ит столько, сколько в Диллингене фунт вяленого лосося... - А фураж? - Талер за мерку овса. - Сколько-сколько? - взорвался краснолюд. - Сколько? - Сколь-сколь, - буркнула Мильва. - Лошадей спроси, сколь. Падут, если заставим траву щипать! Впрочем, здесь и травы-то нет. Против очевидных фактов не попрешь. Не помогла и бурная торговля с владельцем овса. Парень отобрал у Лютика остатки денег, получил несколько ругательств от Золтана, впрочем, нисколько не обидевшись. А кони охотно сунули морды в мешки с кормом. - Чертовы обдиралы! - верещал краснолюд, разряжая злость ударами палки по колесам телег, мимо которых проходил. - Как они еще дышать позволяют задарма, не требуют полгрошика за вдох. Или пятак за... кучу! - Высшие физиологические потребности, - вполне серьезно заметил Регис, - таксированы соответственно. Видите натянутую на жерди палатку? И мужика, что стоит рядом? Он торгует прелестями собственной дочери. Цена - договорная. Я только что видел, как он принял курицу. - Хреновое же у вас будущее, люди, - угрюмо бросил Золтан Хивай. - Каждое разумное творение на этом свете, попав в беду, нужду и несчастье, присоединяется к собратьям, потому что вместе легче переждать худое время. Один другому помогает. А у вас, людей, каждый только и знает, как бы на чужой беде нажиться. В голод пищей не поделится, пожирает тех, кто послабее. Такое поведение объяснимо у волков, ибо дает выжить самым здоровым и сильным. Но у разумных рас такая селекция обычно позволяет выжить и командовать другими самым большим подлецам. Выводы и прогнозы сделайте сами. Лютик резко возразил, приведя известные ему примеры еще большей обдираловки и торгашества среди краснолюдов, но Золтан и Персиваль заглушили его, одновременно проиграв на губах протяжные звуки, имитирующие пускание ветров, что у обеих разумных рас выражало пренебрежение к аргументам оппонента. Конец начавшейся было ссоре положило неожиданное появление группы кметов, предводительствуемых уже знакомым по охоте на вампиров стариканом в фетровом колпаке. - Мы касательно Лаптя, - сказал один из кметов. - Не покупаем, - в унисон буркнули краснолюд и гном. - Энто тот, которому башку пробили, - быстро пояснил другой кмет, - мы его женить замышляли. - Не возражаю, - зло сказал Золтан. - Всего ему наилучшего на новом жизненном пути. Желаю здоровья, счастья, успехов в делах и личной жизни. - И множества маленьких Лаптят, - добавил Лютик. - Ну-ну, милсдари, - сказал кмет. - Вам бы все хиханьки да хаханьки, а как нам его таперича женить-то? Ежели он опосля того, как вы ему в умишко долбанули, вовсе дурной стал, дня от ночи не отличает? - Ну, не так уж все паршиво, - буркнула Мильва, глядя в землю. - Мнится мне, ему уж полегчало. Гораздо лучше, чем с самого с ранья. - Не знаю я, какой Лапоть с самого с ранья был, - возразил кмет, - а только видел, как стоял он перед оглоблей, торчком торчавшей, и втолковывал той оглобле, какая она красна девка. Э, чего тут болтать, скажу коротко: гоните штрах за убивство. - Чего-чего? - Кады лыцарь кмета прибьет, должон штрах платить. Так в законе сказано. - Я не рыцарь! - рявкнула Мильва. - Это во-первых, - поддакнул Лютик. - Во-вторых, это был несчастный случай. В-третьих, Лапоть жив, значит, не может быть и речи о штрафе за убийство. Самое большее - о компенсации, то есть возмещении ущерба. А в-четвертых, у нас нет денег. - Тады отдавайте конев. - А ху-ху не хо-хо? - Глаза Мильвы зловеще прищурились. - Да ты, похоже, вконец сбрендил, кметок! Гляди не переусердствуй. - Крррва мать! - заскрежетал Фельдмаршал Дуб. - Вот, прямо в самое суть попала птица, - протяжно сказал Золтан Хивай, похлопывая по засунутому за пояс топорику. - Чтоб вы знали, мужики, у меня тоже не самое лучшее мнение о матерях тех типов, у которых только и мыслей, как заработать, пусть даже на раздолбанной башке сородича. Двигайте отсюда, люди. Если уйдете немедленно, обещаю - гнаться не стану. - Не хочите платить, дык пусть вас вышние власти рассудют. Краснолюд скрипнул зубами и уже потянулся к топорику, но Геральт схватил его за локоть. - Спокойно, Так ты намерен разрешить проблему? Укокошить их? - Почему сразу уж - укокошить? Достаточно порядком покалечить. - Хватит, черт побери, - прошипел ведьмак, потом обратился к кмету: - Кто у вас тут вышняя власть, о которой ты говорил? - Староста наш лагерный, Эктор Ляабс, солтыс из пожженной Брэзы. - Ведите к нему. Как-нибудь договоримся. - Он таперича занятый, - сказал кмет. - Суд над чаровницей чинит. Бона, видите, какая тамотки толпишша, возле клена. Ведьму схватили, котора с вомпером в сговоре была. - Снова вампир, - развел руками Лютик. - Слышите? Они опять за свое. Если не могилы раскапывать, так чародеек ловить, соучастниц вампирьих. Люди, а может, вместо того чтобы орать, сеять и урожаи собирать, вам сподручней было б ведьмаками