И колье тоже, вот и все. Вдруг ужасно захотелось позвонить Славе и пожаловаться ему на наглую Наташку, пожаловаться таким жалобным, детским, тонким голоском; и снова услышать слова сочувствия и утешения... Раньше Марина никогда не нуждалась ни в сочувствии, ни в утешении, раньше у нее не было потребности делиться своими эмоциями и мыслями с кем бы то ни было, а вот теперь, надо же, потребность возникла... Что ж этот Слава так запал в ее душу? Впрочем, раньше у Марины просто не было проблем. А когда и были, то малюсенькие и незначительные, и решал их всегда папа... Папа, папа, что ж ты бросил меня? Бросил дважды: при жизни - из-за этой суки, и умерев - из-за этой суки... Она не успела позвонить Славе, - он позвонил сам. В его голосе звучала откровенная нежность, и Марина почувствовала, как забилось ее сердце. Ой-ой, что-то события разворачиваются чересчур уж стремительно! - на всякий случай испугалась она. Но испугалась неискренне: она, на самом деле, была невероятно рада его звонку и из предложенной гаммы мест для встречи (места были все светские, театр-кино-выставка-дискотека-ресторан; домой он по-прежнему не напрашивался и к себе не звал, что Марина весьма оценила) выбрала ресторан: место для беседы, в отличие от всех остальных. И с упоением принялась сочинять туалет. На этот раз Слава повел ее в маленькое заведение со смешным названием "Городское кафе", находившееся прямо рядом с Белым домом. Целая бригада вежливых мальчиков и девочек ринулась их обслуживать. Посетителей было немного, цены умеренные - скромно и симпатично. Марина пыталась понять, почему Слава выбрал именно это кафе: его финансы, кажется, вполне позволяли предложить что-нибудь пошикарнее... Ей бы не хотелось подозревать Славу в жмотничестве, и она предпочла думать, что он просто не страдает дешевым пижонством. И даже, учитывая милый уют этой кафешки без особых претензий, отличается хорошим здоровым вкусом. Но Слава не замедлил пролить свет на причины своего выбора: - Здесь не очень много народу, не шумно, - никто не помешает нам с тобой насладиться взаимным общением! Желание интимности в качестве объяснения устроило Марину еще больше. Они заказали какие-то восточные блюда, и беседа легко потекла под грузинское красное вино. ...Она все-таки пожаловалась. Конечно, не тоненьким голоском, но все же, пожалуй, немного детским. Она пожаловалась на Наталью, на папу; потом вспомнила и маму, и свой политический союз с отцом, и чувство вины перед матерью, до сих пор не отпускавшее ее... Она жаловалась на себя, на свою детскую жестокость и недомыслие, на мамину суровую решительность, с которой она ушла из жизни, оставив раз и навсегда неисправимыми Маринины поступки; на подсознательный страх предательства, который тормозит отношения Марины с мужчинами... Она пила вино и говорила, говорила, выплескивала все свои печали на Славу. Что-то было в нем... Может, разница в возрасте? Он был старше, чем все ее прошлые ухажеры, ему было лет тридцать, - может, поэтому она безотчетно воспринимала его как замену ушедшему папе, всегда решавшему ее проблемы? Бог весть. Главное, она пожаловалась, и ей это было приятно. Еще приятнее было то, что Слава протянул руки через стол и, поймав ее прохладные пальцы, крепко сжал их, сопроводив жест ласковой и понимающей улыбкой, и взглядом, в котором светилось что-то большее, чем просто сочувствие... И сразу показалось, что в мире больше нет и никогда не будет проблем, с которыми Марине придется сталкиваться: в жизни будет Слава, который подставит свое плечо. Плечо, кстати, было сильное, широкое, мужское. На нем Марина и проснулась. Слава безмятежно спал рядом, его красивый профиль вырисовывался на фоне розоватых обоев ее спальни. Накануне вечером, когда он проводил ее после ресторана, она предложила ему чашку кофе или чая "на дорожку"; но это же все знают, правда, что означает "чашка кофе"? Марина тоже знала, и Слава, - когда он ласково улыбнулся и сказал: "С удовольствием" - он тоже знал... Слава был красив, строен, и любовником оказался чудесным. Маринин опыт был скуден: из-за некоторой затрудненности в общении с мужчинами она предпочитала, скорее, случайную связь время от времени, чем регулярный секс, предполагавший отношения, которых она избегала. А отсутствие регулярных отношений не позволяло ей набрать опыта ни в сексе, ни в общении... Слава же умело вел ее и в том, и другом. Она посмотрела на его дивный профиль, на широкую грудь с темными пятачками сосков, и положила свою голову ровно посередине, счастливо замирая под рукой, которая тепло накрыла ее... Потом они снова занимались любовью, и его потрясающее знание, чувствование женского тела снова восхитили ее... И Марина, чувствуя его тяжелое присутствие в себе, счастливую физическую наполненность, по которой так