им фокусы не были столь страшными, то были бы смешны. Очередной пузырь. Сразу после него второй и третий. - Нас, Aen Elle, в принципе мало интересовало, что вытворяет твой предок. Мы, в противоположность Aen Seidhe, нашим собратьям, уже давно ушли из "твоего" мира. Мы избрали себе иной, более любопытный универсум. Ибо в те времена - тебя удивит то, что я скажу, - можно было достаточно свободно перемещаться между мирами. При толике дара и ловкости, разумеется. Ты, несомненно, понимаешь, что я имею в виду. Цири закипала от любопытства, но упорно молчала, сознавая, что эльф слегка подсмеивается над ней. И не хотела облегчать ему задачу. Ауберон Муиркетах улыбнулся. Повернулся. На шее у него висел золотой альшбанд, знак власти, носящий на Старшей Речи название torc'li. - Mire luned. Он легко дунул, медленно вращая соломинку. У отверстия вместо одного, как раньше, большого пузыря повисло несколько. - Пузырек при пузырьке, при пузырьке пузыречек, - замурлыкал он. - Эх, так было, так было... Мы говорили, какая разница, побудем немного здесь, немного там, ну и что из того, что Dh'oine захотели во что бы то ни стало уничтожить свой мир вместе с собой? Пойдем куда-нибудь еще... В другой пузырек... Обжигаемая его палящим взглядом, Цири кивнула, облизнула губы. Эльф снова улыбнулся, стряхнул пузырьки, дунул еще раз, теперь уже так, что на конце соломинки образовалась огромная гроздь из множества маленьких, слепившихся меж собой пузырьков. - Наступила Конъюнкция. - Эльф поднял увешанную пузырьками соломинку. - Миров стало еще больше. Но двери захлопнулись. Они закрыты для всех, кроме горстки избранных. А время уходит. Двери надобно отворить. Срочно. Это императив. Ты понимаешь это слово? - Я не дура. - Конечно, нет. - Он повернул голову. - Просто не можешь быть дурой. Ведь ты - Aen Hen Ichaer, Старшая Кровь. Подойди ближе. Когда он протянул к ней руку, она невольно стиснула зубы. Но коснулся он только ее предплечья, а потом запястья. Она почувствовала, как по руке пробежали приятные мурашки. Отважилась глянуть в его необыкновенные глаза. - Я не верил, когда говорили, - шепнул он. - Но это правда. У тебя глаза Шиадаль. Глаза Лары. Она потупилась. Чувствовала себя неуверенно и глуповато. Король Ольх оперся локтем о перила балюстрады, а подбородок положил на ладонь. Несколько минут, казалось, его интересовали исключительно плавающие по реке лебеди. - Благодарю тебя за то, что ты пришла, - сказал он наконец, не поворачивая головы. - А теперь иди и оставь меня одного. *** Она отыскала Аваллак'ха на террасе у реки в тот момент, когда он садился в лодку в обществе прекраснейшей эльфки с волосами цвета соломы. На губах у эльфки была помада фисташкового цвета, а на щеках и висках золотились переливающиеся пылинки. Цири собиралась повернуться и уйти, но тут Аваллак'х сначала остановил ее жестом, а потом пригласил в лодку. Она замялась. Не хотела разговаривать при свидетеле. Аваллак'х что-то быстро сказал эльфке и послал ей воздушный поцелуй. Эльфка пожала плечами и ушла. Только один раз обернулась, чтобы показать Цири глазами, что о ней думает. - Если можешь, воздержись от замечаний, - сказал Аваллак'х, когда она присела на ближайшую к носу скамеечку. Сам он тоже сел, вынул флейту, заиграл, нисколько не интересуясь лодкой. Цири беспокойно обернулась, но лодка плыла точно по середине реки, не отклоняясь ни на дюйм в сторону спускающихся к воде ступеней, столбов и колонн. Странная это была лодка. Цири таких не видела никогда, даже на Скеллиге, где насмотрелась на все, что в состоянии держаться на воде. У лодки был высокий изящный нос в виде ключа с бородкой, сама лодка была очень узкой и неустойчивой. Действительно, только эльф мог сидеть в такой штуковине и наигрывать на флейте, вместо того чтобы держаться за руль и весла. Аваллак'х перестал играть. - Что тебя тяготит? Он выслушал, поглядывая на нее и непонятно чему улыбаясь. - Ты обманута, - отметил он, а не спросил. - Обманута, разочарована, а прежде всего возмущена. - Вовсе нет. Не возмущена! - И правильно, - посерьезнел эльф. - Ауберон отнесся к тебе с уважением, как благородный Aen Elle. Не забывай, мы, Народ Ольх, никогда не торопимся. У нас достаточно времени... - Он сказал мне совсем другое. - Я знаю, что он тебе сказал. - И в чем тут дело, ты тоже знаешь? - Конечно. Она уже научилась многому. Даже вздохом, даже дрожью век не выдала нетерпения и злости, когда он опять взялся за флейту и заиграл. Мелодично, грустно. Долго. Лодка плыла. Цири считала проплывающие над их головами мосты. - У нас есть, - заговорил он, как только они проплыли под четвертым мостом, - более чем серьезные основания предполагать, что твоему миру грозит гибель. Климатическая катастрофа колоссального масштаба. Ты - эрудитка и, несомненно, сталкивалась с Aen Ithlinne