стать? - Вам бы токмо, говорю, шутковать, - сказал кмет. - Да смефуечки-смефуйки разводить! Жрец тута есть, а жрец - он повыше ведьмака будет. Повернее. Жрец сказал, что вомпер завсегда на пару с чаровницей свои дела обделывает. Чаровница призывает упыря и жертвы нему указывает, а всем глаза морочит, чтоб, значит, не видели ничего. - И оказалося, что оно всамделе так и есть, - добавил второй. - Промеж собой ведьму-предательницу вырастили. На своей груде. Но жрец ее чары распознал, и таперича мы ее спалим. - А как же иначе, - проворчал ведьмак. - Ну что, глянем на этот ваш суд. И поговорим со старостой о несчастье, приключившемся с дурным Лаптем. Подумаем о подходящем решении. Правда, Персиваль? Ручаюсь, в одном из твоих карманов отыщется еще какой-нибудь завалящий камушек. Ведите, люди. Процессия двинулась к раскидистому клену, под которым, и верно, черно было от возбужденных людей. Ведьмак, немного поотстав, попытался заговорить с одним из кметов, у которого физиономия казалась более или менее приличной. - Что за чародейка? Действительно занимается магией? - Эх, господин, - буркнул тот. - Не знаю я ничего. Приблудная энто девка, чужая. По-моему, малость умом тронутая. Взрослая, а все с детишками малыми играла, и сама как дите, ее спросишь, а она в ответ ни бе ни ме. Но я ничего не знаю. Навроде все говорят, что она с вомпером того, ну, трахивалась и волшебствовалась. - Все, кроме нее самой, - тихо бросил шедший рядом с ведьмаком Регис. - А когда ее об этом спрашивают, она в ответ ни бе ни ме. Так я думаю. На более детальные рассуждения времени не хватило, потому что они уже подошли к клену. Толпа пропустила их, правда, не без помощи Золтана и его ясеневого дрына. К обрешетке нагруженного мешками воза была привязана девушка лет шестнадцати, руки у нее были широко раскиданы. Девушка едва касалась земли пальцами ног. В тот момент, когда они подошли, с ее худых плеч сдирали рубашку, на что связанная прореагировала вращением глаз и глуповатой смесью хихиканья и плача. Рядом был разожжен костер. Кто-то заботливо раздувал уголья, кто-то другой хватал клещами подковы и аккуратно укладывал их в самый жар. Над толпой носился возбужденный вопль жреца. - Подлая колдунья! Безбожная женщина! Признай истину! Нет, вы только гляньте на нее, люди, упилась какого-то зелья! Взгляните только на нее! У нее на лице так и написано чародейство! Жрец был худ, лицо у него было сухощавое и темное как вяленая рыба. Черная одежда висела на нем, как на жерди. На шее посверкивал священный символ. Геральт не мог разглядеть, какого божества, впрочем, он в этом и не разбирался. Быстро разрастающийся последнее время пантеон мало его интересовал. Однако жрец, несомненно, принадлежал к одной из самых новых религиозных сект. Те, что постарше, занимались более полезными делами, нежели ловлей девушек, распинанием их на обрешетках телег и науськиванием суеверной толпы. - С первых дней истории женщина была и остается сосудом всяческого зла! Орудием Хаоса, соучастницей заговоров против мира и рода человеческого! Женщиной управляет только телесное сладострастие! Потому так охотно она демонам служит, чтоб можно было похоть свою ненасытную и свои натуре противные вожделения ублажать! - Сейчас кое-что узнаем о женщинах, - буркнул Регис. - Это фобия в чистой, клинической форме. Святому мужу, видать, частенько снится vagina dentata. - Могу поспорить, что все гораздо хуже, - проворчал Лютик. - Голову дам на отсечение, он даже наяву не перестает мечтать об обычной, беззубой. И семя ударило ему в голову. - А заплатит за это недоразвитая девушка. - Если не найдется кто-нибудь, - проворчала Мильва, - кто удержит черного дурня. Лютик многозначительно и с надеждой взглянул на ведьмака, но Геральт отвел глаза. - А от чего же, как не от бабского чародейства, все наши теперешние беды? - продолжал выкрикивать жрец. - Кто, как не чаровницы, предал королей на острове Танедд да покушение на короля Редании устроил? Кто, как не эльфская ведьма из Доль Блатанна, насылает на нас белок! Теперь-то видите, до какого зла довело нас цацканье с чародейками! Потакание их мерзопакостным делишкам! Закрывание глаз на их самоуправство, зазнайство, богатства! А кто тому виной? Короли! Зазнавшиеся владыки отреклись от богов, отстранили жрецов, отобрали у них управление и места в советах, а омерзительных чаровниц осыпали почестями и златом! И вот теперь пожинают плоды! - Ага! Так вот где вампир зарыт, - проговорил Лютик. - Ты ошибся, Регис. Тут речь о политике, а не о зубастой вагине. - И о деньгах, - добавил Золтан Хивай. - Воистину, - надрывался жрец, - говорю вам, прежде чем ринуться на борьбу с Нильфгаардом, надобно очистить от этих отвратниц собственный дом! Выжжем каленым железом эту язву! Очистимся огнем! Не позволим жить тем, кои занимаются волшебством! - Не позволим! На костер