долго ныло и тосковало ее тело, - Марина произнесла: "Славка, скажи мне, что так будет всегда..." - Так будет всегда, - улыбнулся он нежно, - девочка моя... Он сам заговорил об этом за завтраком: - Ты знаешь, это совсем неплохо, что Наталья потеряла свои цацки. Когда мы заберем твое колье, она будет думать, что и его тоже куда-то сунула... Ты ведь еще не передумала добыть колье, как я догадываюсь? И поймав ее взгляд, отчего-то немного смущенный, - может, этим небольшим напором, его прямотой, - он улыбнулся и добавил: - Ты ведь из тех, кто доводит свои решения до конца, не так ли? Я уже успел немножко изучить твой характер... Дело представлялось исключительно простым: когда Наталья уйдет в очередной раз на фирму - а они проследят за ней, чтобы быть уверенными в этом, - друг и слесарь по имени Виталик подберет или подгонит подходящий ключ, аккуратно вскроет замок. Виталик мастер, и ни одна экспертиза, если даже Наталья вдруг вздумает заявить о краже, не найдет следов взлома. Пока Виталик будет работать, Марина постоит на стреме, чтобы, не дай бог, не столкнуться с соседями. Потом, наоборот, Марина пойдет в квартиру, а мужчины постоят на стреме. Перчатки ей даже надевать не надо: в доме и так полно ее отпечатков. Возьмет колье, Виталик дверь так же аккуратно закроет, они осторожно выйдут, сядут в машину и поедут к Марине. А дома Марина спрячет колье, хоть в этом никакой нужды и нет, - у Натальи ведь никогда не было ключей от ее квартиры, верно? Да она и не догадается, что это Марина. А если даже и догадается, - то никогда не докажет. И потом они пригласят Виталика в ресторан: надо будет отблагодарить парня за помощь, а денег он с друга не возьмет... Марина ничего не имеет против какого-нибудь нешумного интимного местечка? Как раз и отпразднуют восстановление справедливости, да, Маринка? Как тебе такой планчик? Планчик Марине очень нравился, и реализовать его было решено незамедлительно: завтра же. Хорошая песенка. Она нашлась на удивление быстро: уже во второй школе, описав завучу внешность сообитательницы Стасика по подвалу, Кис получил в руки имя, фамилию и расписание. Звалась учительница Любовью Семеновной, и урок у нее заканчивался через пятнадцать минут. Кис подождал, пока она вышла из класса и направилась в учительскую. Представился, кратко объяснил суть вопроса. Любовь Семеновна перепугалась насмерть и, оглядываясь, потащила детектива за рукав в укромное местечко под лестницей. - Не говорите никому, ради бога! Вы же знаете, что такое женский коллектив: завтра все будут рассказывать, что меня изнасиловали вдесятером! И еще и подробности распишут! Умоляю! Получив заверения Киса в честнейших намерениях и могильном молчании, она описала сцену в подвале со своей точки зрения, которая, впрочем, ничем не противоречила Стасиковой. Однако Любовь Семеновна категорически отвергала все подозрения о ее добровольном участии в розыгрыше. - Я по-вашему, с ума сошла, соглашаться, - пусть даже и за деньги - чтобы меня камнем или-чем-там по голове били?! Короче, Алексею пришлось смириться с мыслью, что учительница говорит правду и ниточка обрывается. Ее, вполне возможно, и впрямь включили в мизансцену случайно, - просто потому, что попалась под руку, и фантазия Артиста быстро сварганила свежий поворот в затеянном спектакле под названием "Пробуждение в подвале". Оставалась бомжиха. Но тут Алексея снова ждала неудача: несколько опрошенных им бомжей, прибившихся к этому жилому микрорайону, по его описанию женщину "своей" не признали... Стало быть, именно она была нанята Артистом. Что вполне логично: надо было Стасика задержать в районе присмотренного подвала, оставить разговор с бомжихой в его памяти и посеять сомнения в его душе... Средство, котором потчевали Стасика, имеет определенный временной интервал действия, как все медицинские препараты в мире, - стало быть, они рассчитали маршрут Стасика и время, в которое оно начнет мутить голову. И именно в этот момент возникла на его пути "бомжиха". Может, настоящая, может нет - поди узнай. Вот только, похоже, найти ее не удастся... Вернувшись домой, Кис застал своего помощника за необычным занятием: Ванька, подперев кудлатую голову кулаком, сидел над учебником по таможенному праву. Прям "Мыслитель" Роденовский, да и только! - Ваньк, а Ваньк! Ты не приболел, случаем? Ванька аппетитно потянулся и потер осоловелые глаза. - Будет тебе издеваться... Хвост у меня. Сдавать послезавтра. - Скажи-ка, у тебя знакомых геев не завелось? - Да нет как будто... А тебе зачем? - А наркоманов? - Ну, знаю некоторых, которые балуются, но не слишком близко... Да ты б прямо сказал, чего нужно-то? - Понимаешь ли, надо мне найти притончик один - квартиру, в которой собираются гомосексуалисты и наркоманы. Стасика туда притащили в беспамятстве, и вынесли