ого я не знаю. Не ест человеческой пищи. По целым дням пропадает в лесу, потом возвращается. Это типично? - Более-менее, - ведун подтянул подпругу. - Думаешь, она не вернулась бы, если бы ты стал человеком? - Я в этом уверен. Ты же знаешь, как русалки боятся людей. Мало кто видел русалку вблизи. А я и Верена... Эх, зараза. Бывай, Геральт. - Бывай, Нивеллен. Ведун толкнул кобылу пяткой в бок и двинулся к воротам. Чудище плелось рядом. - Геральт! - Слушаю. - Я не так глуп, как ты думаешь. Ты приехал сюда по следам кого-то из купцов, которые были тут в последнее время. Что-то случилось с кем-то из них? - Да. - Последний был три дня назад. С дочерью, не самой красивой, впрочем. Я велел дому закрыть все двери и ставни и не подал признаков жизни. Они покрутились во дворе и уехали. Девушка сорвала одну розу с куста тетушки и приколола к своему платью. Ищи их где-нибудь в другом месте. Но будь осторожен, это скверная местность. Я же говорил тебе, что ночью лес не самое безопасное место. Можно услышать и увидеть нехорошие вещи. - Благодарю, Нивеллен. Буду помнить тебя. Кто знает, может найду кого-нибудь, кто... - Может. А может, и нет. Это моя проблема, Геральт, моя жизнь и моя кара. Я научился переносить это, привык. Если станет хуже, тоже привыкну. А если станет очень плохо, не ищи никого, приезжай сюда и сам сделай дело. По-ведунски. Бывай, Геральт. Нивеллен повернулся и быстро зашагал в сторону особняка. Он уже больше ни разу не обернулся. Местность была безлюдной, дикой, зловеще враждебной. Геральт не вернулся на дорогу перед сумерками, не стал удлинять путь - поехал напрямик, через бор. Ночь он провел на голой вершине высокого холма с мечом на коленях, у маленького костра, в который время от времени подбрасывал пучки аконита. В половине ночи он заметил далеко в долине отблески огня, услышал безумное завывание и пение, а также что-то, что могло быть только криком истязаемой женщины. Он направился туда едва рассвело, но отыскал лишь вытоптанную поляну и обугленные кости в еще теплой золе. Что-то, сидящее в кроне огромного дуба, верещало и шипело. Это мог быть леший, но мог быть и обычный лесной кот. Ведун не стал задерживаться для проверки. Около полудня, когда он поил Плетку у ручейка, кобыла пронзительно заржала и попятилась, скаля зубы и грызя мундштук. Геральт машинально успокоил ее Знаком и в этот момент заметил правильный круг, образуемый выглядывающими из-под мха шляпками красноватых грибков. - Ты становишься настоящей истеричкой, Плетка, - сказал он. - Ведь это же обычный чертов круг. К чему эти сцены? Кобыла фыркнула, повернув к нему голову. Ведун потер лоб, сморщился и задумался. Потом одним прыжком очутился в седле и повернул лошадь, быстро двинувшись обратно, по собственным следам. - Любят меня животные, - пробормотал он. - Извини меня, лошадка. Выходит так, что у тебя больше ума, чем у меня. Кобыла прижимала уши, фыркала, рыла подковами землю, не хотела идти. Геральт не стал успокаивать ее Знаком - соскочил с седла и перебросил вожжи через голову лошади. На спине у него уже не было его старого меча в ножнах из шагреневой кожи - его место занимало теперь сверкающее, красивое оружие с крестообразной гардой и тонкой, хорошо сбалансированной рукоятью, оканчивающейся круглым набалдашником из белого металла. На этот раз ворота не открылись перед ним. Они были открыты, так, как он оставил их, уезжая. Он услышал пение. Он не понимал слов, не мог даже идентифицировать язык, которому они принадлежали. В этом не было необходимости - ведун знал, чувствовал и понимал саму природу, суть этого пения, тихого, пронизывающего, разливающегося по жилам волной тошнотворного обессиливающего ужаса. Пение оборвалось внезапно, и тогда он ее увидел. Она прильнула к спине дельфина в высохшем фонтане, обнимая замшелый камень маленькими руками, такими белыми, что казались прозрачными. Из-под вихря спутанных черных волос блестели, уставившись на него, широко раскрытые глаза цвета антрацита. Геральт приблизился медленно, мягким