Аркадий Александрович Вайнер, Георгий Александрович Вайнер. Часы для мистера Келли --------------------------------------------------------------- М.: Молодая гвардия, 1970, 288 с. (Серия "Стрела") OCR: Сергей Кузнецов --------------------------------------------------------------- "...Мистер Уильям Келли, вице-президент компании "Тайм продайте лимитед", которая ввозит в Англию часы из Швейцарии, Франции, Западной Германии, Японии и СССР, заявил вчера корреспонденту газеты "Тайме", что русские часы дешевы потому, что советские заводы организованы по принципу крупного производства. Он не знает в Швейцарии ни одного завода, который работал бы в масштабах, похожих на русские. Вице-президент сказал, что у русских более совершенная, чем в западных странах, система массового производства. Вместо того, чтобы цепляться за протекционистскую политику тридцатилетней давности, английским часовым фирмам нужно улучшить свои методы, чтобы выдержать конкуренцию русских. Не удивительно, сказал мистер Келли, что русские часы производятся более эффективными способами. Английский импортер часов отметил также их высокое качество и надежность..." Газета "Тайме", 11 февраля 196* года. Лондон  * ЧАСТЬ I. Порфирий Коржаев -- тихий человек *  Пузырек из-под валокордина Переходя улицу, Порфирий Викентьевич Коржаев мельком взглянул направо. Рядом с собой он увидел тупой горячий капот "Волги", надвигавшийся неотвратимо и беззвучно, как в немом кино. Он даже не успел испугаться, а только подумал почему-то: "До чего же некстати...", и все погрузилось в вязкий сумрак беспамятства... Спросите у любого орудовца -- и он вам категорически заявит, что основная масса зевак исчезает с места происшествия одновременно с машиной "Скорой помощи". Лишь наиболее упорные еще некоторое время мешают милиции. Когда капитан милиции Приходько садился в машину, чтобы поехать в больницу, куда отвезли полчаса назад Коржаева, на месте оставалось всего несколько человек, настоящих энтузиастов -- любителей уличных драм. -- Послушайте, Подопригора, вы здесь были буквально через две минуты после наезда, -- обратился Приходько к растерянному белобровому старшине милиции. -- Неужели вы не нашли в толпе ни одного человека, который бы заметил номер "Волги"? -- Так если бы он его на середине улицы ударил, а то гражданин прямо из-за табачной будки побежал через дорогу. Тут "Волга" его крылом шмяк -- тут же за угол, на Госпитальную, и исчезла. Ее и в глаза никто не видел... Дежурный врач, вытирая вафельным полотенцем мускулистые, поросшие рыжими волосами руки, усмехнулся: -- Жив ваш старичок. Машина его только отбросила... Испугался сильно -- глубокий обморок. Ушибы, конечно, но переломов нет. Если хотите, можете с ним побеседовать. Мы его на всякий случай пока оставим. Все-таки возраст -- шестьдесят семь лет! Вот посмотрите, кстати, опись его вещей. Приходько молча кивнул, взял опись и сел сбоку от стола. Инспектор ОБХСС Приходько автотранспортными происшествиями вообще-то не занимался, но сегодня трудный день, а он дежурил по городу, вот и пришлось выехать... "Пропуск в Центральное конструкторское бюро на имя Коржаева П. В.; часы "Победа"; 2 рубля 76, копеек; пузырек из-под валокордина, наполненный металлическими предметами". Он механически прервал чтение и спросил у врача: -- А где пузырек? -- Какой пузырек? -- Из-под валокордина? -- Пожалуйста. -- Врач подошел к двери и крикнул в соседнюю комнату. --- Даша, принесите вещи Коржаева! В мутном стекле пузырька, переливаясь, сверкала какая-то масса, похожая на ртуть. Да и по весу -- чистая ртуть. Приходько осторожно отвернул пробку и на чистый лист бумаги стряхнул несколько сверкающих микроскопических булавочек... -- Дайте, пожалуйста, пинцет. Врач с интересом следил за пальцами Приходько, потом спросил: -- А что это такое? -- Мне и самому любопытно. Впрочем, это сейчас неважно, потом спросим у потерпевшего. Коржаев лежал у окна, и его длинные худые ноги высовывались из-под байкового одеяла. Шевеля седыми, щеткою, усами, он обстоятельно рассказывал Приходько, как все произошло. -- Нет, любезный друг, я и не пытаюсь говорить, что совсем не виноват! Нет-с. Конечно, перебегал я дорогу в неуказанном месте, но ведь вот так давить людей -- это же бандитизм! При этом он закрывал глаза, и веки-шторки тоненькими пленками укрывали зрачки, и Приходько казалось, что Коржаев видит его сквозь веки. -- Скажите, а цвет машины вы тоже не разглядели? -- Цвет? По-моему, это была светлая "Волга". Знаете, цвет "само"? А может быть, нет... Все так сверкало на солнце.. Бестолковый, испуганный старичок с фиолетовыми пятками. Приходько стало ясно, что ничего путного он у него не узнает. Уже в конце разговора вспомнил, протянул старику пузырек: -- Что это такое? -- Простите? Не понимаю-с, -- старик близоруко щурился. -- Полагаю, что это сердечное