оттуда в нем же. Ни дома, ни улицы, ни района - ничего не знает! А мне бы с теми ребятами потолковать надо: уверен я, что им тоже приплатили за спектакль.. Ванька присвистнул. - Ну ты даешь, Кис! Седина в бороду, а наивен, как малолетний! Поскольку даже среднелетние уже разбираются в таких делах... Да таких притонов по Москве - знаешь сколько? И потом, найди ты его - дак кто же тебе правду выкладывать станет? Был бы ты хоть свой... А ты - почти мент! Ни за что не признаются, зуб даю! - Смотря как подойти! Ванька окончательно оторвался от учебника, устроился поудобнее и расплылся в ехидной улыбочке: - Ну, давай, расскажи, как ты "подходить" собираешься? Кулаком в морду? Зелеными подкупать будешь? Или "колесами"? Ой, умора! - Слушай, ты хорошую мысль мне подкинул... Если в пивной они деньгами рассчитывались, то с этими - наверняка наркотой! - Правильным путем идете, товарищи. Да только какой тебе прок от "хорошей мысли"? К делу не пришьешь! А доказать не сможешь. Выбрось лучше из головы, старина: безнадежная затея. Хазу не найдешь и признания чистосердечного не получишь. Да и потом, зачем тебе? Ведь в тот день никаких изнасилований не было! - Во-первых, это бы неплохо дополнило историйку с пивной - в этом месте Кис вкратце резюмировал свой поход к Наде, - а во-вторых, хотел бы я узнать, кто этих геев-наркоманов попросил разыграть Стасика. У меня уже нарисовался один юный блондин... Может, опять он? - Ну, допустим, опять блондин, - дальше что? Адресок надеешься получить? - Как знать, как знать... Ужинать будешь? Я пельмени купил. - Какие? - "Сибирские". Адресок-то вряд ли, такие люди, как правило, выныривают из тени и уходят в тень... Задание дали, заплатили и растворились на природе. Но вдруг повезет? Он может оказаться чьим-то знакомым, может оказаться ниточкой... - Да ты найди ее сначала, эту ниточку! - Вот ты, Ванюша, этим и займешься, - сладко улыбнулся Кис. - Так будешь пельмени, говоришь? Кис слабо верил в то, что Ваня сумеет найти какие-нибудь подходы к притону. Но пусть попробует малец, в конце концов, должен же он комнату иногда отрабатывать! А у Алексея в списке оставался еще "Ваш Домовой". Туда Кис и поехал прямо на следующий день с утра пораньше. И остался разочарован: да, "Стасика" помнили, и по фотографии опознали. И утверждали, что он самолично приходил и сделал заказ на уборку квартиры, и адрес свой указал, и ручку свою забыл... На ручке той чужие отпечатки, если и были, то уже давно затерты... Что же у нас получается? - размышлял Кис, садясь в машину. - А получается у нас вот что: сходство достаточно выраженное, и в данном случае бандит сам выступил в роли Стасика, не прибегая к подкупу персонала. И ниточка опять обрывается ровно в том месте, где некто оказывается очень похожиим на Стасика... В общем, на том же месте, в тот же час. Хорошая песенка. К Марине Кисловской Алексей поехал без звонка. Он всегда предпочитал появляться неожиданно, не оставляя собеседнику времени на подготовку к разговору - так оно надежней. Меньше неправды, намеренной и ненамеренной; больше непосредственных эмоций. Да и меньше возможностей отказаться от встречи. Марина Кисловская была бы весьма миловидной девушкой, если бы ее не портили замкнутое и самолюбивое выражение лица, настороженно-оценивающий взгляд. Эта надменная гримаска, эти сухо поджатые губы, эти прищуренные глаза, не выпускающие взгляд, не просто портили ее, но и старили, лишая юной непосредственности. Кис прикинул, что лучше всего держать с девушкой дистанцию, и взял самый вежливый тон, на который только был способен. Она отвечала на вопросы рассеянно, будто была погружена в важные мысли, будто ее воображение было прочно занято чем-то или кем-то. Она даже не спросила, кто его на нанял - обычный и первый вопрос, который задают ему люди, и на который Кис никогда не отвечает, ссылаясь на тайну клиента. Выслушав скупой рассказ о событиях, уже известных Кису из дела, он спросил: - Вы принимали участие в составлении фоторобота. Вы так хорошо запомнили лицо бандита? - С первого раза, может, и не так уж, но я встретила его потом на улице. И во второй раз запомнила очень хорошо! - То есть, если что, вы сможете его опознать? - Вы прямо, как тот журналист! - Какой - "тот"? - немедленно вцепился Кис. История о беседе с неким Юрой Новиковым из "Московского комсомольца" Алексею сильно не понравилась. Зато понравилось выражение лица Марины: увлеченная рассказом, она расслабилась, черты смягчились, глаза выплыли из разгладившихся век и ярко засинели, - и она стала чертовски хороша. Вот так бы всегда, девушка, подумал Кис, - не стоит себя уродовать глупой гримаской богатой старухи. - Он вам сказал, что именно собирается публиковать: интервью? Статью? - спросил Алексей несколько дружелюбнее. - Нет... Или я не