поисках пропавших родных. Много было объявлений типа "ВЕРНИСЬ, Я ВСЕ ПРОЩУ", немало извещений об эротическом массаже и подобного рода услугах в окрестных селах и городках, много объявлений и торговых реклам. Была любовная пе реписка, были доносы и анонимные заявления, подписанные доброжелателями. Попадались также досочки, содержащие философские взгляды их авторов - в основном кретинско-бессмысленные либо омерзительно непристойные. - О! - воскликнул Лютик. - Замку Растбург срочно требуется ведьмак. Оплата высокая, ночлег по высшему классу и экстраординарный стол гарантируются. Воспользуешься, Геральт? - Ни в коем случае. Сообщение, которое они искали, нашла Цири. И тут же сказала ведьмаку то, чего он ожидал уже давно. *** - Я еду в Венгерберг, Геральт, - повторила она. - Не хмурься. Ты же знаешь, я должна. Она ждет меня там. - Знаю. - Ты едешь в Ривию, на встречу, из которой все время делаешь секрет. - Сюрприз, - поправил он. - Сюрприз, а не секрет. - Ладно, пусть будет сюрприз. А я покончу в Венгерберге со всем, что полагается, заберу Йеннифэр, и мы будем в Ривии через шесть дней. И незачем прощаться. Не навек расстаемся. Всего на шесть дней. До свидания! - До свидания, Цири. - Ривия, через шесть дней, - повторила она еще раз, заворачивая Кэльпи. И сразу пошла галопом. Скрылась очень быстро, а Геральт почувствовал, как какая-то страшная, холодная, костистая лапа стискивает ему желудок. - Шесть дней, - задумчиво повторил Лютик. - Отсюда до Венгерберга и обратно до Ривии... В сумме почти двести пятьдесят миль... Это невозможно, Геральт. Конечно, на той адской кобыле, на которой девочка может двигаться со скоростью курьера в три раза быстрее нас, теоретически - только теоретически - можно за шесть дней покрыть такое расстояние. Но даже ее дьявольской кобыле необходимо отдыхать. Да и на таинственное дело, которое Цири собирается завершить, тоже ведь уйдет какое-то время. Стало быть, невыполнимо... - Для Цири, - сжал губы Геральт, - нет вещей невыполнимых. - Неужто... - Она далеко не та девочка, которую ты знал, - оборвал Геральт. - Не та. Лютик долго молчал. - У меня странное ощущение... - Замолчи. Не говори ничего. Очень тебя прошу. *** Май кончился. Близилось новолуние, луна шла на ущерб и была уже совсем тоненькой. Они ехали к маячившим на горизонте горам. *** Ландшафт был типично послевоенный. Посреди полей то тут, то там вздымались могильные холмики и курганы, в буйной весенней зелени белели черепа и скелеты. На придорожных деревьях болтались повешенные, на дорогах, в ожидании голодной смерти, сидели нищие. У леса, в ожидании, когда нищие ослабеют, сидели волки. Отстраивались деревни и поселки, от которых остались лишь закопченные трубы печей, стучали молотки, визжали пилы. Неподалеку от развалин бабы дырявили сожженную землю мотыгами. Некоторые, спотыкаясь, тянули бороны и плуги, а холщовые шлеи врезались им в исхудавшие плечи. В бороздах дети охотились на личинок и дождевых червей. - У меня неясное ощущение, - сказал Лютик, - что здесь что-то не так, чего-то недостает... Тебе не кажется, Геральт? - А? - Что-то здесь ненормально. - Все здесь ненормально, Лютик. Все. *** Ночью, теплой, черной и безветренной, освещенной далекими вспышками молний и заполненной неспокойным ворчанием громов, отдыхающие после дня езды Геральт и Лютик увидели, как горизонт на западе расцветился красным заревом пожара. Это было недалеко, поднявшийся ветер принес запах гари и дыма. Принес он и обрывки звуков. Они слышали - хоть и не желали слушать - крики убиваемых, вой женщин, наглый и торжествующий рев банды. Лютик молчал, то и дело тревожно косился на Геральта. Но ведьмак даже не дрогнул, даже не повернул головы. А лицо у него было как из латуни. Утром двинулись дальше. На поднимающиеся над лесом струйки дыма даже не смотрели. А потом столкнулись с колонной поселенцев. *** Они шли длинной колонной. Медленно. Несли маленькие узелки. Шли в полной тишине. Мужчины, юноши, женщины, дети. Шли без вздохов, без плача, без слова жалобы. Без криков, без отчаянных рыданий. Крик и отчаяние стояли у них в глазах. Пустых глазах обездоленных людей. Ограбленных, избитых, изгнанных. - Кто это? - На Лютика не подействовала враждебность в глазах сопровождавшего колонну офицера. - Кого вы гоните? - Нильфгаардцев, - ответил с высоты седла поднаместник(6), румяный парнишка, встретивший самое большее восемнадцать весен. - Нильфгаардских поселенцев, приползли, понимаешь, на нашу землю словно тараканы. Вот мы их будто тараканов и выметаем. Так решено в Цинтре, и так записано в мирном договоре. Он наклонился, сплюнул. - А я, - продолжал, вызывающе глядя на Лютика и ведьмака, - будь в моей власти, их отсюда живьем бы не выпустил, подлецов. - А я, - протяжно бросил седоусый унтер-офицер, кинув на своего командира взгляд, явно лишенный