Speath. Пророчеством Итлины. В этом пророчестве сказано о Белом Хладе. Мы считаем, что в виду имеется гигантское оледенение. А поскольку так сложилось, что девяносто процентов льдов твоего мира скопилось на северном полушарии, постольку оледенение может угрожать существованию большинства живых... объектов. Они попросту вымрут от холода. Те, что выживут, погрязнут в варварстве, уничтожат друг друга в безжалостных войнах за пищу, станут добычей спятивших от голода хищников. Вспомни слова Пророчества: Час Презрения, Час Топора, Час Волчьей Пурги. Цири не перебивала, опасаясь, как бы он снова не взялся за флейту. - Столь необходимый нам ребенок, - продолжал Аваллак'х, поигрывая флейтой, как палочкой, - потомок и носитель гена Лары Доррен, того гена, который мы специально создали, может спасти обитателей тамошнего мира. У нас есть основания предполагать, что потомок Лары - и твой, конечно, - будет обладать способностями, тысячекратно более сильными, нежели те, которыми обладаем мы, ведуны. И которыми в зачаточной форме обладаешь ты. Ты ведь знаешь, о чем я говорю? Верно? Цири уже успела привыкнуть к тому, что такие риторические построения, внешне имеющие форму вопроса, фактически не только не требовали, но совсем наоборот - запрещали давать ответы. - Короче говоря, - продолжал Аваллак'х, - речь идет о возможности перемещения между мирами не только твоей собственной, как ни говори, не очень-то значительной особы. Речь идет о раскрытии Ard Gaeth, гигантских и устойчивых Врат, сквозь которые прошли бы все. До Конъюнкции нам это удавалось. Мы хотим добиться этого и теперь. Мы эвакуируем из погибающего мира обитающих там Aen Seidhe. Наших собратьев, которым мы обязаны помочь. Мы не могли бы жить с мыслью, что сделали для их спасения не все, что-то упустили. Можешь поверить, мы не упустим ничего. И спасем, эвакуируем из того мира всех, кому угрожает гибель. Всех, Зиреаэль. Людей тоже. - Да ну? - не выдержала она. - Dh'oine тоже? - Тоже. Теперь ты сама видишь, сколь необходима, как многое от тебя зависит. Как важно, чтобы ты набралась терпения. Как важно, чтобы сегодня вечером пошла к Ауберону и осталась у него на всю ночь. Поверь, его поведение не было демонстрацией неприязни. Он знает, что для тебя все очень непросто, знает, что настойчивой поспешностью может задеть тебя и обидеть. Он знает многое. Ласточка. Не сомневаюсь, что ты это заметила. - Заметила, - фыркнула она. - Заметила также, что течение относит нас далеко от Тир на Лиа. Пора взяться за весла. Которых, впрочем, я что-то не вижу. - Потому что их нет. - Аваллак'х поднял руку, покрутил кистью, щелкнул пальцами. Лодка остановилась. Некоторое время стояла на месте, потом поплыла против течения. Эльф уселся поудобнее, поднес к губам флейту и всецело погрузился в музыку. *** Вечером Король Ольх пригласил ее отужинать. Когда она вошла, шурша шелками, он жестом предложил ей место за столом. Слуг не было. Ухаживал за ней он сам. Ужин состоял из нескольких видов овощей. Были также грибы - вареные, жареные, тушенные в соусе. Таких грибов Цири никогда не едала. Были грибы белые и тоненькие будто нитки, с нежным и мягким вкусом, были коричневые и черные, мясистые и ароматные. Ауберон не жалел розового вина. На первый вкус легкое, оно ударяло в голову, расслабляло, развязывало язык. Не успела Цири оглянуться, как уже повествовала ему о вещах, о которых никогда б не подумала, что кому-нибудь скажет. Он слушал. Терпеливо. А она неожиданно вспомнила, зачем пришла, нахмурилась и умолкла. - Насколько я понял, - он подложил ей совершенно новых грибов, зеленоватых и пахнущих шалотом(3), - ты считаешь, что с неким Геральтом тебя связывает Предназначение? - Именно так. - Она подняла фужер, уже носящий многочисленные следы ее губной помады. - Предназначение. Он, то есть Геральт, предназначен мне, а я ему. Наши судьбы связаны. Так что лучше бы мне отсюда уйти. Сейчас же. Ты понимаешь? - Признаться, не очень. - Предназначение, - она отхлебнула из фужера, - сила, которой лучше не вставать на пути. Поэтому я думаю... Нет-нет, благодарю, пожалуйста, не подкладывай больше, я наелась так, что вот-вот лопну. - Ты сказала, что думаешь... - Я думаю, было ошибкой притащить меня сюда. И принудить к... Ну, ты знаешь, о чем я. Мне надо отсюда уйти, поспешить ему на помощь... Ибо мое Предназначение... - Предназначение, - прервал король, поднимая фужер. - Предопределение. Нечто неизбежное. Механизм, который ведет к тому, что практически бесконечное множество событий, которые невозможно предвидеть, должно завершиться только так, а не иначе. Так, да? - Именно! - Независимо от обстоятельств и условий результат должен оказаться вполне определенным. Что предназначено, должно свершиться. Так? Нет? - Так! - Тогда куда и зачем ты намерена идти? Пей вино, радуйся