ее! Привязанная к телеге девушка истерически захохотала, завращала глазами. - Погоди, погоди, не так шибко, - проговорил молчавший до той поры угрюмый кмет огромного роста, вокруг которого собралась группка из нескольких молчаливых мужчин и мрачных женщин. - Пока что мы токмо крики и слышали. Кричать-то кажный сумеет, вон дажить ворона. От вас, благочинный, боле уважения ожидать надо, нежели от вороны. - Да вы никак сомневаетесь в моих словах, староста Ляабс? Словах священнослужителя? - Ни в чем я не сомневаюсь. - Гигант сплюнул на землю и зло поддернул штаны. - Эта девка - сирота и приблуда, никто она для меня. Ежели окажется, что была с вомпером в сговоре, берите ее, кончайте. Но покудова в этом обозе я староста, потудова токмо виновных буду здесь карать. Хотите карать, для начала покажьте довод вины ейной. - И покажу! - крикнул жрец, подавая знак своим челядникам, которые недавно укладывали подковы в огонь. - И покажу! В глаза покажу! Вам, Ляабс, и всем присутствующим! Челядники вынесли из-за телеги и поставили на землю небольшой закопченный котелок с ручкой. - Вот доказательство! - рявкнул жрец, пинком переворачивая котелок. На землю плеснула жидкость, оставив кусочки морковки, ленточки неопределенного растения и несколько маленьких косточек. - Ведьма варила магический декокт! Эликсир, благодаря коему могла по воздуху летать! К своему полюбовнику вомперу, чтобы с ним в греховную связь вступать и дальнейшие преступления замышлять! Знаю я ее чародейские дела и способы, знаю я, из чего этот декокт! Чаровница живьем кота варила! Толпа грозно охнула. - Кошмар, - вздрогнул Лютик. - Сварить живое существо? Было мне жалко девчонку, но далековато она, пожалуй, зашла... - Заткнись, - прошипела Мильва. - Вот оно - доказательство! - верещал жрец, вытаскивая из исходящей паром лужицы косточку. - Вот доказательство неопровержимое! Кошачья кость! - Это птичья кость, - холодно сказал Золтан Хивай, прищуриваясь. - Как мне думается, сойки либо голубя. Девуха немного супа себе сварила, вот и все. - Молчи, недомерок языческий! - взорвался жрец. - Не кощунствуй, ибо боги тебя накажут руками благочестивых людей! Это отвар из кота, утверждаю я! - Из кота! Точно - из кота! - закричали окружавшие жреца кметы. - Был у девки кот! Черный кот был! Все видели, что был! Повсюду с ней лазал! А где он таперича-то, кот энтот! Нету его! Значит, сварила она его! - Сварила! Сварила из него декот! - Верно! Декот чаровница из кота сварила! - Не надыть другого доказательства! В огонь ведьму! А для начала на спытки! Пусть во всем признается! - Крррва мать! - скрежетнул Фельдмаршал Дуб. - Жаль мне того кота, - вдруг громко сказал Персиваль Шуттенбах. - Хороша была зверюга, жирненькая. Шубка будто антрацит, глазки словно два хризоберилла, усики длинненькие, а хвост толстый, как дубина разбойничья! Картинка - не кот! Небось уйму мышей изничтожил! Кметы утихли. - А вы-то откедова знаете, милсдарь гном? - бухнул кто-то. - Откедова вам-то известно, как ейный кот выглядел? Персиваль Шуттенбах высморкался, вытер пальцы о брючину. - А потому, как вон он там на телеге сидит. За вашими спинами. Собравшиеся как по команде обернулись, загудели, уставились на сидящего на узлах кота. А тот, не обращая внимания на всеобщий интерес, задрал заднюю лапу и принялся сосредоточенно вылизывать свой зад. - Вот и видно, - в абсолютной тишине сказал Золтан Хивай, - что ваше неопровержимое доказательство - коту под хвост, благочестивый. Ну, какой еще у вас довод в запасе? Может, кошка? Хорошо б было, мы б свели парочку, расплодили, ни один грызун до амбара на расстояние полета стрелы не подойдет. Несколько кметов хихикнули, несколько других, в том числе староста Эктор Ляабс, открыто захохотали. Жрец покраснел. - Я тебя запомню, паршивец! - крикнул он, тыча пальцем в краснолюда. - Безбожный кобольд! Порождение тьмы! Ты откуда тут взялся? Может, и ты с вампиром вась-вась? Погоди, покараем ведьму, возьмем тебя на допрос! Но сначала над чаровницей суд учиним! Подковы уже поклали в уголья, поглядим, что грешница запоет, когда у нее мерзопакостная шкура зашипит. Ручаюсь, сама в преступном чаровстве признается. Нужно будет другое доказательство, когда признается? - А нужно будет, нужно, - сказал Эктор Ляабс. - Потому как, если вам, благочинный, раскаленные подковы к пяткам приложить, так, уверен, вы признаетесь даже и в греховном с кобылой сожительстве. Тьфу! Вы - божий вроде бы человек, а словно живодер болтаете! - Да, я - божий человек, - взвился жрец, перекрывая усиливающийся шум. - В божественную верую справедливость, кару и отмщение! И в божий суд! Пусть встанет ведьма пред божьим судом... - Прекрасная мысль, - громко прервал ведьмак, выходя из толпы. Жрец смерил его злым взглядом, кметы, перестав шептаться, глядели, раскрыв рты. - Божий суд, - начал Геральт в полной