запомнила. - Если он собирался опубликовать интервью, он должен был, по идее, вам позвонить и попросить подписать текст! Он вам звонил? - Нет... - Допустим, он собирался публиковать не интервью, а статью. В таком случае ваша подпись необязательна... Он мог бы, конечно, позвонить вам просто из вежливости и предупредить о выходе статьи... Но с вежливостью у нас плоховато обстоят дела... А вы, значит, не удосужились узнать, что там написали - или не написали в газете? - Честно говоря, я собиралась. Но тут всякие обстоятельства... Короче, у меня это вылетело из головы. - М-да... - произнес Кис озабоченно. - А что за "всякие обстоятельства"? - Ох, это не имеет никакого отношения к делу! Это личное. - А все же, - расскажите! - задушевно попросил Кис голосом доверенной подружки. Но его попытка сократить дистанцию не удалась. - Я же сказала - личное, - неподкупно отозвалась Марина. Лицо ее моментально захлопнулось, обдав холодом, как дверь на мороз. Интересно, что за "обстоятельства" так занимают эту девушку? - размышлял Кис, покидая ее ухоженную квартиру. И что за журналист встречался с Мариной? Да журналист ли? Короче, у него появился еще один повод, чтобы заехать к Александре. Александра. Кис у Александры давненько не был - избегал. Со времени их знакомства* прошло уже больше года, и Кис с тех пор видел ее всего три-четыре раза, да и то по делам: боялся потерять голову. Эта женщина влекла его к себе неимоверно, свои же шансы Кис оценивал как нулевые, и эта бесперспективность добивала его окончательно, - проще было не встречаться. Сейчас снова возникла необходимость в ее помощи и совете, и он поехал, предварительно созвонившись. Так было заведено: Александра никогда ему не звонила, не звала - звонил он сам, находя тот или иной предлог. Но Александра всегда ему радовалась, встречая как друга. Как друга... Тогда, во время расследования по делу об убийстве Тимура, в котором была замешана Александра, - он чувствовал себя куда свободнее. Он нападал, он припирал к стенке бестактными вопросами, он повелевал, - он был главным и от него зависело все и все. Включая надменную и язвительную журналистку Александру Касьянову. Но нынче зависимым стал он сам. Теперь у него не было прежнего права следователя и вершителя судеб, - а другого права он так и не приобрел. И он стал смирным, ручным. Он стал другом. Он всегда приходил без цветов, с бутылкой вина или джина, который она любила, или с конфетами к чаю: он приходил другом, - не поклонником, не любовником. Они вместе ужинали, пили вино или джин; они пикировались, они беззлобно ругались, они много смеялись - Александра всегда умела рассказать остроумно и колко о своих светских похождениях... В общем, дивно проводили время как старые добрые друзья. Это было до бешенства несносно, - но это было единственное, что он мог себе позволить. И все, что ему было позволено. Лучше, чем ничего. Лучше, чем ничего?.. И вот он опять ехал к ней - счастливо обмирая в предвкушении встречи и стараясь не думать о том горьком послевкусии, которое эта встреча оставит: одинокий вечер в пустой и неухоженной утробе его квартиры, немного скрашенный присутствием шалопая Ваньки; вечер, когда он вновь останется один на один с растревоженными в душе и теле чувствами... Александра встретила его радостно. Она как-то похорошела и помолодела за последнее время, - видать, прошлое стало потихоньку отпускать ее душу... Ее темно-карие, персидского разреза глаза живо блестели, густые каштановые волосы немного отросли и ладно обрамляли точеный овал лица, - по-прежнему стрижка, но уже не "мальчуковая", а более женственная. Обычно Александра была одета по-домашнему, она, как и Кис, любила дома чувствовать себя комфортно и носила мягкую, не стесняющую движений одежду. И сегодня на ней тоже была одежда домашняя, но какая-то особенная: свободная рубашка-косоворотка из белого шелка с тонким черным кантом по краям и рядом мелких черных пуговок по левому плечу, наполовину расстегнутых, шелковистые черные лосины. Этот костюм необыкновенно шел к ее высокой тонкой фигуре: полупрозрачный шелк льнул к груди, выдавая два полукружия белого кружева на смутно розовеющей коже, и вольными складками разбегался дальше, неожиданно кончаясь на стройных ляжках, плотно схваченных черными лосинами... Кис, с трудом оторвав глаза от игры белого шелка, ревниво напрягся: ждет кого-то еще? Для него она так никогда не одевалась... Александра предложила кофе - совместный ужин сегодня не предвиделся, ей надо было уходить к девяти вечера на очередную тусовку. Оживленно накрывая на стол, она расспрашивала Алексея о делах и о жизни ("Да что ж ты хочешь, чтоб я тебе рассказал? Все как всегда: работаю...", - отвечал Кис). Когда дымящийся кофе зачернил две белых чашки, раздался звонок в дверь. Было семь