мгновению, радуйся жизни. Чему суждено, то случится, коли это неизбежно. - Аккурат! Все вовсе не так уж хорошо! - Ты противоречишь самой себе. - Неправда. - Ты противоречишь противоречию, а это уже порочный круг. - Нет, - тряхнула она головой. - У тебя получается, что сиди себе у озерка и жди погоды! А что суждено - случится! Нет! Само по себе ничего случиться не может! - Софизм. - Нельзя впустую транжирить время. Этак можно прозевать нужный момент! Тот единственный нужный, соответствующий, неповторимый. Ибо время не возвращается никогда! - Послушай, - прервал он. - Взгляни-ка сюда. На стене, на которую он указал, размещался рельеф, изображающий огромного чешуйчатого змея. Гад, свернувшийся восьмеркой, вгрызался в собственный хвост. Цири уже видела нечто подобное, но не помнила где. - Это, - сказал эльф, - древнейший змей Уроборос. Он символизирует бесконечность и сам является бесконечностью. Он - вечный уход и вечное возвращение. Он есть то, что не имеет ни начала, ни конца. Время - как древнейший Уроборос. Время - уходящие мгновения, песчинки, пересыпающиеся в песочных часах. Время - моменты и события, которыми мы так охотно пытаемся его измерять. Но древнейший Уроборос напоминает нам: в любом моменте, в любом мгновении, в любом событии содержатся прошлое, настоящее и будущее. В любом мгновении сокрыта вечность. Каждый уход это одновременно и возвращение, каждое прощание - встреча, каждое возвращение - расставание. Все одновременно суть и начало, и конец. И ты тоже, - сказал он, больше не глядя на нее, - суть одновременно начало и конец. А поскольку мы ведем речь о Предназначении, знай, что это как раз и есть твое Предназначение. Быть началом и концом. Понимаешь? Она на мгновение заколебалась. Но его пылающий взгляд заставил ее ответить. - Понимаю. - Раздевайся. Он проговорил это так беззаботно, так равнодушно, что она чуть не вскрикнула от ярости. Дрожащими руками начала расстегивать жилет. Пальцы не слушались, крючочки, пуговицы и тесемочки были неудобными и тугими. Хоть Цири и спешила как могла, желая поскорее покончить со всем, разоблачение тянулось раздражающе долго. Но эльф, казалось, не торопится. Словно в его распоряжении и правда вечность. "Как знать, - подумала она, - а может, оно и верно так?" Уже совершенно нагая, он переступала с ноги на ногу, паркет холодил ступни. Он заметил это и молча указал на ложе. Постель была из норок. Мягчайших, теплых, ласкающих тело. Он лег рядом, в одежде, даже в сапогах. Когда он коснулся ее, она невольно напряглась, немного злая на себя, потому что намеревалась до последней минуты разыгрывать из себя гордую и неприступную. Зубы, что уж долго говорить, у нее стучали, однако его электризующее прикосновение, как ни странно, успокаивало, а пальцы учили и приказывали. Указывали. В тот момент, когда она начала понимать указания верно и даже с опережением, она прикрыла глаза и представила себе, что это Мистле. Но ничего не получилось: очень уж он отличался от Мистле. Он рукой поучал, что надо сделать. Она послушалась, даже с желанием выполнила. Торопливо. Он же не спешил вообще. Добился того, что под его ласками она размякла, словно шелковая тряпочка. Довел ее до того, что она начала постанывать. Грызть губы. До резких, сотрясающих все естество, спазм. Того, что он сделал потом, она никак не ожидала: встал и ушел, оставив ее распластанной, нервно дышащей и дрожащей. И даже не обернулся. Кровь ударила Цири в виски. Она свернулась калачиком на Норковых простынях. И начала ругаться. От ярости, стыда и унижения. *** Утром она отыскала Аваллак'ха в перистиле за дворцом, среди скульптур. Скульптуры - странное дело - изображали эльфьих детей. В основном капризничающих. Особенно интересен был тот, около которого стоял эльф: малыш с искаженной злостью мордашкой, стиснутыми кулачками, стоящий на одной ножке. Цири долго не могла оторвать взгляда от скульптурки, а под животом чувствовала тупую боль. Лишь когда Аваллак'х поторопил ее, она рассказала обо всем. Уклончиво и заикаясь. - Он, - серьезно сказал Аваллак'х, когда она закончила, - более шестисот пятидесяти раз видел дымы Саовины. Поверь мне, Ласточка, это много даже для Народа Ольх. - А мне-то что? - проворчала она. - Мы договорились. Вы, я думаю, научились у краснолюдов, ваших побратимов, что такое контракт? Я свое сделала! Отдалась! Какое мне дело, что он не может или не хочет? Мне без разницы, что это - старческая немощь или я его не привлекаю. Может, он брезгует Dh'oine? Может, как Эредин, видит во мне только самородок в куче перегноя? - Надеюсь, - лицо Аваллак'ха, небывалое дело, изменилось и сморщилось, - надеюсь, ты не сказала ему ничего подобного? - Не сказала. Хоть и очень хотелось. - Остерегайся. Ты не знаешь, чем рискуешь. - Мне все едино. Я заключила контракт. Или выполняйте условия, или