лекарство. -- Нет, это не лекарство. Посмотрите внимательнее. -- Приходько дал ему пузырек в руки. Удивленно, высоким фальцетом Коржаев сказал: -- Однако, я не понимаю, молодой человек, почему вы меня спрашиваете об этом? Я сей предмет вижу впервые. Где ты откопал Креза? Приходько вернулся в Управление милиции и вновь с головой окунулся в бесконечную сутолоку дежурной части. Непрерывный перезвон телефонов, сообщения, проверки, запросы: куда мог деться мальчик семнадцати лет, которому родители не велят ездить без них купаться; почему техник-смотритель считает, что за протечку водопровода должен отвечать жилец, который понятия не имел, что на трубах левая резьба, а он крутил втулку направо: и так далее, и так далее... Ей-богу, тяжело поддерживать порядок в большом городе! Отправляясь с опергруппой на очередной выезд (кража со взломом, улица Бебеля, 7), Приходько полез в карман за сигаретами и нащупал там пузырек из-под валокордина. Тяжелый. Ничей. Бегом поднялся в научно-технический отдел. Эксперт Сеня Рапопорт колдовал за своим столом над микроскопом. Приходько протянул ему пузырек. -- Сеня, будь другом, посмотри-ка, что это может быть? -- Пожалуйста, справки -- бесплатно. -- Эксперт подкинул бутылочку на ладони. -- Ого! Он вытряхнул несколько деталек на стол, вынул из ящика мощное увеличительное стекло. -- Тэк-тэк-тэк. А где взял? -- У пострадавшего изъяли. Что это такое? -- Похоже на часовые детали. Хотя точно сказать не могу. -- Видишь ли, я-то в этом деле ни черта не понимаю. Мне почему интересно стало: владелец от них категорически отказался. Однако медперсонал приемного покоя утверждает, что пузырек вынули из кармана пострадавшего. -- Хорошо, к вечеру позвоню. Рапопорт позвонил около девяти. -- Слушай, Сергей, а бутылочка-то твоя интересная! -- Какая бутылочка? -- В сутолоке дня Приходько успел забыть о пузырьке. -- Ну, знаешь!.. -- обиделся Семен. -- Прости, дорогой, закрутился я тут совсем. Так что же? -- А то, что в бутылочке -- аксы. Оси баланса от часов. Без этой маленькой булавочки можешь подарить свои часы бабушке. Эти аксы -- от новейшей модели часов "Столица". Прекрасные часы, должен тебе сказать! Высокого класса. Толщина -- как две сложенные трехкопеечные монеты. Высоко ценятся за границей. Я тут навел справки: оказывается, в розничной продаже аксы не бывают. Завод поставляет их как запчасти только в мастерские. Но наши мастерские еще ни разу их не получали. И это еще не все: аксы в твоей бутылочке не запчасти. -- Почему? -- Это абсолютно кондиционный товар, идущий только в производство. Аксы закаленные, полированные, с закругленными краями. Меня заверили -- товар прямо с завода, транзитом. -- А сколько стоит акс? -- Двадцать копеек. В этой бутылочке их не меньше десяти тысяч. На две тысячи рублей... Интересно, где ты откопал Креза, который не моргнув отказывается от двух тысяч рублей? -- В приемном покое горбольницы... Приходько сразу же позвонил в больницу. Дежурная сестра ответила сонным голосом: -- А Коржаева у нас уже нет. Он на такси домой уехал. Штучки Хромого Коржаев притворил за собой дверь, и давно не смазанная петля противно заскрипела. Он вздрогнул и оглядел свою комнату, пыльную, захламленную, чужую. Сел на старый, продавленный стул и долго задумчиво смотрел перед собой. Хаос, хаос. И вокруг -- хамы, сплошные хамы. Сердце больно, с шумом шевелилось в груди. Порфирий Викентьевич сварил на спиртовке кофе и, закутавшись в махровый халат, улегся на тахту. Комната, освещенная небольшим самодельным торшером, была погружена в полумрак. "Погорел, погорел. Погорел, -- думал Коржаев. -- Растерялся как молокосос зеленый. Чего, спрашивается? Ну, мои детальки. Для работы, для нового оборудования, мол. Что врачишка этот, что милиционер -- много они в аксах понимают? Сказал бы "мои" -- и все тут, конец. Отвязались бы. Господи, господи! Отказался, отказался, дурак! Конечно, подозрительно. Не психи же они -- своими руками товарец-то вынули. И погорел. Теперь вся надежда, что мент, растяпа, пузырек в больнице оставил. А то сидеть мне на нарах. Теперь Хромого надо предупредить. Мало ли что получиться может. Пусть к любым гостям будет готов. На него-то наплевать. А если его за штаны, да он -- в раскол? Тогда как? Да-а, видать, стар я становлюсь. Ай-яй-яй, столько лет по краю ходил, и ничего, и ничего... А тут все сразу... И пес этот на "Волге". Господи боже, за что караешь? Две тыщи -- как корова языком..." Коржаев встал, охая, подошел к старому, рассохшемуся письменному столу, долго копался в ящиках, наконец нашел почтовый конверт и мятый, пожелтевший лист бумаги. Аккуратным, каллиграфическим почерком написал: "Джага, Фуражкин случайно снял последнюю перелетную дичь. Но псы след не взяли. Не знают, откуда нюхать. Скажи Хромому, чтобы на охоту не ходил. Пусть ждет сезона". Долго вспоминал что-то, потом