вечера, время для визитов подходящее, и Кис поморщился: в кои веки к ней выбрался, так нет - кто-то приперся! Александра вела весьма светский образ жизни и неудивительно, что... Она вернулась из прихожей с букетом красных роз. В сердце больно уколола ревность: никак поклонник завелся! А собственно, отчего бы ему и не завестись... С какой стати молодая красивая женщина будет сидеть в одиночестве? Бури прошлого немного улеглись, Александра ожила, и душа ее снова готова любить... Разве не так? Разве Кис что-нибудь ей предложил? Смог предложить? Посмел предложить? Разве они чем-то связаны? То-то. И не ворчи, старина. Ты не имеешь права даже на ревность... А то, что это "женщина твоей мечты", - об этом знаешь только ты. Александра небрежно впихнула цветы в вазу, и Кис возрадовался: может, поклоннику здесь не отвечают взаимностью? - Достал, - произнесла Александра. - Заметил, - отозвался Кис. - По жесту. - Вот скажи мне, ты бы преследовал женщину, которую любишь, Алексей? Ох, как ему нравилось, когда она называла его так: "Алексей...", немного растягивая последний слог! Музыка! - Если бы при этом она не отвечала тебе взаимностью? - уточнила Александра. Кис насторожился. Уж не намекает ли она?.. - Нет. Не преследовал бы, - произнес он сдержанно. - Потому что ты любил бы, - кивнула Александра. - А он - он хочет завоевать. Вопрос престижа. Все бабы писают в трусики, а я - нет. Не может переварить. Ну да. Александра у нас - звезда журналистики. Дружба с ней считается престижной, а уж положить ее, известную своей дерзкой неприступностью, в постель - это должно быть сравнимо с кубком чемпиона... - Кто - он? - Германн. - Какой Германн? - Ну ты что, не знаешь? Звезда эстрады. Певец. Дешевка, но смазливый. Волосы длинные, голос бархатный, глазки масляные, голова пустая. Пей кофе, остынет. Александра придвинула к нему тарелочку с бисквитами. Но новый звонок в дверь снова помешал кофепитию. - У тебя всегда так? - вдогонку спросил Кис. Александра вышла в прихожую и открыла дверь. - Вы Александра Касьянова? - раздался звонкий пионерский голос. Кис не удержался и высунул нос в прихожую. В дверях стояла невысокая девушка, лет двадцати максимум, искусственная блондинка с неумелым ярким макияжем, напомнившая Алексею Надюху из пивной. Броский фиолетовый наряд с люрексом совершенно не шел к ее простому и вполне миловидному лицу. Если бы не это свежее личико, ее можно было бы принять за потаскуху. - Для вас - Александра Кирилловна, - сухо ответила Александра. - Чем обязана? Девушка гордо вздернула носик, но при этом порозовела от смущения. - Может, вы позволите мне пройти? - Не позволю. Чем обязана? - Я - жена Германна! Александра молча ждала продолжения. Но и девушка молчала, с вызовом глядя на нее. - И что дальше? - поинтересовалась Александра. - Я желаю узнать, что у вас с моим мужем!!! Александра рассмеялась. - Идите домой, девушка. К мужу. И спросите у него. - Я спрашивала! Он ответил, что у вас с ним "отношения"!!! - Вот как? Похоже, мальчик выдает желаемое за действительное. - А-а, "желаемое"?! значит, он вас "желает"?! - Возможно. - А вы его? - Я никого не желаю. - Я вам не верю! Вы его заманили, соблазнили! Иначе бы он не стал за вами бегать! Если он вами заинтересовался, - значит, это вы его собой заинтересовали! Александра расхохоталась. - Уймитесь, сударыня. Я не заманиваю и не завоевываю мужчин. И если мне случается выбирать, то я выбираю из тех, кто любит меня. - Так вы же сами сказали, что он вас желает! Он по ночам бредит вами! Он меня Александрой называл, когда мы ... В общем, в интимный момент... Она снова залилась краской, и Кису стало ее жалко. Но Александра оставалась по-прежнему сурова. - Девушка, вы не обратили внимания на два слова: первое - "выбираю", второе - "любит". Выбираю - это значит не отвечаю любому и каждому, понимаете? А "любит" - это не то же самое, что "хочет". Если у него член готов протаранить брюки, то это называется " хочет..." А дальше подставьте то, что вам больше по вкусу - хочет: уложить в постель, трахнуть, поиметь, засадить... Впрочем, достаточно. Русский язык богат, но все эти изысканные выражения начинаются со слова "хочет", так что можно им и ограничиться. А я, - послушайте еще раз: я-выбираю-из-тех-кто-меня-любит. Понятно? Жена Германна смутилась. Глаза опустила, и слеза не замедлила блеснуть из-под ресниц. - Вы хотите сказать... - растерянно пробормотала она. - Я не хочу сказать. Я сказала. - То есть, между вами и моим мужем... Слеза поползла по щеке. Александра смилостивилась: - ...