разрываем уговор и я становлюсь свободной. - Берегись, Зиреаэль, - повторил он, указывая на статуэтку капризничающего малыша. - Не будь такой, как этот мальчик. Следи за своими словами. Старайся понять. А если чего-то не понимаешь, ни в коем случае не действуй опрометчиво. Помни, время не играет никакой роли. - Неправда! - Не будь, пожалуйста, строптивым ребенком. Повторяю еще раз: наберись терпения. Потому что это твой единственный шанс получить свободу. - Да неужто? - чуть не закричала она. - Начинаю сомневаться! Начинаю подозревать, что ты обманул меня! Что все вы меня обманули... - Я обещал тебе, - лицо Аваллак'ха оставалось таким же мертвым, как камень статуй, - что ты вернешься в свой мир. Я дал слово. Подвергать слово сомнению - тяжкая обида для Aen Elle. Чтобы от нее уберечься, я предлагаю окончить разговор. Он хотел уйти, но она преградила ему путь. Его аквамариновые глаза превратились в щелочки, и Цири поняла, что имеет дело с очень опасным эльфом. Но отступать было поздно. - Очень уж это по-эльфьему, - прошипела она, - оскорбить и не давать возможности отыграться. - Берегись, Ласточка. - Послушай! - Она гордо вскинула голову. - Ваш Король Ольх с задачей не справился. Это более чем ясно. Не имеет значения, в нем ли причина, или во мне. Но я желаю выполнить договор и покончить с этим раз и навсегда. Так пусть того ребенка, который вам так необходим, заделает мне кто-нибудь другой. - Ты даже не понимаешь, что говоришь! - А если причины во мне, - проговорила она с той же интонацией, с тем же выражением лица, - значит, ты ошибся, Аваллак'х. Притащил в свой мир не того, кого надо. - Ты не понимаешь, что говоришь, Зиреаэль. - Если же, - крикнула она, - все вы мною брезгуете, то воспользуйтесь методами скотоводов, выращивающих осломулов! Что, не знаешь? Жеребцу показывают кобылу, а потом завязывают глаза и подставляют ослицу! Он даже не пытался отвечать. Бесцеремонно отвернулся и ушел по аллее. - А может, ты сам? - рявкнула она. - Хочешь, отдамся тебе? А? Не пожертвуешь ли собой? А? Ведь у меня вроде бы глаза Лары?! В два прыжка он оказался рядом, его руки змеями протянулись к ее шее и сжали, словно стальные клещи. Она поняла, что стоит ему захотеть, и он удушит ее как цыпленка. Но он отпустил ее. Наклонился. Заглянул в глаза. - Кто ты такая, - спросил необыкновенно спокойно, - что осмеливаешься бесчестить ее имя? Кто ты такая, что осмеливаешься осыпать меня оскорблениями? О, я знаю, я вижу, кто ты такая. Ты не дочь Лары. Ты дочь Крегеннана, бездумная, невежественная, самовлюбленная Dh'oine, прямо-таки типичный представитель расы, которая ничего не понимает, но стремится все разрушить и уничтожить, превратить в руины одним прикосновением, измарать и испоганить одной лишь мыслью! Твой предок украл у меня мою любовь, отнял ее у меня, самовлюбленно и невежественно отнял у меня Лару. Но тебе, достойной его дщери, я не позволю отнять у меня память о ней! Он отвернулся. Цири поборола спазм. - Аваллак'х... Взгляд. - Прости меня. Я вела себя бездумно и низко. Подло. Прости меня, Аваллак'х. И если можешь - забудь. Он подошел к ней. Обнял. - Я уже забыл, - тепло проговорил он. - Не будем к этому возвращаться. Когда вечером она вошла в королевские покои, умытая и причесанная, Ауберон Муиркетах сидел за столом, склонившись над шахматной доской. Он молча приказал ей сесть напротив. И выиграл за девять ходов. Следующую партию она играла белыми, а он выиграл за одиннадцать ходов. Только тогда он поднял глаза - светлые необыкновенные глаза. - Разденься, пожалуйста. В одном его нельзя было упрекнуть - он был деликатен и нисколько не торопился. Когда - как и в прошлый раз - он поднялся с ложа и молча ушел, Цири приняла это безропотно. Но почти до рассвета не могла уснуть. А когда окна посветлели от зари и она наконец уснула, ей приснился очень странный сон. *** Высогота, склонившись, отряхивает от росы ловушку на ондатр. Шумят тронутые ветром камыши. Я чувствую себя виновным. Ласточка. Это я подсказал тебе идею безумной эскапады. Показал путь к той проклятой Башне. - Не упрекай себя. Старый Ворон. Если б не Башня, меня схватил бы Бонарт. Здесь я по крайней мере в безопасности. Здесь ты не в безопасности. Высогота выпрямляется. За его спиной Цири видит холмы, голые и пологие, выступающие из трав, словно изогнутые хребты затаившихся в засаде чудовищ. На одном из холмов огромный валун. Рядом с валуном две фигуры. Женщина и девочка. Ветер рвет и развевает черные волосы женщины. Горизонт полыхает молниями. Хаос протягивает к тебе руки, доченька. Дитя Старшей Крови, девочка, вплетенная в Движение и Перемены, в Гибель и Возрождение. Предназначенная и сама являющаяся Предназначением. Из-за закрытых дверей Хаос протягивает к тебе свои когти, по-прежнему не зная. станешь ли ты его орудием, или