вывел на конверте: "Москва, Большая Грузинская улица, дом 112, квартира 7, Мосину Ю.". Послюнил языком край конверта, заклеил, провел еще раз по нему рукой. Задумался. Невеселые размышления Коржаева прервал короткий звонок в уличную дверь. "Один звонок. Это ко мне. Кого бы еще в такую поздноту нелегкая принесла?.." Коржаев положил письмо в карман халата, вышел в коридор и открыл дверь. На лестнице стоял красивый, хорошо одетый молодой человек в очках. -- Мне Коржаева Порфирия Викентьевича, -- негромко сказал посетитель. -- Это я. -- Из ОБХСС. Разрешите войти. -- Молодой человек небрежным движением выдвинул из верхнего кармана пиджака красную книжечку и направился в квартиру. -- П-пожалуйста, -- проговорил, холодея, Коржаев. "Вот оно, не кончилось, значит, с аксами-то..." -- пронеслась торопливая мысль. -- Я из ОБХСС, -- повторил, войдя в комнату Коржаева, молодой человек. -- На основании ордера прокурора мне поручено произвести в вашей квартире обыск. Оружие, ценности, отравляющие вещества предлагаю выдать добровольно. -- Да какое у меня, старика, оружие? -- пролепетал Коржаев. -- Да и ценностей никогда у меня, милостивый государь, не было, вы хоть весь дом переверните... -- "Очкарик проклятый, пес, вынюхал все-таки..." Коржаев с ненавистью посмотрел на посетителя. . . . - -- Это все вы так поначалу говорите, -- отрубил молодой человек. -- А как начнут облигации да бриллианты сыпаться, так сразу "ах!", да "ох!", да "не мое это все, бабушка в наследство оставила", -- а бабушка-то до войны умерла; какие у нее трехпроцентные облигации? -- Да нет у меня облигаций никаких, -- повторил Порфирий Викентьевич. -- Ищите-с. -- Распишитесь вот здесь, на протоколе, да и начнем. Дрожащими руками Коржаев расписался на бланке, и "очкарик" приступил к обыску. Спокойно и методично, быстрыми, ловкими движениями молодой человек открывал ящики шкафа, стола, шифоньера, выкидывал их содержимое на тахту, осматривал и небрежно запихивал вещи обратно. Было тихо. Коржаев постепенно приходил в себя. Он был напряжен, как человек, который хочет вспомнить что-то давно знакомое, реальное и все же неуловимое. Мысли гремели в голове торопливо и бестолково, как медяки в копилке. Память, словно патефонная игла в заезженной борозде, заела на какой-то дурацкой блатной песенке: "Дело сделал свое я, и тут же назад, а вещи к теще, в Марьину рощу..." Какие вещи, к черту? Господи, спаси и помилуй! К теще -- в Марьину рощу... Почему в Марьину рощу? Я жил в Москве на Пушечной улице. Да, в маленькой комнате на Пушечной улице, уютной и спокойной, как бомбоньерка. К теще, к теще... Почему к теще? Жена. Да, жена сидит в мягком кресле, а я стою около письменного стола. И так же, как сейчас, в комнате идет обыск. Так же, как сейчас. Так же, как сейчас. Так же? Нет, не так... Вспомнил, вспомнил! Не было тишины! В комнате был шум: с соседкой-понятой громко разговаривала дворничиха; другая соседка -- тоже понятая -- часто и шумно вздыхала: "Надо же, надо же!.." Пожилой следователь беседовал с оперуполномоченным... Вот, вот что он пытался вспомнить! Во время обыска были люди, много людей, и перед обыском следователь дал ему прочитать бумагу, в которой было ясно написано, почему, за какие грехи производится обыск. А сейчас? Понятых нет, и следователя нет, и бумаги никакой! И еще -- он вспомнил это четко -- был бланк протокола обыска. Бланк! Бланк, а не бумага, отпечатанная на машинке. Нет, тут что-то не так! Он прокашлялся, хрипло спросил: -- Позвольте узнать, молодой человек, за что у меня делают обыск? -- А то вы сами не знаете! Нечего прикидываться. -- Да я и верно не знаю. Вы уж мне скажите -- это по закону полагается! -- Ишь ты, законник! Не мешай работать. Про закон вспомнил. Ты лучше припомни, где ворованные часовые детали лежат! -- Опять же без понятых ищете, гражданин. Непорядок... -- Понятых? Что ж, давай соседей позовем. Я же для тебя, дурака, старался. От соседей стыда потом не оберешься! -- Ничего, стыд не дым, а вы уж мне свой документик-то покажите, уважаемый начальник. А то искать ищете, а кто ищет -- неизвестно. -- Сколько раз тебе повторять, из ОБХСС я. И нечего тебе о моих документах думать, о себе лучше подумай! "Жулик, точно жулик. И в какой момент подгадал! Сволочь. Это Хромого номера! -- Старика захлестнула волна острой ненависти к проходимцу. -- Хотел воспользоваться растерянностью, ограбить, отнять кровное..." -- Ладно, -- твердо сказал Коржаев, -- хватит комедию-то ломать! Давай документ, или я сейчас милицию позову! -- Ты что, дед, с ума сошел? Или ты милиции что-нибудь про часики рассказать хочешь? -- сказал "очкарик" и шагнул к Коржаеву. -- Стой, жулик! -- обезумев от ярости, захрипел старик. -- Я сейчас людей, соседей позову. Я тебе, негодяй, покажу, как честных людей грабить! Сознание своей правоты перед законом по сравнению