почтения, - будь это в моей власти, оставил бы я их в покое на их фермах. Не стал бы изгонять из страны хороших кметов. Радовался бы, что сельское хозяйство у них процветает. И есть, что в рот положить. - Глупы вы, вахмистр, будто сапог валяный, - проворчал поднаместник... - Это ж нильфгаардцы! Не наш язык, не наша кровь, не наша культура. Сельскому-то хозяйству мы радовались, а на сердце своем змею согревали. Предателей, готовых ударить в спину... Может, думаете, меж нами и Черными уже навсегда согласие? Нет, пускай идут откуда пришли... Эй, солдат! Там у одного тележка. А-ну, сбегай-ка, живо! Приказ был выполнен с запалом. С применением не только палки, но и каблуков. Лютик кашлянул. - А вам что, может, не нравится? - Мальчишка-поднаместник смерил его взглядом. - Может, вы - нильфгаардец? - Упаси боже, - сглотнул Лютик. У многих идущих мимо них пустоглазых, двигающихся словно автоматы женщин и детей была рваная одежда, опухшие, в синяках лица, бедра и бока покрыты засохшими струйками крови. Многих приходилось поддерживать, чтобы они могли идти. Лютик глянул на Геральта, и ему стало страшно. - Пора нам, - пробормотал он. - Бывайте, господа солдаты. - Бывайте, господа путники, - ответил вахмистр. Поднаместник даже головы не повернул, увлеченный высматриванием, не несет ли кто из поселенцев багажа побольше, чем установлено цинтрийским миром. Колонна поселенцев двигалась. Послышались высокие, отчаянные, полные боли крики женщины. - Геральт! Нет! - простонал Лютик. - Не делай ничего, умоляю... Не вмешивайся... *** В одну из ночей, беспокойную, то и дело рассекаемую молниями, ведьмака снова разбудил сон. На этот раз он тоже не был уверен, что не попал из одного сна в другой. Снова над последними тлеющими угольями костра вздымалась мерцающая ясность, пугающая лошадей, снова в ясности этой был огромный замок, черные колонны, стол, сидящие за ним женщины. И две женщины, стоявшие у стола. Черно-белая и черно-серая. Йеннифэр и Цири. Ведьмак застонал во сне. *** Йеннифэр была права, отсоветовав Цири надевать мужскую одежду. В мужской одежде, похожая на мальчишку, Цири чувствовала бы сейчас себя по-дурацки. Здесь, в этом зале. По сравнению с шикарными, сверкающими драгоценностями женщинами. Она была рада, что позволила одеть себя в сочетание черного и серого, ей льстили одобрительные взгляды, которые бросали эти шикарные женщины на ее разрезные рукава с буфал и высокую талию, на бархат, украшенный небольшой бриллиантовой розой. - Подойдите ближе. Цири слегка вздрогнула. И не только от звука этого голоса. Йеннифэр оказалась права еще в одном, когда не советовала делать декольте. Однако Цири заупрямилась, и теперь ей чудилось, что сквозняк прямо-таки гуляет по ее маленькой груди, а бюст чуть не до пупка покрылся гусиной кожей. - Еще ближе, - повторила темноволосая и темноглазая женщина, которую Цири знала, помнила по острову Танедд. И хотя Йеннифэр сказала, кого они застанут в Монтекальво, описала всех и сообщила их имена, эту женщину Цири с первого мгновения начала мысленно именовать "госпожой Совой". - Приветствуем вас, - сказала госпожа Сова, - в Ложе Монтекальво, мазель Цири. Цири поклонилась так, как советовала Йеннифэр, почтительно, но больше помужски, без девичьего книксена, не опуская скромно и по-девичьи робко глаз. Ответила улыбкой на искреннюю и милую улыбку Трисс Меригольд, немного более глубоким наклоном головы - на дружеский взгляд Маргариты Ло-Антиль. Выдержала восемь остальных взглядов, хоть они больше походили на проникающие до глубины сознания сверла. Колющие острия копий. - Прошу сесть, - истинно королевским жестом пригласила госпожа Сова. - Нет, Йеннифэр, не ты. Только она. Ты, Йеннифэр, не приглашенный в Ложу гость, а обвиняемая, вызванная для осуждения и наказания. Пока Ложа не вынесет решения о твоей судьбе, ты будешь стоять. Для Цири протокол мгновенно окончился. - В таком случае и я буду стоять, - сказала она отнюдь не тихо и не смиренно. - Я тоже не считаю себя здесь каким-то гостем. Меня тоже вызвали, чтобы объявить мою судьбу. Как она, так и я. Нас невозможно разорвать. При всем к вам уважении. Маргарита Ло-Антиль улыбнулась, глядя ей в глаза. Скромная, элегантная, с немного крючковатым носом, - явно нильфгаардка! - Ассирэ вар Анагыд покачала головой, слегка постукивая пальцами по крышке стола. - Филиппа, - проговорила женщина, шею которой охватывало боа из серебристых лис. - Мне кажется, нам не следует быть столь уж принципиальными. Во всяком случае, не сегодня, не в данный момент. Это круглый стол Ложи. За ним мы сидим как равные. Я считаю, мы можем согласиться с тем, чтобы... Она не договорила, обвела взглядом остальных чародеек. Те поочередно кивали, выражая согласие: Маргарита, Ассирэ, Трисс, Сабрина Глевиссиг, Кейра Мец, обе прекрасные эльфки. Только вторая