ничего нет. И не будет, уверяю вас. Можете ему это передать. А заодно и вот это... Она метнулась в комнату и вручила девушке розы, мокрые от воды. Кофе, конечно, остыл. - Больше никому не открываю, - сообщила Александра, отламывая кусочек бисквита. - Рассказывай, что там у тебя? Кис все никак не мог сосредоточиться. В голове крутилась фраза: "выбираю из тех, кто меня любит"... А ведь он - любит... Он об этом старается не думать, верно; он гонит от себя ее образ и мысли о ней; он ни на что не надеется и потому закрыл эту тему для себя раз и навсегда... Но если бы он мог позволить себе тему "открыть", то чувства, замороженные разумом, оттаяли бы и хлынули... Весьма бурным потоком, если честно. Только проблема в том, что если одна часть ее сентенции верна: Кис любит, то другая часть - "я выбираю" - это вилами на воде писано... Но, может, Александра не догадывается о чувствах Киса? Он их так ловко запрятал, что и сам уже не знает... - Эй, ты где, Алеша? Кис очнулся. "Алеша" - это было еще лучше, чем Алексей! - Мне нравится, когда ты меня зовешь "Алеша", - сказал он, посмотрев ей прямо в глаза. - Меня так редко зовут: все больше Кис, или Алексей... А Алешей - почти никто. Только самые близкие друзья, а у меня их мало... - Но я ведь тоже твой близкий друг, - Александра потянулась через стол и накрыла ладонью руку Киса. - Разве не так? Ее прикосновение так обожгло Алексея, что он едва не выдернул руку. Это была пытка. Александра поджаривала его на медленном огне, ласково, даже нежно, глядя ему в глаза. Издевается, чертовка? Кис помедлил и осторожно освободился - сил не было терпеть. Что же касается слов "хочет" и "протаранить", то Кису показалось, будто он, как двадцать с лишним лет назад, натянул на себя чересчур узкие супермодные джинсы, в которые приходилось вручную укладывать некоторые части тела под угрозой их прищемить молнией. И теперь Кис боялся, что сейчас не то, что брюки, а и стол протаранится, и даже усмехнулся, вообразив, каково будет зрелище... - Дело в том, - начал он, отводя глаза, потому что ему вдруг померещилось, что Александра тоже усмехнулась, как если бы могла прочитать мысли Киса... - Дело в том, что мне нужно узнать, работает ли некий Юра Новиков в "Московском комсомольце" и какие там были материалы по нашумевшему делу о групповых изнасилованиях. - Но это же очень просто узнать, - удивилась Александра. - Позвонил и спросил. Право, не станет же Кис признаваться, что искал повода для встречи с этой несносной журналисткой, да? - Видишь ли, - важно сообщил он, - такой звонок безболезненно проходит при двух возможных раскладах: первый - он там не работает, второй - он там работает, и его интерес был действительно журналистский. Но есть и третья возможность: таковой журналист там действительно имеется, но при этом он как-то связан с преступниками. Тогда мой звонок может его вспугнуть. - Ща сделаем - кивнула Александра и, сверившись с записной книжкой, набрала номер. Через две минуты она вернулась за стол. - Нет. Такого не имеется. Кто-то прикинулся. Материалы были, но другого журналиста. Чем я еще могу тебе помочь? - Узнать, что было в прессе по этим делам. Времени нет сидеть в библиотеке или на интернете... Сможешь? - Завтра же, - кивнула она. - Все? - Ты торопишься? - Пока нет. А ты? - Тоже нет... Но если у тебя дела... - Ну что ты, Алеша, какие дела, когда ты у меня в гостях! Ну и ну! Он не только "Алеши" удостоился дважды, но и чести быть дорогим гостем... Что-то его ненаглядная стерва сегодня ангелом прикидывается... К чему бы это? - Подлить кофе? - Давай... - А хочешь, оставайся ужинать. - Да ты ж уходишь! - А я отменю. Ну их, надоели! Вечно одно и то же. - Ну, я не знаю... - А я знаю. Ты остаешься, и я никуда не пойду. Ты так редко меня навещаешь... Я ни на что не променяю такое событие! Александра с легкой и вполне дружеской усмешкой вглядывалась в его ореховые глаза - желала, мерзавка, увидеть реакцию на свои авансы! Кис мгновенно потерялся в пространстве своих комплексов. В их лабиринте он чувствовал себя подростком, восхищенным зрелой женской красотой, не смеющим и мечтать даже в самых сокровенных фантазмах о равенстве близости... А богиня с пьедестала на алтаре взирает с ироничной усмешкой на принесенные дары мальчишеского обожания... Он помолчал, переваривая услышанное. - Как там сестренка поживает во Франции? - промолвил он, наконец. - Ксюшка-то? Отлично. Счастлива со своим красавцем Реми*, он ее балует, а она при этом развила бурную деятельность, организовала какую-то ассоциацию по поддержке имиджа нового президента России во французских масс-медиа. - Ого! - Пусть пробует свои силы. Революции во французских медиа она не совершит и президенту ничем не поможет, - да он и сам, даст бог, управится, - но имя себе может сделать... Пускай резвится, это хорошо. А у тебя от Реми новостей нет? - Есть. Сведения о наркотиках, которые я запросил. Александра поморщилась при упоминании о наркотиках, и Кис пожалел о своей бестактности: ведь она в деле Тимура оказалась их жертвой... - Прости. - Да