с этим проходимцем опьянило Коржаева. Теперь он уже был твердо уверен, что это штучки Хромого. Лихорадочно выкрикивая угрозы, он пошел навстречу грабителю... -- Стоп! -- неожиданно спокойно и негромко сказал тот. -- Вот мой документ. Он сунул руку во внутренний карман пиджака, резко вынул ее, и боль, оглушительная, палящая, ударила в глаза Порфирию Викентьевичу, в переносицу, отдалась в затылке, перевернула весь его мир и куда-то ушла, забрав с собой и незнакомца, и комнату, и все мысли и заботы... СВОДКА о происшествиях по городу за 22 июня 196* года П. I. Убийство В квартире 112 дома No 77 по улице Чижикова в 7 часов 20 минут соседями обнаружен труп гр. Коржаева Порфирия Викентьевича, 1898 года рождения. На место происшествия выезжали опергруппа дежурного по городу и судебно-медицинский эксперт. Установлено, что смерть гражданина Коржаева наступила в результате сильного удара тяжелым предметом в область переносицы. Денег и ценностей не обнаружено. Сохранность имущества Коржаева проверяется через его соседей и знакомых. С места происшествия изъяты: 1) Настольные часы со свежим пальцевым отпечатком, отличающимся по типу папиллярных узоров от пальцевого отпечатка Коржаева. 2) Зашифрованное письмо, адресованное гражданину Мосину Ю. в Москву. По заявлению соседки потерпевшего -- Осовец О. А. -- в 23 часа 30 минут у него находился посетитель, мужчина, голос которого она слышала. Приметы посетителя неизвестны. По факту убийства Коржаева возбуждено уголовное дело, следствием принимаются срочные меры к розыску убийцы... Самое дорогое "...Я, капитан милиции Приходько, допросил в качестве свидетеля гражданку Осовец Ольгу Андреевну, которая по существу поставленных перед ней вопросов показала следующее: "С покойным Коржаевым я проживала в одной квартире. Поскольку он был одиноким, договариваться о его похоронах по просьбе остальных соседей поехала я. Я приехала на Новое кладбище, где в прошлом году Коржаев похоронил свою жену. С комендантом кладбища я договорилась о том, чтобы Коржаева похоронили рядом с могилой его жены, в той же ограде. Потом я с рабочими пришла к этой ограде. На могиле стояло небольшое надгробие с портретом покойной и табличкой: "Здесь я оставил самое дорогое в жизни. Незабвенной Анне". Когда рабочие снимали надгробие, они отодвинули каменный цветничок, а под ним оказался железный ящик серого цвета. Рабочие открыли ящик и нашли в нем целый клад: много советских и иностранных денег, золотые монеты, бриллианты. Потом приехали работники милиции, составили об этом протокол, и мы все в нем расписались..." В Управление милиции гор. Одессы тов. Приходько С. В. На Ваш запрос Управление гострудсберкасс и кредита сообщает, что Коржаевым П. В. в московских сберкассах сделаны вклады по четырем лицевым счетам на общую сумму 7888 рублей. В Управление милиции гор. Одессы СПРАВКА На Ваш запрос Центральная справочная картотека сообщает: Коржаев Порфирий Викентьевич, 1898 г. р., уроженец гор. Ростова, судим: 1) В 1935 г. -- Магаданским горсудом за скупку самородного золота. 2) В 1954 г. -- Мосгорсудом за спекуляцию часовой фурнитурой... ПРИКАЗ No803 24 июня 196* г. 22.6.6* г. неизвестным преступником убит в своей квартире Коржаев Порфирий Викентьевич, 1898 года рождения. Коржаев, ранее неоднократно судимый, располагал крупными валютными ценностями и значительными денежными средствами. У него обнаружены похищенные часовые детали московского производства и зашифрованное письмо в Москву. Для выявления преступных связей Коржаева и работы по установлению его убийцы командировать в гор. Москву старшего инспектора капитана милиции Приходько С. В. Срок командировки -- двадцать дней. Зам. начальника управления Горчаков  * ЧАСТЬ II. Земные тяготения *  Крот Он сидел возле иллюминатора и боялся закрывать глаза. Как только он опускал веки, перед ним всплывало лицо убитого старика, и все, что было в его жизни раньше, сейчас, как только он закрывал глаза и видел убитого старика, казалось ему маленьким, далеким и пустячным. И он понимал, что все, случившееся в Одессе сломало тот ритм, которым он жил все свои тридцать лет. Он понимал, что, лишив старика жизни, он навсегда лишил себя покоя. "Стоп... -- остановил он себя на этой мысли. -- Теперь или я -- всех, или все -- меня. Об этом стоп. Хватит. Иначе свихнусь". Он заглянул в иллюминатор, посмотрел на землю и заставил себя думать о чем угодно, только не о том, что было. "...