нильфгаардка, черноволосая Фрингилья Виго, сидела неподвижно, очень бледная, не отрывая глаз от Йеннифэр. - Будь по-вашему, - махнула унизанной перстнями рукой Филиппа Эйльхарт. - Сядьте обе. Хоть я и возражаю. Однако единство Ложи прежде всего. Интересы Ложи - прежде всего. И превыше всего. Ложа - все, остальное - ничто. Надеюсь, ты понимаешь это, Цири. - Прекрасно понимаю. - Цири и не думала опускать глаз. - Тем более что именно я и есть то самое ничто. Францеска Финдабаир, изумительной красоты эльфка, рассмеялась жемчужно и звучно. - Поздравляю, Йеннифэр, - сказала она завораживающим мелодичным голосом. - Узнаю пробу золота. Узнаю школу. - Нетрудно распознать. - Йеннифэр прошлась по лицам огненным взглядом. - Ибо это школа Тиссаи де Врие. - Тиссая де Врие умерла, - спокойно сказала госпожа Сова. - Ее нет за этим столом. Тиссая де Врие умерла, траур по ней закончился. Будучи одновременно рубежом и поворотным пунктом. Ибо началось новое время, пришла новая эпоха, грядут большие перемены. А тебе, Цири, коя некогда была Цириллой из Цинтры, судьбой предназначена в этих переменах важная роль. Вероятно, ты уже знаешь какая. - Знаю, - чуть ли не гавкнула Цири, не обращая внимания на успокаивающие взгляды Йеннифэр. - Мне это разъяснил Вильгефорц! Готовясь всадить стеклянный шприц между ног. Если в этом состоит мое предназначение, то благодарю покорно. Темные глаза Филиппы разгорелись холодным гневом. Но заговорила не она. Заговорила Шеала де Танкарвилль. - Ты еще многому должна будешь научиться, дитя, - сказала она, кутаясь в боа из серебристых лис. - От очень многого, насколько я вижу и слышу, придется тебе отвыкать самой либо с чьей-то помощью. За последнее время ты набралась, видимо, массы скверных знаний, несомненно, испытала зло и научилась ему. Сейчас, в твоем ребяческом упрямстве, ты отказываешься замечать добро, отвергаешь добрые намерения. Топорщишь иглы словно еж, неспособная увидеть тех, кто заботится именно о твоем благе. Фыркаешь и выпускаешь когти, будто дикий котенок, не оставляя нам выбора. Придется взять тебя за загривок. И мы сделаем это, дитя, не медля ни минуты. Ибо мы старше тебя, мудрее тебя, знаем все о том, что было, что есть. Знаем многое о том, что будет. Мы возьмем тебя за загривок, котенок, для того, чтобы ты когда-нибудь, скоро, уже став опытной и мудрой кошкой, села здесь, за этот стол, вместе с нами. Одной из нас. Нет! Ни слова! Не вздумай открывать рот, когда говорит Шеала де Танкарвилль! Голос ковирской чародейки, резкий и пронзительный, словно скребущий по железу нож, неожиданно завис над столом. Съежилась не только Цири, легко дрогнули и втянули головы в плечи даже другие магички из Ложи, ну, может, за исключением Филиппы, Францески и Ассирэ. И Йеннифэр. - Ты была права, - проговорила Шеала, кутаясь в боа, - полагая, что тебя вызвали в Монтекальво, чтобы ознакомить с судьбой. Но не была права, полагая, что ты - ничто. Ибо ты - все, ты - будущее мира. В данный момент, конечно, ты этого не знаешь и не понимаешь. В данный момент ты не более чем взъерошенный и фыркающий котенок, ребенок, переживший травмирующие события, в каждом видящий Эмгыра вар Эмрейса либо Вильгефорца с осеменителем в руке. И бессмысленно сейчас, в данный момент, пытаться объяснить тебе, что ты ошибаешься, что речь идет о твоем благе и благе мира. Придет время для таких пояснений. Когда-нибудь. А сейчас, взъерошенная, ты все равно не захочешь услышать голос рассудка, сейчас на каждый наш аргумент ты будешь искать ответный удар в виде ребяческого упрямства и крикливого ожесточения. По сему случаю сейчас тебя просто-напросто возьмут за шкирку. Я кончила. Сообщи девушке, что ее ждет, Филиппа. Цири сидела неподвижно, поглаживая головы сфинксов, украшающие поручни кресла. - Ты поедешь, - прервала тягостно-мертвенную тишину госпожа Сова, - со мной и Шеалой в Ковир, в Понт Ванис, летнюю столицу королевства. Поскольку ты уже никакая ни Цирилла из Цинтры, ты будешь на аудиенции представлена в качестве адептки магии, нашей подопечной. На аудиенции познакомишься с очень мудрым королем, Эстерадом Тиссеном, истинно королевской кровью. Познакомишься с его супругой, королевой Зулейкой, личностью невероятного благородства и доброты. Познакомишься также с сыном королевской четы, принцем Танкредом. Цири, начиная наконец понимать что к чему, широко раскрыла глаза. Это не ушло от внимания госпожи Совы. - Да, - кивнула та. - Прежде всего ты должна произвести впечатление на принца Танкреда. Ибо станешь его наложницей и родишь ему ребенка. - Если б ты по-прежнему была Цириллой из Цинтры, - после долгого молчания продолжала Филиппа, - если б ты по-прежнему была дочерью Паветты и внучкой Калантэ, мы сделали бы тебя законной супругой Танкреда. Вначале княгиней, затем - королевой Ковира и Повисса. Увы, к величайшему