помехой в его планах. Не зная, не сыграешь ли ты случайно роль песчинки в шестеренках Часов Судьбы. Хаос боится тебя, Дитя Предназначения. А хочет сделать все, чтобы страх испытывала ты. Поэтому насылает на тебя сны. Высогота наклоняется. За его спиной небо полыхает заревом пожаров. По равнине галопом мчатся тысячи всадников. Всадников в красных плащах. Dearg Ruadhri. Послушай меня внимательно. Ласточка. Старшая Кровь, текущая в твоих жилах, дает тебе огромную власть. Ты - Владычица Мест и Времени. У тебя гигантская Сила. Не позволяй ее у себя отобрать и использовать для подлых целей преступникам и негодяям. Защищайся! Вырвись из их нечистоплотных рук! - Легко сказать. Они окружили меня здесь каким-то магическим барьером и сделали своей узницей. Ты - Владычица Мест и Времен. Тебя невозможно запереть. Высогота выпрямляется. У него за спиной плоскогорье, каменистая равнина, на ней - остовы кораблей. Десятки остовов. А дальше - замок, черный, грозный, оскалившийся зубцами стен, возвышающийся над горным озером. Они погибнут, если ты не поможешь им. Ласточка. Только ты можешь их спасти. Губы Йеннифэр, потрескавшиеся и разбитые, шевелятся беззвучно, кровоточат. Фиолетовые глаза блестят, горят на исхудалом, сморщенном, почерневшем от муки лице, прикрытом бурей растрепанных, грязных, черных волос. В углублении пола - вонючая лужа, кругом бегают крысы. Пронизывающий холод каменных стен. Холод кандалов на кистях рук, на щиколотках ног. Ладони и пальцы Йеннифэр - сплошная масса запекшейся крови. - Мамочка! Что они с тобой сделали?! Мраморные ступени, ведущие вниз. Лестница в три этажа. Va'esse deireadh aep eigean... Что-то кончается... Что? Ступени. Внизу огонь, горящий в железных корзинах. Пылающие гобелены. "Пошли, - говорит Геральт. - По ступеням вниз. Мы должны. Так надо. Другой дороги нет. Только эта лестница. Я хочу увидеть небо". Его губы не шевелятся. Они синие, и на них кровь. Кровь, всюду кровь. Вся лестница в крови... Другой дороги нет. Нет, Звездоокая. - Как! - кричит она. - Как я могу им помочь? Я в другом мире! Я заперта здесь. Я бессильна! Тебя нельзя запереть. "Все уже описано, - говорит Высогота. - Даже это. Взгляни под ноги". Цири с ужасом видит, что стоит в море костей. Среди черепов, берцовых костей и поломанных ребер. Только ты можешь предотвратить это, Звездоокая. Высогота выпрямляется. У него за спиной зима, снег, метель. Воет и свищет вьюга. Перед ней, в метели, на коне, Геральт. Цири узнает его, хотя на голове у него меховая шапка, а лицо укутано шерстяным шарфом. За ним маячат другие всадники, их фигуры размыты, так сильно укутаны, что невозможно распознать, кто есть кто. Геральт смотрит на нее. Но не видит. Снег застит ему глаза. - Геральт! Это я! Здесь! Он не видит ее. И не слышит в вое вьюги. - Гераааальт!!! "Это муфлон, - говорит Геральт. - Это всего-навсего муфлон. Возвращаемся". Всадники исчезают, растворяются в пурге. - Герааааальт! Нет! Нееет! *** Она проснулась. *** Утром сразу же пошла в конюшню. Даже не позавтракав. Не хотела встречаться с Аваллак'хом, не желала разговаривать с ним. Предпочитала избегать настырных, вопрошающих, любопытствующих, липнущих взглядов других эльфов и эльфок. В любом другом случае демонстративно равнодушные, к делам королевского алькова эльфы проявляли интерес, а у стен дворца, Цири не сомневалась, были уши. Она отыскала в боксе Кэльпи, нашла седло и упряжь. Не успела оседлать кобылу, как рядом уже оказались слуги, серые эльфки, маленькие, на голову ниже обычных Aen Elle. Они помогли ей управиться с лошадью, кланяясь и льстиво улыбаясь. - Благодарю, - сказала она. - Я управилась бы сама, но благодарю. Вы очень любезны. Ближайшая к ней эльфка широко улыбнулась, и Цири вздрогнула. Потому что у девушки в числе других зубов были и клыки... Она подскочила к ней так быстро, что та чуть не присела от испуга. Отвела волосы от уха. Обычное, закругленное. - Ты человек? Девушка, а вместе с ней и остальные прислужницы, бросились на колени, упали на глинобитный пол. Наклонили голову, ожидая наказания. - Я... - начала Цири, теребя ремень поводьев. - Я... Она не знала, что сказать. Девушка все еще стояла на коленях. Лошади беспокойно фыркали и топтались в боксах. Снаружи, уже в седле, уже мчась галопом, она все еще никак не могла собраться с мыслями. Человеческие девушки. Слуги, но не это главное. Главное то, что в этом мире есть Dh'oine... "Люди, - тут же мысленно поправилась она. - Я начинаю мыслить как эльфы!" Из задумчивости ее вывело громкое ржание и прыжок Кэльпи. Она подняла голову и увидела Эредина на темно-гнедом жеребце, без демонического букраньона и большей части остальных боевых причиндалов. Только кольчуга по-прежнему поблескивала под плащом, переливающимся множеством оттенков красного. Жеребец приветливо и хрипло заржал, мотнул