Смешно будет, если весь этот ИЛ вдруг загремит на землю. Вот шум бы поднялся! Всю самолетную службу в уголовку затаскают. И за меня будут тоже отвечать. Как за всех остальных. А если бы мне кто-то просто так дал по черепу и доставил им мой молодой труп? Наверное, медаль получил бы? За охрану какого-то там порядка. Образцового, что ли? Или общественного? Только этот номер не пройдет. Лучше я сам вперед дам кому-нибудь по черепу... И с милицией больше не играю. Я теперь Хромого за горло возьму. Пусть он сейчас крутит шариками -- я свое сделал. Мне надо отлеживаться на дне. Тихо-тихо. Я свое сделал. Все. А долю у него вырву. Теперь мне нужны деньги. Много денег, или заметет меня уголовка как миленького. А с деньгами прожить можно. С деньгами я их всех имел в виду. Уеду куда-нибудь в Сибирь, годика на три, пока все не засохнет, а там всплывем. Сибирь, она большая! Ищите мальчика! И поживем еще, Генка, поживем! Или в Самарканд поеду. Теплый город, круглый год можно кишмиш с урюком трескать. Лизку с собой возьму. А впрочем, какого черта за собой хвост таскать? Она же дура. Не по подлости, так по глупости запродаст. Так что, уважаемая невеста, Елизавета Алексеевна, придется вам остаться соломенной вдовой!.." На табло загорелись слова: "Не курить", "Пристегнитесь к креслу ремнями!" Из пилотской кабины вышел летчик и, поглядывая по рядам, не спеша пошел в хвостовой отсек. И сразу же в груди резиновым мячом прыгнул страх, ударил под ложечку, в сердце, застрял в горле. "Радировали из Одессы пилотам на самолет. Сообщили об убийстве старика. Тут взять хотят. Ну, это еще посмотрим..." Выворачивая шею, Крот повернулся лицом к иллюминатору. Внизу бежали смехотворно маленькие машины по серым жилам дорог. От напряжения ему казалось, что с затылка, со спины сняли кожу и он может одними оголенными нервами видеть и чувствовать все, что происходит позади. А там ничего не происходило. Снова щелкнула дверь, раздался смех, и краем глаза он увидел, что летчик, поддерживая стюардессу под руку, вернулся в свою кабину. Крот выпрямился в кресле, устало закрыл глаза. Нет, так он долго не выдержит. Инсульт будет. Или инфаркт? А вообще-то один черт! Не в этом дело. Так он сорвется. У самого финиша... Крот видел, как к борту подкатили трап, с шумом открылась дверь и пассажиры, расталкивая друг друга, устремились к выходу. Крот не спешил. Спешить теперь вообще было некуда. Некуда и опасно. Этого не может быть, чтобы проклятая уголовка его перехитрила. Если он проиграет эту партию, то все. Хоть и в перчатках "шарил" комнату Коржаева, но наследить где-то мог. Ведь надел их потом, уже после ЭТОГО, на всякий случай. А если где-то пальчики все-таки оставил -- тогда можно писать завещание. От дактилоскопии не открутишься, а за "мокрое" дело -- вышка. Это как пить дать. Крот внимательно осмотрел через иллюминатор поле. Нет, вроде бы никого. Пассажиры, носильщики. В салон заглянула стюардесса, длинная, гибкая, плавно очерченная форменным мундирчиком, чем-то похожая на гоночную лодку. Крот прикрыл глаза, делая вид, что задремал. -- Гражданин, просыпайтесь! Москва... Он провел ладонью по лицу, хрустяще потянулся всем своим мускулистым телом. -- Спасибо. Уютно спать в самолете. Кстати, вам никто не говорил, что вы похожи на Лючию Бозе? Девушка усмехнулась: -- А что, действительно похожа? Крот подумал: "Взять бы ее сейчас с собой в кабак, выпить, поесть шампиньончиков, привести домой, оставить ночевать. У нее потрясающе длинные ноги. А утром бросить ей небрежно трешку и сказать: "Пошла отсюда..." Сказал: -- Сходство поразительное. У меня глаз профессиональный, в кино не первый год. Может быть, вы мне подскажете, как вам позвонить вечерком? Мы бы очень мило отдохнули... Она мягко засмеялась, видно было, что не хочет его обидеть. -- Благодарю вас, но я давно замужем... Крот снова взглянул в иллюминатор. Около самолета уже никого не было. Он встал и сухо спросил: -- Ну и что? Стюардесса пожала плечами. Крот еще раз оценивающе осмотрел ее. "Хорошая баба, но, видно, дура. Черт с ней!" И лениво бросил через плечо: -- Дело хозяйское... Прежде чем ехать в город, он решил здесь же, в аэропорту, зайти в кафе и не спеша все обдумать. Занял пустой столик в углу у стены, заказал коньяку, сигарет, кофе. Официантка пошла выполнять заказ. И, глядя ей вслед, Крот подумал: здесь ему сидеть не стоит, это ошибка. "Если старого хрыча уже хватились, могут перекрыть вокзалы и аэропорты. Надо подрывать отсюда..." Официантки не было видно. Он встал и почувствовал мелкую противную дрожь в коленях и зияющую пустоту под сердцем. Стараясь идти медленнее, Крот прошел между столиками, сокращая расстояние к выходу, и как он ни твердил себе шепотом: "Тише! Шагом! Стой!" -- ноги не слушались его, и у дверей он почти бежал. Невероятным усилием воли остановил себя уже в огромном длинном вестибюле, вышел на площадь. Смеркалось. Непрерывно подъезжали и уезжали такси, люди суетились с детишками, цветами и чемоданами. И каждый из этих людей мог оказаться сыщиком. Они источали опасность, потому что их было слишком много, и каждый мог вдруг подойти и сказать: "Вы арестованы!" Они все были опасны, и Крот был против них всех. И это будет всегда, пока... Крот не стал додумывать, сел в подъехавшее