чего там... Знаешь, Кис, беречь свои нервы - это только их расшатывать. Вроде того, как держать все время ноги в тепле - только быстрее простужаться будешь. Лучше их холодной водичкой обливать... Так и нервы. Ничего страшного: что было, то было, и я не собираюсь играть с собой в прятки... - Ты умница. А вот он с собой - играет. Упорно до идиотизма играет в прятки со своей любовью к Александре, и конца этим пряткам не предвидится... Он никогда не отважится заговорить с ней о своей любви, - ему вовсе ни к чему отказ, приправленный какой-нибудь язвительной колкостью. Он, в отличие от умницы Александры, бережет свои нервы. Может, зря? И вдруг, неожиданно для себя, не веря собственным ушам, Кис произнес: "Ты сказала этой девочке, что выбираешь из тех, кто тебя любит... Я не совсем понял, как это?" Он ведь сам с собой договорился: никаких разговоров и намеков! Болван, куда он лезет! - Очень просто, Кис, - улыбнулась Александра. - Есть люди, которые любят. А есть люди, которые отвечают на любовь. Я принадлежу к последним. - Не понял. - Ну, некоторые как бы присматриваются, прицеливаются: кого любить? И в случае, если кандидатура намечается, начинают брать ее в оборот, окучивать со всех сторон... Добиваться взаимности, одним словом. А другие замечают только тех, кто уже в глаза смотрит, кто уже в поклонниках ходит, а дальше решают, кто им больше по душе... То есть, одни любят, а другие отвечают на любовь. - А... Тогда выходят, что эти, которые отвечают, они не любят сами, что ли? - Ну почему! Любят. Просто вот есть два таких типа, каждый любит по-своему... - Нет, погоди, - разгорячился Кис, - ты сказала: "выбирают"! Это как же? Как галстук? - До чего ты несносный, Кисанов! Причем тут галстук? Выбирают... - Вот-вот, как выбирают? Кто лучше? Кто богаче? Кто красивее? Кто больше любит? Когда есть отбор, то есть и принципы отбора! Любовь - она неразборчива и слепа, а выбор - вещь сознательная! Вот и объясни мне, неразумному, на каких принципах строится выбор! Может, тебе надо предоставить резюме с послужным списком и перечнем достоинств, как при приеме на работу? Чтобы тебе проще было выбирать? Кис так раскипятился, что до него не сразу дошел смысл ответа, когда, уже замирая в воздухе, в ушах еще звучали ее слова: "...Ну зачем же! Достаточно сказать, что ты меня любишь..." Он думал, что ослышался. Нет, он наверняка ослышался, он что-то недопонял! Александра смотрела на него со своей обычной усмешкой: полные губы подрагивали, словно едва удерживались от смеха... Кис только и сумел, что вскинуть брови, да так и замер с этими двумя вопросительными знаками на лбу. Александра встала, обогнула стол, подошла к Алексею сзади и опустила руки ему на плечи. Он не пошевелился, он не понимал, что она делает, зачем, почему; он не знал, как относится к ее невероятному, но очевидному происходящему, и как себя вести. Александра спустила руки пониже, ему на грудь, причем правая въехала в расстегнутый ворот его рубашки (Кис галстуков терпеть не мог и носил только в случае крайней необходимости), и приникла прохладными пальцами к его коже. Он заерзал. Он обожал эту руку, которая нахально устроилась на его груди, в кучерявой шерсти, он обмирал от этого прикосновения... Но он не понимал. Он не понимал!!! Ее волосы коснулись его щеки, уже немного колючей к концу дня. И ее голос выдохнул ему в ухо: "Ты ведь влюблен в меня, правда же? Признайся!" Шок был настолько сильным, что Алексей мгновенно выбрался из душного лабиринта мальчишеских комплексов. Кажется, Александра затевала какую-то игру. Она, конечно, по-женски учуяла, что Кис не ровно дышит, это ясно... Но так же ясно, что он ей совсем не подходит. И никогда не сможет оказаться в роли ни ее любовника, ни ее возлюбленного. А раз так... Он не согласен быть ни ее пажем, ни шутом! - А зачем? - Поинтересовался он коротко и жестко. Она растерялась. Видимо, ожидала другой реакции. Медленно отняла свои руки. Снова обогнула стол, но села не на прежнее место напротив Алексея, а слева от него, на край стола, опершись на одну руку. - Но ведь это так, не правда ли? - наконец, спросила она, глядя на него серьезно, без своей обычной ироничной усмешки. - Допустим. И что дальше? - Допустим?! Александра почувствовала, что разговор принимает какой-то иной оборот - явно не тот, который она предполагала. Кис не ответил. - Алексей! - требовательно произнесла она, - скажи мне! Я хочу услышать эти слова от тебя! - Зачем ты меня мучаешь? - Потому что я стерва. Ты же меня зачислил в стервы, вот я и стараюсь. Итак? Молчание. - Алеша! - Ладно, - сдался Кис. - Я люблю тебя... Наверное, это именно так называется... Если не считать того, что в отличие от всех влюбленных в мире я стараюсь как можно меньше думать об этом. - Спасибо, - удовлетворенно-нежно