головой и ощерил на Кэльпи желтые зубы. Кэльпи, придерживаясь принципа, что Дело надо иметь с хозяином, а не со слугой, потянулась зубами к уху эльфа. Цири резко натянула поводья. - Поосторожней, - сказала она. - Держи дистанцию. Моя кобыла чужаков не любит. И может укусить. - Тех, которые кусаются, - окинул он ее злым взглядом, - взнуздывают железными мундштуками, чтобы кровь брызнула. Чудесный способ сбить спесь. У коней тоже. Он рванул трензеля жеребца так сильно, что конь захрипел и сделал несколько шагов назад, с морды потекла пена. - Зачем тебе кольчуга? - Цири окинула эльфа взглядом. - На войну собрался? - Совсем наоборот. Жажду покоя. У твоей кобылы, кроме норова, есть еще какие-нибудь достоинства? - Например? - Померяемся в беге? - Почему бы нет? - Она приподнялась на стременах. - Туда, в сторону вон тех кромлехов... - Нет, - прервал он. - Туда - нет. - Почему? - Запретная территория. - Конечно, для всех? - Конечно, не для всех. Мы, Ласточка, слишком ценим твое общество, чтобы рисковать остаться без тебя самой либо кого-нибудь еще. - Кого-нибудь еще? Ты, конечно, имеешь в виду не единорогов? - Не хочу утомлять тебя разговорами о том, что именно я имею в виду. - Не понимаю. - Знаю, что не понимаешь. Для того, чтобы понимать, эволюция не дала тебе достаточного количества извилин. Послушай, если хочешь наперегонки, предлагаю вдоль берега. Вон туда. До Порфирового Моста, третьего по счету. Потом через мост на другой берег, дальше - вдоль берега по течению, финиш у впадающего в реку ручья. Ты готова? - Всегда готова! Он криком послал жеребца вперед, и тот рванулся как ураган. Не успела еще Кэльпи стартовать, а он уже был далеко. Жеребец шел так, что земля дрожала, но с Кэльпи сравняться не мог. Она догнала его быстро, еще перед Порфировым Мостом. Мост был узкий. Эредин крикнул, и жеребец, что казалось совершенно невероятным, помчался быстрее. Цири моментально сообразила, в чем дело. На мосту ни за что не уместились бы две лошади. Одна должна была задержаться. Но задерживаться Цири не собиралась. Приникла к гриве, и Кэльпи стрелой вырвалась вперед. Отерлась о стремя эльфа, влетела на мост первой. Эредин вскрикнул, жеребец встал на дыбы, ударился боком об алебастровую статую, свалил ее с цоколя, рассыпав в пыль. Цири, хохоча, как упырица, не оглядываясь прогалопировала через мост. У ручья спешилась и подождала. Он подъехал через минуту, шагом. Улыбающийся и спокойный. - Мои поздравления, - сказал кратко, слезая с лошади. - И кобыле, и амазонке. Хоть гордость и распирала Цири как павлина, она лишь пренебрежительно фыркнула. - Ну что? Не придется тебе нас взнуздывать железом до крови? - Разве только с твоего согласия, - двусмысленно улыбнулся он. - Есть кобылы, которым по душе грубая ласка. - Совсем недавно, - она заносчиво поглядела на него, - ты приравнял меня к перегною. А теперь уже заговорил о ласках? Он подошел к Кэльпи, прошелся рукой, пошлепал ее по шее, покачал головой, убедившись, что она сухая. Кэльпи дернула головой и протяжно взвизгнула. Эредин повернулся к Цири. "Если он и меня пошлепает, - подумала она, - то пожалеет". - Пойдем со мной. Вдоль впадающего в реку ручья, что сбегал с крутого, густо воросшего лесом склона, наверх вела лестница, выложенная плитами омшелого песчаника. Ступени были весьма преклонного возраста, многовековые, потрескавшиеся, испещренные щелями от корней деревьев. Лестница шла зигзагами, то и дело пересекала ручей. Их окружил лес, дикий лес, полный старых деревьев - ясеней и грабов, тисов, яворов и дубов, ближе к земле опутанных зарослями орешника, тамариска и смородины. Пахло полынью, шалфеем, крапивой, влажными камнями, весной и плесенью. Цири шла молча, не спеша, контролируя дыхание, и следила за нервами. Она понятия не имела, чего от нее хочет Эредин, но предчувствия были не из лучших. Рядом с очередным водопадиком, шумно сбегающим с каменного порожка, располагалась каменная терраса, а на ней, в тени большого куста дикой сирени, стояла беседка, увитая плющом и традесканцией. Внизу виднелись кроны деревьев, лента реки, крыши, перистили и террасы Тир на Леа. Они немного постояли. - Мне так и не сказали, - первой нарушила молчание Цири, - как называется эта река. - Easnadh. - Вздох? Красиво. А ручей? - Tuathe. - Шепот. Тоже красиво. Почему никто не сказал, что в вашем мире живут люди? - Потому что эта несущественная информация не имеет для тебя никакого значения. Войдем в беседку. - Зачем? - Войдем. Первое, что она увидела, был деревянный топчан. Цири почувствовала, как в висках стучит кровь. "Ну конечно, - подумала она, - можно было ожидать. Читала же я в храме роман Анны Тиллер о старом короле, юной королеве и жаждущем власти претенденте-князе. Эредин безжалостен, самолюбив и решителен. Знает, что истинный король, истинный