такси и хрипло выдохнул: "В Москву..." Крот остановил такси за квартал до Лизкиного дома. Он шел вразвалочку, не спеша, останавливался прикурить у встречных и быстро оборачивался. Нет, вроде бы никого на хвосте не тащил. И все-таки вошел не в Лизкин подъезд, а в соседний. Поднялся в лифте на шестой этаж, перешел по чердачной площадке в следующее крыло и спустился на четвертый. К двери подошел неслышно, опираясь на пятку и мягко перекатывая ступню на носок. На лестнице было тихо. Он припал ухом и ладонями к двери, как будто обнимая ее. Из глубины квартиры раздавались тихая музыка и шум воды в ванной или на кухне. Похоже, что до засады еще далеко. Нервы проклятые! Он открыл дверь своим ключом. В коридоре снял плащ, повесил его и так же бесшумно вошел в кухню. Лизка стояла у плиты и в такт радиоприемнику подпевала: "Ах, капель, ах, капель... Ты как солнечный зайчик..." Крот оперся плечом о косяк и смотрел ей в спину. Волосы на ее шее скручивались в кольца, и Лизка любила, когда он наматывал эти прядки на свои пальцы. Крот стоял за ее спиной в двух метрах, и она не слышала его. Он с удовольствием и испугом подумал о том, что начал приобретать навыки зверя. Крот нагнулся и ударил ее легонько ребром ладони под коленки. Захлебнувшись криком, Лизка упала к нему на руки. -- Дурак ты, Генка! Ну, что за шутки? У меня мог быть разрыв сердца! Потом притянула к себе его красивую крупную голову и стала жадно целовать пересохшие губы... Уже под утро ему приснился сон, когда-то пережитый им наяву и от этого становившийся в вялом дремлющем сознании еще более страшным. ...Мороз. Страшный, ломающий, гудящий. Не меньше сорока. Свет прожекторов над зоной, вспыхивающий голубым пламенем иней. Он уже почти пересек "мертвую полосу" -- бесконечное поле за проволокой -- и рядом тайга. Ну, еще немного, еще сто метров... Глухо поплыл в стылой морозной тишине надсадный вой сирены над колонией -- побег! Побег! Прожектор обшаривает поле. И Кроту кажется, что его свистящее дыхание заглушает вой сирены и гул ветра, и конвой возьмет его не на след, не на запах, а на этот жуткий, разрывающий легкие свист. А луч прожектора ползет за ним, как щупальце спрута. И берет его. Крот бежит по узкой световой дорожке, проложенной ему прожектором, и ждет пулю меж лопаток... Ужас так раздавил, что даже нет сил шарахнуться в сторону. Все равно бесполезно, сейчас конвойный вложит ему в спину всю обойму. Даже две обоймы. Его удивляет, что он думает об этом и что конвой не стреляет. Хотя за ним уже бегут. Потом раздается выстрел -- один, другой. Но свиста пуль не слышно, и Крот понимает, что это предупредительные, вверх. Он бежит еще быстрее, ударяя себя кулаками по каменеющему лицу, навстречу тайге, навстречу придуманной свободе, навстречу вечному страху. И убегает... Он хрипел и кричал со сна, слезы лились по лицу, глаза вылезали из орбит, и испуганная Лизка колотила его ладонями по щекам, чтобы он пришел в себя. Потом он отдышался, размазывая кулаками слезы, уткнулся лицом в теплую мягкую Лизкину грудь и, чувствуя под прокушенной саднящей губой ее тонкую кожу, еле слышно сказал: -- Все. Остался последний шанс. Или я -- всех, или все -- меня... Кто не может танцевать в балете? Поезд уже почти затормозил, и вагоны медленно, по одному, втягивались в огромный, просвеченный солнцем дебаркадер Киевского вокзала. "Как патроны в обойму", -- подумал Приходько и спрыгнул на платформу. -- Сережка! Сережка! Черт глухой! -- услышал он за спиной. Обернулся -- перед ним стоял бывший университетский сокурсник Стас Тихонов. -- Стас! Я ж тебя сто лет не видел! -- и ударил его по плечу. А тот его -- в брюхо. Оба -- по спинам. Потом обнялись. -- Стасик! Вот так совпадение! Если бы не эта случайность, еще десять лет могли не увидеться! -- Знаешь ли, старик, случайность не более, чем непознанная необходимость. -- Да ну тебя, философ несчастный! Ты-то что тут делаешь? -- Будете смеяться, сэр, -- встречаю одного старого знакомого из Одессы, -- Тихонов заглянул в телеграмму. -- А прибыть он должен именно этим трансконтинентальным экспрессом. -- Забавно. Может быть, знаю -- кто? -- Не исключено. -- Тихонов наклонился к уху Сергея и сказал испуганным шепотом: -- Старшего инспектора ОБХСС капитана Приходько. -- Ты?! -- Я. Разрешите представиться, товарищ капитан: старший инспектор московской милиции Тихонов. А теперь извольте-ка поступить в мое распоряжение... На Петровке, 38, в кабинете у Тихонова, Приходько, отодвинув от себя пепельницу, откашлялся и закончил: -- Таким образом, мы имеем два кирпича той печки, от которой, мне кажется, надо танцевать: адрес Мосина-Джаги, которому Коржаев написал письмо. И аксы, изъятые у Коржаева. Тихонов дописал что-то в своем блокноте. -- Интересное совпадение, -- сказал он, щурясь от сигаретного дыма. -- На днях мы возбудили одно уголовное дело. И