произнесла она. Глаза ее искрились от какой-то мысли. - Ты что-то затеяла, Александра... Давай, колись, - мрачно отреагировал Кис. - Я? - она сделала невинное лицо. - Господь с тобой, что я могла затеять? Я просто хотела узнать, так ли это, или мне показалось... - Сашка! Не ври! - Ты никогда не говорил об этом, - продолжала Александра, не обращая внимания на его восклицания, с тем же нежно-задумчивым видом, - потому что считал безнадежным делом... Та-а-к... Неужто она сейчас скажет: а я на самом деле тоже люблю тебя, Алеша? Ну нет, дудки. Этого не будет никогда. Потому что этого не может быть никогда. Не держите меня за идиота, ладно? Александра вдруг проницательно посмотрела на него. - Знаешь, в чем твоя ошибка? Ты себя недооцениваешь, Алеша. Допустим. Но все-таки - что же будет дальше? "А я на самом деле люблю тебя и брежу тобой по ночам, и не смею тебе признаться в этом, а ты, как назло, сам не заговариваешь?" Ага-ага, держи карман шире, этого не может быть, см. выше. А что же может быть? Александра вглядывалась в его глаза и, казалось, считывает с них весь ход философской детективной мысли. По ее лицу мимолетно пробежала легкая тень. Александра помолчала, потом вдруг резко соскочила со стола и прошлась по комнате, поглядывая на Алексея. Кажется, она решила изменить тактику. Кис развернул свой стул, чтобы ее видеть. Он ждал. - Хорошо, - вдруг решительно произнесла она. - Я буду с тобой откровенна. Это не очень по-женски, прямо скажем, - откровенничать - но... Скажем, у меня местами мужские замашки. Так вот, буду с тобой откровенна. Знаешь, что я думаю о любви? Что это миф. Люди любят творить мифы и предпочитают верить в них... Александра вскинула глаза, пытаясь прочесть выражение Кисова лица, но оно оставалось непроницаемым, и Александра продолжала шагать, уже не глядя на него. - Экзистенциалисты правы: человек одинок по определению. Никто в этом мире никому не нужен и не интересен сам по себе - так уж устроены люди. Они корыстны, и потому любой интерес к другому, как бы он ни назывался - партнерство, дружба, любовь, - всегда чем-то мотивирован. Чем-то, что человек получает взамен. На примитивном уровне это материальный интерес, взаимные услуги, на более высоком - духовный взаимообмен, эмоциональный, энергетический... Но всегда обмен, всегда в обмен, всегда ты мне - я тебе! Собственно, разница между типами взаимоотношений - вопрос сугубо эстетический. Красивые отношения - не красивые, вот и все. Любовь - эстетична, меркантильный взаимообмен - не эстетичен. А суть та же. Она снова посмотрела на Алексея и рассмеялась: очень уж озадаченный у него был вид. - Ты не понял или ты не согласен? - Продолжай, - буркнул детектив, все никак не догадываясь, к чему этот философский пассаж. - А продолжать особенно нечего... Люди привыкли обманывать себя, твердя о возвышенности и чистоте любви. Но это всего лишь красивые фантики, в которые человеки предпочитают заворачивать свое говнецо. Тот, кто понимает суть людских отношений, кто не имеет привычки лгать себе, - тот не нуждается в фантиках. А мы с тобой, я думаю, относимся именно к этой категории. Ты согласен? - Допустим, - осторожно ответил Кис. - И что из этого следует? - Что следует? Ты еще не понял? Из этого следует вот что: зачем нам все эти побрякушки и погремушки, если мы с тобой понимаем друг друга и можем... Она вдруг остановилась. - Прости, это глупо, - пробормотала она куда-то в сторону. - Что - глупо? - Я... Не знаю... Вся эта философия... Это ни к чему. Ей вдруг стало неловко торчать перед ним посреди комнаты, и она прошла к креслу, плюхнулась в него поперек, ноги на один валик, закинутая на руки голова - на другой. Блестящие волосы свесились вниз. - Прости, я собиралась сказать какую-то глупость. Вернее, хотела пошутить, но неудачно. Она приподняла голову, поймала его взгляд и попыталась улыбнуться. Конечно, Алексей ей не поверил. Ни ее жалким заверениям о шутке, ни ее жалкой улыбке, - попытка улизнуть от начатого ею же разговора. Кис сгорал от нетерпения услышать продолжение, - каким бы оно ни оказалось для него. Это, в конце концов, была для него первая возможность говорить о своих чувствах - в весьма неожиданном контексте, да; но от того не менее сладостная и мучительная... - Договаривай, Александра, - строго произнес он, щуря глаза, чтобы не выплеснулась и не затопила ее с головой обжигающая волна его неразделенной любви. Александра посмотрела на него, решаясь. - Видишь ли... Я хотела тебе предложить... И она снова замолчала, поникла - вдруг напомнив ему Ксюшу, ее младшую сестру, с ее непосредственной повадкой, которая так несвойственна Александре... Кажется, он начал догадываться. Не очень сам верил, но все же догадывался. Но сказать не смел. И Александра молчала. Пауза. Кис вдруг понял, что сейч