владыка - тот, у кого в руках королева. Он настоящий мужчина. Кто обладает королевой, тот обладает королевством. Здесь, на этом топчанчике, будет положено начало государственному перевороту..." Эльф присел за мраморный столик, указал Цири на второй стул. Вид из беседки, казалось, интересует его больше, чем она, а на топчан он и глазом не повел. - Ты останешься здесь навсегда, - заговорил он неожиданно, застав ее врасплох. - Ты, моя амазонка, легкая как мотылек, останешься здесь до конца твоей мотылиной жизни. Она молчала, глядя ему прямо в глаза. Глаза не выражали ничего. - Тебе не позволят отсюда уйти, - повторил он. - Они отмахнутся от того, что вопреки пророчествам и мифам ты - никто и ничто, существо, абсолютно ничего не значащее. Они не поверят в это и не дадут тебе уйти. Они обманули тебя посулами, чтобы обеспечить твое послушание, но и не думали своего обещания выполнять. Никогда. - Аваллак'х, - хрипло проговорила она, - дал мне слово. И сказал, что сомневаться в слове эльфа - для него оскорбление. - Аваллак'х - ведун. У ведунов свой кодекс чести, в котором каждая вторая фраза говорит о том, что цель оправдывает средства. - Не понимаю, зачем ты все это говоришь. Или... чего-то от меня хочешь? Похоже, у меня есть нечто очень нужное тебе. И ты намерен поторговаться. Что, Эредин? Моя свобода взамен за... За что? Он долго смотрел на нее. А она напрасно искала в его глазах какое-нибудь указание, какой-нибудь сигнал, знак. Хоть что-то... - Ты наверняка, - медленно начал он, - уже успела немного узнать Ауберона. Наверняка заметила, что он невероятно честолюбив. Есть многое, чего он не одобрит никогда, с чем никогда не согласится. Скорее умрет. Цири молчала, покусывая губы и поглядывая на топчан. - Ауберон Муиркетах, - продолжал эльф, - никогда не обратится к магии либо иным средствам, которые могут изменить положение дел. А такие средства есть. Хорошие, сильные, гарантированные средства. Гораздо более эффективные, нежели атрактанты, которыми слуги Аваллак'ха насыщают твою косметику. Он быстро провел рукой над темной с прожилками поверхностью стола, а когда отвел руку, на столе остался маленький флакончик из серо-зеленого нефрита. - Нет, - прохрипела Цири. - Ни в коем случае. На это я не согласна. - Ты не дала мне закончить. - Не считай меня дурочкой. Я не дам ему того, что в этом флакончике. И не надейся! - Ты слишком торопишься с выводами, - сказал Эредин медленно, глядя ей в глаза. - Пытаешься выше себя прыгнуть. А такие фокусы всегда кончаются падением. Очень болезненным падением. - Я сказала - нет. - Подумай как следует. Независимо от того, что находится в этом флаконе, ты выиграешь. Выиграешь в любом случае, Ласточка. - Нет! Движением таким же быстрым, как раньше, воистину достойным иллюзиониста, эльф убрал флакончик со стола. Потом долго молчал, глядя на реку Вздох, поблескивающую среди деревьев. - Ты умрешь здесь, мотылек, - сказал он наконец. - Тебе не позволят отсюда уйти. Но это твой выбор. - Мы договорились. Моя свобода за... - Свобода, - хмыкнул он. - Ты все время толкуешь о свободе. А что ты сделаешь, получив ее? Куда направишься? Пойми же наконец, от твоего мира тебя отделяет сейчас не только пространство, но и время. Время здесь течет иначе, чем там. Те, кого ты знала там детьми, сейчас уже дряхлые старики, а твои ровесники - давным-давно скончались. - Не верю! - Вспомни ваши легенды. Легенды о людях, таинственно исчезнувших и вернувшихся спустя годы для того лишь, чтобы взглянуть на заросшие бурьяном могилы близких. Ты думаешь, это фантазии, байки, высосанные из пальца? Ошибаешься! Людей похищали на целые столетия, их уносили наездники, которых вы называете Диким Гоном, Похищенные, использованные, а потом отброшенные, как скорлупка выпитого яйца. Зиреаэль, ты умрешь здесь, тебе не будет дано увидеть даже могилы друзей. - Я не верю тому, что ты говоришь. - Веришь - не веришь, дело твое. А свою судьбу ты выбрала сама. Возвращаемся. У меня к тебе просьба. Ласточка. Не согласишься ли ты перекусить со мной в Тир на Лиа? Несколько ударов сердца голод и дикое желание боролись в Цири со злостью, страхом перед отравлением и общей неприязнью. - Охотно, - опустила она глаза. - Благодарю за предложение. - Благодарить должен я. Пошли. Выходя из беседки, она еще раз кинула взгляд на топчан и подумала, что Анна Тиллер была глупой и экзальтированной графоманкой. Медленно, в молчании, вдыхая ароматы мяты, шалфея и крапивы, они спускались к реке Вздох. По лестнице вниз. Вдоль берега ручья, который назывался Шепот. *** Когда вечером, надушенная, с еще влажными после ароматной ванны волосами, она вошла в королевские покои, то застала Ауберона на софе, склонившимся над книгой. Молча, одним лишь жестом, он приказал ей сесть рядом. Книга была богато иллюстрирована. Правду говоря, в