сожалению, судьба лишила тебя всего. В том числе и будущего. Ты будешь всего лишь любовницей Танкреда. Фавориткой. - Номинально, - вставила Шеала, - и формально. Потому что мы постараемся, чтобы практически рядом с Танкредом ты пользовалась статусом княгини, а потом, не исключено, даже королевы. Конечно, потребуется твоя помощь и добрая воля. Необходимо держать себя так, чтобы Танкред всегда хотел видеть тебя рядом. Днем и ночью. Мы научим тебя, как подпитывается такое желание. Но от тебя зависит, пойдет ли обучение впрок. - Вообще-то это мелочи, - сказала госпожа Сова. - Важно, чтобы ты как можно скорее забеременела от Танкреда. - Яснее ясного, - буркнула Цири. - Будущее и положение твоему ребенку, - Филиппа не спускала с нее темных глаз, - обеспечит Ложа... Да будет тебе известно, что речь идет о делах действительно серьезных. Впрочем, ты не окажешься в стороне, поскольку тут же после рождения ребенка примешь участие в наших собраниях. Будешь набираться опыта. Ибо ты, хоть сегодня это скорее всего тебе непонятно, одна из нас. - Здесь нет никакого противоречия, - раздался мелодичный, словно журчание ручейка, голос Энид ан Глеанна, Жемчужинки из Долин. - Мы, me luned, все есть не что иное, как чудовища. Каждая по-своему. Не так ли, госпожа Сова? Филиппа пожала плечами. - Неприятный шрам на лице, - снова заговорила Шеала, механически пощипывая боа, - мы замаскируем иллюзией. Ты будешь выглядеть прекрасно и таинственно, а Танкред Тиссен, уверяю тебя, просто свихнется от любви к тебе. Надо будет придумать тебе имя и легенду. Цирилла, конечно, имя красивое и не столь уж редкое, чтобы от него отказываться ради сохранения инкогнито. Но тебе нужна фамилия. Я не стану возражать, если ты выберешь мою. - Либо мою, - сказала госпожа Сова, усмехнувшись уголками губ. - Цирилла Эйльхарт - тоже звучит недурно. - Ее имя, - в зале опять заиграл серебряным колокольчиком голос Маргаритки из Долин, - звучит недурно в любом обрамлении, И каждая из нас хотела бы иметь такую дочь, как ты, Зиреаэль, ласточка с глазами сокола, ты - кровь и плоть Лары Доррен. Каждая из нас пожертвовала бы всем, даже этой Ложей, даже судьбой королевства и всего мира, чтобы только заполучить такую дочь, как ты. Но это, увы, невозможно. Мы знаем, что невозможно. Поэтому так завидуем Йеннифэр. - Благодарю вас, госпожа Филиппа, - проговорила после минутного молчания Цири, сжимая пальцы на головах сфинксов. - Я также польщена предложением госпожи де Танкарвилль носить ее фамилию. Однако, поскольку получается, что фамилия - единственное, что в данном случае зависит от меня и моего выбора, единственное, что мне не навязывают, я вынуждена поблагодарить вас обеих, милостивые государыни, и выбрать сама. Я хочу, чтобы меня именовали Цири из Венгерберга, дочь Йеннифэр. - Ого! - сверкнула зубами черноволосая чародейка, которую, как догадалась Цири, звали Сабрина Глевиссиг из Каэдвена. - Танкред Тиссен окажется круглым идиотом, если не свяжет себя с ней морганатическим браком. Если же позволит вместо нее подсунуть себе в жены какую-нибудь "мыльную принцессу", то будет просто дурнем и слепцом, не умеющим распознать бриллианта среди россыпи стекляшек. Поздравляю, Йенна. И завидую. А ты знаешь, сколь искренней бывает моя зависть. Йеннифэр поблагодарила наклоном головы. Не улыбнувшись. - Итак, - сказала Филиппа, - с этим покончено. - Нет, - сказала Цири. Францеска Финдабаир прыснула в кулак. Шеала де Танкарвилль подняла голову, а лицо у нее недобро закаменело. - Мне необходимо все обдумать, - заявила Цири. - Поразмышлять. Разложить все сказанное по полочкам. В себе. В спокойной обстановке. Как только я это сделаю, я вернусь сюда, в Монтекальво. Стану перед вами. Скажу вам, милостивые государыни, что решила. Шеала пошевелила губами так, словно у нее во рту оказалось что-то такое, что следует немедленно выплюнуть, но промолчала. - Я, - подняла голову Цири, - договорилась встретиться с ведьмаком Геральтом в городе Ривия. Я пообещала ему, что встречусь с ним там, что приеду туда вместе с Йеннифэр. Я сдержу обещание при вашем согласии либо без него. Присутствующая здесь госпожа Рита знает, что я, когда иду к Геральту, всегда отыщу щель в стене. Маргарита Ло-Антиль улыбнулась и кивнула. - Мне необходимо поговорить с Геральтом. Попрощаться. И признать его правоту. Потому что, милостивые государыни, одно вам следует знать. Когда мы уезжали из замка Стигга, оставляя за собой трупы, я спросила Геральта, конец ли уже, победили ли мы, пало ли уже зло, восторжествовало ли добро. А он только улыбнулся как-то так странно и грустно. Я думала, это от усталости, из-за того, что всех его друзей мы похоронили там, у замка Стигга. Но теперь понимаю, что означала его улыбка. Это была улыбка сожаления о наивности ребенка, думавшего, будто перерезанные глотки Вильгефорца