эластичным шагом, идя полукругом со стороны ограды, рядом с кустом голубых роз. Существо, приклеившееся к спине дельфина, поворачивало вслед ему маленькое личико с выражением неописуемой грусти, полное очарования, создающего впечатление, что все еще слышна песнь, - хотя маленькие бледные губки были стиснуты и из них не исходило ни малейшего звука. Ведун остановился на расстоянии десяти шагов. Меч, потихоньку вытащенный из черных эмалированных ножен, засверкал и засиял над его головой. - Это серебро, - сказал он. - Этот клинок серебряный. Бледное личико не дрогнуло, антрацитовые глаза не изменили выражения. - Ты так сильно напоминаешь русалку, - спокойно продолжал ведун, - что могла ввести в заблуждение любого. Тем более, что ты редкая птичка, черноволосая. Но лошади никогда не ошибаются. Они распознают таких, как ты, инстинктивно и безошибочно. Кто ты? Думаю, муля или альп. Обычный вампир не выжил бы на солнце. Уголки бледных губок дрогнули и слегка приподнялись. - Тебя привлек Нивеллен в своем образе, правда? Сны, о которых он упоминал, вызывала ты. Догадываюсь, что это были за сны, и сочувствую ему. Создание не шевельнулось. - Ты любишь птиц, - продолжал ведун. - Но это не мешает тебе перегрызать шей людям обоего пола, а? Воистину, ты и Нивеллен. Прекрасная вышла бы из вас пара, чудовище и вампирка, властители лесного замка. Ты, вечно жаждущая крови, и он, твой защитник, убийца по зову, слепое орудие. Но сначала он должен был стать настоящим чудовищем, а не человеком в маске чудовища. Большие черные глаза сузились. - Что с ним, черноволосая? Ты пела, а значит, пила кровь. Применила последнее средство, то есть тебе не удалось поработить его разум. Я прав? Черная головка легонечко кивнула, почти незаметно, а уголки губ приподнялись еще выше. Маленькое личико приобрело жуткое выражение. - Теперь ты, вероятно, считаешь себя хозяйкой этого замка? Кивок, на этот раз более заметный. - Ты муля? Медленное отрицательное движение головой. Шипение, раздавшееся вслед за этим, могли издать только бледные, кошмарно улыбающиеся губы, хотя ведун не заметил, чтобы они двигались. - Альп? Отрицание. Ведун отступил, крепче сжал рукоять меча. - Значит, ты... Уголки губ начали подниматься выше, все выше, губы раскрылись... - Брукса! - крикнул ведун, бросаясь к фонтану. Из-под бледных губ блеснули белые остроконечные клыки. Вампирка вскочила, изогнула спину, как пантера, и испустила вопль. Волна звука ударила по ведуну, как таран, лишая дыхания, сокрушая ребра, пронзая уши и мозг иглами боли. Отлетая назад, он еще успел скрестить кисти обеих рук в Знаке Гелиотропа. Колдовство в значительной мере уменьшило силу, с которой он врезался спиной в ограду, но и так у него потемнело в глазах, а остаток воздуха вырвался из легких вместе со стоном. На спине дельфина, в каменном кругу высохшего фонтана, на месте, где еще минуту назад сидела филигранная девушка в белом платье, распластывал поблескивающее тело огромный черный нетопырь, раскрывая длинную пасть, наполненную белизной иглообразных зубов. Грязноватые крылья развернулись, бесшумно замахали, и чудовище ринулось на ведуна, как снаряд, выпущенный из метательной машины. Геральт, чувствуя на губах железистый привкус крови, выкрикнул заклятье, выбрасывая перед собой руку с пальцами, раскрытыми Знаком Квен. Нетопырь, шипя, резко свернул, хихикая, взметнулся вверх и тотчас снова спикировал вертикально вниз, прямо на шею ведуна. Геральт отскочил в сторону и рубанул мечом, не попав в цель. Нетопырь медленно, грациозно, поджав одно крыло, повернул, облетел его и снова атаковал, раскрыв огромный зубастый рот. Геральт ждал, держа меч в обеих руках и направив его в сторону чудовища. В последний момент он прыгнул, но не в сторону, а вперед, рубанув наотмашь, так что воздух загудел. Он промахнулся. Это было так неожиданно, что он вышел из ритма и на долю секунды запоздал с уклоном. Почувствовал, как когти разрывают ему щеку, а бархатное влажное крыло хлещет по шее. Он сложился, перенес тяжесть тела на