я о нем сразу подумал, когда ты сказал про аксы. С часового завода дерзко похитили большую партию корпусов для часов марки "Столица". Сработало жулье довольно чисто: по существу, никаких следов они не оставили. И корпуса и аксы -- одной модели. Когда мы беседовали с людьми на заводе, выяснилось, что и раньше пропадали мелкие детали к "Столице", но значения этому как-то не придавали. -- Совпадение-то интересное, -- флегматично улыбнулся Приходько. -- Только скорее всего оно случайное. -- Не скажи. Случайность, как мы с тобой уже выяснили на вокзале, -- просто непознанная необходимость. Ты ведь знаешь, что в хищениях всегда есть свои скрытые закономерности... -- Тихонов поднялся и подошел к большому коричневому сейфу в углу кабинета. -- Точно, -- скучным голосом сказал Приходько. -- Жулики обычно тащат детали к ходовым маркам часов. Их потом сбыть легче. Есть такая закономерность. А тут -- "Столица". Ее еще и в продаже-то не видели. Опять же -- украли корпуса, которые вообще из строя редко выходят, значит, и спросом они не пользуются. "Закономерности..." -- "Наука сокращает нам опыт жизни быстротекущей", -- сказал Тихонов, открывая дверцу сейфа и бегло просматривая какие-то папки. -- Не спешите с выводами, капитан, я вам кое-что поведаю. Приходько закурил сигарету, струей дыма погасил пламя спички, откинулся на стуле. -- Отставить выводы. И чего?.. Тихонов взглянул на него, усмехнулся. -- А вот чего. Года три назад с часового завода и из ремонтных мастерских стали пропадать корпуса, платины[1], стекла. Дальше пошли мелкие, в том числе и совсем недефицитные детали. Помню, нас это очень удивляло. А потом в скупки и на рынки хлынул поток беспаспортных часов. Тогда-то все и объяснилось: часы расхищались с завода по частям. Жулики их собирали и выбрасывали на рынок по дешевой цене. Им это все равно было выгодно: для них любая цена была выше "себестоимости", а покупали часы быстро. -- И ты думаешь, здесь такая же история? Тогда было бы непростительно дать им развернуться, -- покачал головой Сергей. -- Вот поэтому вместе с первоначальными версиями надо будет отработать и эту. -- Тихонов достал из сейфа тоненькую папку. Четким почерком на обложке было выведено: "Дело No 1831 по факту хищения часовых деталей". Тихонов сел за стол, раскрыл папку. -- Давай-ка подведем баланс. Значит, что мы имеем на сегодняшний день? Во-первых, иногородний владелец аксов Коржаев. Почуяв опасность, он срочно сигнализирует Джаге. Просит особо предупредить Хромого. Личность Джаги мы выявим без труда, благо имеем его адрес. Интуиция мне подсказывает, что Хромой, по-видимому, важная фигура в деле, раз его требуется предупредить отдельно. Не претендуя на роль ясновидца, я могу с большой долей вероятности предположить, что Хромой имеет непосредственное отношение к производству или ремонту часов. Отсюда давай прокладывать каналы: установим личность Джаги и внимательно выявим все его связи; в особенности надо присмотреться к тем, кто уже в балете танцевать не может, -- сиречь к хромым. Тот Хромой, о котором так грубо и бестактно писал Коржаев, скорее всего действительно имеет этот небольшой физический недостаток. Верно? -- Верно, поскольку другими данными о Хромом мы пока не располагаем, -- засмеялся Приходько. -- Придется его искать именно по этому признаку. Я думаю, начнем с того, что присмотримся к хромым на часовых заводах и в мастерских. Изучим личность Джаги... -- Беру на себя любителей поторговать "случайными" вещами около бывшего магазина часовой фурнитуры на Колхозной, -- сказал Тихонов. -- Кроме того, я проверю, нет ли сейчас в районных следотделах чего-нибудь интересного по фурнитуре. Вот, пожалуй; пока все. Балашов -- Это соусированный табак. Поэтому такой тонкий вкус у сигарет... Алла равнодушно покрутила в руках изящную пачку. -- А мне все равно, что твой "Кент", что "Памир". -- Деточка, я бы не хотел, чтобы тебе даже это было все равно. Из таких мелочей, как привычка к хорошим сигаретам, формируется своеобразие женщины. Во всем должно быть свое единство стиля. Ты могла бы не курить вообще, но ежели ты куришь, то в сумочке у тебя должен быть "Кент", "Марльборо", "Пэл-мэл", но никак не "Памир". -- А мне кажется, что все это ерунда. И то и другое -- яд. Еще неизвестно, что хуже. -- Алла чиркнула блестящей зажигалкой и глубоко затянулась. -- Я тебе иногда завидую, а чаще всего жалею, -- Балашов налил из серебряного молочника сливок и аккуратно намазал масло на хлеб. -- Это еще почему? -- Алла подняла бровь. Балашов прислушался, не заглох ли мотор разогревающейся около ворот "Волги". Мотор ровно и глубоко рокотал. -- Ты не способна к проникновению в природу вещей. Когда нечего курить, то и "Памир" -- находка, это верно. Ты вот, например, до двадцати двух лет для извлечения огня пользовалась элементарными спичками фабрики "Маяк", розничная цена 1 копейка. Ты и знать не знала, что существуют зажигалки "Ронсон", одну из которых ты с таким удовольствием крутишь в руках. А ведь за эту зажигалку я отдал Бобу-фарцовщику пятьдесят рублей. Несложный подсчет убеждает нас в том, что за указанную сумму мы могли бы приобрести пять тысяч коробок, в которых лежало бы триста семьдесят пять тысяч спичек... Алла давно знала удивительную способность мужа перемножать в уме любые цифры, но тут невольно улыбнулась. -- Ты напрасно улыбаешься, -- продолжал серьезно Балашов. -- Полагаю, что эта зажигалка не даст и одной трети их тепловой мощности. Но зажигалку я купил и получаю от нее огромное искреннее удовольствие, потому что она красива. И все же это только прелюдия. Зажигалка -- источник моего наслаждения главным образом потому, что я мог себе позволить купить ее. По той же причине я курю "Лорд" за тридцать пять копеек, выпущенный фирмой "Филипп Моррис", а не "Памир" фабрики "Ява" за десять. -- Если тебе нравится тратить деньги, может быть, имеет смысл раздавать их нищим? -- ухмыльнулась Алла. -- Заявление, которое свидетельствует, по крайней мере, о трех вещах: о справедливости моего первоначального обвинения, о твоей политической отсталости и о полном непонимании моих запросов и потребностей. Первое я уже обосновал. Второе: надо читать газеты, и ты узнаешь, что у нас нет нищенства, ибо оно лишено социальной почвы. И третье: я не просто люблю тратить деньги. Я люблю их тратить на себя. И на тебя. Я немало сделал, чтобы развить у тебя настоящий вкус к вещам, но, видимо, мне еще предстоит немало поработать. -- Спрашиваешь еще! Твоя девичья фамилия Макаренко? -- откровенно засмеялась Алла. -- Мадам, не нажимайте на хамство, -- невозмутимо ответил Балашов. -- Ты знаешь, что мой бумажник всегда к твоим услугам. Но я бы хотел, чтобы ты научилась испытывать удовольствие, покупая вещь, не только от нее самой, но и от сознания, что ты это можешь себе позволить. И тогда ты познаешь радость, несравнимую с радостью самого обладания. Алла раздавила в пепельнице окурок, посмотрела в окно и неожиданно сказала: -- Иногда мне кажется, что, лежа со мной в постели, ты именно об этом и думаешь. Балашов засмеялся, обошел стол и поцеловал ее в затылок. Каким-то неуловимым движением она отодвинулась. Но он заметил. Подумал и сказал: -- Не заостряйся. Мы очень нужны друг другу, -- и пошел по лесенке вниз. У Балашова и раньше были машины, но ни одна из них не нравилась ему так, как эта "Волга". Черно-лаковая, мягко закругленная, строгая, как концертный рояль. Семьдесят пять лошадиных сил, спрятанных в компактном моторе, были послушны и злы, как призовой скакун. Балашов нажал на акселератор, и машина, прижимаясь к шоссе, запела низкую, гудящую песню дорог. Ночью шел дождик, асфальт еще не совсем просох, и лучи утреннего солнца так сияли на нем, что дорога казалась откованной из золотых плит. Балашов надел темные очки с зеркальными фильтрами, и за окнами сразу все окрасилось мягкими зеленовато-голубыми тонами. Он взглянул на спидометр -- красный дрожащий язычок стрелки впился в цифру 110. Далеко впереди показался переезд. Балашов перевел ручку на нейтраль и, слушая ласковый сытый шепот мотора, счастливо улыбался. Машина плавно затормозила у опущенного шлагбаума; почти тотчас же с запада донесся утробный рев тепловоза, и через переезд защелкали длинные зеленые коробки вагонов экспресса "Берлин -- Москва". Балашов, прищурясь, смотрел на окна вагонов и думал: "Не исключено, что мой клиент сейчас с таким же безразличным любопытством глазеет через одно из этих окон на меня..." -- и сердце его затопила радость, что он уже бессознательно называет Гастролера своим клиентом. Еще вчер.а дрожали руки, когда он разрывал склейку телеграммы: "Папа выздоровел совсем. Все порядке скоро буду дома Маша". "Маша! Охо-хо! Молодец Крот! Этот парень начинает постигать основы серьезной, хорошо конспирированной работы. Правда, он стал наглеть. Но это все пустяки. Если он однажды где-то перейдет указанную черту, его надо будет просто убрать, и точка. Хотя и жалко. Другого такого не скоро сыщешь себе на подхват. Этот бандюга ничего не боится. Но, с другой стороны, если его сейчас случайно задержат хотя бы из-за какого-нибудь скандала в общественном месте, он прямым ходом схлопочет из-за старого сквалыги высшую меру. Поэтому он теперь у меня в руках, как воск, будет". Шлагбаум уже поднялся, и сзади нетерпеливо засиг налили подъехавшие машины. Балашов усмехнулся: "Успеете, успеете... После меня", -- включил скорость и дал газ. Рабочий день Балашова расписан, как нотный лист. Чтобы в любой момент можно было себе сказать, как дирижер сыгравшемуся оркестру: "Итак, с 17-го пункта до-минор начали!" 9.00 -- Товарищи, на этой оперативке я должен перед вами со всей остротой поставить вопрос: план второго квартала