и Бонарта означают торжество добра над злом. Я обязательно должна сказать ему, что я поумнела и поняла. Я должна обязательно ему это сказать. Должна убедить в существенном и принципиальном отличии того, что намерены сделать со мной вы, от того, что собирался проделать со мной при помощи стеклянного осеменителя Вильгефорц. Должна попробовать объяснить ему, что есть разница между замком Монтекальво и замком Стигга, хотя и Вильгефорц заботился о благе мира, и вы, благородные дамы, также заботитесь о благе того же мира. Я знаю, нелегко будет мне убедить такого старого волка, как Геральт. Геральт скажет, что я - соплячка, что меня легко задурить видимостью благородства, что все разговоры о предназначении и благе мира - глупые фразы. Но я должна попытаться. Очень важно, чтобы он это понял и одобрил. Это очень важно. Для вас также. - Ничего ты не поняла, - резко сказала Шеала де Танкарвилль. - Ты все еще остаешься ребенком, от фазы сопливого рева и топанья ножками переходящего к сопливому нахальству. Единственное, что вселяет надежду, так это живость ума. Ты будешь учиться быстро, вскоре, поверь мне, ты станешь смеяться, вспоминая глупости, которые возглашала здесь. А что касается поездки в Ривию, изволь, пусть выскажется Ложа. Я лично кате горически против. Из принципиальных соображений. Чтобы доказать тебе, что я, Шеала де Танкарвилль, никогда не бросаю слов на ветер. И сумею склонить твою строптивую головку. Надо, ради твоего же собственного блага, приучить тебя к дисциплине. - Давайте покончим с этим. - Филиппа Эйльхарт положила руки на стол. - Прошу вас, дамы, высказаться. Можем ли мы позволить непокорной мазель Цири поехать в Ривию? На встречу с неким ведьмаком, которому вскоре не будет места в жизни? Можем ли мы допустить, чтобы в ней взрастал сентиментализм, от коего вскоре ей предстоит избавиться полностью? Шеала против. Остальные? - И я против, - заявила Сабрина Глевиссиг. - Тоже из принципиальных соображений. Девушка мне нравится, что уж говорить. Мне нравится ее категоричность и вспыльчивая дерзость. Я предпочитаю это чуть тепленьким галушкам. Я не стала бы возражать против ее поездки, тем более что она, несомненно, возвратится. Такие, как она, слова не нарушают. Но девица отважилась угрожать нам. Так пусть знает, что такие угрозы нас лишь забавляют. - Я - против, - сказала Кейра Мец, - из практических соображений. Девушка и мне нравится, а упомянутый Геральт нес меня на Танедде на руках. Во мне нет ни крохи сентиментальности, но тогда мне было ужасно приятно. Была бы возможность отблагодарить его. Но нет! Ибо ты, Сабрина, ошибаешься. Девушка - ведьмачка и пытается нас по-ведьмачьи перехитрить. Короче говоря - сбежать. - Кто-то здесь, - спросила Йеннифэр, зловеще растягивая слова, - осмеливается подвергнуть сомнению слова моей дочери? - Ты, Йеннифэр, помалкивай, - прошипела Филиппа. - Помалкивай, пока я не потеряла терпения. У нас два голоса против. Слушаем дальше. - Я голосую за то, чтобы позволить ей ехать, - сказала Трисс Меригольд. - Я знаю ее и ручаюсь за нее. Я хотела бы также, если она согласится, сопровождать ее. Помочь, если она согласится, рассуждать и взвешивать. И, если согласится, разговаривать с Геральтом. - Я также голосую "за", - улыбнулась Маргарита Ло-Антиль. - Вас удивит то, что я скажу, но я делаю это в память Тиссаи де Врие. Будь она здесь, она возмутилась бы, услышав, будто ради удержания единства Ложи надо применять принуждение и ограничивать личную свободу. - Я голосую "за", - сказала Францеска Финдабаир, поправляя кружево на декольте. - Причин множество, выявлять их я не обязана и не стану. - Голосую "за", - столь же лаконично проговорила Ида Эмеан аэп Сивней. - Ибо так велит мне сердце. - А я "против", - сухо заявила Ассирэ вар Анагыд. - Мною не руководят ни симпатии, ни антипатии или принципиальные поводы. Я опасаюсь за жизнь Цири. Под опекой Ложи она в безопасности, на ведущих же в Ривию трактах станет легкой добычей. А я опасаюсь, что найдутся такие, которые, отняв у нее даже имя и личность, все еще посчитают, что этого мало. - Итак, нам осталось, - довольно ядовито сказала Сабрина Глевиссиг, - узнать мнение госпожи Фрингильи Виго. Хотя оно-то, пожалуй, сомнений не вызывает. Позволю себе напомнить вам, дамы, замок Рыс-Рун. - Благодарю за напоминание. - Фрингилья Виго гордо подняла голову. - Я отдаю голос за Цири. Чтобы доказать уважение и симпатию, которые питаю к девушке. А прежде всего - ради Геральта из Ривии, ведьмака, без которого этой девушки сегодня не было бы здесь. Который ради спасения Цири шел на край света, борясь со всем, что вставало у него на пути, даже с самим собой. Было бы подло отказывать ему теперь во встрече с нею. - Слишком мало, однако, было бы подлости, - цинично сказала Сабрина Глевиссиг, - и чрезмерно много сентиментальности, той