тишине, - это абсолютно верное и совершенно справедливое дело. Ордалии признаны равно светскими судами и имеют свои правила. Правила эти гласят, что в случае обвинения женщины, ребенка, старика либо человека неполноценного перед судом может стать защитник. Я верно говорю, староста Ляабс? Так вот я объявляю себя защитником. Огородите ристалище. Кто уверен в виновности этой девушки и не боится суда божьего, пусть выйдет на бой со мной. - Ха! - воскликнул жрец, все еще не сводя с него глаз. - Не слишком ли хитро, милостивый государь незнакомец? На поединок вызываешь? Сразу видно, что ты резник и рубака! Своему бандитскому мечу хочешь доверить суд божий? - Если вам меч не нравится, благочестивый, - медленно проговорил Золтан Хивай, вставая рядом с Геральтом, - и если этот человек вам не подходит, так, может, я сгожусь? Извольте, пусть обвинитель девки выходит со мной на топоры... - Или со мной на луки. - Мильва, прищурившись, тоже подошла к Геральту. - По одной стреле со ста шагов. - Видите, люди, как быстро умножаются защитники ведьмы? - крикнул жрец, потом обернулся и скривился в мимолетной улыбке. - Ладно, негодники, принимаю на ордалии всю вашу тройку. Да свершится суд божий, да установим вину ведьмы, одночасно и вашу добродетельность проверим. Но не мечом, топором, копьями или стрелами. Говорите, вам известны законы суда божьего? И я их знаю! Вот подковы, покладенные в уголья, раскаленные добела. Испытание огнем! Ну, приспешники чародейства! Кто подкову из огня вынет, поднесет ко мне и следов ожога не поимеет, тот докажет, что ведьма невиновна. Если же суд божий покажет что другое, то и вам смерть, и ей. Я сказал! Недоброжелательное ворчание старосты Ляабса и его группы заглушили восторженные крики большинства собравшихся вокруг жреца, учуявших шикарное развлечение и зрелище. Мильва взглянула на Золтана, Золтан на ведьмака, ведьмак на небо, потом на Мильву. - Ты веришь в богов? - спросил он тихо. - Верю, - буркнула лучница, глядя на угли в костре. - Но не думаю, чтобы им захотелось забивать себе головы горячими подковами. - От костра до этого сукина сына всего три шага, - прошипел сквозь стиснутые зубы Золтан. - Как-нибудь выдержу, работал у горна... Однако молитесь за меня вашим богам... - Минуточку, - положил краснолюду руку на плечо Эмиель Регис. - Подождите молиться. Цирюльник подошел к костру, поклонился жрецу и зрителям, быстро наклонился и сунул руку в раскаленные уголья. Толпа ахнула в одно горло. Золтан выругался. Мильва вцепилась в плечо Геральту. Регис выпрямился, спокойно поглядел на добела раскаленную подкову, которую держал в руке, и не спеша подошел к жрецу. Тот попятился, но уперся в стоящих у него за спиной кметов. - Вы это имели в виду, уважаемый, если не ошибаюсь? - спросил Регис, поднимая подкову. - Испытание огнем? Если да, то я думаю, суд божий свершился и приговор однозначен. Девушка невиновна. Ее защитники невиновны. И я, представьте себе, тоже невиновен. - По... по... покажите руку... - забормотал жрец. - Не обожжена ли... Цирюльник усмехнулся свойственной ему улыбкой, не разжимая губ, потом переложил подкову в левую руку, а правую, совершенно здоровую, показал вначале жрецу, потом, высоко подняв, всем остальным. Толпа зарычала. - Чья это подкова? - спросил Регис. - Пусть хозяин заберет ее. Никто не ответил. - Дьявольские штучки! - вскричал жрец. - Ты сам либо чаровник, либо воплощение дьявола! Регис бросил подкову на землю и повернулся. - Так проведите обряд экзорцизма, - предложил он холодно. - Пожалуйста! Однако суд божий уже свершился. А я слышал, что сомнение в результатах ордалий - ересь. - Сгинь, пропади! - взвизгнул жрец, размахивая перед носом цирюльника амулетом и проделывая другой рукой каббалистические жесты. - Прочь в свою адскую бездну, черт! Да расступится под тобой земля... - Ну, хватит! - зло крикнул Золтан. - Эй, люди! Господин староста Ляабс! Вы намерены и дальше глядеть на это безобразие? Намерены... Голос краснолюда заглушил дикий крик. - Ни-и-ильфгаард! - Конники с запада! Конники! Нильфгаард прет! Спасайся кто может! Лагерь мгновенно охватила паника. Кметы соскакивали с телег, выбегали из шалашей, сталкиваясь и сшибая друг друга с ног. Всеобщий многоголосый рев вознесся к небесам. - Наши лошади! - крикнула Мильва, освобождая вокруг себя место ударами кулаков и пинками. - Наши лошади, ведьмак! За мной! Быстро! - Геральт! - вопил Лютик. - Спаси! Толпа разделилась, раздробилась словно волна прибоя, мгновенно увлекла Мильву за собой. Геральт, удерживая Лютика за воротник, не дал себя прихватить, потому что вовремя вцепился в телегу, к которой была привязана обвиненная в волшебстве девушка. Однако телега вдруг дернулась и двинулась с места, а ведьмак и поэт свалились на землю. Девушка задергала головой и принялась истерически хохотать. По мере того как телега