правую ногу и, резко размахнувшись, ударил мечом назад, снова не попав по фантастически увертливому чудищу. Нетопырь взмахнул крыльями, поднялся и полетел в сторону фонтана. В тот миг, когда кривые когти заскрежетали по камню облицовки, уродливый слюнявый рот уже размазывался, изменялся, исчезал, хотя появляющиеся на его месте бледные губки по-прежнему не скрывали убийственных клыков. Брукса пронзительно завыла, модулируя свой голос в ужасающий напев, вытаращила на ведуна переполненные ненавистью глаза и снова испустила вопль. Удар волны был таким мощным, что преодолел Знак. Перед глазами Геральта закружились черные и красные круги, в висках и темени застучало. Сквозь боль, сверлившую уши, он стал слышать голоса, причитания и стоны, звуки флейты и гобоя, шум вихря. Кожа на его лице мертвела и зябла. Он упал на одно колено и потряс головой. Черный нетопырь бесшумно плыл к нему, на лету раскрывая зубастые челюсти, Геральт, хотя и ошеломленный волной крика, среагировал инстинктивно. Он вскочил с земли, молниеносно приспосабливая темп движений к скорости полета чудища, сделал три шага вперед, уклон и полуоборот, а затем нанес быстрый, как мысль, удар двумя руками. Клинок не встретил сопротивления. Почти не встретил. Он услышал вопль, но на сей раз это был вопль боли, вызванной прикосновением серебра. Брукса, воя, метаморфизировала на спине дельфина. На белом платье, чуть повыше левой груди, виднелось красное пятно под порезом не длиннее мизинца. Ведун скрежетнул зубами - удар, который должен был располовинить бестию, оказался царапиной. - Кричи, вампирка, - проворчал он, обтирая кровь со щеки. - Вьюрись, потеряй силы. И тогда я срублю твою красивую головку. - ТЫ. ОСЛАБНЕШЬ ПЕРВЫЙ. КОЛДУН. УБЬЮ. Губы бруксы не шевельнулись, но ведун слышал слова ясно, они раздавались в его мозгу, взрываясь, глухо звеня, с отзвуком, словно из-под воды. - Посмотрим, - процедил он, идя, пригнувшись, к фонтану. - УБЬЮ. УБЬЮ. УБЬЮ. - Посмотрим. - Верена! Нивеллен, с опущенной головой, обеими руками вцепившийся в косяк, вывалился из двери особняка. Шаткой походкой он направился в сторону фонтана, неуверенно махая лапами. Воротник его кафтана был запятнан кровью. - Верена! Голова бруксы дернулась в его направлении. Геральт, подняв меч для удара, прыгнул к ней, но реакции вампирки были значительно быстрее. Резкий вопль - и очередная волна сбила ведуна с ног. Он рухнул навзничь и заскользил на спине по гравию аллейки. Брукса изогнулась, напряглась для прыжка, клыки в ее рту заблестели, как разбойничьи кинжалы. Нивеллен, растопырив лапы, как медведь, попытался схватить ее, но она крикнула прямо ему в пасть, отбросив на несколько саженей назад, на деревянные леса под оградой, которые с громким треском сломались, похоронив его под кучей древесины. Геральт уже был на ногах, он бежал полукругом, огибая двор, стараясь отвлечь внимание бруксы от Нивеллена. Вампирка, хлопая белым платьем, неслась прямо на него, легко, как мотылек, едва касаясь земли. Она уже не кричала, не пыталась перевоплощаться. Ведун знал, что она утомлена. Но знал также и то, что, даже утомленная, она смертельно опасна. За спиной Геральта Нивеллен ревел, грохоча досками. Геральт отскочил влево, окружил себя коротким, дезориентирующим вращательным движением меча. Брукса двигалась к нему - черно-белая, растрепанная, страшная. Он недооценил ее - она испустила вопль на бегу. Он не успел сложить Знак, полетел назад, врезался спиной в ограду, боль в позвоночнике запульсировала до самых кончиков пальцев, парализовала руки, подкосила ноги. Он упал на колени. Брукса, мелодично воя, бросилась к нему. - Верена! - взревел Нивеллен. Она обернулась. И тогда Нивеллен с размаха вонзил ей между грудей острый конец сломанной трехметровой жерди. Она не вскрикнула. Только вздохнула. Ведун, услышав этот вздох, задрожал. Они стояли - Нивеллен на широко расставленных ногах, держа жердь обеими руками, заблокировав ее конец под мышкой. Брукса, как белая бабочка на булавке, повисла на другом конце