самой сентиментальности, которую мы собираемся искоренить в этой девушке. О, здесь даже шла речь о сердечности. А результат? В результате чаши весов уравновесились. Замерли в мертвой точке. Мы ничего не решили. Надо голосовать снова. Предлагаю - тайно. - А зачем? - неожиданно для всех сказала Йеннифэр. - Я все еще член Ложи. Никто не лишил меня членства. На мое место не принят никто. Формально я имею право голоса. Думаю, ясно, как я голосую. Таким образом, голоса "за" перевешивают, и вопрос решен. - Твоя наглость, - сказала Сабрина, сплетая унизанные ониксовыми перстнями пальцы, - того и гляди выйдет за пределы хорошего тона, Йеннифэр. - На вашем месте, - серьезно добавила Шеала, - я бы покорно молчала. В преддверии голосования, предметом которого вскоре станете вы сами. - Я поддержала Цири, - сказала Францеска, - но тебя, Йеннифэр, вынуждена призвать к порядку. Ты выбыла из Ложи, сбежав и отказавшись сотрудничать. У тебя нет никаких прав. Зато есть обязанности, долги, которые надо заплатить, и приговор, который надобно выслушать. Если б не это, тебя не пустили бы на порог Монтекальво. Йеннифэр удержала Цири, явно готовую вскочить и кричать. Цири, не сопротивляясь, опустилась в кресло с поручнями в виде голов сфинксов и уставилась на госпожу Сову, Филиппу Эйльхарт, поднимающуюся со своего кресла и нависающую над столом. - Йеннифэр, - громко заявила она, - не имеет права голоса. Это ясно. Но я - имею. Я выслушала всех присутствующих и наконец, мне кажется, могу голосовать сама? - Что ты хочешь этим сказать? - нахмурилась Сабрина. Филиппа Эйльхарт глянула через стол. Нащупала глазами Цири и погрузилась в них. *** Дно бассейна выполнено из разноцветной мозаики, плитки играют всяческими цветами и кажутся подвижными. Вода дрожит, переливается. Под огромными, как блюда, листьями кувшинок, среди зеленых водорослей мелькают караси и ельцы. В воде отражаются огромные темные глаза девочки, ее длинные волосы касаются поверхности воды, плавают по ней. Девочка, забыв обо всем, водит руками меж стеблей кувшинок, перевесившись через обрамление фонтана. Ей так хочется прикоснуться к одной из красных и золотистых рыбок. Рыбки подплывают к ручкам, шныряют вокруг, но схватить себя не дают, неуловимые как призраки, как сама вода. Пальцы темноглазой девочки ловят только воду. - Филиппа! Самый любимый голос. И все-таки девочка отзывается не сразу. Продолжает смотреть в воду, на рыбок, на кувшинки, на свое отражение. - Филиппа! *** - Филиппа! - Резкий голос Шеалы де Танкарвилль вырвал ее из размышлений. - Мы ждем. Из раскрытого окна повеяло холодным весенним ветром. Филиппа Эйльхарт вздрогнула. "Смерть, - подумала она, - смерть прошла рядом со мной". - Ложа, - наконец уверенно, громко и отчетливо проговорила она, - будет решать судьбу мира. Поэтому Ложа - все равно что мир, она его зеркало. Здесь в равновесии оказались рассудок, не всегда означающий холодную подлость и расчетливость, и сентиментальность, которая не всегда бывает наивной. Ответственность, железная, даже навязанная силой дисциплина и отвращение к насилию, мягкость и доверчивость. Деловитый холод всемогущества... и сердце. Я, - продолжала она в наступившей в колонном зале замка Монтекальво тишине, - отдавая свой голос последней, учитываю еще одно. То, что, не уравновешиваясь ни с чем, уравновешивает все. Следуя за ее взглядом, женщины повернули головы к стене, к мозаике, на которой собранный из маленьких разноцветных плиточек змей Уроборос ухватил зубами свой собственный хвост. - Это, - продолжала чародейка, впиваясь в Цири своими темными глазами, - Предназначение. В которое я, Филиппа Эйльхарт, не так давно начала верить. Которое я, Филиппа Эйльхарт, недавно начала понимать. Предназначение - не приговор Провидения, не свитки, написанные рукой демиурга, не фатализм. Предназначение - это надежда. Будучи исполнена надежды, веря, что все, чему суждено случиться, - случится, я отдаю свой голос. Отдаю его Цири, Дитя Предназначения. Дитя надежды. Долго стояла тишина в погруженном в мягкую светотень колонном зале замка Монтекальво. Из-за окна долетел крик кружащего над озером орла-рыболова. - Госпожа Йеннифэр, - шепнула Цири. - Значит ли это... - Идем, доченька, - тихо ответила Йеннифэр. - Геральт ждет нас, а путь неблизкий. *** Геральт проснулся и вскочил. Крик ночной птицы все еще стоял у него в ушах. _______________________________________ 1 и так далее, и так далее (лат.). 2 во-первых (лат.). 3 во-вторых (лат.). 4 в-третьих (лат.). 5 Крупник - горячая водка с медом и пряностями. 6 Поднаместник - устаревшее воинское звание в кавалерии, примерно соответствует подхорунжему (польск.). ГЛАВА 12 ...