удалялась, смех стихал и терялся среди всеобщего рева. - Затопчут! - визжал лежащий на земле Лютик. - В кашу превратят! Спаситееее! - Кррррва мать! - скрежетал где-то Фельдмаршал Дуб. Геральт поднял голову, выплюнул песок и увидел пресмешную сцену. Ко всеобщей панике не присоединились только четыре особы, из них одна - против своей воли. Это был жрец, которого железной хваткой держал за шею староста Эктор Ляабс. Двое других были Золтан и Персиваль. Гном быстрыми движениями задрал сзади одежду жреца, а вооруженный клещами краснолюд вытащил из огня раскаленную подкову и засунул ее в штаны святого мужа. Освобожденный от объятий Ляабса жрец помчался словно комета с дымящимся хвостом, а его визг утонул в реве толпы. Геральт видел, как староста, гном и краснолюд собрались было поздравить друг друга с удачной ордалией, когда на них накатилась очередная волна мчащейся в панике толпы. Все утонуло в клубах пыли, ведьмак не видел ничего, да и рассматривать было некогда: он был занят Лютиком, которого теперь сбила с ног несшаяся напролом свинья. Когда Геральт наклонился, чтобы поднять поэта, из тарахтящего мимо него воза прямо ему на спину свалилась обрешетка. Тяжесть придавила его к земле, и прежде чем он успел сбросить с себя обрешетку, по ней промчалось не меньше пятнадцати человек. Когда наконец он сумел высвободиться, рядом с грохотом и треском перевернулась другая телега, из которой на ведьмака свалилось три мешка пшеничной муки по цене крона за фунт. Мешки развязались, и мир утонул в белом облаке. - Вставай, Геральт! - кричал трубадур. - Вставай, язви тебя! - Не могу, - простонал ослепленный драгоценной мукой ведьмак, обеими руками хватаясь за прошитое болью колено. - Спасайся сам, Лютик! - Я тебя не оставлю! С западной стороны лагеря доносились ужасные крики, перемешивающиеся со звоном подкованных копыт и ржанием лошадей. Рев и топот неожиданно усилились, на них наложился грохот металла, сталкивающегося с металлом. - Бой! - крикнул поэт. - Они бьются! - Кто? С кем? - Геральт резкими движениями пытался очистить глаза от муки и сора. Неподалеку что-то горело, их охватил жар и клубы вонючего дыма. Топот копыт усилился, земля задрожала. Первое, что он увидел в туче пыли, были десятки мелькающих перед глазами конских бабок. Всюду. Кругом. Он превозмог боль. - Под телегу! Прячься под телегу, Лютик, иначе затопчут! - Не двигайся... - простонал притиснутый к земле поэт. - Лежи... Говорят, конь никогда не наступит на лежащего человека... - Не уверен, - вздохнул Геральт, - что каждый конь об этом слышал. Под телегу! Быстро! В этот момент один из не знающих человеческих примет коней на лету саданул его копытом по виску. В глазах у ведьмака разгорелись пурпуром и золотом все созвездия небосклона, а секундой позже непроглядная темень затянула небо и землю. *** Крысы вскочили, разбуженные протяжным криком, отразившимся многократным эхом от стен пещеры. Ассе и Рееф схватились за мечи. Искра принялась на чем свет стоит ругаться, ударившись головой о каменный выступ. - В чем дело? - вскрикнул Кайлей. - Что случилось? В пещере стояла тьма, хоть снаружи и светило солнце. Крысы отсыпались за ночь, проведенную в седлах во время бегства от погони. Гиселер сунул лучину в уголья, распалил, поднял, подошел к тому месту, где, как обычно вдали от остальных, спали Цири и Мистле. Цири сидела, опустив голову, Мистле обнимала ее. Гиселер поднял лучину выше. Подошли остальные. Мистле накрыла шкурой голые плечи Цири. - Послушай, Мистле, - серьезно сказал главарь Крыс. - Я никогда не вмешивался в то, что вы делаете на одной постели. Никогда не сделал вам неприятного или насмешливого замечания. Это ваши заботы. Всегда старался отводить глаза и ничего не замечать. Это, повторяю, ваши заботы и ваши склонности, другим нет до того дела. Пока все происходило незаметно и тихо. Но теперь вы малость переборщили. - Не будь идиотом, - взорвалась Мистле. - Ты что думаешь, это... Девочка кричала во сне! Это был кошмар! - Верно, Фалька? Цири кивнула. - Такой страшный был сон? Что тебе снилось? - Оставь ее в покое! - Заткнись, Мистле. Ну, Фалька? - Человека, которого я когда-то знала, - с трудом проговорила Цири, - затоптали кони. Копыта... Я чувствовала, как меня давят... Чувствовала его боль... Голова и колено... У меня все еще болит... Простите. Я разбудила вас. - Нечего извиняться. - Гиселер взглянул на сжатые губы Мистле. - Просить прощения должны мы. А сон? Ну что ж, присниться может каждому. Каждому. Цири прикрыла глаза. Она не была уверена, что Гиселер прав. *** В себя его привел пинок. Он лежал, уперев голову в колесо перевернутой телеги, рядом с ним корчился Лютик. Пнул его кнехт в стеганом кафтане и круглом шлеме. Тут же стоял второй. Оба держали в поводу лошадей, у седел которых висели арбалеты и щиты. - Мельники, что ль? Второй кнехт пожал