ней вообще не было ничего, кроме иллюстраций. У Цири, которая всеми силами пыталась играть роль светской дамы, кровь прилила к щекам. В храмовой библиотеке Элландера ей довелось видеть несколько таких произведений. Но с книгой Короля Ольх они не могли сравниться ни богатством и разнообразием, ни художественностью исполнения. Они рассматривали долго, молча. - Пожалуйста, разденься. На этот раз он разделся тоже. Тело у него было худощавое и мальчишечье, без капельки жира, прямо как у Гиселера, как у Кайлея, как у Реефа, которых она не раз видела купающимися в ручьях или горных озерах. Но от Гиселера и Крыс так и разило энергией, так и било жизнью, жизненной силой, окруженной ореолом серебряных капелек водяных брызг. А от Короля Ольх веяло холодом вечности. Он был терпелив. Несколько раз казалось, что уже вот-вот - и все же ничего из этого не получилось. Цири была зла на себя, уверенная, что это результат ее неопытности и парализующего неумения. Он заметил это и успокоил ее. Как обычно, очень эффективно. И она уснула. В его объятиях. Но утром его уже не было рядом. *** На следующий вечер Король Ольх впервые проявил нетерпение. Она застала его склонившимся над столом, на котором лежало справленное в янтарь зеркало. Зеркало было засыпано белым порошком. "Начинается", - подумала она. Ауберон небольшим ножичком собрал наркотик в два валика. Взял со стола серебряную трубочку и втянул порошок в нос, сначала в левую ноздрю, потом в правую. Его глаза, обычно блестящие, словно немного пригасли и потускнели, заслезились. Цири сразу поняла, что это не первая порция. Он сформировал на столе два новых валика, пригласил ее жестом, подал трубку. "А, да что там, - подумала она, - Легче пойдет". Фисштех был невероятно сильный. Немного погодя оба уже сидели на ложе, прижавшись друг к другу, и пялились на луну слезящимися глазами. - Зашнурованная ночь, - сказала она по-эльфьему, вытирая нос рукавом шелковой блузки. - Зачарованная, - поправил он, вытирая глаз. - Ensh'eass, а не en'leass. Тебе следует поработать над произношением. - Поработаю. - Разденься. Сначала казалось, что все будет хорошо, что наркотик подействовал на него так же возбуждающе, как и на нее. А на нее он подействовал так, что она сделалась активной и предприимчивой, больше того, прошептала даже ему на ухо несколько очень неприличных - в ее понимании - слов. Это вроде бы немного разгорячило его, эффект был, х-м-м-м, осязаем, в определенный момент Цири показалось, что все вот-вот получится. Но все отнюдь не было "вот-вот". Во всяком случае, не до конца. И именно тут он занервничал. Встал, накинул на худощавые плечи соболиный мех. Стоял так, отвернувшись, глядя в окно и на луну. Цири села, обхватила коленки руками. Она была разочарована и зла, но одновременно на нее снизошла какая-то совершенно не свойственная ей сентиментальность. Явно действовал крепкий наркотик. - Виной всему я, - пробормотала она. - Шрам на лице меня уродует, я знаю, знаю, что ты видишь, глядя на меня. Маловато во мне осталось от эльфки. Золотой самородок в куче перегноя. - Ты невероятно скромна, - процедил он, резко обернувшись. - Я бы сказал - жемчужина в свином дерьме. Бриллиант на пальце разложившегося трупа. В порядке работы над языком отыщи еще и другие сравнения. Завтра я проведу экзамен, маленькая Dh'oine. Человеческое существо, в котором ничего, абсолютно ничего не осталось от эльфки. Он подошел к столу, взял трубку, склонился над зеркалом. Цири сидела будто каменная и чувствовала себя так, словно ее оплевали. - Я прихожу сюда не из-за любви к тебе! - чуть не пролаяла она. - Меня шантажируют, и ты прекрасно об этом знаешь! Но я соглашаюсь и делаю это ради... - Ради кого? - запальчиво прервал он, совсем не по-эльфьему. - Ради меня? Ради заточенных в твоем мире Aen Seidhe? Ты, глупая девчонка! Ты желаешь это ради себя, ради себя ты приходишь сюда и пытаешься мне отдаться. Потому что в этом твоя единственная надежда, единственная спасительная соломинка. И скажу тебе еще: молись! Истово молись своим человеческим идолам, божкам или тотемам. Ибо или я, или Аваллак'х и его лаборатория. Поверь мне, я не хотел бы попасть в лабораторию и познать это "или". - Мне все равно, - сказала она глухо, скорчившись на постели, - я согласна на все, лишь бы получить свободу. Чтобы иметь наконец возможность освободиться от вас. Уйти. В мой мир, К моим друзьям. - Твои друзья? - насмешливо спросил он. - Вот они, твои друзья! Он резко отвернулся и подсунул ей под нос запорошенное наркотиком зеркало. - Здесь твои друзья, - повторил он. - Погляди, полюбуйся. Он вышел, развевая распахнутыми полами шубы. Вначале в мутном стекле она видела только собственное неясное отражение. Но почти тут же зеркало посветлело, стало млечно-белым, заполнилось дымом. А потом возникло изображение. Йе