Потом чародейка и ведьмак справили шумную свадьбу. Я там был, мед-пиво пил. И жили потом счастливо, но очень недолго. Он умер легко, от сердечного приступа. Она умерла вскоре после него, а от чего, о том сказка не говорит. Толкуют, что, мол, от горя и тоски, да только кто станет верить сказкам? Флоуренс Деланной. "Сказки и предания". x x x На шестой день после июньского новолуния они добрались до Ривии. Выехали из лесов на склоне холма, и тотчас перед ними внизу блеснула зеркальная гладь озера Лок Эскалотт, имеющего форму руны, от которой оно и получило название. Озеро искрилось в котловине. В зеркало вод смотрели поросшие пихтами и лиственницами холмы Крааг Рос, выступающие вперед предгорья массива Махакам. И красные крыши башен стоящего на озерном мысу толстостенного замка Ривия, зимней резиденции королей Лирии. А у залива, на южном конце озера Лок Эскалотт, лежал ривский град, блестящий соломенным пригородом, темнеющий домами, словно опята покрывающими берег озера. - Ну, похоже, доехали, - отметил факт Лютик, прикрывая глаза ладонью. - Так вот и замкнулся круг: мы в Ривии. Удивительно, ох и удивительно же петляют судьбы... Что-то не вижу я на башнях замка бело-голубого флага, значит, королевы Мэвы в замке нет. Впрочем, не думаю, чтобы она припомнила тебе твое дезертирство... - Поверь, Лютик, - прервал Геральт, направляя лошадь вниз по склону. - Мне глубоко безразлично, кто и что обо мне помнит. Неподалеку от града, ближе к рогатке, стояла цветная палатка, напоминающая кулич. Перед палаткой на палке висел белый щит с красным шевроном. Под поднятым пологом стоял рыцарь в полных доспехах и белой яке(1), украшенной таким же гербом, что и щит. Рыцарь внимательно и весьма подозрительно присматривался к проходящим мимо бабам с хворостом, дегтярникам с баклагами товара, пастухам, разносчикам товара и нищим старцам. Заметив приближающихся Геральта и Лютика, он с надеждой сверкнул глазами. - Дама вашего сердца, - Геральт ледяным тоном развеял тщетные ожидания рыцаря, - кем бы она ни была, несомненно, самая прекрасная и самая желанная девица от Яруги до Буйны. - Слово чести, - пробурчал рыцарь. - Вы абсолютно правы, милостивый государь. *** Светловолосая девушка в кожаной, густо усеянной серебряными кнопками куртке изрыгала посредине улицы все ранее съеденное и выпитое, согнувшись в три погибели и держась за стремя кобылы цвета непромытой гречки. Два дружка девицы, точно так же выряженные, с мечами на спинах и повязками на лбах, нечленораздельно осыпали ругательствами проходящих мимо людей. Оба были более чем нетрезвы, нетвердо стояли на ногах, бились о бока лошадей и перекладину установленной перед заезжим двором коновязи. - А нам обязательно туда входить? - спросил Лютик. - Внутри этого, хехе, "заезженного дворца" может оказаться множество столь же милых отроков и отроковиц. - Я условился здесь. Забыл? Это и есть заезжий двор "Под пастухом и квочкой", о котором говорилось в табличке на "Древе Познания Добра и Зла". На дубе том. Светловолосая девушка согнулась снова, рыгнула спазматически и весьма обильно. Кобыла громко фыркнула и дернулась, повалив хозяйку и протащив ее через рвотину. - Ну, чего таращишься, лаптежник? - пробормотал один из парней. - Ты, седой мерин? - Геральт, - шепнул, слезая с лошади, Лютик. - Пожалуйста, не наделай глупостей. - Не боись. Не наделаю. Они привязали лошадей к коновязи по другую сторону ступеней. Парни перестали обращать на них внимание, принялись ругать и поносить проходящую по улице горожанку с ребенком. Лютик бросил взгляд на лицо ведьмака. То, что он увидел, ему явно не понравилось. Первое, что бросилось в глаза после того, как войдешь в помещение, было объявление: "НАЙМУ КУХАРЯ". Второе - большая картина, намалеванная на сколоченном из досок щите, изображающая бородатое страховидло с окровавленным топором в руках. Подпись гласила: "КРАСНОЛЮД - ЗАСРАННЫЙ КАРЛИК ПРЕДАТЕЛЬСТВА". Лютик опасался не без оснований. Практически единственными гостями заезжего двора - кроме нескольких достаточно набравшихся пьянчуг и двух тощих проституток с синяками под глазами - были несколько одетых в сверкающие кнопками кожи "отроков" с мечами на спинах. Их было восемь, обоего полу, но шум от них стоял как от восемнадцати. При этом они всеми силами старались перекричать и пересквернословить друг друга. - Узнаю вас и знаю, кто вы такие, господа, - сказал хозяин, едва их увидел. - И есть у меня для вас сообщение. Вам надобно отправиться в Вязово, в корчму "У Вирсинга". - Ооо, - повеселел Лютик. - Это славно. - Кому славно, тому славно. - Хозяин снова взялся протирать фартуком кубки. - Брезгуете моим заведением? Воля ваша. Но я вам скажу: Вязово - краснолюдский квартал, нелюди там обретаются. - Ну и что с того? - прищурился Геральт. - Оно, конечно. Вам, может, и все равно, - пожал плечами хозяин. - Потому как тот, что вам известие оставил, краснолюд был. А ежели вы с такими якшаетесь... ваше дело. Ваше дело, чья вам компания