шеста, тоже сжимая его обеими руками. Вампирка душераздирающе вздохнула и вдруг сильно нажала на кол. Геральт увидел, как на ее спине, на белом платье, расцветает красное пятно, из которого в фонтане крови вылезает, отвратительно и неподобающе, обломанный конец. Нивеллен вскрикнул, сделал шаг назад, потом второй, потом стал быстро пятиться, но не отпускал шест, волоча за собой пробитую бруксу. Еще шаг, и он уперся спиной в стену особняка. Конец жерди, который он держал под мышкой, заскрежетал по стене. Брукса медленно, как бы ласкающе, продвинула маленькие ладони вдоль шеста, вытянула руки на всю длину, крепко ухватилась за жердь и снова нажала на нее. Уже более метра окровавленной древесины торчало из ее спины. Глаза ее были широко раскрыты, голова откинута назад. Ее вздохи стали чаще, ритмичнее, переходя в хрипенье. Геральт встал, но, захваченный этой картиной, по-прежнему не мог решиться на какое-либо действие. Он услышал слова, глухо звучащие внутри черепа, как под сводом холодного и мокрого подвала: - МОЙ. ИЛИ НИЧЕЙ. ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. ЛЮБЛЮ. Очередной, ужасный, вибрирующий, давящийся кровью вздох. Брукса дернулась, продвинулась вдоль жерди дальше, протянула руки. Нивеллен отчаянно взревел, не отпуская шеста, силился отодвинуть от себя вампирку как можно дальше. Напрасно. Она продвинулась вперед еще больше и схватила его за голову. Он взвыл еще пронзительнее, замотал косматой головой. Брукса снова продвинулась на жерди и приблизила голову к горлу Нивеллена. Клыки блеснули ослепительной белизной. Геральт прыгнул. Прыгнул, как безвольная замедленная пружина. Каждое движение, каждый шаг, который надлежало сделать, был его естеством, был отработан, неотвратим, автоматичен и смертельно выверен. Три быстрых шага. Третий, как сотни таких же шагов прежде, заканчивается на левую ногу, крепким решительным упором. Поворот туловища, сильный, размашистый удар. Он увидел ее глаза. Ничто уже не могло измениться. Ничто. Он крикнул, чтобы заглушить слово, которое она повторяла. Ничто не могло. Он рубил. Он ударил уверенно, как сотни раз перед этим, и тотчас, продолжая ритм движения, сделал четвертый шаг и полуоборот. Клинок, в конце полуоборота уже свободный, двигался за ним, блестя, влача за собой веерок красных капелек. Черные как смоль волосы заколыхались, развеваясь, плыли в воздухе, плыли, плыли, плыли... Голова упала на гравий. Чудовищ становится все меньше? А я? Кто я такой? Кто кричит? Птицы? Женщина в полушубке и голубом платье? Роза из Назаира? Как тихо! Как пусто. Какая опустошенность. Во мне. Нивеллен, свернувшийся клубком, сотрясаемый спазмами и дрожью, лежал под стеной особняка, в крапиве, обхватив голову руками. - Вставай, - произнес ведун. Молодой, красивый, могучего телосложения мужчина с бледной кожей, лежащий под стеной, поднял голову и осмотрелся вокруг. Взгляд у него был безумный. Он протер глаза костяшками пальцев. Посмотрел на свои руки. Ощупал лицо. Тихо охнул, вложил палец в рот и долго водил им по деснам. Снова схватился за лицо и снова охнул, коснувшись четырех кровавых распухших полос на щеке. Он всхлипнул, потом рассмеялся. - Геральт! Как это! Как это... Геральт! - Вставай, Нивеллен. Вставай и пошли. Во вьюках у меня есть лекарство, оно необходимо нам обоим. - У меня уже нет... Нет? Геральт? Как это? Ведун помог ему встать, стараясь не смотреть на маленькие, такие белые, до прозрачности, руки, стиснутые на жерди, воткнутой между маленькими грудями, облепленными мокрой красной тканью. Нивеллен снова охнул. - Верена... - Не смотри. Идем. Они пошли через двор, мимо куста голубых роз, поддерживая друг друга. Нивеллен беспрестанно ощупывал себе лицо свободной рукой. - Невероятно, Геральт. Через столько лет? Как это возможно? - В каждой сказке есть доля правды, - тихо сказал ведун. - Любовь и кровь. У обоих могучая сила. Маги и ученые ломают себе над этим головы много лет, но ни к чему не пришли, кроме того, что... - Что именно, Геральт? - Любовь должна быть истинной.