плечами. Геральт увидел, что Лютик не отрывает глаз от щитов. Сам он тоже давно заметил на щитах лилии. Герб королевства Темерии. Такие же знаки носили и другие конные стрельцы, которых было полным-полно кругом. Большинство занималось поимкой коней и обиранием трупов. В основном одетых в черные нильфгаардские плащи. Лагерь по-прежнему представлял собою дымящиеся развалины после штурма, но уже появлялись уцелевшие и бывшие поблизости кметы. Конные стрельцы с темерскими лилиями сгоняли их в кучу, покрикивали. Мильвы, Золтана, Персиваля и Региса нигде не было видно. Рядом сидел герой недавнего "процесса ведьм", черный котище, равнодушно взиравший на Геральта зелеными глазами. Ведьмак немного удивился: обычно кошки не терпели его присутствия. Однако раздумывать над странным явлением было некогда, потому что один из кнехтов ткнул его древком копья. - А ну, вставайте. Оба! Эй, у седого-то меч! - Кидай оружие! - крикнул другой, подзывая остальных. - Меч на землю, да побыстрее, нито пропорю глевией! Геральт исполнил приказ. В голове звенело. - Кто такие? - Путники, - сказал Лютик. - Ишь ты! - фыркнул солдат. - По домам топаете? Сбежали из-под знамени и цвета спороли? Много в энтом лагере таких путников, которые Нильфгаарда испужались, которым солдатский хлеб не пондравился! Есть и наши старые знакомцы! Из нашей хоругви! - Энтих путников теперича другая дорога ждет, - захохотал второй. - Короткая! Наверх, на сук! - Мы не дезертиры! - крикнул поэт. - Видно будет, кто такие. Начальство разберется. Из круга конных стрельцов выдвинулся небольшой отряд легкой кавалерии под командованием нескольких тяжеловооруженных ратников с пышными султанами на шлемах. Лютик пригляделся к рыцарям, отряхнулся от муки и привел в порядок одежду, затем поплевал на ладонь и пригладил растрепанные волосы. - Ты, Геральт, молчи, - предупредил он. - Переговоры поведу я. Это темерское рыцарство. Разбили нильфгаардцев. Ничего с нами не сделают. Уж я-то знаю, как разговаривать с такими. Надо им показать, что они не с кем-кем, а с равными себе имеют дело. - Лютик, умоляю... - Не шебуршись, все будет в ажуре. Я собаку съел на разговорах с рыцарями и дворянами. Половина Темерии меня знает. Эй, прочь с дороги, прислуга, расступись! У меня слово к вашим господам! Кнехты растерянно переглянулись, но отвели пики, расступились. Лютик и Геральт направились к рыцарям. Поэт вышагивал гордо, с барской миной на физиономии, мало соответствующей изодранному и вымазанному мукой кафтану. - Стоять! - рявкнул на него один из латников. - Ни шагу! Кто такие? - А кому это я отвечать должен? - подбоченился Лютик. - И почему? Кто вы такие, чтобы невинных путников удерживать? - Не тебе спрашивать, голозадый! Отвечай! Трубадур наклонил голову набок, поглядел на гербы, украшающие щиты и туники рыцарей. - Три красных сердца на золотом поле, - отметил он. - Следовательно, вы - Обри. В голове щита трезубец, значит, вы - первородный сын Анзельма Обри. Родителя вашего я хорошо знаю, милсдарь рыцарь. А вы, милсдарь Крикливый, что там у вас на серебряном щите? Ага! Между головами грифов черный столб? Герб рода Пепеброков, если не ошибаюсь, а я в таких штуках редко ошибаюсь. Столб, говорят, отражает присущую членам этого рода "смекалку". - Прекрати, черт возьми, - прошипел Геральт. - Я - известный поэт Лютик! - напыжился бард, не обращая на него внимания. - Наверняка слышали? Так вот проводите-ка нас к вашему начальнику, к сеньору, ибо привык я с равными себе разговоры разговаривать. Латники не отреагировали, но выражение их лиц становилось все менее приятным, а металлические перчатки все сильнее сжимали изукрашенные трензеля поводьев. Лютик явно этого не замечал. - Ну, в чем дело? - громко спросил он. - Чего так глазеете, рыцарь? Да-да, к вам я обращаюсь, милсдарь Черный столб! Что вы рожи строите? Кто-то сказал вам, что ежели прищурить глаза и выпятить нижнюю челюсть, так будете выглядеть мужественнее, достойнее и грознее? Обманули вас. Вы выглядите так, словно уже неделю не могли как следует опорожниться! - Взять их! - рявкнул первородный сын Анзельма Обри, владелец щита с тремя сердцами. Черный столб из рода Пепеброков тырнул своего рысака шпорами. - Взять их! Связать негодяев! *** Они шли за лошадьми. Вторые концы веревок, которые связывали их руки, были прикреплены к лукам седел. То и дело им приходилось бежать, потому что наездники не жалели ни коней, ни пленников. Лютик дважды падал и по нескольку минут ехал на животе, крича так, что сердце разрывалось. Его ставили на ноги, безжалостно подгоняли древком копья. И гнали дальше. Пыль слепила слезящиеся глаза, душила и свербила в носу. Жажда сушила глотки. Одно утешало - дорога, по которой их гнали, вела на юг. Так что наконец-то Геральт двигался в желаемом направлении, причем достаточно быстро. Однако радости он не