мильше. - Мы не особо привередливы в смысле компании, - бросил Лютик, движением головы указывая на орущих и хватающих друг друга за грудки мальчишек в черных курточках с перевязанными платками прыщавыми лбами. - Не такая, как эта, нам не очень по душе. Хозяин отставил протертый кубок и окинул их неприязненным взглядом. - Надо быть снисходительными, - бросил он поучающе. - Молодежи надо вышуметься. Есть у нас такое выражение: молодежи надо дать вышуметься. Война их обидела. Отцы погибли... - А матери гуляли, - договорил Геральт голосом, ледяным как горное озеро. - Понимаю и полон снисходительности. По крайней мере стараюсь. Пошли отсюда, Лютик. - Ну и идите, мое вам почтеньице, - сказал без всякой почтительности хозяин. - Но чтоб потом не вякали, дескать, я вас не упреждал. В нонешние времена в краснолюдском районе запросто можно шишку набить. При случае. - При каком случае? - А я больно знаю? Мое это дело, шишки, что ли? - Пошли, Геральт, - поторопил Лютик, краем глаза видя, что обиженные войной юнцы, те, которые еще сохранили толику сознания, посматривают на них слезящимися от фисштеха глазами. - До свидания, хозяин. Как знать, может, еще когда-нибудь забежим на минутку. Когда уже не будет при входе этих надписей. - И которая же из них не пришлась вашим милостям по вкусу? - насупился хозяин, задиристо подбоченясь. - Э? Может, та, что о краснолюдах? - Нет, та, что о кухаре. Трое "отроков", заметно покачиваясь, поднялись из-за стола с явным намерением загородить им дорогу. Девушка и два парня в черных курточках. С мечами за спиной. Геральт не замедлил шага, шел, а лицо и глаза у него были холодные и совершенно равнодушные. Сопляки почти в последний момент расступились, попятились. Лютик почувствовал, как от них несет пивом, потом и страхом. - Надо привыкать, - сказал ведьмак, когда они вышли. - Надо подлаживаться. - Иногда трудно. - Это не аргумент. Не аргумент, Лютик. Воздух был горячим, плотным и липким. Как крутой бульон. *** Снаружи перед заезжим двором два парня в черных курточках помогали светловолосой девушке умыться в корыте. Девушка фыркала, невнятно утверждала, что ей уже лучше, и заявляла, что должна напиться. Что да, конечно, она пойдет на базар, чтобы там ради потехи переворачивать прилавки, но сначала ей необходимо выпить. В смысле - напиться. Девушку звали Надя Эспозито. Это имя записано в анналах. И вошло в историю. Но ни Геральт, ни Лютик этого знать еще не могли. Девушка тоже. *** Жизнь на улочках, окружающих центральную городскую часть Ривии, била ключом, причем ключом этим был всеобщий торг, без остатка поглощающий жителей и гостей столицы. Создавалось впечатление, что все здесь торгуют всем и все пытаются обменять свое барахло на другое, лучшее. Отовсюду гремела и разливалась какофония криков - товар рекламировали, самозабвенно торговались, безбожно врали друг другу, громогласно обвиняли в обмане, воровстве, шельмовстве и других грехах, в принципе с торговлей не связанных. Прежде чем Геральт с Лютиком добрались до Вязова, им пришлось отказаться от массы заманчивых предложений, например, астролябии, жестяной трубы, комплекта столовых приборов, украшенных гербом рода Франгипани, акций медного рудника, баночки пиявок, обшарпанной книги с названием "Чудо мнимое, оно же - Голова Медузы", пары белых кроликов, эликсира, повышающего потенцию, а также - в порядке совмещения - не шибко молодой, не шибко худой и не шибко свежей женщины. Чернобородый краснолюд до невозможности нахально пытался всучить им дешевенькое зеркальце в рамке из томпака, долдоня, что это-де, волшебное зеркало Кабускана, когда вдруг брошенный камень выбил у него товар из рук. - Паршивый кобольд! - заорал, убегая, босой и грязный беспризорник. - Нелюдь! Козел бородатый! - А чтоб у тебя кишки сгнили, говно человечье! - зарычал краснолюд. - Чтоб сгнили и через задницу вытекли! Люди посматривали в угрюмом молчании. *** Квартал Вязово протянулся вдоль озера, у залива, среди ольх, плакучих ив и, конечно же, вязов. Здесь было гораздо тише и спокойнее, никто ничего не покупал и не желал продать. От озера тянуло ветерком, особенно приятным после душного и смрадного, полного мух города. Корчму "У Вирсинга" искать пришлось недолго. Первый же прохожий указал ее не задумываясь. На ступенях увитого горошком и дикой розой крылечка, под навесом, обросшим зелененьким мхом и облепленным ласточкиными гнездами, сидели два бородатых краснолюда, потягивающих пиво из прижатых к животам кубков. - Геральт и Лютик, - сказал один и приветственно отрыгнул. - Долго же вы заставляете себя ждать, паршивцы. Геральт слез с лошади. - Привет, Ярпен Зигрин. Рад тебя видеть, Золтан Хивай. *** Они были единственными посетителями корчмы, крепко пропахшей жарким, чесноком, травами и чем-то еще - неуловимым, но очень приятным. Сидели за массив