испытывал, потому что совершенно иначе представлял себе такое путешествие. На место добрались в тот момент, когда Лютик уже охрип от богохульствования, перемешанного с мольбами о милосердии, а боль в локте и колене Геральта превратилась в настоящую пытку, настолько мучительную, что ведьмак начал уже подумывать о радикальных, пусть даже и отчаянных действиях. Добрались до армейского лагеря, разместившегося около разрушенной, наполовину сожженной крепости. Внутри, за кольцом стражи, коновязей и дымящих лагерных костров, стояли украшенные флагами палатки рыцарства, окружающие просторный и полный движения майдан за развалившейся и обгоревшей изгородью. Майдан оказался концом их вынужденной экскурсии. Увидев колоду, Геральт и Лютик натянули веревки. Конные вначале не намерены были подпускать их к водопою, но сын Анзельма Обри вспомнил, видимо, о знакомстве Лютика со своим родителем и соизволил снизойти. Они втиснулись между лошадьми, напились, ополоснули лица связанными руками. Рывок веревки вернул их к реальности. - Кого вы опять приволокли? - спросил высокий худощавый рыцарь в вороненых, богато вызолоченных доспехах, ритмично похлопывая булавой по орнаментированной ташке. - Только не говорите, что это очередные шпики. - Шпики или дезертиры, - подтвердил сын Анзельма Обри. - Их поймали в лагере у Хотли, где разгромили нильфгаардский разъезд. Весьма подозрительные типы. Рыцарь в золоченых доспехах прыснул, потом внимательнее посмотрел на Лютика, и его юное, но суровое лицо вдруг осветилось улыбкой. - Ерунда. Развязать. - Но это же нильфгаардские шпионы, - запетушился Черный столб из рода Пепеброков. - Особенно вон тот. Лаялся не хуже деревенского пса. Поэт, говорит! Сукин он сын, а не поэт! - Он не врал, - улыбнулся рыцарь в золоченых доспехах. - Это бард Лютик. Я его знаю. Снять с него путы. Со второго тоже. - Вы уверены, господин граф? - Это приказ, рыцарь Пепеброк. - А ты думал, я не пригожусь, да? - буркнул Лютик Геральту, растирающему онемевшие от уз кисти. - Ну, теперь видишь? Моя слава опережает меня, меня знают и уважают везде. Геральт не ответил, занятый массированием собственных кистей, донимавшего локтя и колена. - Соблаговолите простить рвение этих юношей, - сказал рыцарь, названный графом. - Им всюду мерещатся нильфгаардские шпионы. Каждый наш разъезд приводит нескольких типов, показавшихся им подозрительными. То есть тех, которые чем-либо выделяются в бегущей толпе. А вы, милсдарь Лютик, очень даже выделяетесь. Как очутились у Хотли, среди беглецов? - Я ехал из Диллингена в Марибор, - гладко соврал поэт, - когда мы попали в этот ад, я и мой... коллега по перу. Так сказать, соперник. Вероятно, вы его знаете. Это... Гиральдус. - Как же, как же, знаю, читал, - похвалился рыцарь. - Такая честь для меня, господин Гиральдус. Я - Даниель Эчеверри, граф Гаррамон. Да, маэстро Лютик, многое изменилось с того времени, когда вы пели при дворе короля Фольтеста! - Да уж! - Кто б подумал, - нахмурился граф, - что до этого дойдет. Вердэн отдали Эмгыру, Бругге практически уже завоеван, Содден - в огне... А мы отступаем, непрерывно отступаем... Прошу прощения, я хотел сказать: совершаем тактический маневр. Нильфгаард все вокруг жжет и уничтожает, уже почти до Ины дошел, совсем немного - и окружит крепости Майены и Развана, а темерская армия не перестает проделывать "тактический маневр"... - Когда у Хотли я увидел лилии на ваших щитах, - сказал Лютик, - думал, это контрнаступление. - Контрудар, - поправил Даниель Эчеверри. - И разведка боем. Мы перешли Ину, разбили несколько нильфгаардских разъездов и групп скоя'таэлей, палящих все, что только можно. Видите, что сталось с крепостью в Армерии, которую нам удалось отбить. А форты в Каркано и Видорте сожжены до основания. Весь юг в крови, огне и дыме... Ах, что же это я... Вы прекрасно знаете, что творится в Бругге и Соддене, с беженцами оттуда вам довелось идти. А мои молодцы вас за шпионов приняли! Еще раз приношу свои извинения. И приглашаю отобедать. Некоторые дворяне и офицеры будут рады познакомиться с вами, милостивые государи поэты. - Такая честь для нас, милсдарь граф, - натянуто поклонился Геральт. - Но время торопит. Нас ждет дорога. - Прошу не смущаться, - улыбнулся Даниель Эчеверри. - Обычный скромный солдатский обед. Косуля, рябчики, стерлядка, трюфели... - Отказаться, - Лютик сглотнул и смерил ведьмака многозначительным взглядом, - значит оскорбить хозяина. Мы идем не мешкая, милсдарь граф. Не ваш ли это шатер, тот, богатый, в сине-золотых расцветках? - Нет. Это палатка главнокомандующего. Лазурь и золото - цвета его родины. - То есть? - удивился Лютик. - Я был уверен, что это армия Темерии. Что командуете здесь вы. - Мы - отдельное подразделение армии Темерии. Я - офицер связи короля Фольтеста, здесь служит много темерских дворян со своими отрядами, которые порядка ради носят лилии на щитах Но ядро корпуса составляют подданные другого королевства. Видите штандарт перед шатром? - Львы, - остановился Геральт. - Золотые львы на голубом поле. Это... это герб... - Цинтры, - подтвердил граф. - Это эмигранты из королевства Цинтры, в настоящее время оккупированного Нильфгаардом. Ими командует маршал Виссегерд. Геральт развернулся, намереваясь сообщить графу, что срочные дела все же вынуждают его отказаться от косули, стерлядки и трюфелей. Но не успел. К ним приближалась группа, во главе которой шествовал рослый, очень полный седой рыцарь в голубом плаще с золотой цепью на латах. - Вот, господа поэты, сам маршал Виссегерд собственной персоной, - сказал Даниель Эчеверри. - Позвольте, Ваше превосходительство, представить вам... - Нет нужды, - хрипловато прервал маршал Виссегерд, сверля Геральта взглядом. - Мы уже были друг другу представлены. В Цинтре, при дворе королевы Калантэ. В день помолвки принцессы Паветты. Это было пятнадцать лет тому назад, но у меня прекрасная память. А ты, мерзавец ведьмак, помнишь меня? - Помню, - кивнул Геральт, послушно протягивая солдатам руки. *** Даниель Эчеверри, граф Гаррамон, пытался последовать за ними уже в тот момент, когда кнехты усадили связанных Геральта и Лютика на стоящие в палатке табуреты. Теперь, когда по приказу маршала Виссегерда кнехты вышли, граф возобновил усилия. - Это поэт и трубадур Лютик, господин маршал, - повторил он. - Я его знаю. Его знает весь мир. Я считаю несправедливым так с ним обращаться. Ручаюсь рыцарским словом, что он не нильфгаардский шпион. - Не ручайтесь опрометчиво, - буркнул Виссегерд, не спуская глаз с пленников. - Возможно, он и поэт, но если его схватили в компании этого мерзавца ведьмака, то я б не стал за него ручаться. Вы, кажется, все еще не представляете себе, что за пташка попалась нам в сети. - Ведьмак? - Он самый. Геральт по кличке Волк. Тот стервец, который предъявлял права на Цириллу, дочь Паветты, внучку Калантэ, ту Цири, о которой сейчас так много болтают. Вы еще слишком молоды, граф, чтобы помнить то время, когда афера эта будоражила многие королевские дворы, но я, так уж получилось, был очевидцем. - А что может его связывать с княжной Цириллой? - Этот пес, - Виссегерд указал на Геральта пальцем, - содействовал обручению Паветты, дочери королевы Калантэ, с Дани, никому не известным приблудой с юга. В результате этого собачьего союза позже родилась Цирилла, предмет их мерзопакостного сговора. Ибо вам следует знать, что ублюдок Дани заранее пообещал девочку ведьмаку в качестве платы за возможность марьяжа. Право Неожиданности, понимаете? - Не совсем. Но продолжайте, Ваше превосходительство, господин маршал. - Ведьмак, - Виссегерд снова наставил на Геральта палец, - хотел после смерти Паветты забрать девочку, но Калантэ не позволила и с позором прогнала его. Однако он дождался соответствующей минуты. Когда началась война с Нильфгаардом и Цинтра пала, он похитил Цири, воспользовавшись военной неразберихой. Держал девочку в укрытии, хоть и знал, что мы ее разыскиваем. А в конце концов она ему наскучила и он продал ее Эмгыру! - Это ложь и поклеп! - воскликнул Лютик. - Во всем сказанном нет и слова правды! - Молчи, самоучка, или велю тебе кляп в рот засунуть. Сопоставьте факты, граф. Ведьмак владел Цириллой, теперь ею владеет Эмгыр вар Эмрейс. А ведьмака прихватили в авангарде нильфгаардского разъезда. О чем это говорит? Даниель Эчеверри пожал плечами. - О чем говорит? - повторил Виссегерд, наклоняясь над Геральтом. - Ну ты, шельма! Говори! Сколько времени шпионишь в пользу Нильфгаарда, пес паршивый? - Я не шпионю ни для кого. - Прикажу ремни из тебя драть! - Приказывайте. - Господин Лютик, - вдруг проговорил граф Гаррамон. - Пожалуй, полезнее будет, если вы попробуете объяснить. И чем скорее, тем лучше. - Я уже давно бы это сделал, - взорвался поэт, - но светлейший господин маршал пригрозил сунуть мне кляп в рот! Мы невинны, все это досужие вымыслы и жуткая клевета. Цириллу похитили с острова Танедд, а Геральт был тяжело ранен, защищая ее. Это может подтвердить любой! Любой бывший на Танедде чародей. И министр иностранных дел Редании, господин Сигизмунд Дийкстра... Лютик вдруг замолчал, вспомнив, что как раз Дийкстра-то совершенно не годится в свидетели защиты, а ссылка на чародеев из Танедда тоже не очень улучшает ситуацию. - И совсем уж дико, - продолжил он громко и быстро, - обвинять Геральта в том, что он похитил Цири в Цинтре! Геральт нашел девочку, когда после резни, учиненной в городе, она скиталась по Заречью, а спрятал он ее не от вас, а от преследовавших ее агентов Нильфгаарда! Меня самого эти агенты поймали и пытали, чтобы узнать, где скрывается Цири! Я-то ни словечка не вымолвил, а вот агенты эти уже землю грызут. Не знали, с кем имели дело! - Однако, - прервал граф, - в